ПРЕДИСЛОВИЕ

     
     
      Истоки книжной культуры Вологды и округи восходят к глубокому прошлому. Эпизодическое проникновение славян в междуречье Шексны, Сухоны и Лежи имело место еще в дохристианский период, а не позднее XI в. славянская колонизация края приобрела черты интенсивного процесса. Взаимодействие автохтонной финской и привносимой русской культурных традиций приводило к зарождению самобытных отношений в разных сферах общественного бытия. Дополнительные сложности формирования собственно вологодской культурной традиции были вызваны структурой колонизационного потока русского населения. Практически с самого начала земли Вологодского междуречья стали зоной столкновения двух ветвей колонизационного движения — Новгородской и Ростовской. Различия в социально-экономических сторонах жизни Новгородской республики и низовского княжества привели к тому, что колонизационные потоки, исходившие из этих земель, формировались из различных социальных прослоек, являвшихся носителями отнюдь не тождественных культурных влияний. Не имея возможности полностью вытеснить друг друга, два города, носившие почетный титул «Великий», Новгород и Ростов, были вынуждены довольствоваться своего рода компромиссом и разделом «сфер влияния». Новгородское влияние стало безусловно преобладающим в землях западнее Шексны, Ростовское — восточнее Лежи по Сухоне. Собственно Междуречье оставалось на стыке двух потоков и лишь на короткое сравнительно время здесь одерживала верх либо та, либо иная традиция. С упадком Ростова низовская волна
     
     
      12
     
      поддерживалась Владимиро-Суздальским великим княжеством, затем все более начало сказываться влияние набиравшего силу княжества Московского. С конца XIV в. новгородцы были вытеснены Москвой из бассейна Шексны, но сохранили за собой территории севернее Белого и Кубенского озер. Вологда и ближайшая округа в этих условиях приобрела статус своеобразного московско-новгородского кондоминиума и лишь после падения Великого Новгорода в 1470-х гг. исторические судьбы этого края оказались окончательно связаны с Московским великим княжеством и впоследствии с единым русским государством.
      Древнейшие поселения Вологодского междуречья, как уже было отмечено, возникали в условиях этнокультурного дуализма. Природное славянское язычество соединялось и соседствовало с природным финским язычеством и довольно долго сохраняло свои позиции уже после официального принятия христианства. Думается, не случайно окрестности Белоозера во второй половине XI в. стали одним из опорных пунктов известного восстания волхвов, а в культурных слоях, относящихся и к более позднему времени, не редки находки языческих амулетов-оберегов. Потребность борьбы с дохристианскими верованиями и особенности отправления христианского культа обусловили раннее проникновение книги в Вологодские земли. Первоначально колонизуемые земли снабжались памятниками книжного художества из более ранних культурных центров, т. е. из Новгорода и Ростова. Но уже вскоре, как можно полагать не позднее XII—XIII вв., началось и местное книгописание.
      На раннем этапе в Вологодской округе, как и повсюду, естественными центрами концентрации книжности являлись приходские и соборные храмы, поскольку именно на духовенство падала задача ведения идеологической работы и окончательной христианизации края. Однако уже в те отдаленные времена в приходской жизни здесь наметились черты зависимости клира от крестьянских общин. Значительно больший эффект в миссионерской пропаганде могли приносить организации монастырские, независимые от местных миров, централизованные и пользующиеся неизменной поддержкой носителей высшей власти. Обители, поначалу связанные чисто проповедническими задачами, по ходу времени становились и центрами феодализации экономической и общественной жизни.
     
     
      13
     
      Традиция относит появление первых монастырей в Вологодской округе к первой половине XII в. По преданию, именно тогда, т. е. еще до времени официального возникновения Вологды на месте будущего города, был основан странствующим иноком Герасимом Троицкий монастырь. Столетием позднее (около 1260 г.) был основан на острове Кубенского озера знаменитый впоследствии Спасо-Каменный монастырь. Несомненно, что в крае существовали и другие пустыри, однако достоверных сведений о времени их бытования и патрональной соотнесенности у нас нет.
      Новая волна монастырской колонизации относится к концу XIV в. В 1371 г. (по другим данным в 1375 г.) был основан Спасо-Прилуцкий монастырь, в 1389 — Сергиев Нуромский, около 1392 (по другим данным около 1403) — Дионисиев Глушицкий, в конце XIV в.Авнежский Троицкий. Активное устроение новых обителей продолжалось и в первые годы XV в.: около 1413 г. основан Павлов Обнорский монастырь, около 1420 г.— Александров Куштский и Спасо-Евфимиев Сямженский, в 1426 г.— Григориев Пельшемский, в пределах первой четверти столетия — Успенская Семигородняя пустынь. 
      Сопоставление времени возникновения и личностей основателей новых обителей с событиями политической истории этого периода приводит к убеждению, что основным мотивом активной монастырской колонизации были отнюдь не благочестивые побуждения удаления от мира и поиски спасительной тишины одиночества, но и последовательное проведение политики московских великих князей Димитрия Ивановича (Донского) и Василия Димитриевича. Первые монастыри этой волны устраиваются на границах московской «сферы влияния» и по ходу времени все более продвигаются к Северу, в пределы «сферы влияния» Великого Новгорода. Основатели этих монастырей в большинстве своем происходили из круга, тесно связанного с Сергием Радонежским и его ближайшими учениками, следовательно, являлись ревностными сторонниками укрепления власти великого князя Московского. Такая политика имела благоприятные для Москвы последствия. Когда во второй четверти XV в. развернулась междоусобная борьба двух ветвей правящей династии, вологодские монастыри выступили с активной поддержкой Василия Васильевича, тогда как Василий Косой и Дмитрий Шемяка, на стороне которых периодически выступали нов-
     
     
      14
     
      городцы, так и не смогли создать сколько-нибудь устойчивой базы в северных пределах.
      Третья значительная волна монастырской колонизации имела место в конце XV — первой трети XVI в. В эти годы были основаны Николаевский Мокрый (конец XV в.), Перцов (около 1500 г.), Печенский Спасо-Преображенский (около 1500 г.), Корнилиев Комельский (1497, по другим данным 1501 г.), Николаевский Озерский (около 1520 г.), Арсениев Комельский (1530 г.), Николаевский Катромский (около 1532 г.) монастыри; примерно в те же годы был основан и Иннокентиев Спасо-Преображенский монастырь (по данным разных источников в интервале от 1478 до 1526 г.). Соотнесение времени и территории учреждения этих монастырей позволяет утверждать, что их создатели стремились главным образом к формированию крепких хозяйственных организмов и уже не были связаны столь непосредственно с политическими устремлениями центральной власти: лишь два монастыря возникли в районах севернее Вологды, все прочие устраивались южнее, на сравнительно хороших землях, обеспечивавших ведение хорошо отлаженного цикла земледельческого производства.
      Основывались монастыри на территории Вологодской округи и позднее, в середине — второй половине XVI в. и даже в XVII в., однако сколько-нибудь значительными они не становились и зачастую исчезали после нескольких десятилетий существования. Основной причиной этого являлось отсутствие перспектив роста для вновь образуемых пустыней. Сразу же после падения Новгорода земли Вологодской округи стали центром притяжения поместного землевладения. Если до этого основная часть земельных угодий здесь находилась в руках черного крестьянства, а крупные монастырские и боярско-княжеские вотчины были, в общем, немногочисленны, то уже к середине XVI в. прежде свободные земли в непосредственной близости от Вологды и южнее города почти полностью были сконцентрированы в руках представителей служилого сословия, а севернее Вологды численность и территория свободных крестьянских миров сильно сократилась. Процесс закрепощения черносошного крестьянства с неменьшей активностью протекал и в последующие годы, в результате чего к середине XVII столетия от прежде сплошь свободного черносошного мира остались лишь незначительные осколки в северных частях зоны.
     
     
      15
     
      В таких условиях происходило формирование Вологодской социально-культурной зоны, в состав которой можно включить полосу меридионального направления примерно в современных южных и северных границах области, в т. ч. часть юго-западного и восточное побережье Кубенского озера и верхнее течение Сухоны. По прежнему административно-территориальному делению это были земли старого Вологодского уезда, разделенного в 1780 г. на три новых: Грязовецкий, Вологодский и Кадниковский уезды. Обособление Вологодской социально-культурной зоны от прочей территории обширного края началось в конце XV в. и происходило в условиях постоянного и неуклонного роста церковно-монастырского и частного землевладения, сокращения и почти полного исчезновения свободной крестьянской прослойки. Эти обстоятельства позволяют охарактеризовать формировавшийся тип книжной культуры зоны как книжность сравнительно уравновешенной дворянско-монастырской традиции. Заметное место в книжной традиции Вологодской зоны занимала также книжность купеческо-посадская.
      Значение Вологды как крупного торгового центра особенно выросло с середины XVI в., когда город стал одним из промежуточных таможенных пунктов на Сухоно-Двинском водном пути, обеспечивавшем практически всю внешнюю торговлю Московского государства вплоть до времени Петровских преобразований. Однако купеческая прослойка города при всем ее влиянии никогда не достигала определяющего положения (как это было, к примеру, в Великом Устюге и Тотьме). То же, но еще в меньшей степени, характерно по отношению к посадско-ремесленной среде.
      Такое соотношение потенциальных потребителей книги, сложившееся к середине XVI в., оставалось стабильным примерно до конца первой четверти XVIII столетия, когда удельный вес читательских прослоек духовенства и дворянства начинает понемногу изменяться в пользу последнего. Это было связано с тем, что вышедшие в отставку с действительной службы дворяне приносили в Вологодскую округу новые увлечения и традиции, связанные с переориентацией столичного общества на иные культурные ценности. На протяжении XVIII в. постепенно начинает складываться и новая, нехарактерная для прежнего времени, читательская прослойка, включающая учителей, медиков, мелких
     
     
      16
     
      чиновников и т. п., т. е. по существу представителей разночинной интеллигенции.
      Резкое изменение структуры читающего общества Вологодской округи связано с событиями 1760-х гг. Указ о вольности дворянства, освободивший представителей этого сословия от обязательной военной или государственной службы, способствовал расцвету многих «дворянских гнезд», ставших носителями новой светской культуры, связанной с интересами века Просвещения и новейшими литературными течениями. Указ о секуляризации церковных и монастырских земель привел к освобождению от феодальной зависимости многие тысячи крестьян, находившихся прежде под особо пристальным духовным надзором. Освободившееся от монастырской опеки крестьянство пополнило круг читателей и хранителей традиционной книжности, с одной стороны, и послужило постоянным источником пополнения мира разночинной интеллигенции, с другой. Примерно в это же время в пределах зоны складываются несколько значительных очагов приверженцев староверия, выступавшего не только хранителем прежнего книжного наследия, но и активно воспроизводившего тексты старых памятников и создавшего большое количество новых сочинений в рамках традиционных жанров. Внесла секуляризация церковно-монастырского землевладения большие коррективы и в распределение наличного книжного фонда. Прежние богатые и экономически независимые монастыри, концентрировавшие в своих хранилищах огромные книжные богатства, были превращены в своего рода государственные пансионы. Настоятели многих обителей для поддержания жизненного уровня братии не гнушались пускать в торговый оборот накопления прежних веков, в т. ч. и книжные. 
      Особенную активность в «изъятии» книг из монастырских библиотек в XVIII в. проявляли старообрядцы, готовые платить большие деньги за рукописи дониконовского письма. С конца XVIII в. в дело распыления монастырских книгохранилищ включились и частные собиратели, а с 1830-х гг. — представители государственных научных учреждений. Весь XIX век проходит под знаком распыления и перераспределения прежних собраний рукописной книжности и перестройки структуры читающего общества. По мере приближения к XX веку в просвещенной читательской среде все более падает интерес к рукописной
     
     
      17
     
      книге. Если в конце XVIII — первой половине XIX вв. рукописная книга еще функционировала практически во всех сферах читателей как равноправная составная часть круга чтения, восполнявшая пробелы в репертуаре книги печатной, то с середины XIX в. практически только крестьяне-старообрядцы остаются верными рукописной книге. Для читателей-дворян и представителей интеллигентных профессий рукописная книга становится скорей объектом коллекционирования; для представителей духовенства — потенциальной носительницей староверческих идей и потому особенно подозрительной, требующей не столько чтения, сколько удержания от распространения; для торгово-промышленного сословия — занимательным чтением на какой-то момент, но не постоянным спутником жизни; для мелких производителей-ремесленников — чтением малопонятным, не связанным с кругом постоянных забот и тревог. Читатели-нестарообрядцы могли сохранять рукописную книгу более по привычке, нежели по потребности, а потому легко с ней расставались и не стремились восполнить утраченное. Лишь к концу XIX в. рукописная книга вновь начинает завоевывать утраченный авторитет, но уже не как практическая духовная ценность, а как остаток старины, заслуживающий охраны и изучения.
      Складывание крупных книжных собраний, фрагменты которых сохранились до нашего времени, началось в Вологодской земле не позднее XIV в. Известно, что основатели многих вологодских монастырей были профессиональными книгописцами либо любителями книги. Большим знатоком книжности и иконописного художества был Димитрий Прилуцкий, начавший книгописную деятельность еще в бытность свою в Переславле Залесском. Не менее видным иконописцем и книжником был Дионисий Глушицкий. В уставах православных русских монастырей переписка книг признавалась одним из основных путей спасения. В духовной Дионисия Глушицкого указывается, что благодаря его стараниям в монастыре остается библиотека из двадцати двух книг, среди которых третья часть относилась к книгам четьим, не использовавшимся при богослужении[1]. Источники, сохранившиеся до наших дней, к сожалению, не позволяют сколько-нибудь полно восстановить количественный состав и содержание монастырских библиотек в XV—XVI вв. Однако нет сомнения, что библиотеки воло-
     
     
      18
     
      годских обителей той поры были богаты литературой самого различного содержания. Свидетельством высокого уровня читательской культуры Вологодской социально-культурной зоны в конце XVI в. является такой первоклассный памятник, как знаменитый «Указец» старца Спасо-Прилуцкого монастыря Арсения Высокого, справедливо признаваемый отечественной наукой (наряду c описанием сборников Кириллова Белозерского монастыря конца XV в.) за начало научной археографии и библиографии[2].
      Более детальные и точные сведения о составе ряда крупных библиотек края можно получить из источников XVII в. В середине этого столетия московскими властями была предпринята работа по составлению сводной описи книг, хранившихся в так называемых степенных монастырях (т. е. в духовных корпорациях, настоятели которых пользовались наибольшим почетом, были положены в «степень»). Из числа вологодских к степенным были отнесены пять монастырей, в библиотеках которых, по свидетельству сводной описи, хранились: в Спасо-Каменном монастыре — 79 книг (по данным отвода 1628 г), в Спасо-Прилуцком — 57 (по данным отвода 1632/33 г.), в Дионисиевом Глушицком — 12 (по данным отвода 1638/39 г.), в Павловом Обнорском — 41 (по данным отвода 1632/33 г.), в Корнилиевом Комельском — 44 (по данным отвода 1629/30 г.)[3]. В литературе давно отмечалось, что составители сводной описи приводили не полные сведения о количественном и содержательном составе монастырских библиотек, а делали выборку из представленных им текстов отводных и переписных книг.
      Сохранившиеся подлинные описи XVII в. позволяют дать более полные и точные цифры о количестве книг в степенных монастырях Вологодской зоны. Так, в действительности библиотека старейшего в крае Спасо-Каменного монастыря в 1628 г. насчитывала не 79, а не менее 350 книг, абсолютное большинство которых было рукописным[4]. В 1670-е гг., несмотря на то, что в 1657 г. монастырь был опустошен страшным пожаром, библиотека выросла до 411 книг[5]. Библиотека Спасо-Прилуцкого монастыря в 1620-х гг. насчитывала 169 книг, а в 1650-х — уже 407[6]. В Дионисиевом Глушицком монастыре по свидетельству описи 1683 г. находилось не менее 137 книг[7]. Книгохрани-
     
     
      19
     
      лище Павлова Обнорского монастыря по описи 1680 г. насчитывало 360 книг[8], а к 1683 г. выросло до 408 единиц[9] (по другим данным в 1680-х гг. в библиотеке монастыря насчитывалось 402 книги [10]. Не отнесенный к числу степенных Григориев Пельшемский монастырь в 1640-х гг. имел 73 книги [11], в 1668 — уже 112[12], такое же число книг было в библиотеке монастыря в 1670-х гг., а в 1680-х возросло до 116[13]. Самый «молодой» из степенных Корнилиев Комельский монастырь в 1650-х гг. имел в составе библиотеки 364 книги, в 1660-х — чуть менее — 348[14], в 1676 г. — 341 книгу[15] (по другим данным — 360)[16].
      Анализ информации описей монастырских библиотек позволяет установить, что примерно половину от всех книг библиотеки составляли книги рукописные[17]. Даже по самым осторожным подсчетам можно утверждать, что к концу XVII в. только в шести наиболее влиятельных и старых монастырях Вологодской округи находилось примерно 900—1000 рукописных книг, время написания которых определяется временем подсчета (а ранняя дата уходит в далекое прошлое). Для получения более полной картины состояния рукописного фонда Вологодской социально-культурной зоны к этому числу нужно прибавить рукописи довольно значительной, складывавшейся не менее столетия библиотеки Софийского кафедрального собора, рукописи Домовой архиерейской библиотеки, рукописи малых монастырей и приходских церквей, наконец — рукописные книги, находившиеся во владении частных лиц. К сожалению, об этой части рукописного фонда известно пока очень мало, однако думается, что удвоение исходной цифры не будет преувеличением.
      На протяжении всего XVII века рукописно-книжный фонд Вологодской округи непрерывно возрастал. Вместе с тем уже в этом столетии началось и дробление его. Богатые библиотеки северных монастырей неоднократно служили источниками пополнения столичных книжных собраний. Наиболее часто правительство и патриаршее ведомство с этой целью обращались в знаменитый Кириллов Белозерский монастырь, однако и Вологодские обители не избежали такой участи[18]. Значительный ущерб сохранности древнейшей части рукописного фонда нанесло книгопечатание: на протяжении практически всего XVII в. для Печатного двора по всей России изымались древние перга-
     
     
      20
     
      менные рукописи, листы которых использовались для изготовления фрашкетов — защитных рамок, необходимых в технологии двухпрогонной печати. В первой половине столетия во всех степенных монастырях Вологодской зоны имелись пергаменные рукописи; к концу столетия их количество заметно уменьшилось.
      В первые десятилетия XVIII века численный рост монастырских библиотек еще продолжался, но уже в эти годы четко проявилась тенденция изъятия наиболее ценных и интересных рукописей из их состава. Определенная, хотя и не особо значительная роль в этом процессе принадлежала известным указам Петра I о присылке в северную столицу старых исторических сочинений: на местах в большинстве случаев не слишком спешили выполнять предначертания этих указов. А главная «угроза» целостности старых книжных собраний исходила от местных преосвященных. В литературе неоднократно отмечалось, что многие, в том числе и самые образованные, архиереи XVIII в. не слишком стесняли себя в выборе источников комплектования личных библиотек. Едва ли не нарицательным стало имя новогородского архиепископа Феодосия Яновского, особенно бесцеремонно обращавшегося с книжным фондом монастырей вверенной ему епархии. Среди вологодских преосвященных этого столетия также были известные книголюбы, имевшие личные библиотеки, достигавшие нескольких сот томов. Даже заведомо неполные, отрывочные данные о составах их книжных собраний позволяют без больших сомнений предполагать монастырское происхождение ряда книг[19]. Значительными и весьма ценными книжными собраниями владели, в частности, такие архиереи, как Павел (умер в 1725 г.)[20], Афанасий Кондоиди (умер в 1737 г., вологодскую кафедру занимал до 1736 г.)[21], Иосиф Золотой (умер в 1775 г.)[22], Арсений Тодорский (умер в 1802 г.)[23], в остатках библиотек которых имеет смысл поискать следы старых монастырских книг.
      Впрочем, справедливости ради, надо указать, что нередко личные собрания вологодских иерархов обогащали библиотеку Вологодской духовной семинарии, основанной в 1730 г. при управлении епархией Афанасием Кондоиди. Церковное руководство ревностно следило за состоянием своего учебного заведения и не упускало случая пополнить библиотеку семинарии нужными и полезными кни-
     
     
      21
     
      гами, в т. ч. и рукописными. Такое внимание и забота выдвинули семинарскую библиотеку к концу XVIII в. в число крупнейших в Вологде и округе[24].
      В XIX в. семинарская библиотека обогащалась рукописными книгами и непосредственно из приходивших понемногу в упадок монастырских библиотек. Считается, что существенная роль в постановке передачи наиболее древних и ценных рукописей из монастырей в семинарию принадлежит ученому архиепископу (впоследствии — митрополиту) Евгению Болховитинову, занимавшему вологодскую кафедру в 1808—1813 гг.[25]. Деятельность Евгения, несомненно, имела большое значение для роста семинарской библиотеки, однако оказала воздействие и на распыление монастырских хранилищ Вологодской округи по многим столичным и отдаленным градам и весям[26]. Евгений Болховитинов как книголюб и ученый может быть охарактеризован в качестве человека, стоявшего на рубеже веков: сохраняя привычки архиереев XVIII столетия, он в то же время выступает и как исследователь, с именем которого связывается начало научного изучения старой книжной культуры Вологодского края.
      Первое время, в период становления научной археографии, ученые не баловали Вологду своими посещениями. За первую половину XIX в. лишь два исследователя занимались в местных древлехранилищах. Но этими исследователями были П. М. Строев и М. П. Погодин!
      П. М. Строев обследовал библиотеки и архивы Вологодской округи в 1829 г. (город и ближайшие монастыри) и продолжил работу в 1830 г. (Кадниковский и Грязовецкий уезды), в ходе проведения Археографической экспедиции. При отъезде в ученое путешествие археограф предполагал по завершении его представить ученому миру полную Опись всех провинциальных библиотек и архивов, однако действительность опрокинула его планы, и уже первый год путешествия вынудил его от составления полных описей перейти к заготовке выписок из чем-либо особо примечательных памятников. В библиотеке Софийского кафедрального собора П. М. Строевым было обнаружено 7 рукописей, привлекших его внимание (Палея, Устав Корнилия Комельского, Зерцало богословия Кирилла Транквиллиона, два списка Жития Стефана Пермского, Сборник житийный, сочинения Иоанникия и Софрония Лихудов). Большая «жат-
     
     
      22
     
      ва» ожидала археографа в Семинарской библиотеке, где ему в руки попали 22 рукописи, в том числе 7 пергаменных (2 Евангелия, Апостол, Триоди постная и цветная, Устав церковный, Ирмологий); из бумажных рукописей Семинарской библиотеки археограф обратил внимание на Пчелу, Обиходник Глушицкого монастыря, Исповедание духоборцев, Зерцало богословия Кирилла Транквиллиона, сочинения Юста Липсия, сборник переводов Дмитрия Герасимова, Лечебник М. Гагенреффера, трехтомник Слов Димитрия Ростовского, Сочинения братьев Лихудов и Константина Борковского, пять сборников с житийными и полемическими сочинениями. Однако наиболее успешными были разыскания археографа в библиотеке Спасо-Прилуцкого монастыря: 32 рукописи, в т. ч. 2 списка Палеи, Летописец Еллинский и Римский, жития Авраамия Городецкого, Александра Ошевенского, Филиппа митрополита, 3 списка Скитского патерика (из них один XIV в.), Сочинения Максима Грека, Тактикой Никона Черногорца, Послания Даниила митрополита, Кормчая, Обиходник монастырский и 18 разного содержания сборников, среди которых пергаменный с житием Бориса и Глеба. В настоящее время, к сожалению, местонахождение большинства найденных П. М. Строевым в вологодских древлехранилищах рукописей неизвестно[27]. Выдающийся археограф не успел при жизни подготовить к изданию свои записки; они были отсистематизированы и изданы А. Ф. Бычковым лишь в 1882 г.[28].
      Через двенадцать лет в архивах и библиотеках Вологды работал М. П. Погодин. Его путевые записки[29] дают много любопытных штрихов к картине жизни просвещенного вологодского общества середины XIX в. В частности, по словам Погодина, местный преосвященный продолжал (или пытался продолжать) практику своих предшественников прошлого столетия, намереваясь скомплектовать для духовных академий несколько коллекций из рукописных богатств вверенной ему епархии; предшественник же данного любителя духовного просвещения будто бы отправил в Петербург большой сундук с древними книгами, отобранными из приходских церквей. В библиотеке Спасо-Прилуцкого монастыря М. П. Погодиным были осмотрены и кратко охарактеризованы в записках 7 рукописей (из этого количества лишь один сборник на пергамене с Житием Бориса и Глеба зафиксирован П. М. Строевым), среди особо при-
     
     
      23
     
      мечательных Погодин указывает пергаменные Печерский патерик, патриотический сборник и Триодь. В общих словах историк отметил богатство интересными рукописями также библиотек Архиерейского дома и Семинарии.
      К середине XIX в. интерес к письменным древностям пробудился и у вологодских любителей старины. С этого времени в Вологде довольно активно издаются разного рода исторические и статистические описания епархиальных монастырей и церквей, авторы которых в некоторых случаях отмечали и наличие среди монастырских святынь рукописных книг. Как правило, такие описания выполнены по-дилетантски с точки зрения археографии: полного перечня или хотя бы обзора рукописных книг там нет, приводятся главным образом сведения о единичных чем-либо примечательных рукописях. Однако и эти краткие известия являются иногда важными источниками для разыскания остатков местной книжной культуры.
      В 1844 г. было опубликовано подготовленное П. И. Савваитовым описание Спасо-Прилуцкого монастыря[30], в 1855 анонимное описание Корнилиева Комельского монастыря[31], в 1860 — Спасообыденной Всеградской церкви, составленное Н. Суворовым[32], им же в 1863 г. издано описание Софийского кафедрального собора[33], в 1865 г. — Владимирской Заоникиевой пустыни[34], в 1866 г. — Павлова Обнорского монастыря[35] в 1869 — Арсениева Комельского[36], в 1869 г.— описание древнейших рукописей Семинарской библиотеки[37], в 1876 г.— описание Дионисиева Глушицко-го монастыря с перечнем древнейших рукописей его библиотеки [38], наконец, в 1878 г. было издано анонимное описание Сергиева Нуромского монастыря, обращенного в приходскую церковь[39]. В 1890 г. сведения из названных исторических брошюр были повторены (с некоторыми дополнениями и уточнениями) в сборнике И. К. Степановского[40].
      Издание книги И. К. Степановского сослужило добрую службу в охране памятников рукописной книжности и деле информирования ученых кругов, однако оно породило и иллюзию о малом количестве письменных древностей в хранилищах Вологодского края. Выяснение истинного положения вещей не замедлило себя оказать. Большая роль в этом деле принадлежит ученым путешествиям, возродившимся в последней четверти XIX в.
      Немало трудов по приведению в широкую известность
     
     
      24
     
      фондов северных рукописных хранилищ выполнил известный археограф, хранитель рукописей Румянцевского музея в Москве А. Е. Викторов. В 1890 г. из печати вышла его книга, в которой упоминаются наряду с другими и рукописи из библиотеки Спасо-Прилуцкого монастыря, не учтенные прежними исследователями[41].
      Значительную работу по учету провинциальных рукописных фондов вели лица, входившие в Общество любителей древней письменности. Поездки членов Общества, доклады и сообщения на заседаниях, заметки в печатных изданиях Общества широко информировали не только исследователей, но и всех любителей отечественной старины. Рукописями Вологодской духовной семинарии по поручению Общества занимался И. А. Шляпкин, опубликовавший в 1893 г. в изложении своего доклада сведения о пяти уникальных памятниках семинарского фонда, среди которых был и «Указец» Арсения Высокого.
      В начале XX века вологодские древлехранилища обследовал выдающийся археограф, основатель Рукописного отделения Библиотеки Академии наук В. И. Срезневский, совмещавший ознакомление с местными библиотеками и архивами и сбор памятников письменности у населения. В Вологде В. И. Срезневский осмотрел рукописные собрания Семинарской библиотеки, Епархиального древлехранилища, Софийского собора. Кроме городских хранилищ, Срезневским были обследованы и некоторые монастырские, среди них библиотеки Дионисиева Глушицкого и Григорьева Пельшемского монастырей и Тотемского Спасо-Суморина монастыря[43].
      В конце XIX — первой четверти XX в. учет рукописных книг российской провинции осуществлял академик Н. К. Никольский. В картотеке Н. К. Никольского собрано множество сведений как о рукописных книгах, описанных в ходе личного ознакомления с хранилищами, так и зафиксированных предшественниками и затем по каким-то причинам утраченных[44].
      Последним печатным описанием, отражающим фонды вологодских древлехранилищ и изданным до Великой Октябрьской социалистической революции, был обзор 14 рукописей семинарской библиотеки, подготовленный И. А. Шляпкиным по материалам его прежних разысканий[45].
      Целенаправленный сбор рукописных книг на протяже-
     
     
      25
     
      нии XIX в. из всех вологодских хранилищ проводила лишь семинарская библиотека. «Пассивное собирательство» осуществлял также Архиерейский дом, куда по решениям Консистории в середине XIX в. поступали рукописи, отобранные у старообрядцев. Источниками комплектования Семинарской библиотеки на протяжении столетия были дары частных лиц (среди них ценные поступления из библиотеки лекаря Иосифа Кирдана), передача из монастырских и церковных библиотек, отдельные приобретения. В семинарию поступали довольно многие рукописи, конфискованные местными властями у старообрядцев (они использовались в учебном процессе для подготовки миссионеров). В конечном итоге все старообрядческие рукописи, конфискованные в разное время властями, стали концентрироваться именно в семинарий, в т. ч. и те, что решениями Консистории были в свое время направлены в Архиерейский дом.
      В конце столетия собрание памятников книжной старины стало осознаваться как общественно нужное и полезное дело. Немалую роль в этом сыграло основание первого Вологодского музея — Петровского домика, открытого в 1885 г. При открытии музея многие жители города и округи пожертвовали экспонаты, среди которых были и книги.
      Путеводитель по музею, изданный в 1887 г., перечисляет свыше 50 старых книг, принадлежащих музею, среди них не менее рукописных[46]. К сожалению, через некоторое время первый вологодский музей выпал из-под заботливого надзора местных попечителей, и столь успешно начатый сбор рукописной старины был прекращен; в начале столетия В. И. Срезневский не смог даже ознакомиться с его фондами.
      Через десятилетие в Вологде был открыт еще один музей — Епархиальное древлехранилище. Возможности активного комплектования памятниками рукописной и книжной старины у этого музея были несравненно большими, т. к. церковное руководство всегда шло навстречу просьбам хранителей о передаче тех или иных памятников из действующих храмов. В путеводителе по Древлехранилищу, изданном в 1900 г., отмечается наличие большого собрания книг, но названо лишь одно рукописное Евангелие и несколько печатных изданий[47].
      В 1911 г. в Вологде был создан еще один музей —
     
     
      26
     
      при Вологодском обществе изучения Северного края. Однако за малое время существования данный музей не успел подготовить печатного путеводителя или хотя бы обзора своих фондов, в т. ч. и рукописно-книжных, активно пополнявшихся за счет пожертвований.
      Великая Октябрьская социалистическая революция внесла свои коррективы в дело собирания и распределения памятников книжной культуры в Вологде и округе.
      Грандиозные перестройки всех сфер общественного бытия, вызванные революцией, не замедлили сказаться и на состоянии архивного, музейного и библиотечного дела. Как и при всяком большом деле, здесь имели место свои издержки, неоправданные передачи фондов из одного ведомства в другое, неизбежно связанные с утратой значительного количества памятников письменности. Однако Вологодская округа пострадала от избыточного рвения ретивых администраторов менее, нежели другие социально-культурные зоны области. Главная заслуга в этом принадлежит местным культурным силам, проявившим в первые послереволюционные годы колоссальную энергию по спасению для народа культурных ценностей.
      Ранее всего результаты перестройки сказались на архивном и библиотечном деле. Уже в начале 1919 г. была учреждена Вологодская публичная советская библиотека (ныне Вологодская областная библиотека им. И. В. Бабушкина). За год, прошедший с момента основания, это книгохранилище превратилось в весьма заметный центр. В основу новой библиотеки были положены богатейшие фонды прежней семинарской библиотеки и несколько редких по составу частных книжных собраний из помещичьих усадеб[48]. На рукописное собрание новообразованного книгохранилища уже в 1919 г. был издан краткий каталог-перечень, включающий 250 рукописей, принадлежавших ранее семинарской библиотеке[49].
      Несколькими годами позднее преобразования захватили и музейную систему. В 1923 г. прежде существовавшие в Вологде музеи были ликвидированы и на основе их фондов создан объединенный Вологодский краеведческий музей. Помимо рукописей и книг, поступивших в новый музей из фондов музеев-предшественников[50], сюда поступали также рукописи и книги из закрывавшихся монастырей и церквей Вологодской округи. В 1920 — начале 1930 гг.
     
     
      27
     
      были переданы в музей рукописи из Корнилиева Комельского монастыря (в 1925 г.)[51], Спасо-Каменного монастыря (в 1925 г.)[52], Дионисиева Глушицкого монастыря (в 1925 или 1926 г.)[53], Спасо-Прилуцкого монастыря (в 1925 или 1926 г.)[54],рсениева Комельского монастыря (в 1930 г.)[55], Александрова Куштского монастыря (время поступления не установлено)[56], Вологодского Святодуховского монастыря (время поступления не установлено)[57]; для двух рукописей монастырскую библиотеку установить не удалось[58]. Рукописные книги в эти годы поступили также из десяти церквей города и ближней округи[59]. В 1926 г. несколько рукописей и книг были переданы в Вологодский музей из Кадниковского УИКа[60], а в 1928 г. — из Каргопольского УИКа[61]. Поступали рукописи из ликвидировавшихся кое-где местных краеведческих музеев: так, в 1932 г. из закрытого Грязовецкого краеведческого музея было передано значительное количество рукописных и старопечатных книг[62]. Отдельные поступления в эти годы имели место и от частных лиц[63].
      За эти же годы заметно пополнились рукописные фонды и Вологодской областной библиотеки. К основному ядру, составленному из рукописей библиотеки духовной семинарии, был присоединен рукописный фонд Тотемского Спасо-Суморина монастыря[64] и несколько коллекций местных краеведов. Из фондов библиотеки в 1935—1938 гг. несколько рукописей было передано в музей для использования их в экспозиционных целях[65].
      В 1937 г. с состоянием Вологодских древлехранилищ знакомился В. И. Малышев, только еще начинавший свой путь в археографии. По данным Малышева, в эти годы в библиотеке было около 80 рукописей, в архиве также около 80 и в музее около 40[66]. Как видим, представление о количестве рукописных книг в хранилищах Вологды, получаемое из обзора В. И. Малышева, было заведомо заниженное: в действительности в библиотеке и в музее было по самым осторожным оценкам в это время примерно в четыре раза больше памятников письменности.
      В 1951 г. В. И. Малышев уточнил сведения о количестве рукописей в фондах областной библиотеки, указал основные источники комплектования этого фонда и привел краткое описание 12 особо заинтересовавших его сборников[67].
      В 1953—1954 гг. по настоянию Государственной библио-
     
     
      28
     
      теки СССР им. В. И. Ленина большая часть рукописей Вологодской областной библиотеки (по официальным данным 193 из 336, по подсчетам несколько больше) и часть рукописей Вологодского областного музея (по официальным данным 36) были переданы в ГБЛ, где в Отделе рукописей образовали отдельный фонд — Вологодское собрание. По сообщению сотрудников ОР ГБЛ, после передачи основного фонда в областной библиотеке оставалось еще 18 рукописей (в 13 единицах хранения), в областном музее — 91 рукопись в 62 единицах хранения (из этого числа 16 номеров =43 рукописи представляли собой документальные памятники)[68].
      В 1954 г. часть рукописей из оставшихся в областной библиотеке была передана в музей. В 1960 г. была передана большая часть из оставшихся еще в библиотеке рукописных книг и фрагментов.
      На 1 января 1985 г. основное рукописное собрание Вологодского областного музея насчитывало 355 единиц хранения. Из этого числа 150 рукописей были в разные годы переданы из фондов Вологодской областной библиотеки, 35 — из закрытых монастырей и церквей, 19 — из различных государственных учреждений, 28 получено от частных лиц, 22 — собрано археографическими экспедициями, 7 поступили из фондов музеев-предшественников и для 92-х источник поступления можно установить лишь предположительно[69].
      Из 355 единиц хранения 4 рукописные книги относятся к XIV столетию, 6 — к XV и 11— к XVI столетию. XVII в. представлен в музейном собрании 41 рукописью и XVIII — 85 рукописями и фрагментами. Остальные памятники относятся к XIX и XX вв.
      Из древнейших рукописных книг собрания ВОКМ (по XVI в. включительно) наибольшую научную ценность представляют четыре пергаменных кодекса, два из которых щедро орнаментированы (№№ 1 и 4 по настоящему Описанию). Из рукописей XV в. (не лишено интереса, что все рукописи этого столетия относятся ко второй его половине) выделяется прекрасный список сочинений одного из виднейших позднеантичных авторов Григория Богослова (№ 6). Интересен список Евангелия (№ 7), созданного — насколько позволяет предполагать весьма специфическая орнаментика кодекса — на рубеже XV—XVI вв. в Каргополье. Остатком
     
     
      29
     
      полного круга месячных Миней, переписанного в конце XV в. в значительном местном книгописном центре — Дионисиеве Глушицком монастыре — являются три очень близких по оформлению кодекса (№№ 8—10).
      Началом XVI в. датируется один из популярнейших у древнерусского читателя сборников — Пролог, включающий чтения на первые три месяца календарного года (№ 11); списки Пролога этого периода не являются редкостью для центральных хранилищ, однако среди них нет двух одинаковых: Вологодский список поможет внести определенные, коррективы в историю бытования данного памятника на Севере. Ранний кодекс музыкального содержания дошел до нас из состава библиотеки Корнилиева Комельского монастыря (№ 12), старшая его часть относится к XV в. Автографом основателя одного из Грязовецких монастырей — Арсения Сахарусова — является Евангелие, переписанное им в 1506 г. (№ 13). От этого столетия сохранились еще три точно датированные рукописи: Псалтирь 1549 г. (№ 15), Сборник богослужебный 1552 г. (№ 16) и Триодь постная 1600 г. (№ 21); последняя особенно примечательна тем, что является, по-видимому, списком с первопечатной Московской Триоди, изданной Андроником Невежей в 1589 г. Интересна судьба у Евангелия середины XVI в. (№ 19) — его купили вскладчину 17 жителей смоленского села Межева для вклада в церковь Рождества Богородицы, а уже в XVII в. книга попала в Вологду. Таким же коллективным вкладом является названная уже Триодь (№ 21) — 18 человек крестьян и священнических детей (считая только поименно отмеченных, ряд вкладчиков показан «с чадами и домочадцы») дали ее в храм Георгия Победоносца на Шиленге.
      126 рукописных книг двух последующих столетий представляют собой как бы в миниатюре круг чтения образованного русского читателя той поры. Не имея возможности назвать каждую книгу в отдельности, ограничимся приведением выборочной информации по определенным тематическим группам.
      Двадцать одну рукописную книгу можно отнести к разряду исторических памятников. Здесь следует назвать четыре списка извеcтного сочинения по древней всеобщей истории Летописи келейной, сочиненной Димитрием Ростовским (№№ 75, 90, 98, 120), и очень своеобразную ком-
     
     
      30
     
      пиляцию, озаглавленную «Летописец Римский и цареградский» (№ 136). Составитель последней — обитатель Соловецкого монастыря Василий Иванов Чаков — питал определенное влечение к древней истории: известна значительно более объемная компиляция, составленная им в 1787 г. и содержащая своего рода собрание сочинений по древнейшей истории (ГПБ, Солов. 442/17). Редким по составу является сборник исторический (№ 68), включающий наряду с очень тщательно выполненной выборкой русских статей из Хронографа редакции 1620 года (3-го вида) повести о начале Руси, извлеченные из Хронографа редакции 1679 г., повести о Скандербеге, о Темир-Аксаке, о Начале Царьграда, Нестора Искандера о взятии Царьграда, Ивана Пересветова о книгах и Магмет салтане, извлеченные из Хронографов ранних редакций, Сказание о Мамаевом побоище Киприановской редакции, встречающееся только в списках Никоновской летописи, выборку статей турецкой тематики, среди них апокрифическую переписку Ивана IV с султаном, Повесть о двух посольствах, Историческую и Поэтическую повести об Азовском взятии и сидении и др.; думается, что составление такого рода сборника можно соотнести с пристальным интересом российского общества к турецким делам, имевшим место после неудачного Прутского похода.
      Часть сборников исторического содержания включает тексты документальных памятников, в том числе Сотные на церковные и монастырские земли в Вологодском и Белозерском уездах (№ 57), книгу сбора церковной десятины по Вологде и уезду (№ 63), журналы «путешествий» небезызвестного вице-губернатора Архангелогородского А. А. Курбатова (№ 67). Важными историческими источниками являются старые церковные и монастырские синодики. В собрании ВОКМ представлены (в списках XVII— XVIII вв.) синодики Корнилиева Комельского (№ 32), Дионисиева Глушицкого (№№ 34 и 61), Ферапонтова (№ 81), Спасо-Прилуцкого (№ 93) монастырей; Покровской Козленской (№ 41), Благовещенской Каргопольской (М 47) и Георгиевской Вологодской (№ 112) церквей. Есть также Выговский синодик, содержащий поминания основателей российского староверия (№ 86) и весьма любопытный родовой синодик князей Шелешпанских, мелких вотчинников Вологодско-Белозерского региона (№ 22).
     
     
      31
     
      Памятником читательских интересов исторического характера второй половины XVIII в. является весьма пестрый по составу сборник, содержащий выписки и копии с небольших печатных изданий (среди них список с неизвестного еще в науке издания Петровского времени) и газет, подобранные по нескольким темам, в т. ч. по истории Пугачевского восстания, истории русско-турецкой войны 1760— 1770-х гг., законодательные акты первых лет царствования Елизаветы Петровны и Екатерины II и т. д. (№ 103).
      На стыке памятников собственно исторических и литературных стоят русские жития святых. В собрании ВОКМ — агиографические повествования о Николае чудотворце (№№ 33 и 44), Сергии Радонежском (№ 25), Савватии и Зосиме Соловецких (№№ 25 и 52), Борисе и Глебе (№ 77), Димитрии Прилуцком (№ 45), Дионисии Глушицком (№ 69), Александре Куштском (№ 100), Григории и Kacсиане Авнежских (№ 133), Игнатии Вологодском и Иоасафе Каменском (№ 43), Корнилии Комельском (№ 92), Александре Свирском (№ 106), Логгине Коряжемском (№ 42), Филиппе митрополите (№ 43), Феодосии Тотемском (№№ 80 и 113).
      Широко представлена в собрании ВОКМ и древнерусская оригинальная и переводная литература. Авторских кодексов здесь немного, можно указать лишь на сочинения виднейших писателей и полемистов второй половины XVII в. Симеона Полоцкого (№ 58) и Димитрия Ростовского (№ 82). Однако в сборниках устойчивого состава (к которым можно отнести Златоуст постный и недельный — № 24, два Пролога на первое полугодие — №№ 26 и 27, два списка Торжественника минейного — №№ 66 и 138, соединение Учительного Евангелия и Паренесиса — № 126) и в подборках отдельных слов и выписок произвольного состава (№№ 60, 87, 91, 102, 109, 110, 118, 125, 130, 137 и др.) рассыпано большое количество сочинений русских и славянских писателей X—XVII вв. В их числе нужно отметить основоположников болгарской литературы Иоанна экзарха, Климента Охридского и Козму пресвитера (X в.), талантливого толкователя и проповедника Феофилакта Болгарского (XI в.). Ранние русские авторы представлены Кириллом Туровским (XII в.), Кириллом Ростовским и Серапионом Владимирским (XIII в.), Павлом Высоким (XIV в.). Равным образом как русской, так болгарской литературе принадле-
     
     
      32
     
      жат сочинения видных писателей конца XIV — начала XV в. Киприана митрополита и Григория Цамблака. Из русских писателей XV—XVI вв. можно перечислить таких известных агиографов как Епифаний Премудрый, Пахомий Логофет, Макарий Прилуцкий, Досифей и Вассиан Соловецкие, Иродион Свирский, сочинителей историко-публицистических повестей и сказаний, как Симеон Суздальский, Иоанн Новгородский, Нестор Искандер, Паисий Ярославов, Спиридон-Савва, Иосиф Волоцкий, Корнилии Комельский, Иван Пересветов, Максим Грек, Ермолай Еразм, инок Филофей, Зиновий Отенский, патриархи Московские Иов и Гермоген. Из писателей XVII в., кроме названных выше Симеона Полоцкого и Димитрия Ростовского, можно назвать еще Арсения Суханова, Исайю Копинского, основоположников староверия Аввакума Петрова, инока Авраамия, диакона Федора Иванова, Феоктиста Анзерского и др.
      Несравненно скуднее представлена в рукописях ВОКМ (в списках не моложе XVIII в.) новая русская литература. Из видных авторов можно указать лишь на Н. П. Николева (№ 134).
      Несколько рукописей ВОКМ относятся к сфере философии, права и наук политических. Из их числа можно назвать такие памятники российского законодательства, как Соборное Уложение 1649 г. (№ 65) и Духовный регламент (№ 104), комментированное изложение философии Аристотеля (№ 94), краткую историю философии (№ 140), любопытное сочинение о русско-турецких взаимоотношениях в свете политико-юридических воззрений второй половины XVIII в. (№ 124).
      Две рукописи относятся к разделам естественных наук: Лечебник (№ 70) отражает еще древнерусскую медицинскую практику, а сборник медицинских пособий (№ 117) заключает уже достижения медицинской науки и искусства нового времени.
      Двадцать одна рукопись собрания ВОКМ (в списках не позднее XVIII в.) может служить источником для изучения древнерусского музыкально-певческого искусства; из этого количества девять кодексов yотированы в крюковой системе (разных ее вариантах), а двенадцать — в нотолинейной системе. По содержанию музыкально-певческие рукописи представляют собой полный круг памятников устойчивого состава и ряд сборников смешанного характера.
     
     
      33
     
      Как минимум двенадцать рукописей ВОКМ (в списках не моложе XVIII в.) могут быть источниками изучения древнерусского изобразительного искусства, т. к. содержат миниатюры, рисунки, гравюры. Из лицевых рукописей ВОКМ особенно выделяется прекрасно выполненный сборник патериковых повестей, иллюстрированный несколькими сотнями миниатюр (№ 102). Многие рукописи музея щедро орнаментированы. По ним можно изучать историю российского декоративно-прикладного искусства от XIV до XVIII в.: в рукописях представлены все стили книжной орнаментики от тератологического до поморского.
      Рукописная книга бытовала в обществе. Остатками, по которым современные исследователи могут восстанавливать историю хождения той или иной книги, являются владельческие и читательские записи. Рукописи ВОКМ весьма обильны этими свидетельствами читательских интересов прошедших поколений. Одних только точно датированных записей на листах рукописей музея насчитывается свыше 75. Дать сколько-нибудь полный обзор их тематики и содержания в рамках Предисловия совершенно нет возможности: для этого потребовалось бы отдельное и довольно объемное исследование. Можно лишь отметить, что среди записей на рукописях ВОКМ есть записи писцов книг (отметим здесь только наиболее интересные: 1506 г. — запись Арсения Сахарусова Комельского — № 13; 1549 г. — запись писца Карпа с тайнописью — № 15; 1600 г. — пространнейшая запись Афиногена Аверкиева Короваева, подражающая по формуляру и содержанию послесловиям старопечатных книг — № 21; 1623 г.— запись писца священника Ивана Аникиева — № 24; 1656 г. запись Кеврольского инока Антония Ловцова — № 38; рифмованная и метризованная запись чернеца Александра — № 56; 1770 г. — запись дьячка Гавриила Васильева Зосиминского с указанием заказчика книги и стоимости работы — № 120). Много записей оставлено вкладчиками книг, среди которых были представители высших сословий (митрополит Всероссийский Зосима — № 6; князь Даниил Васильевич Ушатый — № 15; стольник Никита Дмитриевич Вельяминов — № 26); есть записи о вкладе книг иноками в свои монастыри (№№ 30, 40 и др.); записи о коллективных вкладах крестьян и ремесленников (№№ 19 и 21).
      В записях фиксировались случаи купли—продажи
     
     
      34
     
      книг, благодаря чему можно с достаточной точностью и подробностью восстанавливать историю обращения конкретных списков в читательской среде. При этом записи вскрывают факты продажи книг из корпоративных (церковных и монастырских) библиотек в руки частных лиц, что, строго говоря, было не вполне законно (№№ 26, 27 и др.). Нередко многочисленные записи фиксируют множественные переходы книги из рук в руки на протяжении сравнительно краткого интервала времени: за полстолетия книга могла сменить пять владельцев (№№ 50 и 51), шесть владельцев (№ 38), даже девять — как это следует из записей на листах № 123.
      Нередко специальными записями фиксировались случаи переплета, поновления или реставрации книги; на рукописях ВОКМ записи свидетельствуют о переплетных работах в 1582/83 г. (№ 6), в 1718 г. (№ 36), в 1764 г. (№ 13), в 1786 г. (№ 80), в 1895 г. (№ 13). Много записей называют цену рукописной книги, проясняют условия перехода ее из рук в руки и т. п.
      Иногда пространные записи на книгах по форме и тексту приближаются к литературным произведениям малых форм: примером такого рода записи на книге ВОКМ может быть очень своеобразное повествование, свободно варьирующее мотивы традиционных древнерусских записей и послесловий старопечатных изданий (№ 66).
      Наконец, записи на книгах доносят до нас неизвестные из других источников исторические события. Именно такова запись на полях Пролога (№ 11), свидетельствующая о приходе на Устюг Великий в 6946 (1437/38) г. вятчан, сожжении ими Гледеня и закладке в том же году нового города; все сохранившиеся до нашего времени летописцы сообщают об этом событии несходным образом.
      Рукописное собрание ВОКМ является источником по истории книжной культуры не только собственно Вологодской социально-культурной зоны, но и других зон края: в составе нынешнего музейного фонда есть рукописные книги, бытовавшие в свое время в округе Устюга Великого, Тотьмы, Кириллова; археографическими экспедициями привозились рукописные книги из Тарногского района. Поэтому настоящее Описание рукописных книг областного краеведческого музея теснейшим образом связано с первым выпуском первой части Каталога-путеводителя (Вологда, 1982),
     
     
      35
     
      содержащим краткие описания рукописных книг районных и народных музеев[70].
      Как уже отмечалось выше, дробление и распыление рукописно-книжных фондов Вологодской зоны началось еще в XVII столетии. За три века множество рукописных книг сменило, зачастую многократно, место своего бытования. По данным картотеки академика Н. К. Никольского, в начале XX в. не менее 28 рукописных книг заведомо Вологодского бытования находилось в архиве Святейшего Синода (ныне в ЦГИА СССР в Ленинграде), не менее 15 рукописных книг — в фондах Императорской публичной библиотеки (ныне — ГПБ им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде), не менее 10 — в собраниях Императорского исторического музея (ныне — ГИМ в Москве), не менее 2 — в Московском публичном и Румянцевском музее (ныне ГБЛ в Москве) и т. д. На этот же период значительное число рукописных книг заведомо вологодского происхождения и бытования отложилось в фондах старейшей отечественной научной библиотеки — Библиотеки Академии наук[71]. С начала XX в. фонды многих центральных хранилищ пополнялись рукописями, бытовавшими ранее на территории Вологодской социально-культурной зоны. Особенно активно и, к сожалению, бесконтрольно такое пополнение происходило в 1920—1930-х гг. (что привело к поступлению в фонды многих, в первую очередь Московских древлехранилищ, массы памятников с незафиксированным источником поступления). Во второй половине XX в. крупнейшим изъятием была передача большой партии рукописей из Вологодской областной библиотеки и областного музея в Отдел рукописей ГБЛ, составивших там особый фонд[72]. Рукописные книги, сохранявшиеся на руках у населения, поступали в некоторые хранилища благодаря археографическим экспедициям[73].
      В силу названных обстоятельств рукописное собрание ВОКМ отражает лишь часть прежде существовавшей рукописно-книжной традиции зоны. Для серьезного исследования ее необходимо обращаться также к рукописным собраниям центральных хранилищ.
     
     
      36
     
      Настоящее Описание содержит информацию о 147 рукописных книгах в хронологических рамках с XIV по конец XVIII вв. Большая часть памятников вводится в научный оборот впервые.
      Составители преследовали три основные цели. Во-первых, необходимо было составление справочника по фонду, куда входили бы все без исключения рукописные книги соответствующего периода. Во-вторых, данный справочник должен выполнять функции охранного каталога. Наконец, в-третьих, этот справочник должен играть роль научно-методического пособия по работе с рукописными книгами для сотрудников местных хранилищ памятников древней письменности. Сочетание информационной, охранной и методической функций и определило основные принципы и приемы научного описания каждой конкретной рукописи. Составители стремились дать о каждой рукописи по возможности сжатые и предельно формализованные сведения, которые в совокупности тем не менее давали бы достаточно четкое представление как о внешних признаках, так и о содержании описанных рукописных книг.
      Описания отдельных рукописей располагаются в примерной хронологической последовательности.
      Каждая описательная статья открывается порядковым номером рукописи по настоящему Описанию, вслед за которым в круглых скобках помещен действующий шифр книги по учетным документам ВОКМ. Название рукописной книги давалось в соответствии с репертуаром общепринятых в науке наименований памятников письменности согласно принципу возрастающей конкретизации последовательно идущих элементов. Если для какого-либо памятника в науке еще нет стабильного наименования, в заголовок описательной статьи вносилось самоназвание рукописи, либо давалось обобщающее название с указанием основного содержания данной рукописи (главным образом — для сборников).
      Дата рукописи приводится в виде общей характеристики (указания на век) и дополняется частной характеристикой (указанием точного года написания или установленного узкого периода в пределах столетия). Датировка рукописей произведена на основе показаний водяных знаков бумаги с учетом всех остальных признаков палеографи-
     
     
      37
     
      ческого и кодикологического характера (письмо, орнаментика, шитье блока и т. п.).
      Формат рукописных книг и фрагментов указан в долях листа (2°, 4°, 8°, 16°) применительно к ориентировке понтюзо отливной формы. В необходимых случаях формализованное обозначение дополняется словесным пояснением (например, для рукописей альбомного или промежуточного формата) или указанием на размер блока в сантиметрах (для пергаменных кодексов). Показатель объема включает все листы внутри крышек переплета или обложек (исключая форзацы). В случае, если в рукописи налицо несколько нумераций или имеет место перебивка и накладки, после общего объема в скобках приводится листовая формула.
      Внешнее описание рукописей представляет собой расширенные филигранологическую, палеографическую и кодикологическую характеристики.
      Филигранологическая характеристика включает определение бумаги, описание и атрибуцию водяных знаков, а также (при необходимости) сведения о сохранности материального носителя текста. Филигранологическая характеристика включает все водяные знаки, обнаруженные в листах рукописной книги, не исключая единичных включений, в порядке расположения их от начала кодекса. При описании филиграней использована унифицированная терминология, предложенная А. А. Амосовым в 1979 г. Листы расположения отдельных филиграней указываются в тех случаях, когда знаки группируются компактными комплексами и свидетельствуют о конволютивном характере памятника. Атрибуция филиграней выполнена с помощью крупнейшего в СССР собрания филигранологических справочников Библиотеки АН СССР. Отсылка к справочникам дана в сокращенной форме; список сокращений прилагается к Предисловию.
      Палеографическая характеристика предусматривает описание почерков и орнаментики рукописной книги. Характеристика почерков ограничивается определением их согласно существующей ныне общей классификации с добавлением (если к тому возникла необходимость) указаний на величину, степень беглости и т. п. Отмечается количество столбцов текста на странице. Для ранних рукописей палеографическая характеристика дополнена указанием на количество строк в странице или столбце. Границы почерков
     
     
      38
     
      по листам указаны лишь в том случае, если рукопись имеет несомненный конволютивный характер, или же различия в характеристиках письма позволяют предполагать завершение ее после какого-то перерыва другим лицом. Почерки заголовков, если они отличаются от почерков основной части, оговариваются особо. Здесь же указываются случаи использования декоративного письма — вязи — для написания заголовков. Орнаментальная характеристика рукописи приводится согласно общепринятой последовательности: миниатюры и фронтисписы, заставки-рамки и заставки, концовки, инициалы и полевые украшения. Указываются номера листов, на которых размещены украшения (однако при наличии какого-либо из элементов декора во множестве на разных листах указывается лишь общее количество украшений данного вида). Киноварные инициалы и тонкие киноварные инициалы отмечаются в общей форме, без указания их количества. Стилевая принадлежность орнамента приводится согласно существующей классификации; если орнамент не укладывается в рамки ни одного из общепризнанных стилей — приводится его краткая опиcательная характеристика с использованием понятий ассоциативного ряда. Колористическое описание опущено, так как индивидуальное восприятие цвета неизбежно привело бы к субъективным оценкам. Для формализации описаний орнамента использована терминология, предложенная Ю. А. Неволиным в 1976 г.[75]. Кодикологическая характеристика в настоящем Описании весьма кратка и включает указания на количество и состав тетрадей (только для древнейших рукописей), наличие старой нумерации тетрадей и листов, утраты отдельных частей кодекса и последующие восполнения его, поновления текстов, случаи полной или частичной реставрации рукописей (до поступления их на государственное хранение). Здесь же приводится и описание переплета в последовательности элементов: материал крышек (и особенности формы крышек — если в этом есть необходимость), материал покрытия, характер тиснения на крышках, накладные украшения на крышках, застежки, украшения обреза блока.
      Предполагая дать читателям по возможности полную информацию о бытовании рукописи в читательских кругах, составители воспроизводят в Описании все записи,
     
     
      39
     
      пометы и ярлыки, находящиеся на листах и переплетах рукописей. Исключения представляют записи типа пробы пера и прочие неинформативные маргиналии, наличие которых оговаривается в общей форме. Располагаются тексты записей в хронологическом порядке (насколько это удается сделать); датируются записи главным образом по палеографическим признакам; в случае наличия на листах многих записей, используется также прием датировки по отношению содержания записей друг к другу. При передаче текстов записей и помет используется несколько упрощенная транскрипция, однако индивидуальные особенности писцов сохраняются. Наряду с записями, пометами и ярлыками в данном разделе описаний приводятся сведения о наличии в рукописи разного рода печатей и штампов, экслибрисов и иных владельческих признаков. Однако в отличие от записей текстовая часть этих знаков не вопроизводится, а передается описательной характеристикой.
      Все рукописи, содержащие более одного памятника, расписаны постатейно. Для раскрытия содержания рукописных книг использованы правила описания, действующие в Отделе рукописной и редкой книги Библиотеки Академии наук СССР (с некоторыми сокращениями). После указания начального листа приводится самоназвание текста в той форме, как оно приведено писцами. Далее в скобках цитируются начальные слова его.
      При отсутствии самоназвания начальные слова выносятся на первое место. Цитирование текста (самоназваний и начал) производится по упрощенным правилам, но с сохранением особенностей орфографии оригинала; титла и выносные буквы раскрываются без оговорок, мягкий знак после выносных проставляется применительно к нормам произношения. Кириллическая цифирь заменяется современной арабской.
      Составители предельно ограничили себя в вопросах атрибуции описываемых текстов. Определение в форме аннотации давалось лишь в тех случаях, когда происхождение текста считалось как бы общепринятым и не вызывало разноречивых мнений в научной литературе. При этом многие тексты остались не вполне раскрытыми для читателя-неспециалиста, однако составители здесь предпочитали умолчание недостоверной информации.
      Названные принципы использованы при внутреннем описании четьих рукописей. При раскрытии содержания 
     
     
      40
     
      рукописей богослужебных или смешанного состава с преобладанием богослужебных текстов использовались принципы сокращенного описания. Для богослужебных рукописей седмичного круга перечислялись только статьи, дополнительные к основному составу памятников. Для богослужебных рукописей годичного круга указывались лишь имена святых и названия праздников с указанием чисел месяцев и приведением начальных листов. Для богослужебных рукописей неустойчивого состава (служебников, требников, часословов, следованных псалтирей, месяцесловов и т. п.) перечислялись все составляющие сборник тексты. При этом при обозначении текстов служебного назначения использовались формализованные названия, а самоназвания приводились лишь в тех случаях, когда формализация вызывала большие сложности.
      Отступления от принципа постатейного описания рукописных книг музейного собрания допускались лишь в единичных случаях, когда буквальное следование данному принципу потребовало бы слишком много объема без существенного прироста информации (например, при наличии комплекса мелких — в несколько строк — выписок из многих памятников, сгруппированных по предметно-тематическому признаку): в таких случаях давалась обобщенная характеристика на целый блок мелких статей.
      Учитывая научно-методическое предназначение настоящего Описания для сотрудников периферийных древлехранилищ, а также предполагая удовлетворить интересы краеведов и дать более полное представление о составе некоторых категорий памятников, составители посчитали возможным расширить принцип постатейного описания и расписать по главам или иным составным структурным частям некоторые рукописи, содержащие произведения агиографического жанра, либо ряд цельных сочинений, имеющих внутреннее структурное членение. Составители полагают, что подобное «избыточно подробное» раскрытие содержания ряда памятников поможет привлечь к ним внимание не только профессионалов — историков и филологов, но более широкий круг читателей, сделать эти памятники более используемыми в самых различных исследовательских либо просветительских целях.
      Настоящее Описание сопровождается рядом указателей, призванных облегчить ориентацию читателя. Основные
     
     
      41
     
      принципы составления указателей раскрыты в специальном предисловии к ним.
      Составители сознают несовершенство предлагаемого читателям труда и надеются, что читатели будут дополнять его сами в процессе использования.
     


К титульной странице
Вперед
Назад