ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАНОРАМА

М. С. Черкасова

КУБЕНО-ЗАОЗЕРСКИЙ КРАЙ В XIV-XVI ВЕКАХ

      Современные районы Вологодской области, расположенные к северу от областного центра (Сокольский, Усть-Кубинский, Харовский, Сямженский), во времена Средневековья составляли Кубено-Заозерский край. Его история, особенно в XIV—XVI столетиях, нуждается в специальном исследовании, письменными источниками для которого должны послужить летописи, жития святых, другие литературные памятники, различные поземельные акты, родословцы, монастырские описи и синодики, писцовые и переписные книги, картографические и землеустроительные материалы. В предлагаемой статье, построенной в виде нескольких тематических очерков, будет лишь намечено дальнейшее более углубленное изучение этой местности в связи с общерусскими социально-политическими и экономическими процессами XIV— XVI веков.
      Кубено-Заозерский край в XIII столетии являлся частью Северо-Восточной Руси и был связан с Ростовским, Белозерским и Ярославским княжествами. Возникновение здесь владений ярославских князей, по-видимому, объясняется женитьбой в 1278 году князя Михаила Глебовича Белозерского (сына первого белозерского князя Глеба Васильковича) на дочери ярославского князя Федора Ростиславича Черного[1]. В том же году в ходе политической борьбы князь Михаил Глебович утратил, а в 1286 году вернул себе часть белозерских владений. После смерти князя Михаила Глебовича в 1293 году на Белоозере утвердился князь Дмитрий Борисович Ростовский[2].
      В XIV веке район, расположенный к югу от Кубенского озера, осваивался великими князьями Владимирскими, происходившими из Тверского, а затем Московского дома. В монографии В. А. Кучкина высказано предположение о том, что еще при Иване Калите московские владения в районе Вологды были расширены, что вызвало недовольство великого ярославского князя Василия Давыдовича (Грозные Очи) и белозерского князя Романа Михайловича[3].
      Усилению московского влияния в крае способствовало раннее проникновение сюда землевладения митрополичьей кафедры. Началось оно при митрополите Петре. В «Сказании Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре», как заметил Г. М. Прохоров, при описании прихода Василия II в 1446 году обитель названа во имя Спаса, Пречистые Богородицы и чудотворца Петра. Это может указывать на наличие здесь церкви (либо придела), посвященной митрополиту Петру, получившему в 1447 году общерусскую канонизацию. Действительно, опись 1670 года отметила придел митрополита Петра к главному монастырскому храму Спаса-Преображения. В той же описи упомянуто несколько икон с его изображением, в том числе «образ стоящий ветох»[4].
      Ретроспективное подтверждение нашему предположению находим в жалованной грамоте митрополита Даниила крестьянину Д. Новикову 3 апреля 1527 года. Тот мог приглашать на поселение новых жильцов в деревни Воскресенской трети (Вондошскую, Фетиньинскую и другие), в пределах которых «збиралась слобода» — территория повторного земледельческого освоения, поскольку «те старые деревни от меженины позапустели». Крестьянину запрещалось какое-либо отчуждение на сторону полученных от митрополита земель: ни окняжить, ни обоярить, ни продать, ни заложить, ни по душе дать, ведь эти земли, леса и воды являлась извечными домовыми Пречистой Богородицы и великих чудотворцев Петра, Алексея и Ионы[5].
      Упоминание первым митрополита Петра подтверждает наше предположение о том, что именно при нем Московская митрополичья кафедра стала обзаводиться землями в Кубено-Заозерье, и митрополит Даниил спустя 200 лет об этом знал. Мы видим также, что хозяйственное освоение края шло длительным и тяжелым путем, затруднялось всякого рода «межениной», — это и татарские набеги, и княжеские усобицы в период феодальной войны, и острая политическая борьба, и сложные природно-климатические условия.
      В ходе обострения московско-новгородских отношений в 1397 — 1398 годах новгородцы захватили два Белозерских городка, Кубенские волости, разграбив также ближайшие окрестности Вологды. Ранее всего под контроль Москвы в Заозерье попадает, по-видимому, волость Ухтюшка (к северо-востоку от Кубенского озера — по нижнему течению реки Уфтюги). Как купля она упоминается в трех духовных грамотах Василия I с 1406/07 года[6]. Возможно, куплена она была Василием I у князя Федора Васильевича Ярославского в первые годы XV века. В древнейших сохранившихся писцовых книгах Вологодского уезда Ф. Ф. Липятина 1502 — 1503 годов волость Уфтюга была отнесена к Воскресенской трети, и в ней отмечены две церкви на великокняжеских землях — Спаса и Дмитрия Страстотерпца[7]. Помимо черных земель, писцы указали в Воскресенской трети девять деревень Спасо-Каменного монастыря (не назвав их конкретно), одну деревню митрополичьего Спасского монастыря на Вондожском озере и монастырь Спаса-Преображения.
      Приведем факты из истории той части Заозерья, которая раньше всего потеряла свою самостоятельность и была присоединена к Москве. До 1446 года она принадлежала младшей ветви ярославских князей.

Кубенское Заозерье в период феодальной войны

      В. А. Кучкин считает, что владения ярославских князей на Кубене близ Кубенского озера формировались уже в первой половине XIV века, но процесс этот остается неясным[8]. Земли, прилегающие с юга к Кубенскому озеру и к низовьям реки Кубены на восток от озера, входили в уделы внуков великого ярославского князя Василия Давидовича Грозные Очи — Дмитрия Васильевича Заозерского и Дмитрия Романовича, давшего начало князьям Деевым (см. схему на с. 53). Дмитрий Заозерский княжил приблизительно в 1402 — 1436 годах, а центром его удела в литературе считается село Устье, недалеко от впадения реки Кубены в Кубенское озеро. В опубликованном Г. М. Прохоровым «Житии Иоасафа Каменского» сообщается прозвище князя Дмитрия Заозерского — Меньшой, имя его жены — Мария, а также отмечается, что Дионисьево-Глушицкому и Александро-Куштскому монастырям князь Дмитрий «села и деревни подаде многи на прекормление братии»[9]. Какие именно земли Дионисьево-Глушицкий монастырь получил от князя Дмитрия Заозерского, трудно сказать. Для этого весь известный по сотным и писцовым книгам состав монастырской вотчины следует дифференцировать на отдельные части, сложившиеся в результате пожалований московских, бохтюжских и заозерских князей. Это требует специальных изысканий. В вотчину же Александро-Куштского монастыря, судя по общей жалованной грамоте царя Михаила Федоровича 1623 года и писцовым книгам 1620-х годов, входили сельцо Колябино, ряд деревень на речке Неюче (современное название — Неюг) — Лавы, Кулигина, Горка, пустоши Спасская, Каблукова, Соколова, займище Голодеево. Располагались они в Закуштской волости Сям-женской трети Вологодского уезда. Некоторые из них упомянуты в «Житии Александра Куштского» 1575 года[10].
      Драматические события произошли в уделе князя Дмитрия Васильевича Заозерского в 1435 году, когда коалиция Василия II и Дмитрия Шемяки боролась против князя Василия Юрьевича Галицкого. После пленения на Вологде великокняжеских воевод князь Василий Юрьевич попытался прорваться через Заозерье в Новгород, однако князь Дмитрий Васильевич ему в этом воспрепятствовал. Был тяжелый бой в районе села Устья, в результате которого, как говорится в Типографской летописи, «много же людей заозерян ... избьено бысть»[11]. В этой обстановке князь Василий Косой взял в плен на Волочке Славенском жену князя Дмитрия Заозерского с дочерью и снохами, а также «имение его все взял, а князь Федор (старший сын Заозерского князя. — М. Ч.) утекл». В Ермолинской летописи находим рассказ о противодействии князя Федора (тоже названного Заозерским) Василию Косому: «...прииде на него изгоном князь Федор Дмитриевич За-озерскы со многими людми», но Косой «поби и посече многых»[12]. А. А. Зимин полагает, что в передаче Ермолинской летописью событий 1435 года князь Дмитрий Заозерский ошибочно отождествлен с его сыном Федором Дмитриевичем[13].
      Хронология и обстоятельства деятельности князя Дмитрия Заозерского и его сыновей (Федора, Семена и Андрея) нуждаются в дальнейшем уточнении. В «Житии Иоасафа Каменского» читаем о мученической гибели князя Дмитрия во время нашествия татар и погребении его в Ярославле, но дата этого события не сообщается. И. Верюжский считал, что князь Дмитрий погиб в битве с татарами на Тутовой горе под Ярославлем в 1429 году[14]. В таком случае князь Дмитрий Заозерский не мог быть современником феодальной войны 1430-х — начала 1450-х годов. Нам представляется, что смерть его имела место в промежутке времени от 1436 до 1440 года (последний год указан также А. В. Экземплярским). Нашему предположению соответствует и реконструируемая на основе «Сказания Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре» и «Жития Иоасафа Каменского» хронология жизни младшего сына князя Дмитрия Заозерского — Андрея (инока Иоасафа): родился не позднее 1436 года, поскольку двенадцати лет пришел в Спасо-Каменный монастырь (значит, около 1436 года его отец еще был жив, а в 1448 году отца уже не было в живых и осиротевший подросток избирает для себя монашество), а через пять лет, 10 сентября 1453 года, Андрей-Иоасаф скончался.
      Со старшим сыном князя Дмитрия Васильевича Заозерского, Федором Дмитриевичем Заозерским, умершим бездетным, можно связать одно упоминание, касающееся земельного пожалования Василием II и каким-то князем Федором наволока Дулепова на реке Пучкасе, недалеко от Кубенского озера, вологодской церкви Василия Кесарийского. Сведение об этом содержится в опубликованной дважды грамоте удельного вологодского князя Андрея Меньшого попу вологодской церкви Василия Кесарийского Козьме. Грамота сохранилась в столбцах Поместного приказа 1631 года. В показаниях причта 1631 года говорилось, что данный наволок до князя Андрея Меньшого Васильевской церкви жаловали его отец Василий II и какой-то князь Федор (Дмитриевич Заозерский?), затем — Иван III и Иван IV, а благословляли эти пожалования московские митрополиты Иона (1448—1461), Феодосии (1461 - 1464), Филипп (1464-1473) и Геронтий (1473- 1489)[15].
      Приведенные данные позволяют связать район реки Пучкас, вытекающей из Кубенского озера с южной стороны, с уделом князя Федора Дмитриевича Заозерского. По дате избрания митрополита Ионы (декабрь 1448 г.), имя которого стоит первым в ряду благословлявших данное дарение церковных иерархов, пожалование Василием II наволока Дулепова церкви Василия Кесарийского в Вологде можно отнести ко времени не ранее декабря 1448 года. В этот момент названной землей князь Федор Дмитриевич, скорее всего, уже не распоряжался. Сам же он мог сделать такое дарение, по крайней мере, после 1436 и до 1448 года. Правда, известен и другой князь по имени Федор — это Федор Васильевич, представитель старшей линии ярославских князей, владевших землями к востоку от Кубенского озера, но по расположению наволока Дулепова в районе Пучкаса считаем более правдоподобным отнести данное дарение вологодской церкви Василия Кесарийского именно к князю Федору Дмитриевичу Заозерскому.
      В летописной редакции родословных книг имеется краткая запись о том, что другой сын князя Дмитрия Заозерского, Андрей, женился на дочери князя Ивана Дея, получив в приданое Кубену, — «и взял у него Кубену князь великий»[16]. По своему месту на генеалогическом древе ярославского рода Иван Дей приходился внуком князю Роману Васильевичу, который, следовательно, когда-то владел Кубеной. Данный брак означал соединение двух сравнительно небольших княжеств — Кубенского и Заозерского. В. Б. Кобрин (а еще ранее И. Верюжский) склонен был относить известие о женитьбе князя Ивана Дея не к князю Андрею (в дальнейшем иноку Иоасафу), а к Семену Дмитриевичу Заозерскому[17]. Другого мнения придерживался А. А. Зимин, полагавший, что Кубену у князя Ивана Дея взял в качестве приданого именно князь Андрей Дмитриевич, а затем она была отобрана у него Василием II[18]. В «Житии Иоасафа Каменского» глухо говорится о его недолгом по времени и бездетном браке, но имя и происхождение супруги не указано. Скорее всего, этот брак (обручение?) был заключен в раннем возрасте. Данное обстоятельство позволяет отодвинуть рождение князя Андрея на срок до 1436 года. И. Верюжский предполагал, что Андрей-Иоасаф появился на свет около 1429 года, незадолго до гибели его отца князя Дмитрия Заозерского, постригся не в 12, а в 19 лет и умер не в 17 лет, а в 24 года[19]. При таком расчете лет допустимо предположить, что к 19 годам князь Андрей успел и жениться, и овдоветь, оставшись бездетным, после чего постригся в монахи. В описи Спасо-Каменного монастыря 1670 года описана гробница князя-инока, упомянуты принадлежащая ему книга и несколько икон с его изображением[20] (рис. 1).
      Объединение Кубенского и Заозерского уделов для местных князей не имело большого значения, поскольку более сильный в то время Василий II последовательно отобрал обе половины образовавшегося целого. Этому способствовали и сама обстановка феодальной войны, в которую оказалось втянутым Заозерское княжество, и выморочность княжества в связи со смертью бездетным Андрея-Иоасафа.
      Дмитрий Юрьевич Шемяка, в отличие от старшего брата, не враждовал с князем Дмитрием Заозерским, а вступил с ним в союз, женившись (до 13 июня 1436 г.) на его дочери Софье. В договоре Василия II и Дмитрия Шемяки от 13 июня 1436 года упоминалась «грамота душевная» князя Дмитрия Заозерского. Текстуально она до нас не дошла, но в ней, возможно, распределялись уделы сыновьям и назначалось приданое дочери. Это упоминание косвенно подкрепляет наше предположение о кончине князя Дмитрия Васильевича Заозерского около 1436 года. В докончании 1436 года Василий II обещал Шемяке помощь в возврате каких-то владений, отобранных князем В. Ю. Косым: «...что будет поймал наш недруг князь Василей Юрьевич твое приданое, что писано по душевной грамоте твоего тестя, и отколе чего достану, и мне, князю великому, то тебе отдати»[21].
      У нас нет сведений о политическом положении Кубенского Заозерья с 1436 по 1447 год. Распад коалиции Василия II и Дмитрия Шемяки в последующее за договором 1436 года время уже не мог побуждать старшего сюзерена к защите прав Шемяки в этом районе. Считается, что из-за родства князя Дмитрия Шемяки с заозерскими князьями (через брак с Софьей Дмитриевной) Василий и отобрал Кубенское Заозерье у его прежних владельцев в 1447 году[22]. Определенно можно сказать, что к концу 1440-х годов никаких прав потомков князя Дмитрия Заозерского (Федора, Андрея, Семена), и тем более самого Шемяки, на их Кубено-Заозерские земли уже не существовало. Однако политический статус этой сравнительно небольшой территории оставался сложным. Он определялся частыми разделами и переделами ее между князьями Московского дома на протяжении 1447— 1451 годов.

Кубенское Заозерье в середине XV века

      В докончании Василия II с князем Михаилом Андреевичем Верейско-Белозерским около 19 июня 1447 года говорится о пожаловании последнему в «вотчину и в удел» половины Заозерья с селами «и со всем тем, как было за отчичи за князми». Множественное число («за князми») указывает на лишение всех потомков князя Дмитрия Заозерского прав на прежние вотчины. Начался их раздел между Василием II и удельными князьями Московского дома. Старший сюзерен обещал придать к причитающейся белозерскому князю половине, во-первых, 100 деревень из своей части Заозерья, а во-вторых, дать «по пригожу» еще сколько-то деревень вместо половины Кубены «на сей стороне» (?).
      В договорной грамоте 19 июня 1447 года допускалось дальнейшее расширение владений Михаила в Заозерье за счет деревень великокняжеской половины (которая «пришла к его отчине к Белоозеру»)[23]. В докончании предусматривалось одновременное описание писцами удельного и великого князя распределяемых между ними владений Кубено-Заозерья. Приведенные, хотя и не вполне ясные нам, условия докончания свидетельствуют о сохранявшейся и в 1440-е годы давней связи белозерских и кубено-заозерских земель — территориальной и политической.
      В научной литературе давно обратили внимание на сложное переплетение в Заозерье разных владельческих прав. С. В. Рождественский выделял здесь три «слоя» государственных отношений: 1) верховные права московского государя; 2) власть удельного князя Михаила Андреевича; 3) государственные традиции старых вотчичей ярославских князей[24]. Полагаем, что С. В. Рождественский в данном случае ошибочно отнес к Заозерью, доставшемуся в 1447 году Василию II (принадлежавшему до 1447 года к младшей ветви ярославских князей), значительную территорию к востоку от Кубенского озера, которая не была присоединена к Москве, долго еще оставалась за старшей линией ярославских князей. В. С. Шульгин подчеркивал, что отобрание Василием II Кубены не затронуло прав заозерских князей (старшую их ветвь?) в качестве частных собственников, но конкретно это положение автор не раскрывает[25]. Трудности здесь связаны с недостатком данных о судьбах сыновей князя Дмитрия Заозерского — Федора, Семена и Андрея — и невыясненностью территориального состава и границ двух небольших уделов — Кубенского и Заозерского, а также великокняжеской и удельнокняжеской частей в объединенном и лишенном суверенитета Кубенском Заозерье.
      А. А. Зимин в монографии о феодальной войне в XV веке образно назвал Заозерье и Кубену «занозой», отделявшей великокняжескую Вологду от Новгорода»[26], но писал об обширном Заозерском крае недифференцированно, не различая статуса и политической истории меньшей части Заозерья и большей его части, принадлежавшей еще длительное время старшей линии Ярославского княжеского дома. Весьма ориентировочно А. А. Зимин определял географически и само Заозерье — где-то за Белоозером, а Кубену — и вовсе к северу и востоку от Кубенского озера. Нерасчлененно о Заозерье пишут в своей совместной статье В. А. Кучкин и Б. Н. Флоря, говоря в общей форме о Ярославском Заозерском княжестве[27]. В специальном же историко-географическом исследовании М. Н. Тихомирова «Россия в XVI столетии» об этом крае не говорится ни слова.
      Вероятно, на протяжении 1447 — 1453 годов устанавливался контроль Василия над «обеими половинами Кубенского Заозерья». Часть земель и промысловых владений, входящих в эту территорию, может быть определена на основе грамот 1450-х— 1470-х годов Василия II и его жены Марии Ярославны Дионисьево-Глушицкому и Спасо-Каменному монастырям: это район реки Пучкас, включая ее устье, Святая Лука (залив в излучине Сухоны при ее выходе из Кубенского озера со стоявшим там Святолуцким Никольским монастырьком), «деревенька на Сухоне на перевозе». Под последней, полагаем, подразумевается до сих пор сохранившаяся деревня Шера на Сухоне, против которой Дионисьево-Глушицкий монастырь имел исток Кабан, богатый рыболовными угодьями. В сотной 1543/44 года напротив Шеры названа деревня Капустине на реке Сухоне, соответствующая «Капустину дворищу» духовной грамоты Дионисия Глушицкого 1436 года[28].
      Информация некоторых поземельных актов перекликается со сведениями литературных памятников. В «Сказании Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре» говорится, что Василий II дал этой обители село Покровское на Пучке по своим предкам Иване Красном, Дмитрии Донском, Василии I, и это соответствует содержанию жалованной грамоты Василия II 1453— 1455 годов на пучецкие пустоши. Село Пучка (по церкви — Покровское) сохранилось и доныне, оно расположено недалеко от дороги на Кириллов. Отмеченное совпадение относится и к сообщению в «Сказании...» о пожаловании великой княгиней Марией Ярославной Спасо-Каменной обители Никольского Святолуцкого монастыря[29]. Отсутствует лишь упомянутая в «Сказании...» ее грамота на село Воздвиженское в Засодимской волости.
      В докончании Василия II и князя Михаила Верейского от 19 июня 1447 года речь шла об условиях выплаты с Заозерья татарской дани. Вслед за трафаретной фразой («Орда знати и веда-ти тобе, великому князю. А мне Орда не знати. А имати ти у мене выход по старым дефтерем, по крестному целованью») говорилось о старом порядке, согласно которому заозерские князья платили со своих вотчин выход и «во все пошлины и в ордынские проторы» ярославским князьям. Если бы вдруг пришел татарский посол из Ярославля, то князь Михаил Андреевич должен был заплатить выход ярославским князьям «по старине»[30]. Значит, определенный суверенитет великих ярославских князей над половиной бывшего удела князя Дмитрия Васильевича, отдаваемой князю Михаилу Белозерскому, в июне 1447 года еще сохранялся (на это и обратил в свое время внимание С. В. Рождественский).
      М. К. Любавский считал, что князь Михаил Белозерский владел этой частью Заозерья до 1450 года, когда ему взамен ее были даны Василием II другие волости[31]. На наш взгляд, можно вообще усомниться в получении князем Михаилом половины Заозерья, поскольку в следующем по времени его докончании с Василием II (в начале июля 1447 г.) о правах князя Михаила на эту территорию ничего не сообщается[32]. Договор 19 июня 1447 года остался проектом на бумаге.
      В сентябре того же 1447 года, согласно докончанию Василия II с отошедшим от Шемяки князем Иваном Андреевичем Можайским, последний получил великокняжескую «половину Заозерья Кубенских князей»[33]. Интересно сравнить статью о выплате ордынского выхода в близких по времени докончаниях Василия II с князьями Михаилом Белозерским и Иваном Можайским. Последний обязался давать великому князю с «полу-Заозерья» «царев вход по тому, как преж сего давали Заозерские князья ярославским». Следовательно, на отдаваемую князю Ивану Можайскому часть Заозерья Василий II имел более полные права, чем на часть, отдаваемую князю Михаилу Белозерскому. Возможно, первая была им присоединена вообще раньше. М. К. Любавский считал, что князь Иван Андреевич Можайский владел «полу-Заозерьем» до своего бегства в Литву в 1454 году, однако в следующем по времени докончании (около 31 марта — 6 апреля 1448 года) Василия II с князем Иваном Можайским о правах последнего на «полу-Заозерье Кубенских князей» также ничего не говорится[34].
      А. А. Зимин полагал, что Василий II предпочел разделить беспокойный Заозерский край между союзными князьями, нежели оставить в уделе у союзного Шемяке князя Дмитрия Заозерского[35]. Вряд ли это так, поскольку Дмитрия Заозерского в 1447 году в живых уже не было. Возможно, что проекты раздела Заозерья между Василием II и его удельными родичами так и не были осуществлены в реальности, либо периоды такого раздела были очень краткими. Во всяком случае никакие грамоты князя Михаила Верейского и князя Ивана Можайского, которые свидетельствовали бы об их реальном распоряжении землями и населением на их половинах Заозерья, нам неизвестны.
      В договоре Василия II 1451 — 1456 годов с удельным князем Василием Ярославичем Боровско-Серпуховским последний брал на себя обязательство беречь Белозерские волости за Волгою и пол-Заозерья, «что ми дал Бог брата нашего княжю Иванову Андреевича, блюсти и не вступати и боронити у великого князя и его детей»[36]. К началу 1450-х годов обе половины «Заозерья Кубенских князей» (и великокняжеская и удельнокняжеская) были окончательно сосредоточены в руках Василия II. Согласно его духовной грамоте 1461 года, младшему (девятилетнему) сыну Андрею Васильевичу Меньшому доставались «Вологда с Кубеною и з Заозерьем со всем тем, что к Вологде и х Кубене и к Заозерью по-тягло и с пошлинами»[37].

Кубенское Заозерье в составе удела князя Андрея Меньшого

      Великая княгиня Мария Ярославна в жалованной грамоте Дионисьево-Глушицкому монастырю 1462—1470 годов упоминала «Мои волости и сына моего княжи Андреевы Васильевича волости Кубену и Заозерье»[38]. До полного повзросления князя Андрея Кубено-Заозерские земли контролировала администрация великой княгини Марии Ярославны. С. М. Каштанов и Ю. Д. Рыков установили, что князь Андрей Меньшой не сразу получил свой удел, но в 1467 — 1470 годах он им уже владел. А. А. Зимин также писал о том, что князь Андрей Меньшой получил удел только в 1469 году[39]. Наиболее раннее упоминание о волостелях заозерских и их тиунах, праведчиках, доводчиках, представлявших аппарат князя Андрея Меньшого, встречаем в его жалованной грамоте Кирилло-Белозерскому монастырю от 6 декабря 1471 года[40]. В этом документе они фигурируют вместе с волостелями сямскими, что может свидетельствовать, повторимся, о несомненной целостности западной и восточной округ Кубенского озера, активном движении населения через Волоко-Славенский путь из Белозерья по реке Порозобице через Кубенское озеро в Сухоно-Двинские земли[41].
      Восточная граница между Белозерским и Вологодским уездами формировалась в районе Волока Славенского, как считает Н. П. Павлов-Сильванский[42]. Волостели и тиуны Сямы и Заозерья не должны были взимать своих «кормов» с крестьян Кириллова монастыря и судить их, «опричь душегубства». Поскольку анализируемый акт был выдан князем Андреем Меньшим по грамоте своего отца, Василия II, и матери, великой княгини Марии Ярославны, прописанные, в нем нормы действовали и в более раннее время. Это касается, по-видимому, порядка сместного суда, состава судебных пошлин («правда», «вина», «посул», «пересуд»), высшей судебной инстанции в лице княжеского введенного боярина или самого князя Андрея.
      Его административный аппарат в этом крае указан и в грамоте Спасо-Каменному монастырю от февраля 1479 года — «волостели кубенские и заозерские и их тиуны, праведчики и доводчики»[43]. Главной обязанностью праведчиков была «правда» — расследование обстоятельств дела. В отличие от доводчиков, они назначались не наместниками, как считает Б. Н. Флоря, а самим князем. В пользу праведчиков шел корм в 1,5 — 2 раза больший, чем корм доводчика. Доводчики же вызывали истцов в суд, получая при этом свои пошлины — «хоженое» и «езд». Они имели долю и в некоторых судебных пошлинах[44].
      В Кубено-Заозерском крае князю Андрею Меньшому были подведомственны земли и в других волостях — в Корне (вдоль восточного берега Кубенского озера, на современной карте — село Николо-Корень), в волости Шоме (западнее Кубенского озера, здесь и доныне сохранилась церковь Воскресения), в Грибцовой слободе (по левобережью нижнего течения реки Кубены) и в Засодимье. На основе поземельных актов XV века и позднейших писцовых книг можно ориентировочно представить состав отдельных волостей. В волость Шому входило село Воскресенское (с деревнями Поповской, Нестеровой, Обуховой, Бугрино, Погорелкой), упоминаемое в жалованной грамоте Ивана IV от 15 апреля 1545 года Спасо-Каменному монастырю. Какая-то часть волости Шомы до 1472 года принадлежала удельному князю Юрию Васильевичу Дмитровскому, который, возможно, построил здесь еще одну церковь — во имя Георгия Страстотерпца. Затем Шома принадлежала удельному князю Борису Васильевичу Волоцкому, а в 1486 году он отдал ее по обмену старшему сюзерену Ивану III[45]. К Грибцовой слободе могут быть отнесены вотчины Спасо-Каменного монастыря — сельцо Лагирево, деревни Борщово, Бурцево, Колябино, пустоши Жидовиново, Чернышово, Мотылево, Лаптино и другие, к Засодимской волости — село Воздвиженское (дарение великой княгини Марии Ярославны), деревни Зародничье, Заболотье, Дементьево, пустошь Стременево с 14 пустошами[46]. От отца и матери князем Андреем Меньшим было унаследовано, вероятно, древнейшее ядро московских владений в районе Кубенского озера — деревни в районе Пучкаса и Святой Луки[47]. При князе Андрее продолжало существовать также и волостельство Бохтюжское, в котором администрация князя Юрия Ивановича Бохтюжского в лице волостелей, тиунов и доводчиков была известна еще в 1430-е— 1440-е годы[48]. Бохтюга, как и другие Заозерские волости — Пельшма и Ухтюжка, предназначались князю Андрею Меньшому по отцовскому завещанию. Великокняжеские тиуны и доводчики и их люди на Бохтюге ранее всего упоминаются в двух жалованных грамотах Дионисьево-Глушицкому монастырю — Василия II от 4 марта 1448 года и великой княгини Марии Ярославны от 1462— 1470 годов[49]. О ранних землеописательных работах на Бохтюге (примерно в 1460-е гг.) говорит одна фраза на подтвердительной подписи Ивана III в грамоте Василия II 1448 года: «А дань дают до описи, чем будут написаны»[50].

Кубенское Заозерье при Иване III

      После смерти 5 июля 1481 года бездетного и не дожившего до 29 лет князя Андрея Меньшого Иван III не стал делиться выморочным уделом со своими братьями. Все «Заозерье Кубенских князей» (как и Вологда) стало его вотчиной. В докончании Ивана III с удельным князем Борисом Васильевичем Волоцким от 20 августа 1486 года последний обязался не вступаться в удел князя Андрея Меньшого — «Вологду, Кубену, Заозерье и иные волости и села, чем его благословил отец наш, князь великий, и в своей духовной ему написал»[51]. Примерно в 1480-е годы функционировали волостели и тиуны замошские, указанные в одной не дошедшей до нас жалованной грамоте Ивана III Лопотову Григо-рьево-Пельшемскому монастырю на сельцо Покровское, упомянутой в позднейшей правой грамоте 1561/62 года. Григорьево-Пельшемский монастырь локализован М. Ю. Хрусталевым к востоку от Кадникова[52].
      Замошская волость, располагавшаяся вдоль реки Двиницы и по левобережью Сухоны, по соседству с Пельшемской волостью, фигурирует и в грамоте Ивана III 1482 года Николо-Мокрой пустыни на Сухоне[53]. Замошские волостели и тиуны могли судить монастырских крестьян по наиболее тяжким уголовным преступлениям — душегубству и разбою с поличным. Возможно, в 1542/43 году Замошская волость впервые была описана, поскольку в правой грамоте Л. Хитрово и М. Трифонова 1561/62 года упоминается «Замошская сотная Тимофея Карамышева», а сохранившиеся сотные этого писца относятся как раз к 1543— 1544 годам[54].
      По духовной Ивана III 1504 года его старший сын Василий III получал в числе прочих городов и Вологду «с волостьми и с путми из селы и со всеми пошлинами»[55]. Упоминание о «путях» свидетельствует о формировании в Вологодском крае (в том числе и его Заозерской части) великокняжеского дворцового хозяйства с соответствующими должностями — конюшим, ловчим, сокольничим. Это были дворцовые ведомства с персоналом слуг и приписанными к ним территориями. Великокняжеские ловцы пельшемские фигурируют в названной выше жалованной грамоте Ивана III Николо-Мокрой пустыни от 5 февраля 1482 года, а сокольничьи деревни — в Сямженской волости в писцовых книгах 1620-х годов[56]. Следовательно, богатые рыболовные и охотничьи угодья Кубенского Заозерья во второй половине XV века могли быть взяты в великокняжеский ловчий и сокольничий пути. В последующих очерках о дворцовом хозяйстве Заозерской половины Вологодского уезда будет сказано подробнее. В позднейшей жалованной грамоте 1541 года Ивана IV Сямженскому Покровскому монастырю упоминается не дошедшая до нас жалованная грамота Ивана III, по которой волостели и пятенщики Сямженской трети не должны были собирать с межкрестьянской торговли лошадями пятенной пошлины (см. приложение, документ № 5).
      При Василии III в 1508 году впервые упоминается еще одна заозерская волость — Закушье (в Сямженской трети), где располагался Александро-Куштский монастырь, получивший от Василия III жалованную грамоту на данного пристава Михаила Иванова (см. приложение, документ № 1). Этим документом регулировались отношения между городскими, становыми, волостными и монастырскими людьми. Согласно ему, великокняжеские «площадные недельщики» не должны были самовольно въезжать в монастырские вотчины. Это право имел только назначенный для Александро-Куштской обители данный пристав, привлекающий к суду монастырских крестьян в «сместных делах» только раз в году — на Крещение Христово. Непосредственно же суд над монастырскими крестьянами осуществлял великий князь или его дворецкий, «у кого Вологда в приказе». При подтверждении этой грамоты Иваном IV в 1534 году конкретно назван дворецкий, в ведении которого были в то время Вологда и Кубенское Заозерье — князь Семен Дмитриевич Оболенский.
      Картина политического развития и административно-территориального деления Кубено-Заозерского края будет неполной, если не остановиться на той его части, которая принадлежала старшей линии Ярославского княжеского дома и включала значительную долю волостей будущей Заозерской половины Вологодского уезда.

Заозерье ярославских князей

      Представитель старшей линии ярославских князей Федор Васильевич (см. схему на с. 53) осуществлял какие-то земельные операции со Спасо-Каменным монастырем еще до 1432— 1435 годов. Его сын Александр Федорович (Брюхатый) примерно в 1440-е годы по духовной и по приказу отца возместил Спасо-Ка-менному монастырю отобранные отцом земли. Из состава княжеских владений обитель получила земли по реке Кихте (правому притоку Кубены) — Дуплековское, Дурбеневское, Носищово, Оникеевское, Воронинское, Трушенинское и Марьинское. Обращение к писцовым книгам 1620-х годов, опубликованным В. Н. Сторожевым, позволяет отнести упомянутые земли к будущей Уточенской волости[57].
      С актами сына князя Александра Федоровича Брюхатого Даниила (Данилы) Александровича Пенко (умер около 1519/20 г.) связаны более отчетливые сведения о территории Заозерья, принадлежавшей старшей линии ярославских князей (и, следовательно, об истории сел, деревень и волостей этого края). Находим мы их преимущественно в грамотах Спасо-Каменного монастыря, получившего в 1490-е годы подтверждения своих прежних земельных приобретений и новые земельно-иммунитетные пожалования от князя Даниила Александровича, занимавшего в качестве боярина высокое положение при дворе Ивана III[58]. Судя по жалованным грамотам, вотчины князя располагались по реке Кихти в волостях Верховье, Заднее село, Богословское Заболотье. Это известные по позднейшим источникам волости Заозерской половины Вологодского уезда, опорные пункты которых и ныне локализуются на карте к востоку и северо-востоку сравнительно недалеко от Кубенского озера. Административный аппарат ярославских князей в Заозерье представляли дьяки и тиуны. Последние имели не только административно-судебные, но и хозяйственные полномочия, заселяя новыми жильцами пустующие земли[59].
      По мере притока населения отдельные пункты «Заозерья ярославских князей» становились центрами волостей. Известные по позднейшим описаниям Перебатинская, Петряевская, Шевницын-ская волости Заозерской половины Вологодского уезда в качестве неких «земель» фигурируют еще в грамотах ярославских князей Александра Федоровича Брюхатого и его сына Даниила Александровича Пенко в 1440-е и 1490-е годы. В составе владений Спасо-Каменного монастыря подаренные ему «земли» — Вячеславская и Марьинская — стали со временем селами Вечеслово (Вечеславль) и Марьино, центрами вотчинных комплексов. Княжеские села Заднее, Богословское и Заболотье также стали основой волостей будущей Заозерской половины Вологодчины — Заднесельской, Богословской и Николо-Заболотской.
      Дальнейшее дробление «Заозерья ярославских князей» между потомками князя Данила Александровича Пенко в первой половине XVI века также отразилось на административном делении края. Известную по позднейшим описаниям в Заозерье Вастьяновскую волость (северо-западнее Харовска) предположительно можно связать со вторым сыном князя Даниила — Василием (Васьяном, Вастьяном)[60]. О части в родовой вотчине его старшего сына, князя Александра Даниловича, умершего бездетным, как будто ничего неизвестно. Возможно, у князя Данилы Пенко был и еще один, не названный в родословцах, сын Борис. В описях Спасо-Каменного монастыря 1628 и 1670 годов в перечне актов крепостной казны фигурирует грамота «княгини Агриппины княж Даниловской жены з детми со князем Иваном да Борисом Даниловичи на Заболотье»[61]. Этот документ не сохранился, но в составе монастырской вотчины закрепилось село Борисовское. Не было ли оно в родовой вотчине частью предполагаемого князя Бориса? Локализовать же ее трудно из-за распространенности в изучаемом крае селений с подобным названием. Одно село Борисовское, до сих пор стоящее на западном берегу Кубенского озера, южнее Новленского, упоминается в вотчинных описях Спасо-Каменного монастыря на Пучецкой стороне. Если гипотетическому князю Борису Даниловичу принадлежало данное село, попавшее затем в вотчину Спасо-Каменного монастыря, то получается, что потомок князя Данилы Александровича Пенкова владел землями в южной оконечности волости Сямы. Другое Борисово (ныне деревня Борисково) показано на правом берегу низовьев реки Кихти, напротив Белавина[62]. Это место более приемлемо для отнесения его к уделу ярославских князей старшей ветви в Заозерье, но Борисово на Кихти среди вотчин Спасо-Каменного монастыря нигде не фигурирует. И вообще имеются сомнения в существовании некоего князя Бориса, поскольку он отсутствует в перечне князей Пенковых в синодике Московского Богоявленского монастыря, опубликованном А. И. Алексеевым (см. ниже).

      Говоря об основной территории Ярославского княжества исследователи также отмечают примеры, когда бывшие уделы становились отдельными волостями Ярославского уезда (Курбский удел — Курбская волость, Ухорский удел — Ухорская волость, Шаховской удел — Шаховская волость, Юхотский удел — Юхотская волость, Моложский удел — Верховской стан Ярославского и Моложский стан Угличского уездов). Правда, не во всех княжествах Северо-Восточной Руси наблюдается отмеченное совпадение. Его, например, нет в Белозерском уезде, станы которого, как считает Д. С. Александров, не выводимы из уделов белозерских князей[63].
      К владениям ярославских князей в Заозерье следует также отнести и некоторые известные уже в XVI веке волости Заозерской половины Вологодчины, расположенные к северу от современного Харовска — Карачуновскую, Катромскую, Сямженскую и Валгскую. Перечень входящих в Катромскую и Карачуновскую волости селений устанавливается по актам Николо-Катромского монастыря — это деревня Конечная с девятнадцатью деревнями и рыбные ловли к востоку от Катромского озера. До попадания в состав монастырских владений они принадлежали князьям Пенковым — князю Василию Даниловичу (умер около 1530 г.), князю Ивану Даниловичу Хомяку (умер около 1549 г.) и князю Ивану Васильевичу (умер в 1562 г.). В монастырские владения не должны были «вступаться» княжеские крестьяне из Лещовского, Рождественского и Катромского станов. Промысловые владения братьев И. Д. и В. Д. Пенковых и жены последнего Анны, судя по грамотам, не были разделены. Возможно, будущая Вастьяновская волость Заозерской половины Вологодского уезда — это неразделенный в прошлом удел двух братьев Даниловичей — Василия и бездетного Ивана Хомяка Пенковых (соединение имен Василий и Иван давало Вассиан или Вастьян). Смутные предания об этих князьях, их чудесном избавлении от смерти во время охоты и сооружении Васьяновской церкви во имя их спасения сохранялись у местных жителей еще в начале XX века и были приведены в статье А. Е. Мерцалова[64].
      Масштаб владений (не только в Вологодском, но Ярославском и Переславском уездах) и полнота административно-судебных прав делали братьев Пенковых — Василия Даниловича и Ивана Хомяка Даниловича — заметными фигурами при дворе великого князя Василия III, что подтверждается посетившим Россию в 1526 году имперским послом С. Герберштейном. Он называл ярославских князей «вождями областей». Правда, боярами (то есть членами Думы) братья Даниловичи при Василии III так и не стали, хотя в 1527 году Иван женился на великокняжеской свояченице, княгине Марии Васильевне Глинской[65].
      К юго-востоку от Харовска была расположена волость (или ее часть) Сямжа. Этот факт устанавливается по жалованной данной тарханно-несудимой и оброчной грамоте князя Василия Даниловича Пенкова от 16 марта 1526 года Сямженскому Евфимьеву монастырю на имя игумена Логгина. В ней названы следующие княжеские земли, преимущественно по реке Кубенице: деревни Долгобородова, Деревягина, Юшкова, починок Деревягин и другие (см. приложение, документ № 3). Некоторые из них в писцовой книге 1627/28 года отнесены, правда, не к Сямженской, а к Вастьяновской волости. Содержание грамоты 1526 года свидетельствует о том, что князь Василий Данилович Пенков в это время обладал рядом административно-судебных и финансовых прав и являлся владетельным князем. На земли, пожалованные им монастырю, не могли въезжать княжеские тиуны, доводчики и откупщики. С. М. Каштанов заметил, что волостель князя в этой грамоте не фигурирует. Вместо уплаты дани игумен вносил с тех деревень оброк в княжескую казну — две гривны на Рождество Христово, а должностным лицам князя «за их пошлины» — десять денег. Зависимые от монастыря крестьяне должны были «тянуть ямщиной и посошной службой» к Вастьяновскому «станку». Вероятно, резиденция Вастьяновского тиуна располагалась на Вастьяновском погосте на реке Кубене. Размер «ямщины», шедшей не князю В. Д. Пенкову, а в казну великого князя Василия III, определялся в четыре алтына с деньгою в год, «каков им ни буди — тяжел ли, легок ли». Всего, по подсчетам С. М. Каштанова, с Сямженского монастыря взималось 75 денег, или 12,5 алтына[66].
      Судебный иммунитет этой обители ограничивался делами о душегубстве и разбое с поличным. В пользу монастыря собирались и свадебные пошлины — «новоженная и выводная куница». Грамота князя Василия Даниловича Пенкова после его смерти была подтверждена вдовой Анной и сыном Иваном Васильевичем 15 января 1530 года на имя нового игумена Антония, но владетельные права княгини Анны Пенковой в пределах Вастьяновской волости сохранялись недолго. 25 октября 1530 года тот же игумен получил жалованную двухсрочную и на данного пристава грамоту от Василия III, следовательно, часть населения Сямженского монастыря (по крайней мере, в Вастьяновской волости по реке Кубенице — починка Будрина, селений Деревягино, Долгобородово) оказалась под великокняжеской юрисдикцией. Площадные недельщики великого князя не имели права посылать своих ездоков в монастырские земли с приставными грамотами и привлекать крестьян к суду. Пристав же Тимоха Дедевшин мог брать монастырских крестьян на поруки только дважды в году — на Рождество Христово и Петров день (приложение 1, документ № 3). Существенные изменения в финансовом положении монастыря были введены в следующей по времени жалованной грамоте Ивана IV от 21 марта 1541 года.
      О принадлежности Сямжи к Заозерскому краю указывают и позднейшие источники, например Сотная грамота по Вологде 1629 года, определяющая данную обитель как «Еуфимьев монастырь из Заозерья, что на Сямжине»[67]. Примечательно и то, что одна из Церквей Сямженского Евфимьева монастыря — Никольская — имела придел во имя Зачатия Анны («как зачала Пресвятую Богородицу»), а Анной звали как раз жену князя Василия Даниловича Пенкова. По нашему предположению, она была дочерью служилого князя и ярославского наместника в конце XV века Иосифа Андреевича Дорогобужского[68].

Храмоименования

      Приведем наблюдения над храмоименованиями церквей (приходских и ружных — «вотчинниковых») в «княж Ивановой вотчине Пенкова». Почерпнутые из окладных и приходо-расходных книг вологодских архиереев XVII века, они подкрепляют отнесение изучаемой территории к уделу старшей ветви ярославских князей. Однако точная хронология церковного строительства в этом крае в XIV —XVII веках нам неизвестна. В селе Егорьевском Заднем указана церковь Даниила Столпника и «преподобной матери Евдокеи». Если Даниила Столпника считать патроном князя Данилы Александровича Пенко, то престол (или отдельная церковь) в честь Евдокии мог быть построен в память о Евдокии — жене великого ярославского князя Василия Давыдовича Грозные Очи. Она была дочерью Ивана Калиты и умерла, как установил В. А. Кучкин, в 1342 году.
      В селе Богословское Заболотье известна церковь во имя Ивана Богослова; в селе Новом Никольском — во имя Ивана Кушника и Ивана Исповедника; в селе Старом Никольском — во имя Иоанна Златоуста; на Рождественском погосте — во имя Ивана Рыльского. Такие храмоименования можно связать с князьями Иваном Даниловичем и Иваном Васильевичем Пенковыми. На ружный статус некоторых храмов указывают писцовые книги 1620-х годов — попы и причетники были обеспечены прежними ктиторами (чаще всего называется князь И. В. Пенков) земельными участками: «в руги место вотчинниковы дачи» столько-то четвертей доброй земли. Иногда земельные дарения князя И. В. Пенкова носили личный характер и были адресованы конкретному попу, а не церковному причту в целом[69].
      К северо-востоку от Харовска находилась волость Валга. Об ее принадлежности старшей ветви ярославских князей свидетельствует посвящение церкви на Валгском погосте во имя князей-чудотворцев, основателей Ярославского княжеского дома Федора, Давида и Константина[70]. Обретение их мощей состоялось в Спасо-Ярославском монастыре в 1460-е годы при последнем ярославском великом князе Александре Федоровиче Брюхатом (умер в 1471 г.). Почитание ярославских князей носило сначала местный, а затем и общерусский характер. Во имя их имелась также и церковь в Заречной части Вологды, упоминаемая рядом с церковью Дмитрия Прилуцкого на Наволоке в писцовой книге 1627/28 года и переписной книге 1646 года[71]. Данное наблюдение подчеркивает тяготение именно Заречья Вологды к Кубене и Заозерью, их ближайшую связь. Возможно, в Заречной части Вологды имелись осадные дворы князей Пенковых.
      В альбоме А. А. Рыбакова «Вологодская икона» представлена поздняя (конца XVIII в.) икона «Св. Федор, Давид и Константин Ярославские», происходящая из церкви Афанасия Александрийского села Чиркова[72]. Еще одна икона XVIII века, выполненная в стиле «фряжского письма», с изображением ярославских князей Федора, Давида и Константина имеется в экспозиции отдела древнерусской живописи Вологодского музея-заповедника. Иконы с изображением князей упоминаются в описи Спасо-Каменного монастыря 1670 года. Об их почитании в крае свидетельствует придел во имя этих князей в церкви Николы Чудотворца в селе Ново-Никольском, тоже входившем в вотчину князей Пенковых. В окладных книгах вологодских архиереев XVII века церкви волости Валги также относились к «княж Ивановской вотчине Пенкова»[73].
      Таким образом, очерчивается довольно обширное пространство Удела старшей линии ярославских князей к северо-востоку и востоку от Кубенского озера, главными Речными артериями которого являлись реки Кубена и Катрома. Пространство между крайними географическими точками Пенков-ской вотчины — восточной (село Житьево близ Сямженского монастыря) и западной (село Богословское Заболотье), северной (село Ивачино) и южной (село Филисово) — составляет примерно 104 на 50 километров (вычисления проводились по карте Вологодского округа, масштаб — 4,5 километра в 1 сантиметре).
      Представление о заселенности некоторых волостей, образовавших «княж Ивановскую вотчину Пенкова», дает позднейшее, 1583/84 года, описание дворцовых земель Заозерья Никифора Траханиотова. Так, в Лещовском погосте было 265 крестьянских дворов, в Катромской волости — 104 двора, в волости Валге — 35 дворов[74]. По всей видимости, население неравномерно распределялось на всем пространстве обширной Пенковской вотчины, концентрируясь в центральной ее части и оставаясь разреженным на окраинах.
      В опубликованном недавно А. И. Алексеевым синодике Московского Богоявленского монастыря есть раздел «Род Пенковых». Большинство из представленных в нем мужских и женских имен может быть отождествлено с упомянутыми выше князьями и княгинями этого рода — Александр, Даниил, Василий (дважды), Иоанн (дважды), Евдокия, Анастасия, Анна (см. также генеалогическую схему). Упомянутая Евдокия выше была предположительно отождествлена с женой великого ярославского князя Василия Давидовича. Анна — это, по всей видимости, Анна Иосифовна, жена князя Василия Даниловича Пенкова, урожденная Дорогобужская. Выяснение того, кто такая Анастасия, требует дополнительных изысканий[75].

Митрополичьи и великокняжеские земли в Заозерье в XV веке

      Владения князей Пенковых в Заозерье во второй половине XV — первой половине XVI века не представляли сплошного территориального массива. В копийной книге Московской митрополии имеются две жалованные грамоты Ивана III митрополитам (Филиппу — в 1467 г. и Терентию — в 1475 г.), в которых упоминаются волостели и тиуны Пеняжские. Издателями грамот волость безо всяких аргументов отнесена к Вологодскому уезду. Среди известных в XVI —XVII веках вологодских волостей Пе-няжская нам не попадалась. В дозорной книге Вологодского уезда 1616/17 года удалось отыскать пустошь Пинягово в Перебатин-ской волости, а эта последняя, как говорилось выше, оформилась на основе «земли Перебатинской» ярославских князей в Заозерье. Предполагаем, что пустошь Пинягово начала XVII века — это центр существовавшей во второй половине XV века волости, в которой был митрополичий Воскресенский монастырек, освобожденный от суда пеняжских волостелей и тиунов, «опричь душегубства»[76]. Река Пинега (правый приток Северной Двины), несмотря на некоторую созвучность (Пеняга — Пинега), здесь никак не подходит.
      Ко времени Ивана III (скорее всего, после 1481 г.) относится наиболее ранняя для Вологодского края жалованная кормленная грамота на волость Чавцу (она же Чивца или Чевца). Грамота была выдана Ивану Степанову сыну Племянникову «в путь» («и вы, бояре и слуги и все люди того пути, чтите его, слушайте, а он вас блюдет и ведает, и ходит по старой пошлине, как было преж сего»). Ее датировка и географическая приуроченность остаются спорными. И. А, Голубцов относил грамоту к 1498 году на том основании, что ее подписал великий князь Дмитрий-внук. Сама же Чавца определяется И. А. Голубцовым по реке Чавце, притоке Кубены[77].
      Среди позднейших волостей Заозерской половины волость с таким названием не встречается, зато в приходо-расходных и окладных книгах Вологодских архиереев XVII века в Воскресенской трети уезда фигурирует храм Ильи Пророка в Чевце, включаемый в «княж Ивановскую вотчину Пенкова». В комментариях к грамоте И. А. Голубцов на основе «Списков населенных мест Вологодской губернии» также указывает на Ильинский Чавецкий погост, расположенный в 106 верстах от Кадникова. Он существовал, по крайней мере, до 1920-х годов и показан на карте 1921 — 1922 годов чуть севернее Харовска[78]. Если именно с ним отождествить волость Чавцу кормленной грамоты, то выходит, что еще при князе Даниле Александровиче Пенко-Ярославском буквально на самой южной оконечности вотчинного массива будущих князей Пенковых «присоседилась» великокняжеская волость, то есть эти земли по реке Чевце находились под юрисдикцией Ивана III и управлялись его назначенцем.
      Допустима и другая локализация искомой Чавцы — в местности Чавца (Чивца) в Сямже. Там при вологодском архиепископе Симоне в 1667 году была возобновлена пустынь на месте бывшего Троицкого монастыря на Чевце. Троицкая Чивецкая пустынь располагалась в 90 верстах к северо-востоку от Вологды, в 48 верстах от Кадникова, в 20 верстах от Успенской Семигородней пустыни, в Михайловской волости на речке Чевце, вытекающей из Чивецкого (Цивецкого) озера[79]. Но и в таком случае кормленная волость появляется по соседству с пенковскими владениями, поскольку часть их, судя по храмоименованиям, могла располагаться и в Сямже. Вряд ли правомерно отнесение Чавцы в перечне кормленных грамот А. В. Антонова к Галичу. Сама же грамота датирована им 1462— 1485 годами[80]. Б. Н. Флоря относил грамоту И. С. Племянникову на Чавцу к «Закубенью», а датировал ее по признаку отсутствия в тексте титула Ивана III «великий князь всея Руси» временем до 1485 года[81].
      В пользу локализации Чевцы в Михайловской волости будущей Сямженской трети свидетельствует жалованная данная льготная и несудимая грамота Василия III от 16 июня 1516 года своим служилым людям Мите Максимову, Давыдке Нефедову и Федьке Костину на дикий старый лес и пустоши в Михайловской и Сям-женской волостях по обеим сторонам реки Чевцы и вокруг Цивецкого озера (приложение, документ № 2). Возможно, со времени выдачи жалованной кормленной грамоты на Чавцу И. С. Племянникову в конце XV века эта местность запустела и возникла необходимость ее повторного освоения.

Последний владетельный князь Заозерья

      С частью в родовой вотчине предположительно Ивана Васильевича Пенкова связано и появление еще одной будущей волости Заозерского края — Ивановой Слободы. В описании ее конца XVI века отмечены названия деревень, пожен и пустошей типа Княжчина, Тиуница, что может косвенно указывать на прежнюю их принадлежность князьям Пенковым. Всего же в Ивановой Слободе в конце XVI века было 12 живущих деревень и 67 пустошей. На карте она показана к северу от Лещовской и Рождественской волостей и к юго-западу от Валги[82]. Резиденцией тиуна князя И. В. Пенкова мог быть стан в Рождественском погосте на реке Кубене. Писцовая книга 1589/90 года указала под этим станом пожню, а «кашивали ее на княж Ивановского тиуна»[83]. Дозорная книга 1589/90 года, конечно, фиксирует сильное разорение и запустение заозерских волостей, но можно согласиться с Л. И. Ивиной в том, что в период расцвета все они, несомненно, были намного гуще населены[84]. Действительно, писцы 1589/90 года указали на несколько десятков пустошей и займищ Катромской волости, «что прежде были деревни».
      Информация приходо-расходных книг вологодских архиереев XVII века позволяет отнести к «княж Ивановой вотчине Пенкова» еще и часть Томашской волости (приход церкви Введения), а северной оконечностью обширного массива земель Пенковых являлась Шевницкая волость, расположенная южнее Вожеги. «Земля Шевницыно» известна, по крайней мере, с начала XV века: она включалась в жалованные грамоты ярославских князей Федора Васильевича, Александра Федоровича и Данилы Алесандровича Спасо-Каменному монастырю на всем протяжении XV столетия[85].
      В продолжение жизни князя И. В. Пенков удерживал за собой старинные родовые гнезда — села Заднее и Заболотье, тяготеющие непосредственно к восточному побережью Кубенского озера, в которых находились его тиуны. К этим селам в судебном отношении («душегубством и разбоем с татьбою с поличным») было приписано население Спасо-Каменного монастыря из сел Марьино, Филисово и Вечеслово. В писцовой книге 1627/28 года Марьино отнесено к Уточенской, Вечеслово — к Богословской волости, а Филисово отсутствует, видимо, из-за сильного запустения. На карте Вологодского округа селение Филисово показано примерно в 10 километрах к югу от села Кихть (Дупленое). На Пучецкой стороне у Спасо-Каменного монастыря также имелась деревня Филисово, недалеко от села Никольского-Отводного, но в данном случае, полагаем, речь идет не о нем.
      Сбором податей в округе Марьина — Вечеслова — Филисова, включающей 62 деревни, ведали четыре сотских князя И. В. Пенкова, которым платили государевы ямские и приметные деньги и всякие подати монастырские крестьяне[86]. Податной округ включал четыре сохи, а установлены они были, по-видимому, во время описания в 1550/51 году вологодским городовым приказчиком Тебенком Михайловым да подьячим Васюком Мясного. Их приправочные книги упоминались в майской жалованной грамоте Ивана IV 1562 года Спасо-Каменному монастырю.
      В это же время еще один монастырь — Николо-Подольный на реке Уфтюге — получил от Ивана IV жалованную грамоту на Деревни Корсакову, Болсунову и ряд других в волости села Никольского Заболотья с предписанием поминать князей Ивана Даниловича, Василия Даниловича и Ивана Васильевича Пенковых. Несомненно, данные деревни (и ряд позднейших селений Николо-Подольного монастыря), расположенные в двух Заболотских волостях — Никольской и Богословской, — прежде также входили в вотчину князей Пенковых. Грамота Ивана IV впоследствии олучила подтверждение царя Федора Ивановича, в апреле 1606 года была представлена Лжедмитрию I, переписана заново на его имя (дьяк Семейка Ефимьев), а затем оставлена в царской казне. В новой жалованной грамоте Николо-Подольному монастырю от имени царя Михаила Федоровича 18 марта 1617 года были упомянуты прежние грамоты Ивана IV и Федора Ивановича[87].
      Со смертью князя И. В. Пенкова в 1562 году история «ярославской» части Заозерья окончательно завершилась. С этого времени, вероятно, и возникло историко-географическое понятие «княж Ивановская вотчина Пенкова», часто употребляемое в писцовой книге 1627/28 года и приходо-расходных книгах архиерейского дома XVII века. В 1562/63 году Аф. Курчев и К. Морин описали деревни Николо-Подольного монастыря, а дьяк Дружина Лазарев подтвердил обязанность крестьян Спасо-Каменного монастыря из бывших «княж Ивановских» сел платить государственные налоги с четырех сох. Как выяснил П. А. Садиков, дьяк Дружина Володимеров сын Лазарев, известный с 1550-х годов, занимался казенными податями, а в 1560-е годы стал одним из ведущих лиц (наряду с Угримом Львовым сыном Пивовым) в опричном финансовом ведомстве[88]. Вероятно, это распоряжение казенного дьяка в 1562 году и положило начало включению бывших пенковских вотчин в состав дворцового ведомства. Полагаем, что это облегчило в дальнейшем их включение в состав опричнины (в 1567/68 г.). Скорее всего, с писцовых работ 1562 года берет начало разделение Вологодского уезда на две половины — Заозерскую и Первую[89].
      Пенковская часть Заозерья, состоящая из третей, упомянута в духовной грамоте Ивана Грозного 1572 года. Царь благословляет свою жену Анну Колтовскую «тремя третьми Заозерских Пенковых вотчиною со всеми деревнями и угодьи»[90]. По-видимому, под ними следует понимать Воскресенскую, Троицкую и Сямженскую трети как сравнительно крупные (в отличие от волостей и станов) административно-территориальные единицы. Не берясь за исчерпывающее разрешение сложного вопроса о происхождении вологодских третей, затронем проблему административно-территориального деления Кубено-Заозерского края в составе единого Русского государства.

Организация управления и формирование Заозерской половины Вологодского уезда в XVI веке

      Волостное деление Заозерья сложилось к XV веку. Выше были предложены ретроспективные трактовки «земель» по актам.
      XV века как сел-волостей XVI — XVII веков (Перебатинской, Пет-ряевской, Шевницынской, Заднесельской, Николо-Заболотской, Богословско-Заболотской, Старо-Никольской, Ново-Никольской, Засодимской, Верховской). В первой половине XVI века волости края были уже сгруппированы в более крупные территориальные единицы — трети. Полагаем, что они «накладывались» и на владения князей Пенковых, включая их, таким образом, в формирующуюся административную систему Русского государства. Указанные в духовной Грозного «три трети Заозерских Пенковых» имеют отношение не только к произошедшему когда-то разделению родовой княжеской вотчины на три части, но и последующему структурированию Заозерской половины Вологодского уезда.
      Наиболее раннее упоминание третного деления этой части уезда находим в упомянутых выше писцовых книгах Вологодского уезда Федора Липятина 1502— 1503 годов. В Заозерской половине уезда описанием были охвачены митрополичьи деревни и церкви на черных землях, расположенных в трех третях: 1) Воскресенской, 2) Троицкой и 3) Ильинской[91]. Название Воскресенской трети, вероятно, было связано с церковью Воскресения Христова, располагавшейся в селе Устье — центре Заозерского княжества князя Дмитрия Васильевича. В жалованной грамоте Ивана IV Спасо-Каменному монастырю 1545 года к Воскресенской трети (она же Заозерская) были отнесены села Лебзово (Облезово) и Криушево с деревнями. В описи монастыря 1670 года они включены в Корнскую волость[92].
      В жалованной грамоте митрополита Даниила крестьянину Д. Новикову 3 апреля 1527 года к Воскресенской трети отнесен Томонский стан. Поскольку митрополичья грамота дошла до нас в списке, допустимо искажение название стана — Томонский вместо Томашский[93]. Томашская волость располагалась к северу от сел Заболотье и Заднее, по реке Томашу, правому притоку реки Кихти. Такое название Ю. И. Чайкина объясняет как «черемуховая река, черемуховые заросли»[94]. В составе Томашской волости названы деревни Фетиньинская, Ларионовская, Онцифоровская, а далее в общей форме упомянуты селища и пустоши, леса и луга, пожни, реки, озера и болота.
      Одна из деревень формируемой крестьянином Д. Новиковым слободы — Вондошская — может быть локализована в районе реки Вондошь, вытекающей из Вондожского озера (к юго-западу от Кумзера). На Вондожском озере уже в начале XVI века был известен митрополичий Спасо-Преображенский монастырек, тождествляемый с позднейшей Спасо-Репной пустынью[95]. М. Ю. Хрусталев под № 110 указывает на своей карте также и Богородице-Рождественскую Вондожскую пустынь на реке Вондошь, правом притоке реки Сити (не путать с Ситью, притоком Мологи).
      Привлечение ранних писцовых материалов «наполняет» состав Заозерских «третей» конкретными волостями. При составлении писцовых книг Тимофея Карамышева в 1543/44 году к Воскресенской трети Заозерья была отнесена волость Уточкина (то же самое — Уточенский стан). В нее входили такие селения Спа-со-Каменного монастыря, как Дупленое (Кихть), Шевцово, Сыроешкино, Безопишино, Филисово и ряд других, расположенных на реке Кубене. В жалованной грамоте Василия Шуйского Спасо-Каменному монастырю от 7 сентября 1606 года на вотчины в Уточкине указаны волостели и пятенщики Воскресенской трети Вологодского уезда[96].
      В упомянутой выше жалованной льготной грамоте Василия III 1516 года фигурируют Михайловская и Сямженская волости, в пределах которых в диком лесу и на пустошах служилые люди великого князя М. Максимов, Д. Нефедов и Ф. Костин могли поставить дворы, призвать на них новых жильцов из числа «не письменных людей», с освобождением от государевой дани и различных пошлин на 15 лет. По истечении льготы предусматривалось описание крестьян великокняжеским писцом с целью обложения данью. Этот документ является редким образцом светской иммунитетной грамоты, поскольку в подведомственные грамотчикам земли не должны были въезжать должностные лица великого князя, а судебные полномочия служилых людей в отношении зависимого от них крестьянства ограничивались только делами по наиболее тяжким уголовным преступлениям — душегубству и разбою с поличным. В сместных делах с городскими и волостными людьми предусматривался суд приказчика служилых людей вместе с вологодскими наместниками, Михайловскими и сямженскими волостелями. Над светскими же лицами устанавливался суд великого князя или его введенного боярина (см. приложение, документ № 2).
      К 1541 году относится повторное упоминание Сямженской трети в Заозерье, управляемой великокняжескими волостелями, тиунами, доводчиками, праведчиками и пошлинниками. В жалованной грамоте Ивана IV Сямженскому Покровскому монастырю от 21 марта 1541 года определен их посошный корм, идущий с монастырских крестьян: на Рождество Христово волостелю с сохи — две гривны, на Велик день и на Петров день с сохи — по гривне, «а тиуну его на все три праздника с сохи — вполы волостелина корму». С. М. Каштанов, подробно сравнивший грамоты Сям-женскому монастырю 1526 и 1541 годов, считает «волостелин рождественский корм» прямым наследием княжеского рождественского оброка, и были они одной величины — 2 гривны (40 денег)[97]. Доводчик получал с сохи на Рождество Христово четыре деньги, на Велик день и на Петров день с сохи — по две гривны, «а пра-ведчику его с их деревень сошного побору нету» (см. приложение, документ № 5). Общая сумма поборов с Сямженского монастыря по грамоте 1541 года составляла 128 денег (а в 1526 г. — 75 денег). Налицо усиление эксплуатации монастырских крестьян после подчинения обители великокняжеской юрисдикции.
      Поскольку грамота Ивана IV была выдана по приказу дворецкого князя Ивана Ивановича Кубенского, можно предположить, что именно он, будучи сам потомком младшей ветви Кубено-Заозерских князей, контролировал из Москвы управление «Ярославским Заозерьем» (либо его частью, каковой являлась Сямженская треть) в начале 1540-х годов. Пространство же Сямженской трети можно определить по реке Сямжене, включая ее устье, и далее по левобережью реки Кубены до Кубенского озера и Лысой Горы.
      В 1540-е — 1550-е годы управителями ряда волостей и третей Заозерья (Бохтюжской, Кубенской, Троицкой трети) были Федор Дурасов, Митя (Никита Семенов сын) Вельяминов, Иван Замыцкий, Василий Иванов сын Вышеславцов, Рахманин Борисович Голохвастов. Сохранились две подлинные кормленные грамоты, выданные последнему Иваном IV: 7 апреля 1546 года — на Кубен-скую волость, а 4 мая 1553 года — на Троицкую треть. Последняя располагалась к северу от Кубенского озера погранично с Заболотской волостью.
      Имеется также подлинная жалованная кормленная грамота Царя В. И. Вышеславцову на «Бохтюжскую правду» до 25 декабря 1552 года. В Кубенской волости Р. Б. Голохвастов сменил бывшего до него волостеля Ивана Замыцкого[98]. Судя по позднейшим окладным книгам вологодских архиереев, в Троицкую треть входили весьма отдаленные (если смотреть от уездного центра) сельские приходы по рекам Явенге, Вожеге, Ембе, Ухтомице, Вотче. Таким образом, часть земель Кубено-Заозерья во второй четверти XVI века находилась в «кормленном обороте».
      А. В. Антонов отмечал полноту прерогатив Р. Б. Голохвастова в Кубенской волости. Их он получил, видимо, за какие-то заслуги. Волостель имел право «боярского суда», мог посылать свои судные списки непосредственно в Москву в Боярскую думу и был независим от вологодского наместника князя В. И. Воротынского. Полномочия последнего не распространялись на «пошлинных людей» волостеля, детей боярских и крестьян Кубенской волости[99].
      Ретроспективно используя позднейшие известия, предполагаем, что в 1560-е годы были впервые проведены землеописательные работы на бывших княжеских землях Пенковых, включенных в 1567/68 году в опричнину. В описях Спасо-Каменного монастыря 1628 и 1670 годов в составе крепостной казны упоминается «сотная старая Неклюда Рахманинова с[ына] Розварина на князь Ивановскую вотчину Пенкова»[100]. Это был вологодский губной староста, который в те же годы отделял поместья опричникам в Обнорской волости Вологодского уезда.
      В жалованной грамоте Ивана IV Спасо-Преображенской Глу-бокоозерской пустыни от 6 июля 1546 года фигурируют волостели и их тиуны Троицкого стану и Важского. Эта пустынь находилась на стыке Вологодского, Каргопольского и Важского уездов, в связи с чем уместно привести мнение М. К. Любавского, относившего верховье Ваги к Кубено-Заозерскому княжеству. Между истоками рек Вели и Кубены шло, по мнению В. А. Кучкина, разграничение земель князя Ивана Александровича Ростовского и ярославских князей[101]. Ряд деревень Глубокоозерской пустыни стоял в верховьях реки Вели — Шалимовj, Грива, Пархаево, Зеленая. На карте Кадниковского уезда 1873 года озеро Глубокое показано к северо-востоку от истока реки Кубены, а юго-восточнее озера Глубокого находим деревню Зеленую. Речь идет о будущем вотчинном комплексе Спасо-Прилуцкого монастыря Игумновой Слободе (в писцовой книге 1627/28 года называется также Слободской волостью) на Глубоком озере в Троицком стане. До 1551 года Глубокоозерская пустынь была приписана к Спасо-Прилуцкому монастырю, как следует из подтвердительной подписи 1551 года на грамоте 1546 года. В писцовых книгах 1620-х годов местоположение данного комплекса определялось в Троицкой трети в Верхних станках. В. В. Зверинский указывал его в 322-х верстах к северо-западу от Кадникова[102].

Церковно-административное деление края

      В XVI веке одновременно с территориально-административным формировалось и церковно-административное деление Кубено-Заозерья. Некоторые данные о нем можно найти в грамотах епископов Пермских и Вологодских. В жалованной грамоте владыки Алексея игумену Кирилло-Белозерского монастыря Афанасию от 5 октября 1539 года содержалось освобождение причта монастырских храмов в селах Сямской и Кубенской волостей от церковной дани и различных пошлин, взимаемых архиерейскими агентами (десятинниками, доводчиками, заезчиками, зазывниками), — благословенной, соборной, явленной и оброчной куницы, полюдней пшеницы, казенных алтынов. Не исключено, что аналогичного содержания грамота была адресована владыкой Киприаном в 1546/47 году Лопотову монастырю, владения которого находились в Пельшемской, Боровицкой и Двиницкой волостях, но она известна лишь по упоминаниям в монастырских описях XVII века[103]. В его ставленной грамоте дьякону церкви Воскресения Христова на Дягилевых Горах Евдокиму Логинову от 2 апреля 1556 года фигурирует Кубенская десятина в Заозерье. В этом же акте отмечен владычный наместник, с ведома которого дьякон мог переходить из одной церкви в другую. В ставленной грамоте епископа Иоасафа от 12 апреля 1562 года дьякону Успенской церкви Ивану Федотову упоминается Заозерская десятина в Вологодском уезде в Семигородове[104].
      Локализовать «Семигородово» можно к югу от Харовска, где ныне железнодорожная станция Семигородняя, а в XVI —XVII веках существовала Успенская Семигородняя пустынь (на карте М. Ю. Хрусталева под № 59). Полагаем, что церковно-административное деление Заозерского края формировалось еще в XIV — XV веках под эгидой Ростовской епархии (и частично — под управлением непосредственно Московской митрополичьей кафедры). Специального выяснения требует вопрос, как сказалось различие политической принадлежности отдельных частей Кубено-Заозерского края на его церковно-административном управлении. Грамоты ростовских архиереев XV—XVI веков известны в основном по архиву Кириллова монастыря на его белозерские села.

Сельское расселение и население края в конце XVI века

      Опубликованная Н. И. Федышиным и не раз поминавшаяся выше дозорная (переписная и писцовая) книга дворцовых волостей Вологодского уезда писца Афанасия Замыцкого 1589/90 года является ценнейшим источником для изучения системы сельского расселения, состава и миграций населения, организации его государственного и сеньориального обложения и повинностей к концу изучаемого периода. Это описание послужило для П. А. Колесникова основой для установления ранней даты упоминания десятков деревень Усть-Кубинского, Сокольского, Харовского, Сямженского районов Вологодской области. По наблюдениям ученого, именно в этой части области отыскивается наибольшее количество древнейших селений, доля которых составляет до 72— 100 процентов[105].
      После смерти в 1562 году последнего представителя старшей линии ярославских князей — князя Ивана Васильевича Пенкова — бывшие княжеские земли, по нашему предположению, были включены в дворцовое ведомство. Их обширный массив составил один из крупнейших в России XVI века комплекс дворцовых вотчин. Система сельского расселения Заозерской половины Вологодского уезда может быть классифицирована как исключительно приречно-приозерная. По авторитетному мнению И. В. Власовой, «прибрежное заселение с очаговым размещением населения по рекам и озерам, безлюдье речных водоразделов, возникшие еще в период продвижения славян по северным рекам, остается основным и до настоящего времени»[106]. Приведенная характеристика полностью приложима и к системе сельского расселения Заозерья в конце XVI века. В таблице 1 обобщены данные книги 1589/90 года о приречном расположении заозерских деревень в семи погостах и волостях — Лещовском, Ильинском, Рождественском, Ивановой Слободе, Катроме, Валге, селе Спасском в Сямжене. Наибольшее число деревень размещалось в нижнем и среднем течении рек Кубены, Катромы, Сити. Некоторые деревни стояли у Катромского, Глухого и Раменского озер и у впадения малых рек в более крупные: на реках Кубене и Мнее, Кубене и Юнзе, Рамене и Юнзе, Катроме и Перексе, в устье Катромы. Фрагментарно отражено сельское расселение в Воскресенском и Петровском погостах, расположенных на реках Кубене и Пучкасе, поскольку в писцовой книге в данном месте имеются дефекты.
      Признаком запустения части селений являются определения типа: «пустошь, что была деревня починок такой-то»; «пустошь, что была деревня»; «пустошь, что было сельцо». В то же время показателем пусть и неровного хозяйственного восстановления стали упоминаемые в книге по Рождественскому и другим погостам «припашные полянки», «роспаши», «займища», «росчисти». О роли крестьянского труда в основании новых селений говорят такие названия: «Паршин починок», «починок Семена Романова» и др. О незавершенности процесса сельского строительства в крае к концу XVI века говорит почкование деревень в волостях Катроме, Валге, Лещовской, в погостах Рождественском и Ильинском: деревни Малгинская и Малгинская Большая, Желница и Желница Малая, Секерино Большое и Секерино Малое; Малой и Большой Остров; Жабекуря Задняя и Жабекуря Большая; Березник Большой и Березник Малой, Мякотинская и Мякотинский починок, Кухтырево Малое и Кухтырево Большое, Осиновская Большая и Осиновская Малая и т. п. Некоторые из названных деревень, правда, показаны пустыми либо пустошами («хором нет»). Следовательно, резервы земледельческого освоения здесь еще оставались. Главным, думаем, было вторичное освоение, возрождение когда-то уже существовавших, но запустевших во время кризиса 1560-х — 1580-х годов деревень и земель. И в первичном, и во вторичном освоении важным фактором являлось качество почв.
      Наиболее плотно населенными, по нашим наблюдениям, были волости, в которых писцами отмечена сравнительно высокая доля пашни доброго качества. В Лещовском погосте, где зафиксировано 32 процента доброй земли, в 1584 году было 265 дворов, в Катромской волости — 94 двора (51 процент доброй земли), в Рождественском погосте — 64 двора (60 процентов доброй земли). Нами учтена только пашня, доброе качество которой было оговорено писцами. Ю. С. Васильев приводит свои выкладки по количеству доброй земли с учетом также и перелога, поэтому наши данные разнятся (по данным Ю. С. Васильева доля доброй земли оказалась меньше)[107]. Минимальная населенность погостов с доброй по качеству землей составила в 1583/84 году 550 «людей» (под последними понимаются обычно женатые дворохозяева, главы семей).
      Дозор Афанасия Замыцкого 1589/90 года проводился в условиях сильного хозяйственного разорения края и содержал сравнительные данные о ближайшем по времени описании в 1583/84 году (Никифора Траханиотова) в пяти волостях (Катромской, Ивановой Слободе, Лещовском, Ильинском и Рождественском погостах). В остальных районах (волости Валге, в селе Спасском в Сям-же, Воскресенском, Петровском погостах и деревне Лахмокурье) в дозоре представлены данные только за 1583/84 год. Относительно сямженского села Спасского попутно заметим, что это, видимо, «Спас Святый» на черных землях в Ильинской трети на Сямжене, упомянутый в писцовых книгах митрополичьей кафедры еще в 1502/03 году. Погост этот мог быть пожалован московскими князьями митрополичьей кафедре, а затем отписан в дворцовое ведомство[108].
      Сопоставление сведений за 1583/84 и 1589/90 годы по пяти названным выше волостям показывает углубление хозяйственного кризиса в крае в 1580-е годы. Согласно письму Н. Траханиотова, в дворцовых волостях Заозерья было 158 жилых деревень и 276 пустых и пустошей, то есть эти показатели находились в соотношении 36,4 и 63,5 процента. Более благоприятными в 1584 году были пропорции жилых и пустых дворов и мест дворовых (соответственно 86 и 13,8 процента).
      К 1590 году положение в системе сельского расселения еще более ухудшилось: доля жилых деревень уменьшилась до 27,4 процента, а доля пустых и пустошей возросла до 73,1 процента. Отрицательным стал баланс жилого и пустого на уровне дворов — 45,7 процента жилых дворов и 54,2 процента пустых дворов и мест дворовых. Абсолютные цифровые показатели селений и дворов приведены нами в таблице 2. Запустение дворов в большинстве случае объяснялось дозорщиками двояко: хозяева их или «сошли безвесно» (таких оказалось 74,7 процента), или умерли — 25,2 процента (с указанием годов ухода или смерти для тех и других). Наибольшие потери населения произошли в 1585— 1587 годах — тогда ушло 54 процента (88 человек) и умерло 65 процентов (36 человек) крестьян-дворохозяев. Цифры эти самые приблизительные, поскольку в ряде случаев писцы фиксировали убыль населения в общих фразах: в деревне такой-то «хоромы розвалялися, а жильцы померли в 93 и 94 году». О миграциях населения в виде внутривотчинных крестьянских переходов говорят ремарки дозорной книги («вышел в другую деревню на тягло» и т. п.), а также упоминания «приходцев»[109].
      К 1590 году уменьшились средние размеры деревень — до 2-х дворов (в 1584 г. они составляли 3,5 двора). Характер описания показывает минимальную людность дворов — не более одного человека мужского пола, поскольку фиксировались, как выше говорилось, только женатые мужчины — главы семей, а весь остальной состав обитателей дворов не раскрывался. В редких случаях указывались женщины-вдовы, являвшиеся тяглыми дворо-владелицами. В структуре расселения дозор 1590 года отметил небольшое количество дворов льготных и бобыльских (12). В Воскресенском, Петровском погостах, деревне Лахмокурье, имевших более крупные размеры и оброчно-промысловый, торговый облик, такие дворы назывались «крестьянскими тяглыми оброчными» и «бобыльскими захребетными».
      Погосты в Кубенском Заозерье в широком смысле слова представляли собой административно-территориальные, судебные и налоговые округа, включавшие несколько десятков малодворных деревень. Собственно погосты (в узком смысле) являлись местами, где находился храмовый комплекс (обычно по две церкви — холодная и теплая, иногда с приделами), кельи низшего причта (просвирницы, пономаря) и нищих стариц и старцев. Например, в селе Никольском Заболотье при церквях Николы Чудотворца и Евфимия Великого описание 1620-х годов отметило 10 келий с нищими черноризцами.
      Келейничество было способом общинной и церковной благотворительности, поддержания бедствующих слоев деревни. Его можно рассматривать и как своего рода миниатюрное неформальное монашество. Дворы попов приходских храмов находились в специальных церковных деревнях, расположенных недалеко от погостов[110]. Иначе было обеспечено приходское духовенство ружных храмов, о чем выше уже упоминалось. Состоятельные ктиторы-князья Пенковы лично дарили земельные угодья священникам и причетникам таких церквей для их материального содержания. Даже с ликвидацией владельческих прав Пенковых в 1562 году порядок этот, по-видимому, не был полностью прекращен. Так, описание 1620-х годов указало на «попов хмелник... а владеет тем хмелником Вастьяновской поп Иван изстари»[111].

Землепользование и организация обложения

      Анализ землепользования в дворцовых волостях Вологодчины (в том числе и Заозерье) по писцовой книге 1589/90 года был дан Е. И. Колычевой. По ее подсчетам, наиболее высокой доля пашни была в 1580-е годы в Лещовском (36 процентов) и Рождественском (28 процентов) погостах, а наиболее низкой — в Ивановой Слободе (14 процентов) и волости Валге (9 процентов). Со своей стороны заметим, что в Валге были земли наихудшего качества, поскольку доброй пашни здесь писцы не зафиксировали вообще, а среди перелога значительную долю составляла «добре худая земля» (см. табл. 3). В среднем доля пашни была в 1583/84 году 19,1 процента, а к 1590 году — 12 процентов, что свидетельствует о глубоком процессе запустения[112]. Лишь в сямженском селе Спасском было 100 процентов пашни.
      Результаты наших подсчетов несколько отличаются от приводимых Е. И. Колычевой, возможно, потому, что она оперировала описанием всех дворцовых волостей Вологодчины (включая Углу, Юг и Раменье, а также пригородное село Говорово), а мы исследовали только пять заозерских волостей, по которым в дозорной книге 1589/90 года имеется сопоставимый материал за 1584/85 год. По ним у нас получилась более высокой доля пашни в 1583/84 году — 32 процента, более низкой доля перелога — 67,8 процента, а в 1589/90 году соответственно — 14,5 и 85,4 процента.
      Резкое сокращение пашенных площадей сказалось и на уменьшении средних тяглых наделов дворцовых крестьян в Заозерье: от 4,6 до 4,1 четверти в одном поле на двор. Но в реальности существовали, конечно, крестьянские хозяйства, землеобеспеченность которых была много выше средней. 12,5 процента тяглых дворов, по нашим подсчетам, можно отнести к крупнонадельным, имевшим только тяглой земли по 7 — 14 четвертей в одном поле (или по 10 — 20 десятин в трех полях), поскольку их вытные оклады составляли от 1,125 до 0,5 выти. Для наиболее полных представлений о крестьянском наделе необходимо учитывать весь комплекс сельскохозяйственных угодий — не только тяглую пашню, но и ее будущий резерв — перелог, а также сенокосные и лесные угодья. Средняя обеспеченность сеном двора заозерского крестьянина в 1580-е годы была сравнительно невысокой — 25 копен.
      По ориентировочным подсчетам Г. Е. Кочина, крестьянскому хозяйству при 1 лошади, 1 — 2 головах крупного и 1 — 2 головах мелкого скота 21-й копны сена едва хватало для его стойлового содержания в период с 1 октября по 1 мая. Сами же сенокосные угодья (пожни, наволоки, луга) располагались в речных и озерных поймах, важных для кормовой базы скотоводства. Это же заставляет догадываться о значительной роли для сельских жителей продуктивного животноводства. Помимо него, важную роль в жизни крестьян играло и рыболовство: не случайно дозорная книга называет несколько езов на Кубене у деревень Горки, Мякотинская, Паршинская, Коровинская, Быковская, Коневская, Золотова[113].
      По-видимому, масштабы и проявление экономического кризиса в дворцовых волостях Вологодчины, положение крестьянского хозяйства в условиях кризиса — все это имело заметные внутриуездные отличия. Как говорилось выше, в ряде волостей Заозерья заметной была доля доброй по качеству земли (в среднем 38 процентов), которая при интенсивном использовании быстрее всего выпахивалась и попадала в перелог. Именно добрая категория пашни в этих волостях показывает наибольшее сокращение к 1590 году по сравнению с другими категориями — на 14 процентов.
      В анализируемой книге, по наблюдениям Е. И. Колычевой, впервые среди источников по дворцовому землевладению России XVI века встречается сочетание подворно-вытного и поземельного обложения. Каждое крестьянское хозяйство было описано в 1589/90 году определенной долей вытного тягла. Наиболее распространенными были оклады крестьянских дворов в треть, четверть, полтрети и полчетверти выти, но встречались, как отмечено выше, и более тяглоспособные крестьянские хозяйства. Заметно общее тяготение к средним по землеобеспеченности и тяглообло-жению дворам (74 процента дворов — 0,42 — 0,16 выти), а также тенденция к уравнительности, унификации тяглых земельных наделов крестьян и их вытных окладов в пределах селений. О жесткости и всеобщности вытного обложения в 1589/90 году свидетельствует фиксация вытного тягла даже вдовьих дворов. Лишь в единственном случае дозор 1589/90 года отметил, что «вдова пашни не пашет». Нам бросился в глаза пример, когда вытные оклады были закреплены и за дворовыми местами в сгоревшей деревне с указанием, что их хозяева только на год (до 25 октября 1590 г.) получают освобождение от платежей[114]. Не облагались вытным тяглом лишь очень немногочисленные в Заозерье бобыльские дворы.
      С сильным разорением местности и высоким государственным обложением связывает Е. И. Колычева такой характер дозора 1589/90 года, когда фиксировались вытные оклады крестьянских дворов с сохранением поземельного обложения сохами. В этом и заключалось сочетание подворного и поземельного принципов обложения, поиск правительством наиболее оптимальных его способов в условиях запустения. В дворцовых волостях Заозерья соха как единица государственного обложения была такой же, как и в поместно-вотчинных имениях остальной России, включая 800 четвертей доброй, 1000 четвертей средней и 1200 четвертей худой земли. Размер выти как единицы владельческого обложения также зависел от качества земли. В выть здесь клалось 12 четвертей земли доброго, 14 четвертей среднего и 16 четвертей худого качества, причем описание производилось не десятинами, как это обычно бывало в дворцовых вотчинах, а именно четвертями[115]. Регламентировались и сенокосные угодья, составляя в выти 32 — 45 копен.
      О финансовом значении дозоров 1583/84 и 1589/90 годов свидетельствует данное в нем тщательное разделение вытного и сошного итогов по погостам и волостям в живущем и в пусте (см. табл. 4). В отличие от письма 1583/84 года, в дозоре 1589/90 года такое разделение на живущее и пустое было предпринято даже в отношении сенокосных угодий. Тщательно были зафиксированы в 1589/90 году и лесные угодья — с указанием леса пашенного и непашенного (чаще всего в десятинах), а также поверстного (в письме 1583/84 г. лес не был учтен). Сравнительно небольшой выглядит и новая для 1590 года категория пашни — оброчная и льготная, которой также не было в письме 1583/84 года — всего не более 211 четвертей в одном поле (см. табл. 2). Но она соответствовала льготным и оброчным дворам и вытям, отмеченным в немногочисленных льготных и оброчных деревнях.

Крестьянские повинности

      В составе крестьянских повинностей в дворцовых волостях Вологодчины конца XVI века Е. И. Колычева отмечала преобладание натурального оброка. Полевой барщины здесь не было, волости считались «посопными», то есть обложенными прежде всего фиксированным хлебным оброком плюс некоторым количеством денежных платежей. По ориентировочным подсчетам Е. И. Колычевой, в соответствии с вытным окладом эти волости могли поставить в царскую казну около 14,6 тысячи четвертей хлеба и 460 рублей денежной ренты. Не выглядит случайным данное Е. И. Колычевой образное определение Вологодских дворцовых волостей как вторых по значению (после Нижегородско-Муромских) в России XVI века житниц царского хозяйства[116]. В условиях сильного разорения вологодские дворцовые крестьяне могли собрать в 1589/90 году только 10 процентов овса, 13 процентов ржи и 12 процентов денег. Тяжесть оброчной ренты на двор здесь была наименьшей (1,2 четверти ржи) по сравнению с другими крупнейшими дворцовыми «житницами»: в Муромском уезде — по 6 четвертей, в Нижегородском — по 2 — 3 четверти ржи на двор[117]. Нам представляется, что денежные платежи в структуре повинностей дворцовых крестьян Заозерья занимали более весомое место, чем то, которое отводит им Е. И. Колычева. Из пяти наименований крестьянских повинностей в дозорной книге 1589/90 года только первое имеет натуральное выражение — государев посопный хлеб. Он платился в размере по 5 четвертей ржи и по 6 четвертей овса с выти (а в сямженском селе Спасском — по 4 четверти ржи и по 5 четвертей овса с выти). Все же остальные сеньориальные и государственные повинности дворцовых крестьян были переведены на деньги: 1) за посошный корм — по 20 алтын 8 денег с сохи; 2) за мелкий доход, солому и «скатерного» — по 5 алтын с выти; 3) «за посельнич доход и за присуд» — 0о 5 алтын с выти; 4) пошлин дворецкого и дьячьих — по 10 денег с 1 рубля. Приведенное выше упоминание «скатерного» может указывать на существование здесь древнего промысла по выращиванию и обработке льна.
      В отличие от вологодских у дворцовых крестьян других уездов Северо-Запада существовали более высокие нормативы хлебного и денежного оброка. По данным Н. Н. Масленниковой, крестьяне посопных волостей Псковщины (Себежский уезд) вносили в 1580-е годы по 10 четвертей ржи, 12 — овса и 10 гривен с выти. Со двора сходило по 2,8 — 3,2 четверти хлеба. Высокая денежная рента обусловливалась здесь, по мнению Н. Н. Масленниковой, соответствующей степенью товарности крестьянского хозяйства[118].
      Вологодские дворцовые крестьяне в деньгах (а не натурой) вносили оброчную плату за вненадельные земли. Передача земли крестьянам в аренду оформлялась дворцовыми приказчиками «по государевым грамотам». В этой связи в тексте упомянут, вероятно, дворцовый приказчик в Заозерье Никита Сумороков[119]. Съем одной четверти пашни (независимо от ее качества) стоил крестьянам 1 алтын плюс 5,5— 10 пошлинных денег. Аренда земли была по преимуществу индивидуальная, а срок пользования оброчной землей устанавливался «до тех мест, как на ту пашню жильцы порядятся». Наиболее же распространенным сроком внесения арендных платежей был Оспожин день (Успение Богородицы — 15 августа), реже — Семенов день Летопроводца (1 сентября). Плата за оброчное сено составляла 1 деньгу с копны. Аренда земли позволяла полнее реализовывать трудовые ресурсы отдельных крестьянских дворов, в большей степени связывала такие хозяйства с местными рынками.
      Приведенные данные позволяют говорить о смешанном составе дворцовой ренты с заметным уклоном в денежные платежи со стороны крестьян. По подсчетам Е. И. Колычевой, дворцовые крестьяне Заозерья платили по 60 денег с выти домениальной ренты («за мелкий доход» и посельскому) плюс 128 денег «за посошный корм» плюс 128 денег за ямские и приметные деньги с сохи[120]. Налицо явное превосходство государственной денежной эксплуатации крестьянства над владельческой. В источнике определена и номенклатура государственных платежей: «А ямские и приметные денги платить им с сошного писма по розводу, как в котором году государь велит»[121].
      В условиях экономического кризиса и ослабленности крестьянского хозяйства такие выплаты были чрезвычайно обременительны для населения. Е. И. Колычева справедливо замечает в этой связи, что ежегодная нужда крестьян в деньгах заставляла их часть своей продукции постоянно реализовывать на рынке[122]. Для дворцовых крестьян Заозерья несомненное значение имели Сухоно-Двинский торговый путь и сравнительная близость Вологды как крупного торгового центра.

Местный рынок

      Последние листы дозорной книги 1589/90 года дошли до нас, к сожалению, в сильно дефектном виде. В тексте речь идет о местном рынке в районе Воскресенского и Петровского погостов. Под первым можно понимать или Воскресенский погост над Кубенским озером, мимо которого проходила старая Кирилловская дорога, но, скорее всего, это — часть села Устья Кубенского, где также имелась церковь Воскресения Христова. С Петровским же погостом правомерно связать будущую Петровскую слободку, часть поселка Устье Кубенское. Некоторые крестьяне Воскресенского погоста указаны в дозорной книге с определениями «колачник», «скоморох». Состав дворов здесь был смешанным — помимо оброчных крестьян, бобылей и захребетников, имевших 22 лавки, отмечены дворы, купленные детьми боярскими (полагаем, с торговыми целями), и дворы, принадлежавшие монастырям (Спасо-Каменному, Дионисьево-Глушицкому и Николо-Подольному). На площади Воскресенского погоста в таможенной избе с «иногородцев» и вологжан взимались таможенные пошлины — мыт, тамга, весчее, померное, отъезжее и приезжее («с воза по денге»). Сбор их в 1583 году был отдан на откуп вологжанину Ваське Грездову, вносившему (видимо, в приказ Большого прихода в Москве) свыше 80 рублей тамги и мыта. На такой местный рынок дворцовые крестьяне Заозерья и вывозили свою продукцию.
      В торгово-ремесленных погостах население не было обложено вытным тяглом по дворам. Дозорная книга 1589/90 года зафиксировала оброк с крестьянских тяглых дворов — по 7 денег, а с захребетных бобыльских — по алтыну (3 деньги). Здесь был распространен наем жилых и торговых помещений, а также дворовых мест, за которые взимался «позем» в размере 2-х рублей да пошлин по гривне. Согласно объяснению Г. Е. Кочина, «поземом» назывался оброк, получаемый владельцами дворов с живущих в них «поземщиков». Последние — люди, жившие в чужом дворе с уплатой «позема». Приезжали в Воскресенский погост и дворцовые крестьяне «княж Ивановской вотчины Пенкова», следовательно, какая-то их часть, помимо земледелия и промыслов у себя в волостях, занималась торговлей[123].
      Удалось найти сведения о происхождении известных в XVII веке вологодских купцов Белавинских из торговых крестьян Кубенского погоста. В Сотной на Вологду 1629 года упоминалось несколько лавок и дворов Игнатия Белавинского, на основании царской грамоты 1628 года записанного в посад с тяглыми людьми. В переписной книге по городу Вологде 1646 года он с сыном Тимошкой назван торговым крестьянином боярина М. М. Салтыкова (владевшего после Смуты Кубенским погостом), а в описании уезда в деревне Погорелке села Ильинского, что над Кубенским озером, отмечен пустым двор Игнашки Белавинского с сыном Тимошкой, поскольку они живут в городе «для торгового промыслу». В 1682 году Михаил Тимофеев сын Белавинский был уже пожалован из суконной в гостиную сотню и являлся на Вологодском торге крупнейшим владельцем лавок[124]. Мы видим, что даже в условиях феодально-крепостнического государства, каким была в XVII веке Россия, часть крестьянства отличалась повышенной социальной мобильностью и переходила в другие сословия.

Краткие выводы

      Итак, мы проследили основные этапы ранней истории Кубено-Заозерского края. В XIV —XV веках он был тесно связан с Ростовским, Белозерским и Ярославским княжествами, одновременно в край проникало великокняжеское и митрополичье землевладение, происходила интенсивная крестьянская и монастырская колонизация. Земледельческая в своей основе, она существенно отличалась от предшествовавшего, по преимуществу промыслового, этапа хозяйственного освоения районов Русского Севера[125].
      Описываемой территории коснулись бурные события феодальной войны в Северо-Восточной Руси, общерусский объединительный процесс. В ходе его в 1447 году была потеряна политическая независимость части Кубено-Заозерья, принадлежавшей младшей ветви Ярославского княжеского дома. За этим последовал сложный период разделов этой земли между московскими великими (Василий II, Мария Ярославна, Иван III) и удельными (Михаил Верейский, Иван Можайский) князьями. С образованием Вологодского удела князя Андрея Меньшого продолжилось административно-территориальное устроение края, упрочились полномочия княжеских волостелей, доводчиков, праведчиков и других агентов кормленной системы, начались его писцовые описания. Часть Кубено-Заозерского края вместе с Вологдой в первой половине XVI века входила в состав одного из областных дворцов (Рязанского), управляемого великокняжескими дворецкими. Дольше всего (до начала 1530-х гг.) сохранялись владельческие прерогативы князей старшей ветви Ярославского дома, распространявшиеся на обширную территорию нынешних Усть-Кубинского, Харовского, Сямженского районов. Ощутимым выражением этих прав стала выдача князьями Пенковыми местным монастырям (Николо-Катромскому, Сямженскому Покровскому) жалованных грамот с иммунитетными статьями.
      Во второй половине XVI века бывшее Ярославское Заозерье представляло собой уже крупный дворцовый комплекс, важный хлебопроизводящий центр, крестьянское население которого интенсивно занималось также промыслами и торговлей.
      Новый этап в истории края был связан с польско-литовским разорением в первые десятилетия XVII века и массовыми поместными раздачами послесмутного времени.

ПРИМЕЧАНИЯ

      1 ПСРЛ. Т. VII. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856. С. 174; Т. XVIII. Симеоновская летопись. СПб., 1913. С. 76; Т. XXIII. Ермолинская летопись. СПб., 1910. С. 90; Т. XXIV. Типографская летопись. Пг.,1921. С. 101; Т. XXX. Владимирский летописец. М., 1965. С. 95; Т. XXXIII. Холмогорская летопись. Л., 1977. С. 75.
      2 Летопись по Лаврентьевскому списку. Издание Археографической комиссии. СПб., 1872. С. 499; Аверьянов К. А. Купли Ивана Калиты. М., 2001. С. 111-112.
      3 Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в Х-XIV вв. М., 1984. С. 295-296; См. также: Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период, с 1238 по 1505 гг. Т. 2. СПб., 1891. С. 76, 88, 113; Копанев А. И. История землевладения Белозерского края в XV — начале XVII в. М.; Л., 1950. С. 7; Рыбаков А. А. Вологодская икона. Центры художественной культуры земли Вологодской XIII —XVIII вв. М., 1995. Гл. 3; Александров Д. С. Территориально-административное деление Белозерского уезда (до XX в.): Дипломная работа / Научный руководитель Ю. С. Васильев. Вологда: ВГПУ, 2000. С. 6.
      4 ГАВО. Ф. 883 (Суворовы). Оп. 1. Кн. 44. Л. 20 об., 37 об.
      5 АФЗХ. Ч. 1. М.; Л., 1951. № 314.
      6 ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М.; Л., 1949. С. 228; Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. М.; Л., 1950. С. 392; ДДГ. М.; Л., 1950. № 20-22.
      7АФЗХ. Ч. 1. № 170. Анализ этого документа, когда он еще не был опубликован, см.: Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. Т. 1. М.; Л., 1947 . С. 385.
      8 Кучкин В. А. Указ. соч. С. 295-296.
      9Прохоров Г. М. Житие Александра Куштского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. Л., 1988. С. 241-242; Прохоров Г. М. Сказание Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре // Книжные центры Древней Руси XI —XVI вв. Разные аспекты исследования. СПб., 1991. С. 161; Прохоров Г. М. Житие Иоасафа Каменского // Книжные центры Древней Руси. Севернорусские монастыри. СПб., 2001. С. 332; Белоброва О. А. Житие Иоасафа Каменского // Словарь книжников... Вып. 1. Ч. 2. С. 289-270.
      10 Кучкин В. А. Указ. соч. С. 284-295 (прим. 194); Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства Поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII в. Вып. 2. Пг., 1918. С. 270-271; ОР РНБ. Ф. 550 (Основное собрание рукописной книги). F. 1—788. Л. 5об. —8об.; Каштанов С. М., Назаров В. Д., Флоря Б. Н. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в. Ч. Ill (Дополнение) // АЕ за 1966 год. М., 1968. №1-66 (далее - ХII-III).
      11ПСРЛ. Т. XXIV. С. 183. Я. С. Лурье отмечает, что в Типографской летописи отразился Ростовский свод 1480-х гг. (Лурье Я. С. Две истории Руси XV в. СПб., 1994. С. 82-83).
      12 ПСРЛ. Т. XXIII. С. 148.
      13 3имин А. А. Витязь на распутье. Феодальная война на Руси XV в. М., 1990. С. 73 и прим. на с. 235. Ср.: Макаров Н. А. Колонизация северных окраин Древней Руси в XI-XIII вв. М., 1997. С. 58.
      14Верюжский И. Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии. Вологда, 1880. С. 308 (прим. 12).
      15 Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... Вып. 1. СПб., 1906. С. 445 — 446; Маштафаров А. В. Вологодская грамота XV в. // Советские архивы. 1974. № 6. С. 103—104. В справочном издании «Родословие вологодской деревни» (Вологда, 1990. С. 94) кубенская пожня Дулепово ошибочно отождествлена с соименным поселением Спасо-Прилуцкого монастыря в волости Тошне (Шумаков С. Сотницы (1537—1597 гг.), грамоты и записи (1561 - 1696 гг.). М., 1902. С. 73).
      16 Редкие источники по истории России. Ч. 2. М., 1977. С. 104. Здесь и далее выделено при цитировании нами.
      17 Верюжский И. Исторические сказания... С. 309; Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой Руси (XV-XVI вв.). М., 1985. С. 67 (автор, видимо, ошибочно назвал князя Семена Дмитриевича Семеном Ивановичем, а Кубену отнес не к Вологодскому, а к Белозерскому уезду); Верюжский И. Материалы генеалогии княжеско-боярской аристократии XV—XVI вв. М., 1995. С. 21. Правда, исторически (в конце XIII в.) Кубена, действительно, могла тяготеть к Белозерью, а не к Вологде.
      18 3имин А. А.Витязь на распутье... С. 124.
      19Верюжский И. Исторические сказания... С. 30; Прохоров Г. М. Житие Иоасафа Каменского. С. 333.
      20 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Кн. 44. Л. 6 об. -7, 15, 20 об., 22 об., 48 об.
      21 ДДГ. № 35. С. 99; 3имин А. А. Витязь на распутье... С. 74 и прим. 22 на с. 236.
      22 Верюжский И. Исторические сказания... С. 310; Славянская энциклопедия. Киевская Русь - Московия. Т. 1. М., 2001. С. 421 (здесь князь Дмитрий Васильевич Заозерский признан действующим еще в 1447 году, но вряд ли это было на самом деле).
      23 ДДГ. № 44. С. 128.
      24 Рождественский С. В. К истории княжеского землевладения в Северо-Восточной Руси в XVI в. // Записки императорского Русского Генеалогического общества. Т. VIII. Вып. 1-2. Новая серия. СПб., 1896. С. 5.
      25 Шульгин В. С. Ярославское княжество в системе Русского централизованного государства в конце XV — первой половине XVI в. // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958. № 4. С. 3, 7.
      26 Зимин А. А. Витязь на распутье... С. 124.
      27 Кучкин В. А., Флоря Б. Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями // Актовое источниковедение. Сборник статей М., 1979. С. 209.
      28 ВГИАХМЗ. Коллекция рукописных книг. Кн. 57. Л. 96 об. -97; АСЭИ. Т. 3. № 252, 257 (грамота Ивана III по грамоте его отца), 266, 268; ЛЗАК. 1864 г. Вып. 3. СПб., 1865. С. 24 — 25; Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... С. 20, 249; Шумаков С. Сотницы... С. 66.
      29 Прохоров Г. М. Сказание Паисия Ярославова... С. 161; АСЭИ. Т. III. № 266, 268; Карта «Монастыри и пустыни XII —XX вв. на территории Вологодской области / Составитель М. Ю. Хрусталев. (Вологодская научная библиотека им. И. В. Бабушкина. Справочно-библиографический отдел. № 171) (далее — карта М. Ю. Хрусталева). Под № 55 — Николаевский Святолуцкий монастырь .
      30 ДДГ. №44. С. 127-128.
      31 Любавский М. К. Образование основной государственной территории великорусской народности. Л., 1929. С. 105—105.
      32 Экземплярский А. В. Великие и удельные князья... С. 117; ДДГ. № 46, 55.
      33 ДДГ. № 48.
      34 Там же. № 51; Любавский М. К. Образование основной государственной территории... С. 105—106.
      35 3имин А. А. Витязь на распутье... С. 124.
      36 ДДГ. № 58. С. 179-180, 183.
      37 Там же. № 61; ПСРЛ. Т. XXV. С. 278.
      38 АСЭИ. Т. 3. № 256 — с подтверждением кн. Андреем Меньшим, дьяк Федор Мяка (Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975. С. 351).
      39 Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М., 1970. С. 370; Рыков Ю. Д. Новые акты Спасо-Прилуцкого монастыря XV в. // Записки отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина Вып. 40. М., 1982. С. 98 (прим. 4); 3имин А. А. Удельные князья и их дворы во второй половине XV и первой половине XVI в. // История и генеалогия. С. Б. Веселовский и проблемы историко-генеалогических исследований. М., 1977. С. 172— 173.
      40 АСЭИ. Т. 2. М., 1958. № 192.
      41 Макаров Н. А. Колонизация северных окраин... С. 57 — 72. 42Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М., 1988. С. 160. 4:1 АС ЭЙ. Т. 1. № 269.
      44 Флоря Б. Н. Кормленные грамоты XV —XVI вв. как исторический источник // АЕ за 1970 г. М., 1971. С. 122-123.
      45ДГ. № 81; ЛЗАК. 1864. Вып. 3. СПб., 1865. С. 23; Архив СПб. ИИ РАН. Ф. 238 (Колл. Н. П. Лихачева). Тетрадь 102/1. Л. 7-8; ВГИАХМЗ. Кн. 57. Л. 97 об., 163; Кн. 63. Л. 69 об.
      46 Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... С. 31 —32, 35 — 36. Деревня Колябино позднее оказалась в вотчине Александро-Куштского монастыря.
      47 АСЭИ. Т. 3. М., 1964. № 269, 270. См. также: Мерцалов А. Е. Вотчины Спасо-Каменного монастыря // ВЕВ. 1903. № 1. С. 25 — 28. По ориентировочным подсчетам Мерцалова, в вотчине Спасо-Каменного монастыря в конце XV века могло проживать около 300 крестьян.
      48 АСЭИ. Т. 3. № 259. 49 Там же. № 253, 256.
      50 Там же. № 253 (по имени дьяка, сделавшего подпись, — Алексея Полуектова — подтверждение можно отнести ко времени до его попадания в опалу в апреле 1467 году или после 1473 года).
      51 ДДГ. № 81.
      52 РГАДА. Ф. 281. ГКЭ по Вологде. № 3279; Карта М. Ю. Хрусталева. № 62.
      53 АСЭИ. Т. 3. № 278; Зверинский В. В. Материал для историко-географического исследования о православных монастырях Российской империи с библиографическим указателем. Вып. 3. СПб., 1897. № 1769; ОР РНБ. F. 1 — 788. Л. 286 об. (Николо-Мокрая пустынь локализована в 40 верстах к востоку от Вологды в Кадниковском уезде, на правом берегу реки Сухоны, недалеко от сельца Николо-Старого).
      54 РГАДА. ГКЭ по Вологде. № 3279; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие... С. 521; Шумаков С. А. Сотницы...С. 64 — 74; Социально-правовое положение северного крестьянства (Досоветский период). Вологда, 1981. С. 87 — 94 (публикация Л. С. Прокофьевой); Васильев Ю. С. Аграрные отношения в Поморье в XVI —XVII вв. Сыктывкар, 1979. С. 94 (указана сотная с книг А. Карамышева на вотчину Лопотова монастыря со ссылкой на РГАДА. Ф. 197. Портф. III. №. 13); ОР РНБ. F. Q. - 397. Л. 17 (ссылка на подлинную выпись с вислою печатью 1544 г. в описи Лопотова монастыря 1667 г.).
      55 ДДГ. № 89. С. 365.
      56 Флоря Б. Н. Кормленные грамоты... С. 110; АСЭИ. Т. 3. № 278; ВГИАХМЗ. Ф. 1 (Вологодский архиерейский дом). Оп. 2. Д. 100. Л. 25 об. 26.
      57 ВГИАХМЗ. Кн. 57. Л. 162; АСЭИ. Т. 3. № 263; Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... Вып. 2. С. 15—16, 38.
      58 АСЭИ. Т. 3. № 272.
      59Там же. № 263 — 265, 267, 272 (тиун Захар «сажает» крестьян на пустоши Чиркову, Мишкову, Панкратову, Олешкову, Трофимкову, Галахтионову. Так пустоши становятся починками).
      60Мерцалов А. Е. К вопросу о князьях Пинковых // ВЕВ. 1902. С. 603-605.
      61 Памятники письменности в музеях Вологодской области. Каталог-путеводитель. Вып. 4. Ч. 1. / Под общ. ред. П. А. Колесникова. Вологда, 1985. С. 194; ГАВО. Ф. 883 (Суворовы). Кн. 44. Л. 50 об.
      62 ВГИАХМЗ. Отдел картографии. № 12021/56.
      63 Готье Ю. В. Замосковный край в XVII в. М., 1937. С. 406-407; Александров Д. С. Территориально-административное деление... С. 15.
      64 Мерцалов А. Е. К вопросу о князьях Пинковых... С. 605.
      65Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988. С. 33, 154; 3имин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV - первой трети XVI в. М, 1988. С. 92, 289 и др.
      66Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С. 80.
      67 Источники истории г. Вологды и Вологодской губернии. Вологда, 1904. С. 117. На карте М. Ю. Хрусталева Спасо-Евфимьев Сямженский монастырь показан под № 86 южнее поселка Сямжа, близ деревни Житьево. Об этом монастыре и его основателях, Евфимии и Харитоне Сямженских см.: Верюжский И. Исторические сказания... С. 359 — 362.
      68 АСЭИ. Т. 1. М., 1952. № 552; ВГИАХМЗ. Кн. 63. Л. 80. Анна Иосифовна Пенкова пережила и мужа и сына. 25 июня 1562 года она получила от Ивана IV жалованную грамоту на переславское село Рахманово, а в 1564 году дала его вкладом в Спасо-Ярославский монастырь (Вахрамеев И. А. Исторические акты Ярославского Спасского монастыря. Т. 1. М., 1896. № 26-28; РГАДА. ГКЭ по Переславлю. № 8941; Веселовский С. Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 70, 117).
      69 САС. Вып. 2. Вологда, 1973. С. 160 (публикация Н. И. Федышина дворцовой переписной книги по Вологодскому уезду 1589/90 г.); ВГИАХМЗ. Кн. 57. Л. 168 — 169 об., 250 об.-251 об., 253-253 об.
      70 Там же. Л. 170 об., 250 об. -252; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Кн. 100. Л. 2.
      71Софийская вторая летопись // ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. М., 2001. Стлб. 159-162; К л о с с Б. М. Избранные труды. Т. 2. Очерки по истории русской агиографии XIV-XVI вв. М., 2001. С. 236, 288; Источники истории г. Вологды. С. 153; РГАДА-Ф. 1209 (Поместный приказ). Кн. 14732. Л. 1621.
      72Рыбаков А. А. Вологодская икона... С. 217.
      73 ВХИАХМЗ. Кн. 57. Л. 261 об.; Кн. 63. Л. 57; ГАВО. Ф. 948 (Вологодский архиерейский дом). Оп. 1. Кн. 7. Л. 246 об.— 247. 74 САС. Вып. 2. Вологда, 1973. С. 157, 170.
      75 Алексеев А. И. Роспись главам древнейшего синодика Московского Богоявленского монастыря // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность. Вып. 4. СПб., 2001. С. 18.
      76 АФЗХ. Ч. 1. № 315, 316: РГАДА. Ф. 1209 (Поместный приказ). Кн. 60. Л. 1181 (пустошь Пинягово включена в состав поместья Г. Л. Трусова).
      77 АСЭИ. Т. 3. № 279 и коммент. на с. 502-503.
      78 ОР РНБ. Ф. 550. F. 1-787. Л. 97 об. (сборник середины XIX в. материалов по истории Вологодской епархии); микрофильм № 4469/4. (Переписная окладная книга Вологодского архиерейского дома 1647/48 г. Л. 64). Выражаю признательность Ю. С. Васильеву, предоставившему мне микрофильм данной книги; ВГИАХМЗ. Кн. 63. Л. 57; ГАВО. Ф. 883. Кн. 42. Л. 112.
      74 ГАВО. Ф. 948 (Вологодский архиерейский дом). Оп. 1. Кн. 3. Л. 30 об.; ВГИАХМЗ. Отдел фондов. № 12401/4В. (Карта-литография Землемерно-технической части Вологодского губернского земельного отдела 1921 — 1922 гг.); ОР РНБ. F. 1-787. Л. 98 об.; F. 1-788. Л. 244-247; Писцовые книги Русского Севера / Под ред. Н. П. Воскобойниковой. М., 2001. С. 95; ВГИАХМЗ. Кн. 63. Л. 66.
      80 Антонов А. В. Из истории великокняжеской канцелярии: кормленные грамоты XV - середины XVI в. // Русский дипломатарий. Вып. 3. М., 1998. С. 130 (№ 3).
      81 Флоря Б. Н. Кормленные грамоты... С. 110.
      82 САС. Вып. 2. С. 133, 139; ВГИАХМЗ. Библиотека. Схематическая карта Вологодской губернии 1919 г., составлена статистическим отделом губпродкома.
      83 САС. Вып. 2. С. 124.
      84 Ивина Л. И. Внутреннее освоение земель в России XVI в. Л., 1985. С. 198.
      85 АСЭИ. Т. 3. № 242, 247.
      86 ВЕВ. 1871. С. 377-378; Веселовский С. Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима... С. 124.
      87 ГАВО. Ф. 496. Оп. 1. Кн. 1483. Л. 8-10 об.; Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... Вып. 2. С. 22 — 24. Николо-Подольный монастырь показан М. Ю. Хрусталевым под № 48 на северной оконечности Кубенского озера. Монастырь находился в 52 верстах от Вологды, ныне — село Подольное близ реки Уфтюги.
      88Садиков П. А. Московские приказы-"четверти" во времена опричнины (1564-1584 гг.) // Исторические записки. Т. 10. М., 1941. С. 126- 130. В справочнике С. Б. Веселовского дьяки Дружина Владимиров и Дружина Лазарев (ошибочно ?) показаны как самостоятельные лица (Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие... С. 96-97, 284-285).
      89 Милюков П. Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства (рецензия на сочинение А. С. Лаппо-Данилевского «Организация прямого обложения в Московском государстве»). СПб., 1892, С. 165.
      90 ДДГ. № 104. С. 443.
      91 АФЗХ. Ч. 1. № 170.
      92 ЛЗАК. Вып. 3. СПб., 1865. С. 23? 39.
      93 АФЗХ. Ч. 1. № 314 и предисловие к копийной книге митрополичьей кафедры на с. 23.
      94 Чайкина Ю. И. Географические названия Вологодской области. Топонимический словарь. Архангельск, 1988. С. 223.
      95 ВГИАХМЗ. Библиотека. № 114 (Карта Кадниковского уезда Вологодской губернии, составленная в губернской чертежной). Спасо-Репная пустынь показана М. Ю. Хрусталевым под № 49 к югу от Кумзера, в районе деревни Богородской. В сборнике материалов по истории Вологодской епархии Спасо-Репная пустынь определена в 100 верстах к северу от Вологды (ОР РНБ. F. 1-788. Л. 286 об.); Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства. Вып. 2. С. 17-18; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Кн. 44. Л. 88.
      96 Шумаков С. А. Сотницы...С. 90; ВЕВ. 1871. С. 406-411; Розанов А. Воскресенская церковь в селе Устье Кадниковского уезда Вологодской губернии. Исторический очерк. Вологда, 1903. С. 184—186.
      97 Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси... С. 80 — 82.
      98 Акты служилых землевладельцев. Т. 1. М., 1997. № 49, 57 — с круглой красновосковой печатью; № 60 — с круглой черновосковой печатью; Пашкова Т. И. Местное управление в Русском государстве первой половины XVI в. М., 2000. С. 49 — 50, 170, 172. В III части «Хронологического перечня» С. М. Каштанова, В. Д. Назарова и Б. Н. Флори жалованная кормленная Р. Б. Голохвастову на Кубенскую волость указана как иммунитетная грамота (XII-III. № 1-257).
      99Антонов А. В. Из истории великокняжеской канцелярии... С. 96, 100.
      100 ГАВО. Ф. 883. Кн. 44. Л. 51; XII. III. № 1-406; Енин Б. П. Описание документов XIV—XVII вв. в копийных книгах Кирилло-Белозерского монастыря, хранящихся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки. СПб., 1994. С. 116. № 670; Зимин А. А. Опричнина. М., 2001. С. 420 (публикация B. Д. Назарова).
      101 Любавский М. К. Образование основной государственной территории... С. 105-106; Кучкин В. А. Указ. соч. С. 278; ВГИАХМЗ. Библиотека. Карта № 114.
      102 Сторожев В. Н. Материалы для истории делопроизводства... Вып. 2. C. 263-266; ВГИАХЗМ. Кн. 57. Л. 235 об. -236 об; 3веринский В. В. Материал для историко-топографического исследования... Вып. III. № 1928.
      103 Дополнения к Актам историческим. Т. 1. СПб., 1846. № 220; ГАВО. Ф. 496. Оп. 1. Кн. 3. Л. 15, 29; ОР РНБ. Q. IV. 397. Л. 18.
      104 русская историческая библиотека. Т. 32 (Архив П. М. Строева, Т. 1). Пг., 1915. № 197, 217.
      105 Родословие вологодской деревни. (Список древнейших деревень — памятников истории и культуры). Вологда, 1990.
      106 Русский Север. Этническая история и народная культура XII — XX вв. / Отв. ред. И. В. Власова. М., 2001. С. 37, 52.
      107Васильев Ю. С. География почв в Поморье XVI — XVII вв. // Проблемы археографии и источниковедения отечественной истории. Межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 1999. С. 12. Табл. 1.
      108 АФЗХ. Ч. 1. № 170; Веселовский С. Б. Феодальное землевладение... С. 385.
      109 САС. Вып. 2. С. 82, 87, 92, 94, 96, 101.
      110Там же. С. 79, 106, 118, 129, 161, 172.
      111ВГИАХМЗ. Кн. 57. Л. 172, 253 об.
      112 Колычева Е. И. Аграрный строй России в XVI в. М., 1987. С. 69, 192 и табл. 18 на с. 193.
      113 САС. Вып. 2. С. 97, 98, 100, 118, 119; Кочин Г. Е. Сельское хозяйство на Руси в период образования Русского централизованного государства. Конец XIII - начало XVI в. М.; Л., 1965. С. 277.
      114 Там же. С. 86, 144.
      115 Колычева Е. И. Аграрный строй... С. 54, 58.
      116 Колычева Е. И. Вытное письмо и феодальная рента в дворцовых хозяйствах XVI в. // Проблемы социально-экономической истории феодальной России. К 100-летию со дня рождения С. В. Бахрушина. М., 1984. С. 268 — 269.
      117Колычева Е. И. Аграрный строй... С. 69; Колычева Е. И. Вытное письмо и феодальная рента...С. 268.
      118Масленникова Н. Н. О дворцовых крестьянах Северо-Запада России (по материалам писцовых книг второй половины XVI в.) // Исследования по истории крестьянства Европейского Севера России. Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар; Пермь, 1980. С. 51—52.
      119 САС. Вып. 2. С. 136.
      120Колычева Е. И. Аграрный строй... С. 64 — 65 (табл. 3), 72.
      121 САС. Вып. 2. С. 104, 116, 128, 171.
      122 Колычева Е. И. Вытное письмо и феодальная рента... С. 268.
      123 Кочин Г. Е. Сельское хозяйство... С. 451; САС. Вып. 2. С. 176.
      124 Источники истории... С. 23, 42, 103, 179, 185; РГАДА. Ф. 1209. Кн. 14732. Л. 1590; Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI - первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 367 и табл. 27 на с. 369; Гуслистова А. Н. Торговые крестьяне Вологодского уезда по писцовым и переписным книгам XVII — начала XVIII в. // Крестьянство и власть на Европейском Севере России. Материалы научной конференции. Вологда, 2003. С. 22.
      125 Макаров Н. А. Три века средневековой деревни // Взгляд сквозь тысячелетия. Шесть лет исследования Мининского археологического комплекса. Вологда, 2001. С. 37-40.

      Приложение 1

      Ниже в хронологическом порядке приводятся неопубликованные акты Кубено-Заозерского края XVI века. Все грамоты публикуются по спискам XIX века из рукописного сборника материалов по истории Вологодской епархии в отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Основное собрание. № 788). В нем тексты были скопированы с подлинников, имеющих печати и дьячьи скрепы.
      Заголовки даются по «Хронологическому перечню иммунитетных грамот XVI в.». Сохранены варианты написания отдельных выражений и слов («всеа Русии» и «всея Росии», «ни по что» и «нипочто», «из стари» и «изстари», «недельщик» и «недельшик», «Васьяновский» и «Вастьяновский», «Сянжемская» и «Сямженская» и т. п.). В примечаниях оговариваются явные описки позднейших переписчиков, а при передаче текстов буквы и слова, добавленные по смыслу, заключены в квадратные скобки.

№ 1

      1508 г., февраля 2. — Жалованная несудимая и на данного пристава грамота великого князя Василия Ивановича игумену Александро-Куштского монастыря Даниилу с братией (с позднейшим подтверждением)

      (л. 4) Се яз, князь великий Василий Иванович всеа Росии, пожаловал есми на Вологде в Закушье Успения Пресвятые Богородицы монастыря игумена Данила с братьею, или кто по нем иной игумен будет. Что по них ездят наши, великого князя, неделщики и на поруки их дают, и яз, князь великий, их пожаловал, неделщиком есми площадным к ним въезжати и на поруки давати не велел. А дал есми им одного пристава Михаила Иванова сына. И кому будет дело до игумена Данила с братьею и до их людей монастырских и до крестьян городскому человеку и волостному и становому, игумена Данила с братьею и их людей монастырских и крестьян, от городских людей и от волостных и от становых и от кого ни будь, дает на поруку их даной той пристав Михаило Иванов сын. А будет дело игумену Данилу с братьею или их людем монастырским и сельским до городского человека или до волостного и до // (л. 4 об.) станового, и до кого ни будь, ино их дает на поруку и сроки им чинить тот же пристав мой Михаило Иванов сын. А опрочь того пристава мои неделщики по игумена с братьею и по их людей и по крестьян и по игумена с братьею и от их людей и от крестьян по городских людей и по волостных и по становых и по кого ни будь не ездят и на поруку их не дают. А игумену с братьею и их людем монастырским и селским тот пристав пишет один срок в году, срок в тот день по Крещенью Христове. И кто по них и придет мой, великого князя, пристав, опроче того даного пристава Михаила, и учнет их давати на поруку и сроку на них накинет сильно, и яз им к тем сроком ездити не велел. А кто на них и безсудную грамоту возмет по тем срочным, и та моя грамота безсудная не в безсудную, а пристав езду лишен. А ищут и отвечи-вают игумен Данило с братьею и их люди монастырские и крестьяне передо мною, перед великим // (л. 5) князем, или перед моим дворецким, у кого Вологда в приказе. А дана грамота лета 7016 февраля 2 дня.
      У подлинной грамоте подписано так: Князь великий всеа Русии.
      Князь великий Иван Васильевич по сей грамоте пожаловал Успения Пресвятые монастыря в Закушье игумена Логина с братьею, или по нем иный игумен будет, со всем по тому, как в сей грамоте написано, рушити ее не велел никому ничем лета 7042 февраля 1 дня.
      Подписал дьяк Федор Мишурин.
      Приказал дворецкой Семен Дмитреев сын Оболенской.
      Лета 7059 мая в 17 день царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии сее грамоты слушав и выслушав сею грамоту, Пречистые Успения Александровы пустыни игумена Логина с братьею, или по нем иный игумен будет, пожаловал, велел им сю грамоту подписати на свое, царево и великого князя, // (л. 5 об.) имя и сее у них грамоты рушити не велел никому ничем, а велел у них ходити о всем потому, как в сей грамоте писано. А подписал царев и великого князя дьяк Кожух Григорьев сын Кроткого.

      ОР РНБ. F. 1-788. Л. 4 -5 об. Список XIX в.

№2

      1516 г., июня 16. — Жалованная данная, льготная и несудимая грамота великого князя Василия Ивановича Мите Максимову «с товарищи» на дикий лес в Михайловской и Сямженской волостях Вологодского уезда

      Се яз, князь -2[великий]2 Василей Иванович всея Русии, пожаловал есми Митю Максимова сына, да Давыдка Нефедова сына, да Федька Костина сына в Вологодском уезде в Михайловской волости да в Сямжинской лесом диким старым, да пустошми Дьяковскою, да Ступищем, да Вербиловскою на реке на 3Шоксне3, да на Чевце на обе стороны и вкруг озера Цевецкого, да Пельмы. А на том де лесу двора и пашни от века не бывала и пустоши лежат пусты, и не пашет их никто, да и лесом великим поросли. Но будет 4так4 и яз, князь великий, пожаловал Митю Максимова, да Давытка Нефедова, да Федка 5Конкина5 поставить себе на том лесу и на пустошах дворы. И кого к себе призовут на тот лес и на пустоши жити людей не из моей, великого князя, вотчины и не письменных, и тем их людем не надобе моя, великого князя, дани и иныя никоторыя пошлины на пятнадцеть лет. И отсидя свои урочныя лгота пятнадцеть лет, и им давати мне, // (л. 253 об.) великому князю, дань и всякие пошлины, чем их опишет мой, великого князя, писец. А наместницы мои вологодские и волостели Михайловские да Сямженские и их тиуны тех их людей не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, ни кормов своих у них не емлют, ни вылают к ним ни почто. А праведчики и доводчики поборов у них своих не берут, ни въезжают к ним ни по что. А ведают и судят Митя, да Давытка, да Федько тех своих людей сами во всем или кому прикажут. И случится суд сместной тем их людем с городскими или с волостными людьми, и наместницы мои вологодские и волостели Михайловские и Сямженские и их тиуны судят, а Митя, да Давытка, да Федько или их прикащик с ними ж судят, а присудимое делят наполы. А кому будет что искати на самех на Мите, да на Давытке, да на Федьке или на их прикащике, ино их сужу яз сам, князь великий, или мой боярин введенный. А через сю мою грамоту хто что на них возмет или чем их изобидит, и тому быти от меня, от великого князя, в казни. А явя сю мою грамоту // (л. 154) наместником и волостелем и их тиуном, и оне дадут с грамоты пошлин наместником и волостелем и их тиуном шесть денег.
      А дана грамота лета 7025 ноября в 12 день. У подлинной грамоты печать. На обороте той грамоты подписано так: Князь великий Василей Иванович всеа Русии.

      ОР РНБ. F. 1-788. Л. 253-253 об. Список XIX в.
      Упом.: XII. -III. №1-73 (с датой 16 ноября 1516 г.);
      ХII— 1. № 107 (с сомнительной датой 16 ноября 1512 г.).

№3

      1526 г., марта 26. — Жалованная данная, тарханно-оброчная и несудимая грамота князя Василия Даниловича Пенкова игумену Сямженского Покровского Евфимьева монастыря Логгину с братией (с позднейшим подтверждением)

Список с жалованные грамоты

      (л. 254) Пречистые ради милости честного и славного Покрова се яз, князь Василий Данилович, пожаловал есми Сянженского монастыря игумена Логина с братьею, или кто по нем иный игумен будет, своими землями: деревнею Долгобородовым, да деревнею Деревягиным, да починком Деревягиным, да деревнею Клоковым, и с пожнями, и с лесом, и со всеми угодьи, и с пустоши, и с речными угодьи, как к тем деревням 6из стари6' потягло. И кто иметь у них людей, и тем их людем не надобе наша дань и никоторые пошлины, ни с тяглыми людьми к нам не тянуть. А тиуны наши, и доводчики, и откупщики не въезжаю, ни всылают к ним 7ни по что7 ни со всяким ни в чем // (л. 254 об.), кроме душегубства и розбою с поличным. А случится суд сместной монастырскому человеку с волостным человеком, ино судить их с нашим тиуном игумен сам или кому прикажет. Виноват ли монастырской человек, а волостной человек прав ли, виноват ли, и он тиуну нашему.
      Также пожаловал есми игумена с братьею: на тех наших людей на монастырских, которые в тех деревнях живут, мои пошлинники новоженные куницы ни выводные не емлют. А тянута им с тех наших деревень ямщиною и посошным к моей волости, к Васьяновскому станку. А давать им в ям великого князя с году на год по четыре алтына с деньгою, каков им ни буди тяжел или легок. А в службу тянута им к Вастьяновскому станку по росчету по волостно. А дает мне с тех наших деревень игумен с братьею оброку с году на год на Рождество Христово две гривны. А явит сию грамоту тиуну моему одинова годом, а дают с нее десять денег тиуну с довотчиком и с откупщиком за все их пошлины.
      А дана грамота 7034 марта 26 день.
      На подлинной грамоте подписано было так:
      По сей грамоте яз, княж Васильева Даниловича княгиня Анна со своим сыном со князем с Иваном Васильевичем, пожаловала есми Сянжемского монастыря Евфимьевы пустыни игумена Антонья с братьею, или кто по нем иный игумен будет, сее у них грамоты своим пошлинником и крестьяном рудити не велели ни в чем, а велели есми им ходити о всем по тому, как в сей грамоте писано.
      Подписана грамота лета 7038 генваря в 15 день.

      ОР РНБ. F. 1-788. Л. 254-255. Список XIX в.
      Упом.:ХП— 1. № 237; Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси М., 1988. С. 80; 3имин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 103. Прим. 141.
      Названные в грамоте селения фигурируют в описи Сямженского монастыря ок. 1561/62 г. (ОР РНБ. F. 1-788. Л. 280 об. -281).

№ 4

      1530 г., октября 25. — Жалованная двусрочная и на данного пристава грамота великого князя Василия Ивановича игумену Покровского Евфимьева Сямженского монастыря Антонию

      (л. 255) Се яз, князь великий Василий Иванович всей Русии, пожаловал есми игумена Антонья с братьею, что служит у Покрова Пречистой в Евфимьеве пустыне в Вологодском уезде в волости во Сянжеме, или кто по нем иный игумен в том монастыре будет. Что ми били челом, а сказывают, что их сельца и деревни монастырские в Вологодском уезде в волости Сянжеме, и по тех-де, по их людей и по крестьян // (л, 255 об.) ездят от площадных неделщиков ездоки с моими грамотами с приставными, а чинят де им сроки в полевую пору, деи их-де людем монастырским и крестьяном в том чинят продажи и убытки великие. И яз, князь великий Василей Иванович всея Руси, пожаловал игумена Антония с братьею, или кто по нем иный игумен в том монастыре будет, дал есми им своего пристава даного Тимофея Нестерова сына Дедевшина, а велел есми ему от игумена, и от братьи, и от их людей, и от крестьян и по игумена, и по братью, и по их людей, и по крестьян, от кого ни буди ездити. А ездити ему по них и от них с моею, великого князя, грамотою приставною, да давати ему их на поруки, да чинити им два срока в году: один срок зиме на Рождество Христово, а другой срок лето на Петров день. А иным есми неделщиком своим по игумена, и по братью, и по их людей, и по крестьян ездити не велел никому, опричь того даного пристава Ти-мохи Дедевшина. А которой мой, великого князя, недельщик приедет по игумена, и по братью, и по их людей, и по крестьян, и по кого // (л. 256) в чем ни буди, опричь моего пристава даного Тимохи Дедевшина, и яз им тем приставом на поруки даваться не велел. А кто на них срочную накинет сильно, и яз им к тем сроком ездити не велел. А кто на них правую грамоту дасть или безсудную, опричь моего пристава даного Тимохи, и та грамота не в грамоту и безсудная не в безсудную.
      Писана на Москве лета 7039 октября в 25 день.
      У подлинной грамоты печать.
      На обороте той грамоты написано так:
      Князь великий Василий Иванович всеа Русии.

      ОР РНБ. F. 1-788. Л. 255-256. 
      Упом.: ХП-1. №273.

№5

      1541 г., марта 21. — Жалованная подтвердительная, оброчная и тарханно-несудимая, односрочная и заповедная грамота великого князя Ивана Васильевича Покровского Евфимьева Сямженского монастыря игумену Протасию с братией на села и деревни в Сянженской и Мольской волостях (с позднейшими подтверждениями)

      (л. 256) Се яз, великий князь 8Иван8 Васильевич всея Русии, пожаловал есми Евфимьевы пустыни Покрова Пресвятые Богородицы Вологодского уезда в Заозерье Сямженской трети игумена Протасья с братью, или кто по нем иный игумен и братья будут. Что их деревни монастырские и пустоши в Сямженской 9волос[ти]9, и кто наш волостель на Сямженской трети 10ни10 будет, и он ходит у них по сей нашей грамоте. На въезд волостелю и его пошлинником не дают ничего, а корму дают со своих деревень сошной на Рожество Христово волостелю с сохи две гривны, на Велик день с сохи гривна, на Петров день с сохи гривна ж. А тиуну его на все три праздника с сохи вполы волостелина корму. А довотчи-ку его побору с сохи на Рожество Христово четыре деньги, на Велик день с сохи две деньги. А праведчику его с их деревень сошного побору нету.
      Да их же деревни и починки монастырские в Устюжском уезде в волости в 11Моле11 деревня Порубеж, деревня Вербилово, починок Петроков Хвостов, починок Олексейко Лисицы, да Унжа деревня Тимони Прокунина, починок Купрушев, деревня Козловка Пашка Ваторопина, деревня Ковезино, деревня Медуницыно да починок Белавин, а дал им те деревни и починки в монастырь к Пречистой в дом князь Василей Иванович Голенин по своем брате, по князе Игнатье Голенине.
      А давати им с тех деревень и починков в волость старостам, и сотцким, и всем крестьяном Мольские волости оброком с году на год за дань и за волостелин корм, и за пятно, за все пошлины по десять алтын по княж Васильевой грамоте Голенина. //
      (л. 257) И кто у них в тех деревнях монастырских в починках и на пустошах учнет жити людей, и тем их людем монастырским не надобе им моя, великого князя, дань, ни посошная служба, ни городовое дело, ни мыт, ни коня моего не кормят, ни сен моих не косят, ни к дворским, ни к соцким, ни к десяцким с черными людьми с волостными не тянут ни в какие проторы, ни в розметы, ни поворотного, ни повоза моего не возят.
      А наместницы наши Вологодские, и Сянжемские, и Мольские волостели и их тиуны по тех их людей монастырских не судят ни в чем, опричь душегубства и розбоя с поличным, ни кормов своих на них не емлют, ни всылают к ним ни по что. А праведчики и довотчики поборов своих у них не емлют и не възжают к ним ни по что. А ведает тех своих монастырских крестьян игумен с братьею сам во всем или кому прикажет.
      И случится суд сместной, слугам и крестьянам монастырским с городскими людьми или с волостными, или становыми, и моими крестьяны дворцовых // (л. 257), и наместницы наши Вологодские, и волостели Сянжемские, и Мольские, и их тиуны, и прикащики наших дворцовых сел судят, а игумен с братьею или их прикащик с ними ж судит. А прав ли будет или виноват монастырской человек, и он в правде и в вине игумену с братьею, а наместницы наши, и волостели, и их тиуны, и прикащики молих сел в их монастырского человека не вступаются ни в правого, ни в виноватого. А кому будет чего искати на игумене с братьею и на их прикащикех, ино их сужу яз, князь великий, или мой дворецкой.
      А учинится у них в монастырских деревнях душегубство, а не будет душегубца в лицех, или им кто подкинет убитого головою, и они дадут 12веру12 за голову волостелю три рубли московскою, а боле того не дают, а продажи им не чинить. А кто у них с дерева убьется или отколево водою убитая голова припловеть, или кого громом убьет, или зверь съест, или згорит, или утонет, или кто от своих рук утеряется, и обыщут того без хитрости, и наместницы наши и волостели в том им продажи не чинят, опроче // (л. 258) того, что дадут явки тиуну гривну.
      А кому будет до игумена, и до старцов, и до слуг, и до крестьян монастырских какого дело, и те люди посылают по них моего пристава даного, которой им дан, и он им пишет один срок в году в той же день по Крещенье Христове, а опроче того срока иных сроков на них не наметыват. А кто на них, опричь даного им пристава, накинет срок не по тому их сроку, и ях им к тем сроком ездити не велел. А кто на них безсудную грамоту возмет не по тому их сроку, и та им безсудная не в безсудную.
      Также есми наши князи, и бояре, и воеводы, и ратные люди, [и] всякие ездоки сильно у них в деревнях не ставятся и кормов своих и конских, и подвод, и проводников не емлют. А кому у них лучится стати, и они корм свой и конской купят по цене, как им продадут, а наместные люди, и боярские, и волостные, и праведчики, и доводчики волостные, и крестьяне, и иные хто ни буди к их монастырским слугам и к крестьяном на пир[ы] и на братчины незваны к ним не ходят. А кто к ним на пир и на братчину придет пить не зван, и они того // (л. 258 об.) вышлют вон безпенно, а нейдет вон, начнет у них пити сильно, а учинится у них туго какова гибель, и тому та гибель платити вдвое без суда и без неправы.
      А кто в Сянжемской трети в их деревнях монастырских крестьяне купить лошадь, или продасть, или менит, и оне волостеля и его пятенщика явки и пятенные пошлины с них не емлют по деда нашего грамоте. А коли явять сю мою грамоту наместнику или волостелем, и они явки с нее не дают ничево. И через сю нашу грамоту кто что на них возмет или чем их изобидить, и тому от меня, от великого князя, быти в великой опале и в продаже.
      Писано на Москве лета 7049 марта в 21 день.
      У подлинной грамоты великого князя Ивана Васильевича всеа Русии печать.
      На подлинной грамоте написано:
      Великий князь Иван Васильевич всеа Русии.
      А на хребетье припись таковая:
      Приказал боярин дворецкой князь Иван Иванович Кубенской.
      А подлинные грамоты царь и великий князь Федор Иванович всея Росии, слушав Евфимьевы пустыни игумена Корнилия братьею, или кто по // (л. 259) нем иные игумены и братья в том монастыре будут, пожаловал, велел им подлинную жалованную грамоту подписати на свое государево и великого князя Федора Ивановича всеа Русии имя и подписные у них грамоты рудити не велел никому ничем, а велел у них ходить во всем по тому, как в подлинной грамоте писано. А подписал государев и царев и великого князя Федора Ивановича всея Русии дьяк Дружина Петелин13.
      Лета 7107 марта в 25 день государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Руси, подлинные жалование грамоты слушав и выслушав тое жалованные грамоты у Покрова Пресвятые Богородицы Ефимьевы пустыни игумена Нафана-ила с братьею и кто по нем иные игумен и братья будут, пожаловал, велел подлинную грамоту подписать на свое царево великого князя Бориса Федоровича всея Русии имя и подлинные у них грамоты рудити не велел никому ни в чем, а велел ходить о всем по тому, [как] в подлинной грамоте писано.
      А подписал государев и царев и великого князя Бориса Федоровича всея Русии дияк // Смирной Васильев.
      Лета 7114 августа в 7 день царь и великий князь Василей Иванович всеа Русии, подлинную грамоту жалованную слушав и выслушав тою жалованную грамоту Покрова Пресвятые Богородицы Еуфимьевы пустыни игумена Иону с братьею, или кто по нем иные игумены и братья в том монастыре будут, пожаловал, велел им подлинную жалованную грамоту подписать 14ту14 на свое царево и великого князя Василия Ивановича всея Руси имя и подлинные у них грамоты рудити не велел никому, как в подлинной грамоте писано. А подписал государев царев и великого князя Василия Ивановича всеа Русии дьяк Василий Нелюбов.
      Лета 7122 апреля в 11 день государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии, подлинные грамоты слушав и выслушав ту грамоту, покрова пресвятые Богородицы Еуфимьева монастыря игумена Гурья с братьею пожаловал, велел подлинную грамоту подписати на свое государево царево и великого князя // (л. 269) Михаила Федоровича всей Русии имя и подлинные у них грамоты рушити не велел никому ни в чем, а велел у них ходить о всем по тому, как в подлинные грамоте написано. А подписал государев царев и великого князя Михаила Федоровича всей Русии дьяк Добрыня Семенов.
      Лета 7132 марта в 14 день мы же, великий государь, царь и великий князь Михаил Федорович всей Русии самодержец и отец наш, государев, великий государь Святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии, подлинные жалованные грамоты слушав, указали переписати вново на наше государ-ское имя по нашему государскому по новому уложенью, подлинную грамоту указали отдати Еуфимьевы пустыни игумену Гурью с братьею вперед для спору вотчинных дел и всяких вотчинных крепостей. А во всем указали ходити по тому, как в подлинной в новой жалованной грамоте 132 году15 написано. А подписал государев царев и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии дьяк Прокофей Пахирев. //
      (л. 269 об.) Лета 7154 генваря в 20 день Божиею милостию великий государь, и царь, и великий князь Алексей Михайлович всей Руси самодержец подлинные жалованные грамоты слушав и выслушав Вологодского уезду Покрова Пресвятые Богородицы Ефимьевы пустыни игумена Филарета с братьею, или кто по нем иный игумен и братья будут, пожаловал, велел им тое же жалованную грамоту подписати на свое государево, царево и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии имя. И мы тое жалованные грамоты рудити у них не велели никому ничем, а велел[и] ходити о всем по тому, как в подлинной жалованной грамоте писано. А подписал государев царев и великого князя Алексея Михайловича всея Русии дьяк Иван Федоров.
      РГАДА. Ф. 281. ГКЭ по Вологде № 2582. Подлинник на пергаменте с красной вислой печатью.

      ОР РНБ. Ф. 550. F. 1-788. Л. 256. - 260 об.
      Список XIX в. СПб. ИИ РАН. Ф. 191. Оп. 1. № 79. Л. 60-64. Список XX в. с подлинника.
      Упом.: 1) в жалованной грамоте Лжедмитрия I от 10 декабря 1605 г. (F. 1-788. Л. 260 об. —264) и жалованной грамоте царя Михаила Федоровича от 17 марта 1624 г. (F. 1-788. Л. 264-267); 2) ХП- 1. № 426; Каштанов С. М. Финансы средневековой Руси... С. 81—82.

Примечания к приложению 1

      1-1В рукописи «им». 
      2-2 В рукописи пропуск.
      3-3 Так в рукописи.
      4-4 Так в рукописи, что показывает неисправность приводимого списка. Обычно в этих частях жалованной грамоты писали: «И оже будет так, как мне игумен с братьею били челом».
      5-5 Выше фамилия дана как «Костин».
      6-6Так в рукописи.
      7-7 Так в рукописи.
      8-8 В рукописи имя написано дважды.
      9-9 В подлиннике «трети».
      10-10 В подлиннике нет.
      11-11 Мольская волость по реке Моле в описаниях XVII в. относилась к Тотем-скому уезду (Писцовые книги Русского Севера. М., 2001. С. 324). В Тотемском же Уезде известна и Сямженская волость с входившими в нее вотчинами Сямжен-ского монастыря (Там же. С. 329, 334).
      12-12 В подлиннике «веры» (древнерусская вира - штраф общины за убийство).
      113Подтверждение царя Федора Ивановича не датировано. Судя по его упоминанию в общей жалованной грамоте царя Михаила Федоровича от 17 марта 1624 года, царь Федор подписал грамоту отца в 1584/85 г. (F. 1-788 Л. 264)
      14-14 Так в списке XIX в.
      15 Имеется в виду общая жалованная грамота царя Михаила Федоровича от 17 марта 1624 г., также подписанная дьяком П. Пахиревым (ОР РНБ F 1-788 Л. 264-267).

      Приложение 2

      Таблица 1

ПРИРЕЧНОЕ И ПРИОЗЕРНОЕ РАСПОЛОЖЕНИЕ ДЕРЕВЕНЬ КРАЯ ПО ДОЗОРНОЙ КНИГЕ 1589/90 года

      Таблица 2

СЕЛЬСКОЕ РАССЕЛЕНИЕ В ЗАОЗЕРЬЕ В 80-Е ГОДЫ XVI ВЕКА

Примечания к таблицам 2, 3

      1 В них столько же «людей».
      2 В том числе три оброчных деревни.
      3 В них 154 чел. «людей».
      4 В них столько же «людей» (бобылей).
      5 Здесь и далее перелог дан нами без разделения на добрый, средний и худой. В статье Ю. С. Васильева такое разделение проведено (Васильев Ю. С. Указ. статья. Табл. 1. С. 12).
      6 Сенокос указан только «в живущем».
      7 Лес непашенный дан в книге в поверстном выражении.
      8 Лес пашенный и непашенный дан в книге суммарно в десятинах.
      9 В них 23 чел. «людей».
      10 В них 72 чел. «людей».
      11 По волости Валге данные на 1583/84 и 1589/90 гг. совпадают, а по остальным волостям за 1589/90 г. данных в книге нет.
      12 В них 18 чел. «людей».
      13 В них 8 чел. бобылей», причем за одним бобылем отмечено два двора.
      14 В них 8 чел. «захребетников», отнесенных нами к категории бобылей.

Таблица 3

ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ В ЗАОЗЕРЬЕ В 80-Е ГОДЫ XVI ВЕКА

Таблица 4

НАЛОГООБЛОЖЕНИЕ КРАЯ В КОНЦЕ XVI в.

      Таблицы 1—4 составлены по: Переписная дозорная книга дворцовых земель Вологодского уезда 1589/90 года (публикация Н. И. Федышина) // Материалы по истории Европейского Севера СССР (Северный Археографический сборник. Вып. 2). Вологда, 1973. С. 78-177.

К титульной странице
Вперед
Назад