|
Этнография, фольклор и письменность Русского Севера
|
|
(Вологда)
В основу статьи положены материалы, собранные известным российским фольклористом из Петрограда М. Б. Едемским во время очередной его экспедиции в Тотемский уезд Вологодской губернии в 1924 году 1. Михаил Борисович Едемский — добросовестный, разносторонний, профессиональный собиратель. Его «Черновые записи для народного календаря» и незаконченная статья на эту тему, будь они доработаны, продолжили бы начатую им в 1903–1913 годах серию публикаций, посвященных традиционной культуре Кокшеньги — родины собирателя 2. Главным источником календарных сведений для Михаила Борисовича послужили беседы с земляками — крестьянами Спасской волости: Владимиром Петровичем Кузьминым, Александром Владимировичем Едемским, Осипом Александровичем Боскаревым, Михаилом Михайловичем Нагишевым. Поскольку он планировал продолжить работу, то на этом этапе ограничил свою задачу сбором материалов и составлением календарного справочника локального типа, которым руководствуется крестьянин-земледелец, определяя сроки полевых работ: начало пахоты, сева, сбора урожая 3. Исследователь использовал методику синхронного описания, удовлетворяясь теми сведениями и разъяснениями, которые сообщали ему информанты. Весь круг крестьянской жизни — труд, быт, праздники — фольклорист рассматривал как единый цикл, имеющий стабильную календарную приуроченность, в котором все звенья взаимосвязаны. Он называл этот порядок «обрядом». Поэтому не случайно в его полевом дневнике описаны не только календарные обряды и приметы, связанные с сельскохозяйственными работами, но и отдельные приметы, и обрядовые фрагменты узкосемейного и бытового типа. В 30-х годах XX века Кокшеньга, по информации М. Б. Едемского, жила еще по патриархальным законам. Грамотных людей среди молодежи и подростков встречалось мало, «дети школьного возраста почти сплошь неграмотны». Кокшеньгский крестьянин связывал элементарные умения читать с практическими забота ми: иметь «сведения о состоянии погоды, способах ее угадывания или предсказания». «Поучить бы парня-то, хоть в святцах мараковау бы хоть [знать бы], ковда мисяц родитсё, ковда ущербнёт <…>, праздники в числах на весь год рассчитать, <…> особенно начало и конец Великого промежговенья от Рождества до Масленницы», — высказывал свое желание собирателю М. М. Нагишев. Большой популярностью в Кокшеньге пользовались, как отмечал М. Б. Едемский, знахари, колдуны, «книжные люди». Если к последним относились с уважением, то колдунов и знахарей боялись: «Много есть приговоров, много есть отворотов, порчи на людей и на скот. И многие очень и очень убеждены в силе этих наговоров и говорят, что есть и теперь такие люди, как вот, например такая-то испортила одного парня, что стал плохо жить, или вот такой-то наделал что-то по насердию над коровой» 4. Следует отметить, что информанты М. Б. Едемского в своем восприятии мира непохожи друг на друга. Крестьянин Владимир Петрович Кузьмин (возраст — семьдесят один год) говорил с гордостью, что «учился самоуком», в своей личной библиотеке имел «Календарь Брюса» 1801 года, и все календарные прогнозы строил «по планетам». Исследователь приводит его «наблюдения» и «толкования». На 1922 год погоду «по Кузьмину» определял «Марс с первого января» и на весь год. Приведем несколько примеров «наблюдений» и «толкований» В. П. Кузьмина: «Январь. И далее следуют сведения о погоде без указания на день недели: «“Наблюдение”: “Облачно. Ветер передувал дорогу. Ночью маленько снешку”. “Толкование”: “Октябрь теплый, холоду не должно быть, с небольшой мокротой”. Крестьянин Осип Александрович Боскарев отдавал предпочтение святцам, приурочивая многолетние наблюдения, отражающие коллективный опыт, к дням памяти святых: «Егорий с водой — Никола с травой», «Евдокия лето установляет», «В Крещение станем поутру и смотрим, какая погода. Если ясная, то летом будет жар. Не будет овощи (грибов, ягод), обилья худые. Ковда дак с иконами пойдут на воду — иней и снежки — мы говорим: “Слава Богу, год будет хорош! Обилье родитсё, и овощ будет всякой”». С полным доверием относились крестьяне к суеверным календарным приметам. Святая Фекла получила прозвище «заревница», от зарева осенних огней. На Феклу начинали молотить в натопленных овинах хлеб, в этот день часто бывали пожары. Информант Осип Александрович Боскарев предсказывал: «Ежели ясный день бывает в этом году, пожаров будет много. Ежели день серой, мы говорим: “Слава Богу, пожаров в этом году будет мало”» 7. Содержательная и интересная календарная информация на весь год исследователем была получена от крестьянина деревни Подгорной Михаила Михайловича Нагишева. Он привлек М. Б. Едемского своей незаурядностью и открытостью. Судя по дневнику, беседы с ним продолжались с 23 по 29 августа 1924 года. Информант считал себя человеком бывалым, и, несомненно, был в деревне уважаемым, «книжным человеком». Судя по документам, Михаил Михайлович фольклористу говорил: «Я бывау в Петрограде на чугунно-литейном заводе один год. Поляки там были. Я от их научиусё кой-каим штуцькам (фокусам) по оракулу»; «Гадаю в бобы: ще надо — все розгадаю. От странников научиусё. На ночлег приставали». Михаил Михайлович столичного исследователя называл доверительно, по-свойски, «паря», он проникся доверием и уважением к ученому-земляку и разрешил переписать календарь погодных наблюдений, который вел с 1901 года 8. Кроме того, информант сообщил М. Б. Едемскому более пятидесяти календарных примет: «Календарь погоду повторяет, так говорят некоторые, а мои наблюдения говорят, что погода меняется в семи годах, не по порядку, а как совпадет. <…> Я все примецяю, у меня дак все выходит [предсказания] подходяще». В календаре-справочнике кокшаров удивительно переплетаются реалистические наблюдения над поведением животных, птиц, умение предсказывать по их поведению смену погоды, предугадывать удобное время для пахоты, сева, уборки урожая с совершенно фантастическими приметами, суеверными предсказаниями. У крестьян Спасской волости не вызывало сомнения, если: «пчела полетела весной — отзимка не будет» (17 апреля / 30 апреля); «если на Орину наклюнулись огурцы, то сажать их надо на Николу («Плюют Николе под бороду» — М. В.)» (5 мая / 18 мая и 9 мая / 22 мая соответственно); нельзя было задерживаться с севом: «После Вита<лия> плохое бывает жито» (15 мая / 28 мая). В то же время разумный Михаил Михайлович Нагишев советовал: прежде чем ехать сеять, нужно поймать жука-навозника, по нему определить, каким будет сев: «Если у него под первыми ножками детки — первый сев будет лучше, под задними — поздний. Под средними — средний» 9. Трудности обработки земли, частые в северных климатических условиях перепады погоды, неурожай, определили особый характер контактов кокшаров с природой, со сверхъестественными существами и святыми, а также с локальными традициями. В крестьянском сознании совмещали как бы две плоскости бытия: мир реальный и мир ирреальный, в котором и святые, и демонические существа принимали участие в жизни земледельца. Рудименты мифологического мышления достаточно отчетливо проявляются в календарных обрядах коллективного типа, в которых принимали участие все жители деревни. В 1924 году они сохранились или в редуцированном виде, или в нарративах, воспоминаниях об обряде. Один из них был приурочен ко дню сева, который в Кокшеньге совпадал с днем памяти святого Козь(сь)мы (18 апреля / 1 мая). День памяти святых-двойников отмечается по святцам поздней осенью (1 ноября / 14 ноября). В деревне Подгорной в канун или в день сева устраивалась коллективная трапеза, на которую приглашались святые помощники Кузьма и Демьян: «На Кузьму-Демьяна кашу варят. Поидем сиять, дежени намисят»; «Кузьма-Демьян, пособите посиять. Идити каши хлебать (или соломату, или дежени)». Присоединение в день сева к Козьме его двойника — локальная традиция. Ритуальная трапеза в данной ситуации носит дарственный характер. Приглашение «кашу хлебать» — эквивалент дарообмена: «мы — тебе — ты — нам», символическое выражение состоявшегося контакта между дарителями-крестьянами и одариваемыми-святыми. С неменьшим почтением, к которому примешивается боязнь, относились кокшары к демоническому персонажу — Овиннику, именины которого отмечали в день памяти Дмитрия Солунского (26 октября / 8 ноября). Овинник — хранитель овина, в котором сушат и молотят снопы. Когда разжигали огонь, возникали частые пожары, вина за которые возлагалась на Овинника. Отношение к нему двойственное: почитание и страх, что находит отражение в обряде. Овиннику приносили в дар пироги и жертву: кровью петуха кропили углы овина. Но в 1924 году жертвоприношение в Кокшеньге сохранилось в рудиментарной форме немотивированного действия — при входе в овин кукарекали и оставляли пироги, не разделяя трапезу с Овинником. Информант говорил: «Обыкновенно с пирогами ходят подрастишки». Переход обрядов взрослых в детскую аудиторию — явление, характерное не только для Кокшеньги, свидетельствующее о разрушении связей и обязательств между субъектом и объектом обряда, забвение хозяйственных мотивов, ради которых эти связи поддерживались. «В Димитров день Овин — именинник. Пекут пироги и ходит человек (двое) на овин, и молят здоровье [Овиннику]. В этот день мало уже молотят. У меня робятишка ходют, дак що киукурикуют: “Доброго здоровья Овиннику! Кикурика, Овинна матушка! Сто лет стоять да богату быть”» 10. Описанный М. Б. Едемским обряд, при котором дар-жертва — материальный предмет — заменяется словом, кукареканием, интересен сохранностью архитипической модели, при которой слово отождествляется с представлением, а представление — с предметом. В приведенном описании кукарекание заменяет реальный предмет — петуха, что равнозначно обряду жертвоприношения Овиннику. В обрядовый календарный комплекс входят также сезонные обряды скотоводческого типа: «[На] Фролы-Лавры — лошадиной праздник (18 августа — М. В.) приезжают в Ракуле. Молебны служат. Кропят водой [коней]. На лошадях в этот день не работают, если обещанные кони. У кого не обещанные — робят». В этом нарративе от полного содержания обряда, сохранилось лишь два фрагмента: конский молебен, кропление коней святой водой, и запрет работать на обетных конях. Обряд, проводимый в день Флора и Лавра (18 августа / 31 августа), имеет устойчивую традицию. В полном виде, позволяющем понять его смысл, он был записан А. А. Шустиковым 11. Судя по публикации исследователя, коней пропускали через «теснину» (ворота), что можно интерпретировать как акт рождения, священник кропил коня святой водой, хозяин обмывал коню голову и уши — имитация обряда крещения новорожденного. Вода символизировала очищение и защиту. Заключительный этап обрядовых действий — конь обретает новый статус, как бы вновь рождается, начинаются состязания, скачки, демонстрация возможностей коня и седока. Обряд соотносился с инициацией, актом повторного рождения, языческим по своей основе, но в нем явно просматривались и христианские мотивы. Синкретическая структура обряда, объединение языческих и христианских мотивов, подтверждала идею тождества коня и человека, их принадлежность к одному природному и крестьянскому миру. Исследователь-фольклорист М. Б. Едемский записал еще несколько обрядов узкосемейного типа, связанных со скотом, с заботой о его сохранении, оберегом от падежа. В Великий Четверг домашний скот обильно кормили, пекли ритуальные караваи, два из которых скармливали коням и коровам, а два оставшихся съедали хозяева. Чтобы увеличилось поголовье скота, в Великий Четверг ходили на муравьище, приносили муравьев в сарай и произносили заговор: «Цярь муравей, цяриця муравьиця, об чем тибя прощусь и поклонюсь. Как у тибя муравьишки ведутся на муравьищнике, дак так бы у меня велась скотинка в доме (повторяется три раза — М. В.)». К этому же дню был приурочен и узкосемейный обряд бытового характера. Накануне, в среду, девицы-невесты закапывают в муравейник борушку, в Великий Четверг ее приносят в дом и произносят заговор-просьбу: «Как на етом муравьищики мурашики сповзаются со всех четырех сторон и никто не может их задержать <…>, так бы ко мне ехали жонихи со всех сторон и никто их не мог бы задержать, не пешие, не конные, не вершные» 12. В основе этих обрядовых действий лежали следы контактной магии и магии подобия. В них слово и действие дополняли друг друга. Столичный исследователь записал также несколько вариантов узкосемейных обрядов, связанных с символикой печи и печной трубы. Суть всех вариантов сводилась к следующему… Хозяйка или хозяин залезали на крышу и спрашивали в трубу, перечисляя по степени значимости весь скот, а далее называли по именам: дома ли кони, коровы, овцы, свиньи и так далее. Снизу отвечали: «Все дома». Приобщение животных к миру человека говорило об органической связи, о тождестве природного и культурного в сознании крестьянина-земледельца. Как уже выше отмечалось, в 30-х годах XX века в мировоззрении крестьянина-кокшара совмещались две плоскости бытия: мир людей и мир трансцендентный. Демонические существа и святые пересекали границы этого мира, вмешивались в земные дела людей, участвуя в них на равных правах, помогали или вредили. Они воспринимались кокшарами как современники. От М. М. Нагишева Михаил Борисович записал цикл рассказов, которые можно назвать календарными легендами, поскольку они связаны с определенными сезон ными датами и несут календарную информацию. Это три сюжета: о Николе Милостивом, Алексее Божием Человеке, Изосиме и Савватии. Следует отметить, что они связаны повторяющиеся мотивом Пути. Святые путешествуют по Кокшеньге. Информант М. М. Нагишев словом «говорят» подчеркивает, что это происходит сейчас: «Никола Милостивой [к] Семичаеськой поплывет <…> И Олексей-от, Б[ожий] Ч[еловек], на плите приплываў в Верховажье, дак его отпехнули. Вот он и сказаў: “Ну, живите, гов[орит], не серо, не бело!”. Так и живут. Не могут хорошо совсем зажить <…> Изосимы-те Саватии шли откуль-то, нес иконку. Остановились в Долговицах, где монастырь-то, да в Степанихе. В Степанихе пиво варят каждой год (27 сентября / 10 октября — М. В.). В Ростове, в Усацихе тоже» 13. Рассказы о путешествии святых по Кокшеньге напоминали древнерусские хождения — «путники», в которых отмечался маршрут святого паломника, этнографические факты, впечатления от увиденного. Рассказы о хождении святых по земле, их участии в делах людей широко известны в фольклорной традиции: хождение по миру Иисуса с двенадцатью апостолами, Касьяна и Миколы, Ильи и Миколы, Егория Храброго и так далее 14. Кокшеньгские легендарные сюжеты интересны включенностью в календарь с функцией предписаний. В год Касьяна Немилостивого не стоило начинать ничего важного, не стоило «отпехивать» приплывающего к Семичаевской Николу, как это сделали в легенде верховажане, «отпехнув» Алексея — Человека Божиего. Здесь определенно просматривается запрет, который нельзя было нарушать, поскольку в противном случае людям грозила беда. В обрядовой жизни кокшаров в честь Зосимы и Савватия проводились пивные праздники, которые обычно совмещались с престольными празднованиями. В них отчетливо проявлялись дохристианские традиции общественной трапезы — братчины, приуроченной к завершению уборки урожая. Если судить по описаниям обряда соседнего Кадниковского уезда, братчины уже в конце XIX века превратились в складчины, посвященные почитаемому святому. Единый день, как для престольных, так и пивных праздников, отсутствовал. Они проводились в разные сроки: 18 августа — в день Флора и Лавра, 20 июля — в день Ильи Пророка, 1 октября — в день Покрова Пресвятой Богородицы. На пивных праздниках приготовлялось в больших количествах «мирское пиво», готовилась коллективная еда, которая съедалась «всеми крещеными» на улице. В Кокшеньге пивной праздник проводился в день памяти святого Савватия (27 сентября / 10 октября). Однако М. Б. Едемский не записал порядок его проведения. Закончились полевые работы, собран урожай, крестьянин может отдохнуть. Праздник носил не столько ритуальный, сколько бытовой характер [*] [* Следует заметить, что святые Зосима и Савватий, как Козьми и Демьян, Борис и Глеб, в Кокшеньге выступали парами.]. Описываемый сюжет интерес двумя моментами: во-первых, переход агиографического сюжета в этнографическую реальность, и, во-вторых, образ рассказчика. Информант М. М. Нагишев пересказывал легенду о Зосиме и Савватии с некоторой завистью: «В Степанихе и Долговицах святые иконку оставили, а вот до Подгорной не дошли». Стоит обратить внимание на крестьянское замечание, которое М. Б. Едемский заключил в скобки как не имеющее прямого отношения к сюжету о Зосиме и Савватии: «У нас (то есть в Подгорной — М. В.) эта есть бы тоже Святая кось[ть] на кладбище-то, скорочи выйдет, дожидаимсё тоже». По-видимому, М. М. Нагишев передавал бытующую в Подгорной местную легенду об ожидании явления святых мощей и о возможном престольном празднике в честь святого, чьи мощи объявятся 15. Прямого отношения к календарю эта легенда не имеет, но она характеризует информанта. Начало или середина мая, по крестьянскому календарю, это начало сева: «Борис и Глеб сеют хлеб». С этим днем у М. М. Нагишева связана еще одна легенда, имевшая косвенное отношение к календарному циклу — это легенда о жертвенном олене, широко распространенная в Вологодской губернии: «На Ракуле олень прибегал в жертву второго мая. Празенество было. И приходили из лесу олени. Станут к церкве, его зарежут и едят, варят враз [в] котле, угощают приходящих всех. Один раз поп отслужил [в] Ракуле обыкновенно (нетрезвый), олень змверкнаў и убежаў. С тех пор не прибегау. Тут и пенек был. Олень придет, станет у пенька и грызет ево. Пенек-от и топерь грызут, у ково зубы болят <…>. Была зяблуха кожный год. Явилась икона Тихона и Варнавы. И на [этом] мисте стали служить молебны. Зяблухи не бывало с тех пор» 16. Вариантами легенд о жертвенном олене, вероятнее всего, выступают остатки языческих охотничьих обрядов аборигенов финно-угорского происхождения 17. Обряды коллективного поедания жертвенного животного Ю. И. Семенов называл «зоофагическими праздниками» и указывал, что в своей исходной форме они являлись тотемическими, но их можно было поставить в генетическую связь с культом умирающего и воскресающего бога, то есть с календарными обрядами 18. Согласно концепции Ю. И. Семенова, это «охотничья параллель земледельческого мифа» 19, стремление воздействовать на возрождение как животного, так и растительного мира. В Кокшеньге этот обряд, отраженный в пересказе М. М. Нагишева, сохранил лишь один фрагмент — коллективную трапезу — обрядовое действие, характерное для земледельцев. Обычно данный обряд связывался с пивным праздником, но в Кокшеньге он или не сохранился, или информант просто о нем не упоминает. В фольклорном тексте дана расшифровка архаического обряда с позиции человека XX века. Обряд можно рассматривать и как аграрный. На место оленя и зяблухи встали святые Тихон (16 июля / 29 июля) и Варнава (11 июля / 24 июля), дни памяти которых были приурочены к летним сезонным работам. Место животных в календаре кокшаров заняли святые. Чудесное явление икон на месте коллективных трапез, проведение церковных служб, позволяют предположить, что легенда отражает процесс христианизации края, процесс смены языческого обряда христианским, который становится локальной календарной традицией Кокшеньги. Помимо сезонных обрядов коллективного типа, М. Б. Едемский записал от М. М. Нагишева его индивидуальный сезонный календарь-справочник, в котором дни церковного календаря, отмеченные памятью святых, становятся хрононимами. Имя святого теряет агиографическую семантику, обретая функцию «вторичного символа» в новом культурном контексте. «При этом, как правило, — отмечает Н. И. Толстой, — семантическая связь реалии с первичным обрядовым текстом хорошо осознается, и именно она сообщает вторичным ритуалам особую сакральность и магическую силу» 20. Приведем в качестве примера несколько выписок: «Евдокия лето установляет» (1 марта / 14 марта); «Конон-грядобой» предупреждает: нельзя кидать в печь каменья, «Иначе будет грядоба (то есть летом град может побить посевы — М. В.)» (5 марта / 18 марта); «Родион-ледолом» определяет начало сева: «Ставь соху и паши под овес» (8 апреля / 21 апреля); «После Вита[лия] плохое бывает жито (поздно посеешь — не вызреет хлеб — М. В.)» (15 апреля / 28 апреля); на «Иова-горосца» надо сеять горох (6 мая / 19 мая); на «Ивана-пшеничника»— жито и лен (8 мая / 21 мая) и так далее. Приметы-предписания соответствовали природным ритмам и определяли хозяйственные ритмы земледельца, стереотипы его практической деятельности. Но адаптация крестьянина-земледельца к космическим ритмам определяется не только его ориентацией на церковный календарь, но и личными наблюдениями над погодой, поведением животных, птиц: «Лебеди пролетели — снег на крылушках пронесли. Через пять суток снег будет»; «Свинья к морозу забирается в солому и визжит». По приметам, на «Еремея-запрягальника» (1 мая / 14 мая) необходимо было начинать пахать. Но крестьянин ориентировался еще и на природные приметы… «Если поидешь сиять, чайки заревят — снегу еще нанесет, отзимок может быть, или так, холодно будет» — поэтому нужно на время воздержаться от полевых работ. Календарные предписания могли и не соответствовать природным циклам. На «Родиона-ледолома» можно пахать, но следует учитывать, «сколько нидилей отстоит вода подо льдом: 20, 21, 22 и 23 или 24 недили». Если лед в эти сроки не прошел, будет поздняя весна — «повреждения хлебу». Помимо примет реальных, основанных на знании человеком природы, проверенных не одним поколением, достоверных, существовало в Кокшеньге огромное количество примет по аналогии, по модели «если — то»: «Если на Cретенье звездисто, много будет ягод»; «Если в Крещение иней и снежки — обильё родитсё, и овощ будет всякой»; «Ежели в Крещение снег — урожай на грибы» и так далее. Параллелизм символического мышления находил выражение в синтаксических параллелизмах. Можно привести большое количество примеров, основанных на сближении понятий по модели «много — много» (принцип паранонимической аттракции): «Ежели под желобом сосульки нависли доуги — хлеба будут доуги (и льны)»; «Много снегу — много хлеба» и так далее. В календаре-справочнике Кокшеньги преобладают в основном приметы-предписания, содержащие рекомендации и предупреждения (запреты). Все они связаны в основном с узловыми точками года — зимой и весной — временем, когда крестьянин-земледелец закладывает основу своего материального благополучия. Публикация подготовлена при финансовой поддержке ПРИМЕЧАНИЯ * При написании статьи в концептуальном отношении использовались следующие научные публикации: Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI—XIX веков: Очерки по истории народных верований. — М., 1957; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники: Опыт историко-этнографического исследования. — Л., 1963; Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов, (XIX — начало XX вв.). — М., 1979; Календарные обычаи и обряды в странах Европы конца XIX — начала XX века. — М., 1973—1983; Круглый год: Русский земледельческий календарь / Сост., вступ. ст. и примеч. А. Ф. Некрыловой. — М., 1991; Калининский И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси. — М., 1997; Толстая С. М. Календарь народный // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5-ти т. — М., 1999. 1 Российский государственный архив литературы и искусства (далее — РГАЛИ). Ф. 573. Оп. 1. Д. 99, 101. Архив Государственного литературного музея (далее — АГЛМ). ФА. Инв. 1. Д. 38, 43. 2 Едемский М. Б. Говор жителей Кокшеньги // Живая Старина. — 1905. — Вып. 1–2. — С. 102–106; Едемский М. Б. Из кокшеньгских преданий // Живая Старина. — 1908. — Вып. 1. — С. 75–83. — Вып. 2. — С. 211–218; Едемский М. Б. Вечерованье, городки и песни в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая Старина. — 1905. — Вып. 3–4. — С. 492–512; Едемский М. Б. Загадки в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая Старина. — 1906. — Вып. 1. — С. 2–68; Едемский М. Б. Прозвища в Кокшеньге // Живая Старина. — 1907. — Вып. 1. — Отд. V. — С. 2; Едемский М. Б. Свадьба в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая Старина. — 1910. — Вып. 1–2. — С. 1–48. — Вып. 3. — С. 49–96. — Вып. 4. — С. 97–113; Едемский М. Б. Семнадцать сказок, записанных в Тотемском уезде Вологодской губернии // Живая Старина. — 1912. — Вып. 2–4. — С. 212–258. 3 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 2. 4 АГЛМ. Ф. А. Инв. 1. Д. 38. Сведения записаны от крестьянина деревни Подгорная Спасской волости М. М. Золотцева. 5 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 99, Л. 22–23. 6 Там же. 7 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 99. Л. 16 об. 8 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101, Л. 41–44. 9 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101. Л. 42. 10 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101. Л. 42 об. 11 Шустиков А. А. Тавреньга Вельского уезда: Этнографический очерк // Живая Старина. — 1895. — Вып. 2—4. — С. 171–191, 359–375. 12 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 99. Л. 18. Сведения записаны от крестьянина Спасской волости А. В. Едемского. 13 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101. Л. 44. 14 Народные русские легенды. — Т. 1: Легенды / Собр. А. Н. Афанасьевым. — Казань, 1914. — № 9–12. 15 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101. Л. 46 об. 16 РГАЛИ. Ф. 573. Оп. 1. Д. 101. Л. 41 об. 17 Шустиков А. А. По деревням Олонецкого края: Поездка в Каргопольский уезд // Известия Вологодского общества изучения Северного края. — Вып. 2. — Вологда, 1915. — С. 101–102; Шереметьев П. Зимняя поездка в Белозерский край 1900–1901 г. — М., 1902. — С. 136–137; Песни и сказки Белозерского края, записанные Б. и Ю. Соколовыми. — М., 1915. — С. XI–XII; Шаповалова Г. Г. Севернорусская легенда об олене // Фольклор и этнография Русского Севера. — Л., 1973. — С. 209–223. 18 Семенов Ю. И. Как возникло человечество. — М., 1966. — С. 671–672; Фрезер Д. Золотая ветвь: Исследования магии и религии. — М., 1980. — С. 253–254, 300–303, 308–311, 363–373. 19 Мифологический словарь. — М., 1991. — С. 671. 20 Толстой Н. И. Вторичная функция обрядового символа // Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. — М., 1995. — С. 168–169. |
|
М. А. Вавилова. Народный календарь Кокшеньги (по материалам полевого дневника М. Б. Едемского) // Русская культура нового столетия: Проблемы изучения, сохранения и использования историко-культурного наследия / Гл. ред. Г. В. Судаков. Сост. С. А. Тихомиров. — Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 536-545. |