Вслед за этим к прибывшему вновь на место происшествия полицмейстеру Дробышевскому подошла большая группа крестьян, уже очень сильно возбужденных, и, обвиняя его в бездействии власти и потворстве «бунтовщикам», стала требовать, чтобы он заставил торговцев открыть лавки, а «крамольников» разогнал бы. Дробышевский, по показанию его, старался всячески их успокоить и телефонировал губернатору Лодыженскому, прося его приехать на место происшествия. Лодыженский тотчас же исполнил эту его просьбу и, прибыв на Гостинодворскую пл., долго уговаривал крестьян успокоиться, обещая им открыть лавки. Во время этой беседы губернатора с крестьянами на Гостинодворскую же площадь прибыл отряд в 35 конных полицейских стражников под командою адъютанта Вологодского губернского жандармского управления ротмистра Пышкина[3], который тотчас же выслал патрули по всем ближайшим улицам.
Во время того же разговора крестьяне жаловались губернатору, что «революционеры» своими забастовками и прекращением торговли наносят им страшные убытки, а теперь убили их «брата-крестьянина», и выражали желание уничтожить «гнездо» революционеров – Пушкинский народный дом. Губернатору, однако, удалось, по-видимому, успокоить их, и толпа на площади сильно поредела и стала заметно расходиться. Воспользовавшись этим, Дробышевский после отъезда губернатора окружным путем проехал в Народный дом и, предупредив всех лиц, находившихся в читальнях, о возможности нападения со стороны толпы, просил их уйти из дома. Вернувшись обратно на Гостинодворскую пл., он стал было уговаривать торговцев открыть лавки, но те медлили исполнить это, боясь погрома.
В это время часть преследуемых крестьянами милиционеров забежала во двор дома Бартенева, расположенного на площади у самого Народного дома, и произвели в воздух несколько выстрелов. На выстрелы эти прибежали пешие стражники и без всякого с чьей-либо стороны распоряжения стали стрелять в окна дома Бартенева. На выстрелы эти крестьяне хлынули к Народному дому с Гостинодворской пл. и изо всех прилегающих улиц громадной толпой, которая в самое короткое время достигла нескольких тысяч человек и запрудила всю громадную площадь у Народного дома. Сначала толпа направила свою злобу на дом Бартенева и моментально выбила в нем все окна и двери, но потом, никого в нем не найдя, обратилась к Народному дому и со страшными проклятиями по адресу «революционеров», «царских изменников» и «крамольников» стала громить его камнями разобранной около него для ремонта мостовой. Стражники пытались вначале остановить толпу, стреляя вверх, но затем отошли в сторону и никаких действий больше не предпринимали. Прибежавшие же на место происшествия полицмейстер Дробышевский и околоточный надзиратель Кузнецов тщетно старались разогнать толпу. Она пришла в страшное возбуждение и ничего не хотела слушать, ни на кого не обращала внимания. Все стекла в Народном доме, совершенно пустом и наглухо запертом, были скоро выбиты, рамы выломаны, и внутрь его через окна полезли сотни людей. Двери скоро тоже были выломаны, и из окон и дверей стали выбрасывать на площадь весь инвентарь: сотни стульев и скамеек и книги из находившихся в Народном доме библиотек. Все эти вещи стоявшая на площади густая толпа подхватывала и моментально разламывала и раздирала на части, так что вся огромная площадь покрылась листами от разорванных книг и ножками венских стульев. В то же время проникшие в Народный дом крестьяне рвали внутри него книги и складывали из них костры в некоторых комнатах, а затем стали их поджигать. Полицмейстер Дробышевский пытался было затоптать ногами первый такой костер, но его сбили с ног и вытащили из Народного дома. В то же время толпа до того избила околоточного надзирателя Кузнецова, пытавшегося вызвать по телефону пожарную команду, что его вскоре пришлось увезти в больницу. В это время прибыл к Народному дому губернатор Лодыженский и тоже пробовал уговорить толпу прекратить разгром и помочь чинам полиции тушить пожар, но толпа, возбуждение которой все возрастало, стала и его укорять в потворстве «революционерам» и «царским изменникам», а брошенный кем-то из толпы кирпич раскроил ему голову, причинив ему в левой теменной области легкую рану. Приехав также вслед за тем на место происшествия, я уже сам был очевидцем того, как толпа вынесла из Народного дома портреты государя императора и государыни и торжественно с пением гимна «Боже, царя храни» понесла их в 1 полицейский участок[4], куда и сдала их на хранение. Когда же вслед за этим на место происшествия прибыла пожарная команда, то толпа набросилась на нее и начала кричать, что не даст тушить «подлого гнезда». Лодыженский стал требовать, чтобы народ отошел от насосов и не препятствовал бы им работать, но его никто не слушал, тогда он стал сам лично расталкивать толпу. Никто из стражников, несмотря на происходившую у них на глазах борьбу губернатора с толпой, не двигался с места, и только после долгих окриков с нашей стороны они вяло и неохотно стали цепью между пожарными и толпою, но вскоре между ними к насосам проникли многие крестьяне, которые и перерезали рукава. Тогда Лодыженскому пришлось войти в соглашение с толпой относительно того, что пожарные будут отстаивать только соседние дома, которым угрожала сильная опасность, Народного же дома заливать не будут. После этого толпа прекратила насилия против пожарных и сама принялась работать на насосах. В это время крестьяне разыскали в толпе несколько человек студентов и учащихся и стали на наших глазах бить их насмерть громадными палками и камнями. Лодыженский, я и полицмейстер бросились уговаривать толпу оставить их и пытались спасти их. Подбежав к лежавшему на земле окровавленному человеку в форменном платье, которого били дубинами несколько крестьян, я закрыл его собой и стал уговаривать избивавших его прекратить свою расправу. Толпа было приостановилась, но вдруг сильный удар дубиной по голове опрокинул меня навзничь. Поднявшись на ноги, я увидал, что в аршине от меня толпа продолжает избивать всего покрытого кровью учащегося, в нескольких шагах от меня Лодыженский пытается вырвать из рук толпы другого какого-то человека, а еще дальше полицмейстер Дробышевский лежит на каком-то студенте, прикрывая его собой, и толпа бьет его вместо студента. Я стал кричать на стоящих поблизости стражников, те оттеснили толпу и дали возможность отправить избитых в больницу.
После этого в течение полутора часов продолжались расправы толпы с появляющимися откуда-то учащимися и студентами, и Лодыженскому приходилось вырывать их из рук разъяренных крестьян исключительно только при содействии с моей стороны, и со стороны полицмейстера Дробышевского, и подъехавшего затем вице-губернатора Жедринского, так как стражники почти не двигались с места и выражали сами явное сочувствие действиям толпы.
Наконец один из избиваемых толпою учащихся забежал случайно во двор расположенного почти на углу площади дома, в котором проживает мой товарищ по должности Недошивин, и, желая, очевидно, защититься от преследования, выстрелил из револьвера в воздух. Это привело толпу в сильнейшую ярость, сотни камней полетели в этот дом. Семья Недошивина состоит из жены и четырех маленьких детей. Испугавшись за их жизнь, я бросился с Дробышевским к дому Бурлова. Толпа проникла уже в нижний этаж и разграбила имущество живущего там купца Сибрина, но затем около часа Дробышевскому и мне удавалось задерживать ее на крыльце квартиры Недошивиных, причем Дробышевский был довольно сильно избит, а я получил сильный удар камнем в левый бок. Видя, однако, бесполезность всех наших уговоров и усилий и убедившись, что прибывшие к подвергавшемуся разгрому дому в числе человек 20 стражники не желают исполнять приказаний Дробышевского и оттеснить толпу от этого дома, а ротмистр Пышкин отсутствует, я отправился искать Лодыженского, чтобы попросить у него помощи и защиты для Недошивиных.
Пока я разыскивал его, Дробышевскому удалось уговорить толпу разрешить ему одному войти в квартиру Недошивиных, причем оказалось, что они успели все скрыться через двор.
Узнав, что в квартире Недошивина не скрывается никаких революционеров, толпа прекратила разгром дома Бурлова и набросилась на находящуюся неподалеку квартиру ветеринарного врача Надеждина, известного своим либерализмом, и выбила в ней все окна. Ограничившись, однако, только этим, толпа в квартиру эту не проникала, а направилась к типографии газеты «Северная земля»[5] и стала громить ее. Выбив стекла и рамы в помещении типографии, толпа проникла в нее, разбросала все шрифты по полу, выбросила на улицу всю бумагу и поломала главную машину. Отсюда толпа, пользуясь тем, что полицейские стражники только следовали за ней, но никаких мер к рассеянию ее не предпринимали, двинулась к дому городского головы Клушина[6], относительно которого в толпе говорили, что он «тоже революционер», и также начала разгром его, выбив все окна, но в это время у дома Клушина появилась с согласия губернатора Лодыженского городская милиция. Милиционеры в числе около 150 человек произвели в воздух последовательно 3 залпа, не причинившие никому никакого вреда. Вся толпа бросилась бежать и моментально рассеялась во все стороны, причем впереди нее и первыми бежали с места происшествия полицейские стражники, состоящие под командою ротмистра Пышкина.
После этого в городе около 7 час. вечера водворилось относительное спокойствие, а с прибытием в 11 час. ночи из Ярославля роты Фанагорийского полка на улицах города наступило полное спокойствие, ничем до сего времени не нарушаемое.
К вечеру громадное здание Народного дома сгорело дотла, так что от него остались только одни кирпичные стены, в самый же разгар пожара из объятого пламенем здания раздавались постоянно глухие взрывы, свидетельствующие о значительном количестве хранившихся в нем патронов, а вечером, когда огонь стал утихать, нахлынувшая на пожарище толпа нашла в нем несколько десятков револьверов, которые тотчас же и расхитила.
Из числа лиц, пострадавших во время беспорядков, 19-летняя мещанка Мария Никуличева, раненная в живот пулею, по показанию ее следователю, выстрелом, произведенным в нее без всякой причины одним из стражников, и крестьянин Павел Кожин, избитый толпой на моих глазах, уже умерли. Все же остальные раненые и избитые числом 28 еще живы, но жизнь некоторых из них находится в опасности.
Кроме описанных случаев разгромов, многие из состоятельных обывателей г. Вологды подверглись в этот день дерзкому вымогательству со стороны толп чернорабочих, которые, появляясь в разных частях города, оставшегося совершенно беззащитным за нахождением всех чинов городской полиции на месте беспорядков, обходили дома и требовали себе «на водку», где 10, где 15 руб., угрожая в случае отказа немедленным разгромом, и везде получили требуемые суммы, причем даже начальник губернской тюрьмы вынужден был заплатить одному из таких скопищ железнодорожных чернорабочих, грузчиков 5 руб., чтобы спасти от разгрома находящийся против тюрьмы дом, где была в то время семья отсутствовавшего начальника конвойной команды Топоркова.
К сему считаю нужным добавить, что причиною описанных событий 1 мая в г. Вологде является полное нежелание либеральных элементов городского населения считаться с настроением местной рабочей и крестьянской массы и с их экономическими интересами, страдающими от забастовок и беспорядков, и щадить их глубокую преданность идее самодержавной царской власти и благоговение перед особой государя императора, беспрестанно оскорбляемые ими на митингах в Народном доме. Самый же ход и размеры постигшего Вологду бедствия находит себе, по-моему, объяснение единственно в полной недостаточности и слабом вооружении городской полиции (на всю Вологду по штатам полагается городовых, вооруженных лишь никуда не годными шашками и револьверами системы Лефоше, совершенно не годными к употреблению), в полном отсутствии войск и обнаружившейся в этот день полной несостоятельности единственной имеющейся в распоряжении местной администрации реальной силы – полицейских стражников. Состав стражников этих, находящихся в фактическом заведовании и в обучении у адъютанта Вологодского губернского жандармского управления Пышкина, оказался настолько проникнутым духом самой крайней политической нетерпимости, что даже пример и приказания губернатора не могли заставить их перейти к активным действиям против толпы, производившей беспорядки и погромы во имя борьбы с «царскими изменниками и бунтовщиками». Мало того, при производстве предварительного следствия за вчерашний и сегодняшний день добыт целый ряд, правда еще недостаточно проверенных, данных и указаний на то, что полицейские стражники, находившиеся на месте беспорядков, как только им удавалось выходить из-под непосредственного наблюдения высших чинов администрации или полицмейстера, сами подстрекали толпу к погромам и избиениям учащихся, а в некоторых местах, по заявлению потерпевших, и сами принимали участие в совершении этих преступлений...
[Прокурор Вологодского окружного суда Б. С. Врасский.]
ГАВО. Ф. 180. On. 3. Д. 5а. Л. 6-9 об. Отпуск. Машинопись.
[a] Количество городовых в документе не указано. 23 марта 1906 г. были утверждены новые штаты вологодской городской полицейской команды, согласно которым число городовых достигло 69 чел. До этого штатная численность городовых составляла 51 чел. Реальные шаги по увеличению численности городской полиции были предприняты уже после 1 мая 1906 г. Фактически на 15 апреля 1906 г. на службе в городской полиции состояло 49 городовых (Ф. 130. On. 2. Д. 267. Л. 6-14).
№ 412
Из протокола допроса бывшего вологодского полицмейстера Р. М. Дробыш-Дробышевского начальником ВГЖУ полковником О. В. Дремлюгой[1] по делу о городской милиции
1 ноября 1906 г.
...Приблизительно 18 или 19 октября 1905 г. вследствие всемилостивейшего манифеста [от] 17 октября вечером в Народном доме, как я полагаю по инициативе проживавших здесь ссыльных, был устроен митинг, на котором главным в революционном смысле оратором был одессит еврей Цейнерман[2]. Затем там же ораторствовали: Ильин[3], Гальперин[a], Сегаль[4], Окулов и др. Речи на этом митинге носили революционный, возбуждающий к насильственному выступлению против правительства характер. В числе громадного количества собравшейся на митинг публики было много чисто русского элемента, преданного своему царю и Отечеству, оставшегося крайне недовольным слышанными речами. Причем Цейнерман своей типичной еврейской физиономией и акцентом, а Сегаль, заявивший, что настоящее освободительное движение вызвано евреями, как бы дали указание, в какую сторону должно разрешиться это неудовольствие. Так что митинг еще далеко не кончился, а оставившая его недовольная публика, сгруппировавшись вне Народного дома, открыла неприязненные действия против поднадзорных и их сторонников, и даже с обеих сторон последовала перестрелка.
Прибыв на место происшествия, я, чтобы прекратить митинг, попросил бывшего здесь поднадзорного присяжного поверенного Жемчугова[5] пойти в Народный дом и убедить прекратить митинг. Так как толпу мне с трудом приходилось сдерж[ив]ать, то, вызвав по телефону губернатора Лодыженского, я сам забежал в Народный дом, где ко мне вышли: распорядитель митинга Окулов, жена В. А. Кудрявого[6] и Д. И. Золотов[7] (но я тут видел Ильина, Надеждина, жену Содмана[8], жену Богданова), которым я при Жемчугове объяснил степень грозящей собранию опасности и просил немедленно прекратить митинг, направив публику по другой пустынной улице, чтобы предотвратить возможность столкновения с толпой. Только таким путем удалось предотвратить могущий разыграться громадный беспорядок. Выйдя на улицу, я увидел, что часть толпы отвлечена была губернатором по направлению к Винтеровскому мосту, а оставшаяся, побив стекла в доме Гудкова-Белякова (потому что из мезонина этого дома, где проживали поднадзорные, был сделан в толпу выстрел, произведенный, как впоследствии удостоверил Гудков-Беляков, неким Полянским, сожителем одной из поднадзорных, кажись, Котовой), направилась в город, где вылила свое негодование, побив стекла в домах квартир и лавок евреев (вследствие впечатления, произведенного речами евреев: Цейнермана, Сегаль и Гальперина), и, сорвав транспарант, украшавший здание городской управы, заключавшийся в длинной белой полотняной полосе с надписью большими красными буквами: «Да здравствует свободная Россия!»[9].
На следующий день вследствие этих беспорядков в городе возникло сильное возбуждение, а масса самых нелепых случаев еще более усилила таковое. С самого утра в городскую управу начался съезд различных лиц из местных обывателей, для какой цели, мне известно не было. В И час, идя с обычным рапортом к губернатору, меня встретила и остановила вышедшая из городской управы группа из 6 – 7 лиц (припоминаю, были Богданов, Гальперин, Золотов Д. И., кажись, Ильин и Яковлев – гласные думы), которые обратились ко мне с просьбой доложить губернатору, что они вместе с другими организовали сейчас Союз охраны г. Вологды и вручили мне для передачи губернатору листок, на котором помещен текст, как они выразились, устава Союза... подписанный: «Учредители: Ильин, Ионов, Клушин, Надеждин, Сегаль, Фишер, Д. Коноплев, Тарутин, Гайльперин, Монтвилло, Достойнов[10], Александр Моторин, Лев Сущевский, Моделунг, Золотов, Гейт и Богданов»... Лица эти заявили, что Союз этот они открывают явочным порядком и в утверждении его не нуждаются. (По предъявлении мне этого устава, [я] восстановил в памяти, что в числе встреченных Яковлева не было, а кроме перечисленных были еще Сегаль, Фишер, Коноплев и Тарутин.) Явившись к губернатору, я доложил ему все вышеизложенное и предъявил ему подлинный устав, на что г. Лодыженский ничего на этот раз определенного не ответил и возвратил устав, сказав, что он ему не нужен.
В тот же день вечером по моей просьбе губернатор разрешил высылать по городу патрули из конвойной команды и чинов полиции. При обходе патрулей лично я с приставом Васильевым услышал у Александровского садика ружейный выстрел и, направившись по звуку, встретил у дома Алова группу из 10 человек, вооруженных ружьями и револьверами. Я остановил их и спросил, кто они такие, на что последние ответили, что они члены городской милиции, и объяснили, что выстрел произошел случайно по неосторожности одного из них, Васильева, служащего в земстве. Из этого десятка, кроме Васильева, имевшего при себе ружье и сигнальный охотничий рожок, я других не узнал. В эту же ночь один из полицейских патрулей, в котором был и фельдфебель конвойной команды, обезоружил встреченный им другой десяток милиции, где были и политические ссыльные (оружие: один браунинг, винтовка и револьвер, и кинжал – потом по приказанию губернатора были возвращены мною в городскую управу при официальной моей бумаге).
На следующий день, доложив обо всем губернатору, я просил его указаний ввиду неизбежности столкновений с милицией, в составе которой были поднадзорные. В ответ на это губернатор сказал мне прийти к нему вечером, так как он по этому вопросу соберет у себя весь состав городской думы сегодня. Вечером у губернатора Лодыженского действительно состоялось собрание гласных думы, на котором был и городской голова Клушин (в это время избранный, но еще не утвержденный). Во время этого собрания Гейльперин (не гласный) трижды просил меня к телефону, прося доложить губернатору его просьбу о разрешении прибыть в собрание, но так как губернатор каждый раз в том отказывал, то он явился сам и с согласия всех присутствующих остался на собрании. Во время собрания губернатор заявил всем собравшимся, что принципиально ничего не имеет против организации какой-либо охраны жизни и имущества граждан, он, вместе с тем, не может допустить такой организации в той форме, в которую они вылились ныне, т. е. не может допустить участия в ней политически неблагонадежного элемента, главная часть которых заключается в составе нынешней организации. На это заявление губернатора последовали возражения, причем главными оппонентами выступили Ильин, доходивший в возражениях до резкостей, Гейльперин, Богданов, Тарутин, Коноплев и отчасти Клушин, причем все они защищали принцип безусловного участия поднадзорных, с одной стороны, ввиду отсутствия войск и численной слабости полиции, а с другой – ввиду того, что в первые дни трудно привлечь достаточно много местных горожан, а поднадзорные как стойкие и храбрые, причем, не секрет, что у них есть оружие и они все составляют уже сплоченную и единодушную группу, готовую силу для подавления беспорядка... Сколько я мог заметить, возражали губернатору и отстаивали право участия поднадзорных в милиции лица, сами принадлежащие к революционной партии. После продолжительных дебатов, во время которых Гудков-Беляков, стоявший на стороне мнения губернатора, в подкрепление такового заявил тут же на собрании, что действительно стрелял из окна 19 октября в толпу его жилец Полянский (за что Ильин в дерзкой форме, назвав Гудкова-Белякова чем-то вроде доносчика, сделал ему выговор), было решено, что так как управе в настоящее время уже неудобно отказывать приглашенным поднадзорным, то надо выждать их отъезда как амнистированных, на что губернатор сказал, что поднадзорные не уезжают по неимению кредита. Вследствие этого Клушин предложил губернатору 2 тыс. руб. на отправку из Вологды поднадзорных, каковую сумму на другой день доставил губернатору. Во время этого собрания кем-то был прислан в собрание список милиционеров, написанный рукою Золотова, с распределением по десяткам, которых было от 15 до 17 (следовательно милиция состояла от 150 до 170 человек)... Просматривая его, я тут же на собрании указал губернатору, что первые по порядку десятки были не из поднадзорных, а последние – целиком из одних поднадзорных, что губернатором и было указано собранию, обращавшему внимание губернатора только на начало списка.
Таким образом возникла в Вологде и стала существовать организация, именующая себя Союзом охраны г. Вологды, из членов которого составлена была милиция. Эта организация, сначала самостоятельная, затем принята была в ведение городской управы по постановлению городской думы, состоявшемуся 25 октября того же года. Во главе милиции, в роли ее начальника, стал Окулов. Запись членов-милиционеров велась в управе, причем, сколько я знаю, принимались лица, известные учредителям Союза или рекомендованные несколькими уже принятыми членами. Для освещения порядка и способа принятия членов могу указать такой факт. Как-то в первые дни возникновения милиции ко мне в управление зашел секретарь Вологодского уездного съезда Борис Леонидович Саблин и по моему совету поднялся вверх в управу, чтобы записаться в милицию, но его не приняли в милиционеры, вероятно опасаясь, что он не будет соответствовать их видам и целям.
Поднадзорные уезжали из Вологды, но не сразу, а некоторые из них жили здесь довольно долго, и, таким образом, часть их все же оставалась в составе милиции. Для вооружения милиционеров, на что по подписке в первые же дни собирались среди горожан деньги, закупалось оружие (ружья и револьверы всех систем) во всех вологодских магазинах, торгующих оружием, как то: у Шрам[м]а, Пинуса, Сегаль, Катинова и др. Сколько именно было закуплено оружия, я не знаю, но знаю, что в городе почти нельзя было достать самого обыкновенного оружия в виде револьвера, так скоро оно было все закуплено на милицию.
Прежде всего, милиционеры почти не появлялись на улице в городе днем, собирались с вечера в городскую управу, откуда десятками шли в известные назначенные им для охраны части города и здесь ходили вооруженными патрулями, но большая их часть собиралась с вечера в доме известных лиц, имеющих основание бояться возбуждения против них толпы, и охраняли эти дома. Я знаю, что такая охрана ежедневно была у поднадзорного врача Ченыкаева, врача Сняткова[11], купца Дмитрия Николаевича Коноплева, Клушина, инженера Ильина и Сигорского.
Вместе с принятием милиции под свое ведение городская дума в том же заседании 25 октября ассигновала из городских средств 2000 руб. на вооружение ее и тотчас же их отпустила. Кто именно распоряжался этими деньгами, я уверенно не знаю, но слышал, что на эти деньги выписаны были комитетом охраны[12] с Окуловым во главе винтовки и револьверы из Москвы. Не знаю, из какого магазина[13], знаю, что в числе выписанного оружия были современные усовершенствованные винтовки Маузера и Винчестера и револьверы Браунинга. Точного количества выписанного и купленного на месте в Вологде оружия я не знаю, но судя по тому, что состав милиционеров в первое время доходил до 200 человек и у каждого из них было какое-либо огнестрельное оружие (револьвер или ружье), хотя не все получали оружие от комитета, а имели свое, я полагаю, что приобретено было в Вологде и выписано из Москвы до 150 экземпляров того и другого вида, т. е. винтовок и револьверов. Уезжая из Вологды после амнистии и выходя таким образом из состава милиции, поднадзорные находящееся у них оружие не возвратили, а увезли с собой, и таким способом часть его вскоре же пропала. Это не составляло большого секрета, так как об этом говорили в городе довольно открыто. Были случаи и продажи милиционерами полученного оружия, заклада его и других видов растраты.
Сначала Союз охраны сообщал мне списки милиционеров, но вскоре такие сообщения прекратил, не знаю почему, и в дальнейшем не отвечал мне на мои запросы... Подписывал эти списки то Богданов, то, кажись, Золотое Д. И., которые принимали горячее участие в милиции, а врач Монтвилло являлся чуть ли не каждый вечер в управу и дежурил здесь на случай подачи врачебной помощи милиционерам.
Кроме поднадзорных вскоре же в милицию стали принимать учащихся в средних учебных заведениях. Часто почти дети, они ходили по ночам с другими милиционерами, подвергаясь здесь известного рода опасности и видя часто картины городской жизни, совершенно не позволительные для своего возраста. По свойственной юношеству горячности учащиеся, наконец, не всегда проявляли должную выдержку и могли попасть в очень неприятную для них историю, чему примером служит, например, случай с унтер-офицером жандармом Тяпиным[14]. По поводу этого я писал директорам учебных заведений и просил их запретить участвовать реалистам и гимназистам в милиции, но и после этого, хотя значительно реже, видели учащихся среди расхаживавших по ночам в городе милиционеров.
Помощником Окулова был бывший поднадзорный Долгие[15]. Через некоторое время милиционеры со своим комитетом перешли из городской управы в Народный дом, где и собирались до пожара дома...
Первоначально милиционеры ограничивались хождением по улицам по ночам и особенно старались задерживать лиц, стрелявших иногда, довольно часто, в городе, охраняли отдельные дома, но какой-либо явной противоправительственной деятельности не проявляли, охраняли только собрания в Народном доме, когда таковые происходили. Явно же цель и задачу свою милиция проявила в декабре месяце минувшего года во время забастовок, когда милиционеры все время охраняли забастовщиков, ходили с ними на собрания и митинги, и на старый вокзал, и в Народный дом, и на пассажирскую станцию, в депо, мастерские Санкт-Петербургско-Во-логодской железной дороги и даже с особым поездом ездили на станцию Бурдуково[16] проверять действия станционного жандарма. В нескольких случаях милиционеры сами напрашивались к забастовщикам с предложением своих услуг, как, например, на почте, в новых мастерских, депо и на вокзале, но от их услуг на почте отказались, а на вокзале при прекращении забастовки сами рабочие загнали нескольких милиционеров на чердак жилого дома и обезоружили. Оружие это, препровожденное затем мне, по приказанию губернатора было мною как милиционное передано в городскую управу. Во время забастовки, когда однажды после митинга рабочие огромной толпой вышли поздно ночью из Народного дома с пением «Марсельезы» и красным флагом, их охраняла со всех сторон вооруженная милиция, и та же милиция не пускала с оружием в руках стать на работу рабочих новых железнодорожных мастерских, так что для предотвращения сего туда пришлось послать воинский патруль из конвойной команды и полиции.
После декабрьской забастовки милиция исчезла и решительно нигде не показывалась.
Велико-Устюгский уездный исправник, бывший вологодский полицмейстер Р. Дробышевский.
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 664. Л. 60-63. Подлинник. Рукопись.
[a] Здесь и далее фамилия так в документе. Вероятно, имеется в виду Гейльперин Ермолай Абрамович, вологодский раввин, владелец аптечного (парфюмерного) магазина на Гостинодворской пл. (Ф. 108. On. 1. Д. 975. Л. 145).
3. ВОЛОГДА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОИНЫ
№ 413
Прошение чиновников канцелярии вологодского губернатора правителю канцелярии об установлении ежемесячных отчислений из их жалованья в пользу пострадавших на войне воинов и их семей
Не позднее 20 июля 1914 г.[a]
События последних дней на континенте Европы выдвинули для нашего Отечества на первую очередь вопрос огромнейшей важности – вопрос защиты чести и достоинства Родины силою оружия. Враждебными силами брошен России дерзкий вызов, встретивший достойный великого народа ответ Верховного вождя Русской армии, – высочайшее повеление о приведении армии на военное положение.
Важность переживаемого момента требует чрезвычайного напряжения духовных и материальных сил народа. Редкая семья в России не провожает на войну кого-нибудь из своих членов. Посылаем и мы из нашей канцелярской семьи двух своих товарищей-сослуживцев. На нас же, остающихся, лежит священный долг послужить чем можем для тех, кого мы провожаем защищать нас от врага на поле брани и для оставляемых ими семейств.
Поэтому просим ваше высокоблагородие установить ежемесячные процентные отчисления из нашего содержания для передачи тем благотворительным организациям, которые ведают делом помощи пострадавшим на войне воинам и их семействам.
Сергей Сыроватко. В. Корф. Федор Губин...[6]
Резолюция: Искренне радуюсь, что почин в добром деле помощи нашим доблестным воинам и их семьям в г. Вологде возник среди близких мне моих сотрудников. Надо определить процент отчисления, подразделив его на 2 части: одну, предназначаемую для помощи раненым, прошу вносить казначею местного управления Красного Креста, а вторую часть подлежит вносить по указанию городского самоуправления, ведению коего подлежит по новому закону заботиться о семьях призванных на действительную службу запасных[1]. От души благодарю всех членов моей канцелярии, буду вместе с ними отчислять от моего содержания процент в размере, который все чины канцелярии установят[2].
21.07.1914.
Губернатор Лопухин.
ГАВО. Ф. 18. On. 1. Д. 5628. Л. 1-1 об. Подлинник. Машинопись.
[a] Дата регистрации прошения в канцелярии вологодского губернатора.
[6] Всего 10 подписей.
№ 414
Из журнала Вологодской городской думы – о чрезвычайном собрании думы в связи с вступлением России в войну с Германией
25 июля 1914 г.
...Перед открытием заседания протоиереем о. Андреем Воскресенским был отслужен молебен о ниспослании победы над врагами и в конце его провозглашено многолетие государю императору, государыням императрицам, наследнику цесаревичу и всему царствующему дому, а также российскому христолюбивому воинству. Пред началом молебна о. А. Воскресенским сказано прочувствованное и соответствующее текущим событиям слово. После молебствия все гласные и секретарь представлены городским головою г. начальнику губернии.
Затем городской голова Н. А. Волков объявил чрезвычайное собрание открытым...
После этого городской голова прочитал высочайший манифест, причем чтение заслушано стоя, окончание манифеста сопровождалось троекратным «ура» всех присутствовавших в собрании.
Затем был также стоя прослушан проект телеграммы государю императору, с выражением верноподданических чувств, который был одобрен и приветствован гласными троекратным «ура», а телеграмма тотчас же была подписана городским головой и передана г. губернатору.
Когда гласные заняли свои места, г. губернатор обратился к думе с благодарностью за честь, которую гласные оказали ему, пригласив его через городского голову в настоящий исторический момент помолиться с ними. Такое приглашение он считает искренним желанием представителей города сблизиться и объединиться с ним, оставив позади всякие партийные несогласия. Далее он сказал, что в г. Вологде нет бурных внешних проявлений по поводу текущих событий, не слышит он громких речей с призывом на бой, но это его не смущает, так как он видит, что без шума и крика идет серьезная созидательная работа, которая выполняется выше всяких похвал. Вот в чем он находит и высокий подъем духа, и истинное проявление патриотизма.
Он считает себя счастливым заявить, что во всех учреждениях губернии как отдельные лица, так и учреждения работают прекрасно и не нуждаются в его поправках, всюду видна обдуманная дружная работа. В настоящее время, когда всюду царит бурное настроение, надежда и даже уверенность в победах, велик и подъем народного духа, но то ли будет, если получатся сведения об отдельных неудачах или проигрыше сражения, что на войне всегда возможно, то в таких случаях не следует приходить в отчаяние, а напротив, нужно еще более запастись бодростью и верой в лучшее будущее и в счастливое окончание войны, нужно взаимно поддерживать друг друга и воспрянуть духом, который передастся нашим близким, идущим проливать свою кровь на поле брани, и, в свою очередь, ободрит их и даст им уверенность, что в трудную годину испытания мы не изменим заветам отцов и постоим за свою Родину, не щадя своих сил и жизни до конца во славу государя императора и своей родной земли.
Кроме того, г. губернатор объявил, что перед тем как отправиться на собрание он получил телеграмму от г. министра внутренних дел о том, что по высочайшему повелению Вологодская губерния в числе прочих объявлена на положении чрезвычайной охраны[1]. Это положение дает губернаторам особую, чрезвычайную власть, власть главноначальствующего. Всем известно, насколько велики права, предоставляемые этой властью, но он твердо сознает, что на нее надо смотреть, как на средство к служению на пользу населения высочайше вверенной ему губернии. И он рад работать, но один работать не может, а потому и призывает всех к дружному, совместному труду и не падать духом, хотя бы случайно и изменились настоящие обстоятельства.
Затем выразил представителям города сердечные пожелания в грядущем нелегком труде на пользу родной Вологды.
Окончание речи было покрыто рукоплесканиями и криками «ура», после чего он оставил заседание думы...
Городской голова Н. Волков.
[Гласные:] Ф. Овечкин, А. Шустиков, А. Виноградов...[a]
ГАВО. Ф. 476. On. 1. Д. 577. Л. 416-417, 419. Подлинник. Машинопись.
[a] Всего 23 подписи.
№ 415
Из донесения канцелярии вологодского губернатора в губернское правление о положении военнопленных[1] гражданского ведомства в Вологодской губернии
12 ноября 1914 г.
С прибытием в г. Вологду первых же партий высланных германских и австрийских подданных было замечено недостаточно скромное и корректное поведение некоторых высланных: они появлялись толпами в публичных местах, посещали железнодорожный буфет, предпринимали прогулки за город; наблюдались также случаи приставания на улицах к женщинам; везде слышна была непринужденная немецкая речь. Все это в связи с газетными известиями о жестоком обращении немцев с русскими за границей не могло не вызвать вполне естественного раздражения среди местного населения, тем более что внезапное появление в небольшом городе этого пришлого враждебного нам элемента в количестве нескольких тысяч человек сразу же создало разные стеснения для местных обывателей и нарушило нормальное течение жизни.
Дабы, с одной стороны, подчинить высланных иностранных подданных известному режиму, отвечающему их положению военнопленных, и тем дать им почувствовать, что они не путешествующие для удовольствия иностранцы и должны вести себя во всем согласно своему положению, а с другой, – предотвратить возможные столкновения с местным населением, главноначальствующим 11 августа было издано обязательное постановление, которым военнопленным воспрещено посещать вокзал железной дороги, театры, концерты, кинематографы и публичные гулянья во время музыки, а также пивные и иные подобные заведения, где не продается горячая или холодная пища. Вместе с тем запрещено выходить за черту городской населенной местности, приближаться к железнодорожным путям ближе чем на 300 шагов, собираться в публичных местах группами более 3 человек и разговаривать в таких местах на немецком языке. Наконец, воспрещены выход из квартиры позже 9 час. вечера и проявление каких бы то ни было нескромностей в отношении к местному населению, в частности, к женщинам.
Опубликование такого постановления явилось тем сдерживающим началом, которое обеспечивало местной администрацией в этой области необходимый порядок и спокойствие. На первых порах, правда, были довольно частые случаи нарушения изданного постановления, но затем эти случаи стали быстро уменьшаться. С 13 августа по 10 ноября подвергнуты взысканиям по этому постановлению 202 человека. Из них в первый месяц после издания постановления, т. е. с 13 августа по 13 сентября, понесли наказание 126, во второй – 52 и в третий – 24 человека.
С течением времени опыт указал на крайнюю затруднительность для малочисленного состава местной полиции иметь постоянное фактическое наблюдение за высланными иностранцами, последствием чего было несколько случаев недозволенных отлучек их из занимаемых квартир и даже из мест водворения. Ввиду этого обстоятельства явилась необходимость в издании нового обязательного постановления, которым лица, сдающие квартиры иностранным подданным, обязаны иметь постоянное неослабное наблюдение за отлучками таких их квартирантов и в случае отсутствия их в период с 9 час. вечера до 6 час. утра тотчас же заявлять полиции. Такая же обязанность возложена и на каждого из иностранцев в случае недозволенных отлучек одного из живущих вместе с ним таких же иностранных подданных.
Вместе с тем, в целях облегчения регистрации военнопленных последние обязаны при желании переменить в месте водворения квартиру предварительно испрашивать на то разрешение полиции.
Так как постановление это издано лишь 8 ноября, то случаев применения его еще не было...
Требуя от высланных иностранцев безусловного подчинения установленным правилам и карая неопустительно всех нарушителей их, губернская власть вместе с тем считала своею непременною обязанностью заботиться и об ограждении личной безопасности военнопленных, памятуя лучшие традиции русского народа – его исконное великодушие к беззащитному врагу, сострадание к слабому и безоружному...
После разгрома в Москве манифестантами немецких магазинов, когда в Вологде распространились слухи о желании и здесь «поучить немцев», губернатором экстренно было поручено начальникам полиции (ближайшим – письменно, а более отдаленным – по телеграфу) принять самые энергичные действительные меры к безусловному недопущению каких-либо враждебных выступлений или насилия в отношении военнопленных.
Одновременно, ввиду полученных сведений о предполагавшейся манифестации учащихся духовной семинарии и других средних учебных заведений г. Вологды, которая, по слухам, в заключение должна была перейти в насильственные действия в отношении военнопленных, губернатор обратился к ректору семинарии с предложением об отвлечении семинаристов от участия в предположенной манифестации.
Благодаря этим и иным мероприятиям, за время свыше 3-месячного пребывания в Вологодской губернии военнопленных никаких более или менее серьезных недоразумений, а также столкновений между высланными иностранцами и местным населением не происходило, если не считать... происшествия 4 ноября в г. Вологде, когда новобранцы при встречах на улицах с военнопленными нанесли четырем германцам оскорбление действием, причем, однако, нарушенный порядок был немедленно восстановлен.
ГАВО. Ф. 18. On. 1. Д. 5426. Л. 81-82 об. Отпуск. Машинопись.
№ 416
Из донесения начальника ВГЖУ полковника А. Н. Соловьева товарищу министра внутренних дел о настроениях населения губернии
26 октября 1915 г.
Во исполнение телеграммы от 18 сего октября за № 976 доношу вашему превосходительству:
1). Настроение крестьян и рабочих Вологодской губернии в данное время спокойное и в большинстве патриотичное, в населении преобладает твердое желание довести войну до победы над врагом, поэтому, несмотря на громадные тяготы, связанные с мобилизацией, оно в сознании необходимости достойно переносить частые призывы, из коих только призыв ратников 2 разряда прошел несколько болезненно. Появившиеся против войны прокламации из Петрограда за подписью «Петербургский междурайонный комитет объединенных социал-демократов» и «Организационный комитет РСДРП» и агитация среди рабочих в Вологодских железнодорожных мастерских бывшими ссыльными Давнорович[1] и Виноградовой[2] успеха не имели... Весь интерес крестьян сосредоточен в настоящее время на известиях с фронта, а потому земельный вопрос временно потерял свою остроту. Немецких имений в губернии нет, к лицам немецкого происхождения население относится неприязненно, а к военнообязанным – местами враждебно...
Считаю долгом отметить, что это общее настроение к немцам не разделяют торговцы и люди, особенно женщины, эксплуатирующие их материальные средства. Военнопленных в губернии нет. К работам Государственной Думы крестьяне относятся безразлично, среди же интеллигенции и сознательных рабочих замечается поворот в сторону доверия к депутатам. Речи их, особенно представителей оппозиции, читаются с живым интересом, и видно глубокое огорчение и недовольство перерывом сессии. Население губернии в массе, кроме зырян, религиозно, склонности к рационалистическому сектантству не замечается. В этом направлении ввиду полученных сведений о появлении учения немецкого евангелизма под маркою необаптизма наблюдение усилено. Отношение к властям нормальное, и недоверие замечается лишь к лицам, носящим немецкие фамилии, которым приписываются и наши неудачи на фронте. В заботе правительства к увечным и семьям призванных население видит нормальное явление, заботу же к уменьшению дороговизны считает малодействительной, так как дороговизна прогрессирует ежедневно. Движение в пользу кооперативов и потребительных обществ сильно развивается и, несмотря на то, что значительная часть работников таковых призвана на военную службу, оставшиеся, особенно члены потребительных обществ, в сознании лежащей на них важной задачи – снабжения населения предметами первой необходимости и борьбы с частными торговцами – напрягают все усилия к интенсивной деятельности.
2). Настроение земских служащих, большинство из которых, особенно состоящих в статистических комитетах, принадлежит к левому направлению, спокойное, выжидательное и благоприятное войне. Среди врачебного персонала в борьбе с заразными болезнями нередко проявляются героические поступки.
3). Настроение педагогического персонала и учащихся патриотичное...
4). В губернии имеются кредитные товарищества, потребительные и кооперативные союзы, культурные, просветительные и сельскохозяйственное при губернском земстве общества. Союзы эти привлекают к себе внимание населения не только как рассадники культуры и материального благополучия, но и как учреждения, объединяющие разрозненные силы.
5). В губернии, только в г. Вологде, издаются 2 газеты, выходящие по 3 раза в неделю: «Вологодский листок» и «Эхо», последняя с социал-демократической окраской. Попытки постановки рабочей газеты и подпольной прессы нет.
6). Попыток со стороны городских самоуправлений губернии, за исключением Вологодской городской думы[3], выступать с политическими резолюциями не было...
К заботам правительства о беженцах и обеспечению жизненными продуктами население относится, как к должному.
7). Отношение населения к евреям и к расширению черты оседлости безразличное, а к евреям-беженцам – такое же, как и [к] христианам. Влияния евреев на левые элементы пока не усматривается, торговцам же и ремесленникам они являются конкурентами, за что обыватели должны быть им благодарны.
8). Революционных партий в губернии нет, есть только люди, исповедующие учение таковых. Попытки же их сорганизоваться до сих пор успеха не имели. Гнездом приверженцев учения социал-демократов является вологодское общество «Просвещение»[4]... ячейкой социалистов-революционеров – Вологодское сельскохозяйственное общество[5], деятельный член какового агроном Бессонов призван в войска в качестве ратника... Обществом этим был организован кооперативный съезд от 8 северных губерний, на который явились депутаты левого направления и зарегистрированные социалисты, вызвавшие своими выступлениями терпеливого представителя власти, вице-губернатора, на закрытие съезда... Легальными собраниями названных обществ агитаторы пользуются для насаждения своих верований. Туда же доставляются случайно полученные из Петрограда прокламации, не имевшие до сих пор распространения вне тесного кружка... Все лица, навлекающие на себя подозрение, зарегистрированы, за ними ведется наружное и внутреннее наблюдение, и о всех выступлениях их мною своевременно докладывается г. губернатору. Рабочие Вологодских железнодорожных мастерских к восприятию агитационных воззваний, за малым исключением, склонности не проявляют, говоря, что теперь не время заниматься политикой. Волнения между ними происходят только на почве вздорожания продуктов и недостаточной, по их мнению, расценки работ.
9). Заготовки на нужды армии производятся военно-промышленным комитетом при губернской земской управе, комитетами по заготовке обуви, Красным Крестом и дамскими комитетами, причем все
принятые ими на себя обязательства исполняются без заминок.
10). Городские и земские союзы проявляют свою деятельность в открытии лазаретов. Из союзов же политических, хотя крайне бесцветно, подает признаки жизни только «Союз русского народа»[6]...
К изложенному докладываю вашему превосходительству, что во всех слоях населения сложилось убеждение, что так как война приняла характер народной, то народ по окончании ее будет вправе требовать от правительства осуществления его вожделений, в настоящее же время ожидает исполнения пожеланий, выраженных московскими резолюциями, и занял выжидательную позицию, будучи поглощен заботами о хлебе насущном, так как, несмотря на принятые г. губернатором меры (открыта городская мясная лавка, начнет функционировать городской склад продуктов), дороговизна растет непомерно, иногда она ничем, кроме алчности торговцев, не вызвана, и цены на некоторые продукты стоят выше столичных. Среди бедноты, даже чиновной, особенно служащих в почтово-те-леграфных конторах, раздаются голоса, что лучше идти на преступление, чем видеть голодающую семью. Между последними распространился уже слух о том, что московским их товарищам выдали пособие, а потому они ждут проявления заботы и о них.
Полковник Соловьев.
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 5864. Л. 16-17 об. Заверенная копия. Машинопись.
№ 417
Список лазаретов г. Вологды[a]
Не позднее октября 1915 г.[6]
Всероссийского земского союза[1]:
1. При губернской земской больнице – Врач С. Ф. Горталов
2. При губернской земской богадельне, Московская ул. – Врач Снежко[2]
3. При колонии малолетних преступников, Самаринский сад[3], Желвунцовская ул. – Врач Пирожков
4. В здании присутственных мест лазарет № 4 – Губернский врачебный инспектор Линденберг
5. При мужской гимназии [лазарет] № 3 – Врач Проскуряков
6. При реальном училище [лазарет] № 2 – –
7. При первой Мариинской женской гимназии (патронат) – –
8. При Кувшиновской лечебнице – Врач выбыл Врач Родкевич[4]
9. В селе Турундаеве – –
10. В селе Прилуки – –
11. В д. Лукьянове[5] – –
[Общества] Красного Креста:
1. В помещении общины Красного Креста, Екатерининская Дворянская ул. – Врач Кадников[6]
2. При Пермяковском ремесленном училище, Большая Архангельская ул. – Врач Баженов[7]
Медицинский персонал первого лазарета Вологодской общины сестер милосердия. Во втором ряду I-и слева – главный врач общины С. Ф. Горталов, рядом с ним – попечительница общины И. И. Лопухина. 1910-е гг. Фото из фондов ВГИАХМЗ
3. При Вологодском железнодорожном техническом училище – –
4. При Александровском детском приюте, Пятницкая ул. – Доктор Левитский
5. При доме г. губернатора – –
Всероссийского городского союза[8]:
1. При винном складе (монополия) на Зеленом лугу – –
2. При страховом обществе, Афанасьевская ул. – –
3. При клубе приказчиков, Екатерининская Дворянская и угол Галкинской [ул.] – –
4. При духовной семинарии – –
В г. Вологде в железнодорожных казармах[9] военный 101-й сортировочный госпиталь – –
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 5871. Л. 3-3 об. Подлинник. Машинопись.
[a] Документ не подписан, находится в деле с перепиской по ведомству ВГЖУ о наблюдении за настроениями воинских нижних чинов, размещенных в лазаретах г. Вологды.
[6] Дата переезда лазарета Красного Креста из Александровского приюта, в котором он размещался на момент составления списка, в помещение духовного училища (Ф. 732. On. 1. Д. 70.
№ 418
Из донесения начальника ВГЖУ полковника А. Н. Соловьева начальнику контрразведывательного отделения при штабе Московского военного округа о производстве военной продукции на территории губернии
8 декабря 1915 г. Совершенно секретно
Сообщаю, что в Вологодской губернии на нужды войны работают следующие промышленные заведения и общественные учреждения:
– в г. Вологде: Главные железнодорожные мастерские [производят] принадлежности к артиллерийским снарядам[1]; механический и чугунолитейный завод Севастьянова[2] по заказу от Петроградского земско-городского областного комитета снабжения армии – орудийные и бомбометные снаряды; Вологодская губернская земская управа приготовляет холщевые мешки; кожевенные заводы Бурлова[3] и братьев Шелепиных[4] вырабатывают сапожный товар для армии; община Красного Креста – противогазные маски; Вологодская уездная земская управа закупает для нужд армии сено и овес; и частные сапожные мастерские заготовляют сапоги...[5]
Уважающий Вас А. Соловьев.
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 5864. Л. 48-48 об. Отпуск. Машинопись.
№ 419
Донесение временно исполняющего обязанности начальника Череповецкого отделения Московско-Архангельского жандармского полицейского управления железных дорог подполковника фон Баумгартена начальнику ВГЖУ полковнику А. Н. Соловьеву о забастовке рабочих Главных Вологодских железнодорожных мастерских
6 августа 1916 г. Секретно
2 сего августа рабочие деревообделочного цеха Главных Вологодских мастерских с утра прекратили работу, предъявив требование об увеличении процента заработка.
Около 9 час. утра того же числа прибыв в мастерские, я совместно с начальником мастерских инженером Сосновским уговорили рабочих стать на работу впредь до решения этого вопроса начальником дорог, так как последний в тот же день, т. е. 2 августа, должен был приехать в 4 час. из Петрограда в Вологду. Вслед за этим рабочие стали на работу.
4 сего августа рабочие этого цеха вновь прекратили работу, узнав от начальника мастерских, что просьба их отклонена. Прибыв в мастерские совместно с товарищем прокурора и судебным следователем по важнейшим делам, мы обратились к рабочим с увещеванием стать на работу, что некоторые из них и исполнили. А не пожелавшие из них работать в числе 41 человека были сейчас же представлены к увольнению, и по учинении с ними надлежащего расчета те, которые должны были отбывать воинскую повинность, будут немедленно отправлены в распоряжение воинского начальника для отправления в действующую армию.
Примкнувшие было к ним на той же почве рабочие малярного и обойного цехов немедленно приступили к работам.
Вр[еменно] исправляющий] должность] начальника отделения подполковник Баумгартен.
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 5864. Л. 236-236 об. Подлинник. Рукопись.
№ 420
Из донесения начальника ВГЖУ полковника А. Н. Соловьева директору Департамента полиции о настроениях населения Вологодской губернии
18 октября 1916 г. Секретно
Вследствие телеграммы от 13 сего октября за № 1356 доношу вашему превосходительству, что настроение населения Вологодской губернии по отношению к войне ввиду твердого сознания необходимости довести ее до победоносного конца в настоящее время бодрое и спокойное, хотя уже замечается некоторое утомление, выражающееся в ропоте отдельных лиц на призыв [в армию] последних работников, ратников старших возрастов, на ежедневно растущую дороговизну и в озлоблении против лиц, занимающих должности, освобождающие их от призыва в войска, и уклоняющихся под разными предлогами от наборов, и особенно искусных в этом деле евреев. Ропот на дороговизну переходит в ненависть к торговцам, беззастенчиво грабящим покупателей. Дороговизна городских товаров вызывает вздутие цен на сельские продукты, принося которые, крестьяне как бы в отместку городским купцам с дерзостью запрашивают неимоверные цены, а городской потребитель, жертва коммерческой вакханалии, пока бессильно опускает руки. Но терпение его небеспредельно, и уже раздаются голоса о необходимости обуздать аппетиты торговцев. Реквизиции зерновых продуктов, производящиеся, по мнению крестьян, неравномерно, не соответственно достатку в связи с недоборами в этом году, благодаря атмосферическим явлениям, хлеба, вызывают опасение за благополучное обсеменение полей предстоящей весной. Неурегулированность продовольственного вопроса, кажущаяся обывателю несправедливость в деле снабжения продуктами и пристрастность к купцам и землевладельцам... не могут укрепить нарождавшегося с началом войны доверия к начальству. Ввиду сказанного, бесцеремонной критики газет и частой смены представителей высшей власти население относится к правительству пессимистически, а к членам его, носящим немецкие фамилии, – прямо враждебно; к местным же исполнителям распоряжений центра ввиду их бессилия – равнодушно. Благодаря создавшемуся отношению населения к правительственной власти, оно видит выход из тупика только в деятельности общественных организаций и Государственной Думы, начала занятий которой и ждет с нетерпением... Революционных организаций в губернии нет, а отдельные лица крайних направлений, свивающие себе гнезда в обществе сельского хозяйства, кооперативах и железнодорожных мастерских, революционной деятельности не проявляют, но пропагандируют нормировку платы за труд и объявление всего сельскохозяйственного и промышленного производства собственностью государства. К изложенному долгом считаю доложить, что приезжающие с фронта воинские чины и частные лица распускают слух о том, что его высочество бывший Верховный Главнокомандующий1 будто бы обещал солдатам прирезку земли и что войска не довольны правительством, а потому по окончании войны с врагом начнут войну с тылом... Вопросы земельный и продовольственный настолько близки обывателю, что всякая сплетня на этот счет ловится на лету, и идея революции обсуждается как нечто неизбежное, если не будут приняты экстренные меры к устранению продовольственного кризиса.
Полковник Соловьев.
ГАВО. Ф. 108. On. 1. Д. 5864. Л. 272-272 об. Отпуск. Машинопись.
