Традиционная народная керамика остается до сих пор наименее исследованной частью народной культуры, несмотря на всевозрастающий интерес к ней со стороны специалистов разного профиля: археологов, этнографов, искусствоведов, художников.
Красота обыденных, внешне суровых и грубоватых форм, заключенный в них глубокий философский смысл, связанный с древними мифологическими верованиями предков, обращают на себя все более пристальное внимание современного человека.
Наряду с известными широким кругам любителей искусства промыслами Московской, Владимирской, Рязанской, Ярославской областей, остается немало «белых пятен». Одним из них является гончарное искусство Вологодской области. Далеко не все очаги вологодского гончарства выявлены и изучены на сегодняшний день. Это, в частности, крупный гончарный промысел с центром в селе Воскресенское (Ерга) в 40 километрах от города Череповца.
Поразительно, но, несмотря на громкую славу в XIX веке, дальние торговые связи, промысел этот на долгие годы исчез из поля зрения специалистов. Последнее упоминание о нем можно найти в начале XX века. После 30-х годов в литературе не встретишь и беглого упоминания о ерговских мастерах. Правда, в последние годы в этом отношении наметились отрадные сдвиги. В 1990 году изделия ерговских мастеров экспонировались на выставке «Сокровища земли Вологодской» в Москве и Санкт-Петербурге, но среди огромного количества шедевров остались незамеченными.
Планомерное изучение материалов, связанных с Ергой, ведется начиная с 70-х годов Н. и С. Лопатенко, а в последние годы — сотрудниками ЦНТК (с. Воскресенское) совместно с заведующей лабораторией народного творчества при ВГПУ Г. Парадовской, что позволило расширить знания о масштабах промысла, выявить круг мастеров, торговые связи и многое другое.
Несомненный интерес представляет солидная по размерам, разнообразная по составу коллекция ерговской керамики, хранящаяся в Череповецком музейном объединении (ЧерМО). Она дает возможность проследить этапы развития гончарного производства с конца XIX века по 60-е годы XX века. Авторы благодарят сотрудников ЧерМО и ЦНТК за предоставленную возможность работы с коллекциями керамики. На материале этих двух коллекций и написана данная работа.
В настоящее время в Ерге и ее окрестностях сложились уникальные условия для возрождения древнего промысла: выгодное месторасположение (равноудаленность от Череповца, Кириллова, Белозерска); наличие высококачественной глины; население, сохранившее в памяти навыки гончарства; наличие хороших дорог; развитая инфраструктура; интерес предпринимательских кругов к получению высокохудожественной керамики.
Предлагаемый очерк, включающий в себя описание особенностей технологии керамического производства, формы и декора бытовавшей в Ерге глиняной утвари, поможет, надеемся, успешному решению проблем, связанных с возрождением традиционной керамики в Ерге.
Старожилы Череповца помнят, что еще в 1960-х годах на городском рынке было обилие глиняной посуды. Продавцы возле возов расхваливали свой товар, стучали кулаком по крутым бокам горшков, доказывая покупателям высокое качество обжига. Кое-кто из продавцов мог и «камаринского» сыграть, ударяя щепочкой то по внутренней, то по внешней поверхности посуды, а разойдясь, и сплясать на донышке перевернутого пивника или корчаги. Откуда товар, можно было не спрашивать — из Ерги. Ерга прочно ассоциировалась в сознании череповчан с глиняной посудой: если узнавали о ком-то, что он родом из Ерги, то к нему надолго прилипало прозвище «горшечник» или «свистулечник».
Ерга (Воскресенское) — большое современное село, расположенное в сорока километрах от Череповца по дороге на Кириллов. Ранее оно было центром Петриневской-1 волости Череповецкого уезда Новгородской губернии. Первое упоминание о Ерге относится к началу XVI века. В грамоте великого князя Василия Ивановича говорится о починке ямской избы и участка дороги: «...от Ергольского Яму до Надпорожского Яму дороги почистити и мостов по рекам и болотам и по грязем велел починити...»[1]. Извоз был основной повинностью крестьян этой волости. Среди промыслов наибольшее развитие получили бондарный, корзиночный и гончарный.
Развитию гончарного промысла способствовало наличие богатых залежей глины и удобное расположение. Масштабы промысла весьма внушительны. К началу 1910 года, судя по статистическим данным, в гончарном производстве был занят 151 человек из 11 сел. Мастера 128 дворов ежегодно поставили в Череповец и его окрестности на ярмарки до 15 возов с каждого двора. Производительность труда определялась 5—6 возами различных изделий на одного человека, до 5000 штук изделий с двора[2]. При таком уровне производства ерговские горшечники обеспечивали посудой не только близлежащую округу, но и вывозили ее за пределы Новгородской губернии.
Так, исследователь народной игрушки Н. М. Церетели в своей книге упоминает о череповецкой глиняной посуде и игрушках, которые доставлялись в Петербург водным путем на барках. В большом количестве ее продавали прямо на набережных[3]. Автор, судя по всему, называет череповецкой глиняную посуду из Петриневской волости (Ерги), поскольку в Череповецком уезде не было значительных промыслов; способных составить конкуренцию ерговским гончарам. В пользу этого утверждения говорит и наличие близкого водного пути — по Ковже, а также производство барок, которые строили для череповецких купцов крестьяне из Петриневской и Ягановской волостей. Для сравнения приведем данные из статистики. В начале XX века в Усищевской
волости (Мякса) гончарством занимались лишь 44 человека из двух деревень[4]. Многочисленные свидетельства о торговле ерговской посудой в Тихвине и Петербурге мы находим и в опросах местных жителей.
Рабочий сезон начинался с осени и заканчивался к весне с тем расчетом, чтобы часть товара доставить на ближайшие ярмарки, пользуясь зимним путем, а другую часть продать купцам, отправляющим барки по большой воде в Поволжье и Петербург. Главным занятием крестьян оставалось земледелие. Гончарство же считалось сезонным заработком. Работали мастера в жилой избе. Здесь же в русской печи обжигали, предварительно просушив несколько дней. Наемных работников не привлекали. Все операции, связанные с производством, начиная с заготовки глины и дров, выполнялись силами одной семьи. Гончарство, таким образом, не вышло из рамок домашнего производства.
В конце XIX — начале XX века традиционный ерговский промысел, испытав влияние складывающихся капиталистических отношений, переживает, как и большинство российских промыслов, кризис. Рамки его сужаются, но о характерном для этого периода снижении художественного уровня изделий говорить все же нельзя. Анализ ерговской керамики на рубеже веков выявил совершенные по форме, выразительные образцы традиционных бытовых изделий. Таков, например, дымник Тихона Тихомирова из д. Некрасове, хранящийся в ЦНТК Ерги. Дымник, или ставок по-местному,— это верхняя часть печной трубы, состоящей из отдельных частей: ставков и коленьев[5]. Самый верхний ставок устанавливался на крыше. Его выполняли в виде высокого цилиндра с расширенным наподобие венчика верхним краем, со множеством налепов в виде пышных воланов. Лепной декор дополняли иногда орнаментом из косых крестов; процарапанных палочкой. Началом XX века датируется ставок мастера И. И. Маничева из д. Новотрюмово, конструкция которого усложнена завершением в виде двускатной крыши, по гребню ее расположились силуэты обобщенно решенных коней (фото 1). Смелость лепки, чистота пропорций, выразительность при минимуме изобразительных средств выдают руку незаурядного мастера. В д. Некрасове работали на рубеже веков горшечники Тихомировы, Михаил Васильевич и Яков Ефремович.
1920—1930-е годы отмечены оживлением горшечного дела. Сохранилось немало различных по форме и назначению изделий этого периода, в том числе и глиняных игрушек. Скупые записи в книгах поступлений ЧерМО сохранили имена многих гончаров, продолжавших развивать древние традиции: Комаров, Кочкин, Печкарев, И. А. Лобачев из д. Остров, И. И. Смирнов, Тихонов из Новотрюмово, Петров, В. П. Марышев, Гаршичев, Цветков из д. Горка. Но былого размаха гончарному промыслу достичь не удалось.
Лишь в четырех деревнях — Горка, Остров, Новотрюмово, Некрасове — работали теперь гончары.
Во время войны ушедших на фронт мастеров заменили их жены и дети, причем многие из женщин не были уроженками здешних мест. В своих работах тем не менее они смогли воплотить лучшие черты ерговской керамики. Горшки делали Н. А. Чистякова, Е. С. Маркелова из д. Остров, А. В. Щитова из д. Новотрюмово. Позднее, уже в послевоенные годы, работала вместе с отцом и дедом П. Г. Мурашова (д. Новотрюмово).
Анисья Николаевна Лобачева (в девичестве Серова), 83 лет, рассказывает (муж ее был гончаром в д. Остров, сама родом из д. Деревнище): «В войну жилось туго, земля плохо родит. Наделали с сыном горшков, погрузили в сани, отправились продавать. Меняли посуду на хлеб по мерке: сколько в горшок зерна войдет, столько и брали за работу. Боялись не продать товар, ан нет — берут да и похваливают: никогда, мол, таких хороших горшков не видывали! А мы про себя смеемся: а мы, мол, никогда прежде и не делывали».
После войны промысел еще жил, но явственнее становятся черты его угасания. Старые мастера уходят, а для молодежи тяжелый труд гончара теряет всякую привлекательность. Он уже не приносит прежнего дохода и связан в их представлении только с грязью. Почетными становятся иные профессии, да и спрос на традиционную посуду падает. К концу 1950-х годов осталось всего несколько гончаров, поставлявших в Череповец для нужд городского питомника цветочные горшки, затейливо декорированные по старинке, а также глиняную посуду и игрушки на череповецкий рынок. Дольше всех не хотели смиряться с действительностью С. П. Вершинин, И. А. Чистяков и И. Н. Горбачев, но и им пришлось расстаться с дедовским ремеслом.
Производство традиционной ерговской керамики прекратилось, но былая слава гончаров жива в памяти многих людей. Жива и потребность в традиционной бытовой глиняной утвари, а значит, жива и надежда на возрождение старинного ремесла.
Процесс изготовления посуды начинался с приготовления сырья. Красную глину брали неподалеку от жилья, иногда, как утверждают мастера, прямо в огороде. Ее заносили в избу и, сваленную в груду, постепенно разминали, превращая в плоскую лепешку. Следы ног оставляли на глине своеобразный рисунок — расходящиеся от центра концентрические круги, напоминающие изображение солнца на старинных резных прялках. Движения человека, мнущего глину, сродни движениям женской пляски. (Кстати, готовили глину женщины, а лепили горшки мужчины.) Как только глиняная лепешка становилась тонкой, ее сворачивали наподобие половика, обсыпали из решета песком или дресвой, чтобы глина не прилипала к полу, и снова разминали. В результате этой операции, проделанной семь раз, глиняное тесто становилось пластичным, однородным по составу, без комочков (Рис. 1).
Рис. 1.
Специальных инструментов, кроме гончарного круга, для работы не было. Клепик (деревянный нож) да веретено (Рис. 2) — эти приспособления использовали женщины для тканья поясов и прядения нитей.
Рис. 2
Гончарный круг был очень простой конструкции и не имел металлических деталей. Деревянная ось закреплялась жестко в деревянной скамейке. В круге с нижней стороны имелось углубление, в которое вставлялась ось, проходящая через отверстие крестовины, прочно связанной с помощью колышков с кругом. Такой круг этнографы называют медленно вращающимся, или просто поворотным кругом, в отличие от более поздних ручных и ножных, обладающих подшипниками и способных вращаться значительное время. Сосуд формовали вручную древнейшим методом кольцевого налепа. Поворотный круг лишь помогал горшечнику выравнивать стенки готового изделия (Рис. 3).
Рис. 4
Сначала в руке делали дно — «денышко». Оно имело вид чашки с достаточно высоко поднятыми краями. Затем бросали горсть дресвы на круг, ставили «денышко» в центр круга и наращивали стенки сосуда «скалками» (глиняными жгутами). Жгут превращался под руками мастера в тонкое и высокое кольцо. Кольца прочно сцепляли между собой. Бока сформованного горшка тщательно выравнивали клепиком сначала снизу вверх, а затем вдоль сосуда и «замасливали» смоченной в воде тряпочкой. Готовый сосуд снимали с круга и ставили на просушку
(Рис. 4).
Череповецкое музейное объединение обладает уникальным экспонатом: мастер В. П. Марышев из д. Горка исполнил горшок по отдельным стадиям, закрепив каждую из семи стадий обжигом. Все этапы работы хорошо просматриваются. На одном из промежуточных этапов заметно донышко с загнутыми краями, к которому крепятся две плоские глиняные ленты — «скалы», сомкнутые в кольца и образующие одна — тулово, другая — горловину. Трехчастность схемы построения сосуда очевидна. Такую схему использовали для лепки кринок, кашников, горшков средней высоты. Для высоких корчаг и пивников приходилось наращивать стенки большим количеством скал.
Традиция формования сосудов методом кольцевого налепа с донным начином и трехчастная схема построения глиняной посуды встречаются у многих народов индоевропейской общности, в том числе у славян. Они восходят к III—II тысячелетиям до н. э. и описаны в древнеиндийских источниках. По многим существенным чертам технологический процесс керамического производства древних арьев совпадает с керамической технологией некоторых современных гончарных промыслов Индии и Севера России[6]. Правда, в большинстве российских промыслов начиная с XVI—XVII веков появляется гончарный круг быстрого вращения, что вносит коррективы в технологический процесс, изменяет форму сосудов. В Ерге по каким-то причинам этого не произошло.
Характерной особенностью ерговской традиционной посуды является отсутствие росписи и ангобов. Главным декоративным приемом было украшение сосуда венчиками разнообразных форм и валиками. На горловине таких валиков могло быть несколько, отчего она становилась сложнопрофилированной. Иногда в верхней части тулова наносили штампованный или процарапанный декор в виде прямых и волнообразных полос, косых крестов, 8-образных гуськов, прямых и косых палочек, ромбов. Отсутствие какой бы то ни было росписи так же связывают со славянской традицией, как и способ нанесения декора при помощи простейших штампов и налепных валиков. Эти приемы описаны и в ведических источниках[7].
Важным этапом в создании сосуда является обжиг. Готовились к нему основательно, запасались хорошо просушенными дровами. Закладывали продукцию в печь с вечера вдвоем. Один подавал, другой укладывал на под горшки. До ста штук входило разной по размеру посуды. Больших пивников штук 18 да 10 горшочков поменьше, а между ними кринки и товар помельче. Между изделиями и вокруг них укладывали дрова и оставляли на ночь, а поутру начинали топить печь, постепенно поднимая температуру, пока горшки не «закраснеют», а затем оставляли их в печи до следующего утра.
Для придания прочности глиняную утварь «обваривали», для чего вынимали горячие горшки палками из печи и окунали в приготовленную для этого в корыте мучную «болтушку», быстро поворачивая горшок. Под воздействием жара «болтушка» вскипала, пузырилась, сгорала на боку горшка, оставляя на нем темные округлые пятна и живописные разводы, внося тем самым декоративный эффект в его облик. Во время процедуры поры глиняного черепка забивались, делая сосуд водонепроницаемым (фото 5).
С конца XIX века в Ерге стали применять так называемую «поливу». Перед обжигом посуду обмазывали суриком или бурой при помощи заячьей лапки. В горячей печи сурик расплавлялся, покрывая сосуд тонкой блестящей стекловидной пленкой. Обливную посуду везли в город и продавали дороже. Для собственных нужд обливали лишь ту утварь, что не ставили в печь. Ее называли «столовой» посудой. Готовили же пищу в кухонной, обварной, так называемой «черной».
Черную посуду, выражаясь современным языком, можно назвать экологически чистой. Вкусовые качества пищи в ней как бы концентрировались, она варилась в собственном соку, постепенно отдавая влагу, но не усыхая при этом. Минералы, входящие в состав глины, переходили в пищу, оказывая благотворное влияние на здоровье человека. Периодически черную посуду дезинфицировали. Каждая хозяйка несколько раз в году прокаливала горшки в русской печи, поставив их на под вверх дном. Иногда после этой процедуры посуду еще и обваривали, опуская в кипящую мучную «болтушку», чтобы вновь покрыть своеобразной защитной пленкой. Не нужно объяснять, почему глиняную посуду использовали строго для приготовления одного блюда,— пища пропитывала стенки сосуда, отсюда необычный аромат приготовленных в керамической посуде блюд.
Известно, что китайцы для приготовления чая ценили более всего особую пористую, не облитую глазурью посуду. Они любили шутить по этому поводу: в керамической посуде чай можно заваривать дважды, а на третий раз заварки можно не класть, достаточно влить в сосуд кипяток, и чай готов! Как видим, достоинствами глиняной утвари с успехом пользовались и наши прадеды.
Если каждый сосуд знал свое блюдо, то о крышках этого не скажешь. Крышки, или «волоха», готовили и продавали отдельно. Их использование универсальнее. Волоха делали таким образом, чтобы они подходили к разным сосудам. Поскольку размеры горловин не отличались большим разнообразием, этого нетрудно было добиться. По форме волоха напоминали перевернутую миску с небольшой ножкой. Неширокую горловину волох накрывал снаружи, а на широких горловинах делалось специальное углубление, в которое волох вкладывался изнутри.
Красота ерговской керамики заключена в ее формах, разнообразных, классически строгих, но не холодных. Каждый сосуд как бы живет своей жизнью, наполненной энергией и животворной силой создавшего его мастера. Силуэтам одних сосудов присуща тугая упругость линий; таковы, например, большие и малые розливы гончара С. П. Вершинина. Другие как бы набухают на наших глазах, стараясь принять в себя побольше влаги. К этой группе можно отнести кувшин для масла из д. Остров. Сосуды округлы, почти шаровидны, с узкой, сложнопрофилированной горловиной. Блеск темно-зеленой или коричневой поливы сообщает им некую таинственность и торжественность.
Под названием «корчага» в Ерге бытовала большая группа крупных сосудов, предназначенных для варки и хранения пива. В корчагах же держали воду, зерно. Назначение корчаги меняло ее облик и название; так, в морянки собирали горячие угли, морили их. Морянки делали высокими, широкими внизу, сужающимися к горловине. На горячие угли плескали немного воды, потом закрывали горловину мокрой холстиной — угли гасли без дыма.
Пивные корчаги, или пивники, тоже высокие, но узкие у основания, плавно расширяющиеся кверху, с широкой горловиной, оформленной узкими округлыми валиками. В нижней части пивника, в нескольких сантиметрах от дна делали небольшое круглое отверстие для слива напитка, которое закрывалось деревянным штырем — «стырем», как его называли. Рассказывают (Е. С. Маркелова из д. Остров), что высота сосудов нередко зависела от желания заказчика; так как устье было у печей разным, оно и определяло высоту пивника. Других заказчиков интересовала прежде всего вместительность. В таком случае при одинаковой высоте один горшок выглядел «стройнее», другой как бы «распухал», становился «дороднее». Пивники закрывали волохами.
Корчаги, в которые сливали готовый напиток, отверстий не имели, но зато обладали рыльцами, т. е. носиками-сливами. Рыльце это могло быть широким, коротким или, наоборот, длинным и узким, слегка загнутым кверху и торчащим в сторону. Сам же сосуд близок по форме к морянке — вытянутый вверх, с округлым туловом, сужающийся к основанию и горловине, имеющей разнообразные завершения,— то плоские, то округлые, узкие и широкие. Небольшие, казалось бы, изменения давали множество неповторимых вариантов, делающих каждый сосуд уникальным.
Печные горшки, служившие для приготовления щей, меньше пивных почти наполовину, но мало чем отличаются от пивников. Разве что завершения горловины печных горшков разнообразнее и сложнее. Эта группа сосудов сохранилась хуже, так как ее использование в быту было более интенсивным.
Для хранения молока и отстаивания сметаны в Ерге изготовлялись кринки — род высокой чаши с очень узким основанием, сильно расширенной в верхней части, с разнообразно профилированными то высокими, то низкими завершениями горловины.
Существует еще одна разновидность молочной кринки — горлянка. Название кринки указывает на особенности ее формы. В отличие от обычной, у горлянки высокая цилиндрообразная горловина, слегка расширенная по краю, имеющая иногда плавно вытянутый небольшой слив. Совершенна по форме, выразительна по силуэту горлянка мастера Вершинина, хранящаяся в ЧерМО.
Тесто затваривали в больших сосудах, именуемых опарницами или розливами. Для выпечки хлеба использовали вместительные розливы на пять, а то и на десять литров. Для пирогов служили малые розливки. По форме розливы напоминают кринку, но с более широкой горловиной; они, как правило, вытянуты вверх, конусовидно расширяются к горловине и заканчиваются высоким сложнопрофилированным краем. Бока сосуда упруго напряжены, их как бы распирает изнутри неведомая сила.
Наиболее близки по форме розливам цветочные горшки. Они нередко в точности повторяют силуэты глиняных розливок, но в отличие от них «цветочники» богато декорированы просечным орнаментом, рельефным или контррельефным изображением несложных геометрических фигур.
Латки для приготовления каши, яичницы, картошки, мяса — это своеобразные невысокие, но очень широкие блюда. Латки могли быть и «долгими», то есть продолговатыми, наподобие лодки с небольшой ручкой и носиком-сливом.
Кашу для маленьких детей варили в кашниках — крошечных горшочках с прямой ручкой.
Для льняного масла использовали так называемые кувшины с нешироким горлышком, без ручек, иногда с рыльцем. Другая разновидность кувшинов представляла собой совершенные по форме, овальные, с очень узкой невысокой горловиной, с выгнутой калачиком маленькой ручкой и узким носиком сосуды.
Кроме описанных изделий, в Ерге бытовали всевозможные миски, блюда, тарелки, чашки, чайники, банки под варенье, рукомойники, подойники, цедилки и другие.
Бытовая посуда — не единственная отрасль домашнего производства гончаров Петриневской волости. Издавна здесь лепили разнообразные по форме игрушки, многие из которых были свистульками.
Сюжеты глиняной игрушки тесно связаны с сущностью хозяйственной и трудовой жизни человека: заботами об урожае и поголовье скота, с думами о будущем своего «рода-племени», его благополучии и довольстве. Образы коня, коровки, птицы распространены в русской традиционной культуре повсеместно. Их изображения встречаются в орнаментальных мотивах северорусской вышивки, ткачества, в резных орнаментах прялок, вальков и т. п. Сходные мотивы встречаются и у многих народов индоевропейской общности. Ярким примером может служить образ коня. По верованиям древних славян конь, как известно,— это воплощение солнечного светила, совершающего свой бег по небосводу. Образ коня бытует не только среди славянских народов. Интересны данные о распространении в районах северо-восточной Индии стилизованных фигурок лошадей. Здесь их изготовляют чаще, чем фигурки каких-либо других животных (слонов, быков и т. д.). «В западном Бенгале повсеместно изготовляют методом ручной лепки из черной и красной глины «жертвенных лошадок». Они отличаются тем, что имеют очень длинную, прямо поставленную шею и толстые ноги. Этих лошадок кладут у лесных опушек в качестве замены живого жертвенного животного, посвящая их духам леса и прося охранить входящего в лес от всякой опасности»[8].
Функцию замены жертвенных животных выполняют повсеместно не только небольшие фигурки из дерева, камня, глины, но и так называемое обрядовое печенье. Выпечка обрядового печенья — народный обычай календарных праздников у многих европейских народов. Накануне Нового года выпекали из теста коровок, овечек, оленей с надеждой, что ритуальное действо будет способствовать приумножению скота на дворе.
К обрядовому печенью относятся и мартовские жаворонки из теста с глазками из черники или изюма, и каргопольские тетеры, выпекаемые 21 марта к дню весеннего равноденствия. Сюда можно отнести и архангельские козули, гуцульские игрушки из творожного сыра. Известны случаи выпечки рождественских коровок из ржаного теста и в Череповецком районе.
Жаворонки, тетерки, коровки, козули, сырные фигурки — явления одного порядка. Они связаны с образами животворящих сил «матери-сырой земли» и солнца. Эта тема красной нитью проходит не только в календарно-земледельческих обрядах, но и в связанных когда-то с ними вышивке, узорном ткачестве и глиняной игрушке.
Явления эти роднят не только схожесть круга образов, но и общие приемы лепки. Одна из особенностей — цельность, нерасчлененность образа, создание фигурки из одного куска материала.
Подобные приемы видим у мастеров сырной пластики. «Размягчив в крутом кипятке сыр, мастерицы разминают его пальцами, превращая в однородную, плотную, как воск, массу. От комка отводят четыре ноги, хвост, голову с шеей, у хвоста и гривы надрезают пряди, и конек как будто готов. Остается его оседлать»[9]. Для этого используют тонкие, прочные, эластичные нити, вытянутые из комочка горячего сыра и скрученные в зависимости от замысла. Свойства материала обусловливают особенность игрушки — изготовление, оттягивание ее из одного комка, так как прилепить части к единому нет никакой возможности.
Глина — более пластичный материал, допускающий собирание игрушки по частям. Но описанные выше приемы можно встретить практически во всех игрушечных промыслах Русского Севера, за Уралом и в Средней Азии. Ерга не является исключением. Почти так же создает коня ерговский мастер.
Так же долго и энергично, как сырное или глиняное, мнет ржаное тесто архангельская женщина, чтобы получилась послушная однородная масса. После этого ее нарезают небольшими кусочками, не дробя, вытягивают из них фигурки всадников, птиц, животных. Несмотря на условность пластического языка, хлебные фигурки выразительны, узнаваемы.
В Индии начиная с I тысячелетия до н. э. и по сей день лепят из глины антропоморфные изображения, формуя из одного комка целое тело человека. То же происходит и с фигурками животных.
Некоторые из ерговских игрушек, по-видимому, тесно связаны именно с обрядовым печеньем. Самые ранние из ерговских свистулек представляют собой небольшие, всего четыре с половиной сантиметра высотой и длиной, изображения птички с плоским стилизованным хохолком и барашка с одним закрученным назад спиралеобразным рогом. Тело свистульки конусовидное, соединяется с шеей почти под прямым углом. На спинке имеются два звуковых отверстия, расположенных совсем рядом друг с другом, тогда как в большинстве свистулек подобного вида из других регионов Русского Севера и среднерусской полосы они расположены по бокам на месте стилизованных, а чаще отсутствующих крыльев. Необычное расположение звуковых отверстий, по всей вероятности, имело глубокий смысл, ибо они в сочетании с отверстием на хвостике придают свистульке схожесть с мордой какого-то зверя, возможно, лося или коня. Получается своеобразный перевертыш, многослойный образ, столь характерный для народного искусства вообще. Еще одной особенностью названных свистулек можно считать отсутствие ножек, что придает им еще большую схожесть с обрядовыми жаворонками из ржаного теста.
Известен еще один экземпляр птички без ножек, вылепленный гончаром Цветковым из д. Горка. Эта свистулька датируется 1960 годом, можно предположить бытование этого, несомненно, более древнего мотива, наряду с распространенными повсеместно свистульками с ножками.
Наибольшее распространение в Ерге получили свистульки-птицы, образы которых тесно связаны с представлениями людей о бессмертии Вселенной. Игрушки-птицы, как правило, невелики по размерам, компактны. Овальное тулово, вытягиваясь, образует с одной стороны хвост, с другой—маленькую головку на невысокой шее. Дополняют облик свистульки небольшие, слегка расставленные ножки, вырастающие из самой выпуклой части тулова. Птицы, как правило, не имеют видовых признаков. Но иногда мастер конкретизирует свое создание, и тогда из-под его рук выходят тетерки, филины, курочки, а иногда фантастические существа, немного похожие на ворона, но не поддающиеся точному описанию.
Эта же округлая форма трансформируется в собачек с закрученными ушками, рогатых коровок и барашков. Известны свистульки с женским лицом, вылепленным при помощи штампа, снятого с фабричной куклы,— своеобразные сирены или птицы Сирин. Образ птицы Сирии (древний, пришедший с Востока персонаж) можно встретить на лубочной картинке, в крестьянской росписи на сундуках, на северодвинских прялках. Образы этих птиц сохранились у каргопольских мастеров в виде птички-свистульки с женской головой, иногда с распростертыми крыльями. Ерговская свистулька более лаконична по форме.
В Ерге встречаются саночки из глины. Причем в игре дети привязывали сани к глиняному же коню. В Ерге помнят не только сани-игрушки, но и сани-свистульки.
У каргопольских гончаров тоже широко распространены игрушки в виде саночек. Г. Дурасов связывает их появление с чисто утилитарным назначением санок как распространенного средства передвижения зимой и летом, а также необходимого элемента свадебной и похоронной обрядности и весенних праздников[10].
Образ коня вдохновлял горшечников на создание небольших по размеру изображений, становившихся иногда свистульками. Лучшие черты, присущие ерговским коням, воплощены в работе С. Вершинина. Его конь напряжен и могуч. Внешне статичный, он производит впечатление огромной внутренней силы, заключенной в нем. Кажется? через мгновение он оторвется от земли в стремительном полете. Отлично переданы развевающаяся грива, собранный в пучок хвост, они подчеркивают внутреннее движение благородного животного. Отсутствие натурализма, умелая стилизация выявляют характерные особенности животного и вместе с тем придают образу некую монументальность.
Достойна внимания еще одна группа свистулек. Внутренняя энергия и сила привлекают нас в образе собаки. Ноги ее пружинисты, шея вытянута, хвост круглится. Законченность линий придает свистульке значимость, создает яркий, запоминающийся образ. Необычен здесь и свисток. Он расположен в голове собаки и с первого взгляда незаметен.
Бытовали в Ерге и свистульки-собаки с традиционным свистком, расположенным сзади, под хвостом.
Интерес к образу собаки, разнообразие форм, его трактующих, неслучайны. С древнейших времен это животное было спутником, помощником человека, его другом. Известны сведения о давно утраченных обрядах принесения собаки в жертву священному дереву, а также во время похоронного обряда. Возможно, в них кроется причина неизменного обращения ерговских мастеров к образу собаки[11].
Самыми необычными и загадочными из ерговских игрушек являются свистульки-идолы, или свистульки-маски; выполненные в разные периоды: одни — в начале XX века, другие — в 1950-х годах.
По форме они делятся на три типа. Первый — наиболее эффектный, с характерным вытянутым овалом лица, с тонким длинным горбатым носом, острым выдающимся подбородком, длинной шеей и большими, обобщенно-решенными ушами. Голова в верхней (лобной) части сильно сужена, вытянута вверх, имеет едва заметный наклон вперед. Глаза являют собой неглубокие впадины, проделанные палочкой.
Второй тип близок к первому. Решение лица обобщенное. Глаза маленькие — в виде точек, тонкие брови процарапаны. На лицах этого типа носы массивны, имеются усы, энергично поднятые или, наоборот, опущенные, небольшая клиновидная бородка, губы растянуты в улыбке. Уши в данном варианте отсутствуют.
И, наконец, третий тип. В отличие от описанных, лица этого типа не имеют ярко выраженного профиля, черты его размыты, округлы, едва намечены — продавленный палочкой рот, крошечные глаза, почти незаметный нос. Уши большие, округлые, щеки плавно переходят в широченную шею.
Общим для всех трех типов является конусовидность, расширенность сверху вниз. Но если лики первых двух типов при лепке сплюснуты с боков, образуя при этом характерный треугольный профиль, то лик третьего типа напоминает по форме колокольчик, округлость боков которого нарушают лишь торчащие уши. Возможно, так решает мастер женское лицо.
Разновременность создания свистулек-идолов, широкий круг мастеров, их лепивших, подтверждают, что свистульки-маски не были случайной прихотью одного мастера. Несмотря на то, что самые ранние из сохранившихся образцов датированы началом XX века, возьмем на себя смелость предположить глубокую древность, архаичность как самого сюжета, так и воплощающей его формы. В них дошли до наших дней наиболее архаичные из древних идолов, олицетворяющих домовых или предков, или символы плодовитости.
Исследователям, занимающимся изучением языческого прошлого нашей Родины, известен целый ряд деревянных и каменных идолов, найденных в разных местах славянского мира. Академик Б. Рыбаков указывает на антропоморфность всех без исключения славянских идолов и делит их на две группы: в одних случаях была изображена одна голова, в других божество изображалось во весь рост[12].
Важными для нас являются и сведения о существовании не только больших каменных фаллических идолов, стоящих на природе, но и маленьких, домашних, изготовленных из дерева и тоже антропоморфных. Они являлись принадлежностью языческого свадебного обряда и также выполняли функции символа плодовитости, воздействия на рождение новой жизни[13].
Есть свидетельства о том, что в русских и польских средневековых домах находят при раскопках маленьких деревянных идольчиков, очевидно, изображения домовых. Предполагают, что их могли ставить на угловых полочках в красном углу, где позднее стали помещать иконы[14].
Древние традиции изготовления антропоморфных глиняных фигурок-божеств известны повсеместно в Индии. Этнографы приводят упоминание об использовании таких небольших по размеру изображений богов (или чаще богинь), охраняющих дом, очаг, да и саму семью от всяких бед. Их ставят также под деревьями вблизи деревни.
Ерговские свистульки донесли до нас, таким образом, отголоски далеких мифологических образов. Со временем на них наслаивались новые представления, а первоначальное значение забывалось, но не стерлось окончательно.
Справедливости ради нужно отметить непреодолимую тягу ерговских мастеров к созданию различных видов свистулек. Существовали свистульки-граммофоны, столы, самовары, сапоги... К сожалению, часть этих форм хранится теперь лишь в памяти людей. Известны имена мастеров, создававших такие игрушки (Кочкин, Махов).
* * *
Подводя итоги сказанному, хотелось бы подчеркнуть, что перед нами раскрывается, по всей вероятности, один из древнейших способов домашнего производства глиняной посуды, дошедший до наших дней. Причем важным представляется и то обстоятельство, что домашнее гончарное производство Ерги почти не подвергалось поздним влияниям. Даже в 60-е годы нашего столетия мастера остались верны дедовским традициям. Приемы формовки сосуда, сушка, обжиг, орнаментация, закалка — все остается прежним. Влияние современной культуры не сказывается. Верность традиции в сущности и погубила производство гончарной посуды в Ерге, не дав приспособиться к изменившимся условиям; формовка сосудов до последнего времени оставалась ручной.
Завершая обзор малоизученного, не описанного в научной литературе промысла, надеемся, что его не постигнет участь многих угасших традиционных домашних производств. Тяга современного человека к естественным материалам, желание прикоснуться к родным корням, почувствовать единение с животворной силой природы, возможно, сыграют здесь положительную роль в осознании непреходящей ценности местных традиций, бережной охране и возрождении их на родной почве.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Цит. по: Виноградов Г. Н. История Череповецкого края. Белозерск,1925. С. 27.
2 Федоров И. В. Описание кустарных промыслов Новгородской губернии. Новгород [1910]. С. 61-62.
3 Церетели Н. М. Русская крестьянская игрушка. Асааепиа, 1933. С. 183.
4 Федоров И. В. Описание... С. 61.
5 Так называли ставок, согнутый в форме буквы «Г»; его использовали для поворота печной трубы.
6 Гусева Н.Р. Глубокие корни // Дорогами тысячелетий. Кн. 4. М., 1991; Кузьмина Е. Е. Происхождение гончарства ведических арьев // ЮНЕСКО. Информационный бюллетень МАИКИА. Вып. 5. М.; 1983.
7 Гусева Н. Р. Художественные ремесла Индии. М.: Наука, 1982.
8 Там же. С. 191.
9 Гоберман Д. М. Искусство гуцулов. М., 1980. С. 48.
10 Дурасов Г. П. Каргопольская глиняная игрушка. Л., 1986. С. 170—172.
11Латынин Л. Образы русской народной игрушки. (Набор открыток). М., 1989.
12 Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1981. С. 234.
13 Там же.
14 Там же. С. 235.
ЛИТЕРАТУРА
Алексеев В. Конь. Баба. Птица // ДИ СССР. 1971. № 12.
Блинов Г. Хлебные «козули» из Варзуги // ДИ СССР. 1972. № 6.
Быков А. В. Народный костюм Вологодской области (Костюм Кадниковского уезда Вологодской губернии XIX — нач. XX вв.). Вологда, 1990.
Василенко В. М. Вечные образы народного искусства // Сб. статей НИИХП. М., 1984.
Виноградов Г. Н. История Череповецкого края. (Труды Череповецкого общества изучения местного края). Белозерск, 1925.
Воронов В. С. Крестьянское искусство и кустарные художественные промыслы. (Из наследия Воронова В. С. 1921-1925 гг.) // Сб. трудов НИИХП. М., 1967.
Гоберман Д. М. Искусство гуцулов. М., 1980.
Гусева Н. Р. Глубокие корни // Дорогами тысячелетий. Кн. 4. М., 1991.
Гусева Н. Р. Художественные ремесла Индии. М.: Наука, 1982.
Дурасов Г. П. Каргопольская глиняная игрушка. Л., 1986.
Жарникова С. В. Обрядовые функции северорусского женского костюма. Вологда, 1991.
Кузьмина Е. Е. Происхождение гончарства ведических арьев // ЮНЕСКО. Информационный бюллетень МАИКИА. Вып. 5. М., 1983.
Латынин Л. А. Искусство рода. Размышления писателя о народной игрушке // ДИ СССР. 1980. №.7.
Латынин Л. А. Образы русского народного искусства. (Комплект открыток). М., 1989.
Мастера Русского Севера. Вологодская земля. М., 1987.
Пименов В. В. Бытовая и художественная керамика вепсов // Русское искусство Севера. Л., 1968.
Рождественская С. Б. Русская народная художественная традиция в современном обществе. М., 1981.
Русское гончарное искусство XIX — нач. XX вв. М., 1976.
Русское народное ткачество и керамика. ГРМ. Каталог выставки. Л., 1976. Авт.-составит. Н. С. Григорьева и Э. А. Корсун.
Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1981.
Сокровища земли Вологодской. ХII-ХХ вв. Каталог выставки. М., 1990.
Федоров И. В. Описание кустарных промыслов Новгородской губернии. Новгород [1910].
Фрумкин А. Творчество гончаров-игрушечников // ДИ СССР. 1971. № 11.
Хохлова Е. Н. Русское гончарное искусство // Советское декоративное искусство. Вып. 6. М., 1983.
Хохлова Е. Н. Локальные особенности искусства традиционных центров русского гончарства // Коллективное и индивидуальное в творчестве мастеров народных художественных промыслов. НИИХП. М., 1986.
Церетели Н. М. Русская крестьянская игрушка.
Асаdеmiа, 1933.
Шкаровская Н. Возрождение игрушки // ДИ СССР. 1971. № 2.