Предисловие

Глава 1. Корни
Глава 2. Выбор пути
Глава 3. Пора надежд и свершений
Глава 4. Признание
Глава 5. Истоки творчества
Глава 6. Лад
Глава 7. Хроника крестьянских бед
Глава 8. Единомышленники
Глава 9. Горький вкус власти
Глава 10. Зов Мельпомены
Глава 11. Городские проблемы
Глава 12. Белов - публицист
Глава 13. В поисках истины

Основные даты жизни
и творчества В.И. Белова

Список правительственных наград, почетных званий и литературных премий В.И. Белова

Фото

Глава 1

КОРНИ

В словаре географических названий Вологодской области о деревне Тимонихе Азлецкого сельского Совета, Харовского района говорится, что селение это частновладельческое, возникло в XVII веке, а числилось за князем Н.И.Черкасским, что в Кумзерской волости. Предполагается, что название происходит от сокращенной разговорной формы личного имени первопоселенца этих мест Тимони. Еще деревню называли Залесье, то есть расположенная за лесом. По другим данным Тимониха числилась за Гавриилом Хлоповым (1615 год). Через столетие около половины дворов Тимонихи принадлежали уже не Хлопову, а Михаилу Протасьеву. В каких чинах были Хлопов и Протасьев - неизвестно. Не все дворы были частновладельческими. Некоторые считались государственными, часть крестьян выкупила землю, и, соответственно, их дворы считались частными.
Упоминается волость и деревня Тимониха в писцовых книгах царя Михаила Романова (царствовал с 1613 по 1645 г.г.). Также известно, что еще ранее селились здесь потомки новгородских ушкуйников, известных тем, что совершали они набеги на оседлых жителей, приплывая к ним по судоходным рекам на больших ладьях.
В «смутные времена» разбойники - иноземцы разорили много деревень, в том числе и Тимониху. Однако возродились деревни, выросли избы, как грибы боровики, и жили еще не один век до тех времен, когда почему-то стали мешать советской власти и стали их считать «неперспективными».
Стояла, да и сейчас стоит Тимониха на речке Сохте. Жили в ней в стародавние времена, как свидетельствуют архивы, крестьяне Павловы Докучайко с сыном Моисейком, Малютка с сыном Офонькою, бобыль Осипко с детьми Якушкою и Терешкою, одним словом, беднота. Правда, имелась под деревней и своя мельница. «Мужики жили хоть и бедно, да вольно: жгли подсеки, пороли медведей, сеяли лен, ячмень и молились Николе», - писал Белов о своей деревне.
В этом родовом гнезде рождались, жили и умирали прародители и родители Белова. Здесь родился и вырос до юношеского возраста он сам.
Родословное древо Василия Ивановича вырисовывается большим, могучим дубом с крепкими корнями и сильными ветвями. Сумел он раздобыть сведения о своих предках аж до пятого колена. Ясно одно, что древо было простых крестьянских корней и росло на русской земле, принадлежавшей, правда, не крестьянину, а дворянскому сословию.
Одна сторона древа - линия отца - начала произрастать с конца XVII века. Жил на земле Азлецкой крестьянин Петр. И был у него сын Иван. Раньше звался по отцу Иван Петров. У Ивана родились трое сыновей: Василий, Лаврентий, Савелий. У Лаврентия было двое детей: дочь Наталья и сын Федор. Федор женился на Александре из рода Фомы. Фома (побочная ветвь отца) жил в избушке, в лесу, пас коров. У Федора с Александрой родился сын Иван Федорович -будущий отец Белова. В общем, все как по Библии: Петр родил Ивана, Иван родил Лаврентия, Лаврентий родил Федора, Федор - Ивана, Иван - Василия - героя нашего повествования.
Деда Федора убили грабители в 1905 году, когда он работал на строительстве Северной железной дороги. Бабка Фоминишна успела поводиться с внуками, умерла во время Отечественной войны от голода, да еще от того, что проехала по ней груженая телега.
С другой стороны - по материнской линии - располагался род Коклюшкиных.
Прадед Михаил Григорьевич со своей женой Екатериной Ивановной имели двух дочерей и сына Ивана, который стал крестным отцом Васи Белова.
Дети выросли, надо было обзаводиться хозяйством. Не повезло Михаилу Коклюшкину с женитьбой и замужеством детей. Все получалось не как у людей, не так, как хотелось и думалось родителям.
Дочь Парасковья по деревенскому обычаю однажды ушла в соседнюю деревню якобы на игрище. На самом деле тайно договорилась она с необъявленным женихом Федькой. Увел он ее к себе в дом, женой его стала, там и осталась насовсем. Хватились родители дочери уж под утро. Дед будить всех стал, зашумел, догадался, к кому сбежала беспутная дочка. Побежал Михаил Григорьевич к Федькиной избе, звал, звал дочь, уговаривал и по-хорошему, и по-плохому - ни гу-гу, видно, боялась отцовского гнева.
Только спустя некоторое время, когда страсти поутихли, а родители смирились с побегом дочери, явилась она с Федькой домой. Плакала, винилась, просила прощения. Да и Федька, вроде, не совсем завалящий парень. Что делать-то? Благословили молодых, о свадьбе стали думать. А тут, на тебе, сынок учудил, таким же макаром привел в дом девицу Анну. Решили обе свадьбы сыграть вместе. Глядишь, и расходов меньше и суеты. Так и сделали. Так и узаконили супружескую жизнь молодых без венчания, без загса, свадебкою.
Крестный Белова Иван Михайлович Коклюшкин был человеком необычным. Детей у него с Анной Ермолаевной почему-то не было. Поэтому, наверное, оба они и полюбили белокурого крестника Васю.
В Бога Иван Михайлович не верил, зато любил читать книжки, особенно Чернышевского.
Как только появились ТОЗы, он сразу же записался в товарищество. Потом вступил в колхоз. Проработал в нем недолго, вскоре уехал на заработки, добывать уголь на Шпицбергене. Дело добром не кончилось, крестный потерял ногу и стал инвалидом. Несмотря на это, дома он не сидел: делал лодки, выдалбливая их из толстых осин, ловил рыбу, зимой ходил в лес за зайцами, приделав к деревянному протезу лыжу. Еще он прекрасно катал из овечьей шерсти валенки, без которых в деревне зимой никуда не выйдешь. По инвалидности его не призвали в армию во время войны. Умер крестный, который был Васе другом и наставником, в 1944 году от желтухи.
Вторая дочка Михаила Григорьевича Анна учудила больше всех - родила без мужа двоих детей, что считалось несмываемым позором как для девушки, так и для родителей. Входные ворота таких изб обычно мазали дегтем. Пока был один ребенок, отец ворчал, но терпел, мирился с позором. Но уж когда появился второй - терпение его кончилось. Выгнал он дочь из дома вместе с детьми, как не противилась этому жестокому поступку жена.
С сыном Михаилом и дочерью Анфисой (будущей матерью Белова) приехала Анна в Вологду. Кое-как устроилась на квартиру, стала работать. Как она там жила, одному Богу известно. Можно сказать, не жила, а мучалась. Однако, домой не вернулась, на колени перед отцом не пала, гордость не позволила. Последнее время работала за мужика, разгружая баржи с лесом. Конечно же, надорвалась, слегла в больницу, где и умерла в 1908 году.
Отправили детей обратно к деду, в деревню Тимониха. Анфисе Ивановне было тогда меньше трех лет. Так она и жила в доме деда Коклюшкина до замужества.
Видно, не раз потом пожалел дед о своем решении. Выгнать родную дочь с двумя малыми детьми на произвол судьбы! Не по-христиански это. А уж про Фоминишну и говорить нечего. Сильно она тогда плакала, убивалась, противилась мужу, да ничего сделать не могла. В прежние домостроевские времена слово отца и мужа было законом для всей семьи. Вот и осталась внучка Анфиса сиротой. Судьба второго ребенка Анны оказалась также не безоблачной. Во время войны попал он в плен. Потом побоялся возвращаться на родину, чтобы не признали предателем и не посадили в тюрьму. Тогда это было делом обычным. Много пострадало безвинных солдат и офицеров. Трудно было сбежать из плена, еще труднее оправдаться перед властью о своей невиновности. Михаил уехал в далекую Венесуэлу, затем перебрался в Северную Осетию, в Моздок, где и умер в пожилом возрасте, так и не побывав больше на родине.
Нужно сказать, что сам дед Коклюшкин, хотя был и не шибко здоровым, работал как двужильный. Водку не пил, верил в Бога. Как и все деревенские старожилы, любил пить чай из кипящего самовара. Хозяйство у Коклюшкиных было большое. Дом-пятистенок с пристройками, корова, лошадь, огород, баня. По обыкновению вставал он очень рано. Выходил во двор и под пение стихов из псалтири тесал хвою для подстилки коровам или занимался другими мужскими делами по хозяйству. По вечерам, лежа на печи, дед рассказывал внуку Ване сказку про тетерева. Умер Михаил Григорьевич, когда Белову исполнилось четыре года.
Подстать ему была и бабка Александра Фоминишна. Она сама пахала, заготавливала лес, кору, молотила зерно. Зимой Фоминишна иногда ходила по снегу босиком. После того, как по ней проехала телега, бабка прожила еще восемь лет.
Кроме матери в доме Коклюшкиных жили сестра дяди Федора Наташа и дочь Вера. Жили бедно. Мать Белова с малых лет помогала по дому. Приходилось и печь топить, и воду носить, и полы мыть, и в хлеву обряжаться. Выучилась, как и многие деревенские девушки, ткать, шить, вышивать. Нелегко было сироте жить без родителей. Некому пожалеть, приголубить, прижать к груди, послушать, как бьется маленькое сердечко, радуясь материнскому теплу. Слава Богу, что дед с бабкой не обижали ее, жалели.
В детстве мать Белова Анфиса была маленькой, худенькой, зато шустрой, боевой. Бралась за любую работу. Любила петь. Пела в церковном хоре. Шести лет отдали ее в церковно-приходскую школу, которую закончила через три года с похвальным листом. По деревенским меркам считалась она очень грамотной. В школе Анфиса Ивановна любила уроки чистописания, изучала священные писания. Хотела учиться дальше. Школа находилась в Азле, за семь километров. Проучилась в четвертом классе всего две недели. Дальше ничего не вышло. Нужно было помогать по дому. Косила сено, таскала тяжелую зобню домой. В шестнадцать лет стала пахать землю на лошади. Таким было детство деревенских детей.
Позже Анфиса Ивановна работала продавцом в магазине, затем на ферме, став в скором времени заведующей молочно-товарной фермой.
В деревне было двадцать шесть дворов. В каждом подрастали дети. В своей же деревне мать Белова познакомилась с будущим отцом писателя Иваном из рода Петровых. Отца его убили, когда Ивану исполнился всего один год. Семья жениха также жила бедно.
Знакомство закончилось свадьбой. В 1927 году в возрасте 22 лет Анфиса Ивановна стала женой Ивана Федоровича.
Отец еще до женитьбы начал строить свой дом. Помогали ему достраивать бабка Фоминишна, тетя Вера и Люба, и сама мать после замужества. Вместе с домом сделали амбар и баню. Летнюю избу (пол, окна, потолок) доделывали сами Василий Белов со старшим братом Юрием. Впоследствии этот дом был продан, так как мать стала жить в оставленном ей доме Ермошихи, то есть в доме деда Михаила Григорьевича. Это тот самый дом, в котором Белов, будучи писателем, оборудовал комнаты для творческой деятельности, в котором и до настоящего времени бывают многочисленные гости, писатели, художники, друзья и знакомые.
Через два года после свадьбы отец с матерью, а также Фоминишна вступили в колхоз «Родина». Бабка отдала в колхоз корову, лошадь и необходимое снаряжение.
После того, как Сталин выступил со статьей «Головокружение от успехов», в которой критиковалось насильное создание колхозов, колхоз сразу же распался, скот и имущество забрали обратно. Позднее этот колхоз снова был создан и длительное время успешно работал.
Отец Белова ездил на заработки на Судострой в Соломбалу, Печеру и даже в Москву, но всегда возвращался домой без больших барышей. Некоторое время он работал бригадиром в колхозе. У родителей в хозяйстве была корова с теленком. Из шкуры этого теленка сшили сапоги, которые носили по очереди, да и то не каждый день.
Отец так и метался между городом и деревней, пока в 1941 году не был мобилизован на фронт. В октябре 1943 года он погиб под Смоленском, оставив жену одну с пятью детьми.
Вскоре умерли крестный Иван Михайлович и бабушка Александра Фоминишна. Как после этого жила семья Беловых, не трудно представить.
Анфиса Ивановна в год своего 85-летия вспоминала: «Когда мужа взяли на войну, было очень тяжело. Постелю на пол две постели, уложу детей, смотрю на них и думаю: «Милые вы мои, как вас сберечь от голодной смерти» и плачу, и плачу».
Сестра Белова - Александра Ивановна, говоря о матери, отмечала ее тихий характер, уравновешенность, незлобивость. А вообще она была веселого нрава. Мать никогда не ссорилась с односельчанами, прощая причиненные иногда обиды. Детей она никогда не ругала и не наказывала, хотя, как и любые дети, они совершали какие-нибудь шалости.
Мать для В.И.Белова была не только матерью, но и «неисчерпаемым кладезем познаний старины, северного быта, обычаев, пословиц, поговорок», - писал Е.Носов, - не раз бывавший в гостях у Белова в Тимонихе. Все, знавшие Анфису Ивановну, отмечали ее прекрасную память.
Ф.Абрамов, побывав в Тимонихе, описывал свои впечатления о матери Белова так. «Немало всякой всячины повидал я на беловской земле, но, конечно, самое большое диво - Анфиса Ивановна...
В первый день я как-то не оценил ее. Невысоконькая, уже порядком стоптавшаяся, вся какая-то теплая, медвяная (конопушками даже руки до локтей усыпаны). А еще запомнилась доброта. А на другой день очарованье с первой минуты.
Утром спускаюсь тихонько, на цыпочках в сени, чтобы не разбудить никого, а Анфиса Ивановна мне и говорит:
- Шепотком не ходи, я давно не сплю.
Не выспалась как-то Анфиса Ивановна, наутро и рассказывает:
- Комаришко один всю ночь надоедал: «Спишь?» - «Сплю». Только начну засыпать, опять: «Спишь?» - «Сплю». Да так всю ночь мы и переговаривались.
Всю неделю Ф.Абрамов после этого каждое ее слово ловил, потому что «в каждом слове ее - поэзия».
Об отношении матери Белова к детям говорит и такой факт. В голодный 1943 год купила она Василию гармонь. Так Вася стал гармонистом на селе. Эту ценную реликвию, подарок матери, он хранил как самую дорогую вещь в доме. Потом он напишет стихотворные строчки:

Доставал гармонь я из комода,
Уносил ее на косогор
И в густой траве, у огорода,
Подбирал упрямо перебор.

Александра Ивановна Белова, вспоминая послевоенные годы, рассказывала: «В колхозе разные тряпки выдавали. Нам дали кое-какую одежду и для соседей. Среди тех вещей было демисезонное пальто с красивой атласной подкладкой. Я все маму уговаривала сшить мне из нее платье. А она в ответ: «Не могу, не нам подано. Надо отнести соседям».
В те годы мать питалась кое-как, лишь бы дети были если не сыты, то хотя бы не голодные.
В роду Василия Ивановича переплелись фамилии Петровых, Колыгиных и Коклюшкиных. Откуда же, когда и как появилась фамилия
- Беловы?
Белов проливает свет на эту как будто невероятную, но все же правдивую историю в своих документальных повестях «Раздумья на родине» и «Невозвратные годы».
Отец Василия Ивановича был беловолосым, за что его прозвали Зайцем. Его так и звали в деревне: «Ванька Белов». Когда отца в школе спросили, как его фамилия, он растерялся и замолчал. Отца и записали
- Белов. Так появилась в деревне семья Беловых, хотя фактически фамилия отца была Петров.
Не менее интригующа история с установлением дня рождения Белова.
Его старший брат Юрий родился в 1928 году. В 1931 году родился второй сын - Василий, который умер через несколько месяцев. В 1932 году снова родился сын, и родители опять решили его назвать Василием, еще не догадываясь о том, что он прославит их фамилию и будет защищать крестьян до конца своей жизни.
В колхозном лицевом счете год рождения второго Василия был указан неверно, что выяснилось, когда Белов стал оформлять, как тогда говорили, метрики. Для получения паспорта нужно было получить выписку о дне рождения из книги записей актов рождения. Однако такой книги то ли не велось вообще, то ли учет новорожденных велся по тем самым «счетам».
Об эпопее получения паспорта мы поговорим позднее, так как она заслуживает особого внимания.
В общем, дело кончилось тем, что Белов сам придумал себе месяц и день рождения - 23 октября. Высчитал он их очень просто.
Мать и бабка Ермошиха сказали, что он родился то ли за неделю до Покрова Богородицы, то ли неделей позже. Покров отмечается 14 октября.
В деревнях рожали не так, как в городе. В родильные дома не ходили, да и отпуск декретный крестьянам не давали. До родов и почти сразу же после родов женщины продолжали работать.
В «Ладе» Белов пишет, что чаще всего в деревнях роженицы уходили в другую избу, за печь, в баню или даже в хлев, посылая кого-нибудь за повитухой. Ребенка обычно принимали бабушка, свекровь или мать. Если баня была не топлена, ребенка иногда мыли в русской печи.
Точно так же принимала роды у Анфисы Ивановны бабка Фоминишна, в бане, под горкой, когда появился на свет третий по счету ребенок Вася. Бабка не очень-то надеялась, что он выживет. Однако судьба распорядилась по-своему. Вскоре Василия окрестил бродячий священник в церкви деревни Артемовской.
В 1936 году рождается дочь Александра, в 1938 - сын Иван (дочь названа в честь бабушки, а сын - в честь отца). В 1941 году, когда муж уже был на фронте, родилась дочь Лидия.
Маленький Вася, белокурый, голубоглазый, скоро стал выбираться на траву у дома и неспешно обследовать окрестности, осторожно минуя крапиву. Старший брат Юрий был неважной нянькой, поэтому Вася сам набирался жизненного опыта, стараясь куда-нибудь забраться и набедокурить. Бабушка Фоминишна не раз выручала постреленка из затруднительных ситуаций, не забывая при этом шлепнуть по голой попке. Укладывая внука спать, Фоминишна пела колыбельные песни. Часто бабушка играла с Васей в ладушки и пальчики. С давних времен сохранились детские приговорки и считалочки «сорока-ворона», «ладушки» и другие. Бабушка брала Васю за пальчики, а потом легонько хлопала его ладошками, приговаривая: «Ладушки-ладушки, где были? - У бабушки...».
Последняя фраза: «Дед недобр, поварешкой - в лоб» сопровождалась прикосновением деревянной ложки ко лбу внука.
Белов с теплой грустью вспоминает свою бабушку Фоминишну. Она, как и многие деревенские жители, разговаривала с козами, курами, коровой. У каждого домашнего животного было свое имя. Произносили его ласково, обращаясь к животному, как к человеку, приговаривая при этом: «Вот ведь все понимает, только не говорит». Животных любили, ласкали, жалели, если с ними что-то случалось. Перечитайте, к примеру, шестую главу «Привычного дела» - «Рогулина жизнь». Сам Белов с такой любовью описывает корову Рогулю, что передает эту любовь и читателям. «Рогуля была черненькая, с белыми заливами на боках, белыми получились и передние бабки, и еще на лбу, где завивалась воронкою шерсть, белая же светилась звездка».
«...Рогулю часто встречали у дома дети. Они кормили ее пучками зеленой, нарванной в поле травы».
Сцена прощания детей с Рогулей перед тем, как решили ее забить, трогает до слез. Сама же хозяйка, подоив в последний раз корову, «прислонилась головой к большому коровьему брюху и с причетом, тонко, тихо завыла:
«Рогулюшка ты моя-а-а! Ой, да ты моя ведерница-а-а! Ой, да что это будет-то-о!».
Потом она за рукав подвела к Рогулиной морде старшего, Антошку:
«Иди, Антошка, ты первой. Да погладь, обними Рогулю-то! Потом ты, Катюшка, а после Ваське с Мишкой дайте!».
Дети по очереди подходили к Рогуле и гладили ее большую звездчатую голову. В самую последнюю очередь к ней поднесли маленькую Марусю, девочка ладошкой испуганно коснулась Рогулиной звездочки и морщила бровки, и все тихо постояли с минуту.
«Ну, бегите в избу теперече», - сказала бабка Евстолья. Зажимая рот концом платка, она вместе с ребятишками ушла со двора.
Отношение к корове в деревне было как к члену семьи.
Детские «Рассказы о всякой живности» не менее ярко показывают отношения крестьян с домашними животными.
До трех лет Вася бегал летом по улице без штанов, босиком. Несколько раз падал с русской печки. Водились с неугомонным мальчишкой и мать, и тетка, таская его на плечах через всю деревню.
Беззаботное, хотя и полуголодное детство на всю жизнь запомнилось Белову.
Незаметно подошло время учебы. Учиться Василий начал с восьми лет. Старший брат уже научил его читать, поэтому учеба давалась легко.
В Сохотской Никольской церкви проходили занятия первоклассников. Учительница Рипсония Павловна кроме грамоты и чтения заставляла детей петь революционные песни. Пели в основном девочки, мальчики только имитировали пение, беззвучно открывая рот, как рыбы. Обучение велось довольно интенсивно. Занимались первоклашки рисованием, чистописанием, учили таблицу умножения, читали по букварю. Учитель Николай Ефимович Мартьянов (его сын впоследствии стал мужем сестры Белова Александры Ивановны), рассказывал о природе и разные житейские истории.
Во втором классе Вася потерял табель успеваемости и очень боялся, что его накажут. Однако все обошлось благополучно.
В третьем и четвертом классе детей учила Горбунова Александра Николаевна.
Война началась, когда Вася ходил во второй класс. Жить и учиться было тяжело. Начиная с четвертого класса, он обучался в интернате, расположенном в бывшем купеческом доме. Занимались на первом этаже здания, все вместе, за одним столом. Спали на втором этаже.
В свободное время мальчики играли в карты на гороховые стручки или на щелчки. Одно время ребята вместо мяча пинали по дороге человеческий череп. Где они его нашли, никто не знал. Похожую, но более жуткую историю рассказала мне поэтесса Ольга Фокина. На ее родине, в Верхне-Тоемском районе, Архангельской области предприимчивые жители раскапывали недалеко от поселка старые могилы, выбрасывали из них то, что там оставалось, и на их месте устраивали овощные ямы. Совершенно немыслимое варварство, издевательство над памятью и прахом своих же предков.
Уже с четвертого класса стали преподавать основы военного дела. Впрочем, это и неудивительно - шла война. Военрук Цветков однажды попросил 12-летнего Васю Белова взять командование над третьеклассниками. Их, правда, было всего шесть человек. Василий ставил их в строй и заставлял маршировать. Пока ученики находились на улице, в помещении оставался дневальный (все как в армии!). Однажды дневальным остался Вася Тихонов. Воспользовавшись отсутствием ребят, он вытащил из сумки одной девочки пирог и съел его. По этому случаю было проведено тщательное расследование. Тезку обыскали, допросили. «Подозреваемый» вначале отрицал свое участие в краже, но потом все же не выдержал, признался, что «взял немножко» и громко заревел.
В шестом классе Вася влюбился в девчонку одноклассницу. Предмет любви не отвечал особой взаимностью. Знала бы она тогда, кто на нее бросал несмелые взгляды и неумело заигрывал! (Помню, я сам влюбился первый раз в возрасте шести лет в заведующую детским садом и смело заявил маме: «Я буду жениться!» Мама засмеялась, мол, такие маленькие не женятся. Но я совершенно резонно ответил, что женюсь, когда подрасту. Кстати, моя «возлюбленная» так никогда и не вышла замуж, прожив всю жизнь в одиночестве и закончив ее в доме престарелых).
Начиная с начальной школы, чтение для Белова стало не просто школьным предметом, а осознанной жизненной необходимостью. Недостаток пищи материальной он заменял пищей духовной.
Потребность в духовном проявилась в первых стихотворных опытах одиннадцатилетнего мальчика и никогда не исчезала. Тяга к чтению была настолько велика, что, ощущая дефицит книг, он иногда забирался на чердаки пустующих домов, где «воровал» случайно обнаруженные книги. Больше ему ничего не нужно было.
Дома у отца была небольшая библиотечка. В числе прочих книг в ней оказались и классики Л.Толстой, Н.Гоголь, В.Гюго, К.Дойл и другие. В школьной библиотеке Белов брал книжки Маршака, Гайдара, Житкова.
В первые годы войны, в связи с ранением, отца отпустили в краткосрочный отпуск. Он рассказывал про «Василия Теркина», Григория Мелехова из «Тихого Дона». Эти книги особенно тогда заинтересовали Белова и, вероятно, вызвали желание попробовать когда-нибудь написать самому.
После окончания начального образования Белов учился до седьмого класса в Азлецкой школе. Дальнейшая учеба была невозможной, так как ближайшая школа, дающая среднее образование, находилась в 45-ти километрах от деревни.
Военные годы обернулись для Васи Белова многими трагическими событиями. Простудился и умер Толя Стуленков, с которым на протяжении пяти лет сидели за одной партой в школе. От болезни, связанной с голодом, умерла бабушка Фоминишна. Умер крестный Иван Михайлович, с которым он очень много общался. В 1943 году погиб отец.
«Голод продолжался вплоть до начала 50-х годов. Ели толченую солому, замешанную на картошке, кору, мох, сухой дягиль, коглину, даже дохлую конину», - вспоминал Белов.
Сейчас, когда продовольственные магазины, рынки, палатки переполнены всевозможными продуктами, лакомствами, трудно себе представить такое совершенно беззащитное положение крестьянских детей. Впрочем, и в городе во время и после войны положение было не лучше. Я помню, как пекли лепешки из гнилой картошки, хлеб получали по карточкам, о колбасе, сыре, конфетах даже не мечтали.
Все это было и прошло через душу и сердце беловолосого мальчика из Тимонихи, после чего выплеснулось на страницы стихов, рассказов, повестей, романов, публицистики, потрясая читателей жестким реализмом.
Во время войны ходило много нищих, бездомных людей. Им помогали как могли, хотя и самим есть было нечего. Ночевал в деревне несколько раз мальчик лет десяти. Его звали Витька. Ночевал он там, куда пускали. В качестве «платы» за еду Витька рассказывал разные истории, сказки, пел частушки, например, такую:

Ой, конь вороной,
Белые копыта,
Когда кончится война,
Поедим досыта.

Показывал Витька невиданные чудеса. Подражая йогам, садился на пол, подгибая ноги калачом, и даже глотал горячие угли.
Часто Белов вспоминал друга детства Доську Плетнева. Доська пас коров, его брат Панко собирал по деревням милостыню. Мать Плетневых умерла от голода в 1942 году. Летом Доська жил в самодельной избушке, в поскотине. Потом его брата отправили в ремесленное училище, а Доську в детдом. Он сбежал и снова стал пасти коров. Вместе с Доськой выкапывали картошку на колхозном поле и пекли ее на костре. Однажды, изловчившись, поймали большого филина с крючковатым клювом и пестрыми перьями. Кормить филина
пытались капустой. Жизнь Плетнева закончилась печально - в восьмидесятых годах он умер от рака в Ленинграде.
Другой, проходящей через всю жизнь страстью, кроме чтения, была у Белова игра на гармони. Гармошка и сейчас стоит в доме Беловых, в Тимонихе. Одну гармонь Белов подарил Николаю Рубцову. В настоящее время она находится в музее Рубцова.
Он быстро выучился играть. Пробовал играть на домре, но забросил, едва разучив одну песню. Домра не гармошка. Много ли на ней сыграешь? А тут - почти весь звукоряд, да еще и с готовым аккомпанементом - басами. Купила мать гармонь после смерти отца и мужа во время войны, о чем мы уже упоминали. Гармонь и спасала от скорби. О гармони потом Белов напишет целую поэму. О важном событии, связанном с покупкой гармони, в поэме говорится:

В год, когда отца бесповоротно
Увела судьба в шальной огонь,
За полпуда ржи сыромолотной
Мать купила старую гармонь.

Великая Отечественная война унесла многие жизни в самой Тимонихе и в районе. Из мужиков, взятых на фронт, в деревни Тимониха и Вахруниха никто не вернулся.

далее