1982 год. Дома
Фото В. К. Голубовского

1980-1989

      1980 — Присуждена премия Ленинского комсомола за вокально-симфоническую поэму «Военные письма», вокально-инструментальный цикл «Земля» и песню «Два брата».
      1981 — Телефильм «Композитор Валерий Гаврилин».
      Первые авторские концерты в Малом зале филармонии и в Большом концертном зале «Октябрьский».
      1981-1982 — Хоровая симфония-действо «Перезвоны» (по прочтении В. Шукшина), слова В. Гаврилина, народные и А. Шульгиной.
      1982 — Фильм-балет «Анюта».
      Первый авторский концерт в Большом зале филармонии в Ленинграде и в Большом зале консерватории в Москве.
      1983 — Родилась внучка.
      1984—Телевизионный балет «Дом у дороги» (по А. Т. Твардовскому).
      1985 — Присвоено звание народного артиста РСФСР и присуждена Государственная премия СССР за «Перезвоны».
      1986 — Балет «Подпоручик Ромашов» в Театре  современного балета Б. Эйфмана (по повести А. И. Куприна), музыка из произведений В. Гаврилина.
      Премьера балета «Анюта» в Неаполе, в театре «Сан-Карло».
      Премьера балета «Анюта» в Большом театре.
      1988 — Телефильм «Пишу свою музыку», ЦТ. Телефильм «Жила-была мечта...», Лентелефильм. Первый инфаркт.
      1989—Телевизионный балет «Женитьба Бальзаминова» (по А. Н. Островскому).


      14 июль, 1980 г. Вологда — Кириллов.
      Природа без человека, как человек без характера — одно тело.


      В окопах материнских морщин захоронены наши уходящие годы.

      Попало ядро Марусе в бедро —
      Льет кровь из бедра
      Как дождь из ведра.


      Путешествуя (для свидания с матерью) по тюремным лагерям Вологодчины, много любопытного увидел я, в особенности из жизни так называемых блатных. Запомнился мне, в частности, сигнал, каким обменивались «блатной» и «блатнячка», желающие совокупления. 30 лет спустя я снова увидел его, сразу узнал и удивился. В балете («Анна Каренина») в Большом театре этим сигналом обменялись Вронский и Анна в первое свое знакомство. Жест выразительный, возбуждающий, дурно пахнущий. После него окружающие удалялись, оставляя пару в одиночестве. Это в блатном царстве. Из театра же никто не уходил.

      1980 г.


      Сказочный Черни. Блистают загадочной, цирковой силой гаммы, кипят арпеджии. Я плачу от радости.


      Деятели искусства из тех, кто помельче, барахтаются в болоте, держась каждый за спасительную соломинку. О помощи ближнему не может быть и речи, люди с соломинкой сами едва спаслись.

      Май, 1981 г.


      Я мечтаю услышать настоящего «Орфея». К «золотым» я равнодушен.


      Великое возможно уничтожить только ничтожным.


      Корова с золотыми зубами.


      Тело, которому ты служишь.


      Настоящий художник в своем народе выступает от имени всего человечества, и во всем человечестве — от имени своего народа.


      Убежденность отдельных групп народа меня мало волнует. Их убеждения могут быть самыми дикими. М. Кольцов описывает один из случаев такой убежденности — уфимская милиция была убеждена, что в печени выводятся вши.


      Дать анализ творчества простого, заурядного человека в течение одного, хотя бы заурядного часа его жизни, показать, как он до предела заполнен гранулами творчества — актерство, воображение, выдумка, мимика, жест, ритм!, музыкальные моменты и т.д.
      В отличие от искусства — существование творчества, так сказать, в диффузном виде.
      Роскошь искусства и сдержанность творчества. Миллионы людей по чисто техническим причинам (усталость, отсутствие времени и т. д.) обходятся самым необходимым.
      Пища хороша и с алюминиевой ложки — не обязательно ей быть золотой. Это ничего не дает.
      Развитие искусства в параллели с развитием жизни — сложнее, но отнюдь не богаче, со своими издержками и угнетенностью (с гнетом). Стандартизация. Бюрократизм (есть записи).
      О невозможности для искусства охватить массовое творчество. Оно всегда неизмеримо богаче (больше связей) и всегда впереди. Записанное — всего лишь только записанное. Незаписанного остается жить больше. Напрасно фанатики бумаги утверждают, что незаписанное — исчезает. Оно живет, воздает новое и умирает, делаясь удобрением. Именно так живет наиболее нужное — ненужное живет вечно.
      Памятник в известной мере для того, чтобы легче забыть.


      Столь негодяев среди самих творцов прекрасного (разврат, брошенные дети, предательство, карьеризм и т. д., любовь к славе и т. д).
      Все вопреки Христу, по законам борьбы. Вместе с «Интернационалом» выросла «Жиовенецца»1 (1 «Жиовенецца» — песня, ставшая гимном итальянских фашистов). Вагнера вертели и левые, и правые.


      Нет, человека воспитывает только человек, а музыка — лишь символ, закрепленный за его деятельностью.


      Разница между звукозаписью и живым звучанием такая же, как между картой материка и самим материком.


      Думаю, что самое главное в музыке — общение между слушателем и исполнителем, поле между ними. Когда оно есть, в зале возникает эффект братства людей. Это самая прекрасная задача, которую решает искусство.


      Радио и телевидение, систематически лишая людей ощущения живого, в известной мере содействуют ожесточению нравов.
      Вообще деятельность этих учреждений в области музыки очень напоминает массаж по телефону, или нечто в этом роде.


      Инструменты будут приходить и уходить, стареть и отмирать. Но никогда не исчезнет человеческий голос, никогда не родится нормальный человек без голоса, и никогда не постареет этот инструмент. Он будет жить, пока будут живы люди на земле. И они будут петь. Хрюкать не будут. Невозможно представить, как бы передавалась музыка из поколения в поколение, если бы люди не имели каждую минуту наготове этот волшебный инструмент, сравнением с которым измеряют красоту инструментов рукотворных.


      Певица с выпученным голосом.


      Музыковеды — как вьюнки: чтобы возвыситься (подняться), им нужно уцепиться за что-то высокое.


      Наша задача, говорят, задеть новую струну в душе у человека. А что будет со старыми? Кому играть на них? Почему они должны ржаветь и лопаться, почему их тон должен быть заброшен человечеством? Не слишком ли это расточительно? Одна струна, даже хоть и новая, не большое богатство. Такой путь в искусстве напоминает хождение на одной ноге.


      Часто вместо струн душевных композиторы используют какую-то бросовую проволоку.


      Образная и театральная музыка отнюдь не одно и то же. Тогда как первая — законченный в себе образ, вторая должна оставить место для дополнительных образных сфер — живописи, света, мимики, сценического движения, пластики, вещественного оформления и т. д. Только вкупе с ними театральный образ будет законченным в себе, полновесным. Музыка, завершенная как образ, попадая в театр, создает неимоверные трудности для постановки, и успех ее в театре обратно пропорционален качеству. Так, в частности, происходит в театре с музыкой С. Прокофьева. Не случайно гениальный X. Глюк говорил: «Когда я пишу оперу, я забываю, что я музыкант». А другой, до сих пор непревзойденный гений, Д. Верди говорил: «Опера — это опера, а симфония — это симфония». Лучшее доказательство его слов — оперы М. Мусоргского, который пошел по пути синтеза так далеко, что начисто отказался от цеховой техники, от бюрократических приемов сочинения. Вся эта музыка нацелена, готова к слиянию со сценой, с действием.


      Знамение нашего просвещенного, интеллектуального века — неталантливые таланты. И несть им числа.


      ...эта музыка написана самыми нежными кончиками души.


      Говорят про иных авторов, что их музыка свежая. Мне же кажется, что освежеванная. Не освежил, а освежевал, содрал шкуру.


      Мои эскизы — это башенки, шпили и капители для здания, которое неизвестно как и для чего строить. Чаще всего это воздушные замки с материальными верхушками. Целый лес куполов, штандартов и пр., повисших в воздухе.


      Оркестр напоминает работающий завод: металл, дерево, рычаги, крепления, передачи, производственные шумы...
      Увлечение механическим звуком пришло с наступлением эпохи технических открытий, технического «прогресса» во всех сферах жизни, с интересом к модерну, урбанизму. (Развить!)
      И все больше и больше отодвигался на задний план человеческий голос. (Развить!)
      В музыке все больше и больше новшества стали носить характер чисто производственный, что ли, арматурный (развить: в удивлении останавливался перед кучей сложных металлических загогулин, которые встретишь вдруг на свалке — резьба, конусы, грани, трубочки, отверстия, — загадочно и красиво, и сложно, а для чего это — неизвестно, и почему на свалке — тоже неизвестно).


      Люди набросились на земной шар, на его богатство, как смертники на еду.


      Рисованная ветчина — даже больше настоящей, но есть ее нельзя.


      Есть искусство, вырастающее как веточка на пышной и богатой кроне нашей культуры и делает ее еще пышнее и богаче. А иногда, гораздо реже, побег выходит прямо из корня. Он не так тонок, не так нервен к каждому внешнему движению, не так роскошно окружен, не так высоко глядит, но зато более стоек, более основателен и сам способен вырасти в дерево.
      Именно к таким вот коренным явлениям нашего искусства относятся Твардовский в поэзии и Свиридов в музыке.
      Величайшее открытие искусства музыки — открытие piano (тихой звучности), которого совершенно не знала музыкальная культура ни одного народа.
      (Даже речь не знала piano. Оно, конечно, существовало, но было тайным. Широкой публике оно не показывалось).


      Если бы искусство было в самом деле могучей силой, то ему подчинились бы сотни миллионов людей, так же просто, как они ежедневно подчиняются обстоятельствам, которые высоким кликушам от искусства кажутся ничтожными.
      Есть знатоки вин, есть любители выпить. Так и в искусстве. Тут и там — знаток никогда не бывает пьян. Любители дуреют от стопки гадкого вина и способны удовлетвориться одеколоном или клеем.
      В расчете на это работают многие песенники. Как в каждом сложном веществе можно отыскать другое (в каждом плохом обязательно есть хорошее, в ненужном — нужное), как в клею — алкоголь, так в любой муз. стряпне — растворена красота. Ее глотают из потребности в красоте и отравляются как политурой. Она удовлетворяет запрос, но разрушает человека.
      ...Это ужасно: берут хороший, благородный материал — бумагу, очень дорогой (цена леса!) — пишут на нем и превращают таким образом в макулатуру. Природа не терпит пустоты, и, таким образом, не каждая погибшая синица и белка замещается по крайней мере тысячей мудрых мыслей и карандашей.
      Это очень культурно, хотя несколько голодно и пустынно.


      Обрабатывая корень дерева, еще раз подивился причудливости и количеству завитков...
      Так и человека — невозможно определить, куда и как расходятся его причудливые корни, откуда и чем он питается, укрепившись за жизнь диковинными щупальцами.


      Одним из обязательных условий создания прекрасного является дисциплина. И она заложена в каждом подлинно прекрасном, входит в него обязательной составной частью.
      (Иногда условия этой дисциплины легки, иногда — очень трудны.) И для того, чтобы приобщиться к прекрасному, требуется определенная отдача дисциплины, т. е. того, к чему люди как раз наименее склонны. (Тысячи штук безобразной одежды, сшитой тысячами работниц — трудно подчиниться дисциплине во имя красоты.)


      Не понимают не только музыки. Не понимают математики, плохо понимают в том, как одеться, редко понимают, как обставить жилье (дело скрашивает частично лишь мебельный стандарт), еще реже понимают в винах. Даже в еде разбираются далеко не всегда и не умеют поесть со вкусом. Непонимание это приводит к ужасным последствиям — к обжорству, к погоне за дешевкой, но на это почему-то не слишком жалуются.


      Снял все с себя, купил машину. Ездил на машине в одном презервативе. Больше одеться было не во что.


      Начало века технократии. Возможность пользоваться неживой материей, создавая иллюзию живого. Это возможно только людям, обладающим силой, ныне называемой талантом, и только эта сила способна пробиться из-под гнета, ибо начало эпохи искусства совпадает еще и с началом эпохи духовного угнетения человечества, наступательного периода мира вещей, т. е. цивилизации.


      Чистые вещи и явления невозможны. Естественно, что невозможна и чистая музыка. Представьте, что кто-то захотел бы получить родную землю в чистом, препарированном виде. Он получил бы кучу песка, кучу фосфатов, воз корневищ, коробочки с бактериями, червями, ящик с кротами и бочку с водой. Если все это перемешать и посыпать сверху оберточной бумагой — получится то, на чем этот кто-то «стоит и стоять будет», то, что его вспоило и вскормило. Но не более — земли не получится...


      Художник не может и не должен жить одним лишь инстинктом творчества. Да и само понятие: художественное творчество  подразумевает, что, помимо инстинкта, в него входит знание, общественная позиция и т. д.


      Прожигание музыки. Все новые и новые способы потребления. Невозможность накопления.


      У нас почти не признают предварительной культурной работы, подобной тому, как если бы надеть колесо на ось. Мы начинаем сразу совершать вращательные движения и публикуем даже расписания чудесных, увлекательных поездок при помощи этого колеса, мало обращая внимания на то, что колесо это висит в воздухе и что единственное движение, которое оно может произвести, — грохнуться на землю и придавить ноги поспешающим энтузиастам.


      В фортепианных сочинениях А. Бородина безупречное голосоведение выдает фанатика-любителя.


      Красота [может быть] — от болезни. Карельская береза — больное дерево и потому, в отличие от своих здоровых братьев, при искусной обработке доставляет нам удовольствие.


      Если вы хотите досадить врагу, не нужно на него клеветать. Достаточно будет сказать правду.
      (Если я кого-то не люблю — я буду говорить про него правду.)


      Частное симфоническое хозяйство в порядке. Коммунальное песенное — в развале.


      Современные медики вооружены для борьбы с недугами самыми сложными агрегатами. Без них они бессильны. Но рядом с ними есть такие, которые лечат наложением рук. Они сильны силой природы. Их мало, они не модерны, но они-то и есть подлинные волшебники.
      Я всегда думаю о них, когда слушаю музыку Г. Свиридова.


      Есть такая музыка, слушать которую неудобно, неприятно. Такое ощущение, которое испытываешь, глядя в глаза косого человека — не знаешь, в какой глаз глядеть и каким глазом он тебя видит.


      Наши поиски новых путей, наша работа ради искусства все равно, что ходить по лесу заблудившись — в любую сторону иди, и все равно будешь идти вперед. Для правильного ориентира обязательно надо знать лес со стороны. Так же и искусство. Чтобы знать, куда идти, надо знать, откуда идешь.


      В. П. Соловьев-Седой прочел как-то великолепное стихотворение собственного сочинения:

      Я понял отлично,
      На мир этот глядя:
      Есть б..., как люди,
      И люди, как б...


      Думал искать помощи у кого-нибудь из своего поколения. Напрасный труд. Каждый создал для себя всего лишь кочку, на которой для другого нет места. Ни причалить, ни присесть. Нет не то что материка, нет острова порядочного даже.


      Многое из того, что мы привыкли называть мудростью, вовсе не мудрость, а всего лишь защитные средства.


      В нем есть что-то до такой степени здоровое, что иногда он кажется мне идиотом.


      Если бы Гомер жил в наше время и попал бы в руки к нашим искусствоведам, он не был бы лишен удовольствия прочесть о себе такие строки: «Гомером написано немного. В его портфеле только 2 сочинения — «Илиада» и «Одиссея». Это объясняется и т.д. ...»


      Пластика у наших эстрадных певцов и певиц такая, как будто они обучались ей в доме моделей. Они двигаются как модельеры.


      У рыбаков. Работали много. И странно — никто не говорил о Плисецкой, о станковой живописи, Пресли, рок-ребятах, а говорили о женщинах, о начальстве, о продавцах (Бог наказал их высшим уродством), пели, кто сплясал, кто-то рассказал любовную историю...
      ...и у меня текли слезы от любви к этим людям и от того, что в моей жизни восстановили правильный порядок.


      Музыку Свиридова может оценить полностью лишь человек, умеющий отличить хлеб, выращенный на вольном поле, от хлеба, выращенного на фабричных удобрениях; суп, сваренный с солью, от супа, посоленного на столе.


      Теловидение.


      Люди с удовольствием освобождаются от лучших своих качеств и передают их машинам.


      Искусство светоносно. Под его лучами начинает светиться все, что способно светиться в душе человека. Уберите источник — и померкло в душе. Снова в душе сумерки. Но она уже запомнила, что нужно для того, чтобы засиять вновь...


      Если там, куда вы попали, все думают и чувствуют одинаково — значит, вы попали в покойницкую и к тому же — в виде трупа. Но если там, куда вы попали, вы не умеете думать и чувствовать то же, что думает и чувствует каждый из ваших соседей — значит, вы попали в компанию идиотов в качестве сумасшедшего (значит, вы мертвее мертвого среди мертвецов).


      Количество губит человечество (бактерии, грызуны, лентяи и т. д., плохие постройки, деньги, товары, питание). Качество его спасет.


      Творчество гения, как великая энергетическая станция, питает тысячи авторских производств, дающих людям тепло и свет искусства.


      Свежая чужая человеческая боль как клубок из железных обрезков застревает где-то в середине горла.
      И долго еще вам больно. Но вот боль проходит. Вы успокаиваетесь, и встреча с новой болью.
      Вам уже не так мучительно. Вами овладевает беспокойство: не очерствели ли вы? Не привыкли ли, не перестали ли реагировать на боль, не потеряли ли чувство сострадания к ближнему?
      Нет. Садитесь за инструмент, и вы вдруг почувствуете, что из-под пальцев ваших выходят звуки более сильные, пронзительные и глубокие, чем раньше. Это голос чужой боли. Она навсегда перешла в вашу кровь и через пальцы передается в вашу музыку.


      У Бога важнейший советник — сатана (по Михею). В каждом прекрасном живет гадость.


      Искусство А. П. не столько нужное, сколько НУЖНИКОВОЕ. Пение с душком. Стрельчиха. Домаха. Опчественная кружка.


      Этот объективный председатель, имея по уставу два голоса, при голосовании один голос отдавал «за», а другой — «против». Обчественная кружка.


ОПЕРА

      Акт 1-й (Гашек)
      В саду мужчины пьют пиво. В это время у мельника на мельнице умирает свинья. Те, которые пьют, посылают к мяснику, чтобы он зарезал свинью.
      Акт 2-й
      Мясник режет свинью и говорит жене, чтобы она отварила мясо для тех, которые пьют пиво.
      Акт 3-й
      Те, которые пьют пиво, едят мясо. В это время приезжает мельник. Ему тоже дают. Он ест и не подозревает, что ест свою собственную свинью. Потом все выясняется.


      Говорят, что наказание воспитывает раба. Это неверно. Раба воспитывает несправедливость. Несправедливость — это угнетение.


      Славой своей обязан воробьям. 
      О нем никогда не пели соловьи.


      Если настанут лихие времена и мне придется оставить сочинение музыки, то я в полгода смогу освоить ну хотя бы специальность маляра, штукатура или грузчика. Зато ни маляр, ни штукатур, ни грузчик никогда не смогут освоить специальность композитора — и в этом вся разница между нами.


      Музыка эта хороша, хотя, конечно, с молчанием не сравнить.


      Но есть, есть
      ВЫШНИЙ ВОЛОЧЕК.
      Наперсники разврата, и т.д.


      Храбрая кошка побеждает и собаку, трусливая сидит на дереве.


      Фольклор живет. Трудно представить, как «именное искусство», как бы велико оно ни было, обеспечивало бы потребности массы народа в удовлетворении насущных отправлений организма человеческого — выплакаться, высмеяться и т.д., если бы люди не творили сами — каждую минуту, самым простым языком, в самой доходчивой и подвижной форме (мобильной форме).
      Творчество — одно из самых необходимых условий жизни здорового человека. В какой бы малой дозе оно ни присутствовало в личности, — оно делает ее живой. Без моментов творчества организм расстраивается как без витамина.
      Пусть теперешний фольклор не прекрасен, но он ясен, доступен и вполне «калориен».


      Наши несчастья, катаклизмы нашей жизни готовят расцвет искусства. Потом великие композиторы превратят их в конфетку, особенно, если с хорошим оркестром и декорациями (если в театре).


      В основании культуры лежит труд (культура труда).


      Моя беда в том, что я желаю в своей музыке только самого лучшего, главного и единственного — а это всегда только миг. Мои ноты не желают долго и старательно взбираться на вершину состояния. Они желают сразу же там быть, они желают начать сразу с удовольствия. Покрасоваться на вершине чувства, всем показаться в ослепительном сиянии и в захватывающем дух порыве ринуться вниз, в полет, чтобы погибнуть и никогда больше не появиться уже наверху. Мои темы нетрудолюбивы, они не любят работать. Они — мои любимые мотыльки. (Январь 1982 г.)


      Ты о чем, моя скрипонька?


      Меня поражает крайний примитивизм муз. выразительности в сочинениях старинных мастеров (XVI). А ведь рядом с ними жили великие мыслители, философы, драматурги, ученые, скульпторы, живописцы, архитекторы (Мор, Эразм Роттердамский, Лютер, Савонарола и др.), чьи идеи живут как живые до сего времени. В чем причина такого отставания музыки от высшего уровня других сфер человеческой деятельности? Или наш взгляд на музыку стал иным, и мы никогда не услышим в ней того, что понимали старые? (Составить параллели по XII веку музыки и других искусств и наук.)


      Пегас — из туловища Медузы горгоны. Кастальский ключ — удар его копыта.
      История Аполлона. Перемещения — послужной список. Соревнование с Марсием. Несчастная судьба Марсия — содрана кожа.
      Детство — воспитание — мстительность (убийства).
      Карьера — от скромного бога зверей до бога Солнца.
      Скверная родословная у искусства.


      Все, что они говорят, — это защита. Умелая, ловкая, сильная защита. Истиной здесь не пахнет. Это роскошный замок с бойницами, солдатами, стенами, рвами, подъемными мостами. Он постоянно готов к обороне. Но истины там нет. Истина беззащитна, она недоказуема, как вера, и как вера — беззащитна. Да защита ей и не нужна. Она неуловима и неуязвима. Она — истина.


      Смотреть балет и слушать оперу — это привычка, так же, как и потребность танцевать и петь ведущие партии — тоже привычка. Она хороша там, где есть опера и балет. На селе она неудобна.


      В Малом зале метресса программ пригласила меня сыграть в концерте для детей. «Вы единственный, кто пишет у нас доступную музыку для бытового музицирования», — сказала она при этом. В лице же у нее появилось такое отвращение и гадливость, которые не могла скрыть даже двусмысленная улыбка, что я решил — что сочинение для бытового музицирования — то же самое, что бытовое разложение.


      Борода не честь, борода и у козла есть.


      Когда дряхлеет лев, его пожирают гиены.


      Уроки Лескова.
      1. Не угодничать в пользу направлений.
      2. Искать праведников (во всех сословиях).
      3. Окунаться в народную пропасть — пропастину.
      4. Нравственное перевооружение (а не так — думает, что идет спасать, а идет убить и прославиться).
      5. Лесков и Гоголь — бесконечные поиски ТИПОВ. Вечный двигатель литературы.


      Сегодня полюбовался работой дворников и окончательно пришел к выводу, что после многовекового рабства Россия устроила себе, по крайней мере, вековой отгул.


      Если музыка Стравинского — жемчужина искусства, то она, как и настоящий жемчуг, развилась в смертельно больном организме.


      Вообще очень много изысканных красот создается из продуктов распада, подобно амбре или карельской березе.


      Из воспоминаний М. С. Друскина: в 1932 г. он беседовал в Берлине со Стравинским. Речь зашла о Шостаковиче. «Его музыка из нечистого источника», — сказал Стравинский.


      Из рассказа В. И. Севастьянова. Леонов, возвращаясь на борт корабля из открытого космоса, на вопрос экипажа: «Ну как?» ответил: «П....ц космосу». Ответ был записан многими иностранными станциями на земле. Перевести его не сумели. По возвращении на землю на пресс-конференции ему был задан вопрос, что он сказал? Леонов ответил: «Привет командиру».
      (23 III. 1982 г. Москва, у Ю. И. Селиверстова.)

10 мая 1983 года. В Риге после авторского концерта
Фото Р. И. Хараджаняна


      Слушал «Историю солдата». И. Ф. чуток как крыса, опытная крыса. С фольклором он обращается как чужой. Мать знает своего ребенка, но она не может вскрывать его ножом, чтобы узнать его еще лучше. Русские музыканты обращались с фольклором деликатно, благоговейно, отношение их было сыновье. Они не позволяли себе дерзостей по отношению к фольклору. Стравинский работает как патологоанатом — ножом и пинцетом, он извлекает на свет каждую мельчайшую кишочку. Это уровень его познания, вернее характер познания, — вскрытие. В нем нет сердцеведения — это рентгенография. Это ужасно — вместо изображения, скажем, любимой головки, получить рентгенограмму ее черепа.
      От Стравинского нет спасения. Его художнические зубы растут, подобно крысиным: бесконечно, и нет той музыкальной ткани, которая бы не избежала их вгрызаний. У него нет иного выхода — не бросайся он на все подряд, его задушат собственные зубы. Что касается формы, то сильно подозреваю, что она строится на литературной основе, не в смысле сюжета, а в том, что основа эта — система речевой просодии, текст прозаический, драматический, переложенный на звуки. Смена интонаций, построение полифонических пластов с их ритмическим калейдоскопом — все это для меня суть несомненные доказательства того, что музыка эта — озвучание некоего текста по законам драматическим. Не знаю, фиксировал ли И. Ф. эти тексты (или сочинял их мысленно), эти ритмо-литературные фразы (ритмо-словесные), но они всюду прослушиваются.
      В сущности вся его музыка может быть подтекстована. Может быть, кто-то это и попробует (интересно самому, но времени нет). Могут получиться презабавные пьесы, особенно шумные в массовках. Между прочим, в этом — вокальная природа Стравинского, т. е. природа русская, которую он вывернул наизнанку.
      Впрочем, и сам он («человек в целом», как он любит говорить) человек хоть и русский, но наоборот.
      Короче:
      В отношении к миру Стравинский чуток, как крыса. Но в нем начисто нет сердцеведения, т. е. того качества, которое является неотрывной частью именно русского искусства. Его познания о человеке доскональны, но они на уровне рентгенографии. Представьте, как это ужасно, если, к примеру, вместо головки любимой женщины, вам дадут любоваться рентгенограммой ее черепа.


      Человек, умеющий довольствоваться малым, незаметно для себя начинает довольствоваться только малым. В искусстве — это ужасно.


      Прочел сегодня «Поэтику» И. Ф. Стравинского. Какая дремучая, непролазная мудрость! Какая изуродованная, одичавшая в своем одиночестве личность! Как страшно! Мессия, которому нечему учить, мессия, не желающий кончины, мессия, бегущий от креста, мессия, не желающий быть распятым. Жизнь, как страшно ты его наказала!


      Собственно, даже у проститутки есть своя убедительная философия и система оценок. Те, кто пользуются ее услугами — суть не люди, а доказательства этой философии. Истинные люди те, кто ничего не «доказывает».


      Меня обвиняют в том, что мой успех обусловлен использованием традиционных средств сочинения. Я это не отрицаю. Очень и очень многое и важное в жизни дается, к счастью, традиционными  средствами. В том числе и люди, между прочим. Не худо почаще вспоминать мудрые слова Верди: «Вернемся к старине, и это будет прогрессом».


      Мы, кажется, давно уже не решаем задач. Мы подгоняем под ответ (как говорят школьники).


      В детстве, помню, когда я пытался воспользоваться «гигантскими шагами» — то всякий раз, разбежавшись, со всего маху ударялся лбом о бревно.
      И так до сих пор — когда я собираюсь сделать нечто гигантское, я получаю удар по голове. Так и семеню, как бабушка.


      Разговор двух мужиков:
      — Вот увидишь: к Люське он не вернется, а женится на своей, на еврейке.
      — Это почему это?
      — А они, евреи, русскую бабу долго выносить не могут!
      — Что ж так?
      — Запашисты очень. Дух от них сильный.
      — Это так... А вот, к примеру, русский еврейку может выносить?
      — И очень просто. Вот я — мне хоть еврейку, хоть негру какую положи — все одно дело сделаю, потому как русский человек не духом вдохновляется, а одной только видимостью.


      Брат брата поедает
      Брат брату кровь пускает
      И делят исступленно

                     ...

      И мудрые потомки
      За дальними веками
      Однажды подсчитают,
      Сколь крови пролилось.
      И ахнут изумленно
      И разведут руками:
      «Чего они делили?!
      Чего им не жилось?!»


      Владение родным музыкальным языком такая же редкость, как и чистая национальная порода.


      Не народный, а нарядный артист.


      Нынче нет у станочников «королей», нет 8-го разряда. Самый высокий — 6-й. Добиться его нетрудно. У композиторов то же. 8-й разряд не нужен (нет нужды).


      Василиск, увидя себя, погибает (к вопросу о критике, о ее отсутствии. Наши «лидеры» — василиски).


      Свиридов играл бесподобно, было много «бисов». После концерта в публике, пришедшей главным образом поглазеть на Е. В. Образцову, были такие разговоры:
      — Что ж ничего так и не спела?
      — Да у нее не тот аккомпаниатор!
      — Да, плохой. Тот лучше. А этот только это и может. (Апрель 1983 г., БЗФ1 (1 Большой зал филармонии в С.-Петербурге), авторский концерт Г.Свиридова.)


      Виктор после похорон сестрина мужа сказал ей:
 — А со мной, как помру, ты, Галя, так не возись. Закопай в землю до пояса, а сверху масляной краской покрась — и хорошо.


      Вера внушается человеку любовью, суеверие, предрассудок — страхом. Любовь не знает страха. Страх плюет на любовь.


      Композиторское ухо — как маленькое отверстие в лазерном устройстве. Оно пропускает звуковую энергию, собирая ее в пучок.


      В хоре, поющем фальшиво, человек со слухом будет петь фальшиво, пытаясь пристроиться то к одному, то к другому голосу, надеясь найти наконец опору для своей линии. И наконец махнет рукой и отступится. В фальшивом хоре невозможно петь чисто!!!


      Петя укусил пчелу.


      Самовыявление должно проявляться через служение цели. Абстрактного самовыявления быть не может. Например, человек, видя больного, начинает ему помогать, ухаживать за ним — тем самым выявляется его доброта, способность к сопереживанию, сочувствию и т. д. Так делалось всегда, по старинке, так сказать, традиционно. Проявляя новаторство, отыскивая новые формы, можно при виде больного сесть рядом и кукарекать. Это нетрадиционно, но зато подло, во всяком случае — нелепо и неуместно. Но именно так у нас чаще всего понимают самовыявление, точно так же, как поиски наши есть не что иное, как энергичное переби-рание ногами, упершись лбом в стенку.


      «Что ты, Ленский, не танцуешь?» «У любви, как у пташки крылья». Оторопь берет от оперных шедевров.


      Путник, засыпая в чистом поле, кладет ноги в ту сторону, куда идти. Иногда во сне он поворачивается, и ноги попадают в ту сторону, откуда шел. Сонатная форма все время заставляет меня вспоминать про это — шел вперед, дошел до разработки, заснул, ноги протянул не в ту сторону и пришел снова туда, откуда вышел.
      Надо придумывать новые формы.


      Слова и деяния мудрых — скудные сбережения, откладываемые человечеством в подарок Господу Богу по случаю Страшного Суда.


      Душа моя — странница,
      Нездешнего мира ты,
      К чему прилепляешься
      И чем очаруешься?
      Ты птичка залетная,
      Пурхая по радостям,
      Пришла в дебри страшные
      Неведенья дикого.


      Город дал мне образование, но в музыке я остался деревенским. Моя любовь к пению — из деревни. Все, что касалось глубоких и серьезных чувств — в деревне изливалось в пении. И только легкомысленное — всякие там пляски, выкличка коров и т. д. происходило в сопровождении камерно-инструментальной музыки. Оркестров, естественно, не было.


      Фольклор — детище сложившейся морали и веры. Без них фольклор невозможен.


      Творчество иных моих коллег напоминает мне картофель, проросший от дурного хранения — многометровые ростки, побеги, не нашедшие почвы, обречены на вечное бесплодие и загнивание. Эта овощь не дает урожая и не годится в пищу — ядовита.


      Грустелин и Негрустель 1 (1 Имена героев произведения В. Гаврилина). Опечалина и Негрустель. Смехования.


      Работа таких, как N, возможна и нужна, как работа для производителей, как заготовительная работа, как изыскательство новых ресурсов. Но совсем не нужно это называть произведениями искусства. Это подобно тому, как человеку на обеденный стол вывалят кучу фосфора, калия, кальция, азота, чудесного ароматного навоза и тому подобное и скажут: «Вот вам обед. Здесь все, что необходимо для вашей нормальной жизнедеятельности». И вы будете совершенно правы, если сообразите, что все это богатство, пока не прошло оно в кровь и ткани живого растения, — для вас отрава, яд. Почему же мы, музыканты, предлагаем слушателям такой вот яд?


      И отечественные, и зарубежные истории музыки составлены крайне плохо. Ориентируясь только на пиковые явления творчества, не учитывая серьезно работу сотен так называемых второстепенных композиторов, наши истории придают ходу развития музыки характер постоянных взрывов, революций, тогда как ход этот — строго эволюционный.
      Познакомился с соч. Кунилу и Герна — поразительно. Я увидел Шумана и Мендельсона за 200 лет до их рождения.


      Домработница строгих правил во время завтрака, держа в руках тарелку с яйцами:
      — Энти-то подавать, что ли?


      Солдат в гостях у ученой девицы, одолевшей его мудреными разговорами:
      — Барышня, ну лягемте у койку!


      Девица из пригорода в суде, где рассматривается дело по ее заявлению об изнасиловании. Тут же и сам насильник. 
      Судья: Расскажите, когда это произошло? 
      Девица: Да усе лето!


      Совесть не сплошняком у него, а решетом.


      Нынче в композиторы зачисляют прямо по принципу, высказанному в радиопередаче для дошкольников «Гуслина консерватория»:

      Я песню сочинил,
      Я песню сочинил
      Без бумаги и чернил     
      (очень правдиво в отношении наших песенников).     
      Если музыка моя —
      Композитор, значит, я. (Вроде Пугачевой.)


      Музыка для сцены не должна требовать от слушателя специальных усилий для усвоения и понимания, не должна содержать в себе тех мелких тонкостей, которые возможно усвоить лишь в условиях погружения всего внимания в музыку, когда не нужно тратить это внимание ни на свет, ни на декорации, ни на костюмы актеров, ни на развитие сюжета, ни на сценическое поведение самих актеров.
      Музыка должна быть — подобно сценической живописи — написана крупным штрихом, мазком, но эффект ее воздействия должен быть таким, как и сценическая живопись великих художников-живописцев — впечатление, что выписано все до мельчайших деталей. И наоборот — мелкий штрих, тонкая детализация, еле уловимые нюансы — то, без чего невозможна, скажем, камерная музыка — сделают то, что все будет неясно, непонятно, неразборчиво и бессмысленно, и не вызовет ничего, кроме слушательского недоумения, а у более опытных — еще и раздражения, от необходимости каждую минуту раздваивать или разтраивать внимание и оттого терять каждую минуту ощущение целого.


      — Что же ты, милая, брала у меня горшок целый, а возвращаешь с дырой?
      — Во-первых, я его у тебя не брала. Во-вторых, когда я брала — он уже был с дырой. В-третьих, когда я возвращала, на нем никакой дыры не было.


      Голос мягко и плотно облегал каждую нотку.
      И наоборот — голос разношенный, как старый чулок, не держится ни на одной ноте, сползает складками.
      Голос несвежий и разношенный, на каждой ноте висит мешком, на каждом звуке сбивается в кучу.


      Мода — вещественное выражение комплекса неполноценности. 
      Мода — тряпичный мост от действительного к идеальному. 
      Мода — средство против боязни быть самим собой. 
      Мода — атавизм стадного чувства.
      Мода — рабство, которое позволяет почувствовать себя господином.
      Мода — «нас возвышающий обман».
      Мода также есть нечто совершенно не имеющее значения. Так, для жизни человеку необходимо дышать воздухом. Поэтому в моду не может войти, скажем, азот: нынче модно дышать азотом — это никогда и никто не скажет.
      Мода — ошибка, которую исправляют последующей ошибкой.


      Какую бы светлую дорогу ни проложило то или иное направление музыки — нужно иметь еще и другие, может быть, и не столь сияющие: всегда может случиться время, когда именно они спасут искусство. Так каждый разумный хозяин, строя дом, кроме главного, парадного хода, устраивает и запасной.


      Это не жизнь. Это движение. Это корчи сжигаемых трупов.


      В музыке этих народов (Индия, Китай, индейцы) — много мудрости, прошедшей сквозь все катаклизмы космоса и нашей планеты, запечатлелось духовное, многообразное познание жизни, как в египетских пирамидах — все главные знания математики, астрономии, всего космоса (порядка, закона устройства Вселенной) — законов, которым подчиняется все живое, плачут камни и окаменевают люди.


      А. С. Белоненко рассказал, что Г. В. Свиридов называет чудо-детей «вундер-каками».


      И цивилизованный человек, не находя слов для выражения своих ощущений, часто прибегает к более древнему и более тонкому способу — чистому звуку. И от того, как он интонируется, мы понимаем его. Более того: мы не только понимаем разницу состояний, выражаемую, скажем, ворчанием или криком, но мы понимаем, что именно выражает ворчание — неудовольствие, недоумение, удовольствие, или крик — боль, радость, призыв, тревогу и т. д.


      Образованный спец отличается от человека просвещенного так же, как фуражное зерно от посевного — можно прокормиться, но урожая не даст.


      Моя задача — показывать людям сокровищницу их душ. Чтобы больше стало в них достоинства, чтобы стали добрее, — согласие с идеалами высшей веры — братства.


      Наша молодость схоронена в морщинах наших матерей, наше прошлое и будущее лежит в могилах рядом с ними.


      Я устал!!!!!


      Материал (интонационный) приходит ко мне извне — независимо от моей воли. Дальше я весь во власти этого материала и нащупываю законы, ту единственную, свойственную лишь ему, логику, по которой он может развиваться с наибольшей выразительностью. Т. е. материал управляет мною, а не я материалом. Когда материалом командую я сам, это значит сочинение не получилось. Вряд ли это можно назвать самовыражением. Самовыражение и неподдельное искусство — вещи несовместные.


      Китайгородский называет экстрасенсов фокусниками. Это один из тех печальных случаев (и нет им числа), когда хотят при помощи слова создать содержание, а не наоборот — из содержания выводить слово, как полагалось бы. Действительно, время великого блефа!


      Искусство — реакция на духовную несвободу, на невозможность действенно жить по душе.
      Множество самых разнообразных певческих манер, жаргонных, порою просто диких — один из способов прикрыть крайнее убожество музыкального материала (подобно тому, как мурена меняет цвета и скалит пасть, пытаясь ошеломить предполагаемого врага).


      О среднем размере одежды (размер высчитан, а людей, которым он подходит, — нет).


      Любовь народа к зрелищам — остаток самого древнего инстинкта познания (от созерцания), но с полной атрофией абстрактного мышления.
      Это паралич познания, его наиболее дебильная форма, безрезультативная и безучастная к формам и требованиям живой действительности. К тому же — наиболее безопасная, ничем не грозящая: куда как приятнее потолковать о мираже, увиденном на сцене, чем попробовать выступать с действенными претензиями к реальным явлениям — это уже требует жертвенности, а жертвенность в мирное время — нечто столь же труднообнаруживаемое, как иголка в стоге сена.


      ...философия даосизма. Впоследствии развитая Л.Толстым (все это — в том числе и китайская философия — в противовес индийской — активна по позиции. Индийская философия предполагает отрешение).


      Швейцер — «благоговение перед жизнью».


      Этика начинается там, где кончаются разговоры.
      — Добро есть деяние, направленное на сохранение и совершенствование жизни.
      — Я должен защищать то, во что верю, формами жизни, которыми я живу.


      Не надо быть Иванами, не помнящими родства, не видавшими красоты.
      Э. Фитцжералд, Э. Пиаф — национальные, мощные характеры, но А. П. — воинствующая обывательница. И если, принимая стадионную терминологию, она (А. П.) лучшая, то хорошо бы прибавлять — к сожалению, пока, таков наш уровень.


      Спартанское требование четкости, немногословия, ясности. («Я слышал, как поет настоящий соловей» — на предложение послушать певца, поющего как соловей.)


      Впрочем, популярность понимают по-разному. Один музыкант, увидев бабу с большим, волнующим задом, восхищенно вздохнул: «Эх, и популярна же!»


      Песня первой принимает на себя удары времени. Пока академическое искусство, защищенное... бархатом кресел..., научными исследованиями, обрастает бородой (зарывшись в самый узкий конец своей раковины, достигает такого совершенства, что полностью отрывается от запросов времени), в это время песенная река... принимает в себя... отходы... грязь... в ней гибнут важные организмы... усиливаются процессы самоочищения (?)...


      Форма «Отчалившей Руси»1 (1 Сочинение Г. В. Свиридова) — строительство на уровне генной инженерии. Только трудно поверить, есть расчет — это как... живое чрево матери... всеми налитыми соками своими... выкармливает, дает жизнь живому, подобную своему.


      Искусство — это то же, что монашество: оставь, человек отца и матерь, бери свой крест служения и иди на жертву, а то ничего не будет. Художнику надо вечно хранить в себе свято недовольство собою, а это мука. (Н. Лесков)


      Йозеф Рот.
      45 л. Жил-был инспектор мер и весов. Жил плохо, растерялся. И вот он умирает. Перед смертью он бредит: ему кажется, что он не инспектор, а лавочник. К нему приходит самый главный, грозный инспектор. А у него весы неправильные — обвешивал, обмеривал, надувал. Сейчас его уведут в тюрьму. Он говорит инспектору: «Конечно, у меня гири легче, чем полагается. Но у всех так — без этого в нашем городе не проживешь». И сказал главный инспектор: «Правильных весов нет!»
      (Хор: «Нет, нет правильных весов. Не бывает».)


      Химерический человек (потерявший экосвязи), химерическое общество не развиваются. Они лишь разрушаются.


      Известное имя — вывеска, за которой кроется труд сотен и тысяч имен неизвестных.


      Был на болоте. Пусто. Победа разума над клюквой. Человеческий гений победил морошку.


      Эпоха цельносделанных вещей (обихода, труда и т. п.) соответствует эпохе цельной муз. формы (мелодия, попевка).
      Дальше началось конструирование, соединение, скрепление нескольких или многих материй в одну вещь. Началась эпоха распада.
      Первая эпоха в музыке сильнее всего закреплена в бескадансовой музыке И.-С. Баха. Прокофьев — весь склепанный, искусственный, разномастный.


      Пастернак: талант учит своего хозяина (владельца) ЧЕСТИ, т. е. если создатель бесчестен, то у него не талант, а просто грязь, хватка.


      Искусство дано людям, чтобы они, занимаясь им, оставляли на время природу в покое, тратили бы свои силы и развивали их. Искусство, эксплуатирующее энергию, ресурсы природы — ГРЕХ.


      Исчезла жертвенность!!
      Жертвуют лишь жизнью, дорогими часами жизни во имя того, чтобы повкуснее, понаряднее, повеселее выжить, забывшись от терзаний совести в полном угаре.


      Душа — христианка. Она не дает покоя.


      Гол пришел, гол уйдет — стоит ли ради этого столько хлопотать?..


      К Свиридову. Сколько музыки нужно человеку? И какой? Каждый день в деревне наблюдаю жизнь соседей. За месяц ни один не издал ни звука. Только пьяный Владимир Иванович. Но ведь не бесчувственно же проходит их жизнь!


      (Вагнер о Берлиозе.) Благодаря ему музыканты могут путем разнообразного применения механических средств производить удивительные эффекты с самым нехудожественным и пустым музыкальным материалом.


      Как на резиновой подушке — всюду мягко и всюду страсть как неудобно.


      Самовыявление — нарциссомания.


      На солнце выявляется лишь в виде тени, а в тени — его нет.


      «Есть художники, по природе своей отсталые люди, которые являются опьяненными глашатаями заблуждений человечества». (Ницше)


      Погоди, тряпка, и ты будешь ветошкой.


      Куда течет река за деревней? Кто это знает? Кому она нужна в деревне?


      В искусстве, как в природе — все старое, уставшее, опавшее надо повторять заново, по-молодому. То же самое, но молодое,  более податливое новому времени, новым условиям. То же самое, потому что предмет искусства — вечен и неизменен, как все человеческое, душа человеческая, ее болести, надежды и радости, вера и любовь — для всех людей, во все времена всегда одни и те же.


      Музыка для тела? Для тела всегда все разное.


      Единство мысли и дела. Временная командировка (Федоров).


Песни ранние, песни райские.

      ...Они любились с вечера до первого зимнего света, катаясь по постели, взвизгивая и стеная.
      Нам казалось, что раскачиваются и гудят стены. К утру воздух в доме пропитывался рвотным запахом требушины и дурной крови, какой стоял в хлеву, когда там закололи в голодную прошлую зиму нашу Звездочку. Мы с сестрой слезали с печки угорелые от этого воздуха наслаждения, убийства и надругания над чем-то невиданно светлым и чудесным, что шевелилось нежными росточками в наших телах, уходили из дома и прятались где-нибудь в укрытых местах, никого не желая видеть и слышать, и потом весь день боялись вернуться домой.
      К вечеру нас разыскивала крестная, минутку разглядывала нас, наскоро всплакивала и, притянув наши головы к своему животу, говорила: «Пойдемте-ко поужинайте, пока матери нет. Да и спать ляжете». И, помолчав, добавляла: «Сиротинки вы мои».


      Ему втолковывать, как корове зеркало подставить — себя не увидит.


      В звуке — как в гене — закодирована память человечества о себе — с тех пор, когда человек впервые осознал звучащую природу, мир вокруг себя, научился распознавать его по звукам, и с собой подобными, в подражание природе (воде, деревьям, ветру, зверям и т. д.) общался звуками разной высоты и передавал информацию более объемную, богатую, правдивую, более органичную с миром, чем много позже, когда звук заменился неточными словами. Звуком нельзя обмануть, словом можно. Даже сейчас люди часто не  слушают слова, а слушают характер звука, каким он произносится, и не ошибаются.
      Звук смеха, боли, тревоги, ужаса, радости, слезы восторга, слезы отчаяния, крик погибели, крик победы, призыва — мы их не спутаем, не обманемся, поймем, чувство этих звуков заразит нас, передается нам. Вот как велика сила звука, его могучая тайна. Это корень музыки...
      Многие люди проживают жизнь, пользуются только этими началами музыки (этими корневищами без цветков).
      А организованная музыка — чудо, действует любой звук, любой набор звуков.


      Каждое новое поколение людей цивилизованного общества попадает все более в положение цветка, срезанного с грядки (собранного в поле) и поставленного в вазу с водой, т. е. из условий естественной жизни перенесенное в искусственные. Ваза все больше, ваза все роскошнее, воды больше, она чаще меняется, подкармливается укрепляющими порошками, даже подкрашивается, круглые сутки освещается светом лампионов, воздух шевелится при помощи особых механизмов, нагревается при помощи других, охлаждается при помощи четвертых, на это уходят жизни и силы миллионов других людей, губящих ради этого постоянно солнце, настоящую воду, настоящий воздух, ветер, землю.
      И жизнь эта — не жизнь, а особая разновидность смерти.


      Никогда не променяю настоящее на художественное — даже страдания, даже горе, даже гибель, а тем более радость, победу, труд, лес, свет, море, любовь, усталость после работы, тишину...


      С утра до позднего вечера звучат в эфире песни Резника и Рябинина. Их неуемная сочинительская энергия не сдерживается ни культурой, ни вкусом, ни совестью. Кажется, любая тема для них не более, как для петуха курица — налетел, отмултозил и соскочил, кукарекая. Нечистая поэзия.


      В Римской республике считалось неприличным одеваться богато и жить в роскоши — это положение изменилось, когда в богачи стали выходить люди из низов и вольноотпущенники.
      Из записок агронома Г... о труде рабов: плохое качество, приписки. Швейцер (о неграх) — как это можно, что бросают орудия труда (в джунглях). В Л-де целый год разыскивали хозяина бульдозера.
      Появление в (Риме) нетрудовой психологии (ожидание подачек и пышных зрелищ). Современная рабская психология.


      Можно украсть 1, 10, 100 тактов музыки, но невозможно украсть талант. Можно позаимствовать стиль, тему, манеру, форму, но невозможно одолжить дарование и душу.
      Если же в музыке вы слышите знакомое, но свежее выражение, значит, чей-то сильный талант пророс корнем в сердце (в тело) другого.


      Небольшое концертное заведение, рассчитанное на 35 тонн слушательской массы. Однако сегодня в зале находилось не более четырехсот килограммов.


      Не расцвел. Пошел в ствол.


      Пробоины в совести позволяют крепче держаться на волнах моря житейского.


      Простота — когда человек не таит и не хитрит.


      Вопрос: Ваше отношение к А. Пугачевой?
      Ответ: Если человек читает «Республику» Платона, «Город солнца» Кампанеллы, читает Толстого и Горького, слушает Брамса и Мусоргского, следит за развитием наук, любит архитектуру, волнуется за положение дел в природе и помогает ей, любит свою работу и совершенствуется в ней, слушает Шаляпина и Пиаф — артистка Пугачева займет в жизни такого человека подобающее ей место. Если всего этого не будет — скромная по содержанию работа артистки примет в глазах такого человека совершенно циклопические очертания.
      Вопрос: Как Вы относитесь к математическим законам музыки?
      Ответ: Математическим законам подчиняется все сущее на земле, и все сущее может быть выражено математическими символами, в том числе и музыка, но это дело математики. Музыканты не должны переквалифицироваться в категорию математиков, ни в физиков, ни в химиков. Сам человек с головы до пят — сложнейший физико-химический организм. Между прочим, в нем содержатся почти все элементы таблицы Менделеева, в том числе: медь, железо, цинк. Но ведь никому не пришло еще в голову передать на этом основании население СССР в ведение Министерств черной и цветной металлургии.
      Человеческий организм принимает в себя (как и все живое) только усвояемые формы питания.
      Фосфор в чистом виде сведет вас в могилу, фосфор в заливном судаке — продлит вашу жизнь. То же относится и к пище духовной — музыка, выведенная из законов математики — смертельна, музыка, точно выполняющая свою заданную духовную работу — прекрасна, как бином Ньютона.
      (var. — математика, возведенная в ранг музыки — убийственна. Музыка, точно решающая свою духовную задачу — прекрасна, как аксиома, т. е. как истина, не требующая доказательств.)


      Любопытно, что все, требующее и имеющее доказательства, основано на том, что доказательств не имеет.


      К. Чуковский убивался из-за положения дел в библиотеке, подаренной им переделкинским детям. Жалко большого, чудесного человека, но этого и следовало ожидать: человек ничего не должен получать за так, без труда. Он, как все животные, должен натрудиться, истомиться, добывая нечто для себя. А иначе он будет вести себя, как скотина, будь то хоть мышка: набегается по полю, намается, найдет зернышко — и бережно-бережно тащит в норку. А попадет в сусек с зерном — и наестся без хлопот, да тут же и нагадит.


      Слушать музыку в записи — все равно, что пить чай вприглядку.


      У нас моментально набрасываются на новые средства выразительности: еще толком неизвестно, на что они пригодны, что из них можно сделать, что выразить, как использовать, как связаны они с  душевными и духовными движениями человеческого организма и какова эта связь — как тут же образуется толпа желающих использовать эти средства. Почему — не почему. Вопрос о том, хороши они или вредны, хождения не имеет. Просто они современны, как будто мало и без того на свете заново рожденной гадости. Бестолковый и слепой интерес к новому напоминает про один славный анекдот: прохожий обращается к выстроившейся очереди (очереди у нас выстраиваются по всякому поводу и без повода) с вопросом: «Что дают?». Выясняется, что дают шурики-мурики. Встал, стоит. Приходит его черед: «Мне 100 гр шуриков и 200 гр. муриков». Продавец заглядывает под прилавок: «Шуриков нет, мурики тоже кончились. Есть маленькие шуршавчики». — «Хорошо. Взвесьте полкило». Взял и пошел. Зачем стоял, зачем брал, что взял — неизвестно. Просто такого еще никогда не давали.


      Работа композитора начинается не с бумаги, а с познания людей, жизни и длится годами. Это длинный, ломкий процесс, запутанный, сложный, процесс ПОЗНАНИЯ, который как ПОЗНАНИЕ не может быть запрограммирован — ввести в машину можно лишь результат познания. Поэтому живое мышление всегда будет господствовать над машиной. У машины нет творчества — она выдает системы вариантов, перестановок из готового. И поэтому на трафарет обречены, пользуясь машиной, даже даровитые люди (творчества не более, чем в калейдоскопе), тогда как в живой работе трафаретят лишь бездарности, халтурщики и лентяи.


      Есть люди выдающиеся и есть — как антипод — люди ПРОВАЛЯЩИЕСЯ, в которых сконцентрировано собрание самых густопсовых пороков и страстей человеческих и которые являются предметом поклонения для самой примитивной породы людей, источником вдохновения и радости жизни, силой, помогающей этой породе выжить и самоутвердиться, поверить в законность своей породы и существования. Они льнут к этим талантливо организованным, неблагородным, дурно пахнущим провалам духовности, как мухи к навозной яме, в то время как пчелы ищут цветы.


      Русская литература!!! Какой могучий, развернутый, глубоко эшелонированный в веках фронт, наступающий в постоянно одном направлении — к братству, добру, свету.
      Разрушив первую линию, еще не окрепшую линию, враг наткнется на старую, более могучую; удастся повредить ее — он выйдет на еще более старую, чудовищно могучую.


      Музыка — моменты свободы, идеальной свободы. (Неповрежденные формы, независимость от сил действительности.) Музыка — единственное в мире, что не подвластно уничтожению, если не распадется связь времен. Музыка — гармония, симфония внутренней, диффузной музыки (человеческого естества) с музыкой природы и явлений человеческой деятельности.


      Музыка элементарных частиц. Музыка молекул, веществ, сооружений.
      Голос частиц, разбуженных механической силой.
      Голос частиц, разбуженных, заряженных электрической силой.


      Люди стали бродягами — почти никто не живет там, где родился. Отсюда забвение, атрофия чувства родины, всюду человек — пришелец, и отсюда отношение его к природе, к родине других людей, своих братьев соответственное — уничтожительное, как к чужому. И пока такой пришелец безобразит на малой родине других своих соплеменников, эти, другие соплеменники, безобразят на его малой родине — без любви зорят, без сострадания, ибо это — чужое гнездовье, и для тебя оно — лишь кормушка, место добычи, место охоты за своим, убийственным для природы, благом.
      В свою речку не плюнешь, в свой лес не нагадишь, свои покосы не потопчешь — каждый корешок прикроешь травкой.


      Гоголь о равновеликости стекол для небесных светил и мельчайших насекомых. Сегодня равно велики астрономические телескопы и электронные микроскопы, рассматривающие вещества на уровне ядра и элементарных частиц.
      Миниатюра и легкая музыка — не одно и то же. Миниатюра по своему духовному, душевному багажу, по смелости открытия иной
      раз значительнее части симфонии. И наоборот — современная танцевальная диско-пьеса по размерам, протяженности равна части симфонии, но тем не менее исключительно скудна по эмоциональному содержанию (хлыстовский завод, бело-голубиные глоссолалии).
      Огромный слон может быть другом человеку, а маленькая змея может его умертвить. Дом может выстоять под ураганным ветром, а крошечный древоточец может его погубить.


      Овидий «Метаморфозы»... Жестокие ликийские1 (1 Население древней страны Ликии на юге Малой Азии) мальчишки, которые никого не жалели и сквернословили, превратились в лягушек и были обречены вечно жить в болоте.


      Да, музыка поистине — посредница между духовной жизнью и чувственной (Бетховен) (взято из Ромен Роллана «Гете и Бетховен». Издательство «Время», 1933 г., стр. 75).
      Как часто — нет духовного, а только чувственное — отсюда нет воспитания музыкой, лишь одно удовольствие без результатов, есть торговля, проституция своим искусством, духовная импотент-ность. Раз нет моста, соединения — нет гармонии души и тела. Каждое из них живет отдельной жизнью, по своим разным законам, и не питая друг друга — истощаются, атрофируются, деформируются. Чувственность становится все ненасытней и напоминает сосуд без дна, который не наполнить никакими безднами воды, а душа — днище, которое, будучи отрезанным, отбитым у сосуда превращается в абстрактный хлам, мусор, который лишь занимает понапрасну место и вообще мешает.


      Летал-летал — умер.

      24 октября 1985


      Декоративный горшок, в который нельзя налить воду и держать живой цветок — только искусственную ветку, только такую же декоративную розу.

      1985


      Диктатура крестьянства, диктатура рабочих, диктатура буржуазии. Но самая страшная — впереди, во время ноосферы, зарегулированной природы — диктатура ИТР. Все в человеческой жизни будет зависеть от знаний, которые далеко, далеко не каждому будут доступны — только избранным по силам будет их освоение. Они станут жрецами новой эры. Диктатуры жрецов.


      Скорее всего великие открытия ранних великих цивилизаций делались за счет высокоразвитых + натренированных способностей организма человека. Каждый очередной крах очередной цивилизации уничтожал лучший, тончайший генофонд, уносил популяцию физиологически совершенных человеческих организмов. И вот уже остались мы — самые грубые, с ничтожными природными возможностями. И что открыли и сосчитали древние дагоны1 (1 Африканское племя), то же самое мы делаем с помощью машин, приборов и т. д., производя которые готовим себе очередной крах.
      Кто же выживет на этот раз?

      Июль 1986, Репино.


      Все наши музыкальные достижения — на уровне технологических новшеств, анализа освоения и модернизации. Нет принципиально новых решений, нет фундаментов, нет нового строительства и движения вперед. Нет новых целей.


      Среднемировое искусство. (Как высчитали среднестатистические размеры одежды — и никому не подошли, а костюм, сшитый по одному из группы, подошел каждому.)


      Песни — это листва на древе музыки.
      Песня — элемент, без которого невозможны сложные вещества (как в химии).


      Он сказал: «И я народ тоже». Это так же верно, если бы дерево сказало — я тоже лес. Или травинка: я тоже степь.


      Как каждая былинка наполняется своим соком: одни лечат, другие одурманивают, третьи убивают и т. д., так и душа каждого человека наполняется своей силой: спасительной, оглупляющей, одуряющей, убивающей.


      «Полет Валькирий»1 (1 Фрагмент из оперы Вагнера того же названия)— вальс, лендлер!! Чудовищный лендлер (танцы в VIII s. Шостакович).
      «Священная война»2 ( 2. Песня А. В. Александрова)— полонез (как «Гром победы, раздавайся»).


      Проблема «свободного» времени есть следствие скрытой эксплуатации, т. е. одни имеют свободное, беззаботное время за счет того, что другие несправедливо озабочены (например: огромные стипендии и бесплатное обучение уч-ся ПТУ 3 (3 Профессионально-техническое училище), с одной стороны, и с другой — крохотные зарплаты медицинских и культработников, прачечных, бытового обслуживания, отсюда — проблема нехватки кадров в этих отраслях и, как следствие, озабоченность, неустроенность, затрудненность, нервозность жизни многих миллионов трудовых людей...).
      Дети должны пережить все разумные трудности борьбы за блага жизни, чтобы выработался у них иммунитет против заразы паразитизма и потребительства.


      Много музыки вокруг нас, мало музыки в нас.


      Закрываем музыкой свое духовное зрение, заглушаем живое звучание природы.


      Голова — компьютер, ниже живота — штекер.


      Наши юные рокеры сладострастно вылизывают зады англо-американского шоу-бизнеса. Потомки недавних рабов, они не могут не впасть в холуйство, рабство духовное, им невдомек, что рабство духовное — верный путь к рабству социальному и политическому.


      В представлении обывателя ум — это короткий поводок, который удерживает от необходимости следовать велению совести.


      Мораль — недомерок. Если можно врать, то почему нельзя делать и все остальное.


      Директивный стиль.


      Толпа руководствуется инстинктами, коллектив — разумом. Общество, построенное на законах, выведенных из инстинктов, — фашизм.


      Правда в лживых устах становится ложью.


      Искусство в руках артиста-торгаша — уже не искусство, а меню.


      РАБОТА:
      1. Вечерок — П.
      2. Нем. тетрадь — III.
      3. Свадьба.
      4. Царь Максимилиан.
      5. Путевые картины (Нем. тетрадь IV).
      6. Чуточки.
      7. Володинская тетрадь.
      8. Кузнецовская тетрадь.
      9. Максимовская тетрадь.
      10. Цикл для В. Чачавы (лирический тенор).
      11. Пастух и пастушка.
      Привести в порядок:
      1. Военные письма (Дразнилка. Пошел солдат. По партитуре Серова)1 (1 Имеется в виду перенести в основную редакцию «Военных писем» правку, которую сделал В. Гаврилин для дирижера Э. Серова).
      2. Театральный дивертисмент.
      3. Скоморохи. (Финал.)


      Вечерок — II (что-то в форме концертов с квартетом и фортепиано)
      Гейне — III
      Пьяная неделя
      Тютельки-чуточки
      Володинская тетрадь
      Цапелька и Мормышка
      Грустелина и Негрустель
      Видение инокини Маргариты
      Погибельные зори
      Свадьба
      Пастух и пастушка
      Пещное действо
      Пушкин
      Песнь о коммунизме (Т. Мор)
      В усах на закате
      Кудкудина и Юлик
      Алоль и лилия.


      Часто любят у нас (по Станиславскому) искусство в себе, но с небольшим нюансом — именно только в себе.
      Презирая, затаптывая, умерщвляя, стерилизуя духовное достояние одного народа, мы наносим непоправимый ущерб духовности всего человечества.


      Подобно тому как ежегодный посев одной и той же культуры убивает плодородие почвы, так и мировой стереотип музыкального языка убивает музыкальное искусство, отнимает у него главное — свежесть и искренность, ибо нельзя быть ни свежим, ни искренним, маршируя в ногу, выдувая одну ноту со всеми. Это даже не согласие, не хор — это типовая леность души.


      Часы: Кто — ты? Что — ты?


      Мода как явление корнями своими уходит в родоплеменной строй, в общину; это рудимент инстинкта иметь обычай, рудимент памяти; желание ощущать себя частью общего истока.
      Мода — это нежелание и боязнь остаться наедине с собой. Мода — это наиболее деятельная хлопотливая форма ничегонеделания.
      Обычай продиктован условиями труда, быта, географией, мировоззрением, моралью. Обычай — явление корневое. Мода — перекати-поле. Мода не знает начала и природы вещей.


Кот Лямур 
Антре Кот 
Ковер Кот 
С Кот 
Кот Омка 
Кум Ач 
и 
Кум Ушки


      Сменил:
Пешку — на спешку, 
Спешку — на Пашку, 
Пашку — на вспашку, 
Вспашку — на пушку, 
Пушку — на опушку, 
Опушку — на хлопушку, 
Хлопушку — на Машку, 
Машку — на замашку,
Замашку — на мошку, 
Мошку — на мох, 
А мох — на мех, 
А мех, без помех — на муху. 
А муха с маху 
Вышла замух. 
И родились у нее 
мухоморы.


      Врач не умел выстукать больного; на слух не услышал — смерть от воспаления легких.


      Танцы под грохот и свет — убиение нежных чувств. Трата энергии (посчитать).


      Использование техники в меру — заслон для бездарностей. Законы Ликурга о стройтехнике.


      Смотр творческой молодежи. Композиторши в сапогах. Ведущая музыкального вестника.
      Халтурный концерт в вузе первой категории под руководством ректора.
      Другой ректор И. А. Зузюм (сам первым запел в хоре).
      Слабое изучение коммуний, особенно ранних — Мора, с его ненавистью к золоту. Мало издают могучих книг («Золото» Я. Вассермана).


      Опытные огородники высеивают 3-летние семена, год носят на теле (соли, тепло, биоизлучения). Мощный урожай, какого нет от свежих семян.


      Из 10 Христовых заповедей выбросить одну, все равно что из правил продления жизни выбрать чистку зубов, продолжая безалаберный образ жизни, или из правил пользования телефоном исполнять одно — например, набрать номер, но при этом не снять трубку.


      Перенимаем и развиваем наследие целиком, включая и то, что мешает его восприятию — это худший традиционализм.


      Свое видение — талант. Не имеющие его — смотрят сквозь собственные теории. Каждый бьет в свой колокольчик на шее, думая, что бьет в набат. Так гусеница думает, что она последователь Толстого, а на деле...


      Это не человек, а — существо, и даже не существо, а вещество для заражения публики и вытягивания из последующей эпидемии многих долларов.


      Она нечто среднее между заводной куклой и бифштексом.


      Автофекальная песня.


      В его присутствии поленья зацветают, солома колосится, ягненок ощущает в себе леопардическое.


      У Насти — снасти
      У Андрея — рея
      У Наты — канаты
      У Валеры — галера (холера)
      У Любки — юбки
      У Пашки — пташки
      У Иры — ирисы
      У Оли — целое поле1 (1. Шуточные стихи, посвященные семейству В. Гаврилина).


      Рок как явление взрывчатое и вырос бы в явление искусства, но, во-первых, с ним поступают как с новорожденным гадкие родители — он синюшный, багровый, только взял первое дыхание, не успел сказать даже: «Агу!», а им уже торгуют...
      Во-вторых, искусство не может опираться на вседозволенность, оно подчиняется мировым законам.
      В-третьих, оно не может опираться лишь на частные возможности создателя, не обогащенные мировой культурой (вообще — чем голодней, тем талантливей).
      Богатство артистов — от несправедливого распределения. Берут доллар за зрелище, цена которому 5 копеек. Громадные залы — для толпы — и искусство дают тошнотворное. Человек должен выбирать маленькое [неразборчиво].

      14 и 15 февраля 1988 г.


      ...о передаче о И. Глазунове и др. аналогичных эстрадных программах. (Как будто побывал в общественном туалете для знатных.) Программа не столько нужная, сколько нужниковая.


      Бенгальские огни-певцы. Не выстреливают.


      Музыка, придуманная мизантропами и пакостниками.


      Хитрованка Лиза Тесак — борец за свободу проституции.


      Нестор Махно — в прошлом пастушок.


      ...как трагедия Зеи1 (1 Река на Дальнем Востоке), где затопленная ради скорейшего электрокомфорта природа, зло отомстила человеку.


      У Свиридова — система элементов, как у Менделеева.


      1.87. Оч. 20 мин.
      Все дела в этом мире делаются от страха смерти (добро — от любви к жизни, зло — от боязни смерти).


      Ребята: чувство бросовости и одиночества.


      Блок: нужна ли теория, когда практика так страшна и беспощадна?


      Вересаев: Нигилизм характерен для всех полузнаек.


      Natura parendo vinitur — природу побеждает тот, кто ей повинуется.


      Во имя грядущего льется здесь кровь, 
      Здесь нет настоящего — к черту любовь!


      Представитель старой традиции личного величия.


      Искусство — гигиена человечества. Как тело без мытья загнивает, так и.....


      Раньше: что хотят, то и делают. 
      Нынче: что не делают, то и не хотят. 
      Что не хотят, то и делают.


      Маяковский — «Хочу быть понят родимой страной» и дальше: «пройду стороной».
      Гребенщиков — кто не понимает, пусть не ходит. Т. е. я пойду прямо, а остальные — стороной («Советская культура» от 24 января 1987 г.).
     Ансамбль — действительно вместе, это не значит, что одни другого хуже (Рихтер, Ойстрах, Ростропович). Кроме того, ансамбля все-таки нет — есть солист Гребенщиков с подпевалами и подыгрывателями.
      Почему не отказались: ведь репетиция была. Люди за слово шли на каторгу, но не отступались от него. Если аппаратура для них так важна, почему согласились на дрянь? То, что трудные условия, — не причина для дурного качества, особенно в искусстве. А. Кольцов жил ужасно, однако привез из Воронежа в Петербург гениальные стихи, а Белинский — полунищий — писал гениальную критику.
      Долой все, что вредит этике!


      Союз композиторов — не просто клуб по интересам, а ЭЛИЗИУМ, остров блаженства, но только для душ не вполне безгрешных, и прежде всего в исполнении своего долга перед обществом.


      Три мальчика 13—14 лет сидели на грязной, вонючей лестничной площадке.
      — Ребята, пожалейте себя — в такой заразе сидите.
      Неожиданно один сказал грустно:
      — К заразам зараза разве пристанет?


      Настя достала из грязной дорожной лужи полупритоптанную гвоздику. Отвечая на наше негодование, твердила: «Но ведь это же цветочек, цветочек».
      Дома поставила его в баночку с водой. Гвоздичка очистилась и расцвела оставшимися махрами.
      У меня уже нет этих нежных реакций — то, что лежит в грязи, не подниму, уйду прочь.


      Будущее есть у всего — даже у покойников. Почему же не быть ему у авангарда? Только вопрос — каким оно будет? Ясно только то, что в чистом виде он не выживет, не сохранится, как не выжило в чистом виде ни одно направление, течение, школа. (Трубадуры — хор — мотет — опера — инструментальные формы.)
      Нужен для выживания симбиоз. С раздувшейся, разбухшей клеткой должна соединиться другая, противоположная, чтобы дать в результате эмбрион, зародыш, плод, способный жить полной жизнью.


      Мария Александровна Эмская

      Как странно и обидно
      Что ты, закрывши очи,
      Ушла от нас так рано
      Под своды вечной ночи.
      Дни за днями катятся,
      Жизнь за все расплатится.
      Я устала песни распевать.
      Пусть туман колышется,
      Только слез не слышится,
      Не мешайте мне спокойно спать1 (1 Надпись на могиле певицы М. А. Эмской, похороненной на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Эти стихи использованы во 2-м «Вечерке»).

      1988


      НЛО — вещество с антивеществом (топливо), в результате происходит изменение — уплотняется время — уплотняется, уплотненное время съедает пространство, предмет попадает во внепространство, он становится невидимым, многомиллиардные расстояния преодолевает мгновенно. Сам НЛО уменьшается, но внутри него все в натуральную величину.


      Энергия экстрасенсов дает возможность новых технологий. Надо изучать человека. Информационное поле вселенной состоит из душ умерших и выделяемой энергии живых. Оно вдохнуло жизнь в мертвую материю, дало жизнь (Святой дух).
      «Природа и человек», №6, 1989 г.


      Реакция вещества и антивещества, уплотняющая время (уплотненное время), — иррациональное мышление. По Флоренскому — духовные процессы быстрее скорости света. Мнимые и реальные единицы, плоскость и антиплоскость — «Зазеркалье».
      Сгусток человеческой энергии после смерти сохраняется. Частицы-носители пока не выявлены (м. б. нейтрино). Они соединяют в единое целое мир живых и мертвых.


      Все надо познавать до уровня тайны, до «вещи в себе». Кант, Нирвана и т. п.


      Наука и искусство, жизнь — одно целое. Надо отказаться в эволюционировании в сторону потребления.


      Человек — сочетание смертного (бесконечно малого, микро — 10 в -40-й степени) и вечного (макро—10 в -40-й степени), горнего и дольнего. Человек — соединение конечного с бесконечным, связующий субстрат вселенной.


      История музыки.
      Аполлон — убийство Марсия.
      Пегас — туловище медузы Горгоны.
      Покровитель музыкантов — старший сын Каина.
      Самовожделение — (Ельчанинов).
      1. Прометей должен иметь своего орла. Палех— чем беднее, тем талантливее.
      2. Принцип Ундервуд 1 (1 Персонаж пьесы В. Маяковского «Баня»).
      3. Мода— боязнь быть самим собой, боязнь одиночества, боязнь самостоятельной линии.
      4. Падшие пачкают чистых, чтобы не погибать в одиночестве.
      5. Не ешь своего орла. (Убил своего орла и изжарил на огне, им же добытом.) Так гибнут наши таланты.
      6. Базар искусств (А. Белый).


      Во такая рожа, и вся в мордентах 2 (2 Мелодические украшения).


      Решают задачу:
      — Делил?
      — Делил.
      — И что?
      — Остаток получается.
      — А в ответе?
      — А в ответе без остатка.
      — А ты еще дели. Дели и дели — не жалей времени, подольше подели — вот все без остатка и разделится.


К титульной странице
Вперед
Назад