Печатается по изданию: Иоанн Верюжский. Святой праведный Прокопий, Христа ради юродивый, Устюжский чудотворец. – Великий Устюг: 1903.
      Великоустюгский государственный историко-архитектурный художественный музей-заповедник, 2000 г.     

      В первой половине XIII века, в дни славы и могущества Новгорода, когда вольные его жители, обогащаемые выгодною торговлею с ганзейскими городами, с уверенностью говорили: «Кто против Бога и великого Новгорода?», в числе заморских торговых гостей, приезжавших ежегодно во множестве, прибыл однажды в Новгород с богатым грузом товаров немецкий купец Прокопий. Какого он был роду и племени и из какого города – неизвестно. Без всякого сомнения, ему, подобно другим его товарищам, и на мысль не приходило долго пробыть, а тем более остаться навсегда в суровой и холодной России. Все его мысли и желания, вероятно, были сосредоточены единственно на том, чтобы дороже продать свои товары, набрать на них побольше дорогих мехов и новгородских рублей и поскорее возвратиться на родину. Но от Господа направляются шаги человека; человеку же как узнать путь свой (Прит. XX, 24)? Господь судил иначе и указал Прокопию неизвестный до того времени в России путь юродства Христа ради. Кто мог подумать, что этот молодой купец, воспитанный в довольстве и роскоши и с младенчества напитанный враждебным православию католическим учением, решится добровольно на всю жизнь подвергнуть себя всевозможным лишениям и страданиям, что при видимом скудоумии он сохранит мудрость и чистоту сердца, достигнет высоты нравственного совершенства, сделается украшением Православной церкви, великим чудотворцем, защитником и покровителем своего нового отечества? Истинно, сила Божия в немощи совершается (2 Кор. XII, 9). Дивны дела Господни, дивен Бог во святых своих!

      Древний Новгород доныне славится множеством и красотою церквей и монастырей, а в эпоху его процветания их было еще больше. Когда Прокопий прибыл в Новгород, то невольно был поражен их множеством и красотою, доброгласным звоном многочисленных колоколов, набожностью и усердием народа к церковным службам, чего он никогда не думал встретить между людьми, не повинующимися римскому первосвященнику. А когда молодой человек по своей любознательности посетил храм Святой Софии и другие церкви и монастыри, услышал стройное пение ликов, увидел чинное и благоговейное служение, торжественность и благолепие обрядов Православной церкви, то благодать Божия коснулась его сердца. Он умилился до глубины души, так что не захотел уже более возвращаться на родину, решился принять православие и стал искать человека, который бы мог научить его догматам веры и уставам Православной церкви. Ему указали на Хутын-ский монастырь, незадолго (1192) пред тем основанный и славившийся строгостью устава и святостию жизни своих иноков. В то время там подвизался старец Варлаам Прокшинич, старавшийся во всем подражать пр. Варлааму Хутынскому, основателю обители. К нему обратился Прокопий и, припавши к ногам, со слезами просил научить его истинной вере. Удивительным показалось старцу, что молодой и богатый иностранец, приехавший в Новгород для торговли, ищет православия, которое едва только увидел, и решается оставить веру, в которой воспитан, и усомнился старец в истинности слов пришельца. Но когда преподобный убедился в искренности желания Прокопия, то с отеческой любовью принял его к себе и стал учить заповедям Божий м, уставам и чиноположениям Православной церкви, подавая в то же время пример строгого их исполнения. Старец-подвижник, собственным опытом познавший ничтожество земных благ и отрекшийся от них, советовал и Прокопию последовать его примеру, ради любви Божией отвергнуть себя, взять крест свой и последовать Спасителю. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф., XVI, 26). Не поможет богатство в день гнева, правда же спасет от смерти» (Прит. XI, 4), – говорил наставник и в доказательство истинности своих слов приводил много примеров из отеческих писаний, житий святых и собственных наблюдений. Не напрасны были наставления и труды мудрого подвижника: Прокопий с охотою их слушал и старался запечатлеть в своем сердце. Особенно трогали его жития преподобных и Христа ради юродивых, добровольно подвергавшихся различным лишениям и трудам и при этом еще старавшихся скрывать свои подвиги от людей; когда старец читал или рассказывал Прокопию о таких подвижниках, он не мог удержаться от слез. Вот, думал он, как люди трудились и терпели для спасения своей души, вот примеры, которым я должен подражать, и с каждым днем более и более стал чувствовать отвращение от мирской жизни и возгораться любовью к Богу. Наконец он раздал все свое имение и богатство частью нищим, частью на сооружение храма в Хутынской обители и, решительно ничего не оставив себе, стал жить в обители как один из странных, ежедневно посещая все церковные службы и усердно служа братии. Избавившись от всех попечений и житейских забот, Прокопий ощутил спокойствие в своей душе, новый образ жизни сердечно ему полюбился, и он желал всю свою жизнь провести в тишине уединенной кельи под мирным кровом святой обители. Но когда лукавый и во зле лежащий мир оставлял кого-нибудь в покое от своих козней? Кого люди или не преследовали злословием и клеветою, или не смущали и не беспокоили своими почестями и похвалами? Узнавши о том, что Прокопий принял святую веру и раздал все свое имение, новгородцы стали хвалить и превозносить его. «Этот человек велик пред Богом, потому что от зловерия перешел в православие, все свое огромное богатство раздал бедным, и смотрите, в какое сам пришел смирение и нищету, – говорили они. – Много каждый год приезжает в Новгород иностранцев, но никто из них еще не принимал нашей святой веры и не раздавал нищим своего имения, а все стараются только о том, чтобы обогатиться». Некоторые даже нарочно приходили на Хутынь, чтобы только видеть Прокопия, потому что слава о нем распространилась во всех концах города и в пятинах новгородских.

      Тяжело было Прокопию слышать о себе такие разговоры; людская слава, лишившая покоя его смиренное сердце, сделалась для него невыносимым бременем. Опасаясь из-за нее лишиться славы небесной, он открыл старцу Варлааму свою душевную скорбь и стал просить у него совета и благословения удалиться куда-либо, где бы его никто не знал. Старец сначала удерживал его, советуя лучше не выходить из обители и даже заключиться в затвор, но непреклонно было желание Прокопия, как будто что влекло его из обители, и сколько Варлаам ни старался, не мог остановить его. Трогательно было расставание ученика с наставником: оба плакали, зная, что это последнее их свидание в сей жизни; преподавши наставление, старец с молитвою и благословением отпустил своего ученика в путь.

      Без всяких средств к жизни, не взявши ничего даже на дорогу, в бедной и разодранной одежде Прокопий вышел из монастыря, он спешил оставить новгородские пределы и устремился в неизвестные ему восточные страны, тогда еще не густо населенные и покрытые дремучими лесами и болотами. Часто усталому путнику после длинного перехода и целодневного труда и на ночь приводилось оставаться без пищи, спать на улице под дождем и ветром, если не встречалось сострадательного человека, который бы вызвался накормить и успокоить странника, ибо Прокопий, сколько бы ни был голоден, никогда ничего не просил и представлял из себя глупого. Много насмешек и оскорблений, ругательств и побоев перенес он на пути от грубых людей, находивших себе удовольствие в том, чтобы издеваться и мучить беззащитного юродивого; много привелось ему в своем ветхом рубище потерпеть и от летнего жара и насекомых, и от зимних вьюг и трескучих морозов. Но он не унывал и не падал духом, зная, что каждый день добровольных его злостраданий, каждый шаг по этому узкому и истинному крестному пути приближает его к вечному покою и небесной отчизне. Юродствуя днем, повсюду встречая насмешки и оскорбления, он и ночью не давал себе покою, проводил ее в коленопреклонениях и молитвах, вспоминая слова Апостола: многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (деян. XIV, 22,) и стараясь утешать себя тем, что все земные скорби, как бы они ни казались нам велики и тяжки, ничто в сравнении с небесными за них наградами (Рим. XIII, 18). Переходя таким образом из страны в страну, из города в город и все далее и далее углубляясь на восток, Прокопий дошел до Устюга и здесь, усталый и голодный, нашел себе пристанище в верхнем конце города, в одной ветхой хижине.

      Появление в городе неизвестного юродивого с кочергами в руках и едва прикрытого рубищем скоро обратило на него внимание жителей; он и здесь скоро сделался предметом насмешек и поругания людей грубых, которые не стыдились даже бить его без всякой с его стороны причины. Особенно избалованные дети не давали ему прохода; видя его беззащитность, они толпами гонялись за ним, бросали в него грязью, палками и камнями. Несмотря на все это, город понравился блаженному, и он решил навсегда остаться в нем. Так Устюг сделался местом, назначенным ему Промыслом, где он должен был проводить и кончить свой многотрудный подвиг. Оттого Прокопий не только не раздражался и не гневался на тех, которые оскорбляли и били его, но еще молился за них и просил Бога, чтобы Он не поставил им этого в грех. Представляясь безумным и юродствуя днем на улицах города, он каждую ночь обходил все городские церкви, припадал на колени и со слезами молился на открытых папертях их; когда же изнуренное постом и бдением тело его отказывалось служить и требовало отдохновения, он на краткое время ложился где попало: в некрытом сарае, на куче навоза, на голой земле или на камне, – несмотря ни на какую погоду и летом и зимой, хотя изодранное его рубище едва прикрывало некоторые члены его тела и он был почти наг и бос. Если сострадательные и добрые люди подавали ему милостыню, он принимал с любовью и благодарностью, но не каждый день, и никогда не брал ничего от богачей, нажившихся неправдою, хотя был голоден, а нередко и по нескольку дней оставался совершенно без всякой пищи. Это был мученик, из любви к Богу добровольно обрекший себя на скорби и лишения всякого рода. И как он возлюбил Господа всею душою, для Него оставил все свое богатство и предал себя изумительным подвигам самоотвержения, так и Господь возлюбил его и, подобно древним св. пророкам, даровал Своему избраннику дар предвидения и пророчества.

      Долго скитаясь по городу, везде гонимый и оскорбляемый, праведный Прокопий избрал наконец местом постоянного своего жительства угол паперти огромного высокого соборного храма Успения Божией Матери. Здесь стал он пребывать лето и зиму, не пропуская ни одной церковной службы, ночи проводил в молитвах, а днем юродствовал по улицам города. Однажды в какой-то праздник, когда много народа шло в собор к вечерней службе, блаженный Прокопий увидел трехлетнюю девочку Марию, идущую в церковь вместе со своими родителями; подбежавши, он поклонился ей в ноги и сказал: «Вот идет мать великого Стефана – епископа и учителя пермского!». Удивились богомольцы, слыша слова юродивого, и едва ли кто из них принял их за пророчество и поверил им. Одни говорили: «Может ли быть епископ в Перми, когда нет там ни одной христианской души?». Другие смеялись и считали слова юродивого бредом безумного. Но эта девица Мария, впоследствии вступившая в супружество с Симеоном, клириком соборной церкви, действительно и была матерью Стефана – апостола зырян.

      Много и других опытов духовной мудрости и прозорливости показал блаженный Прокопий во время многолетнего юродствования своего в Устюге. Когда он беседовал с людьми благочестивыми, пред которыми не считал нужным скрываться, то каждое его слово и действие было наставлением и предостережением; когда же юродствовал и казался помешанным, многие поступки его для людей внимательных имели смысл пророческий: замечали, например, что когда он бегал по городу и, размахивая своими кочергами, держал их головами кверху, то в тот год бывал хороший урожай на хлеб и плоды; если же оборачивал кочерги головами книзу, то бывал неурожай и во всем недостаток, так что приходилось невольно всем смиряться.

      Важнейшим из многих пророческих его предсказаний и чудес, прославивших его, было избавление Устюга от истребления каменно-огненной тучей. Это было в 1290 г., за 13 лет до его кончины.

      Бог наш – Бог милости и любви – бывает за грехи наши и Богом отмщения. Мор и голод, трус и потоп и другие бедствия постигают людей за их нечестие. Но Отец небесный и во гневе своем милостив и, когда наказывает, не перестает жалеть и любить наказуемых. Он некогда обещал пощадить виновные города для десяти праведников, но удерживает праведный гнев Свой и для одного великого праведника. Это ясно выразилось в жизни блаженного Прокопия. В один воскресный день, когда много народа было на службе в соборе, юродивый вдруг обратился ко всем с таким увещанием: «Приближается гнев Божий, покайтесь, братия, в грехах ваших, умилостивляйте Бога постом и молитвою, иначе город погибнет от града огненного». «Он не в своем уме и никогда не говорит ничего дельного, что его слушать?» – сказали устюжане и не обратили никакого внимания на слова праведника. Любвеобильному сердцу Прокопия тяжело было встретить в гражданах такую беспечность и легкомыслие в то время, когда страшная опасность, угрожавшая им, уже висела над городом. От печали и горести сердца он едва мог достоять до окончания литургии и, вышедши на паперть, удалился в свой угол, зарыдал и, обливаясь слезами, проплакал весь тот день и ночь, да и на другой день не переставал плакать. Некоторые сострадательные люди, видя его неутешный плач, спрашивали его: «Что с тобою, Прокопий, что ты непрестанно плачешь, что у тебя за печаль на сердце?». Обливаясь слезами, он отвечал им словами Спасителя: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Мф., XXVI, 41). На третий день, выйдя с паперти, блаженный Прокопий пошел по всему городу проповедовать покаяние жителям, со слезами всем и каждому он говорил: «Плачьте, други, плачьте о грехах ваших, погибель близка молитесь, чтобы избавил вас Господь от праведного своего гнева и не погубил вас, как Содом и Гоморру, за беззакония ваши». Но и эта, вторая, проповедь осталась бесплатною, ожесточившиеся в грехах устюжане оказались хуже ниневитян: они не только не думали каяться, но еще смеялись и издевались над проповедником, как над безумным. Молитвенником за погибающий город остался один Прокопий, печально возвратившийся в свой угол на паперти. В следующее воскресенье (25 июня), в полдень, явилось на небосклоне черное облако; приближаясь к городу, оно стало расти более и более, так что наконец день превратился в темную ночь. Молнии бегали огненными полосами, и страшные грохоты грома раскатывались в воздухе, не прерываясь ни на минуту; от громовых ударов тряслись стены зданий, и от оглушительных звуков не слышно было людского голоса. Тогда-то увидели, что городу грозит гибель, вспомнили о проповеди Прокопия и поверили ему. И стар и млад, и нищие и богатые – все бросились в храмы, особенно же в соборный храм Богородицы. Прокопий был уже там и, падши пред иконою Благовещения Богородицы, с горькими слезами молился, чтобы Матерь Божия была ходатайницею за людей преступных. И весь народ с рыданием молился о спасении от гнева Божия; мужи и жены, дети и дряхлые старики – все единогласно взывали: «Владычица, спаси нас!». Долго молился блаженный, не поднимая головы своей от полу и орошая своими слезами. И вот от иконы Богородицы потекло ручейком миро и по храму разлилось благоухание. В то же время произошла перемена в воздухе: не стало более удушливого зноя, тучи с громами приняли направление в сторону от города и скатились вдаль, в пустые места. Скоро узнали, что за 20 верст от Устюга, в Котовальской волости, упали с градом раскаленные в каменья, раздробили и уничтожили множество лесу, но люди и скот остались целы. Между тем мира от святой иконы истекло столько, что им наполнили церковные сосуды, мазавшиеся им получали исцеление от различных болезней, а две бесноватые женщины освободишь от своего лютого мучителя. Общая радость заступила место печали и распространилась по всему городу. Это чудное избавление города от неминуемой и явной гибели обратило внимание граждан на Прокопия, но он приписал его милосердию и ходатайству Божией Матери, и по-прежнему продолжал свой подвиг, и юродством закрывал от людей обильную благодать, в нем обитавшую. Любимым местом, где он часто и долго сиживал, был камень на берегу реки Сухоны, неподалеку от собора. Здесь, смотря на плавающих в малых стружках и лодках чрез большую реку, он молился, чтобы они не утонули, и убедительно просил проходящих мимо погрести его тут. «Положите здесь мои кости, на этом месте, а камень сей, на котором сижу ныне, положите на моей могиле, и воздаст вам Господь благое в день праведного суда своего», – говорил он устюжанам.

      Когда Прокопий пришел в Устюг, были еще в живых престарелые супруги Иоанн и Мария, заслужившие современников название праведных. Юродствуя по городу, он иногда заходил к ним в дом, беседовал с ними о пользе души, что доставляло старцам несказанное удовольствие, так как и тот и другие, хотя и различными путями, стремились к одной и той же цели. Но особенным другом и собеседником его был пр. Киприан, основатель устюжского Архангельского монастыря. При всем том ни у Иоанна и Марии, ни у Киприана самопроизвольный мученик не искал покоя для своей плоти и не хотел пользоваться никакими удобствами земной жизни. После их блаженной кончины ближе других к юродивому был благочестивый клирик соборной церкви Симеон, впоследствии родитель св. Стефана Пермского. В продолжение многих лет Симеон был очевидным свидетелем пребывания Прокопия на соборной паперти и умел усмотреть в нем под кровом юродства великую духовную мудрость и обилие благодати Божией. Ему мы обязаны приведением в известность и сохранением для потомства следующего дивного события из жизни блаженного Прокопия.

      В Устюге, как вообще на Севере, зимою бывает очень холодно, чему немало способствует и то, что он находится на возвышенной и открытой местности. В последний год жизни Прокопия зима была столь жестока и сурова, что такой не помнили старожилы. Сильная вьюга, продолжавшаяся две недели, занесла снегом дома даже внутри города, а мороз и северный ветер так были резки, что птицы падали мертвыми и много погибло скота, людей же, особенно нищих и странных, и по дорогам, и в городе замерзло и занесло снегом столько, что на Ивановской горе у Предтеченской церкви наполнено было ими несколько убогих домов.

      Можно представить себе, каково было в этот лютый мороз нагому Прокопию, который обыкновенно проводил ночи на высокой холодной соборной паперти и кроме нее не имел нигде себе пристанища. Ослабевший от старости и терзаемый нестерпимым морозом, он вышел было с паперти и попытался найти теплый угол, чтобы хоть сколько-нибудь погреться, но, когда это не удалось, принужден был возвратиться на прежнее место и здесь, забытый и оставленный всеми, переносил неимоверные страдания. Когда вьюга унялась и стало несколько теплее, юродивый вышел с паперти и направился за церковь, в угольный дом, к любимому им клирику Симеону. Как бы нисколько не пострадав от мороза, со светлым лицом и приятным смехом, он вошел в комнату, спрашивая хозяина. Изумился Симеон, увидевши у себя юродивого, ибо думал, что он уже замерз во время столь лютого и продолжительного мороза, и, обнявши его со слезами, с радостью спешил приветствовать и принять дорогого гостя. Когда они сели и начали разговаривать, Прокопий спросил Симеона: «Для чего ты, брат мой, так скорбел и сетовал обо мне и теперь плачешь? Не унывай, приготовь трапезу, чтобы нам вместе вкусить сегодня пищи». Симеон обрадовался неожиданному предложению и не знал, как и благодарить за него гостя. Между тем, пока готовили и собирали на стол, блаженный Прокопий опять спросил Симеона: «Скажи мне искренне, добрый брат мой, ты много пожалел обо мне, странном человеке, думая, что я уже замерз от этой лютой стужи? Что же бы было тогда с братьями моими – нищими? Нет! Хранит Господь любящих Его, близок к сокрушенным сердцем и спасает смиренных пресвятым Своим Духом. Если ты впредь будешь любить меня, то получишь много утешения для души. Не проливай же более обо мне слез, ибо великая радость бывает человеку, который скорбит всею душою и всем сердцем своим уповает на Бога и в сем веке, и в будущем». Из этих слов блаженного Симеон понял, что что-нибудь дивное случилось с ним во время страшного мороза, и, дружески обнимая и целуя его, стал спрашивать блаженного о его терпении; заклиная Богом он просил Прокопия не таить благодати Божией и не скрывать от него, как обнаженное старческое тело его в течение стольких дней и ночей могло перенести такую страшную стужу? Долго молчал блаженный Прокопий, как бы о чем размышлял, и, вздохнув из глубины сердца, сквозь слезы отвечал: «Какую пользу хочешь ты, брат мой, получить от меня, нечистого и юродивого, валяющегося по стогнам на гноище и в смраде грехов своих? Но что делать! Великая любовь твоя ко мне побуждает меня поведать тебе мою тайну. Заклинаю тебя Богом, Создателем и Спасителем нашим Иисусом Христом, что, пока я жив, ты никому не откроешь того, что я поведаю теперь любви твоей». Симеон поклялся сохранить тайну, и блаженный Прокопий открыл ему следующее: «Когда впервые поднялась эта страшная вьюга, ужаснулся я и уже отчаялся в жизни, думая, что не в силах буду перенести ее в моей наготе, без всякой одежды, без теплой храмины, где бы мог хотя на время преклонить голову. Смалодушествовал я и вышел ночью с паперти соборной, из-под крова Божией Матери. Сперва устремился я к стоящим напротив собора малым хижинам убогих людей, надеясь обрести у них хотя краткий покой и укрыться от стужи, но они не только не пустили меня, а еще, выскочив из хижин, палками прогнали меня, как какого-нибудь пса, ругаясь и крича мне вслед: «Прочь, прочь отсюда, мерзкий юродивый!». Невзвидев пути, в страхе побежал я от них уже и сам не знаю куда, дорогою мысленно молился и говорил сам с собою: «Будь имя Господне благословенно отныне и до века, лучше умереть мне Христа ради, и Господь вменит мне то в праведность». Не видя от вьюги пред собою ничего, набрел я дорогою на пустую хижину, в углу которой лежало несколько собак, загнанных морозом; я лег подле них, чтобы хотя сколько-нибудь от них согреться, но они, увидев меня, все вскочили и бросились вон. Тогда я подумал: «Вот до чего я мерзок и грешен, что не только нищие, но и псы гнушаются мною». Ибо и нищие, гонясь за мною, кричали мне: «Иди и умри, лживый юродивый, нет нам в тебе никакой пользы и нужды». Самые бессловесные животные, собаки, не захотели лежать со мною и убежали. Тогда пришла мне на сердце такая мысль: люди отвергли меня, никому я не нужен, возвращусь на мое старое место, пусть будет что угодно Богу, если и умру, так, по крайней мере, в святом месте, под кровом Божией Матери, и, собравши последние силы, побежал обратно к церкви. Вошедши на паперть, я сел в углу, скорчившись от жестокого холода, все члены мои дрожали, дыхание спиралось, глаза смежались, а я, взирая на икону Спасителя и Божией Матери, плакал и молился, молился уже не о сохранении своей жизни, а о спасении души, ибо уже жить не надеялся, а ежечасно ожидал себе смерти, и каждый вздох мой казался мне уже последним, так как тело мое совсем оцепенело и посинело. Когда я наконец начал забываться и терять сознание, вдруг почувствовал какую-то необыкновенно приятную теплоту; открыв уже смежившиеся глаза, я увидел пред собою прекрасного юношу, лицо которого было так светло, что невозможно было смотреть на него, как будто горел на нем луч солнца. В руке у него была чудная ветвь, расцветшая всякими цветами – и белыми, и алыми, испускавшими из себя чудные ароматы, не мира сего тленная ветвь, но райская. Взглянув на меня, он сказал: «Прокопий, где ты ныне?» – «Сижу во тьме и сени смертной, окован железом», – сказал я ему в ответ. Тогда юноша ударил меня цветущею благовонною ветвью прямо в лицо и сказал мне: «Прими ныне неувядаемую жизнь во все твое тело и разрешение оцепенения, постигшего тебя от мороза». И вдруг посреди невыносимой зимней стужи благовоние весенних цветов проникло в мое сердце и наполнило меня всего. Как молния, блеснул и скрылся от меня небесный посланник, но жизнь, данная им оцепеневшим моим членам, приразилась мне, и я жив доселе. Брат мой, вот что случилось со мною, грешным юродом, в это страшное время, но ты помни свою клятву и никому не поведай о том ранее моей смерти». Сказавши это, блаженный Прокопий поспешно вышел из дому Симеона и возвратился на соборную паперть, чтобы продолжать свои подвиги непрестанной молитвы к Богу и юродства пред людьми.

      Прибывши в Устюг еще в лучшей поре своего возраста, блаженный Прокопий достиг глубокой старости и давно уже покрыт был сединою, хотя по-прежнему был бодр духом и с юношеским жаром продолжал свои изумительные подвиги, так что никому из граждан и на мысль не приходило, что великий подвижник доживает уже последние свои дни и что скоро они должны будут расстаться с ним. Однажды, когда праведник ночью молился на паперти, явился ему ангел Божий и возвестил о скором окончании его подвига, об отшествии его к Богу, назначив и самый день его кончины. С величайшей радостью услышал о том Прокопий и еще более предался подвигам самой пламенной молитвы, в течение нескольких дней он не отходил от храма Пресвятой Богородицы, готовясь к своему исходу. На восьмое июля, ночью, вышел он наконец с соборной паперти и направился к обители покойного друга своего Киприана. Там, пред святыми вратами, праведный Прокопий встал на колени и в последний раз вознес пламенную молитву к Богу, благодаря Его за все благодеяния, которыми Господь наградил его в жизни от первых дней юности до старости, призвав его от мрака заблуждения к свету истины и из страны далекой приведши в богоспасаемый град Устюг, под кров дома Пресвятой Богородицы. Праведник мысленно прошел в молитве всю свою жизнь, за все прославлял и благодарил Бога. Отошедши от святых ворот на конец моста, Прокопий возлег тут и, оградив себя крестным знамением, сложил крестообразно руки на груди и с молитвою испустил дух. Как бы для того чтобы святое и многострадальное тело его не осталось без покрова, в ту же ночь, несмотря на летнюю пору, выпал снег и покрыл землю на две четверти, а над мощами блаженного Прокопия снежною бурею навеяло сугроб в две сажени вышины. Изумились устюжане, вставши поутру, видя дома и улицы города, покрытые снегом; погибли, думали они, весь хлеб и овощи, но настал жаркий солнечный день, и к вечеру снег растаял, не повредив растительности. Между тем соборные священнослужители заметили, что против постоянного обычая, какого блаженный держался в течение многих десятков лет, его не было в церкви на утреннем пении, и начали о нем спрашивать горожан, но никто его не видал и ничего не мог о нем сказать. Тогда стали искать его по всему городу, обошли все церкви и опять нигде не могли найти. Только на четвертый день обрели святое тело блаженного на конце моста к монастырю, лежащее на голой земле и покрытое сугробом снега, который служил ему покровом и все еще не растаял, тогда как в других местах везде было уже сухо. С благоговением и слезами священнослужители подняли тело блаженного трудника и всем собором, с пением псалмов, свечами и фимиамом, на головах своих перенесли его в соборную церковь и оставили там дотоле, пока все граждане не соберутся на погребение. На том месте, где было обретено тело его, в память события водрузили деревянный крест, а потом по времени заменили его каменным и построили часовню.

      Сошелся весь народ Устюга с женами и детьми в соборную церковь Божией Матери, и началось надгробное пение среди всеобщего плача и рыдания. Со слезами благодарности вспоминали граждане отеческие заботы юродивого об их спасении, его предсказания и проповедь пред нашествием гнева Божия, чудное избавление города от огненной тучи и многие другие знамения, бывшие от блаженного. Многие неутешно плакали и скорбели о том, что, по своему невежеству и грубости, считали его безумным, смеялись и оскорбляли его. По совершении надгробного пения тело блаженного с великою честью отнесено было на берег реки Сухоны, на то место, где он любил сидеть на камне и молиться о плавающих по реке и где просил похоронить его. Там и предали тело его земле, а камень положили на его могилу, начертав на нем год, месяц и число его кончины: «Это было 1303 года». По наружному виду праведный Прокопий был средовек, волосы на голове у него были русы, борода Космина, рубище, дико багряное, с правого плеча спустилось, в левой руке у него три кочерги, сапоги разодранные, без подошв, колени голые – каковым он большею частью и изображается на иконах и каковым, вероятно, прибыл в Устюг. По другим, позднейшим, подлинникам он стар и сед.

      Устюжане, не умевшие понять и оценить человека Божия при жизни, не умели сохранить и передать потомству подробностей чудного его жития, хотя он прожил в их городе более полувека и был известен каждому. «Многострадальное же его житие и прозорливость сначала описаны не были, а предавались изустно от старых к молодым», – говорил св. Дмитрий Ростовский. Уже много лет спустя после блаженной кончины праведника, когда множество полученных от него чудесных исцелений побудило устюжан построить над могилою его храм в его имя и установить день празднования его памяти, они собрали и записали о житии блаженного Прокопия то, что еще сохранилось в предании народа и рассказах отцов и дедов: из многого – малое. То же самое надобно сказать и о благодатных чудесах и исцелениях, происходивших от гроба праведного Прокопия, и тем более, что многие из них не только не были никем записаны, но даже и не приведены в известность по простоте получивших, не считавших того и нужным. Их стали записывать уже тогда, когда была построена церковь во имя праведного Прокопия, и первым из них поставлено то, которое послужило побуждением к ее построению.

      Прошло более 150 лет после кончины блаженного Прокопия, а место его погребения оставалось ничем не огражденным, кроме одного лежавшего на нем камня. Поскорбел душою об этом один нищий, пришедший из Москвы, по имени Иоанн, и в 1458 году построил над могилою блаженного Прокопия небольшую деревянную часовню и поставил в ней его образ. «Но лукавый помысел вошел в сердца иерея и диакона великой соборной церкви Пресвятой Богородицы, и не восхотели они того видеть и слышать, и память сотворить блаженному Прокопию, и того предреченного мужа Иоанна от той поставленной часовни прогнали, и часовню блаженного Прокопия сломали и по сторонам разметали». В 1471 году по повелению в. князя Иоанна III со всех сторон собирались ратники для похода на Казань, между прочим, и из Устюга. Устюжский отряд, долгое время стоявший заставою в Нижнем Новгороде, подвергся тяжкой повальной болезни – «трясавице и чревной». Во время этого бедствия многим из них начал являться блаженный Прокопий во сне и внушать: «Положите вы на сердце своем обет поставить в Устюге церковь во имя св. праведного Прокопия, Христа ради юродивого, и болезни избудете». Это было началом его прославления, ибо все те, которые поверили видениям и положили обет построить церковь, вскоре выздоровели и благополучно возвратились на родину, а которые явления святого сочли сонною мечтою и не поверили, умерли от болезни. Спасшиеся столь чудесно от неминуемой смерти ратники по возвращении в Устюг действительно построили церковь, но не в его имя, а в честь св. благоверных князей Бориса и Глеба и великомученика Георгия. Когда эта церковь как бы в наказание за ослушание повеления праведного Прокопия 1 августа 1490 года сгорела от молнии, тогда устюжане, в другой раз ходившие для защиты Нижнего от татар, при возвращении домой нарубили на берегу Сухоны лесу, приплыли на нем в Устюг и в 1495 году построили из него новую церковь уже во имя праведного Прокопия (в 192 году после его преставления). Достойно внимания то, что еще прежде того времени уже начертан был образ этой будущей церкви на том самом камне, на котором блаженный Прокопий любил сидеть при жизни и который находился на его могиле. Тогда же устроили в церкви и гробницу над местом погребения его и написали на ней его изображение, украсив ее драгоценными паволоками, а 8 июля стали торжественно совершать его память. С этого времени чаще стали являться исцеления и чудеса от его гроба. Первое исцеление из числа записанных совершилось над устюжским гражданином Григорием, который страдал огневицей и, будучи в совершенном расслаблении, просил, чтобы его отнесли к гробу чудотворца. В малой ладье привезли его к церкви, и когда отпели молебен и приложили его к раке угодника, то больной тотчас же почувствовал себя совершенно здоровым и без помощи других возвратился домой.

      Окольничий в. князя Иоанна III Владимир, заведовавший делами Устюга, был тяжко болен, все тело его было покрыто язвами, и никакие лекарства ему не помогали. Один из устюжских граждан, явившись к боярину по делам в Москву и видя его в крайнем изнеможении, сказал ему: «Не прогневайся на нас, честный боярин, мы хотим указать тебе доброго врача, который может исцелить тебя от твоей тяжкой болезни. Был у нас на Устюге за много лет пред сим юродивый Прокопий, в его имя ныне у собора на площади есть церковь, и от мощей его во множестве получаются разные исцеления». Услышав об устюжском чудотворце, боярин послал в Устюг нарочного отслужить молебен праведному Прокопию о своем выздоровлении, и как только посланный возвратился и вошел в комнату больного с освященною водою и с иконою праведного Прокопия, больной тотчас поднялся с одра болезни и, выслушав молебен пред иконою, стал совсем здоров.

      У боярина Михаила Семеновича Воронцова, управлявшего Великоустюжскою областью, внезапно занемог любимый слуга Пантелеймон столь тяжкою болезнью, как будто все телесные суставы были у него сломаны. Когда родные, уже отчаявшиеся в его жизни, сидели однажды около его постели, они, к удивлению своему, заметили, что больной не узнает никого, а между тем все как будто с кем-то разговаривает. Еще больше изумились они, когда больной вдруг, как бы проснувшись от сна, громко воскликнул: «О чудный и блаженный Прокопий, помоги мне, грешному рабу твоему!». Пришедши в сознание, больной рассказал родным свое видение. «Братья, я видел блаженного Прокопия, который, приблизившись к моей постели, сказал мне: «Брат Пантелеймон, подойди ко мне и скажи хоть одно слово, я вижу, что ты крепко болен». Я отвечал ему: «Ей, господин мой блаженный, изнемогаю и страдаю я сильно». Позади блаженного стоял пресвитер в ризах и держал в правой руке крест, а в левой – чашу со святой водой. Явившийся святой велел мне встать с одра и, взявши меня за руку, поднял, а пресвитеру приказал осенить меня честным крестом и покропить святою водою, после чего сказал мне: «Отселе будешь здоров, и не будь не верен, но верен». И так молю вас, братья, отнесите меня к гробу чудотворца, где хочу исполнить обет свой». Обрадовался боярин и немедленно велел нести отрока своего в церковь праведного Прокопия. Здесь, когда отпели молебен угоднику, больной получил исцеление и в служившем священнике узнал того, который являлся ему вместе со святым Прокопием.

      В ряду чудес праведного Прокопия особенно замечательно следующее. У великоустюжского наместника боярина Семена Борисовича был служитель, которого он весьма любил. Этот, надеясь на расположение к себе боярина, творил устюжанам очень много зла и разных пакостей; худой христианин, он умер не по-христиански, не удостоившись исповеди и причастия Св. Тайн. Боярин велел похоронить любимого своего служителя близ собора и построить над его могилою палатку. Воля боярина была исполнена, но в ту же ночь палатка была разметана; боярин приказал построить новую, но и та в следующую ночь была также разметана. Тогда боярин рассердился, думая, что это делается кем-либо по неудовольствию на него, и только слова одного из граждан утишили его гнев. «Успокойся, -сказал он боярину, – и не гневайся ни на кого напрасно, честный боярин. Никто из живых людей не трогал палатки и не имел намерения оскорбить тебя. Но я слышал от прадедов моих, что тут лежит праведный Прокопий, Христа ради юродивый». Боярин понял правду, велел перенести тело служителя в другое место и со слезами помолился: «Прости меня, блаженный Прокопий, грешного и неразумного раба твоего, что осмелился положить вблизи святых твоих мощей нечистого слугу своего».

      В малолетство царя Иоанна IV казанские татары нередко делали набеги на восточные и северные области России. Один раз они дошли до Устюга, все предавая огню и мечу, и в числе других пленных захватили одну бедную женщину Соломонию. Много лет томилась она в Казани в тяжкой неволе, постоянно думая о своей далекой родине. Перебравши в уме все средства к своему освобождению и найдя их или недостаточными, или недоступными для себя, она вспомнила о праведном Прокопий и, осенив себя крестным знамением, начала молиться и призывать его к себе на помощь. «Если вынесет меня Бог из татар на Русь, – говорила она, – дойду я до Устюга, и увижу своими очами чудотворный гроб блаженного Прокопия, то положу покров на гробницу его сколько силы моей будет». Давши такой обет, Соломония почувствовала в себе необыкновенную решимость, немедленно отправилась из Казани и, не будучи никем из встречавшихся ей на пути ни спрошена, ни остановлена, благополучно достигла русских пределов. По возвращении на родину она исполнила свой обет и рассказала клиру и народу о своем чудесном избавлении от плена.

      Дометиан, священник устюжского собора, имевший великое усердие и веру к праведному Прокопию, впал однажды в столь тяжкую и сильную болезнь огневицы, что лежал как бездыханный; домашние же, отчаявшись в его выздоровлении, плакали по нему как по умершему. Раз ночью, когда больной находился один в комнате, ему является святолепный муж и, подошедши к его постели, говорит: «Вижу, что ты сильно болеешь». «Изнемогаю и приближаюсь к смерти, – отвечал ему священник, – никогда не приключалось со мною такой тяжкой болезни». Тогда явившийся сказал: «Вот я пришел к тебе ради прежнего добродетельного жития твоего и усердия ко мне; хочешь ли, я одену тебя своею одеждою». И, снявши с больного одежду, положил ее у его ног, а на него одел принесенную им новую одежду и сказал: «Отселе будешь здоров». Больной спросил: «Кто ты? Скажи мне твое имя. Вижу, что ты человек сильный и так трудишься ради меня грешного!» – «Я, раб Божий Прокопий Устюжский, послан к тебе на помощь от Господа, отселе прощает тебя Господь». Сказавши это, явившийся стал невидимым, а больной почувствовал себя совершенно здоровым, тотчас же встал с одра, благодаря Бога и прославляя своего исцелителя.

      При державе царя Иоанна IV, при митрополите Макарии и ростовском архиеп. Никандре, в 1548 году в устюжских пределах, в обители страстотерпцев Бориса и Глеба в г.Выборе, случилось следующее чудо. Много лет в тамошней церкви находилась икона преподобного Варлаама и праведного Прокопия и от времени пришла в ветхость. В день памяти Прокопия ее вынесли из церкви и поставили на торгу для народного чествования. Один убогий из Усоли (Сольвычегодска), Иоанн, четыре года лежал в больнице богарадной избы, мало видя, тяжко слыша и едва говоря языком; ради милостыни он иногда сам ползал на локтях и коленях, иногда другие возили его на санках. Услышав, что граждане хотят плыть в Устюг, он просил их взять его с собою к гробу св. Прокопия, но никто не согласился. Оставленный на берегу, он дополз до торгу и усердно стал молиться пред иконою святого Прокопия, стенал сердцем и плакал, призывая умом на помощь угодника; и призываемый явился, дважды сотворил над ним крестное знамение, взял его за руку и сказал: «Вот тебе здоровье! Иди целуй мой лик на иконе, и будешь здоров». Св. Прокопий стал невидим, а Иоанн почувствовал в себе укрепление сил, поднялся с помощью двух посохов и подошел поцеловать икону. Изумился народ, видя Иоанна ходящим, и, обступив его, спрашивал, как он исцелился. Это было в субботу вечером, накануне памяти св. Прокопия. На другой день по просьбе правителя города, которому было донесено о чуде, борисоглебский игумен отслужил всенародный молебен угоднику на месте события, а по совершении молебна сам при народе расспрашивал Иоанна о его исцелении.

      Московский собор 1547 г. причислил праведного Прокопия к лику святых и установил праздновать ему 8 июля. Стихиры и канон ему составлены еще при Иоанне III, когда в Устюге начали праздновать его память. В Устюге и его окрестностях пред днем памяти св. Прокопия многие благочестивые люди и доныне соблюдают недельный пост. Мощи его почивают под спудом в каменном, его имени, соборном храме, за левым клиросом, близ северной стены. Нынешняя гробница, устроенная в 1833 г., вызолочена по полименту и состоит из 4-х мраморных досок с позолоченными надписями. На гробнице находится образ св. Прокопия, украшенный Серебряно-вызолоченною ризою и жемчужною гривною. Гробница осенена резным золоченым балдахином на столбах. При входе в собор у южных дверей положен на пьедестале камень овальной фигуры, привезенный 1 ноября 1638 г. из Котовальской волости – из числа выпавших в 1290 году. Икона Благовещения Божией Матери, источившая миро (1290 г.), с 1567 года перенесена в Москву и находится ныне в Успенском соборе, по правую сторону царских врат. В 1818 г. усердием устюжских граждан сделана на нее тяжелая серебряная, позолоченная риза.