Глава пятая. ПОУЧЕНИЯ И ПРАВИЛА
Меньше, чем где-либо, я претендую здесь на полно-
ту: иначе мне пришлось бы повторить массу превосходных
житейских правил, преподанных мудрецами разных времен,
начиная с Феогнида и псевдо-Соломона и кончая Ларошфу-
ко, причем нельзя было бы избежать многих испошленных
общих мест. Отказавшись от полноты, приходится отка-
заться и от строгой системы. Советую утешаться тем, что
при соблюдении этих двух требований подобные очерки вы-
ходят почти всегда скучными. Я буду излагать лишь то,
что мне пришло на ум, показалось заслуживающим сообще-
ния, и что, насколько мне не изменяет память, не было
еще сказано, или, если и было, то не совсем так; я
только подбираю колосья на необозримом, другими до меня
сжатом, поле.
Желая, однако, хоть сколько-нибудь упорядочить бо-
гатое разнообразие приводимых здесь взглядов и советов,
я разделяю их на общие и на касающиеся нашего отноше-
ния, во-первых, к себе, во-вторых, к другим, и,
в-третьих, к общим мировым событиям и к судьбе.
А. Правила общие
1) Первой заповедью житейской мудрости я считаю
мимоходом высказанное Аристотелем в Никомаховой этике
(XII, 12) положение, которое в переводе можно формули-
ровать следующим образом: "Мудрец должен искать не нас-
лаждений, а отсутствия страданий". Верность этого пра-
вила основана на том, что всякое наслаждение, всякое
счастье есть понятие отрицательное, страдание же -- по-
ложительно. Этот последний тезис развит и обоснован
мною в моем главном труде (т. I, П 58). Здесь я поясняю
его только одним, ежедневно наблюдаемым фактом. Если
все тело здраво и невредимо, кроме одного слегка пора-
ненного или вообще больного местечка, то здоровье цело-
го совершенно пропадает для нашего сознания, внимание
постоянно направлено на боль в поврежденном месте и мы
лишаемся наслаждения, доставляемого нам общим ощущением
жизни. -- Точно так же, если все происходит по нашему
желанию, кроме одного обстоятельства, нам нежелательно-
го, то это последнее, как бы незначительно оно ни было,
постоянно приходит нам в голову; мы часто думаем о нем
и редко вспоминаем о других, более важных событиях, от-
вечающих нашим желаниям. В обоих случаях повреждена во-
ля, объективирующаяся в первом случае -- в организме,
во втором -- в стремлении человека; в обоих случаях
удовлетворение ее имеет лишь отрицательное действие, а
потому и не ощущается непосредственно, а разве только
путем размышления проникает в наше сознание; наоборот
-- всякое поставленное воле препятствие -- позитивно и
само дает себя чувствовать. Всякое наслаждение состоит
в уничтожении этих препятствий, в освобождении от них,
а потому длится недолго.
Вот, следовательно, на чем основан вышеприведенный
тезис Аристотеля, советующий обращать внимание не на
наслаждения и радости жизни, а лишь на то, чтобы избе-
жать бесчисленных ее горестей. Иначе Вольтеровское из-
речение "счастье -- греза, реально лишь страдание" было
бы столь же ложно, сколь оно на самом деле справедливо.
Поэтому, желая подвести итог своей жизни с эвдемоничес-
кой точки зрения, следует строить расчет не на испытан-
ных нами радостях, а на тех страданиях, которых удалось
избежать. Вообще, эвдемонологию следовало бы начинать с
оговорки, что не наименование -- гипербола, что под
"счастливой жизнью" надо понимать "наименее несчаст-
ную", "сносную" жизнь. Жизнь дается не для наслаждения
ею, а для того, чтобы ее перенести, "отбыть"; на это
указывают обороты речи вроде "degere vitam, vita, de-
fungi", итальянского "si scampa cosi", немецкого "man
muss suchen durchzukommen", "er wird schon durch die
Welt kommen" и т. д. Старость даже утешается тем, что
весь жизненный труд уже позади. Счастливейшим человеком
будет тот, кто провел жизнь без особенных страданий,
как душевных, так и телесных, а не тот, чья жизнь про-
текла в радостях и наслаждениях. Кто этим последним из-
меряет счастье своей жизни, тот выбрал неверный масш-
таб. Ведь наслаждения -- всегда отрицательны; лишь за-
висть может внушить ложную мысль, что они дают счастье.
Страдания, напротив, ощущаются положительным образом;
поэтому критерий жизненного счастья -- это их отсутс-
твие. Если к беспечальному состоянию присоединится еще
отсутствие скуки, то в главных чертах земное счастье
достигнуто; все остальное -- химера. Отсюда следует,
что не должно никогда покупать наслаждения ценой стра-
даний или даже ценой риска нажить их; ведь это значило
бы ради отрицательного, ради химеры пожертвовать поло-
жительным и реальным; и наоборот, мы выигрываем, жерт-
вуя наслаждениями для того, чтобы избежать страданий. В
обоих случаях безразлично, предшествует ли страдание
наслаждению или следует за ним. Нет худшего безумия,
как желать превратить мир -- эту юдоль горя -- в увесе-
лительное заведение и вместо свободы от страданий ста-
вить себе целью наслаждения и радости; а очень многие
так именно и поступают. Гораздо меньше ошибается тот,
кто с преувеличенной мрачностью считает этот мир своего
рода адом и заботится поэтому лишь о том, как бы найти
в нем недоступное для огня помещение. Глупец гоняется
за наслаждениями и находит разочарование; мудрец же
только избегает горя. Если ему и это не удалось, зна-
чит, виноват не он, не его глупость, а судьба. Если же
это хоть сколько-нибудь удастся, то разочарования ему
нечего бояться: страдания которых он избег, всегда ос-
танутся вполне реальными. Даже если он, избегая их,
слишком уклонился в сторону и даром пожертвовал нес-
колькими наслаждениями, то и тогда он, в сущности, не
потерял ничего: все радости -- призрачны, и горевать о
том, что они упущены -- мелочно, даже смешно.
Обусловленное оптимизмом непонимание этой истины
будет служить источником многих несчастий. А именно, в
минуты, свободные от страданий, нам мерещится призрак
вовсе не существующего счастья и соблазняет нас следо-
вать за ним; в результате -- бесспорно реальное страда-
ние, Тогда мы начинаем горевать о минувшем, свободном
от горя состоянии, лежащем, как потерянный рай, позади
нас, напрасно желаем изменить совершившееся. Словно ка-
кой-то злой демон обманчивыми химерами желаний постоян-
но выводит нас из того беспечального состояния, в кото-
ром только и есть высшее, истинное счастье, которое ус-
кользает лишь от тех, у кого не хватает умения им овла-
деть. В этом мнении его укрепляют романы и стихи, а
также и то лицемерие, с каким люди всегда и всюду забо-
тятся о внешности, о наружной видимости, к чему я скоро
еще вернусь. Его жизнь -- это более или менее рассуди-
тельно организованная охота за положительным счастьем,
состоящим из положительных наслаждений. Он дерзко бра-
вирует опасностями, грозящими ему на этом. пути. Эта
охота за дичью, которой в действительности не существу-
ет, приводит обычно к весьма реальным, положительным
бедам, выражающимся в боли, страданиях, болезнях и по-
терях, заботах, бедности, позоре и в тысяче неприятнос-
тей. Является разочарование -- но слишком поздно.
Если, в согласии с рассмотренным выше правилом,
вся жизнь строится на том, как бы уберечься от страда-
ний, т. е. устранить нужду, болезни и всякие неприят-
ности, то такая цель -- реальна и в известной мере дос-
тижима, притом, тем более, чем менее этому плану будет
мешать погоня за призраком положительного счастья. В
подтверждение этому Гете, в Wahlverwandschaften говорит
устами Миттлера, вечно хлопочущего о чужом счастье:
"Кто хочет избавиться от горя, тот всегда знает, чего
ему надо; тот же, кто хочет лучшего, чем у него есть,
-- тот слеп на оба глаза". Это напоминает прекрасную
французскую пословицу "le meiux est l'ennemi du bi-
en"21. Отсюда же может быть выведена основная идея ци-
низма, разобранная в моем главном труде (т. II, гл.
16). Ибо, что побуждало циников отказываться от наслаж-
дений, как не мысль о страданиях, сопровождающих их или
тотчас же или впоследствии; для циников важнее было из-
бежать горя, чем найти наслаждения. Их проникало созна-
ние отрицательности наслаждения и положительности стра-
даний; поэтому, вполне последовательно, они делали все,
чтобы избавиться от них и для этого считали необходимым
отказаться от наслаждений, казавшихся им тенетами, от-
дающими людей во власть страданий.
Правда, как говорит Шиллер, все мы родились в Ар-
кадии, т. е. вступаем в жизнь с ожиданием счастья и
наслаждения и питаем безумную надежду достичь их; одна-
ко, в дело вмешивается судьба, грубо хватает нас за ши-
ворот и показывает, что мы не властны ни над чем, а
всем правит она; что она имеет неоспоримые права не
только на наше имущество и богатство, но и на жену и
детей наших, на наши руки и ноги, глаза и уши, даже на
наши носы. Во всяком случае приобретаемый со временем
опыт дает нам понять, что счастье и наслаждение -- фа-
та-моргана, видимая издали, но исчезающая как только к
ней приблизишься; что, напротив, страдание и боль впол-
не реальны, непосредственно и без приглашения посещают
нас, -не допуская никаких иллюзий на свой счет. Если
эта истина привилась, мы перестанем гоняться за счасть-
ем и наслаждениями и гораздо больше заботимся о том,
как бы по возможности уклониться от боли и страданий.
Тогда мы начинаем сознавать, что лучшее в этом мире --
это беспечальное, спокойное и сносное существование и,
ограничивая этим свои притязания, тем вернее осущест-
вляем их. Вернейшее средство не быть очень несчастным
-- не требовать большого счастья. Так думал и друг
юности Гете -- Мерк, писавший: "бессмысленная претензия
на счастье, притом на ту дозу его, о которой мы мечта-
ем, -- вредит нам во всем. Кто отделается от этого и не
будет желать ничего, кроме того что ему доступно, тот
проживет недурно" (Briefe an und von Merck, S. 100).
Поэтому следует сокращать свои притязания на наслажде-
ния, на богатство, на чин и почет до весьма умеренных
размеров, так как стремление и борьба за счастье, за
блеск и почет влекут за собой величайшие несчастья. Это
уже и потому желательно и благоразумно, что очень легко
стать весьма несчастным; стать же вполне счастливым не
только трудно, но и вовсе невозможно. Вполне прав поэт
житейской мудрости (Гораций, ода 10: "Auream quis quis
rnediocritatem") : "Кто избрал золотую середину, тот не
ищет отдыха ни в жалкой хижине, ни в дворцах, возбужда-
ющих зависть в других. Ветер сильнее потрясает огромные
сосны, высокие башни рушатся с большей силой, и молния
чаще ударяет в вершины гор".
Кто вполне проникся моим философским учением и
знает, что наше бытие таково, что лучше бы его совсем
не было, и что величайшая мудрость заключается в отри-
цании, в отказе от него, тот не будет ожидать многого
ни от какого предмета, ни от какого обстоятельства, ни
к чему не станет страстно стремиться и не будет жало-
ваться на крушение своих планов; он вполне присоединит-
ся к словам Платона (ер. X, 604): "ничто в мире не зас-
луживает больших усилий", а также к словам поэта Anwari
Soheili "Разбита власть твоя над миром -- не печалься:
это -- ничто. -- Приобрел ты власть над миром -- не ра-
дуйся этому: и это -- ничто. Приходят и счастье и горе
-- пройди и ты мимо мира: мир -- ничто".
Усвоение такого спасительного взгляда особенно
затрудняется вышеупомянутым лицемерием людей, которое
следовало бы пораньше раскрывать юношеству. Большинство
так называемых благ -- лишь пустая внешность, вроде де-
корации; сути в них нет никакой. Таковы, напр., расцве-
ченные и разукрашенные корабли, пушечные салюты, иллю-
минации, трубы и барабаны, крики ликования и т. п. Все
это -- лишь вывеска, символ, иероглиф радости; самой же
радости обыкновенно нет при этом; она одна не участвует
в празднике. Где она действительно бывает, там большей
частью является без приглашения и без доклада, сама со-
бою, sons faзon; иной раз она прокрадывается молча,
часто под незначительнейшим, пустым предлогом, при са-
мой обыденной обстановке, и далеко не всегда при блес-
тящих, громких событиях. Она, как золото в Австралии,
рассыпана то тут, то там, рассыпана прихотью случая,
без правил и законов, обычно мельчайшими крупицами и
очень редко в значительных массах. -- Цель всех только
что упомянутых манифестаций единственно в том, чтобы
уверить других в собственной радости: все это делается
ради видимости, ради чужого мнения. С печалью дело обс-
тоит так же как и с радостью. Как грустно движется
длинная и медлительная похоронная процессия! Каретам
нет конца. Но загляните в них -- все они пусты, и усоп-
шего провожают в сущности одни лишь кучера. Разительный
образчик дружбы и уважения мира сего! Такова фальшь,
пустота и лицемерие людское.
Другой пример: масса приглашенных гостей в парад-
ных одеждах... торжественные встречи... но все это лишь
вывеска благородного, утонченного общения, на деле же
вместо него царят принужденность, неудовольствие и ску-
ка; где много гостей, там много и мусору, имей они хоть
все по звезде на груди. Настоящее хорошее общество всю-
ду по необходимости очень невелико. Вообще же блестя-
щие, шумные торжества и увеселения пусты внутри, фаль-
шивы уже хотя бы потому, что так резко противоречат го-
рестям и нищете нашей жизни; всякий же контраст только
подчеркивает истину. Однако, с внешней стороны все это
удается, а в этом и была вся цель. Прекрасно выразился
Шанфор: "Общество, кружки, салоны, вообще все, что на-
зывается "светом" -- это жалкая пьеса, плохая опера,
интерес к которой кое-как поддерживается машинами, кос-
тюмами и декорациями".
Точно так же академии и кафедры философии в сущ-
ности только вывески, обманчивый призрак мудрости, ко-
торая сама здесь и не ночевала, а находится где-нибудь
далеко отсюда. Колокольный трезвон, священнические об-
лачения, благочестивые лица и всяческое ханжество --
тоже лишь вывеска, неудачная пародия набожности. Почти
все на деле оказывается пустым орехом; зерно редко само
по себе и еще реже находится в скорлупе. Искать его на-
до совсем не тут, и обычно его можно найти лишь случай-
но.
2) Чтобы оценить положение человека с точки зрения
счастья, надо знать не то, что дает ему удовлетворение,
а то, что способно опечалить его, и чем незначительнее
это последнее, тем человек счастливее: чтобы быть чувс-
твительным к мелочам, надо жить в известном довольстве:
в несчастии ведь мы их вовсе не ощущаем.
3) Не следует предъявлять к жизни слишком высокие
требования, т. е. строить свое счастье на широк ом фун-
даменте; опираясь на него счастье легче может рушиться,
будучи больше подвержено разным бедам, которых избежать
нельзя. В этом отношении здание счастья прямо противо-
положно зданиям вообще, которые прочнее всего держатся
именно на широком фундаменте. Поэтому привести свои
притязания в соответствие с имеющимися силами и средс-
твами -- таков вернейший путь избежать крупных несчас-
тий.
Вообще, заранее строить, каким бы то ни было обра-
зом, подробный план своей жизни -- одна из величайших
глупостей, постоянно совершаемых. При этом всегда расс-
читывают на долгую жизнь, а таковая редко кому суждена.
Но даже если и прожить долго, то все же и этих лет не
хватит для выполнения выработанного плана; оно всегда
требует большего времени, чем предполагалось. К тому же
эти планы, как и всякое человеческое намерение, так
часто встречают разные препятствия, что очень редко
удается провести их до конца. А если и удается выпол-
нить все, то оказывается, что забыли предусмотреть те
перемены, какие время совершило в нас самих; упустили
из виду, что способность к труду и к наслаждениям не
может продолжаться всю жизнь. Так что часто мы трудимся
ради того, что, будучи достигнуто, оказывается нам "не
по плечу", или же тратим годы на подготовительные рабо-
ты, незаметно тем временем отнимающие у нас силы, необ-
ходимые для главной задачи. Часто оказывается, что мы
не можем воспользоваться богатством, добытым ценою мно-
гих опасностей и долгих усилий, и следовательно, труди-
лись для других; или, что мы не в силах занимать пост,
которого мы многие годы так усердно добивались; все это
приходит к нам слишком поздно. Иногда, наоборот, мы
опаздываем, особенно, если дело касается творений и
произведений: вкусы успели перемениться, подросло новое
поколение, нисколько нашими мыслями и идеями не интере-
сующееся, или же другие, идя более кратким путем, опе-
редили нас и т. п. То, что изложено под этим пунктом,
по-видимому, и имел в виду Гораций, сказав: "К чему
утомлять слабую душу расчетами вечности?"
Причина этой обычной ошибки лежит в неизбежном оп-
тическом обмане нашего духовного взора, вследствие ко-
торого жизнь, рассматриваемая с порога, кажется беско-
нечной, а если обернуться назад, дойдя до ее конца, --
она представится очень короткой. Правда, этот обман
имеет и хорошую сторону: без него едва ли было бы соз-
дано что-то великое.
Вообще с нами в жизни происходит то же, что с пут-
ником: по мере того, как он идет, предметы приобретают
все иные и иные формы, в зависимости от приближения к
ним. То же с нашими желаниями. Часто мы находим нечто
другое, иногда лучшее, чем то, чего искали; иногда ис-
комое находится совсем не на том пути, по которому мы
шли. Иногда там, где мы искали наслаждения и радости,
мы находим знание, урок -- прочное, истинное благо
вместо преходящего и обманчивого. Такова основная мысль
"Вильгельма Мейстера" -- романа "интеллектуального",
который именно поэтому выше всех других, выше даже ро-
манов Вальтера Скотта, имеющих этическую подкладку, т.
е. рассматривающих человеческую натуру лишь в волевой
концепции. Точно так же и в "Волшебной флейте", в этом
смешном, но ярком и выразительном символе, резкими и
грубыми, как на декорациях, штрихами проведена та же
основная мысль. Она была бы проведена до конца, если бы
Тамино, которого вернуло желание обладать Таминой,
вместо нее захотел бы вступить и вступил бы в храм муд-
рости, и если бы его противоположность -- Папаген полу-
чил свою Папагену.
Благородные, хорошие люди скоро усваивают воспита-
тельные уроки судьбы и послушно, с благодарностью сле-
дуют им, понимая, что в этом мире можно найти опыт, но
не счастье, привыкают охотно менять надежды на знания и
соглашаются в конце концов со словами Петрарки: "Я не
знаю иного наслаждения, как познавать". Эти люди могут
достичь даже того, что они лишь наружно, и то кое-как
будут следовать своим желаниям и стремлениям, в сущнос-
ти же серьезно будут жаждать одного лишь познания, что
придаст им оттенок возвышенности, гениальности. Можно
сказать, что в этом смысле с нами случается то же, что
с алхимиками, искавшими только золото и открывшими
вместо него порох, фарфор, целебные средства и ряд за-
конов природы.
Б. Поведение по отношению к самим себе
4) Как рабочий, трудясь над возведением здания или
не знает или не всегда отчетливо представляет себе план
целого, так же и человек, отбывая отдельные дни и часы
своей жизни не имеет общего представления о ходе и ха-
рактере своего существования. Чем достойнее, содержа-
тельнее, планомернее и индивидуальное этот общий харак-
тер его жизни, тем необходимее и благотворнее для чело-
века кидать иногда взгляд на его план, на уменьшенный
его абрис. Правда, для этого необходимо, чтобы он уже
вступил на путь самопознания и знал, к чему он главным
образом и прежде всего стремится, что, следовательно,
важнее для его счастья и что может в этом отношении иг-
рать вторую и третью роли; необходимо далее, чтобы он
знал, каковы в главных чертах его призвание, его роль и
отношение к миру. Если все это разумно и возвышенно, то
взгляд на общие контуры его жизни сможет больше, чем
что-либо иное, укрепить, возвысить человека, подбодрить
его к деятельности и удержать от неверного пути.
Как путник может составить общее представление о
пройденном пути со всеми его изгибами, лишь взобравшись
на какую-либо возвышенность, так и мы только к концу
известного периода жизни, а то и к концу самой жизни,
можем правильно судить о наших поступках и творениях,
понять их связь и сцепление и, наконец, оценить их по
достоинству. Ибо пока мы ими поглощены, мы действуем
под влиянием неизменных свойств нашего характера, под
влиянием мотивов и сообразно со способностями делая, в
силу абсолютной необходимости, лишь то, что нам в дан-
ную минуту представляется правильным и должным. Лишь
результаты показывают, что из этого вышло, а ретроспек-
тивный взгляд на все совершенное объяснит нам, почему и
как это получилось. Поэтому, совершая величайшие деяния
или создавая бессмертные творения, мы не сознаем этих
достоинств, а просто видим в них нечто, отвечающее на-
шим теперешним целям и нашим прежним намерениям, а по-
тому и правильное для данной минуты; лишь из целого, во
всей его совокупности выясняется впоследствии наш ха-
рактер и наши способности. Тогда мы увидим, что в каж-
дом отдельном случае мы, словно осененные свыше, суме-
ли, ведомые нашим гением, найти единственно верную до-
рогу среди стольких окольных путей. Все это относится и
к теории, и к практике жизни, и обратное этому можно
сказать о наших дурных поступках и ошибках.
5) Один из важнейших пунктов житейской мудрости
заключается в том, в какой пропорции мы разделяем наше
внимание между настоящим и будущим: не следует слишком
уделять внимания одному в ущерб дру1Х)му. Многие живут
преимущественно настоящим, это -- люди легкомысленные;
другие -- будущим, это -- люди боязливые и беспокойные.
Редко кто соблюдает должную меру. Люди, живущие стрем-
лениями и надеждами, т. е. будущим, смотрящие всегда
вперед и с нетерпением спешащие навстречу грядущим со-
бытиям, -- будто эти события принесут им истинное
счастье -- и пропускающие тем временем настоящее, не
успев им насладиться, -- это люди, несмотря на написан-
ную на их лицах серьезность, подобны тем ослам, которых
в Италии заставляют идти быстрее, привешивая к концу
палки, укрепленной на их голове, охапку сена, которую
они видят близко перед собою и вот-вот надеются дос-
тать. Люди эти обманываются в существе своего существо-
вания и до самой смерти живут лишь ad interum -- неле-
по, неизвестно зачем. Итак, вместо того, чтобы исключи-
тельно и постоянно заниматься планами и заботами о бу-
дущем, или предаваться сожалению о прошлом, -- мы долж-
ны помнить, что лишь настоящее реально, лишь оно досто-
верно, будущее же, напротив, почти всегда оказывается
не таким, каким мы себе его представляли; к тому же и
будущее и прошлое, в сущности, далеко не так важны, как
нам кажется. Дальность расстояния, уменьшая предметы
для глаза, делает их вполне ясными нашему мышлению. Од-
но настоящее истинно и действительно, лишь оно -- вре-
мя, реально текущее, и только в нем протекает наше бы-
тие. Поэтому следовало бы всегда приветливо относиться
к нему, и, следовательно, сознательно наслаждаться каж-
дой сносной минутой, свободной от неприятностей и боли;
не следует омрачать такие минуты сожалением о несбыв-
шихся в прошлом мечтах или заботами о будущем. Крайне
неразумно лишать себя светлых мгновений в настоящем или
портить их досадой на минувшее или сокрушением о гряду-
щем. Заботам и раскаянию следует отводить особые часы.
Что касается минувшего, надо сказать себе: "Предадим,
хотя бы и с сожалением, все прошлое забвению и заглушим
в себе всякую досаду"; о будущем -- "Все в Божьей влас-
ти" и о настоящем -- "считай, что каждый день -- новая
жизнь" (Сенека), -- и старайся сделать это единственное
реальное время по возможности приятным.
Беспокоить нас должны лишь те предстоящие беды, в
наступлении и в моменте наступления коих мы твердо уве-
рены. Но таких бед очень мало: они или только возможны,
хотя и вероятны, или же они несомненны, но совершенно
неизвестен момент их наступления. Если считаться с теми
и с другими, то у нас не останется ни одной спокойной
минуты. Следовательно, чтобы не лишаться спокойствия
из-за сомнительных или неопределенных бед, мы должны
приучиться думать о первых, -- что они никогда не нас-
тупят, о вторых -- что они, если и наступят, то не ско-
ро.