АНТОЛОГИЧЕСКОЕ ЧУВСТВО БАТЮШКОВА
Ю. Н. Чумаков
Чем глубже и детальнее
изучается поэзия Батюшкова, тем запутаннее и
сложнее становится вопрос о принадлежности
поэта к определенному стилю. В
"невыравненной" поэтике Батюшкова легко
выделяются как стилевые доминанты почти
взаимоисключающие контексты. Многие из них
аналитически обособляются столь отчетливо, что
общая характеристика целостной поэтической
системы Батюшкова не складывается; все выглядит
слишком дробным и рассыпается. В этих условиях
антологическое чувство Батюшкова может
послужить хотя и не вполне рационализированной,
но объемлющей основой для интегрального
определения стиля поэта.
"Муза Батюшкова была сродни
древней музе", - писал Белинский. В первую
очередь, это музы греческая и латинская, но не
только они. Батюшков отзывался и на северную
мифологию, идущую от Оссиана и скальдов, отчасти
и на древний Восток, В его время лирическое
"я" поэта еще не выступало впрямую, и
поэтическая личность Батюшкова всегда
опосредована масками и масками масок.
Так, антологические мотивы у
Батюшкова, в особенности в ранний, эпикурейский
период, не просто переведены в национальные
формы, но испытывают двойное преломление сквозь
лирику и лироэпику Возрождения, итальянскую и
французскую легкую поэзию XVIII века и пр. Все это
означает, что антологическое чувство Батюшкова
не прикрепляется к определенной эпохе, а
свободно скользит по исторической шкале вперед и
назад, содержательно возрастая в своих
стилистических проекциях и смещениях.
Подвижность и гибкость
антологического чувства Батюшкова как раз и
зависит от стилистической неустойчивости,
"вибрации" его лексики, несмотря на ее
пластическую выраженность. Лучше всего ото видно
на перепаде между твердо поставленными
композиционными опорами стихотворения и
стремительной динамикой словесного слоя
("Выздоровление", "Вакханка", "Мой
гений", "Из греческой антологии",
"Подражания древним" и др.).
Свободное содержательное
движение Батюшкова по эпохам от Греции и Рима
через оссианизм, Возрождение и рококо к
современности, его историзм и "всемирная
отзывчивость" придают ему, в конечном итоге,
черты романтической эстетики и поэтики, сохраняя
в то же время в его творчестве имперсональный
характер лирики как таковой. В сочетании с
мифологической константой возникает сложная, не
всегда уравновешенная стилистическая амальгама,
которую все же можно свести к единому, но
многоаспектному определению, выводимому из
антологического чувства поэта. Это определение -
"эллинистический романтизм", которое, кроме
Батюшкова, применимо к А. Шенье, Гёльдерлину, а в
исторической перспективе - к О. Мандельштаму в
"Tristiae".