Но логичнее отнести «явление» иконы к более позднему времени. Согласно летописным известиям, с 1208 года ведет начало самостоятельное Ростовское княжество [26], в сферу влияния которого включается Белоозеро. Первый ростовский князь Василько Константинович в качестве упрочения своего контроля на окраине Владимиро-Суздальской Руси вполне мог дать распоряжение (через духовные власти Ростова) о строительстве храма на Белоозере во имя «своего» святого покровителя. Таким образом, приблизительное время построения Васильевского храма на Белоозере можно приурочить и к первой половине XIII века. Возможно, до этого времени на месте Васильевского храма существовала другая церковь или часовня, именование которой местная традиция не сохранила.
Итак, в легенде о построении первой церкви на Белоозере могли соединиться два относительно самостоятельных, но последовательных хронологических пласта: возможно, до XIII века на холме находилась какая-то древняя церковь (часовня), до поры мирно сосуществовавшая с языческим культовым центром; после 1208 года эта церковь была перестроена и (или) переосвящена, при этом старое «языческое» мольбище подверглось уничтожению.
Очевидно, что приведенные выше соображения – всего лишь одна из возможных реконструкций. Но нелишне вспомнить, что до XIII века ни Ростовская земля, ни тем более ее дальняя периферия не были охвачены процессом массовой христианизации. Достоверные известия о сколько-нибудь масштабном монастырском и приходском строительстве на территории Европейского Севера связаны со второй половиной тринадцатого столетия.
В дальнейшем повествование обретает твердую историческую канву, которую автор пытается выстроить для обоснования причастности Васильевского храма к древнейшей истории города Белозерска. Трагедия «Батыева нашествия», завершившаяся мученической гибелью князя Василька Константиновича Ростовского становится прологом для начала «настоящей» местной белозерской истории, поскольку именно сын Василька, Глеб, стал основателем самостоятельного Белозерского удельного княжения и местной княжеской династии. По логике развития «исторического мифа» образ князя Глеба должен быть прорисован особенно тщательно, поскольку в сохранившейся письменной и устной традиции средневекового Белозерья личность Глеба Васильковича чрезвычайно примечательна и функционально близка образу культурного героя. Наиболее ярко это проявляется в Летописце (Сказании) Троицкого Усть-Шехонского монастыря, повествующем о построении князем Троицкой Усть-Шехонской обители и Спасо-Преображенского монастыря на Каменном острове Кубенского озера [27]. Но в данном тексте автор практически не касается биографии и деяний князя Глеба, специально подчеркивая лишь, что он «начал княжити на Белеозере, и на Вологде, и на Устюге Великом», а по смерти «положен бысть на Белеозере в соборной церкви святаго Великаго Василия Кесарийскаго».
Столь же фрагментарно выглядят сообщения о переселении белозерцев и перенесении храма «с Шексны реки в Карголом» и уничтожении города и соборной церкви польско-казацким отрядом. Вновь отстроенный, но уже успевший ко второй половине этого же столетия сильно обветшать, храм окончательно уступил первенство новой соборной церкви, главный престол которой был освящен во имя Преображения Господня.
Стараясь убедительнее подчеркнуть историческую значимость прежнего собора, древнерусский книжник приводит в завершение повествования предание о часовне [28], выстроенной белозерцами на месте бывшего города («егда оубо град Белоезеро стояло на оусть Шексны») и бывшего соборного храма. Именно там, по мнению автора (да и большинства белозерцев), «почивало» тело князя Глеба Васильковича – «державца града сего Белаезера». Это сообщение также требует посильного комментария.
Согласно летописи, князь Глеб Василькович умер 13 декабря 1278 года в Ростове, где и был первоначально похоронен. Ростовский епископ Игнатий, отпевший тело князя в ростовской соборной церкви, через девять недель приказал произвести перезахоронение его останков в Спасском монастыре [29]. О дальнейшей судьбе праха князя Глеба летопись умалчивает. Но, видимо, именно с этого времени берут начало предания о нахождении захоронения Глеба на земле Белозерья – в соборном храме на «месте Княжьем» на «устье» (истоке) Шексны.
Следует упомянуть, что это предание включено также в «Летописец Троицкого Усть-Шехонского монастыря» и повторяется в «Описании города Белозерска» конца XVIII века. Часовня с гробницей была хорошо известна историкам и краеведам XIX века. В публикации 1853 года «Курганы близ города Белозерска» анонимный автор сообщает о перестройке часовни в 1823 году. При этом «были найдены огромной величины человеческий череп и ножные кости, которые оставлены в той же могиле» [30]. Тот же автор указывает на существование местных легенд, по которым могила Глеба располагалась не только на Старом городе, но и на месте Троицкого Усть-Шехонского монастыря, а также в самом городе Белозерске [31].
По мнению Ю. С. Васильева, предание «вряд ли возникло на «пустом месте» ... но первый князь белозерский явно не имел к этой гробнице отношения... Надо полагать, что это предание связано с другим князем Глебом, видимо, Глебом Карголомским-Каргопольским, который, по некоторым источникам (автор имеет в виду Сказание о Мамаевом побоище), был участником Куликовской битвы [32]. Действительно, в устной традиции смена персонажей (особенно одноименных) – явление вполне обычное и закономерное. По прошествии нескольких столетий белозерцы вполне могли забыть о том, прах «какого именно Глеба» покоится в гробнице при часовне. В свою очередь, появившаяся в XVI веке письменная традиция не могла не выдвинуть на передний план в качестве приоритетного другого персонажа, несравненно более значимого для истории Белозерья, нежели мелкий удельный князь Глеб Карголомский-Каргопольский.
Подведем предварительный итог. Опубликованный ниже список пространной редакции летописно-агиографических рассказов, принявших форму церковной летописи, является одним из произведений, входивших в круг текстов, созданных местными книжниками в XVI –XVII веках. Основной задачей подобного рода сочинений (помимо очевидной установки на прославление своей церкви, обители) являлось создание идейной и фактической основы местной белозерской истории. Отсутствие собственной древней летописной традиции вызывало обращение авторов к устным преданиям, церковным и монастырским архивам.
Для современного исследователя «Летописец» не содержит новых и значимых фактов по истории древнего Белоозера. Памятник достаточно фрагментарен и плохо структурирован. Но ценность сообщения, заложенного в произведении, видится в ином: «Летописец» представляет довольно примечательный образец «местного текста» культуры, повествующий об истории Васильевской церкви и древнего Белоозера с «начальных времен» до конца XVII столетия.
Появление «Летописца» и других подобных ему текстов не выглядит случайным и, безусловно, связано с развитием местного самосознания, неотъемлемым элементом которого являются представления о собственной истории. Наличие большого количества сохранившихся списков белозерских произведений летописно-агиографического характера подтверждает этот культурный факт.
Главной нарративной моделью произведения является «миф о первопредках», воплощенный в легенде о чудесах образа святителя Василия и появлении вместо «людей некрещеных» новой общности – «граждан», «белозерцев». Дальнейшее развертывание идейного и событийного ряда местной истории оказывается немыслимым без привлечения второго персонажа – князя Глеба Васильковича. Князь – устроитель культурного пространства Белозерья – своими деяниями и памятью об отце связан с историческими событиями общерусского значения. В завершении повествования посмертная судьба князя тесно переплетена с Васильевской церковью. Последняя мифологема церковного летописца прямо отождествляет нахождение останков князя Глеба с Васильевской часовней, построенной на месте бывшего первого соборного храма древнего Белоозера.
Остается неясной судьба главной соборной святыни – иконы Василия Великого. После своего «явления» и чудес образ как бы исчезает из повествования. Скорее всего, икона действительно пропала вместе с храмом в пожаре Смутного времени [33]. Возможно, утрата прежней реликвии способствовала появлению нового символа – образа Преображения Господня, ставшего одним из охранителей одноименного каменного соборного храма и города Белозерска. В память о прежнем соборном храме Белоозера и Белозерска в церкви Преображения существовал придел во имя святителя Василия Великого.
Подчеркнем, что опыт реконструкции «исторического мифа» древнего Белозерья по отдельному списку имеет объективные ограничения. Поэтому для более полного воссоздания модели локальной историко-культурной памяти требуется привлечение более широкого корпуса письменных и устных источников.
* * *
(л. 3.) О явлении чудотворнаго образа Великаго Василия Кесарийскаго, и како поставися перве соборная церковь на Белеозере, на усть Шексны реки, и о вере
Начало соборныя церкви Великаго Василия и о явлении чюдотворнаго образа, иже во святых отца нашего Василия Великаго, архиепископа Кесарии Каппадокийския, како поставися перве соборная церковь Великаго Василия на Белеозере, на усть Шексны реки, и о вере.
Тогда бяху людие некрещены. Егда благочестие возсия, тогда нечаста креститися во имя Отца и Сына и Святаго Духа и православную христианскую веру познавати. Тогда церковь создаша близ березы и камене, где оу них прежде приносима была жертва нечистым кумиром, но не ведяху во имя коего святаго нарещи ю; и разыдошася в домы своя, и совет сотворше о освящении церковнем. (л. 3 об.) И заутра паки собравшеся к церкви да святят ю, и приникше с теплою верою и сокрушенным сердцем возопиша вси единогласно: «Владыко Господи, творче небесе и земли. Ты нас наставил Тебе в дети единаго истиннаго Бога. Не остави нас, сирых, новопросвещенное собранное Твое стадо, но яви нам, Творче, како сий храм нарещи: во Твое ли святое имя, или матере Твоея, заступницы нашея Богородицы и приснодевы Марии, или оугодивших Тебе, творцу своему и Богу – призри с высоты своея и от престола славы царствия Твоего на новопросвещенное свое стадо». И соверша молитву, вззревше мало от церкви надесно и оузреша в речке близ церкви челнок мал стоящ, токмо ехать, Бог весть откуду прииде, человека же никтоже ездяща-го в нем виде, а в челноку среди его стояше столец мал точеной, на столце – образ Великаго Василия Кесарии Каппадокийския, пред образом просвира (л. 4.) тепла и мягка, по древнему закону сотворена крестообразно, в носу челнока два веселца, на корме веселцо.
Людие же, видевше, возрадовашася радостию велиею зело; вземше святый его образ великаго святителя, и просвиру с великою честию, и внесоша в церковь со псалмы и песньми духовными; и святивше храм той, нарекоша во имя Великаго Василия.
Челнок и веселца, в нем же прииде святый образ, положиша со тщанием в паперти оу церкви Великаго Василия. А речку, в ней же оузреша святый образ, прорекоша Василевка, и доднесь зовома тем званием.
И во время Божественныя литургии святому и священному Евангелию, и в то время грянуло необычно, аки великий страшный гром. Людие же страхом отдержими быша велим, стояще в церкви той.
Прославляя своего оугодника, Господь наш Иисус Христос, оуверяя и совокупляя воедино искупленное свое стадо, и приводит во единомыслие сердца человеков. Не бывает причастна (л. 4 об.) тма ко свету, не прилично черное к белому, не любит церковь Божия идолы, не приятен бес к чину освященному, не возможе сено приноситися огню, – такожде и церковь Великаго Василия стояти не хощет на едине месте со идолы кумирными – з березою и каменем. Не восхоте Великий Василий кумироидолному приношению безпамятну быти: бысть Божиею силою и молитвами святаго отца нашего Василия Великаго березе исторжене ис корения, да и камень взят, и несени быша оттуду аки вержением неким камен и з березою в Шексну реку, и потоплени быша. Понеже прежде ту под березою на камени том жертва приносима была нечистым кумиром. И о сих тако поведаша нам древний людие.
О просворе
Не подобаше бо и сего чюдеси Великаго Василия молчанию предати, еже бысть о просворе его. Внесенней же ей бывши (л. 5.) в церковь, некий невежда, сый грубостию одержим, взем просвиру Великаго Василия и восхоте ея вкусити. И не попусти ему Бог и оугодник Его Великий Василий, и в той час отрази его невидимая Божия сила, просвора же та каменем бысть.
И доднесь и оттоле Божиею благодатию оуставися православная христианская вера. А церковь сия Великаго Василия первая бысть на Белеозере, как и православная христианская вера стала.
О нашествия Батыя царя на Рускую землю
В лето 6745-го [1237/1238 год] году Богу нашему праведному своим гневом наказующу нас за оумножение грехов наших – овогда гладом, овогда пожаром, иногда же нашествием иноплеменных, – якоже сего попустил на Рускую землю безбожнаго царя и лукавнейша паче всея земли, иже отнюд Бога не ведуща, паче и Богом не знаема, басурманские веры злаго и безчеловечьнаго Батыя глаголема, иже прииде (л. 5 об.) моногие грады пожигая, яко серпом пожиная человечество, яко огнь попаляя дубравы, невинныя людие, владеющия и владомыя, овых оубивая, а иных в работу сущим с ним предавая.
Тогда убо от благородного корене израстшаго и во благочестии воспитаннаго самодержца всея руския земли, благовернаго и великаго князя Георгия [Юрия] Всеволодовича оубил – неповинную кровь пролиял на реце на Соте [Сити] за Волгою. И иных многих побил благоверных князей, а иных в плен сводил.
Тогда взял и сродника его, благовернаго князя Василия Констянтиновича Ростовскаго. Он же, став пред ним, и нечестие его обличив и суетную его богомерзкую веру поплевал, и безчеловечна и пса того именовал. И того ради от него мучением конец прият и исповеданием венцем от Христа венчася. Страдание его напечатано в Прологе, матра [Так в рукописи; следует читать: «марта»] в 4 день.
Наследницы же отечества его быша сынове его, князи: Борис во[с]сприят (л. 6.) Ростовское княжение; вторы же сын его, князь Глеб, начал княжити на Белеозере, и на Вологде, и на Устюге Великом.
О князе Глебе
Не по мнозе времени на Белеозере благоверному князю Глебу родися сын – князь Михаил. По трех же летех рождения его прииде ему болезнь лютая, и изнеможе до конца очима и ничто же виде. И пребывает, лишаяся света, дванадесят лет и три месяца. И получи здравие очима от образа Святыя и Живоначалныя Троицы на праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы.
Благоверный же князь Глеб на Белеозере и протчая доживе вся дни живота своего во благочестии, чистоте и правде, и преставися к вечным обителем и положен бысть на Белеозере в соборной церкви святаго Великаго Василия Кесарийскаго. Наследник же бысть отца своего имению сын его князь Михаил. Сын его – благоверный князь Феодор. Просветил же его святым крещением троицкой игумен Генадий.
О преселении града Белаезера от усть Шексны реки в Карголом, иде же и ныне стоит
(л. 6 об.)
В лето 6907-го [1398/1399 год] при великом князе Василие Ивановиче, по его государеву оуказу, граждане белозерцы переселишася с Шексны реки в Карголом [В описываемое время, как указывают летописи, город в Карголоме уже существовал. В 1398 году новгородцы «взяша белозерскыя волости на щит, повоевав, и пожгоша, и старый городок Белозерскыи пожгоша, а из нового городка, вышедши князи белозерскыи и воеводы князя великаго и добиша челом воеводам новгородчкым...» (См.: Новгородская первая летопись. С 391 – 399; Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 67 – 68.). Великим князем в то время был Василий Дмитриевич, сын Дмитрия Донского], град и церкви и посады поставиша. Тогда соборную церковь Великаго Василия перенесли и поставиша на посаде, на том месте, где стоит крест древян днесь. И стояла соборная церковь Великаго Василия на посаде до 115-го [1607 год в рукописи указан, видимо, по ошибке переписчика; следует читать: «120-го [1612) года»] году июля по 30 число.
Приидоша на град Белоезеро полша и украинных городов люди не во мнозе силе и град весь пожгоша, и людей множество посекоша, а инии пленени быша. И тогда соборная церковь згорела. И с того времяни вново поставиша церковь внутрь среди града Белаезера. И та церковь древяная от ветхости разрушилась. И на том месте построена соборная церковь каменная о пяти главах во имя Преображения Господа Бога нашего Иисуса Христа.
А егда оубо град Белоозеро стоял на оусть Шексны реки, тогда соборная церковь стояла, иде же ныне Княжее зовомо. И ныне на том церковном месте стоит часовня, а в ней почивает благоверный князь Глеб Василковичь, державец града сего Белаозера.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Данный указ был в числе целой группы подобных документов XVIII – начала XIX в., начало которым положил известный Сенатский указ 1722 г. о сборе «курьезных, то есть древних», документов. Об этом подробнее см.: Коновалов Ф. Я. Малоизученные страницы археографии XVIII – начала XX в. (по материалам Вологодской губернии) // Проблемы историографии и источниковедения истории Европейского Севера. Вологда, 1992. С. 89-91.
2 Вологодский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник (далее – ВГИАХМЗ). Ф. 2. Оп. 1. Д. 117. Л. 1-6.
3 В переписной книге города Белоозера 1675–1676 гг. старый соборный храм Василия Великого, скорее всего, обозначен «местом пустым церковным». См.: Из описаний города Белоозера 1670-х гг. // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 21.
4 Макаров Н. А., Охотина-Линд Н. А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском монастыре и круг произведений по истории Белозерья // Ферапонтовский сборник. Вып. V. М.; Ферапонтово, 1999. С. 11–32; Летописец Троицкого Усть-Шехонского монастыря / Подгот. к печ. Ю. С. Васильевым // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 86 –92; Прохоров Г. М. Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре и рассказы о городе Белозерске // Книжные центры Древней Руси. XVII век. Разные аспекты исследования. СПб., 1994. С. 163-207.
5 В данной статье мы используем наработки отечественных исследователей по реконструкции «провинциального текста» культуры. См.: Власов А. Н. Зыряне в русской средневековой письменности и проблемы создания «провинциального текста» культуры // Чтения по истории и культуре древней и новой России. Ярославль, 1998. С. 81-84.
6 Прохоров Г. М. Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре и рассказы о городе Белозерске... С. 163 – 207.
7 Там же. С. 205 – 206. Ю. С. Васильев, опубликовавший другой список Повести об Усть-Шехонском Троицком монастыре, атрибутирует его в качестве «Летописца». См.: Летописец Троицкого Усть-Шехонского монастыря... С. 86.
8 Подробнее см.: Орлов А. Народные предания о святынях Русского Севера. М., 1912. С. 9.
9 Ключевский В. О. Курс русской истории / Соч. в 9-ти тт. М., 1987. Ч. 1. (Лекция XVII). С. 306-307.
10 Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников Императорской публичной библиотеки / Сост. А. Ф. Бычков. СПб., 1882. Ч. 1. № XXV. С. 87.
11 Макаров Н. А., Охотина-Линд Н. А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском монастыре... С. 31.
12 Прохоров Г. М. Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре... С. 202-203.
13 Макаров Н. А., Охотина-Линд Н. А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском монастыре... С. 22 – 23.
14 [Ванифатьев Н. Г.] Отрывки из путевых заметок странника. Белозерск. СПб., 1859. С. 4-5. Примечания.
15 Ключевский В. В. Курс русской истории... С. 307.
16 Прохоров Г. М. Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре... С. 203 – 204. Столь небрежное воспроизведение текста объясняется, видимо, тем, что Г. М. Прохоров не считал данный текст самостоятельным произведением.
17 Описание памятника см.: Памятники письменности в музеях Вологодской области. Каталог-путеводитель. Ч. 4. Вып. 2. Документы XVI –XVIII вв. в Череповецком краеведческом музее. Вологда, 1984. С. 89.
18 Описание о граде Белеезере / Публ. Ю. С. Васильева // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 44 – 45.
19 Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С. Шевырева в 1847 году. В двух частях. М., 1850. Ч. 1. С. 71-72.
20 Вологодские епархиальные ведомости. 1900. № 20. С. 504. В цитированном выше рапорте 1779 года соборные служители специально указали на следующее обстоятельство: «...а о просфоре, челне и столце при оном нашем соборе знатества инаго никакова не имеется» (ВГИАХМЗ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 117. Л. 1).
21 Седов В. В. Восточные славяне в VI-XIII вв. // Археология СССР. М., 1982. С. 264.
22 Ср.: Макаров Н. А. Русский Север: таинственное средневековье. М., 1993. С. 122-124.
23 Голубева Л. А. Весь и славяне на Белом озере. X –XIII века. С. 62, 63, 69; Макаров Н. А. Русский Север: таинственное средневековье... С. 121 – 123.
24 Макаров Н. А. Колонизация северных окраин Древней Руси в XI –XIII вв. По материалам археологических памятников на волоках Белозерья и Поонежья. М., 1997. С. 45.
25 Захаров С. Д. Древнерусский город Белоозеро. М., 2004. С. 135.
26 См.: Летописец Переяславля Суздальского (Летописец русских царей) // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 41. М., 1995. С. 127, 129. Летописные сообщения за 1208 и 1213 гг.; Русские летописи о Белозерских князьях и крае (до XV века) / Публ. Ю. С. Васильева // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 53. (Летописное сообщение за 1218 год).
27 См. напр.: Летописец Троицкого Усть-Шехонского монастыря... С. 88 – 89.
28 Васильевская-Борисоглебская часовня с кирпичной ракой внутри до революции 1917 г. находилась на попечении купечества г. Белозерска. Ежегодно дважды (2-го мая и 24-го июля (ст. ст.)) в ней служили панихиды о благоверном князе Глебе Васильковиче. Часовня просуществовала на старом Белозерском городище до второй половины 1930-х гг.
29 Московский летописный свод конца XV в. // ПСРЛ. Т. 25. М.; Л., С. 152.
30 Курганы близ города Белозерска // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. Т. CIV. 1853. № 415. С. 365 – 366. Цитирую по: Макаров Н. А., Охотина-Линд Н. А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском монастыре... С. 20.
31 Там же. С. 21.
32 Описание о граде Белеезере (Публ. Ю. С. Васильева) // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 45. Примечания.
33 В настоящее время известна другая реликвия старинного Васильевского храма – икона «Богоматерь Умиление Белозерская» (первая треть XIII в.; Государственный Русский музей), признанная, наряду с образом «Петр и Павел» из одноименного белозерского храма, самой древней иконой Белозерья и Вологодского края в целом. См: Рыбаков А. А. Иконопись Вологодского региона Русского Севера XIII –XVIII веков. Центры, памятники и мастера. К проблеме историко-художественной классификации «северных писем». Автореф. дис. доктора искусствоведения. СПб., 1999. С. 19; Пуцко В. Г. Иконы в древнем Белозерье // Белозерье: Краеведческий альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 236 – 244.
1552/1553 года. – Порядная Горяина Григорьева Царева и Третьяка Борисова Ростовки с причтом и прихожанами на строительство каменной Успенской церкви в городе Белоозере
В конце XV века в Белозерском крае начинается строительство каменных храмов. В 1490 году в Ферапонтовом монастыре возведен храм Рождества Богородицы. Это был второй, после Спасо-Преображенского собора Cnaco-Каменного монастыря (1481 г.), каменный соборный храм на Севере России. В 1497 году строится в Кирилло-Белозерском монастыре Успенский собор – «церковь великая». В середине XVI века в городах: Белоозере, Устюге, Вологде – появляются и первые на Севере каменные городские соборы: Успенские храмы в Белозерске (1553 г.; «как в Кирилове монастыре») и Устюге (1558 г.), Софийский собор в Вологде (1568–1570 гг.) [1]
Все эти храмы строили приезжие мастера, в основном – ростовские. Для первых храмов, конца XV века, видимо, даже не было своего (местного производства) кирпича. Во всяком случае, известно, что для строительства Спасо-Преображенского собора на Каменном острове Кубенского озера (в Спасо-Каменном монастыре) кирпич был привезен из Старицы) [2]. В XVI веке появилось свое производство, свои каменщики и кирпичники. В XVII столетии – и свои мастера, такие как Иван Серков, Семен Шам, Иван Шабан, под руководством которых была выстроена «великая государева крепость» – стены Кирилло-Белозерского монастыря (1653–1682 гг.) [3]. По словам патриарха Никона, они были «больше и крепче Троицкого», то есть стен Троице-Сергиева монастыря [4].
Се аз, Горяин Григорьев сын Царев, да яз, Третьяк Борисов сын Ростовка, порядилися есми на Белеозере церковь ставить Успения пресвятыя Богородицы каменную, с попом Александром Клементьевым сыном, да с попом Богданом Кириловым сыном, да с дьяконом Григорьем Емельяновым сыном, да с Неклюдом Ивановым сыном, да с Федором Захарьиным сыном, да с Артемом Афанасьевым сыном, да с Кириаком Алексеевым сыном, да с Иваном Матвеевым сыном, да с Филею Емельяновым сыном, да с Осипом Васильевым сыном и со всеми прихожаны. А церковь ставить, как в Кирилове монастыре церковь Успения пресвятыя Богородицы, гладким делом, и в стене нам доспети место колоколам болшим и меншим, и часовню нам поставить на церкве.
И взяти нам от того дела за стенщики и за мастерство девяносто рублев. А подошву есми сами делали церковную, Григорей Дьяконов с товарищи, без мастерскаго указа. А взяли есми задатку десять рублев наперед. А как мы сделаем стены под своды под верхные, как своды сведем, и нам взяти десять же рублев. И как сделаем вокна да на своды на сажень стены, и нам взять десять же рублев. А как сделаем до желобов, и нам взять десять же рублев. Да как поставим кружала верхние, и нам взять десять же рублев. Да как сделаем всю церковь, отбелим и леса опустим, и нам взяти и досталь [остальные] рядных денег, в девяносто рублев, двадцать рублев. А денги нам имати и на записи подписывать
А пасти нам взятой запас церковной, кирпич, и известь, и лес, и кружала делать своими людьми, за их указом Горяиновым. И казаки под стены носити всякой запас церковный. И за теми казаки под стенами нарядчика попа Александра с товарищи. А не будет у них с прихода церковнаго запасу дни три или четыре, и что ся у церкви года в два или три попортится, и мне, Горяину с своими товарищи, поделывати за тем же наймом, и нам с мастером и застенщики есть хлеб свой, А не будет у них церковнаго запасу болше четырех дней, и нам имать у них поденежное, по две денги на день. А делати нам, Горяину, у них своими товарищи церковь, сколко у них на какой год извести и кирпича запасут, и нам тот товар и делать без хитрости. А промазки нам класти тонко. А у дела мне быть самому, Горяину, опришно государевы присылки. А сюда ему бьгги по нашему приказу, как у нас товар поспеет, на каков год и каков товар поспеет, и ему в те поры приходити, и вся ряда мне же, Горяину, делати.
И поимались по нас порукою Иван Терентьев сын. Золотев да Илья Тимофеев сын Кичигин, да Тимофей Иванов сын Сухопарое. А не станем мы делати церкви и не сделаем, ино на нас и на наших порущиках, по сей записи, взяти попу Александру с товарищи шестьдесят рублев.
А на то послуси: Пантелей Клементьев сын Ростовец, да Борис Андреев сынъ Углеченин, да Еска Александров сын Лошкин. А запись писал Федко Савельев сын Игумнова, лета 7061 года.
АЮБ. Т. 2. С. 776-777.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бочаров Г., Выголов В. Вологда. Кириллов. Ферапонтово. Белозерск. М. 1969. С. 23-24, 171-172, 217-223; Русская историческая библиотека. Т. 12. СПб., 1890. Стб.125– 127, 128–129; Макарий, архимандрит. Архиепископ Ростовский, Ярославский и Устюжский Никандр // Великий Устюг. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 2000, С. 225, 233-234.
2 Летопись Спасо-Каменного монастыря 1897 г. (См.: Васильев Ю. С. Летописное наследие Поморья // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. IX. С. 41.
3 Памятники письменности в музеях Вологодской области; Каталог-путеводитель. Ч. 4. Вып. 1. Вологда, 1985. С. 158-162.
4 Цит. по: Бочаров Г., Выголов В. Вологда. Кириллов. Ферапонтово. Белозерск... С. 150.
О. А. Соколова
Икона «Успение Богородицы» XVI века из собрания Белозерского историко-художественного музея [Благодарю Ю. С. Васильева за предоставленный для данной статьи исторической материал]
Икона «Успение Богородицы» [1] находится в собрании Белозерского историко-художественного музея. Она приобретена музеем в 1989 году у жителя деревни Рогозины Белозерского района Кузьмина Ильи Андреевича. В XIX веке деревня Рогозина относилась к Андозерскому Троицкому приходу Белозерского уезда [2], и икона могла попасть в семью Кузьминых после закрытия храма.
Начало этого церковного прихода восходит к середине XVI века, когда у истока реки Андоги из Андозера основывается монастырь Успения Богородицы (Андогская Успенская пустынь). О начале ее в это время свидетельствует жалованная грамота царя Ивана IV на земли, данные этому монастырю [3].
В 1614 году вотчинные земли монастыря были розданы дворянам в поместья «и из того деи монастыря старцы розбрелись розно» [4]. В 1619 году грамотой царя Михаила Федоровича предписывалось вернуть монастырю ранее принадлежавшие ему земли [5].
В 1647 году Успенский Андогский монастырь был приписан к Кирилло-Новоезерскому монастырю, находившемуся в 22 верстах на острове Красном озера Нового (Новоозера). «Опись... Кирилло-Новоезерского монастыря 1657 года» содержит и описание приписанного к нему Успенского Андозерского монастыря. Приведем частично это описание. «Да того же Новозерского монастыря пустой Андозерской монастырь Успение Пречистые Богородицы на усть Андоги-реки.
А в нем вновь поставлен храм клинчатой. А во храму Божие милосердия: образ настоящей Пречистые Богородицы Успение со апостолы, писан на охре; образ преподобного чудотворца Кирила, образ Живоначальные Троицы; образ Пречистые Богородицы Одигитрия, писаны на вохре; пелена у настоящего образа выбойчатая, крест шит полотенной, да свеща поставная древяная с травами...» [6].
Можно предполагать, что отмеченная в описании икона «Пречистые Богородицы Успение» была храмовой, а также является интересующим нас памятником.
В XVIII веке Андогский Успенский монастырь был упразднен, Успенский храм стал приходской церковью. В 1764 году Успенская церковь еще была деревянной с приделом Кирилла Новоезерского [7].
В 1797 году ее заменил каменный храм [8]. По описанию церковных приходов Белозерского уезда середины XIX века приход Успенской церкви в 1831 году был присоединен к соседнему Троицкому приходу, находившемуся на берегу Андозера [9].
История не сохранила сведений о времени постройки первого деревянного храма Успенского Андогского монастыря, но сохранилась фотография Успенской церкви XVII века (см. фото на цв. вклейке). Со временем деревянные храмы заменялись каменными, возникала необходимость переноса святых образов во вновь выстроенные каменные церкви, и данная икона также могла первоначально находиться в иконостасе деревянной церкви. Срезанная на сантиметр кромка левого поля может подтвердить смену ее местонахождения. На этом же основании икону можно отнести к более раннему периоду – концу XVI века.
Весной 2002 года икона «Успение Богородицы» поступила на реставрацию в Вологодский филиал Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени академика И. Э. Грабаря.
Под сильно потемневшим, сгрибившимся покровным слоем со множеством царапин, утрат и выбоин скрывался авторский красочный слой слабочитаемого иконографического сюжета «Успения» (облачного), с «восхищенными» (летящими) апостолами. Чуть больше года потребовалось для выполнения консервационно-реставрационных работ и возвращения памятника в экспозиционные залы музея.
По результатам предварительных исследований и проведенных реставрационных мероприятий установлено, что основа иконы изготовлена из двух достаточно широких досок (49,5 и 39,5 сантиметров) сосновой породы, имеющих незначительное общее коробление. Доски качественно склеены в щит и дополнительно скреплены двумя встречными сквозными шпонками. Средник иконы обозначен неглубоким ковчегом. Тонкая льняная паволока прямого полотняного переплетения лежит на поверхности цельным куском и имеет прекрасную связь с доской. В целом подготовка основы исполнена на профессиональном уровне, что явилось одним из факторов удовлетворительной сохранности памятника.
Икона поновлялась, украшалась окладом (ныне утраченным), о чем говорит множество гвоздевых отверстий по ее торцам. Характер поновления носит фрагментарный, щадящий и довольно деликатный характер, что явно просматривается на изображении профиля и правого глаза лика, на склоненной к ложу Богоматери правой фигуре, одеждах фигур. Сплошного слоя записи на памятнике не выявлено, возможно, долгое время (до XIX века) живопись находилась под окладом. Тонкое сусальное золото на изображении фона и полей, положенное по тонкой желтой подкладке, сохранилось слабо. В местах его наложения живопись утрачена. Киноварная надпись на верхнем поле не сохранилась за исключением отдельных микрочастиц пигмента.
При поновлении красочный слой дополнительно покрывался олифой, что в результате плотного неравномерного нанесения повлекло его сгрибленность, пожухлость, а со временем и дополнительное потемнение.
В процессе реставрационных мероприятий с поверхности авторской живописи удалены поздние правки и выполнено расслоение олифы. Открылась утонченная, лессировочного письма [Тонкий полупрозрачный слой краски, наносимый на просохший предварительный слой], живопись удовлетворительной сохранности, повторяющая четкую линию предварительного рисунка. Виден динамичный, профессиональный характер нанесенных мазков кисти опытного мастера. Доминирующими цветами в колорите иконы являются красный, желтый и зеленый, равномерно распределенные по плоскости иконы.
Сюжет иконы распространенный. Центральное место в ней отведено изображению ложа Богоматери. Чуть удлиненная фигура Марии в коричнево-вишневом мафории [Верхняя одежда Богоматери] свободно и красиво возлежит на светло-охристом ложе. Киноварная подушка «горит» в ее изголовье. Свисающий край покрова ложа темно-зеленого колера сверху и снизу украшен светло-охристой каймой. Слева и справа – по шесть апостолов, склоненных к ложу Богоматери. Фигуры Петра, Матфея, Иакова, Иоанна, Даниила, Фомы – по правую сторону, Павла, Фаддея, Андрея, Филиппа, Иоанна, Симона – по левую. В изображении одежды нет сильного разнообразия. В переходной тональности зеленого колера (от темной к более светлой) представлена мандорла. Ее миндалевидная форма чуть заострена, словно указывает на находящуюся над ней округлую сферу с изображением души Богоматери. В ослепительно белых одеждах она возносится ангелами вверх, к вратам рая. В средней части представлен Иисус в желтой одежде, пронизанной золотым ассистом [Роспись одежды золотом]. На одной руке он держит маленькое тело младенца, другой благословляет Богоматерь.
Иконография рассматриваемой иконы имеет черты сходства с иконой «Успения Богородицы» 1660 года из Череповецкого музейного объединения [10]. Над головой Иисуса Христа – изображение ярко-красного херувима. Архитектура палат по краям полей иконы выполнена в упрощенной форме, зеленого и розового цвета. На фоне – изображение апостолов в облаках, несомых ангелами. Облака разной формы, зеленого колера, с рисунками голов животных. У края ложа – неверный Афония и в алом плаще ангел с вознесенным над ним мечом.
Личное письмо на белозерской иконе «Успения» многослойного плотного равномерного покрытия. Раскладка и последовательность наносимых живописных слоев ведется по светло-зеленому санкирю [Первоначальный слой в написании личного письма в древнерусской живописи], колорит которого хорошо виден на изображении глаз, бороды. Светлое охрение лежит сплошным, плотным слоем; над надбровными дугами, на изображении скул, носа, подбородка оно переходит в небольшие по площади высветления. Оживки [Прием нанесения белил в древнерусской живописи] выполнены тонкими короткими линиями белил в 2-3 приема. Пряди волос обозначены белильными линиями и коричневой прорисовкой. Изображения бровей, век выполнены коричневым цветом, зрачки черным. Лики написаны легко, переходы цвета неуловимы. Пигменты основных цветов тонкого помола.
Графическая разработка деталей чрезвычайно активна и отражает огромную творческую энергию мастера. Здесь можно видеть четкое изображение складок одежд с утонченной проработкой пробелов, которыми автор старается подчеркнуть лиричное и утонченное изображение праздничного сюжета.
Рассматривая памятник как отдельное произведение, можно сказать, что писал его зрелый, вполне сложившийся мастер северной школы, знакомый со многими ранее созданными шедеврами иконописи, например рублевского извода [11]. Иконографический образ вытянутости фигур, изображение чуть расширенных лбов апостолов являет отголоски московской школы живописи, ранее известного сюжета «Успения».
Храмовый образ Успенской церкви села Андоги относится к типу так называемых «облачных Успений», встречающихся как в станковой, так и в монументальной живописи. Примером является фреска Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря [12].
В ряду уже опубликованных и известных образов «Успения Богородицы» «Успение» 1479 года из Успенского собора города Москвы [13] является изначальным, древним и наиболее полным вариантом сюжета. По иконографии рассматриваемая икона близка к московскому памятнику, но не является его списком.
Возможно, создавая данный иконографический образ, автор мог быть знаком с кирилловской иконой «Успения» 1497 года [14], ныне находящейся в Государственной Третьяковской галерее, «Успением» начала XVI века из Дмитрова [15], «Успением» XVI в. из Павло-Обнорского монастыря Вологодской области [16]. Можно говорить об иконографической связи этих памятников, о воспроизведении данного иконографического извода. Иконописцы не старались исполнить что-то новое в своих иконах, они переносили уже сложившиеся образы, следуя освященным традициям, но привнося свое творческое видение [17].
По иконографическому образу белозерская икона «Успения» близка к иконе «Успения» из Павло-Обнорского монастыря. При их сравнении выявлены некоторые совпадения в композиционных приемах: в группах апостолов, склоненных к ложу Богоматери, идентичное группирование апостолов, несомых ангелами на облаках, в архитектуре. Форма облаков упрощена, но повторяет изображение голов зверей. Повторяется также изображение Богоматери, возносимой двумя ангелами. Различия в том, что на иконе из Павло-Обнорского монастыря нет ангелов, стоящих у ложа Богоматери, вместе с апостолами представлены по два святителя, а не по четыре, но схож характер написания их крещатых одежд. Не имеют сходства фигуры Афония и ангела.
Вновь отреставрированный образ близок по колориту иконе «Успения» начала XVI века из Успенского монастыря города Вологды [18], памятника работы чисто северного вологодского мастера. Разница в том, что цветовая гамма иконы из Вологды написана в контрастных тонах, а рассматриваемый памятник представлен в более теплом, мягком колорите.
Икона «Успение Богородицы (облачное)» из Белозерского историко-художественного музея отмечается профессиональным мастерством исполнителя, а не кустарного мастера северного погоста. Здесь видно, как четко и уверенно иконописец чувствует и лепит форму, применяя знания анатомии. Умелое нанесение складок, четкость формы, лессировочное письмо, выдержанная колористическая гамма, состав пигментов красочных слоев относят созданное произведение к раннему периоду – XVI веку. Икона полна спокойствия, но при этом яркие всплески киновари придают сюжету радость праздника и торжество бессмертия.
Торжественно исполненный храмовый образ прославляет отдаленные глубинки северных городов и еще раз подтверждает сложившуюся традицию – посвящать главные соборы городов и княжеств красивому празднику Успения Божьей Матери. Несомненно, икона северного мастера должна занять достойное место в ряду известных произведений станковой темперной живописи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Икона «Успение Богородицы». Время – конец XVI в. Размер: 116 х 88,5 см. БКМ №1859. Реставратор высшей категории станковой темперной живописи О. А. Соколова. Публикуется впервые.
2 Богословский Н. Материалы для истории, статистики и этнографии Новгородской губернии, собранные из описаний приходов и волостей // Новгородский сборник. Вып. 1. Новгород, 1865. С. 61–65.
3 Текст этой грамоты частично включен в «наказную память... по делу о незаконной раздаче в поместье вотчины Успенского Андозерского монастыря» 1614 г. (Акты, относящиеся до юридического быта древней России / Под ред. Николая Калачева. Т. 2. СПб., 1864. Стлб. 684-686.
4 Там же. Стлб. 685.
5 Копанев А. И. История землевладения Белозерского края XV –XVI в. М.; Л., 1951. С. 69.
6 Опись строения и имущества Кирилло-Новоезерского монастыря 1657 года / Публ. Т. В. Сазоновой // Белозерье: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 139–165. (Описание Андогского Успенского монастыря – С. 159-161, 164–165.)
7 Амвросий. История российской иерархии. Ч. VI. М., 1815. С. 471.
8 Богословский Н. Материалы для истории, статистики и этнографии... С. 61.
9 Там же.
10 Рыбаков А. А. Вологодская икона. М.: Галарт, 1995. С. 52. Икона «Успение» 1660 г. (ЧерМО, инв. № 511/9), поступила из Успенской церкви г. Белозерска. См. в данном альманахе ст. Пуцко В. Г. «Белозерская датированная икона 1660 г. и проблема иконописной традиции в сакральном искусстве Севера России».
11 Лелекова О. В. Художественное наследие // Иконостас Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря. М., 1988. С. 46 – 50.
12 Кочетков И. А., Лелекова. О.В., Подьяпольский С. С. Кирилло-Белозерский монастырь. СПб., 1979. С. 126-127.
13 Толстая Т. В. Успенский собор Московского Кремля. М., 1979. С. 49. Икона «Успение» 1479 г. Успенский собор Московского Кремля.
14 Лелекова О. В. Художественное наследие... С. 46 – 50.
15 Барская Н. А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М., 1993. С. 128-130.
16 Рыбаков А. А. Вологодская икона... С. 116.
17 Лелекова О. В. Художественное наследие... С. 46 – 50.
18 Рыбаков А. А. Вологодская икона... С. 130.
В. Г. Пуцко
Белозерская датированная икона 1660 года и проблема иконописной традиции в сакральном искусстве Русского Севера
Крайне редко встречаются произведения иконописи, в которых как бы суммирован художественный опыт нескольких поколений мастеров. Это большей частью весьма затрудняет датировку. Однако в данном случае исключена опасность ошибиться, поскольку в сохранившейся надписи обозначен 1660 год и названо имя белозерского вкладчика. Следовательно, связь иконы с Белозерском являлась изначальной и несомненной.
Икона, которая в настоящее время хранится в Череповце, вывезена в 1930 году из Успенской церкви в Белозерске [1]. На ней представлена многофигурная композиция Успение Богородицы в ее развитом варианте, схема которого сложилась к концу XV века. На полях – небольшие приписные фигуры царевича Дмитрия и Андрея Стратилата, а на нижнем поле при реставрации, выполненной С. П. Беловым, обнаружена написанная белилами и киноварью авторская вкладная надпись. «Написана быс[ть] сия святая икона в лето 7168 июля в 28 день по вере белозерца посацкаго человека Тита Андреева сына Попонина с сыном своим Андреем в дом Божий и Пречистая Богородицы без выносу во веки аминь». А. А. Рыбаковым установлено, что Попонины жили в Белоозере близ Успенской церкви, «от Десятской улицы идучи к Залужью», и имели лавку, а также что к 1677 году Тита Попонина уже не было в живых, и в доме жили его сыновья – Андрей с двухлетним сыном Гришей и Иван [2]. Исследователь вполне резонно заметил, что «произведение белозерского мастера подчинено уже требованиям эстетических норм другого времени, предвещавшего торжество грядущего барокко и на Руси» [3].
Действительно, икона, с одной стороны, очень подобна ранним с аналогичной композицией, а с другой – существенно отличается от них не только особенностями иконографии, но и стилем, и даже пропорциями. Ее размеры – 107 х 69 сантиметров. В углублении ковчега изображен одр с телом Богоматери, окруженный плачущими апостолами, разделенными на две группы, стоящими в изголовье и у ног, с выдвинутыми на первый план Петром и Павлом и припавшим к одру Иоанном Богословом. Апостол Петр не кадит, но с благословляющим жестом правой руки и со свитком в левой. Сцена отсечения рук нечестивому Авфонию имеет ту особенность, что ангел представлен дважды. Христос в овальной глории, с огнезрачным серафимом вверху, в серебристом одеянии, со спеленутым ребенком, олицетворяющим душу Богоматери. Статичное положение фигуры как бы вступает в противоречие с ее едва намеченным изгибом и жестом энергично отведенной в сторону, по направлению к голове Богоматери, благословляющей правой руки, и особенно с развевающимся краем гиматия. Христу предстоят четыре святителя, с кодексами Евангелия в руках. За ними – плачущие жены в темных и кирпично-красного цвета одеждах. Архитектурные сооружения на дальнем плане, замыкающие пространство, заметно отличаются от традиционных палат с плоскими либо двускатными кровлями. Здесь как в типологии сооружений, так и в их декоре заметно явное воздействие западноевропейской гравюры, столь показательное для русской церковной живописи XVII века в целом [4]. Выше представлены ангелы, возносящие во славе Богоматерь к небесному своду, усыпанному звездами, и другие ангелы, переносящие на облаках по воздуху апостолов для прощания с Богоматерью. Колорит сдержанный и даже несколько сумрачный, с преобладанием красно-оливковых тонов, сочетающихся с темными и серебристо-белым.
Вопросы складывания развитой иконографии Успения Богородицы не раз привлекали внимание исследователей, отдававших должное роли литературных источников, таких, как апокрифическое «Слово Иоанна Богослова на Успение Богородицы» и гомилии Иоанна Солунского, Андрея Критского, патриарха Германа Константинопольского, и особенно Иоанна Дамаскина, проложное сказание, праздничные каноны, составленные Косьмой Маюмским и Иоанном Дамаскиным, а также акафист Успению Богородицы, составление которого приписывается константинопольскому патриарху Исидору Бухиру (1347 – 1350). Длительная эволюция иконографического извода облачного Успения, возникшего в Византии на рубеже XI –XII веков, завершается в эпоху Палеологов, когда и Русь оказывается деятельным участником этого процесса [5]. Особенную популярность получает названный извод в русском иконописании со второй половины XV века, когда, в частности, выполнены «Голубое Успение», храмовая икона Успенского собора Московского Кремля (около 1479), храмовые иконы Успенского собора в Великом Устюге (1496), Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря (около 1497), Успенского собора в Дмитрове (конец XV – начало XVI века) [6]. Схема, приближающаяся к представленной в белозерской иконе 1660 года, может быть отмечена в храмовом образе из Успенского собора Иосифо-Волоколамского монастыря, датируемом 1591 годом [7]. Но аналогичная поза Христа, благословляющего отведенной вперед рукой, известна уже по шитой пелене первой четверти XVI века, происходящей, вероятно, из Успенского собора в Рязани [8].
При обращении к этой группе произведений можно без особых затруднений отметить в них те или иные иконографические параллели для белозерской иконы 1660 года, хотя в целом она не повторяет прорись ни одной из них. Так, например, вооруженные мечами ангелы, расставленные по краям композиции, присутствуют уже в упомянутой иконе Московского Кремля, и один из них отсекает руки Авфонию. Еще ближе изображения ангелов на иконе Успения, связываемой с именем Дионисия и датируемой 1499 – 1500 годами, из Троицкого собора Павло-Обнорского монастыря [9]. Ее композиция несколько отличается от произведения из Кирилло-Белозерского монастыря, вышедшего двумя годами ранее из мастерской того же художника. На складывание белозерского варианта рассматриваемой иконы 1660 года, скорее всего, оказали воздействие образцы, получившие распространение именно в этом регионе. Один из них – близкая по пропорциям икона первой четверти XVI века из Успенской церкви Успенского монастыря в Вологде (размером 110,8 х 68,5 сантиметра), где она была храмовой [10]. На первый взгляд, она очень подобна белозерской и композицией, но при детальном сопоставлении можно заметить существенные отличия, начиная с высоко поднятой возносимой ангелами Богоматери во славе и кончая судорожно откинувшейся назад фигурой нечестивца. В то же время эта вологодская икона занимает промежуточное место между группой произведений времени Дионисия и иконой 1660 года. Последняя представляет исключительный интерес в плане отношения белозерских мастеров к наследию, которое можно определить понятиями избирательности и творческой переработки известных образцов. Ведь в сущности почти все элементы иконографической схемы известны по более ранним произведениям. Однако здесь они в ином сочетания и осмыслении. Это касается в первую очередь Богоматери в белых одеждах, какой, кстати, видим ее на иконах из Великого Устюга и Дмитрова, из Рязани (XVI в.) и Иосифо-Волоколамского монастыря. Но здесь она занимает почти фронтальное положение, с жестом адорации. Излишне говорить о том, что совершенно иначе трактованы и фигуры «обстоящих одр» апостолов. Их фигуры как будто сохраняют «дионисиевские» пропорции, хотя в движениях и жестах сказывается проникающий в иконописание реализм.
О том, что описываемая икона Успения Богородицы, несомненно, кисти местных белозерских мастеров, говорит ее сопоставление с житийной иконой св. Иоанна Богослова в молчании, происходящей из местного ряда иконостаса церкви Ильи Пророка в Белозерске, датируемой второй половиной XVII века [11]. То обстоятельство, что сама доныне существующая деревянная церковь относится к 1696 году, не исключает нахождения ряда более ранних икон в составе местного ряда иконостаса, что в церковной практике являлось обычным. Икона размером 122 х 110,5 сантиметра представляет поясное изображение размышляющего евангелиста, окруженное шестнадцатью житийными клеймами. Относительно стиля этого произведения можно не сомневаться в его принадлежности указанному времени, о чем косвенно свидетельствует и орнаментика каймы средника, имитирующая серебряную золоченую басму с черновым рисунком «травчатого» типа. В то же время весьма затруднительно указать, как и в предыдущем случае, непосредственный иконографический образец, даже если он существовал в готовом виде. Поскольку он неизвестен, остается предложить ряд соображений о возможных источниках прежде всего несколько необычной иконографической формулы средника.
Сюжет «Св. Иоанн Богослов в молчании» на сегодняшний день известен исключительно по русским иконам XVI –XVII веков, а его особенностью служит жест поднесенной к устам именословно сложенной кисти правой руки [12]. Вопреки существующему определению, он зрительно воспринимается как непроизвольный, сделанный в задумчивости (причем иногда и левой рукой), тогда как в византийской иконографии, как известно, знаком молчания служит рука (чаще всего левая), которой персонажи восточнохристианской живописи или испытавшей ее воздействие каталонской касаются подбородка или рта [13]. Таким образом, иконографическая формула здесь предстает в несколько адаптированном виде. На более ранних русских иконах Иоанн Богослов представлен в этом типе в основном погрудно. Здесь же изображение поясное, причем апостол показан держащим перед собой раскрытый кодекс с евангельским текстом, что уже само по себе указывает на поздневизантийский прототип: мозаичную икону конца XIII века в Лавре св. Афанасия на Афоне [14]. В последнем случае в правой руке у евангелиста, поднятой до уровня плеч, трость писца. Нечто подобное, но с полуоткрытым кодексом, можно видеть на русской иконе начала XVI века из Богословского монастыря на Рязанщине [15]. Небольшая ангелоподобная фигура, касающаяся рукой плеча Иоанна Богослова и диктующая ему, служит олицетворением Софии Премудрости, иконография которой в сочетании с изображениями евангелистов прослеживается по византийским и русским памятникам XIV – первой трети XVI века [16]. Показательно, что в конце XV – начале XVI века становятся известными и русские житийные иконы св. Иоанна Богослова, обычно имеющие в среднике изображение его со св. Прохором на острове Патмос [17]. Количество обрамляющих клейм неодинаково, их состав и иконография различны, что указывает на широкую творческую разработку, исключавшую обязательность следования определенному образцу. Однако удерживаемое в иконе из Белозерска число 16 оказывается наиболее оптимальным, отличающим также икону начала XVI века из Тошнинской церкви близ Вологды. Из сказанного можно заключить, что широко варьируются иконографические схемы, но при этом сохраняется общий смысл, состоящий в утверждении боговдохновенности Евангелия и повествовании о многообразии подвигов любимого ученика Христа.
Две белозерские иконы с различными сюжетами, выполненные примерно в одно и то же время, позволяют утверждать, что на Русском Севере в интересующую нас эпоху существовало вполне определенное отношение к иконописной традиции. Первое, что надо отметить, – ориентация на круг большей частью элитарных образцов рубежа XV –XVI веков, переживших пору Смутного времени. Второе отличие состоит в творческом осмыслении художественного наследия, приводящее, в конечном счете, мастеров к новым композиционным решениям, так или иначе опять-таки связанным с ранними моделями. Разумеется, невозможно решить, надо ли наиболее радикальную переработку схемы приписывать мастерам именно этих икон или их ближайшим предшественникам. В сущности, это мало что может изменить, поскольку речь идет, прежде всего, о своеобразии творческого процесса в определенном локальном художественном центре. Отношение иконописцев второй половины XVII века к художественной традиции оказывается весьма различным и порой находит самое неожиданное выражение. Например, мастер ярославской иконы «облачного» Успения с клеймами жития Богоматери уже в первой половине этого столетия непривычно расположил ангелов, переносящих на облаках апостолов, в виде клейм вдоль боковых сторон иконы [18]. Художественная практика, начиная с середины XVII века, выглядят настолько разнообразной, находящейся в тесной связи с характером региона, социальной и церковной среды, что вряд ли ее можно определить одной общей формулой [19]. Неоднозначными были условия и на Русском Севере, и это нашло свое отражение в развитии иконописи [20]. Особый интерес представляет судьба византийского художественного наследия в XVII веке, казалось бы, в новых исторических условиях этого времени обреченного на исчезновение [21]. В действительности все обстояло несколько сложнее. Симон Ушаков и художники его круга стали на путь сознательной интерпретации традиционной византийской иконографии, сообщая ей иную эмоциональную окраску в плане приближения к европейской живописи [22]. Но тут же, в Москве, работали патриаршие иконописцы традиционного направления, такие, как Федор Елизарьев и Гавриил Кондратьев. Особенно показателен для эпохи пример царского изографа Федора Зубова, сформировавшегося в Великом Устюге и затем проявлявшего необычайную чуткость к новым явлениям [23].
Белозерские иконописцы круга мастеров двух описанных здесь икон решали, судя по всему, более скромные художественные задачи. Однако это обстоятельство нисколько не снижает нашего интереса к их творчеству, поскольку оно ярко отражает тот же процесс в региональных рамках Белозерья. Пока трудно протянуть нить непосредственно от икон XIII века, ныне широко известных [24]. Впрочем, не исключено, что со временем будет найдено соединительное звено, и тогда станет возможным преодолеть то ощущение изолированности, которое все еще тяготеет над иконами, достойными всестороннего и самого внимательного изучения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Череповецкое музейное объединение, инв. 511/9. Опубл.: Искусство земли Вологодской XIII –XX веков / Каталог выставки. М., 1990. № 37; Рыбаков А. Вологодская икона: центры художественной культуры земли Вологодской XIII – XVIII веков. М., 1995. С. 31–32, 438. № 5. О церкви см.: Подъяпольский С. С. Успенская церковь в Белозерске // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 177 – 182.
2 Книга писцовая города Белоозера писма и меры стольника Никиты Ксенофонтьевича Тороканова да подьячего Игнатия Пигина // Новгородский сборник. 1865. Вып. 1-3. Прилож. С. 17, 38.
3 Рыбаков А. Вологодская икона. С. 32.
4 См.: Нечаев В. Н. Нутровые палаты в русской живописи XVII в. // Русское искусство XVII века. Л., 1929. С. 27-62.
5 Из обширной литературы можно выделить в качестве основных следующие работы: Mitrovic L. V., Okunev N. La dormittion de la Sainte Vierge dans la peinture mediaevale orthodoxe // Byzantinoslavica. T. III. Praha, 1931. P. 134-173; Staedel E. Ikonographie der Himmelfahrt Mariens. Strasburg, 1935; Jugie M. La mort et l'assomption de la Sainte Vierge. Roma, 1944.
6 Толстая Т. В. Храмовая икона Успенского собора Московского Кремля (к проблеме иконографического типа) // Проблемы русской средневековой художественной культуры. М., 1990. С. 67 –86; Сорокатый В. М. Храмовая икона Успенского собора Великого Устюга // Древнерусское искусство: Художественные памятники русского Севера. М., 1989. С. 181 –192; Пуцко В. Г. Древняя храмовая икона Успенского собора в Великом Устюге: генезис иконографии // Великий Устюг: Краеведческий альманах. Вологда, 1995. С. 195 – 210.
7 Меняйло В. А. Храмовая икона «Успение» из Успенского собора Иосифо-Волоколамского монастыря // Древнерусское искусство: Исследования и атрибуции. М., 1997. С. 375-389.
8 Искусство Рязанских земель. Альбом-каталог. М., 1993. С. 112. Илл. 86.
9 Рыбаков А. Вологодская икона. Илл. с. 116.
10 Там же. С. 445. № 55.
11 Белозерский историко-художественный музей, инв. 3110. Реставратор С. Б. Веселов. Опубл.: Рыбаков А. Вологодская икона. С. 32, 438. № 6.
12 Поствизантийская живопись: Иконы XV –XVIII веков из собраний Москвы, Сергиева Посада, Твери и Рязани. Каталог выставки. Афины. 1995. № 57; Государственная Третьяковская галерея / В. И. Антонова, Н. Е. Мнева. Каталог древнерусской живописи. Т. И. М., 1963. № 639.
13 Gгаbаr A. Une fresque visigothique et l'iconographie di silence // Cahiers Archeologiques. T. I. Paris, 1945. P. 124-128.
14 Chatzidakis M. Une icone en mosa'ique de Lavra // Jahrbuch der Ostereichichen Bysantinistik. Bd. 21 (Festschrift fur O. Demus zum 70. Geburstag). Wien, 1972. P. 73-81. Figs. 2, 3.
15 Искусство Рязанских земель. С. 19. Табл. 20. № 7.
16 Радойчич С. Ликови инспирисаних // Радойчич С. Текстови и фреске. Нови Сад, 1965. С. 9 – 22.; Джурич В. И. Сликар Радослав и фреске Каленича // Зограф. Бр. 2. Београд, 1967. С. 22 –29; Смирнова Э. С. Миниатюры двух новгородских рукописей // Древнерусское искусство: Рукописная книга. Сб. 3. М., 1983. С. 180-203.
17 Попов Г. В. Иллюстрации «Хождения Иоанна Богослова» в миниатюре и станковой живописи конца XV в. // Взаимодействие литературы и изобразительного искусства в Древней Руси. М.: Л., 1966. (ТОДРЛ. Т. XXII). С. 208-221; Дионисий и искусство Москвы XV-XVI столетий. Каталог выставки. Л., 1981. С. 51. Илл. 49. № 59; Рыбаков А. Вологодская икона. С. 445. № 52/54.
18 Ярославская иконопись XIII – XVIII веков. Каталог выставки / Сост. Болотцева И. Ярославль, 1981. № 22.
19 Подробнее см.: Брюсова В. Г. Русская живопись XVII века М., 1984.
20 Пуцко В. Г. Икона в истории культуры Русского Севера // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера. Сыктывкар, 1997. С. 175-182.
21 Пуцко В. Г. Русская иконопись второй половины XVII в.: Византийское наследие // Филевские чтения: Тез. VI научн. конф. по проблемам русской худож. культуры XVII – первой половины XVIII вв. 20-23 дек. 1999. С. 83-96.
22 Бандиленко Е. А. Икона «Богоматерь Тихвинская, с житием и деяниями» (к вопросу о составе клейм) // Русская художественная культура XVII века. М., 1991. С. 83-96.
23 Брюсова В. Г. Федор Зубов. М., 1985.
24 Пуцко В. Г. Иконы в древнем Белозерье // Белозерье: Историко-литературный альманах. Вып. 1. Вологда, 1994. С. 236-244; он же. Икона Богоматери Белозерской: русская иконопись XIII века в европейском художественном контексте // Белозерье: Краеведческий альманах. Вологда, 1998. С. 330 – 343.
Огромный хронологический разрыв в будущем может помочь отчасти заполнить состав икон иконостаса Успенской церкви в Белозерске, выполненных около 1574 г. (Рыбаков А. Вологодская икона. С. 31, 437-438. № 4).
БЕЛОЗЕРЬЕ Краеведческий альманах
Выпуск 3
Редакционная подготовка – Л. И. Безнина,
Т. И. Ковалева, Ю. С. Кудрявцева
Оригинал-макет – С. В. Кудрявцев
ИД № 05241 от 02 июля 2001 г. Подписано к печати 04. 10. 2006.
Формат 60x90 /16. Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура «Baltica».
Уч.-изд. л. 20,6 Усл. печ. л. 17,2 + цв. вклейка 0,25 п. л.
Тираж 2000 экз.
160035, г. Вологда, ул. С. Орлова, 6. ВГПУ, издательство «Русь» Отпечатано: ООО ПФ «Полиграфист» 160001, г. Вологда, ул. Челюскинцев, 3 Заказ 2083.