ОБ ИСТОЧНИКАХ
ПОСЛЕДНЕГО СТИХОТВОРЕНИЯ БАТЮШКОВА
С. А. Кибальник
Особую значимость
стихотворения Батюшкова "Ты знаешь, что
изрек..." (произвольное название "Изречение
Мельхиседека") придает его глубоко
пессимистический, как бы предсмертный характер.
Пессимистический вывод о жизни дан от лица
некоего библейского священнослужителя, однако
все поэтическое творчество Батюшкова последних
лет дает нам право рассматривать этот вывод и как
авторский, тем более, что эти стихи поэт написал
тоже "прощаясь", если не с жизнью, то с
сознанием. Глубокая выразительность и небывалая
в русской поэзии трагичность вызвала
справедливое сакраментальное определение его
как "поистине могильной плиты над всеми
человеческими надеждами и усилиями" (Д. Д.
Благой).
По положению в творческом
наследии и по смысловой нагруженности
стихотворение "Ты знаешь, что изрек..."
занимает у Батюшкова место, в известной степени
аналогичное тому, которое отводится в творчестве
Пушкина стихотворению "Я памятник себе
воздвиг..." Но если о пушкинском
"Памятнике" мы знаем достаточно много, то
последнее стихотворение Батюшкова остается еще
пока весьма загадочным. До конца неясны время,
обстоятельства создания стихотворения, его
источники, длительное обсуждение которых
привело к выводу: "Какое либо изречение
Мельхиседека, священнослужителя, упоминаемого в
Библии, - неизвестно".
Н. В. Фридман связал замысел
этого стихотворения с посланием апостола Павла к
евреям: "Мелхиседек здесь: характеризуется как
"царь мира", "по знаменованию имени - царь
правды", как прообраз Христа... О несчастиях
Мелхиседека создавались апокрифы; так, большое
распространение получило "Слово",
приписываемое Афанасию Александрийскому, где
рассказывалось о том, как во время землетрясения
погиб весь род Мелхиседека" (Батюшков К. Н.
Полн. собр. стихотворений. М. - Л., 1964, с. 322, примеч.).
Однако это не объясняет, почему пафос
разочарования в жизни соотнесен в стихотворении
с образом Мелхиседека, не указывает на
литературный источник его "изречения". А то,
что такие источники существуют, заставляют
предполагать некоторые противоречия между
новозаветным образом человека, потерявшего всех
своих близких, и его жалобой на "рабское"
существование, на личное страдание и терпение.
Тем более, что батюшковский "Мельхиседек" в
полном противоречии с евангельскими заветами
сомневается в том, что найдет ответ на вопрос о
смысле своего земного существования и после
смерти.
Мало что давали и поиски других
параллелей для объяснения "изречения"
Мельхиседека. Так, например , его происхождение
видели в словах главного героя трагедии В. А.
Озерова "Эдип в Афинах":
Родится человек лет несколько
процвестъ,
Потом скорбеть, дряхлеть и
смерти дань отнестъ.
Нетрудно заметить, однако, что
слова озеровского Эдипа представляют собой лишь
сетования на кратковременность человеческой
жизни, в то время как Батюшков разрабатывает
совсем другой мотив: "жизнь как вереница
страданий".
Мотив этот, в сходной с
батюшковской не совсем ортодоксальной
христианской огласовке находим в антологических
эпиграммах эллинистического поэта Паллада:
Наг я на землю пришел, и наг я
сокроюся в землю;
Бедная участь сия стоит ли
многих трудов! -
и:
С плачем родился я, с плачем
умру; и в течение целой
Жизни своей я встречал слезы на
каждом шагу.
О человеческий род
многословный, бессильный и жалкий,
Властно влекомый к земле и
обращаемый в прах!
Обе эпиграммы могли быть
известны Батюшкову по переложениям И. - Г.
Гердера. Обращение к ним тем более вероятно, что
именно к гердеровским антологическим циклам
поэт обращался при создании своего последнего
антологического цикла "Подражания древним"
(эту зависимость установил А. А. Карпов в докладе
на "Апрельских чтениях" 1981 г, в ЛГУ). Это
обстоятельство, а также сходство слов, вложенных
Батюшковым в уста Мельхиседека, с приведенными
выше текстами заставляет предположить, что в
последнем стихотворении Батюшкова причудливым
образом отразилось не только чтение Библии, но и
обращение к Греческой Антологии.