Глава первая
«И НАША ДОСЯГНЕТ В АМЕРИКУ ДЕРЖАВА»
Наиболее ранние сведения о Новом Свете в Московском государстве восходят к первой трети XVI в. Они содержались в датируемом 1523 г. старославянском переводе латинской эпистолы «О Молуккских островах» Максимилиана Трансильвана, одного из секретарей императора Карла V, и в сочинении ученого монаха Максима Грека (около 1530 г.). В обоих текстах упоминается об открытии Америки испанцами и португальцами, о Тордесильясском договоре 1494 г., устанавливавшем линию раздела между владениями пиренейских держав в Западном полушарии, о богатствах ацтекской столицы Теночтитлана, о Кубе и других островах Вест-Индии, об обращении местного населения в христианство1[История литератур Латинской Америки: от древнейших времен до начала Войны за независимость. М., 1985. С. 632-634].
Поскольку эти сообщения были опубликованы лишь через несколько столетий, они в течение долгого времени оставались достоянием весьма ограниченного круга современников. Гораздо более широкое распространение, особенно в сферах, близких к царскому двору, московским приказам и патриаршеству, получила информация, изложенная в польской «Хронике всего мира» Марцина Вельского, вышедшей в 50-е годы XVI в. Ее русский перевод, оставшийся неизданным, завершен в 1584 г. в Москве. В этой рукописи описывались путешествия Колумба («Колимбоса») и Америго Веспуччи, впервые на русском языке указывалось, что вновь открытые земли называются Америкой2 [Ефимов Л. В. Из истории великих русских географических открытий. М., 1971. С. 181-182]. Упомянутыми данными пользовались, в частности, составители хронографов первой половины XVII в. В 1637 г. был сделан русский перевод известного в то время труда фламандского картографа Герарда Меркатора «Атлас». Там давалось обстоятельное описание Новой Испании и других испанских колоний в Америке, рассказывалось об их завоевании европейцами, древних индейских цивилизациях и т. д.3 [См.: Чистякова Е. В. Контакты России с народами Латинской Америки (до XIX в.). М., 1980. С. 28-30] К концу века в России появились переводы и ряда иных западноевропейских географических сочинений, содержавших кое-какую информацию о Новом Свете.
Разумеется, отрывочные сведения, распространявшиеся преимущественно в рукописном виде, становились известны крайне узкому кругу людей. Поэтому говорить о сколько-нибудь значительном и осознанном интересе к Испанской Америке в Российском государстве XVI-XVII вв., видимо, не приходится. Но все же кое-что, должно быть, привлекало внимание русских. Отдельные эпизоды колонизации Нового Света, возможно, вызывали определенную аналогию с бурными событиями сравнительно недавней истории Московии. «Завоевание Сибири,- писал впоследствии Н. М. Карамзин,- во многих отношениях сходствует с завоеванием Мексики и Перу: также горсть людей, стреляя огнем, побеждала тысячи, вооруженные стрелами и копьями» 4 [Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1821. Т. 9. С. 386].
Помимо сообщений, поступавших из Западной Европы, Россия в середине XVII в. сама внесла ценный вклад в изучение Американского континента. В 1648 г. Семен Дежнев и Федот Алексеев (Попов) достигли северо-восточной оконечности Азии (теперь мыс Дежнева), прошли открытым ими проливом, отделяющим этот материк от Америки, и, обогнув Чукотский п-ов, добрались до устья Анадыря. Это «открытие Америки со стороны России» являлось, как подчеркивает Н. Н. Болховитинов, «не... случайной удачей смелого мореплавателя, а закономерной частью широкого колонизационного движения через Сибирь к берегам Тихого океана, а затем к северо-западной части Америки». Плавание С. Дежнева послужило, по словам ученого, «отправным моментом к новым, еще более значительным экспедициям в дальнейшем» 5 [Болховитинов Н. Н. Становление русско-американских отношений. М., 1966. С. 271-272].
Однако столь важные результаты этого исторического похода, предпринятого по частной инициативе, практически в течение долгого времени оставались неизвестны как в России (если не считать устных преданий, сохранившихся в отдаленных районах Сибири), так и тем более за ее пределами. Поэтому еще в начале XVIII в. нередко высказывалось мнение, будто оба материка соединены перешейком. Что касается версии о ранних русских поселениях на Аляске, якобы основанных пропавшими без вести спутниками Дежнева и Алексеева (Попова) либо другими мореходами, то она возникла лишь в первой половине следующего столетия 6 [Подробнее см.: Федорова С. Г. Русское население Аляски и Калифорнии (конец XVIII в. - 1867 г.). М., 1971. С. 45-96].
Вследствие скудости информации об американских колониях Испании и отсутствия непосредственных связей с ними российское правительство могло получать необходимые данные практически только через метрополию. Но отношения России с этой пиренейской монархией развивались чрезвычайно медленно и носили спорадический характер. Правда, первые русско-испанские контакты восходят еще к последней четверти XVI в. (не считая более раннего обмена посланиями и посольствами между великим князем Московским Василием III и императором Карлом V как главой «Священной Римской империи»), когда царь Иван IV и король Филипп II неоднократно вступали в переписку 7 [Алексеев М. П. Очерки истории испано-русских литературных отношений XVI-XIX вв. Л., 1964. С. 8-9. См. также: Клибанов А. И. У истоков русско-испанских взаимосвязей (80-е годы XV-XVI в.) // ВИ. 1987. № 7. С. 45-59; РИ. С. 10-11].
Эпизодическая отправка российских дипломатов к мадридскому двору зарегистрирована в царствование Алексея Михайловича. Наиболее важное значение имела первая официальная миссия московского правительства, носившая в основном информационно-ознакомительный характер. Посольство, возглавляемое стольником П. И. Потемкиным, пробыло в Испании около полугода (декабрь 1667 - июнь 1668 г.). Хотя его прибытие «было событием в дипломатическом мире, на которое обратила внимание и европейская пресса», оно не имело практических результатов, равно как и последующие визиты московских представителей в 70-80-е годы XVII в.8 [Derjavin С. La primera embajada rusa en Espana // Boletin de la Real Academia de la Historia. 9,6 (1930). P. 877-891; РИ. С 11-15; CDHR. P. 11-12; Алексеев М. П. Указ. соч. С. 20]. Регулярные дипломатические и консульские сношения двух держав, создавшие предпосылки для налаживания коммерческих связей, были установлены лишь при Петре I, чему, несомненно, способствовали успехи России в Северной войне. Полтавская битва, а затем разгром шведского флота при Гангуте (1714 г.) наглядно продемонстрировали Европе возросшую боевую мощь российского государства и сопровождались укреплением его международных позиций. Предпринимались и попытки к расширению внешнеполитических и экономических связей петровской России, в том числе и имевших отношение к Испании и Америке.
Хотя в те годы «интерес Петра I к американской торговле не выходил за рамки сбора информации о спросе на русские товары в Новом Свете и своевременной доставки их в Кадис» 9 [Бобылев В. С. Русско-испанские отношения в начале XVIII века (1715-1730): Дис. ... канд. ист. наук. М., 1981. С. 139], к нему поступали предложения и иного рода.
Так, еще в 1711 г. английский купец Руперт Бек передал российскому посланнику в Лондоне Б. И. Куракину проект «Об учреждении в Западной Индии коммерции», содержавший план установления Россией торговых отношений с Вест-Индией. В основе его лежала идея овладеть самым южным из Антильских о-вов - Тобаго - в целях создания там русской фактории. Последняя стала бы базой для ведения выгодной торговли с французскими, британскими, испанскими колониями в Америке, а также с индейцами. Этот план не нашел отклика в Петербурге, как, впрочем, и замысел корабельного мастера Ф. С. Салтыкова, пославшего в 1713 г. А. Д. Меншикову для передачи царю «пропозиции», дополненные в 1714 г. запиской «Изъявления, прибыточные государству». Салтыков рекомендовал отправить суда на поиски морского пути из Архангельска «кругом сибирского берега» и далее - несомненно, исходя из убеждения в существовании пролива между Азией и Америкой - в Тихий океан. Америка при этом прямо не называлась, но явно подразумевалась, когда составитель записок предлагал «проведать, не возможно ли найти каких островов, которыми б мочно овладеть под Ваше владение» 10 [Ефимов А. В. Из истории русских экспедиций на Тихом океане (первая половина XVIII в.). М., 1948. С. 177-178; РЭИТО-1. С. 21].
Вскоре последовали определенные шаги и со стороны Испании, стремившейся в целях укрепления своего международного положения, ослабленного в результате неудачного для нее исхода войны за испанское наследство, к сближению с Россией. Видимо, не без ведома правительства Филиппа V испанские купцы Нолли и Маркелли предложили в конце 1715 г. прибывшему в Париж по торговым делам купцу К. Н. Зотову направить в Кадис два русских корабля с товарами, с тем, чтобы обратным рейсом они доставили в Россию испанскую продукцию. Петр I, которому было доложено о поступившем предложении, отнесся к нему положительно. Очевидное желание королевского правительства развивать отношения с петербургским двором, особенно отчетливо проявившееся с приходом к власти кардинала Альберони (1717 г.), укрепило царя в намерении установить прямую торговлю с иберийской монархией «в надежде направить в Россию часть потока драгоценных металлов, который шел в метрополию из ее американских колоний»11 [Бобылев В. С. Указ. соч. С. 130. См. также: Крылова Т. К. Отношения России и Испании в первой четверти XVIII века // Культура Испании. М., 1940. С. 338-339]. Это обстоятельство имело важное значение для правительства Петра I, крайне нуждавшегося в денежных средствах для продолжения войны со Швецией.
Вместе с тем 1 ноября 1717 г. российский посланник в Гааге Б. И. Куракин уведомил своего испанского коллегу маркиза Беретти-Ланди о готовности России вступить в переговоры о заключении военно-политического союза с Испанией. Они велись на протяжении 1718-1719 гг., однако ни к чему не привели, а с падением первого министра Альберони в конце 1719 г. были прерваны12 [Schop Soler A. M. Die spanisch-russischen Beziehungen im 18. Jahrhundert. Wiesbaden, 1970. S. 25-28; Уляницкий В. А. Русские консульства за границей в XVIII веке: Ч. 1-2. М., 1899. Ч. 1. С. 110-1]. Но от идеи наладить торговые связи между двумя государствами Петр I все же не отказался.
Инструкция от 18 марта 1721 г. предписывала П. И. Беклемишеву, назначенному торговым агентом в ганзейские города Гамбург и Любек, отправиться оттуда в испанский порт Кадис и, «будучи тамо и наведываясь о торговле, уведомлять кабинет е. и. в-ва». Находясь с конца сентября того же года в Кадисе, ставшем с 1717 г. после перемещения туда Торговой палаты центром всей внешней торговли Испании, Беклемишев в донесениях подробно разбирал и весьма критически оценивал экономическую политику испанской монархии по отношению к ее американским колониям. Он указал на регулярное поступление в метрополию драгоценных металлов из Америки и подчеркнул выгодность для России установления торговых связей с Испанией, для чего советовал учредить в Кадисе российское консульство. Наблюдения и выводы Беклемишева, как отмечает В. С. Бобылев, укрепили убежденность петербургского правительства в том, что оно «сможет с успехом реализовывать свои товары на кадисском рынке, получая от этого значительный доход в испанском серебре»13 [Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 662; Бобылев В. С. Указ. соч. С. 131 - 133].
Вслед за провозглашением Петра I императором (22 октября 1721 г.), что символизировало превращение России в великую державу, в Мадрид в конце 1721 г. был направлен некий капитан Бредаль, который пытался выяснить, склонно ли королевское правительство к развитию отношений с новой империей. Оказалось, что Испания, в отличие от других европейских держав открыто приветствовавшая победоносный для России исход войны и укрепление ее международного положения, весьма в этом заинтересована. Вскоре по возвращении Бредаля в Петербург, в мае 1722 г. камер-юнкер С. Д. Голицын был назначен российским посланником при мадридском дворе. В данной ему инструкции центральное место занимал вопрос о торговле. Голицын должен был конфиденциально заявить в Мадриде о желании императора развивать непосредственный торговый обмен между двумя странами и о его готовности заключить в дальнейшем соответствующее соглашение. «А между тем надлежит ему, камер-юнкеру, розведывать и немедленно доносить в Коллегию иностранных дел, какие в Гишпании российские товары и материалы потребны и какою ценою тамо продаются, и что против того из Гишпании получать дешевле других государств и в Россию вывозить мочно» 14 [Бобылев В. С. Указ. соч. С. 111, 113; РИ. С. 74. См. также: Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 114].
Однако из-за болезни Голицына его отъезд задержался почти на целый год: лишь в середине мая 1723 г. он прибыл в Мадрид и вручил королю Филиппу V верительные грамоты. Спустя два месяца русский дипломат доложил в Петербург о состоянии испанской торговли. К его реляции был приложен перечень российских товаров, пользующихся спросом в Испании и ее владениях в Америке. Приводились также сведения об испанской и американской продукции, поступающей на европейский рынок. В числе колониальных товаров Голицын упоминал благородные металлы, кошениль, какао, ваниль, табак, кожи, кампешевое дерево и др.15 [См.: Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 2. С. CVII-CIX].
Это сообщение подсказало, вероятно, следующий шаг петербургского правительства, направленный на активизацию отношений с Испанией. Указом Коммерц-коллегии 8 ноября 1723 г. Петр I повелел учредить прямую торговлю с Францией и обоими пиренейскими государствами, для чего «надлежит строить компании, а наисильнейшую в Гишпанию». В тот же день Я. М. Евреинов и А. Вешняков были назначены российскими консулами в Кадисе, куда одновременно с ними выехал также советник Коммерц-коллегии князь И. А. Щербатов, на которого неофициально возлагалось общее руководство организацией и первоначальной деятельностью консульства. Наряду с охраной интересов русских купцов в Испании и наблюдением за торговыми сделками консулу предписывалось также, «розведав подлинно о их (испанском. - М. А.) флоте, который в Америку ходит, какое число и какие товары Российские туды отпущаютца и в которые времена» 16 [ПСЗРИ. Т. 7. № 4348. С. 152-153; № 4286. С. 102-104; Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 115-116; Ч. 2. С. СХИ; РИ. С. 80].
24 января 1724 г. мадридское правительство передало С. Д. Голицыну проект организации русско-испанской торговли, представленный чиновником финансового ведомства Франсиско Перратой. В Петербурге по получении донесения Голицына с приложенным к нему проектом Перраты последний был передан на рассмотрение Коммерц-коллегии, давшей в целом положительное заключение. 25 июля его одобрила Коллегия иностранных дел, и 1 августа российскому посланнику в Мадриде был отправлен рескрипт, предписывавший уведомить королевское правительство, что «мы на установление той коммерции весьма склонны и готовы... подданным е.к. в-ва гишпанского в нашем государстве все те привилегии позволить, которые иные наилучше фаворизованные народы в оном имеют» 17 [РИ. С. 88-96; Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 126-128; Бобылев В. С. Указ. соч. С. 144].
Вслед за тем в дополнение к ноябрьскому указу 1723 г. Петр I повелел учредить компанию «для торгу с Испанией под управлением Коммерц-коллегии», причем распорядился предоставить компании государственную денежную субсидию и обеспечить ее транспортными средствами. «Русское правительство надеялось через торговлю с Испанией получать высокопробное американское серебро, которое было исключительно выгодно использовать в денежном переделе» 18 [ПСЗРИ. Т. 7. № 4540. С. 332; Бобылев В. С. Указ. соч. С. 213. В частности, мексиканское и перуанское серебро, равно как и испанское, применялось в России еще с XVII в. для перечеканки в неполноценную билонную монету. См.: Бобылев В. С. Указ. соч. С. 133].
Однако осуществить этот замысел так и не удалось. Тем не менее, уже после смерти императора, 12 мая 1725 г., из Ревеля отплыли в Кадис три корабля с грузом казенных и купеческих товаров. По прибытии в порт назначения они не подверглись таможенному досмотру и после выгрузки товаров вышли в обратный рейс, имея на борту соль, вина и оливковое масло. Предупредительность испанской стороны объяснялась ее стремлением вовлечь Россию в Венский союзный договор, заключенный 30 апреля 1725 г. между Испанией и Австрией 19 [Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 148-149; Бобылев В. С. Указ. соч. С. 149; Крылова Т. К. Указ. соч. С. 351]. Этот дружественный жест был весьма своевременен, ибо в отличие от политики Петра I правительство Екатерины I первоначально склонялось к свертыванию русско-испанских связей.
Изменившаяся позиция петербургского двора в данном вопросе нашла отражение в докладной записке вице-канцлера А. И. Остермана, где утверждалось, что Россия не может извлечь никакой пользы из союза с Испанией и не нуждается в поддержании с ней дипломатических отношений. Рассмотрев эту записку, Верховный тайный совет 30 марта 1725 г. определил: «С гишпанским двором корреспонденцию продолжать, а министра (нашего) оттуда отозвать». Однако при апробации постановления совета императрица все же повелела «министру в Гишпании еще б побыть». Такое решение приобрело особое значение в связи с подписанием 23 августа Англией, Францией и Пруссией договора, который его участники противопоставили австро-испанскому союзу 20 [Северный архив. СПб., 1828. Ч. 31. № 1-2. С. 41-45, 36].
Присоединение России к Венскому договору (26 июля (6 августа) 1726 г.) способствовало сближению петербургского и мадридского дворов. Новому российскому посланнику И. А. Щербатову, сменившему С. Д. Голицына, оказывались в столице Испании почести как представителю великой державы самого высокого ранга. Вместе с тем 22 января 1727 г. Филипп V назначил герцога де Лирия-и-Херика первым послом в Петербург. В данной ему инструкции подчеркивалась необходимость поддерживать дружбу и добрые отношения с «Московией». 23 ноября герцог прибыл в Петербург, где тем временем на престол вступил малолетний Петр II. Новое правительство, под влиянием аристократических противников петровских преобразований взявшее курс на их отмену, отнеслось весьма прохладно к представленному послом в апреле 1728 г. проекту русско-испанского торгового соглашения и учреждения консульства Испании в России. Еще до того указом Верховного тайного совета российское консульство в Кадисе было упразднено, а консул А. Вешняков и состоявшие при нем купцы покинули страну 21 [Diario del viaje a Moscovia del Duque de Liria у Xerica (Coleccion de documentos ineditos para la historia de Espana. T. 93). Madrid, 1889. P. 379-389. Подробнее см.: Полиевктов М. В. Герцог де Лириа и его проект учреждения испанского консульства в России//Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели. СПб., 1911. С. 375-414; Бобылев В. С Указ. соч. С. 188-189; Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 150-152].
В сложившейся обстановке предложение де Лирия так и не было реализовано. А в результате денонсации Испанией Венского трактата и заключения ею Севильского оборонительно-наступательного союзного договора с Англией и Францией (9 ноября 1729 г.) «Россия и Испания оказались в противоположных лагерях, в связи с чем... дальнейшее политическое сотрудничество с Мадридом становилось невозможным». Вслед за воцарением Анны Иоанновны российский посланник при испанском дворе был в апреле 1730 г. отозван. В ноябре того же года герцог де Лирия выехал, в свою очередь, из Москвы 22 [Бобылев В. С. Указ. соч. С. 215, 201, 208].
Таким образом, дипломатические и консульские сношения между двумя державами прервались надолго. На протяжении 30-50-х годов возобновлению их препятствовало втягивание Испании в орбиту французской политики, носившей в тот период антирусский характер. Тем не менее, в 1740 г. мадридское правительство предложило петербургскому двору вновь обменяться дипломатическими представительствами и заключить торговый договор. Эта инициатива нашла положительный отклик, и обе стороны назначили своих посланников, но споры, возникшие по поводу написания императорского титула, помешали осуществить достигнутую договоренность 23 [Уляницкий В. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 152-153]. В итоге решение вопроса затянулось до начала 60-х годов. Хотя отсутствие в течение трех десятилетий официальных отношений с пиренейской метрополией, разумеется, крайне ограничивало возможность получения информации об ее американских колониях, интерес к ним в России неуклонно возрастал.
Еще Петр I поручил геодезистам И. Б. Евреинову и Ф. Ф. Лужину, совершившим в 1719-1722 гг. плавание к берегам Камчатки и Курильским островам, выяснить, «сошлася ли Америка с Азиею», что им, однако, не удалось сделать. Поэтому в инструкции начальнику Первой Камчатской экспедиции Витусу Берингу (6 января 1725 г.) император повторно поставил задачу, плывя от Камчатки «возле земли, которая идет на норд», опять-таки «искать, где оная сошлася с Америкою, и чтоб доехать до какого города европейских владений; или ежели увидят какой корабль европейской, проведать от него, как оной куст называют» 24 [См.: РЭИТО-1. С. 30, 35-36. Подробнее о целях и маршруте экспедиции Беринга см.: Болховитинов Н. Н. Россия открывает Америку, 1732-1799. М., 1991]. Войдя в пролив, разделяющий Азию и Америку, экспедиция продолжала продвигаться на север и к середине августа 1728 г. достигла широты 67°18', после чего повернула обратно. В августе 1732 г. И. Федоров и М. Гвоздев на боте «Св. Гавриил» пересекли этот пролив с запада на восток и подошли к побережью Северной Америки в районе мыса, ныне именуемого мысом Принца Уэльского. Однако важные результаты их плавания остались неизвестными.
Не удовлетворенное итогами экспедиции Беринга, полагая, что вопрос, соединяется ли Азия с Америкой, все еще не ясен, российское правительство решило снарядить Вторую Камчатскую экспедицию. 2 мая 1732 г. последовал сенатский указ Адмиралтейств-коллегий, предписывавший капитану-командору отправиться сухим путем на Камчатку и на построенных там морских судах «идтить для проведывания новых земель, лежащих между Америкою и Камчаткою». Коллежская инструкция от 28 февраля 1733 г., обязывавшая Беринга и А. И. Чирикова (назначенного командиром одного из экспедиционных кораблей) «искать американских берегов и островов с крайнею прилежностью и старанием», обследуя их и нанося на карту, не устанавливала конечного пункта плавания, а предлагала лишь следовать «подле тех берегов, сколько время и возможность допустит по своему разсмотрению» 25 [ПСЗРИ. Т. 8. № 6042. С. 774; РЭИТО-1. С. 141].
Хотя официальные предписания не ставили перед Второй Камчатской экспедицией задачу продвижения до границы испанских владений в Северной Америке, влиятельные круги в Петербурге, несомненно, связывали с плаванием Беринга и Чирикова определенные расчеты на проникновение России в этот регион. О них свидетельствует, в частности, записка обер-секретаря сената И. К. Кирилова, относящаяся к середине марта 1733 г. Характеризуя значение и возможные последствия экспедиции, высокопоставленный чиновник писал: «Ожидать же пользы той надлежит, что Россия в восточную сторону в соседи своим владениям в Калифорнии и Мексике достигнет, где хотя богатых металлов, какие имеют гишпанцы, вскоре не получим, однако ж со временем и готовое без войны ласкою доставать можем» 26 [РЭИТО-1. С. 154].
После многолетней подготовки 4 июня 1741 г. пакетботы «Св. Петр» и «Св. Павел» под командованием Беринга и Чирикова отплыли из Петропавловска, взяв курс на юго-восток. Вскоре корабли в тумане потеряли друг друга и продолжали двигаться порознь. В середине июля оба почти одновременно достигли американского берега - Беринг на широте 58°14', Чириков - 55°20', - после чего проплыли вдоль побережья на северо-запад, а затем повернули обратно в сторону Камчатки.
При возвращении Чириков открыл Уналашку, Умнак и некоторые другие из Алеутских о-вов. 12 октября «Св. Павел» вернулся в Петропавловскую гавань. Экипаж же «Св. Петра» претерпел ряд злоключений, многие моряки погибли в пути, и в начале ноября пакетбот был выброшен на берег необитаемого острова, получившего впоследствии имя Беринга. 8 декабря 1741 г. там скончался отважный капитан-командор, а восемь с половиной месяцев спустя уцелевшая часть команды возвратилась в Петропавловск 27 [Об открытиях Второй Камчатской экспедиции в Северной Америке в 1741 г. см.: РЭИТО-1. С. 222-231, 261-273].
В связи с плаванием Беринга-Чирикова в русской периодической печати появились в начале 40-х годов публикации, посвященные северо-западной части Американского континента. В частности, газета «Санкт-Петербургские ведомости» напечатала в 1741 г. серию статей «Известия о Калифорнии», где подчеркивалось, что Калифорния - одна из географически наиболее близких к России земель по ту сторону Тихого океана 28 [См.: Шур Л. А. Испанская Америка в русской печати XVIII - первой четверти XIX в. // Латинская Америка в прошлом и настоящем. М., 1960. С. 343-345; Он же. Россия и Латинская Америка. М., 1964. С. 24].
Важное значение того факта, что русские мореплаватели подошли к побережью Америки, сразу же оценил М. В. Ломоносов. В оде на прибытие императрицы Елизаветы Петровны из Москвы в Петербург, завершенной в конце 1742 г., он писал:
К Тебе от всточных стран спешат
Уже Американски волны
В Камчатский порт веселья полны.
В другой ломоносовской оде (1746) указывалось, что рука российской государыни «Америки... досязает» 29 [Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1959. Т. 8. С. 95, 144].
Вместе с тем завершение Второй Камчатской экспедиции положило начало неуклонному продвижению русских промышленников и купцов вдоль Алеутских о-вов к Американскому материку. Рапорт А. И. Чирикова о том, что во время плавания «Св. Павла» пакетбот достиг земли, «которую признаваем без сумнения, что оная часть Америки», поступил в Адмиралтейств-коллегию в конце октября 1742 г. 10 месяцев спустя был получен обстоятельный рапорт лейтенанта Свена Вакселя, принявшего на себя после смерти В. Беринга командование гукором «Св. Петр» 30 [РЭИТО-1. С. 224, 262-270]. Вскоре участник экспедиции М. П. Шпанберг передал в коллегию карту плавания Гвоздева и Федорова, составленную на основании обнаруженного им судового журнала И. Федорова. Открытия Беринга и Чирикова нашли отражение в «Атласе Российском», изданном в 1745.г. Петербургской Академией наук. В следующем году итоги обеих Камчатских экспедиций были зафиксированы на карте, выполненной А. И. Чириковым совместно со штурманом И. Ф. Елагиным. Географическое положение «вновь найденных чрез морское плавание западных американских берегов» было обозначено также на «Карте генеральной Российской империи», работа над которой завершилась в мае 1746 г.31 [См.: Пасецкий В. М. Витус Беринг. М., 1982. С. 156, 158].
Несмотря на стремление правящих кругов России хранить в тайне русские открытия на Тихом океане, отрывочные и случайные сведения о них уже во второй половине 40-х годов доходили до Западной Европы, где публиковались подчас в искаженном виде. Лишь в 1758 г. академик Г. Ф. Миллер «дал впервые основанный на архивных материалах рассказ о том, что было сделано участниками второй экспедиции Беринга, - указывает А. И. Андреев. Труд Г. Ф. Миллера, появившийся одновременно на немецком и русском языках, был вскоре переведен на английский и французский языки и получил, таким образом, широкое распространение». К нему прилагалась изданная тогда же Академией наук карта с обозначением маршрутов экспедиции 32 [См.: Ваксель С. Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга. М.: Л., 1940. С. 4; История Академии наук СССР. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 238-239; Hull A. H. Spanish and Russian Rivalry in the North Pacific Regions of the New World, 1760-1812: Diss. ... Ph. D. Univ. Alabama, 1966].
Однако еще задолго до того земли, открытые Берингом и Чириковым, привлекли внимание российских торговых и промышленных людей. Наслушавшись рассказов участников Камчатской экспедиции, узнав от них об обилии морского зверя на островах Тихого океана, увидев привезенные ими ценные меха, предприимчивые сибирские купцы и охотники при поощрении местных властей и петербургского правительства устремились на восток в поисках пушнины. Первым из них был сержант команды Охотского порта Емельян Басов, отплывший в августе 1743 г. на небольшом шитике 33 [Плоскодонное палубное промысловое судно, части которого скреплялись не гвоздями, а ремнями] «Петр» из Охотска. Перезимовав на о-ве Беринга, где занимались добычей каланов34 [Так их называли камчадалы. Однако русские промышленники из-за сходства меха этих животных с мехом речного бобра употребляли наименование «морские, или камчатские, бобры» (см.: Барабаш-Никифоров И. И., Маратов С. В., Николаев А. М. Калан (морская выдра). Л., 1968. С. 3-4, 6; Русская Америка в неопубликованных записках К. Т. Хлебникова. Л., 1979. С. 252). Правильное название - морская выдра (Enhydra lutris)] и песцов, Басов и его спутники в середине августа 1744 г. вернулись на Камчатку. В 1745-1746 гг. они с еще большим успехом предприняли повторное плавание на Командорские о-ва и доставили в Нижне-Камчатск тысячи калановых, котиковых, песцовых шкур.
По примеру Басова Михаил Неводчиков с передовщиком35 [Человек, ведавший на промысловом судне хозяйственно-административными делами] Яковом Чупровым на шитике «Св. Евдоким» совершили в сентябре 1745 г. плавание к Ближним (ближайшим к Камчатке) Алеутским о-вам и провели там около года. В 1747 г. Басов отправил свой шитик за пушниной на о-в Медный, а три другие купеческие компании одновременно снарядили промысловые суда, дошедшие до о-ва Беринга 36 [Подробнее см.: Макарова Р. В. Русские на Тихом океане во второй половине XVIII в. М., 1968. С. 44-48].
На рубеже 40-х и 50-х годов Е. Басов, его неизменный компаньон иркутский купец Никифор Трапезников и др. снарядили еще несколько экспедиций, радиус действий которых был ограничен Командорскими и Ближними Алеутскими о-вами. Особого внимания заслуживают усилия иркутских купцов «Емельяна Югова с товарищи» добиться от правительства монополии на занятие «звериным промыслом» на Командорских о-вах в течение четырех лет. В ответ на их челобитную в сенат последовал сенатский указ 12 февраля 1748 г., разрешавший компаньонам построить четыре промысловых судна и предоставивший им исключительное право добычи пушного зверя, но только «на одну поездку». Снаряженный Юговым бот «Иоанн», достигший осенью 1751 г. о-ва Беринга, через три года вернулся на Камчатку с грузом пушнины. Всего с 1743 по 1755 г. были предприняты 22 промысловые экспедиции37 [ПСЗРИ. Т. 12. № 9480. С. 832-833; Макарова Р. В. Указ. соч. С. 55].
Деятельность русских мореходов и промышленников в северной части Тихого океана встречала полное одобрение и поддержку царских властей, что определялось не только стремлением к распространению влияния России в данном регионе, но и чисто материальными интересами. Ведь десятая доля добытой «мягкой рухляди» удерживалась натурой или деньгами в пользу государства. В казну поступал также ясак, взимавшийся с населения вновь открытых островов. Кроме того, значительный доход приносил сбыт пушного товара на внешнем, главным образом китайском, рынке.
Новый этап процесса открытия и освоения Алеутских о-вов начался с 1756 г., когда мореход Петр Башмаков на судне «Петр и Павел» открыл 13 островов к востоку от Ближних. В следующем году Степан Кожевников достиг о-ва Кыска (из группы Крысьих), а в сентябре 1759 г. судно «Владимир» под командованием Дмитрия Панкова дошло до Атки, Амли и Сигуама (принадлежащих к группе, названной позднее Андреяновскими). Еще дальше продвинулись мореход и передовщик Степан Глотов и казак Саввин Пономарев на «Св. Иулиане», доплывшем в сентябре 1759 г. до о-ва Умнак, а затем до Уналашки 38 [Макарова Р. В. Указ. соч. С. 56-59]. Таким образом, к началу 60-х годов были открыты Ближние, Крысьи, часть Андреяновских, Лисьи о-ва, т. е. почти вся Алеутская гряда.
Продвижение русских в сторону Америки, разумеется, не осталось незамеченным испанцами, усмотревшими в нем угрозу своим владениям на побережье Тихого океана. Впервые об этом было заявлено публично во второй половине 50-х годов XVIII в. на страницах сочинений, принадлежавших перу видных представителей католического духовенства. Наибольший резонанс как в Испании, так и за ее пределами получило предупреждение известного ученого-иезуита Андреса Маркоса Буррьеля, издавшего в 1757 г. в Мадриде присланную ранее из Новой Испании рукопись собрата по Обществу Иисуса Мигеля Венегаса, освещавшую миссионерскую деятельность иезуитов в Калифорнии.
Поскольку Венегас закончил свой труд еще в 1739 г., Буррьель решил его дополнить и переработать. Для этого он привлек разнообразные материалы, выявленные им в Испании, а также полученные из Мехико и Парижа 39 [См.: Obras californianas del Padre Miguel Venegas. La Paz, 1979. T. 3. P. 17, 297]. Трехтомный труд, подготовленный главным образом на основе рукописи Венегаса, вышел в свет под названием «Сообщение о Калифорнии». Особый интерес представляет для нас написанное издателем введение к части IV, где подчеркивалось важное значение Калифорнии для испанской короны.
Следует заметить, что это географическое название употреблялось в то время для обозначения региона, границы которого являлись весьма неопределенными. Испанцы, а вслед за ними и другие европейские народы понимали под Калифорнией, по существу, все Тихоокеанское побережье от южной оконечности одноименного полуострова (именовавшегося Нижней, или Старой, Калифорнией) мыса Сан-Лукас (примерно 23° с. ш.) до неисследованного севера, включая иногда даже Аляску. Территорию, расположенную севернее полуострова, где еще в начале XVII в. побывала испанская экспедиция Себастьяна Вискаино, они называли Верхней, или Новой, Калифорнией. Нижняя Калифорния, отделенная Калифорнийским заливом от побережья провинций Соноры и Синалоа, уже давно входила в состав вице-королевства Новой Испании: там был основан ряд иезуитских миссий, дислоцировались военные гарнизоны. Однако Верхняя Калифорния оставалась вне сферы испанской колонизации, хотя отдельные мореплаватели доходили до Монтерея, мыса Мендосино и даже до мыса Бланко (43° с. ш.).
Между тем вследствие географического положения Калифорния имела, по мнению Буррьеля, ключевое значение с точки зрения интересов Испании на западе Северной Америки. Он считал необходимым не только удерживать Нижнюю Калифорнию, но и установить власть мадридского правительства над Верхней 40 [Ibid. Parte 4. P. 2-11]. Проникновение любой иностранной державы в этот регион было бы чревато, полагал Буррьель, серьезной угрозой Испании. Поэтому он рекомендовал обратить внимание на последние плавания русских, высадившихся «в разных местах побережья нашей Америки», в частности на широте 55°36'. Если испанцы не укрепят свои позиции в Калифорнии, то почему бы в дальнейшем русским «не спуститься до самого мыса Бланко и даже до мыса Сан-Лукас? Тот, кто сегодня исследует берега и земли, завтра может основать колонии и поселения» 41 [Ibid. P. 12. Автор допустил небольшую неточность, ошибившись на 16].
Констатируя, что севернее мыса Сан-Лукас нет ни одного испанского населенного пункта, Буррьель предлагал принять эффективные меры с целью предотвратить продвижение России в указанном районе. Вместе с тем он выражал опасение и по поводу того, как бы англичане, занятые отысканием северо-западного прохода из Атлантического в Тихий океан, не пожелали со временем спуститься дальше на юг и обосноваться на побережье Америки «в местах, которые уже посетили и исследовали русские» 42 [Ibid. P. 13].
Соображения, высказанные испанским иезуитом, получили в Европе широкое распространение. Уже в 1759 г. в Лондоне вышел английский перевод «Сообщения о Калифорнии», издатель которого подчеркнул, что у испанцев есть все основания опасаться вторжения в их отдаленные владения нации, еще полвека назад представлявшей для них, по мнению некоего весьма проницательного государственного мужа, «не большую угрозу, чем для жителей Луны, если таковые существуют» 43 [Venegas M. A Natural and Civil History of California. Ann Arbor, 1966. Vol. 1 (стр. не нумерованы)].
В том же году главный хронист францисканского ордена Хосе Торрубия, живший прежде в Новой Испании и на Филиппинах, опубликовал в Риме «историко-географический трактат» под названием «Московиты в Калифорнии» с описанием русских экспедиций на Тихом океане, включая оба плавания Беринга и Чирикова 44 [Torrubia G. I Moscoviti nella California... Roma, 1759. P. 44-83]. Анализируя подготовленную Петербургской Академией наук новую географическую карту, автор предостерегал об опасности, исходящей от России в этом регионе. «Я убежден,- писал он,- что Русские, или Московиты, легко могут по суше проникнуть в нашу Северную Америку и морем добраться до Калифорнии». Далее Торрубия утверждал, будто российские суда в состоянии плавать и гораздо дальше на юг, «даже до Акапулько, Лимы, Панамы, Чили и т. д.», а пройдя через Магелланов пролив, могут выйти в Средиземное море 45 [Ibid. P. 5, 66-67].
далее |