ВВЕДЕНИЕ
Настоящий том посвящен экономической мысли индустриальных стран Запада (и Японии) послевоенного периода. Ее развитие определялось воздействием трех групп факторов: научной преемственностью с тем, что было достигнуто в предвоенный период; глубокими социально-экономическими сдвигами (происшедшими в этих странах в результате войны, научно-технической революции, рабочего движения); противостоянием между Западом и Востоком, Севером и Югом.
Исследуя внутреннюю логику развития экономической мысли Запада, ее движение на новые структурные уровни познания изменяющейся хозяйственной системы общества, нельзя в то же время не учитывать в полной мере роли внешних факторов. Несмотря на глубокое влияние международного идеологического и политического раскола, послевоенная экономическая мысль с еще большим правом может считаться всемирной, чем мысль межвоенного периода. Экономическая наука Запада оказывала растущее влияние на ученых стран Восточной Европы и СССР, а многие разработки экономистов этих стран в свою очередь воздействовали на мысль Запада. Еще более тесное взаимодействие имело место между учеными развитых и развивающихся стран.
Понять историю можно только в том случае, если видеть события так, как видели и понимали их современники. Оценки прошлых событий, людей, идей могут с течением времени кардинально меняться, однако сами события, идеи, их движущие пружины – это цепь объективных факторов, которую можно лишь исследовать, дополнять, уточнять.
Послевоенный период делится на два крупных этапа: первый – с 1945 г. до начала 70-х годов и второй – до конца 80-х годов. На первом этапе на развитие экономической мысли глубокий отпечаток наложили экономические потрясения предвоенного периода и непосредственные последствия войны. На втором этапе ведущим фактором становится НТР и связанные с нею глобальные перемены в хозяйственных отношениях. Новый этап (с начала 90-х годов) характерен коренными преобразованиями социально-экономического строя в СССР и странах Восточной Европы, их глубоким воздействием на остальной мир. Но этот этап еще не определился, и он в общем находится за рамками настоящей книги.
Достигнутая ценой огромных жертв и разрушений победа во второй мировой войне, освободившая мир от угрозы фашистского порабощения, укрепила в народных массах стран капиталистического Запада решимость отстаивать демократию и не допускать впредь экономических и социальных потрясений, толкающих к тоталитаризму и агрессии. В СССР, выдержавшем на своих плечах главную тяжесть войны и понесшем наибольшие потери, победа законсервировала бюрократическую диктатуру, паразитировавшую на социализме и деформировавшую его.
Последствия войны углубили и расширили раскол между западными демократиями и СССР, который существовал и до войны. Установление государственно-социалистического строя в странах Восточной Европы, революции и приход коммунистов к власти в Китае и ряде других стран Азии, опасение потерять контроль над «третьим миром» побудили Запад перейти к «холодной войне», стратегии «отбрасывания коммунизма», к установке на ядерное противостояние. Состязание двух социально-экономических систем было заслонено политической конфронтацией демократии и диктатуры, неоколониализма и освободительных движений, а в конечном счете – всеобщей гонкой вооружений и сползанием к глобальной катастрофе.
В этих условиях экономическая мысль по обе стороны «железного занавеса» не могла не быть идеологизированной, хотя условия для ее развития были принципиально различными.
В СССР относительно низкий исходный уровень производства в сочетании с гигантскими военными расходами, помощью союзникам создавал порочный круг неэффективности и отсутствия средств для экономического стимулирования, зажимал экономическую мысль в рамки однозначных партийных решений. Развитые страны Запада располагали достаточными средствами для проведения либеральных реформ, выбора моделей хозяйственного механизма. Вместе с общей ориентацией на демократию и социальный прогресс это создавало условия для относительно свободного развития экономической мысли различных направлений.
Социально-экономические проблемы, стоявшие в разных группах развитых государств Запада в послевоенные годы, были глубоко различны. На одном полюсе находились США и Канада, удвоившие за военные годы свой производственный потенциал, на другом – поверженные государства «оси» – Германия, Италия, Япония, чья экономика лежала в руинах. Агония и распад колониальных империй обострили и послевоенные трудности Англии и Франции. Широкие массы обнищавшего населения в Европе и Японии выступали за национализацию собственности монополий, государственное планирование, социальное обеспечение. Правящие круги США сознавали единство судеб капитализма в своей стране с его судьбами в Европе и Японии, где влияние компартий резко возросло. Результатом явился «план Маршалла» для Западной Европы. Средства, вырученные от американских поставок продовольствия и других товаров, шли на инвестирование в основной капитал и поддержку частного предпринимательства. Планомерное воссоздание капиталистического рынка внутри отдельных стран и в целых регионах сопровождалось проведением социальных реформ. В Японии эти реформы носили антифеодальный и антимонопольный характер.
Тесное политическое и хозяйственное взаимодействие стран Запада способствовало сближению проблематики и направленности их экономической мысли при значительном своеобразии отдельных стран. В качестве главных общих направлений исследований в первый период выделились: проблемы поддержания долговременных темпов роста и в связи с этим роль государства, регулирование занятости и инфляции; изучение социально-экономической структуры общества и путей обеспечения социальной стабильности, перераспределения доходов, социального обеспечения; проблемы международной экономической интеграции.
Эта проблематика существенно отличалась от довоенной, в центре которой, бесспорно, стояла задача изучения циклов и выработки антикризисной рецептуры. Изменение проблематики вытекало в первую очередь из сдвигов во внутренних условиях стран Запада. Но немалую роль сыграло и влияние социалистических «оппонентов» капитализма. Явно отставая в эффективности производства, в уровне потребления, социалистические страны в первые послевоенные десятилетия компенсировали эти изъяны быстрыми и устойчивыми темпами роста, твердыми социальными гарантиями, все более тесным взаимным сотрудничеством. Это дополнительно подталкивало Запад к поискам таких моделей развития, в которых капиталистический рыночный механизм, сохраняясь в качестве основы хозяйства, функционирует в рамках сильного государственного экономического и социального регулирования – в национальных и международных масштабах* [Авторитетным подтверждением этого влияния может служить тот факт, что свою статью о перспективах развития экономической науки после 1990 г. лауреат Нобелевской премии Дж. Бьюкенен назвал «Экономическая теория в постсоциалистический век». Тем самым признается, что предыдущий этап развития этой теории проходил под влиянием социализма (The Economic Journal. 1991. I. P. 15)].
В марксистской литературе преобладало мнение, что данная задача для государственно-монополистического капитализма неразрешима. Оно основывалось на явно устаревших представлениях о законах капитализма, природе капиталистической собственности и рынка. Не учитывался тот качественный скачок, который произошел в соотношении социальных сил, в производственных отношениях и в психологии западного общества под влиянием потрясений второй мировой войны, а затем и «холодной войны». Между тем экономическая мысль первых двух послевоенных десятилетий на Западе отразила, а в большей мере предвосхитила тот сложный процесс, в ходе которого капитализм постепенно становился регулируемым строем, с использованием методов социальной защищенности.
Это вовсе не означает, что капитализм избавился от противоречий – массовой безработицы, социального неравенства, циклических колебаний и структурных кризисов производства. И борьба направлений в экономической мысли Запада служит выражением этих противоречий и конфликта интересов разнородных социальных сил. В то же время странам Запада удалось обеспечить значительный рост благосостояния для большинства населения и достаточный прожиточный минимум для социально слабых слоев. Тем самым вся совокупность противоречий капитализма приобрела новое содержание и новые формы движения.
Это особенно проявилось на рубеже 60 – 70-х годов, когда практически во всех сферах экономики Запада развернулась научно-техническая революция. Данная революция, с одной стороны, раскрыла колоссальные возможности сбережения ресурсов, роста производительности и облегчения труда, повышения качества жизни, с другой – обострила весь спектр социально-экономических проблем (занятости, образования, охраны окружающей среды, положения социально отсталых слоев населения и др.). Одновременно она изменила сам характер экономического роста, сделав его крайне многофакторным, децентрализованным, изменчивым и в этом смысле неуправляемым. Вступили в острое экономическое и научно-техническое соперничество с прежним лидером – США два других мировых центра – интегрированная Западная Европа и Япония. Перед этими тремя центрами с новой силой встал вопрос о конкурентоспособности, эффективности производства.
Все эти обстоятельства вызвали кризис сложившихся государственных форм социально-экономического регулирования и тех теоретических концепций, которые давали им обоснование. Усилия экономической и социальной мысли на втором этапе были направлены прежде всего на выявление движущих сил конкурентного рынка, обеспечение благоприятных условий для его функционирования, на устранение всех препятствующих этому факторов. В этой связи ревизии подверглась экономическая роль государства, его социальная политика. Возобладала идея, что и то и другое должны прежде всего служить бесперебойному действию рыночного механизма. Получили распространение концепции о необходимости децентрализации экономического и социального регулирования, перенесения максимально большей его доли на региональный и локальный уровень, превращения его в сферу действия муниципалитетов, общественных организаций, различных фондов и фирм.
На втором этапе западная экономическая мысль активизировала также свои исследования в области научно-технического прогресса, его роли в формировании новой стадии общественного развития. Особый размах приобрели эколого-экономические исследования. Вообще для новой ступени западного обществоведения характерно развитие междисциплинарных, комплексных исследований, что захватило и экономическую мысль. Теоретические и прикладные экономические исследования все больше переплетаются с анализом техники, с социологией, психологией, политологией. Это отражает возросшее воздействие на экономическую систему внеэкономических факторов, указывает на изменения, происходящие во всем общественном организме при его переходе на более высокую ступень эволюции.
В марксистской традиции до сих пор преобладал взгляд на историю экономической мысли как одно из проявлений борьбы классов. Последняя, как известно, открыта была еще до Маркса и в современную эпоху с общественной сцены не сошла.
Однако, во-первых, ныне эта борьба глубоко модифицировалась. Капитализм находит формы и методы согласования интересов различных классов. Противостояние идей капитализма и социализма сохранилось, но оно уже не сводится к выводу об их взаимоисключении. Во-вторых, помимо специфически классовых интересов на авансцену вышли национальные и общечеловеческие цели и приоритеты. В-третьих, на экономическую мысль значительное влияние оказывают также интересы, которые присущи одновременно представителям различных классов. Так, интересы тех, кто выигрывает от инфляции, противоположны интересам тех, кто на ней теряет, кто заинтересован в большом государственном бюджете и кто нет, кто стремится к международной интеграции и кто возражает.
Иначе говоря, требуется более широкий взгляд на движущие факторы экономической мысли Запада. С учетом сказанного выше можно выделить две противоборствующие тенденции в западной экономической мысли – тенденцию к синтезу, к объединению позиций и тенденцию к дезинтеграции, обособлению и противостоянию различных течений.
При работе над пятым томом преследовалась задача отразить в самой его структуре сложную эволюцию послевоенной экономической мысли в нескольких основных разрезах: по этапам; по направлениям; по крупным теоретическим проблемам и по прикладным дисциплинам; по странам. При этом трудно было избежать некоторого повторения материала, зато общая картина экономической науки предстала, как мы полагаем, более многомерной и живой. Разумеется, достигнуто лишь некоторое приближение к тому, чтобы показать движение западной мысли в ее внутренних взаимосвязях и противоречиях. Экономическую науку Запада развивают конкретные ученые. И среди тех, кто внес наибольший вклад после второй мировой войны, можно назвать представителей разных стран и направлений: кейнсианцев Э. Хансена, Дж. Хикса, Р. Харрода, П. Самуэльсона, Р. Солоу; современных теоретиков неоклассической школы М. Фридмена, Б. Олина, Р. Коуза; экономистов-неолибералов В. Ойкена, Л. Эрхарда, А. Мюллер-Армака, авторов институционально-социологических концепций Дж. К. Гэлбрейта, К. Боулдинга, Я. Тинбергена, Г. Мюрдаля, Ф. Перру, Ж. Фурастье.
Велико объединяющее значение таких ученых, как создатель знаменитой модели затраты – выпуск В. Леонтьев, разработчик современной системы национальной статистики С. Кузнец, автор многогранной концепции трансформации капитализма Й. Шумпетер.
Значительное влияние на развитие экономической мысли оказали и ученые, ведущие исследования на пересечении экономики, социологии, политологии, – У. Ростоу, Р. Арон, Д. Белл, Э. Тоффлер, Дж. Бюкенен, Дж. Несбит, И. Масуда.
Картина послевоенной экономической мысли Запада была бы явно обедненной и неполной без учета роли представителей марксистской научной традиции – американцев П. Барана, П. Суизи, В. Перло, англичанина М. Добба, французов Ш. Беттельхейма, Р. Гароди, П. Боккара, бельгийца Э. Манделя, итальянца А. Пезенти и др.
Можно определенно сказать, что тот фундамент, на который опирается все огромное и сложное здание современной экономической науки Запада, был заложен столь разными и во многом несовместимыми учеными – Л. Вальрасом, К. Марксом, А. Маршаллом, Дж. Кейнсом.
В основу настоящего тома положен анализ эволюции главных течений экономической мысли Запада – неоклассического, кейнсианского, институционально-социологического. Чем определяется такая структура этой мысли?
Прежде всего тремя главными аспектами самого объекта науки – социально-экономической системы, каковыми являются: механизм рыночной конкуренции (микроэкономика), рычаги государственного регулирования общеэкономических пропорций (макроэкономика) и совокупность средств достижения социального баланса в обществе. Эти три аспекта в принципе должны составлять разделы одной науки. Однако различные слои западного общества по-разному заинтересованы в развитии указанных элементов системы. Те, кто во главу угла ставит роль конкурентного рынка, денежной системы – а это прежде всего финансовый и торговый капитал, значительная часть предпринимателей, – находят отражение своих интересов в неоклассической теории и ее новейших формах – монетаризме и теории предложения. Сторонники государственного регулирования – а это значительная часть наемных работников, фермеров, мелких и средних предпринимателей – могут найти защиту своих позиций в неокейнсианских теориях обеспечения устойчивого роста при полной занятости. Наконец, значительная часть интеллигенции, лиц высококвалифицированного труда, а также социально слабые слои населения, жители отсталых регионов могут найти объяснение возникающих проблем и обоснование своих требований у теоретиков институционально-социологического направления. Именно последние ставят проблемы социальных потребностей и экономической власти во главу угла. Эта разнородность социальных интересов и превращает то, что является элементами единой системы, в отправные точки для разработки соперничающих экономических концепций. В истории западной (в том числе и послевоенной) экономической мысли немало острейшей полемики, взаимных обвинений. Неоклассикам постоянно бросают упреки в формализме и оторванной от реалий схоластике, неоклассики же обвиняют своих противников – кейнсианцев в апологии этатизма, а институционалистов – в ненаучной описательности. Но очевидно, что полнокровной экономической науке необходимы и абстрактные модели, и описание реальных структур, и выработка мер государственного регулирования. Требуется также широкая палитра прикладных исследований, соединяющих теорию с практикой. И особенно ей необходима самокритичность, понимание того, что любая концепция только отчасти отражает объективную реальность, что она приложима лишь к определенному историческому этапу и содержит в лучшем случае крупицы вечной, абсолютной, общечеловеческой истины.
Изучение истории послевоенной экономической мысли Запада помогает выявить критерии, на которые призвана ориентироваться полноценная общественная наука: отражать и учитывать незыблемые общечеловеческие ценности цивилизации, быть ориентированной на решение основных проблем конкретного исторического этапа, должна быть связана с жизнью, с интересами определенных социальных структур и стран и в то же время отстаивать свою независимость по отношению к любой идеологии и политике, в том числе по отношению к официальной идеологии и политике государства. Только в этом случае экономическая наука сможет явиться фактором общественного прогресса.
* * *
Текст тома написан: введение – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 1 – д.э.н. И.М. Осадчей; гл. 2 – д.э.н. B.C. Паньковым; гл. 3 – д.э.н. С.Г. Сорокиной; гл. 4 – д.э.н. А.Я. Лившицем; гл. 5 – к.э.н. В.Б. Студенцовым; гл. 6 – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 7 – к.э.н. С.П. Аукционеком; гл. 8 – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 9 – д.э.н. P.M. Нуреевым; гл. 10 – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 11 – д.э.н. А.И. Шапиро; гл. 12 – д.э.н. B.C. Паньковым; гл. 13 – д.э.н. А.Г. Худокормовым; гл. 14 – к.э.н. Т.П.Субботиной (с. 287 –297, §3), к.э.н. Е.Н. Калмычковой (с. 297 – 302); гл. 15 – д.э.н. А.Я. Лившицем; гл. 16 – к.э.н. А.Н. Олейником, д.э.н. И.П. Фаминским; гл. 17 – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 18 – д.э.н. А.П. Судоплатовым; гл. 19 – к.э.н. Л.А. Карасевой; гл. 20 – д.э.н. В.М. Соколинским; гл. 21 – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем; гл. 22 – к.э.н. В.Б. Студенцовым; гл. 23 – д.э.н. В.И. Кузнецовым; гл. 24 – д.э.н. B.C. Паньковым; гл. 25 – д.э.н. С.К. Дубининым; гл. 26 – к.э.н. A.M. Волковым; гл. 27 – д.э.н. Е.А. Пигулевской; вместо заключения – д.э.н. Ю.Я. Ольсевичем.
Раздел I
НАПРАВЛЕНИЯ В ЗАПАДНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ
ТЕОРИИ В 40 – 70-х ГОДАХ
Глава 1
ЭВОЛЮЦИЯ КЕЙНСИАНСТВА: ПРОБЛЕМЫ
ЗАНЯТОСТИ, ИНФЛЯЦИИ И РОСТА
1. Формирование ортодоксального кейнсианства. Неоклассический синтез
Вызвав бурную реакцию западных экономистов, особенно молодого поколения, теория Кейнса в послевоенные годы стала быстро завоевывать статус официальной ортодоксии и на Европейском континенте, и в США. Ее дальнейшее развитие пошло в направлении как уточнения и детализации самой теории, так и разработки конкретных программ экономического регулирования. «Кейнс создал скелет экономической теории, – писал в 50-х годах известный американский экономист С. Харрис. – Другим оставалось добавить к нему кровь и плоть, и этот процесс продолжается возрастающими темпами в наши дни. Без этого влияние «Общей теории» было бы значительно меньшим» 1 [Harris S. John Maynard Keynes: Economist and Policy Maker. N.Y., 1955. P. 207]. Эту мысль как бы продолжает другой экономист, Дон Патинкин: «В истории современных экономических идей «Общая теория» Кейнса знаменита не только революцией, которую она вызвала в макроэкономии, но и тем легендарным процессом критики и дискуссий, который сопровождал ее развитие» 2 [Keynes, Cambridge and the General Theory / Ed. by Don Patinkin and J.C. Leith. L., 1979. P. VII]. Что имеется в виду, когда говорят о современном кейнсианстве (или неокейнсианстве)? Собственно теория Кейнса и современное кейнсианство – понятия не идентичные. Второе шире первого. Как во всяком научном направлении, его сторонники не просто повторяли теорию Кейнса, а использовали ее в качестве методологической основы исследования новых объектов или процессов меняющейся действительности. При этом появились и новые концепции, которых у Кейнса не было, выросшие из потребности теоретического объяснения новых явлений в развитии капитализма, из необходимости новых форм государственного регулирования экономики. Напротив, некоторые положения и категории теории Кейнса оказались устаревшими. Объединяющим же началом, которое позволяет говорить о направлении, остается теория Кейнса как методологическая основа.
В то же время следует предупредить против чрезмерно расширительного толкования кейнсианства, когда последнее сводят к обоснованию любых форм государственного участия в экономике. Кейнсианская теория, конечно, оставляет широкую возможность для выбора вариантов воздействия государства на экономику, но в рамках совершенно определенного направления этого воздействия – воздействия на совокупный спрос, складывающийся из капиталовложений и потребления и дополняемый государственными расходами.
Исходное в кейнсианстве – его теоретический анализ функционирования капиталистической экономики. Центральная идея теории Кейнса, ставшая центральной идеей кейнсианства в целом, состоит в том, что стихийно развивавшаяся рыночная экономика не является идеальной системой саморегулирования, механизм обратных связей которой обеспечивает полное и рациональное использование материальных и человеческих ресурсов, а также беспрепятственные условия непрерывного роста экономики. Отрицание у капитализма способности стихийно обеспечивать наиболее полное и рациональное использование экономических ресурсов – главный критерий, отделяющий экономистов кейнсианского образа мышления от всех современных защитников экономики свободного предпринимательства.
В оценках теории Кейнса, в ее осмыслении и дальнейшем развитии сразу же наметились два основных подхода. Один, подчеркивающий новизну теории Кейнса, ее революционизирующую роль, ее разрыв с неоклассической школой, породил левое кейнсианство. Другой подход, напротив, стремился подчеркнуть ее связь с неоклассической традицией. Это направление развития кейнсианства легло в основу создания неоклассического синтеза, т.е. формального включения кейнсианской теории в неоклассическую систему общего равновесия, в которой кейнсианство объясняло частный случай равновесия – «равновесия в условиях неполной занятости». Именно такое толкование теории Кейнса обусловило развитие ортодоксального кейнсианства, ставшего господствующей теоретической школой в послевоенный период и сформулировавшего основные принципы экономической политики, приемлемые как для умеренных консерваторов, так и для либерально-реформистских кругов.
Впервые термин «неоклассический синтез» предложил английский экономист Дж. Хикс еще в 1937 г. Хикс свел кейнсианскую теоретическую модель к характеристике особого состояния экономики, когда она находится в так называемой ловушке ликвидности, т.е. когда рост предложения денег перестает влиять на норму процента, а следовательно, и на инвестиции и когда нарушается автоматизм восстановления экономического равновесия с помощью денежно-ценового механизма, предусматриваемого неоклассической системой. Выводя экономику с помощью бюджетного регулирования из «ловушки ликвидности», якобы можно вновь вернуться к механизму, работающему в соответствии с неоклассическими принципами.
В интерпретации Хикса теория Кейнса перестала быть общей теорией и превращалась в теорию, описывающую условия экономической депрессии, застоя, экономического кризиса, т.е. теорию равновесия в условиях неполной занятости.
Формирование ортодоксального кейнсианства происходило своеобразно. Некоторые аспекты анализа Кейнса оказались разработанными достаточно детально. К их числу относятся динамика эффективного спроса, функция потребления и инвестиций, понятие мультипликатора (связывающего инвестиции с приростом дохода) и акселератора (устанавливающего обратную связь прироста дохода с приростом инвестиций) – в общем все то, что принадлежит к области так называемых реальных, т.е. воспроизводственных, факторов. Другие же аспекты анализа, относящиеся к денежной сфере (формирование денежного спроса, норма процента, уровень цен), были признаны несущественными и в соответствующих теоретических построениях (в моделях роста и экономического цикла) почти никакой роли не играли. Образовалась безденежная версия кейнсианской теории, в которой наибольшее развитие получили теория экономического цикла и теория экономического роста.
Благодаря такому своеобразному развитию событий теория, признававшая важность денег и их особые пути воздействия на экономические процессы, превратилась в теорию, оставившую деньги за границами своего анализа* [Эту особенность развития кейнсианства отмечают многие зарубежные исследователи. Так, в учебнике политической экономии, написанном итальянским марксистом А. Пезенти, читаем следующие строки: «Если принять во внимание, что важнейшей заслугой Кейнса считается преодоление классической дихотомии между денежным и реальным секторами и включение денег в стохастическую ткань процесса установления уровня дохода и занятости, то может показаться странным, что эта модель пользовалась и пользуется сейчас столь большой популярностью. Однако объяснение этого довольно несложно: действительно, упрощенная модель Кейнса отвлекается от целого ряда явлений и, в частности, от значения денег, но зато она обладает тем преимуществом, что раскрывает соотношение между совокупным спросом и доходом, включает в себя функцию потребления и принцип мультипликатора, т.е. наиболее новые аспекты кейнсианской теории» Пезенти А. Очерки политической экономии капитализма. Т. П. М., 1976. С. 618)].
Дальнейшее развитие теоретических основ неоклассического синтеза связывают с работами Дона Патинкина, который дополнил модель Кейнса – Хикса неоклассическим ценовым механизмом, получившим название «эффекта богатства», или «эффекта реальных кассовых остатков». Суть этого эффекта состоит в следующем. Потребители устойчивую часть своего дохода стремятся сохранять в виде сбережения, поддерживая его реальную ценность. Если под влиянием конъюнктуры рост цен начнет ускоряться, их реальное «богатство» начнет таять. Тогда они сократят потребление, увеличат сбережения, чтобы восстановить его реальный объем. Сокращение потребления охладит конъюнктуру. Наоборот, падение цен в условиях кризиса или депрессии увеличит их реальное «богатство», стимулирует закупки товаров из сбережений, спрос возрастет, экономика начнет выходить из кризиса. Действие «эффекта богатства» таким образом исключало возможность возникновения неравновесия на рынках товаров. Где же неоклассический синтез сохранил основную идею Кейнса о несовершенстве рыночного механизма? Только в двух пунктах: это, во-первых, рынок труда, где зарплата негибка, не поддается законам рыночной конкуренции, поскольку там господствуют профсоюзы. И во-вторых, денежный рынок, где при определенных условиях, когда ставки процента достигают крайне низкого уровня, кредитно-денежная политика уже теряет свою эффективность («ловушка ликвидности», о которой сказано ранее).
Эволюция ортодоксального кейнсианства характеризовалась еще одной важной чертой. Под влиянием реальных противоречий капиталистического развития в условиях растущей инфляции незаметным образом произошла смена политических целей, предусматриваемых этой теорией: идею полной занятости (какими бы оговорками она ни сопровождалась) заменила идея альтернативы или выбора между уровнем занятости и темпом инфляции. Такое переключение было связано с введением в кейнсианскую теорию «кривых Филипса».
Английский экономист А. Филлипс, опираясь на эмпирические данные по Англии за 1861 – 1957 гг., вывел корреляционную зависимость между уровнем безработицы и изменением прироста денежной заработной платы. Эта зависимость была представлена в виде кривой, характеризующей функциональную связь этих двух величин: чем выше безработица, тем меньше прирост денежной заработной платы, тем ниже рост цен; и наоборот, чем ниже безработица и выше занятость, тем больше прирост денежной заработной платы, тем выше темп роста цен. «Кривые Филипса» были положены в основу кейнсианской теории инфляции, в которой связь между уровнем занятости и инфляцией устанавливалась через динамику денежной заработной платы 3 [Анализ и критику концепции Филлипса см.: Проблемы соотношения безработицы и инфляции в современной макроэкономической теории // Кризис современной буржуазной политэкономии. М., 1980. С. 168-174]. Инфляция стала рассматриваться как «плата» за высокий уровень занятости, а безработица – как неизбежная плата за более низкий темп роста цен. Общество как бы стояло перед необходимостью выбора из двух зол, одинаково неизбежных. Возникло понятие «уровень безработицы», или «неинфляционный порог занятости», при котором инфляция не усиливается. По словам американского экономиста Дж. Тобина, этот уровень стал выступать ограничителем экспансионистской политики, даже в том случае, когда он не совпадал с представлением о полной, равновесной или оптимальной занятости 4 [Tobin J. Stabilization Policy: Ten Years After // Brookings Papers on Economic Activity. 1980. N 1].
2. Теория цикла
Ортодоксальная кейнсианская теория формировалась в тесной связи с развитием учения об экономическом цикле. В разработку учения внесли свой вклад такие известные экономисты, как Р. Харрод, П. Самуэльсон, Дж. Хикс, Э. Хансен. Этому вопросу, в частности, была посвящена работа Р. Харрода «Торговый цикл», вышедшая в 1936 г. В 1939 г. появилась статья П. Самуэльсона «Взаимосвязь между мультипликатором и принципом акселерации», в которой были представлены различные варианты взаимодействия мультипликатора и акселератора и которая стала своего рода классической для буржуазной политэкономии. После войны эта концепция находит дальнейшее развитие в работе Дж. Хикса «Развитие теории торгового цикла» (1950) и получает завершение в работе Э. Хансена «Экономические циклы и национальный доход» (1951).
Проблема циклов и кризисов появилась в буржуазной политэкономии задолго до Кейнса, но она не имела корней в ее базисных теориях. Так, большинство экономистов, писавших до Кейнса, исходили из закона Сэя, предполагая, что в капиталистической экономике нарушение равенства спроса и предложения может быть лишь случайным, а главное непродолжительным. Механизм цен в условиях свободной конкуренции, отсутствия вмешательства государства и профсоюзов должен восстанавливать нарушенное равновесие.
В «Общей теории занятости, процента и денег» проблема цикла как таковая отсутствовала* [Американский экономист Л. Метцлер заметил по этому поводу: «Неудивительно, что его вклад в теорию промышленных колебаний состоял больше в стимулах, которые он дал для работы других экономистов, чем в собственных разработках» (The New Economics/Ed. by S. Harris. N.Y., 1947. P. 437). Английский экономист Дж. Хикс писал: «Кейнсианская теория, несмотря на все то, что она сделала для нашего понимания экономических колебаний, вне всякого сомнения, оставила без объяснений по крайней мере один важный вопрос, и этот вопрос не более и не менее как сам экономический цикл» (Hicks J. А Contribution to the Theory of the Trade Cycle. Oxford, 1950. P. 1)]. Однако Дж. М. Кейнс высказал ряд соображений, определявших, по его мнению, причину кризисов. Этой причиной он считал падение предельной эффективности капитала, т.е. падение ожидаемой нормы прибыли на капитал по сравнению с текущей нормой процента.
Падение ожидаемой нормы прибыли на капитал Кейнс связывал также с царящей на рынках капитала, прежде всего на рынках ценных бумаг, неопределенностью и неизвестностью, которые способны вызвать внезапное распространение паники, пессимизма, потери веры в будущее под влиянием различных объективных и даже субъективных причин.
Однако дальнейшее развитие кейнсианской теории цикла оставило в стороне эту линию анализа и пошло в направлении уточнения и расширения теории эффективного спроса. Это давало возможность построить объяснение цикла на базе взаимодействия реальных макроэкономических компонентов, определяющих процесс воспроизводства в целом (совокупных доходов, расходов, инвестиций, сбережения, потребления, выраженных, как правило, в неизменных ценах). Именно данное направление анализа послужило основой для разработки ряда математических моделей экономического цикла. Отражая некоторые существенные взаимосвязи механизма воспроизводства, рассматриваемые модели в то же время оказались оторванными от таких важных аспектов цикличности капиталистического воспроизводства, как воздействие на него денежной и финансовой структуры. Это впоследствии дало основание для особенно острой критики кейнсианской теории цикла с самых различных позиций, в том числе и сторонниками Кейнса.
Таким образом, возникнув на базе идей Кейнса, кейнсианская теория цикла развивалась дальше более или менее самостоятельно.
Что же нового внесено в анализ этой проблемы кейнсианцами?
Во-первых, перенесение центра тяжести теоретического исследования с проблемы кризиса как такового на более широкую проблему цикла вообще. Было признано, что кризисы – неизбежное явление в развитии капиталистической экономики и опасны не только они сами, но и перегрев конъюнктуры с неизбежными для него инфляционными тенденциями, подготавливающими кризис. Для кейнсианцев кризисы не являются ни случайностью, ни результатом ошибок в экономической политике, ни последствием затруднений денежного характера. Циклические колебания, по их мнению, внутренне присущи капиталистическому производству.
Во-вторых, кейнсианцы пытались связать концепцию цикла с теорией длительных тенденций (трендов) в развитии капиталистической экономики, которые определяют продолжительность и глубину отдельных фаз цикла в различных исторических условиях.
В-третьих, для кейнсианцев характерно стремление искать причины неустойчивости и циклических колебаний в особенностях воспроизводственных связей, а не во внешних нарушениях экономической системы или в изменениях цен. Изменение эффективного спроса определяет движение фактического производства и его отклонения от потенциально возможного уровня.
Кейнсианская теория цикла (так же как и модели, которые на ее основе возникли) включала в себя четыре главных компонента: факторы, определяющие инвестиционный спрос (инвестиционная функция); факторы, определяющие потребительский спрос (функция потребления); понятия мультипликатора и акселератора, с помощью которых инвестиции и потребление связываются с движением национального дохода.
«Работу» такой кейнсианской модели можно проиллюстрировать на одном из примеров, приводимых Э. Хансеном 5 [См.: Хансен Э. Экономические циклы и национальный доход. М., 1959. С. 246] (см. табл. 1). Предполагается, что величина прироста автономных инвестиций постоянна (At, 2-я. колонка), прирост потребления представляет собой устойчивую долю прироста дохода предыдущего периода (С - 2/3 Yt, 3-я колонка), производные инвестиции равны приросту потребления, умноженному на акселератор (It = 2 (Ct– Ct-1, 4-я колонка), а их сумма в каждый последующий период определяет величину прироста национального дохода (Yt=At + Ct + It 5-я колонка). Кроме того, предполагается, что объем производных дезинвестиций, т.е. сокращение чистых капиталовложений, обусловленное снижением потребления, не превышает 10 единиц.
Таблица 1. Взаимодействие мультипликатора и акселератора
Этот формальный пример показывает, что замедление прироста национального дохода возникает потому, что на потребление в каждом периоде расходуется лишь часть предшествующего дохода, в результате чего прирост потребления постепенно замедляется. Эта своеобразная динамика потребления усиливается действием акселератора: пока прирост потребления имеет положительное значение, акселератор порождает производные инвестиции, замедляющие снижение национального дохода. Когда же начинается сокращение потребления (которое в свою очередь является результатом замедления роста национального дохода), акселератор начинает действовать с удвоенной силой в отрицательном направлении, вызывая снижение чистых инвестиций и усиливая сокращение национального дохода. Но так как снижающийся национальный доход будет вызывать меньшее сокращение потребления, то постепенно падение потребления замедлится, в какой-то момент примет положительное значение, и механизм мультипликатора – акселератора заработает в обратном направлении.
В механизме цикла, описываемого Э. Хансеном, несомненно, присутствуют технико-экономические взаимосвязи, возникающие в процессе циклического воспроизводства. В то же время эти связи «оголены», «очищены» от особенностей и противоречий капиталистической экономики, и поэтому кейнсианская теория цикла оказалась весьма далекой от убедительного объяснения его природы. Констатируя наличие объективной связи между ростом личного потребления и производных инвестиций (принцип производного спроса), кейнсианские теоретики цикла игнорируют тот факт, что указанная связь не осуществляется прямо и непосредственно; ее механизм опосредуется возникновением противоречий между производством и потреблением.
Упрощенно изображают кейнсианцы и причины сокращения автономных (обусловленных ростом населения, техническими открытиями и др.) инвестиций. А ведь от размера этих вложений зависит интенсивность и продолжительность фазы подъема. Предполагается, что сокращение и автономных инвестиций происходит плавно в результате снижения ожидаемой нормы прибыли. В действительности же это движение, как правило, не носит плавного характера. Сокращение капиталовложений обычно само оказывается результатом кризиса, итогом разрыва между расширением производственных возможностей, вызванным бурной инвестиционной деятельностью в период бума, и более медленным ростом конечного потребления. Упрощенность кейнсианской теории экономического цикла проявляется также в игнорировании ряда факторов, влияющих на конкретные формы цикла. Особенно нереалистичной оказалась предпосылка устойчивости цен, согласно которой в ходе цикла изменяется лишь уровень реального национального дохода. Если и происходит изменение цен, то им можно пренебречь в теоретическом конструировании краткосрочных процессов. В этом вопросе кейнсианская теория цикла и основанная на ней практика антициклического регулирования допустила серьезный просчет. Развитие инфляции, непрерывное увеличение цен даже в период существования незанятых производственных мощностей и значительной безработицы, «нестандартное» поведение инвестиций в этих условиях – все это вызвало еще в 60-х годах критику ортодоксальной кейнсианской теории цикла и фактический ее крах в 70-е годы.
3. Теория экономического роста
Послевоенное развитие экономической теории ознаменовалось еще одним важным процессом: появилась кейнсианская теория экономического роста, основные предпосылки которой были сформулированы независимо друг от друга английским экономистом Р. Харродом и американским экономистом Е. Домаром* [Попытки приспособить теорию Кейнса к анализу проблем длительного роста были предприняты еще в конце 30-х годов. В 1939 г. Р. Харрод в одной из своих статей сформулировал основные принципы теории экономической динамики. В 1948 г. вышла имевшая огромный успех книга Р. Харрода «К теории экономической динамики», почти одновременно в США появились статьи Е. Домара, в которых были высказаны сходные идеи (Domar E. Essays in the Theory of Economic Growth. N.Y., 1957)]. «Модели роста Е.Д. Домара и Р.Ф. Харрода, – пишет американский исследователь Д. Хэмберг, – представляют первую попытку обобщить процессы, рассматриваемые в рамках кейнсианской модели, распространив их с краткосрочного периода на долгосрочный. В модели Кейнса рассматриваются условия формирования равновесного уровня национального дохода, тогда как в моделях, предложенных Домаром и Харродом, изучается совокупность условий, обеспечивающих равновесный или устойчивый темп роста национального дохода» 6 [Современная экономическая мысль. М., 1981. С. 485].
Теория экономического роста выдвинула две группы проблем: проблему факторов, определяющих потенциально возможный темп роста национального дохода в долговременном плане, и проблему условий, от которых зависит устойчивость этого темпа как в долгосрочной, так и в краткосрочной перспективе.
Проблема устойчивости, а вернее, неустойчивости динамического равновесия, неспособности экономического механизма автоматически приводить в соответствие фактические темпы роста с потенциально возможными является центральной для кейнсианской теории экономического роста.
Проблема роста рассматривается в кейнсианских моделях, как правило, на базе анализа, основанного на соотношении сбережений и инвестиций (saving-investment analysis). Для обозначения части национального дохода, предназначенного и использованного для накопления, употребляются два термина – сбережения (S) и инвестиции (I). По итогу за определенный период сбережения и инвестиции равны. Но если от статического анализа перейти к динамическому, то эти два термина будут обозначать несколько разные вещи: сбережением называется та часть национального дохода, которая сегодня не потреблена и предназначена для капиталовложений, а инвестициями – та часть непотребленного национального дохода (сбережения), на которую будет предъявлен производительный спрос завтра. Следовательно, когда речь идет о равенстве или неравенстве сбережений и инвестиций, то обычно сравниваются не действительные величины, а действительная величина с предполагаемой, предложение со спросом. Фактические сбережения могут быть больше или меньше предполагаемых инвестиций. Разница между ними характеризуется изменением товарных запасов, степенью недогрузки производственных мощностей, изменением занятости и, наконец, темпов роста. Равенство сбережений и инвестиций, таким образом, характеризует состояние динамического равновесия. Превышение сбережений над предполагаемыми инвестициями ведет к росту запасов, недогрузке, безработице, характеризующим сокращение производства. Превышение инвестиционного спроса над сбережениями, напротив, будет означать чрезмерный рост, сопровождающийся ростом цен.
В качестве примера рассмотрим уравнения роста Харрода, основанные на предпосылке о равенстве сбережений и инвестиций. Харрод начинает свои рассуждения с уравнения, имеющего форму простого трюизма GC = S, где G – темп роста национального дохода, С – прирост капитала, деленный на прирост национального дохода, S – доля сбережений в национальном доходе.
Левая часть этого равенства выражает долю чистых инвестиций в национальном доходе, определяемую темпом роста национального дохода и коэффициентом капитал-продукт; правая часть – долю сбережений в национальном доходе.
Все величины относятся к одному и тому же прошедшему периоду (ex post), и поэтому указанное равенство требует никаких специальных условий для осуществления.
От этой формы уравнения Харрод переходит к форме, которая, по его словам, выражает «равновесие непрерывного поступательного движения» 7[Харрод Р. К теории экономической динамики. М., 1959. С. 121]: GwCr=S, в которой толькоo одна величина относится к прошлому и является данной – это S. Левая часть уравнения определяется требуемыми величинами; Cr – это величина капитала, необходимая для создания 1% прироста национального дохода. «Если трюистическое уравнение содержало член (C), определяемый в плане ex post и выражающий количество капитальных благ, фактически производимых за каждый период, то Cr представляет собой категорию равновесия, выражающую потребность в новом капитале» 8 [Harrod R. Economic Essays. L., 1952. P. 265].
Gw – это тот необходимый темп роста, который делает правую часть уравнения равной левой, т.е. делает величину накопления ex post равной величине сбережений. Харрод называет его гарантированным темпом роста.
Динамическое равновесие, обеспечиваемое гарантированным темпом роста, означает полное использование существующих производственных мощностей и сохранение устойчивой нормы прибыли для капиталистов. Харрод приходит к выводу, что темп роста, обеспечивающий динамичное равновесие (Gw), должен быть постоянным. Этот вывод базируется на двух посылках: на предположении постоянства доли сбережений в национальном доходе (S) и на предположении постоянства требуемого капитального коэффициента (Cr). Поскольку Gw = S/Cr, формула с. 24 а числитель и знаменатель постоянны, то и Gw постоянно.
«Единственная гарантированная линия роста, – пишет Харрод, – определяется совместно склонностью к сбережениям и количеством капитала, требуемого техническими и другими условиями на единицу увеличения продукции. Только в том случае, если предприниматели придерживаются этой линии развития, они обнаруживают, что в целом их производство в любой период не будет ни избыточным, ни недостаточным» 9 [Ibidem].
Харрод не уделяет особого внимания причинам, определяющим постоянство капитального коэффициента, хотя оно и играет важную роль в его концепции. Он просто исходит из предпосылки о нейтральном характере технического прогресса.
Анализ кратковременных, или циклических, колебаний Харрод основывает на сравнении своего фундаментального уравнения (GC = S), характеризующего фактический темп роста, с уравнением динамического равновесия (GwCr=S). Первое уравнение, как уже было показано, удовлетворяется в любом случае независимо от фазы экономического цикла. Второе же требует для сохранения определенного темпа роста соответствующего уровня капиталовложений на единицу прироста продукции. Если фактический темп роста (G), рассуждает Харрод, начнет повышаться, то, предполагая, что S не увеличилось немедленно в той же пропорции, величина C будет снижаться. Она окажется ниже нормативной величины Cr. Результатом явится нехватка капитальных товаров – сырья, материалов и оборудования, что послужит побудительным мотивом для еще большего повышения фактического темпа роста. В итоге экономика будет все больше отклоняться от устойчивой линии развития. Те же самые явления, только противоположного характера, возникнут, по мнению Харрода, в условиях понижения фактического темпа роста ниже гарантированного. «Вокруг линии развития, которая, если придерживаться ее, только одна дает удовлетворение, работают центробежные силы, заставляя систему все дальше и упорнее отклоняться от требуемой линии развития» – к кому выводу приходит Харрод 10 [Харрод Р. Указ. соч. С. 126].
Харрод подчеркивает, что фактический темп роста определяется в результате проб и ошибок множества людей и лишь случайно может совпадать с уровнем гарантированного темпа роста. А всякое отклонение чревато еще большими отклонениями от динамического равновесия.
Для анализа природы циклических колебаний, продолжительности тех или иных фаз цикла, по мнению Харрода, имеет большое значение не только отношение фактического темпа роста к гарантированному (G и Gw), но и отношение гарантированного темпа роста к естественному (Gw и Gn).
Естественный темп роста – это темп, который допускается ростом населения и соответствующим ему предложением рабочей силы и техническими условиями производства. Если гарантированный темп выражает линию «предпринимательского равновесия» и не исключает «вынужденной безработицы», то естественный темп предполагает полную занятость не только производственных, но и человеческих ресурсов. Отклонения Gw от Gn будут характеризовать либо состояние хронического избытка рабочей силы, либо, напротив, хронического ее недостатка. Харрод ставит следующий вопрос: существуют ли в капиталистическом обществе силы, которые бы автоматически уравнивали гарантированный и естественный темпы роста, другими словами, существуют ли силы, автоматически поддерживающие динамическое равновесие в соответствии с требованиями основных условий? Поскольку главным параметром темпа роста, зависящим от воли людей, являются сбережения, то исследование этого вопроса сводится к исследованию динамики сбережений. Имеются ли факторы, автоматически стимулирующие такой размер сбережений, который соответствовал бы величине сбережений, определяемых требованиями сбалансированного роста? Харрод отвечает на этот допрос отрицательно.
Непосредственной связи между изменениями процента и ростом дохода, с одной стороны, и величиной сбережений – с другой, по его мнению, не существует. Отсюда следует, что действительные сбережения могут в течение, длительного времени отклоняться от тех, которые необходимы для оптимального использования имеющихся ресурсов, а гарантированный темп роста будет отклоняться от естественного. Причем нет никаких автоматических регуляторов, которые бы побуждали к восстановлению этого равенства.
Английский экономист У. Элтис, подробно анализирующий модель Харрода, приходит к тому же выводу: «Поскольку многие решения относительно сбережений не связаны с инвестиционными возможностями, Gn и Gw будут совпадать лишь в порядке счастливой случайности. Нет надежды и на то, что Cr и S будут естественно изменяться так, чтобы уравнять их. Предпосылкой непрерывного роста в условиях полной занятости и отсутствия чрезмерного спроса на рабочую силу является то, что правительство будет уравнивать Gw и Gn, изменяя Cr путем регулирования государственных инвестиций или изменяя S через бюджет» 11[Eltis W.A. Economic Growth. L., 1966. P. 97].
Модели динамического равновесия Харрода и других кейнсианских теоретиков роста можно рассматривать как первый шаг в анализе воспроизводственных взаимосвязей. Но они слишком упрощены, чтобы иметь серьезное практическое значение.
Крайним упрощением является, например, учет только одного фактора роста национального дохода – капиталовложений. Игнорируются в этих моделях такие важные факторы, как увеличение загрузки существующих производственных мощностей, улучшение организации производства, рационализация, не связанная с большими капитальными затратами, и т.п. В этом – одна из причин, почему дальнейшее развитие анализа воспроизводственных взаимосвязей пошло в направлении разработки многофакторных моделей экономического роста (на базе производственных функций). Рассматриваемые модели отличаются чрезвычайно высоким уровнем агрегирования. Для расширенного же воспроизводства важно соблюдение не только стоимостных пропорций, но и вещественных, а это предполагает анализ структуры используемых в модели совокупных величин.
4. Концепция макроэкономической политики
50 – 60-е годы ознаменовались неуклонным укреплением кейнсианской веры в возможность решения противоречий капиталистического воспроизводства с помощью экономической политики государства. Масштабы государственного регулирования расширялись. Экономическая теория в этот период получила всеобщее признание, освящая своим научным авторитетом практику государственного вмешательства в экономику. Произошел многосторонний процесс «огосударствления экономической науки», который проявился в массовом привлечении академических экономистов на службу в государственные и полугосударственные учреждения, осуществляющие экономическую экспертизу; в возникновении различного рода «мозговых центров», ставших пунктами трансформации теоретических идей в практические рекомендации правительству. Неоклассический синтез сформировал основу кейнсианской концепции макроэкономической политики, сочетающей идею бюджетного регулирования с кредитно-денежной политикой. П. Самуэльсон писал в своем учебнике «Экономика»: «Неоклассический синтез: с помощью соответствующей кредитно-денежной и фискальной политики наша система смешанного предпринимательства может избежать эксцессов бума и резкого спада, может рассчитывать на здоровый прогрессивный рост. Поскольку это фундаментальное положение понято, парадоксы, которые лишали старые классические принципы, имевшие дело с мелким масштабом «микроэкономики», значительной степени их применимости и ценности, – эти парадоксы теряют теперь свою остроту. Короче говоря, овладение современным анализом определения уровня дохода в подлинном смысле утверждает основные классические принципы ценообразования; и теперь экономист может с основанием заявить, что широкое расхождение между микроэкономикой и макроэкономикой преодолено» 12 [Самуэльсон П. Экономика: Вводный курс. М., 1964. С. 396].
Кейнсианская концепция макроэкономической политики предполагала выбор такой траектории экономического роста, которая позволила бы достичь компромисса нескольких целей: высокого уровня занятости и низких темпов инфляции, экономической стабильности и высоких темпов роста, равновесия платежного баланса и стабильного валютного курса. Приоритетную роль в этом многоугольнике целей играли занятость, стабилизация экономического цикла и высокие темпы роста.
Эти цели экономической политики, а также собственно кейнсианские представления о механизме функционирования экономики, согласно которым последняя реагирует на изменение денежного спроса скорее изменением реального уровня производства, чем изменением цен (это убеждение подкреплялось на первых порах слабостью инфляционных тенденций), а также популярность увеличения расходов, особенно социальных, – все это обусловило и смысл кейнсианской макроэкономической политики. В ней первостепенную роль должны были играть налогово-бюджетное и кредитно-денежное регулирование, дополняющие друг друга.
Формирование кейнсианской концепции макроэкономической политики включало три основных момента: преодоление идеи сбалансированности государственного бюджета как главного критерия мудрой бюджетной политики, разработку теории дефицитного финансирования государственных расходов и новое понимание роли кредитно-денежного регулирования как инструмента, поддерживающего бюджетную политику.
Преодоление идеи сбалансированного бюджета с самого начала было тесно связано с развитием концепции встроенных стабилизаторов экономики, роль которых, как предполагалось, способны выполнить прогрессивная система налогообложения и социальные выплаты государства, особенно пособия по безработице. С их помощью размер совокупного спроса способен автоматически сжиматься или расширяться в зависимости от фазы экономического цикла в направлении, противоположном движению конъюнктуры. Концепция встроенных стабилизаторов означала отказ от необходимости балансировать бюджет каждый год и переход к принципу балансирования бюджета на протяжении цикла, когда избыток в период подъема мог компенсировать дефицит, возникший в условиях кризиса.
Однако механизм встроенных стабилизаторов для кейнсианцев оказался далеко не достаточным инструментом стабилизации экономики, а тем более стимулирования высокой занятости и роста. Идеи манипулирования налоговой системой, широкого использования государственных расходов и бюджетных дефицитов в целях достижения потенциально возможных темпов экономического роста все более настойчиво пробивали себе дорогу, пока не получили всестороннего обоснования в новых теориях дефицитного финансирования экономики. Согласно этим теориям, критерием желательного и допустимого роста бюджетного дефицита должен был служить бюджет, доходы и расходы которого рассчитаны при условии полной занятости и полного использования производственных возможностей, т.е. соответствуют потенциально возможному выпуску продукции.
Именно такой уровень, по мнению авторов и сторонников этой концепции, должен был определять границы «нормальных» государственных расходов и доходов.
Эту идею подчеркивал, например, известный кейнсианец А. Оукен. «Концентрация внимания на разрыве между потенциально возможным и фактическим производством дала новый масштаб для оценки функционирования экономики, заменив собой дихотомный стандарт экономического цикла, согласно которому подъем – это хорошо, а рецессия – это плохо. Это новое мерило в свою очередь усилило активность экономической политики: до тех пор, пока экономика не реализует свой потенциал, необходимы улучшения, и правительство ответственно за их осуществление» 13 [Okun A. M. The Political Economy of Prosperity. Washington, 1971. P. 3; Idem. Economics for Policymaking: Selected Essays of Arthur M. Okun / Ed. by J.A. Pechman. Cambridge (Mass.); L., 1983].
Так в концепции регулирования экономического роста на передний план выступили потенциально возможные темпы. Они приобрели характер глобального ориентира в смене курсов экономической политики. Предполагалось, что если имеется разрыв между фактическими и потенциально возможными темпами роста, то этот разрыв должен стать объектом антициклической политики. В этой ситуации считалось достаточным регулировать эффективный спрос в соответствии с кейнсианскими рецептами компенсационной антициклической политики государства. Если же ставится задача увеличения темпов роста сверх потенциально возможных, то здесь нужна иная политика – политика экономического роста в узком смысле слова, затрагивающая те звенья экономической системы, которые определяют уровень ее производственных возможностей, и направленная на рост предложения. Эту точку зрения четко сформулировал в свое время Э. Денисон. Он писал: «Абсолютно необходимо проводить различия между: 1) ростом «потенциального» производства нации, ее способностью производить товары и услуги и 2) изменениями в отношении фактического производства к «потенциальному». Первое зависит от изменений количества и качества имеющихся труда и капитала, прогресса знаний и тому подобных факторов, в то время как последнее определяется главным образом отношением между совокупным спросом и потенциальным производством» 14 [Denison E. The Sources of Economic Growth in the United States and Alternatives before Us. N.Y., 1962. P. 3 – 4].
Разрабатывая концепцию дефицитного стимулирования экономики, кейнсианские теоретики исходили из того, что бюджетный дефицит способен порождать два экономических эффекта. Один из них – краткосрочный эффект расширения денежного спроса, который в свою очередь может вызвать рост производства (реальный эффект) и рост цен (инфляционный эффект). Предполагая, что дефицитное финансирование осуществляется в условиях неполной занятости и недогрузки производственных мощностей, они считали, что реальный (или производственный) эффект будет преобладать над инфляционным. Другой эффект – долгосрочный, эффект замещения, когда государственный спрос на денежные ресурсы, порожденный бюджетным дефицитом, замещает частный спрос, сокращает частные капиталовложения и таким образом в конечном счете препятствует росту производства. Кейнсианские теоретики полагали, что это возможное вытеснение может быть компенсировано тем реальным эффектом роста производства в условиях неполной занятости, о котором сказано ранее. Важна была и роль так называемой согласованной кредитно-денежной политики, которая должна была предотвратить «вытеснение» частного капитала соответствующей политикой поддержания низких процентных ставок и финансирования бюджетного дефицита путем расширения денежного предложения.
Кейнсианская концепция макроэкономической политики распахнула двери для более экспансионистской кредитно-денежной политики, направленной не столько на охрану стабильности денежной системы, сколько на стабилизацию экономического роста в целом.
Однако уже на рубеже 60 – 70-х годов обнаружились просчеты кейнсианской концепции экономического регулирования, которые в конечном счете привели к ее дискредитации и к кризису кейнсианства в целом. Эти просчеты состояли в недооценке опасности развития инфляции, в переоценке реального эффекта дефицитного финансирования. Хроническая инфляция, усилившаяся в 70-х годах, рост структурного компонента бюджетного дефицита, выход на первый план задачи антиинфляционного регулирования резко сузили возможности проведения традиционно кейнсианской политики стабилизации и стимулирования экономического роста. К тому же становилось все более очевидным, что сама стратегия государственного регулирования, в особенности ее методы, ориентированные на управление спросом, перестала соответствовать новым условиям, порожденным современным этапом НТР, растущими масштабами интернационализации экономики и обострением конкуренции. Фокус экономических проблем сместился с условий реализации на условия предложения (производства). Интернационализация, расширение экономических связей увеличили роль рыночных стимулов в развитии производства. В то же время само разрастание государственного аппарата, его бюрократизация стали важным фактором падения экономической эффективности. Огромные масштабы перераспределения национального продукта через бюджетные системы, увеличение дефицитов и связанное с этим усиление налогового бремени обернулись серьезным тормозом функционирования экономики, основанной на рыночных принципах.
В коллективной работе американских экономистов, изданной под редакцией М. Фелдстайна, например, говорилось: одной из главных, если не главной причиной неудач в экономике является усиление роли государства. Ошибки правительства в кредитно-денежной политике сыграли свою роль в усилении нестабильности производства и в ускорении инфляции. Меры государственного регулирования привели к снижению темпов роста производительности труда и ослаблению внимания к НИОКР. Налоговая политика и разбухание социальных программ оказали негативное воздействие на норму личных сбережений и производственного накопления 15 [The American Economy in Transition / Ed. by M. Feldstein. Chicago, 1980].
Кризис кейнсианской макроэкономической политики вызвал острую критику всей ортодоксальной экономико-теоретической системы – неоклассического синтеза. Ей стали приписывать все подлинные и мнимые причины неудач экономического развития. В этой обстановке кейнсианство быстро утратило свои позиции не только в качестве ведущего теоретического направления, но и как основание для выработки экономической политики. На передний план выдвинулись новые школы, исходной идеей которых является либеральная доктрина рыночного саморегулирования экономики при ограниченных формах вмешательства государства. Само кейнсианство как направление вступило в фазу глубокой переоценки собственных основ, завершив таким образом определенный исторический цикл своего развития. В то же время – и это следует подчеркнуть – многие его теоретические достижения, прежде всего аналитический аппарат, вошли в арсенал мировой экономической науки, став ее органической частью.