Местный викарий епископ Варсонофий3 [3 Настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря назначалось духовное лицо в сане епископа, бывшего одновременно викарием Новгородской епархии. О. Варсонофий (1871 —1918) получил известность как знаток старообрядчества и активный миссионер. Прибыл в Кириллов в январе 1917 года] отнесся к нам вполне любезно и разумно. На другой день по нашем приезде «Успение» Рублева было вынуто из иконостаса и перенесено в архиерейский дом и освобождено от оклада. А на третьи сутки начались работы по расчистке и проклейке. Икона, по моей квалификации, хорошей сохранности, но в различных местах прописана неоднократно и потому потребует времени4 [4 «Успение» из местного ряда иконостаса в Успенском соборе Кирилло-Белозерского монастыря приписывалось Рублеву еще в XIX веке и основные усилия реставрационной группы А. И. Анисимова были направлены на его расчистку. «Рублевская» легенда сопровождала эту икону вплоть до 80-х годов, пока реставратор О. В. Лелекова не доказала, что названное «Успение» написано в одно время с иконостасом около 1497 года.] В силу этого я был бы не против второго мастера, скажем — Горохова, если бы Вы сочли возможным его прислать (...) «Рублев» пока не вызывает во мне исключительных восторгов, хотя, конечно, икона замечательная, и техники и колорита ocoбых, индивидуальных. Так как в монастыре еще два «Успения» и тоже больших, из местного чина, то я считаю необходимым оба их «испытать», дабы узнать, каковы «не Рублевы»5 [5 «Два других «Успения» — речь идет об иконе первой половины XV века и об иконе середины XVI века, хранящихся в Кирилловском музее].
Вчера и сегодня, пока расчищенные квадраты фотографируются, Павел Иванович работает над известным «портретом» Кирилла Белозерского кисти Дионисия Глушицкого. И надо сознаться, что вещь эта, хотя и маленькая, но интереса совершенно исключительного. Если я не увлекаюсь, она носит на себе черты чего-то на самом деле наблюденного в действительности, удивительна по живописи и глубоко характерна по своей подлинной древности6 [6 Икона-портрет Кирилла Белозерского, приписываемая Дионисию Глушицкому, датируется 1424 годом. В настоящее время она находится в Третьяковской галерее].
И так как сохранность ее тоже хорошая, то, по-моему, она не менее, чем Рублев, достойна цветной фотографии.
Что касается фотографирования, то теперь фиксируется каждый шаг. «Успения фотографируется детально, по квадратам, до расчистки, после расчистки, до выборки и после выборки. Так как все же иконных снимков сравнительно мало, в редкие солнечные часы (не дни!) я снимаю церкви и здания монастыря внутри и снаружи: материал для одной из будущих монографий в Вашей серии7 [7 В 1918—1919 годах И. Э. Грабарь планировал опубликовать в издательстве братьев Сабашниковых ряд монографий о старых русских городах Предполагались в частности книги о Ярославле и Новгороде и, как видно из настоящего письма о Кириллове. Проект не был осуществлен].
С епископом мы очень ладим, как я Вам и предсказывал. Кормить он нас не кормит и у себя не укладывает, но все наши начинания приветствует и не только приветствует, но добавляет еще и своими. Я предложил ему отобрать из вещей вышедших из употребления, все достойные охраны и устроить специальное древлехранилище, отдав на это половину своего большого и хорошего дома. И он отозвался очень сочувственно и кое-что мы уже начали приводить в исполнение, тем более что дому его, в противном случае, грозит захват под реальное училище. Такой же захват грозит и игуменскому дому в Ферапонтове, куда я думаю через неделю наведаться и куда епископ тоже усиленно меня приглашает. Дела здесь хватило бы не на месяц и не на два, а на год, для целой артели работников: так много здесь чудеснейших икон.
Когда Рублев будет расчищен на 3/4 и выяснятся прочие иконные богатства, я телеграфирую и тогда приезжайте. Пока же все идет как нельзя лучше и урожай ожидает нас большой.
Целую Вас крепко. Павел Иванович и Александр Владимирович8 [8 Реставратор Павел Иванович Юкин (1885-1945) был постоянным спутником А. И. Анисимова в экспедициях еще с дореволюционной поры, Александр Владимирович Лядов — фотограф Комиссии по охране и реставрации памятников древнерусской живописи] кланяются.
Ваш Ал-др Анисимов
А. И. АНИСИМОВ — И. Э. ГРАБАРЮ
Кирилло-Белозерский монастырь,
4 сентября нов. ст. 1918 г.
МИЛЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ,
я только что послал Вам телеграмму с просьбой о немедленной высылке сюда двух мастеров получше и некоторого количества политуры (также прошу острозубцы). Расчистка «Успения» идет крайне медленно, причиною чего не только состояние иконы в общем довольно хорошее, но неблагоприятное для расчистки. Причины шире и глубже. В эту субботу был арестован епископ Варсонофий в момент возвращения со мною в экипаже из Гориц. На рассвете следующего дня он был выведен с игуменией Ферапонтова монастыря1 [1 Игумения Ферапонтова монастыря Серафима], двумя горожанами и двумя крестьянами в поле и расстрелян. Расстрел произвели присланные из Череповца красноармейцы. Стреляли в спину. Передают, что епископ был убит только седьмым залпом и в ожидании смерти все время молился с поднятыми к небу руками и призывал к миру. Это убийство было неожиданным не только для населения, но и для местного совдепа, члены коего говорят, что не они виновны в этой смерти и что последняя легла на них тяжестью2 [2 Расстрел мирных жителей не был вызван враждебными действиями против советской власти со стороны Кириллова или Ферапонтова. Карательная акция череповецкой большевистской администрации имела целью устрашить население в связи с убийством 30 августа 1918 года председателя петроградской ЧК М. С. Урицкого]. За те недели две, что я здесь, я не замечал со стороны Варсонофия какого-либо вмешательства в политику: он занят был только церковными делами, хозяйством монастыря и был всегда прост, ровен и внимателен к запросам и требованиям местного совдепа. Уже две ночи подряд последний дает разрешение на вырытие тела епископа, игумений и остальных убитых из ямы, куда они были брошены, и две ночи подряд являются череповецкие красноармейцы и, отменяя разрешение совдепа своими силами, заставляют вновь закапывать трупы. Оба великих монастыря являются сейчас лишенными какой-либо власти и руководящего заведывания, что не может не тревожить меня в крайней степени. Обсудите положение в Коллегии и примите меры. Я не стану распространяться об остальном. Жизнь здесь, и раньше не веселая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принужден испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени. Но закончить работу необходимо (...) На днях съезжу в Ферапонтов. Письмо это посылаю с попутчиком через Петроград. Поручите Василию Тимофеевичу передать содержание моего письма Арсению. Целую Вас крепко.
Ваш Ал-др Анисимов
P. S. Кирилл Дионисия Глушицкого, уже совершенно законченный, оказался подлинным портретом. В истории русской живописи это — открытие первостепенной важности. Древняя надпись только «Кирилъ»; позднее прибавлено «оа преподобный».
А. И. АНИСИМОВ — И. Э. ГРАБАРЮ
Кириллов монастырь,
9 (24) сентября 1918 г. (воскресенье)
ДОРОГОЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ,
я уже писал Вам на днях о здешних событиях и о работах. Через членов Центроархива Барскова и Бородина я просил то же самое сообщить и петроградскому отделу Всероссийской Коллегии музеев: о трагической гибели епископа Варсонофия и игумений Ферапонтова монастыря, об угрозах, делаемых монастырям окрестным населением, и проч. На днях я снова был в Горицах и застал там великую панику. Несколько человек собрали три окрестных деревни и предложили им подписаться под постановлением, что монастырь надо очистить от монахинь, заселить «беднейшими» и прочее в том же роде. Монахини бросились в город, в «исполком». Им ответили, что местный совдеп ничего подобного не затевает, но что, если они волнуются, то, во 1-х, совдеп сделает по этому делу особое совещание и постарается защитить их, а во 2-х, пусть они обратятся к моей защите. Из этого Вы можете усмотреть, как понимает мои полномочия здешний совдеп, но для меня-то этого очень мало. Необходимо, чтобы Коллегия или прислала сейчас же сюда особое лицо с особыми полномочиями для охраны зданий и имущества таких монастырей, как Кирилло-Белозерский, Ферапонтовский и Горицкий, а то и всех церквей этого края, или чтобы она на это время вручила такие полномочия мне (до окончания моих работ), известив об этом по телеграфу в особо определенной форме (...) Жить здесь сейчас — подлинная пытка. Павел Иванович1[1 Павел Иванович — Юкин] нервничает и даже звал уехать, так как при создавшихся условиях нет сил хорошо работать. Лядов крепится2 [2 Лядов А. В.— фотограф экспедиции]. Я же не считаю возможным оставить такие великие памятники в такую тревожную и тяжкую минуту без просвещенного заступничества. Василий Тимофеевич3 [3 Василий Тимофеевич — Георгиевский] спрашивает меня по телеграфу (шло почтой!), когда ему ехать. По-моему, обоим вам следует приехать только дней на 5, к окончанию работ. Ибо быть здесь, несмотря на присутствие Рублева и двух Дионисиев, не радость, а тяжелый крест4 [4 Говоря о двух Дионисиях, А. И. Анисимов подразумевает Дионисия Глушицкого и Дионисия Ферапонтовского]. Спешите же с присылкой мастеров и телеграфных распоряжений.
Целую Вас, Ал-др Анисимов
В. Т. ГЕОРГИЕВСКИЙ — И. Э. ГРАБАРЮ
Петроград,
30 сентября 1918 г.
ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ!
По приезде в Петроград встретил одного из архивных деятелей, который был в командировке в Кириллове, когда произошли здесь последние события. Оказывается, что Варсонофий был арестован в тот момент, когда он в экипаже возвращался с Александром Ивановичем1 [1 Александр Иванович — Анисимов] из Горицкого монастыря, где они были вместе и осматривали монастырскую ризницу. Вообразите, как должен был переволноваться бедняга, наш А. И.2 [2 А. И.— Анисимов], пережив все эти события. Рассказы очевидцев расправы красногвардейцев с Варсонофием и Серафимой потрясающи...
В настоящее время Рязановым3 [3 Рязанов — начальник Главного управления архивов в Петрограде, где в 1918 —1919 годах служил инспектором В. Т. Георгиевский] я командируюсь в г. Кириллов вместе с товарищем Комаровским (матрос 22 лет) для надзора за архивом, и вместе с тем Рязанов (который теперь в Москве) должен будет переговорить с Вашей коллегией о назначении в Кириллов особого временного комиссара для ограждения архивов и памятников искусства, которые могут пострадать при осуществлении декрета об отделении церкви от государства и при реквизиции Кириллова и Ферапонтова монастырей. Рязанов думает командировать туда комиссаром балтийского матроса Комаровского, который обладает исключительной решительностью и безапелляционностью, что для местных уездных, довольно свирепых, властей будет весьма полезно, так как он противопоставит их силе свой кулак4 [4 В подлиннике кулак нарисован]: авторитет — единственно понятный в провинции. Я думаю поехать туда как только вернется из Москвы т. Рязанов.
Мне очень хочется взглянуть, что делает Александр Иванович. Я знаю, что он расчистил образ преподобного Кирилла Белозерского, оказавшийся действительно портретом, так как на первом слое письма в надписи нет даже слова «преподобный» или «святой», а просто «Кирилл» (на поле, а не на фоне) и изображение без нимба. Расчистил он наполовину икону Успения Божией Матери и в восторге — и наметил целый ряд икон к расчистке, в том числе и чин ферапонтовского иконостаса — конечно, все это возможно будет, когда у него будет несколько человек, а не один Павел Иванович Юкин, который, к слову сказать, так тоже взволнован событиями, что хотел даже бежать оттуда.
Очень скорблю, что бросил дорогую для моего сердца работу во Владимире... но делать нечего; езжу теперь по архивам, пока петроградским, и с грустью вспоминаю дни минувшего лета, когда было так приятно работать и открывать каждый день все новое и новое (...)
Глубоко преданный Вам В. Георгиевский
В. Т. ГЕОРГИЕВСКИЙ — И. Э. ГРАБАРЮ
Кириллов,
30 сентября (13 октября) 1918 г.
ГЛУБОКОУВАЖАЕМЫЙ ИГОРЬ ЭММАНУИЛОВИЧ!
Вот-уже скоро две недели будет, как я сижу в Кириллове, делая набеги и в Ферапонтов монастырь, с увлечением восхищаясь чуть не каждый день все новыми и новыми открытиями и выявлением памятников древнерусского искусства, которые в таком изобилии судьба, в общем лихая до русского искусства, сохранила в этом медвежьем уголке древней Руси (...)
П. И. Юкин расчистил икону-портрет преподобного Кирилла, писанный Дионисием Глушицким, и другую, тоже древнюю и чтимую [По-видимому, речь идет об «Успении», которое приписывалось Андрею Рублеву],— иконы эти весьма интересны. Но гораздо интереснее обещает быть икона Успения, приписываемая Дионисию Глушицкому, пробную расчистку которой сделал П. И. Юкин. Получились такие яркие тона и такая необычная техника (в пробелах, в одеждах), что, может быть, эта икона, если ее расчистить всю окажется Рублевской или другого неведомого еще автора — но во всяком случая пробные пятнышки изумительны по своей сочности и декоративности. А сколько здесь чудных икон, ожидающих своего череда по выявлению! Работы здесь очень, очень много!
А красавец Дионисий! Только теперь, после расчистки деисусного чина, который должен быть расчищен в первую голову, он явится во всем своем блеске! Недаром он назывался «иконником» и головка архангела Гавриила, пробно расчищенная П. И. Юкиным, приводит прямо в восторг своими высокохудожественными достоинствами. Такое разлито благородство в этом одухотворенном лице, такая неуловимая и непередаваемая ничем духовная красота, что нельзя оторвать глаз от этого лика и понимаешь, почему не щадили никаких средств, чтобы залучить иконы этого мастера и что им дивилися «самодержцы русския земли». Сколько предстоит еще радостей всем любителям и ценителям древнерусского искусства!.. Скорее, скорее за работу!
Глубоко преданный Вам В. Георгиевский
А. И. АНИСИМОВ — ИГУМЕНЬЕ ГОРИЦКОГО МОНАСТЫРЯ
Поименованные в имеющемся у Вас списке иконы взяты мною из иконостасов монастырских церквей и помещений, так как состояние их было признано членами экспедиции, руководимой мною, серьезно угрожающими их дальнейшему существованию Иконы эти будут теперь проклеены и укреплены соответствующими способами, размещены мною в игуменском доме, который отныне, в отведенной мною для икон части, преобразуется в древнехранилище. Считая своим долгом попутно указать, что иконы эти представляют драгоценнейшее и неотъемлемое национальное достояние, предлагаю Вам хранить эти иконы в сознании всей величины той ответственности, каковую Вы понесете в случае допущенного какого-либо ущерба этому национальному имуществу. С момента регистрации иконы эти взяты под охрану Комиссии по реставрации иконописи в России при Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению и никаким образом не могут быть ни возвращаемы на прежнее место, ни переносимы в какое-либо иное помещение без специального каждый раз разрешения Комиссии. В случае каких-либо нужд обращаться по адресу Москва, Народный комиссариат по просвещению, Коллегия по делам музеев, Комиссия по реставрации иконописи; или Москва, Кремль, бывшая синодальная контора, Мастерская Комиссии по реставрации иконописи в России.
Член Комиссии
ГАЛИНА ИВАНОВА
«Я подрядился сделать...»
ИЗ ИСТОРИИ
КИРИЛЛОВСКИХ
ПРИХОДОВ
Прежде уездный, а ныне районный центр Кириллов ничем не выделяется из ряда других подобных малых городов. Редко какой приезжий проявляет интерес к малоприметной застройке жилых кварталов, но почти никто не обходит скромных приходских церквей, словно разбежавшихся по дальним углам городка. Для человека, впервые оказавшегося в Кириллове (и это естественно) городские улицы как бы перестают существовать при виде величественных стен и могучих башен знаменитого Кирилло-Белозерского монастыря.
Но местные жители каждый день ходят мимо бывших купеческих особняков и старых общественных зданий, превращенных с давних пор в конторы и магазины, из окон своих квартир они видят неопрятные завершения приходских церквей, занятых складами и гаражами. Эти здания, некогда составлявшие предмет гордости горожан, без надлежащей заботы похожи порой на нищих или калек рядом с грандиозной «северной лаврой», и в советское время остававшейся местом паломничества туристов и художников.
Долгое время жители Кириллова мирились с вопиющей дисгармонией между городской застройкой и монастырским ансамблем. Да и что можно было сделать в одиночку, если местные чины не утруждали себя подобными соображениями. А когда все же случалось привлечь внимание к аварийному дому, итог был один — затевался очередной снос.
Однако вопреки профессиональной несостоятельности, непониманию градостроительных проблем и равнодушию районных властей к благоустройству, в Кириллове уцелели три из четырех существовавших приходских храмов — собор Казанской Богоматери, церковь Вознесения на бывшей Вологодской улице (ныне ул. Свободы), церковь Двенадцати апостолов — на Череповецком тракте. Четвертая церковь Николая Чудотворца, стояла на старом Белозерском тракте, но теперь это место поросло бурьяном.
Почти все приходские церкви возникли еще до переименования подмонастырской слободы в город. Это обстоятельство во многом повлияло на план регулярной застройки, по которому Кириллов развивали с конца XVIII века. Вполне осознанно старые церкви превратились в доминанты окраин новоустроенного города, зафиксировали его границы — возле них заканчивались ведущие из центра улицы, переходя в загородные тракты...
Нынешние перемены заставили городскую власть изменить отношение к наследию, оставленному предыдущими поколениями жителей Кириллова. Пришла пора заговорить о вере и традициях прадедов, открыто требовать возвращения достоинства тому, что было незаслуженно поругано. Столь очевидное в наши дни пробуждение таившихся духовных и нравственных сил обязывает вспомнить и позаботиться о том, что создано до нас.
Заглянуть в прошлое позволяют городские архивы, сберегаемые музеем. Старинные приходо-расходные книги, контракты и сметы, списки жертвователей открывают нам дела и имена трудолюбивых предшественников.
Первым делом кирилловская общественность и приходская община, получившая ранее во временное пользование церковь Сергия Радонежского внутри Кирилло-Белозерского монастыря, потребовали немедленного выведения из бывшего городского собора винного цеха и передачи храма общине.
Собор строился несколькими поколениями. Это самая ранняя приходская церковь Кириллова по времени возникновения. Скорее всего именно она упомянута в описи Кирилло-Белозерского монастыря 1668 года под именем Казанской церкви, принадлежавшей тогда монастырю, хотя и стоявшей вне его стен. Опись дает основные сведения об этой постройке: «церковь деревянная ... с трапезною теплою. По левую сторону придел Иоанна Богослова, верхи шатровые, кресты и главы паяны белым железом...» Кроме того, над папертью имелась небольшая колокольня с пятью колоколами. Часть внутреннего убранства названа «мирским строением». Следовательно, это создано на средства ее прихожан, жителей монастырской слободы. Не исключено, что небольшому шатровому храму XVII века предшествовала еще более ранняя постройка, из которой, видимо, и происходит известная икона «Преподобный Кирилл Белозерский» XVI века, хранящаяся ныне в Русском музее в Петербурге. Каменный храм на месте деревянного возведен был в 1700 году. О строительстве каменной с деревянным верхом церкви сообщает церковная ведомость за 1718 год со ссылкой на вкладную книгу 1693 года и опись 1713 года. С этого времени Казанская церковь принадлежала уже не монастырю, а подмонастырской слободе.
После того как в 1776 году подмонастырская слобода была преобразована в уездный город. Казанская церковь была обращена в собор. Вскоре встал вопрос о его расширении и придании ему более представительного наружного вида. Начался сбор пожертвований на строительство. В апреле 1810 года протоиерей собора Василий Кириллов, церковный староста и городской голова купец Петр Гостинщиков обратились к новгородскому архиепископу с прошением о строительстве колокольни и теплой церкви. Одновременно началась заготовка строительных материалов. К постройке холодного храма в Кириллове приступили несколько позже. Обнаруженный недавно в архиве чертеж фасада и плана собора сопровождает надпись, из которой следует, что благословение на сооружение колокольни и теплого храма давал митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий. Строить холодный храм разрешил митрополит Михаил 4 января 1819 года, то есть через шесть лет после завершения отделочных работ в теплом храме и на колокольне. В одной из расходных книг обнаружилось имя автора проекта холодного собора: «Планы, профиль и фасады для соборной в городе Кириллове церкви во имя Казанской Божия Матери сочинены господином коллежским советником и кавалером Александром Ивановичем Старовым в Москве 9-го июня 1817 года». Нет, речь не идет о знаменитом зодчем И. Е. Старове, строителе собора Александро-Невской лавры и Таврического дворца в Петербурге. План для Кириллова создал его старший сын, славы отца не снискавший, но тем не менее достаточно авторитетный в своей среде. Обращает на себя внимание, что церковный клир отказался от многочисленных типовых проектов соборов, наиболее доступных и дешевых. Это свидетельство состоятельности жителей Кириллова и их ревностного отношения к облику своего города.
А. И. Старову (1772—1838) при проектировании холодного храма для Кириллова пришлось считаться с тем, что колокольня и теплый храм уже были возведены. Судя по чертежу 1819 года и по открытке начала века, колокольня Казанского собора представляла собой трехъярусное сооружение с высоким шпилем. Западный фасад украшал четырех-колонный портик, справа и слева от которого были устроены палатки. Верхние ярусы имели высокие арочные проемы, обрамленные по сторонам колоннами и огражденные деревянными перилами.
Некоторые особенности архитектуры теплой церкви — неодинаковая длина стен, следы распалубок над окнами — дают основание считать, что строители включили часть церковной постройки 1700 года в новое сооружение. Из записей расходов за 1811 год мы узнаем, что «колокольня кладена подрядчиком вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря штатным служителем Федором Васильевым Матвеевским, и как оная колокольня, так и теплая церковь изнутри и снаружи щекотурены по договору ценою за 1800 рублей». Каменщики вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря издавна славились мастерством, их часто приглашали в другие волости и уезды, работали они и в Кирилло-Белозерском монастыре. Имена прилуцких мастеров неоднократно встречаются в документах, связанных со строительством церквей в Кирилловском уезде, на протяжении всего XIX века.
Из расходных записей мы видим, что в декабре 1810 года Матвеевский получил в задаток по договору 200 рублей. Но разборкой старой деревянной колокольни, спуском колоколов занимался не он, а кирилловские мещане Иван Потапов Меньшой и Матвей Башнин. В начале следующего года работа по разборке колокольни закончена и в феврале Иван Потапов получил остаток договорных денег. При этом о разборке стен и сводов теплой церкви, которая в отличие от колокольни была каменной, ничего не говорится. В марте 1819 года вологодский цеховой мастер И. М. Сиротин начинает разбирать иконостас старого холодного храма, а в апреле того же года подрядчик М. А. Мезенцев получает задаток по договору за сломку холодного собора. Далее с Мезенцевым заключается договор и на строительство холодного собора по проекту А. И. Старова И вновь ни слова о ломке теплого храма, что лишний раз убеждает, что строители использовали часть старой постройки, ограничившись незначительными дополнениями. По условиям договора Мезенцев в апреле 1821 года получил 435 рублей — «за разборку стены и чистку 31 тысячи кирпича». Этот кирпич снова пошел в дело.
Строительный материал для колокольни и собора поставляли местные люди. Обжигом и доставкой кирпича занимались кирилловские мещане Андрей Корепин, Василий Архипов, Андрей Талицкий. Известь возил из-за реки Шексны в течение почти полутора десятка лет крестьянин деревни Ладунино Ольховской волости Семен Анкудинов. Кузнечные работы, а именно ковку гвоздей, «грановитого» и «резного» железа для колонн, связей, решеток и подвесок для колоколов, делали Иван и Яков Чухины. На другие ответственные работы — изготовление резьбы и золочение иконостасов, покрытие кровель сложных очертаний — приглашали мастеров из Вологды и Белозерска либо нанимали помещичьих людей.
Первый камень в основание холодного Казанского собора был положен 1 марта 1820 года. И только к 1825 году завершаются наиболее значительные отделочные работы. Сравнение старовского проекта с натурой убеждает, что Мезенцев не позволил себе ни малейшего отступления.
К отделке интерьеров собора жители Кириллова отнеслись с той же серьезностью и большими запросами, что и при выборе проекта. Старые иконостасы разобрали полностью и 43 иконы, царские и пономарские врата, тумбы нижнего яруса передали в одну из уездных церквей. В отличие от прежнего в новом храме устроили три престола. В теплом отделении слева — во имя апостола Андрея Первозванного, справа — Богоматери Боголюбской; престол холодного собора был освящен, как и прежде, в честь Богоматери Казанской.
Из старых образов для новых иконостасов сохранили только особо чтимые — с изображениями преподобного Кирилла Белозерского и Казанской Богоматери, причем на образ Богоматери Казанской еще раньше был заказан дорогой оклад. Серебряную золоченую ризу, обложенную драгоценными каменьями, в 1809 'году выполнил выдающийся вологодский серебреник И. М. Зуев. Он много работал по заказу Вологодского архиерейского дома, а в 1837 году принял участие в губернской выставке. Произведения Зуева хранятся в музеях Москвы, Вологды. Впоследствии Зуева еще дважды привлекали к украшению икон кирилловского собора: в 1843 году он делал «серебряную с позолотою... и украшенную на бархате жемчугом ризу» для другой иконы Казанской Богоматери, а в 1851 году — серебряный оклад для Тихвинской Богоматери. Ставил новые иконостасы теплых церквей столяр Иван Потапов Большой. И, судя по выплаченной ему сумме — 17 рублей, он не делал, а только монтировал готовую конструкцию. В 1859 году эти иконостасы заменили более современные, изготовленные в Петербурге по рисункам академика Ф. Г. Солнцева. Там же были заказаны новые образа, которые выполнил «иконописец двора его императорского величества» М. Пешехонов.
В холодном храме с 1825 года до самого закрытия собора стоял иконостас работы вологодского цехового мастера-резчика И. М. Сиротина и белозерского посадского столяра И. Т. Дьяконова (Ригина). Иконы в холодный собор писал крепостной человек помещика Орлова иконописец Петр Иванов, отпущенный на заработки в Москву. В 1824—1826 годах ему было уплачено за написание икон для города Кириллова 1350 рублей. Кроме того интерьер украшали картины «Воскресение» и «Снятие со креста», купленные в 1825 году в Петербурге у академика живописи В. И. Мошкова, одного из первых русских баталистов. Полы как в теплом, так и в холодном отделениях Казанского собора были настланы привозными белокаменными плитами.
Богослужения в холодном соборе начались, вероятно, уже летом 1825 года, когда закончили монтаж иконостаса, но отделочные работы велись и в последующие годы. Так, спустя десять лет дворовый человек помещика Жандра И. А. Зимин расписывал «вверху алтаря составными колерами и золотыми звездочками и карнизы под лепную работу».
Предметом особой заботы церковного причта являлся выбор колоколов — их вес, благозвучие, чистота тона. На колокольню колокола впервые поднимали летом 1812 года, состав их неизвестен, вероятнее всего, это был подбор старой колокольни. В 1849 году на заводе московского купца М. Г. Богданова был приобретен колокол весом в 115 пудов 10 фунтов (1844 кг). В конце XIX века этот колокол разбился и взамен в 1895 году купили новый весом в 120 пудов на заводе Оловянишникова в Ярославле.
...Разрушили колокольню в конце 1935 или начале 1936 года. Старожилы вспоминают, как шпиль с помощью тросов сдернул трактор, а колокола еще раньше увезли в переплавку. Тем не менее собор оставался средоточием городской жизни, у его стен до 1960-х годов дважды в год собирались многолюдные ярмарки, а по воскресеньям шумели базары.
В 1828 году к Казанскому собору была приписана деревянная церковь Модеста, патриарха Иерусалимского, стоявшая за пределами подмонастырской слободы, при кладбище, и отделенная от города небольшим заливом Сиверского озера. Судя по гравюре 1720 года, храм был пятишатровый, со стоявшею отдельно колокольней. Клировые ведомости 1820-х годов отмечают ветхость обеих построек. Богослужения здесь совершались священниками городского собора только в храмовый праздник да еще служили здесь по умершим.
Вскоре грозившую обрушением колокольню убрали, заменив на столб с навесом для колокола. Ненамного пережила колокольню и сама церковь — ее разобрали на дрова в 1838 году. Но кирилловские купцы Лазарев, Каменский, Гостинщиков, Шушерин, Котельников, Коквин, Булычев, Кемский организовали сбор пожертвований и подали прошение о постройке при кладбище новой церкви. На стройку свезли остатки кирпича от Казанского собора, подписали новые договора с прежними поставщиками. А 20 апреля 1832 года митрополит Новгородский Серафим утвердил представленный план и фасады церкви Двенадцати апостолов при кладбище. Автор проекта неизвестен, но ординарность архитектуры — небольшой кубический объем, перекрытый куполами,— наводит на мысль об использовании типового проекта. Впрочем, спустя полтора столетия и типовые церкви следует считать достопримечательностями города.
Возводил церковь Двенадцати апостолов уже знакомый нам подрядчик Ф. В. Матвеевский, строивший ранее колокольню Казанского собора. Кладбищенскую церковь освятили в 1836 году, когда цела была деревянная церковь Модеста. Поначалу храм не имел колокольни, и только спустя два года священник и староста выхлопотали разрешение на ее устройство. Невысокую двухъярусную колоколенку возвели, вероятно, в 1840 году, так как именно тогда, судя по документам, покупали в Москве двадцатипудовый колокол.
Одноярусный иконостас сделали местные столяры и резчики. Вологодский мастеровой К. К. Комаровский окрасил его под слоновую кость и позолотил резьбу. Иконы, как и для Казанского собора, заказывали в Москве у купца Г. В. Рогова.
Церковь и кладбище раньше окружала ограда на каменных столбах, от которой остались теперь руины массивных ворот.
К середине прошлого века вблизи кладбища вырос новый городской район, называемый Копанью, и с 1879 года здесь уже не хоронят. В Копани первоначально селились ссыльные поляки, евреи. В конце столетия на берегу Лохты, залива Сиверского озера, поднялось трехэтажное здание духовного училища, долгие годы пребывавшее в стенах Кирилло-Белозерского монастыря. Воспитанники училища, бурсаки, и стали основными прихожанами церкви.
Новое городское кладбище открылось в 1879 году на северо-восточной окраине города вблизи приходской церкви Вознесения и Вологодской дороги. Ранних сведений об этом храме нет, известно только, что стоявший на этом месте деревянный храм сгорел в 1796 году. Тогда же церковный причт и подрядчик заключили меж собой контракт. Его содержание стоит привести полностью: «1796-го года сентября 1 дня Вологотскаго уезда економического ведомства села Коровничева, Выпрягова то ж, крестьянин Давид Дмитриев сын Плехов договорился в Новгородской губернии города Кириллова церкви Иоанна Воина со священником Петром Иосифовым, с причетником церковным старостой Яковом Семеновым и приходскими людми. По подписанному его высокопреосвященством Гавриилом митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским плану и фасаду, вместо сгоревшей Иоановской церкви на том месте, где она была, из церковного кирпича возвести вновь на сделанном мною фундаменте надлежащего каменную церковь Вознесения господня с пределом внутри оной (с алтарем) великомученика Иоанна Воина. В длину, вышину, ширину (и стены), толщину против вышеописанного плану и фасаду в плане производит во всем том планом положены».
Средства на строительство церкви Вознесения собирались с помощью сборной книги в Кирилловском и Белозерском уездах. Но денег явно не хватало, и в декабре 1798 года городской сход составил «приговор», который обязывал купцов ежегодно давать на церковь 100 рублей «полавочных» денег — торговой пошлины.
Вознесенская церковь, как и городской собор, состояла из теплого и холодного отделений. Престолы в каменной церкви остались с тем же посвящением, что и в деревянной: в холодной — Вознесения, в теплой — великомученика Иоанна Воина. Основные строительные работы и освящение одного из отделений, как сообщает клировая ведомость, состоялось в 1798 году. Но отделка продолжалась до 1803 года, о чем свидетельствуют расписки в получении денег по вышеназванному контракту с крестьянином Давидом Плеховым. Службы в церкви Вознесения могли начаться в 1798 году, что следует из расписки старосты в получении колоколов из Кирилло-Белозерского монастыря. В ту пору монастырь, лишенный указом Екатерины II о духовных штатах многих привилегий и угодий, оскудевший после случившегося в 1764 году большого пожара, продавал «лишнее» имущество. Таким образом, в июне 1798 года пять малых колоколов общим весом 20 пудов 35 фунтов оказались в приходской церкви.
А вот об убранстве интерьера сведений не сохранилось. Скорее всего, при устройстве обоих иконостасов обошлись местными силами. В 1866 году церковный причт попытался заменить иконы. Об этом рассказывает следующий любопытный документ: «Санкт-Петерб. временного цеха мастер иконописец Петр Ионов Наговицын и Кирилловской городской Вознесенской церкви церковный староста Кирилловский купеческий сын Алексей Иванов Башнин заключили сие предварительное условие в том, что я, Наговицын, подрядился сделать по данному мне и подписанному самим Башниным рисунку величине и размеру икон, какия назначены имена святых. Иконы должны быть написаны в греческом виде, как головки, так и платья, писанныя лучшими, прочными масляными красками. Фон и поля у икон должны быть вызолочены... Икон местных 21, клейм 31... Вышеозначенные иконы обязуюсь приготовить к 1 февраля 1868 г. и упаковать в ящики на мой счет..., до г. Кириллова провоз должен быть Башнина. За вышеозначенные иконы мне Наговицыну получить с него, Башнина, 1000 рублей серебром». По неизвестным нам причинам договор с Наговицыным был расторгнут, о чем имеется запись от 20 декабря 1867 года.
Вознесенская церковь, оставаясь приходском стала и кладбищенской после закрытия кладбища у церкви Двенадцати апостолов. Новое кладбище получило название «Ивановского» по одному из приделов. В обиходе горожан приходилось слышать такие выражения: «понесли к Ивану Воину», «пора к Ивану Воину», что означает путь к последнему земному пристанищу. В 1885 году на кладбище поставили небольшую каменную часовню, где истали отпевать усопших.
Второе городское кладбище находилось за юго-западной окраиной города, именуемой «Обшара». Вдоль кладбища пролегал оживленный Белозерский тракт. По желанию купеческой жены Марии Ивановны Сизьминой и на ее средства там построили церковь Николая чудотворца, которую освятили 27 июля 1894 года. Помимо этого купчиха положила в банк на счет церкви 9 тысяч рублей, проценты с которых шли на содержание храма и штата. Сизьмины наряду с Симоновыми и Вальковыми являлись до революции наиболее богатыми горожанами и слыли щедрыми жертвователями. Ha средства П. А. Симонова в 1916 году было построено самое большое городское здание — Народный дом (ул. Преображенского, 4), в котором ныне размещаются Дом культуры, библиотека и магазины.
Представление об архитектуре Никольской церкви дает опись, составленная в 1894 году, сразу по завершении строительства. «В виде параллелограмма шириной внутри 3 сажени 1 четверть в длину 5 саженей, 2 1/2 аршина до иконостаса, алтарь полукружный,— говорится в ней.— Под колокольней паперть, сторожка со всходами на колокольню, крыльцо под железною крышей, 8 окон, 3 печи, решетки, пол окрашен охрой, стены под мрамор, а выше — цвет моря. Колокольня 4-х гранная с 8-ю прорезами для колоколов, украшена уступами и карнизами. На храме 5 небольших глав с крестами, на алтаре одна, на колокольне одна, крыша окрашена медянкой». На шатровой колокольне висело семь небольших колоколов, один из них украшала надпись: «о здравии Иоанна и Марии». Мария Ивановна Сизьмина не только, выстроила храм на собственные средства, но и полностью отделала и снабдила утварью. Иконостас столярной работы, окрашенный в голубой цвет с золотом, состоял из двух ярусов икон.
Вокруг храма сразу же устроили ограду «из толстых досок стоймя с одними воротами».
Церковь Николая чудотворца, единственная из четырех приходских церквей Кириллова, была полностью разрушена. Ее разобрали на кирпич в пятидесятые годы, и сейчас среди заброшенных могил и поросли тополя едва различимы следы фундамента. Значительно раньше утратили свои колокольни Казанский собор и церковь Двенадцати апостолов Церковь Вознесения, хотя и сохранилась лучше других, но в ней и вокруг нее долгие годы размещается автопредприятие.
ЛИДИЯ ГЛЫЗИНА
МАЛ ГОРОДОК, НО МИЛ
ПО СТАРЫМ ОТКРЫТКАМ
Облик исторической части города Кириллова в значительной мере определил первый регулярный план. Он был составлен в 1777 году архитектором Н. Чичериным и утвержден Екатериной II. По этому плану новый уездный город составляли сорок пересекающихся под прямым углом улиц и четыре площади, главной из которых отводилось огромное пространство между Кирилло-Белозерским монастырем и Гостинодворской (ныне Комсомольской) улицей.
