На третью ночь он вошел к ней в спальню в одних пижамных штанах. Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-то роман Дороти Сайерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее рук, лишь только она взглянула на него. Наверное она бы даже заорала, если бы спазм не перехватил горло. Билли Халлек подумал, что ни одно человеческое чувство не может быть уникальным, хотя иногда кажется иначе. Кэри Россингтон прошел такой же период самообмана, что и он, после чего следовало потрясение.
      Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весь живот Кэри и почти всю грудь. Безобразные бугры с подпалиной. Черные трещины беспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой. В глубине этих трещин можно было приметить красноту, на которую лучше было не смотреть. Сперва можно было подумать, будто трещины располагались хаотически, как в бомбовой воронке, но оказалось, что это не так. С каждого края желтая плоть была слегка приподнята. Чешуя. Но не рыбья, а грубая чешуя рептилии, вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.
      Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностью скрылся под уродливы панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупок и...
      - Он спустил свои пижамные штаны, - продолжала свой рассказ Леда, допивая третий бокал все теми же маленькими птичьими глотками. Снова слезы потекли по ее щекам. - Вот тогда я обрела голос, начала орать, чтобы он прекратил. Он послушался, но я успела заметить, что эта дрянь распространилась ниже. Член еще не был затронут, но лобковые волосы уже исчезли под ней.
      - Ты вроде бы говорил, что у тебя пошло на поправку, - сказала я.
      - Я так и думал, - ответил он мне. А на следующий день назначил встречу с Хаустоном.
      "Который, видимо, рассказал ему про парня без мозгов", - подумал Халлек, - "и еще про бабку с третьим комплектом зубов и предложил понюхать кокаина".
      Спустя неделю Россингтон предстал перед консилиумом лучших дерматологов Нью-Йорка. Они сказали, что им известен его недуг и направили его на гамма-облучение. Чешуйчатая плоть продолжала распространяться. Никакой боли он не чувствовал, только зуд на пограничных местах между прежней кожей и этим кошмарным нашествием. Только и всего. Новая плоть была совершенно бесчувственна. Как-то он сказал ей с жутковатой потрясенной улыбкой, что загасил окурок на собственном животе и никакой боли не ощутил.
      Она заткнула уши и закричала, чтобы он прекратил.
      Дерматологи сказали Кэри, что немного ошиблись. Кэри спросил их, что это значит. Вы, мол, сказали, что все знаете, во всем уверены. Они ему ответили, что такие вещи случаются, правда, редко, ха-ха, очень редко. Все анализы были проведены, и они поняли, что пошли не тем путем. Завели свои научные непонятные разговоры о мощных витаминах, гландулярных инъекциях, которые начали применять к нему. Пока проводился новый курс лечения, первые чешуи появились на шее Кэри, под подбородком и наконец - на лице. Вот тогда дерматологи в конце концов признали, что зашли в тупик. Правда, только в данный момент, разумеется. Подобные вещи не могут быть неизлечимыми. Современная медицина... специальная диета... и т.д. и т.п.
      Кэри и слушать ничего не хотел, когда Леда пыталась завести разговор о старом цыгане. Однажды замахнулся на нее, словно ударить хотел, а она успела заметить, что кожа между большим и указательным пальцами его руки тоже отвердела.
      - Рак кожи! - крикнул он. - Это рак кожи, рак кожи, рак кожи! И прошу тебя, раз и навсегда заткнись насчет того старого выродка!
      Разумеется, только его теория имела хоть какой-то номинальный смысл, поскольку Леда несла мистическую средневековую чушь. Однако Леда была уверена, что все это проделка старого цыгана, который подошел в толпе блошиного рынка к Кэри Россингтону и коснулся его лица. Она знала это и поняла по его взгляду, когда он поднял на нее руку, что он тоже об этом знает.
      Он взял отпуск, договорившись с Гленном Петри, который был потрясен, узнав, что его старый друг и партнер по гольфу Кэри Россингтон заболел раком кожи.
      Леда рассказала Халлеку про следующие две недели, которые ей не хочется вспоминать. Кэри спал как мертвый то в их комнате наверху, то внизу в кресле, то на кухне, положив голову на руки. Начал много пить. Садился в кресло в гостиной, держа за горлышко бутылку виски чешуйчатой рукой, и смотрел по телевизору комедии типа "Герои Уайлд" и "Семейные ссоры". Так он просиживал перед телевизором часов до двух или трех ночи. И все время пил виски, как пепси-колу, прямо из горлышка.
      Иногда по ночам он плакал. Она подходила и наблюдала его рыдающим в то время, как Уорнер Андерсон, заключенный в коробке их "Сони" кричал: "Вперед, к видеолентам!" с таким энтузиазмом, словно пригласил своих любовниц на круиз до Арубы в компании с ним. В иные ночи, по счастью редкие, он давал волю ярости, спотыкаясь бродил по дому с бутылкой виски в руке, переставшей быть рукой, и кричал, что у него рак кожи ("Ты слышишь?! Рак кожи!"), который он подхватил под лампами для загара, и что он засудит этих гадов, которые ему такое устроили, разорит засранцев дотла! Без порток их оставит! Во время подобных вспышек он порой ломал вещи.
      - Я в итоге поняла, что такие припадки ярости с ним происходят после того, как приходит миссис Марли прибрать по дому, - сказала она бесстрастно. - Когда она появлялась, он поднимался на чердак и отсиживался там. Если бы она его увидела, весь городок немедленно бы обо всем узнал. Я думаю, он более всего чувствовал себя отверженным, когда сидел там в одиночестве в темноте, а потом ночью давал волю своим эмоциям.
      - Значит, он уехал в клинику Мэйо, - сказал Билли.
      - Да, - ответила она и наконец взглянула на него. Лицо ее выглядело пьяным и перепуганным. - Что с ним будет, Билли? Во что он может превратиться?
      Билли покачал головой: ни малейшего представления. Более того, он имел не больше желания разбираться в этом вопросе, чем в запечатленной на снимке знаменитой сцене, где южновьетнамский генерал стреляет в ухо вьетконговскому коллаборационисту. Каким-то зловещим образом ситуации показались ему схожими.
      - Я тебе говорила, что он нанял частный самолет до Миннесоты? Не мог вынести, чтобы люди увидели его таким. Я тебе говорила об этом, Билли?
      Билли снова покачал головой.
      - Что же с ним дальше будет?
      - Я не знаю, - ответил Халлек и подумал: - "Кстати, а что со мной будет, Леда?"
      - В конце, когда он сдался и решил лететь, обе его руки превратились в подобие когтей. А глаза... глаза - две блестящие точки в таких чешуйчатых провалах-глазницах. Нос у него... - Она поднялась из кресла, направилась к нему, сильно ударившись об угол столика. "Сейчас она этого не заметила", - подумал Халлек, - "но завтра у нее будет синяк. Будет удивляться, где это так ушиблась".
      Она схватила его руку. Глаза были широко раскрыты от ужаса. Заговорила сбивчиво, хрипло, изо рта сильно несло джином:
      - Он теперь выглядит как аллигатор, - сказала она, почти перейдя на шепот. - Да, вот так он и выглядит, Билли. Прямо словно из болота выполз и напялил на себя человеческую одежду. Да, похоже, что он превращается в аллигатора, и я рада, что он уехал. Рада. Я думаю, если бы он не уехал, уехала бы я. Упаковала бы сумку и...
      Она наклонялась все ближе и ближе к нему, и Билли поднялся, не в силах более переносить это. Леда Россингтон качнулась назад, и Халлек едва успел поймать ее за плечи... он, похоже, тоже порядочно перебрал. Промахнись он, и она могла бы раскроить себе голову о столик, покрытый стеклом и окантованной бронзой (587 долларов). Как раз о него она только что ушибла ногу, только теперь дело могло закончиться не ссадиной, а смертью. Посмотрев в ее полубезумные глаза, Билли подумал, что, может, она бы и не возражала против того, чтобы умереть.
      - Леда, мне пора уходить.
      - Ну конечно! Просто зашел выпить, верно, Билли, дорогой?
      - Извини, - сказал он. - Я ужасно сожалею обо всем, что произошло. Поверь, это так. - И вдруг добавил: - Будешь говорить с Кэри, передай ему мои наилучшие пожелания.
      - С ним теперь трудно разговаривать, - рассеянно ответила она. - У него внутри рта то же самое происходит. Десна меняются, язык покрывается панцирем. Я не могу с ним говорить, а его реплики звучат просто как мычание.
      Он отступал в холл, желая оказаться подальше от нее, от ее размеренного, такого воспитанного тона, от ее сумасшедшего взгляда.
      - Да, он в самом деле превращается в подобие аллигатора, - сказала она. - Возможно, придется в итоге опустить его в бассейн... им, наверное, нужно, чтобы кожа была влажной. - Слезы снова потекли из ее опухших, покрасневших глаз, и Билли заметил, что она проливает коктейль из бокала себе на туфли.
      - Спокойной ночи, Леда, - прошептал он.
      - Ну почему, Билли? Почему ты сбил эту старуху? Почему ты обрушил на Кэри и меня такое? Почему?
      - Леда...
      - Приходи через пару недель, - сказала она, направляясь к нему в то время, как он лихорадочно нащупывал дверную ручку позади себя и огромным усилием воли заставлял себя сохранять на лице подобие слабой улыбки. - Приходи. Я хочу посмотреть на тебя, когда ты потеряешь еще фунтов сорок-пятьдесят. Вот уж посмеюсь. Буду хохотать и хохотать!
      Он нашел дверную ручку и повернул ее. Свежий прохладный воздух обвеял его пылающее потное лицо.
      - Спокойной ночи, Леда. Прости меня, извини...
      - Подавись ты своими извинениями! - завизжала она и швырнула в него бокал. Он разбился вдребезги о дверной косяк справа от Билли. - Зачем ты убил ее, ублюдок?! Зачем ты на нас обрушил такие несчастья?! Зачем?! Зачем?! Зачем?!
      Халлек дошел до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв и опустился на скамейку под навесом автобусной остановки. Его бил озноб, во рту был скверный вкус, голова кружилась от алкоголя.
      Он думал: "Я сбил и убил ее и теперь теряю вес и не могу остановиться. Кари Россингтон провел суд, отпустил меня, хлопнув по плечу, а теперь он в клинике Мэйо, и если верить его жене, он выглядит как беженец из питомника аллигаторов Мориса Сендака. Кто еще тут замешан? Кому еще мог отомстить старый цыган?"
      Он вспомнил о двух полицейских, изгонявших цыган, когда они прибыли в их городок и собирались развернуть свои представления в городском парке. Один из полицейских был всего лишь оруженосцем, водителем патрульной машин.
      Исполнителем приказов.
      Чьих приказов? Ну, разумеется, начальника полиции, Данкена Хопли.
      Цыган прогнали потому, что у них не было разрешения выступать в городском саду. Они, конечно, понимали, что дело не в разрешении: причины гораздо глубже. Когда хочется прогнать цыган, предлог всегда найдется. Бродяжничество. Нарушение общественного спокойствия. Плевки на тротуары. Да что угодно!
      Цыгане договорились о таборе с фермером к западу от городка - мрачным стариком по имени Арнкастер. Всегда находилась такая ферма и такой мужик, и цыгане всегда устраивались. "У них носы натренированные, чтобы выискивать таких людей, как Арнкастер", подумал Билли, сидя на скамейке и прислушиваясь к первым каплям весеннего дождя, забарабанившего по навесу. "Простая эволюция. Достаточно двух тысяч лет кочевой жизни. Поболтать с людьми. Может, кому-то бесплатно погадать? Узнали имя одного жителя, у которого есть земля, но и долгов немало, и про парня, который не любит своего города и не уважает общественных порядка. Прислушаешься и непременно узнаешь имена. Непременно пронюхаешь про местного Арнкастера в самом богатом городке. А то и про двух или трех таких".
      Свои машины они располагали в круг, как и палатки. Точно так же их предки двести, четыреста, восемьсот лет назад располагали в таборе свои кибитки и тачки. Они получали разрешение на разведение костров. Ночью болтали и смеялись, из рук в руки переходила бутылка или две.
      "Все это", - думал Халлек, - "могло быть вполне приемлемо для Хопли".
      Те, кто хотел что-то купить у цыган, могли съездить по западной дороге Фэйрвью к жилищу Арнкастера. Оно располагалось в стороне от всеобщего обозрения, но и зрелище представляло собой жалкое. Впрочем, цыгане предпочитали именно такие места. Оттуда им предстояло двинуться в Рейнтри или Уэстпорт, а дальше - в неведомом направлении. Так обычно и делалось.
      За исключением того, что после несчастного случая и проклятья старого цыгана формула "так обычно и делалось" больше никуда не годилась.
      Халлек вспомнил, что Хопли дал цыганам два дня срока. Когда они и не подумали подчиниться, он их вынудил убраться. Сначала Джим Робертс отменил разрешение о разведении костров. Хотя в течение предыдущей недели каждый день бывали сильные дожди, Робертс сказал им, что опасность пожаров внезапно возросла. Извините. Кстати, пусть не забывают, что огнеопасными являются не только костер, но и плитки на газовых баллонах, мангалы и печурки.
      Затем Хопли, как уже бывало в подобных ситуациях, посетил местные точки бизнеса, где у Ларса Арнкастера кредиты были изрядно просрочены. Сюда, разумеется, входили магазин инструментов и скобяных изделий, склад кормов и семян и кооператив фермеров. Хопли мог заглянуть также и к Закари Маршану в Объединенный банк Коннектикута, где хранился заклад Арнкастера на недвижимость.
      Работа есть работа. С этим чашку кофе выпил, с тем - пообедал, у того что-нибудь купил. И вот на закате следующего дня кредиторы Ларса Арнкастера уже звонят ему и говорят, что неплохо было бы убрать этих чертовых цыган подальше от города и как они были бы ему признательны.
      Результат Данкену Хопли был, конечно же, известен. Арнкастер направился к цыганам, вернул им то, что оказалось лишним по их договоренности об аренде территории, оказался глух к их протестам (Халлек вспомнил молодого жонглера, который явно не успел свыкнуться с идеей собственной уязвимости в этой жизни). А договор, кстати, не был подписанным документом, и потому судиться было бы смешно.
      Арнкастер вполне трезвый, возможно, объяснил им, что обходится с ними как порядочный человек и возвращает им лишние деньги. Другое дело - Арнкастер пьяный. В этом случае он мог объясниться подробней, сказать им, что в городе есть могущественные деятели, которые требуют, чтобы цыгане убирались подальше. На него, бедного фермера, оказали жесткое давление, которого он вынести просто не может. Тем более, что половина так называемых хороших людей в городке давно зуб на него имеют.
      Вряд ли цыгане (разве что за исключением жонглера) стали спорить, права качать и требовать долгих объяснений.
      Билли поднялся и медленно побрел домой под холодным дождем и ветром. В спальне горел свет - Хейди его ждала.
      Водителю патрульной машины не за что мстить. И не Арнкастера: тот просто увидел возможность не терять пятьсот долларов и попросил их вон, потому что иного выхода не было.
      Данкен Хопли?
      "Возможно. Очень даже возможно", подумал Билли. В чем-то Хопли выполнял функции сторожевого пса, хорошо натренированного, чтобы хранить в неприкосновенности покой Фэйрвью. Однако Билли сомневался, разделяет ли старый колдун его мнения, понимает ли суть. Для него все свелось к тому, что после суда Хопли вытурил их из городка. К изгнанию они были привычны. Другое дело, что Хопли не расследовал причин гибели старухи...
      Вот это уже существенно.
      "Отказ от расследования? Билли, не смеши меня. Отсутствие расследования - грех халатности. Хопли не стал проверять его на алкоголь. Ты знаешь, что это граничит с покрытием преступления, и Кари Россингтон тоже это знал".
      Ветер усилился, дождь стал сильнее. На улице капли плескались в лужах, освещаемых уличными фонарями вдоль Лантерн Драйв. Под ветром скрипели ветви деревьев, и Билли с беспокойством посмотрел на небо.
      "Мне надо повидать Данкена Хопли".
      Какая-то важная мысль готова была родиться, но он тут же вспомнил пьяное испуганное лицо Леды Россингтон. Подумал о словах Леды: "С ним теперь трудно разговаривать... у него внутри рта то же самое происходит... его реплики звучат как мычание".
      Нет, только не сегодня. Нынче с него достаточно.
      - Куда ты ходил, Билли?
      Хейди лежала в постели под пятном света от ламп и читала. Теперь отложила книгу и посмотрела на него. Билли заметил темные круги под ее глазами. Однако в эту ночь жалости к ней он не почувствовал.
      Подумал, а может, сказать? "Я был у Кэри Россингтона. Поскольку его не было дома, я выпил с его женой, выпил довольно крепко. Ни за что не угадаешь, Хейди, что мне она сказала. Кари Россингтон, который тебя лапал накануне Нового Года, превращается в крокодила. Когда он помрет, из его кожи можно будет делать отличные портфели".
      - Да так, нигде, - ответил он. - Просто бродил и размышлял.
      - От тебя пахнет так, словно ты в куст можжевельника свалился. Джин?
      - Н-ну... примерно так. Только свалился в "Паб" Энди.
      - И сколько ты принял?
      - Пару.
      - А пахнет как все пять.
      - Хейди, ты что - меня допрашиваешь?
      - Нет, дорогой. Но я хочу, чтобы ты себя уж слишком-то не изводил. Эти доктора, я надеюсь, поймут что-то после метаболической серии.
      Халлек хмыкнул.
      - Я только благодарю Бога, что это не рак, - сказала она. Лицо ее выглядело встревоженным.
      Он подумал и чуть не ляпнул: "хорошо все наблюдать со стороны". Не сказал, но, видимо, что-то отразилось на его лице, потому что ее лицо приняло такое несчастное, горестное выражение.
      - Прости меня, - сказала она. - Так трудно сказать что-либо, чтобы не прозвучало обидно, плохо...
      "Да уж, девочка", подумал он. И снова мимолетная вспышка ненависти к ней. После выпивки это чувство вызвало депрессию и физическое недомогание. Тут же все прошло, оставив лишь ощущение стыда. Кожа Кэри превращалась Бог знает во что - годилось только для показа в бродячем цирке. Данкен Хопли может быть и в порядке, а может, Халлека ожидало там нечто еще более жуткое. Черт возьми, потеря веса, возможно, еще не самое страшное.
      Он разделся, включив лампу, и обнял Хейди. Сначала она чувствовала себя скованно. Когда он решил, что ничего хорошего не будет, Хейди вдруг расслабилась. Билли услышал ее сдавленный всхлип и с грустью подумал, что в беде познается благородство натуры. Почему он раньше этого не понимал?
      - Хейди, прости, - сказал он.
      - Если бы я могла хоть что-то сделать. - Она снова всхлипнула. - О, если бы чем-то могла помочь тебе, Билли.
      - Можешь, - сказал он и потрогал ее грудь.
      Они занялись любовью. А потом он заснул, забыв обо всем. Утром весы показали 176.
      12. ДАНКЕН ХОПЛИ
      У себя в конторе он договорился относительно отпуска для проведения метаболических анализов. Кирк Пеншли был до неприличия готов удовлетворить его просьбу в любой форме, из чего Халлек сделал горький вывод: от него хотят избавиться. После того, как исчезли его три подбородка, ввалились щеки, а кости на лице стали выпирать, он стал для конторы своеобразным пугалом.
      - Ну, конечно же! О чем речь?! - воскликнул Пеншли прежде, чем Билли до конца изложил свою просьбу. Слишком радушно звучал его голос - так говорят люди, понимающие, что дело - дрянь, но формально этого не признающие. Глаза его скользнули к тому месту, где у Билли Халлека прежде был живот. - Бери столько времени, сколько тебе потребуется, Билл.
      - Три дня мне будет достаточно, - ответил он.
      Теперь он звонил Пеншли из телефонной будки возле кафетерия Баркера и говорил ему, что придется взять более трех дней. Да, более трех дней, но, возможно, не только для метаболических анализов. Утраченная идея снова неясно зародилась в голове. Она еще не была оформившейся надеждой, но хотя бы кое-что.
      - На сколько дней? - спросил Пеншли.
      - Я точно и сам не знаю, - сказал Халлек. - Может, две недели. Может, даже и месяц.
      На другом конце провода воцарилась тишина, и Халлек представил себе подтекст, который прочел в его словах Пеншли: "На самом деле я имею в виду, Кирк, то, что больше уж мне не вернуться. Выяснилось, что у меня рак. Теперь будет облучение, лекарства от боли, интерферон, если удастся его раздобыть, лаэтрил, если решимся отправиться а Мехико. Когда в следующий раз увидишь меня, Кирк, я буду в длинном ящике с шелковой подушечкой под головой".
      И Билли, привыкший за последние шесть недель к чувству хронического страха, впервые ощутил гнев. "Я вовсе этого не подразумеваю, черт тебя подери. По крайней мере, пока еще нет".
      - Не проблема, Билл. Передадим дело Худа Рону Бейкеру, а остальные могут и подождать.
      "Это уж точно, подлец. Ты сегодня же все мои дела передашь другим. А дело Худа ты еще на прошлой неделе отдал Рону Бейкеру. Он мне позвонил сам, спрашивал, куда я положил бумаги по этому делу. А насчет того, что другие дела подождут, Кирк, так эти дела - всего-навсего куриные шашлыки на твоей вилле в Вермонте. Так что не пытайся быть хитрожопым со мной".
      - Хорошо, я передам ему все досье, - сказал Билли и, не удержавшись, добавил: - Он уже часть из них получил, кстати.
      Раздумье на другом конце провода. Потом:
      - Ну, хорошо... если что нужно, я готов...
      - Есть еще одна просьба, - сказал Билли. - Она может показаться тебе очень странной.
      - Какая? - осторожно спросил Кирк Пеншли.
      - Помнишь, у меня неприятность была в начале весны? Несчастный случай?
      - Да-а.
      - Женщина, которую я сбил, была цыганкой. Ты знал об этом?
      - Это было в газетах, - сдержанно ответил Пеншли.
      - Она была из... из... как у них это называют? Банда? Табор. Да, цыганский табор, коллектив, что ли. Они расположились неподалеку от Фэйрвью. Договорились с местным фермером за наличные...
      - Подожди секундочку, буквально чуток, - перебил его Пеншли. Теперь его голос звучал сухо, не так, как у платного плакальщика, что Билли устраивало куда больше. Он даже улыбнулся, представив себе сорокапятилетнего Пеншли, лысого, невысокого - футов пять ростом, хватающего на столе блокнот и ручку. Кирк в работе был одним из самых эффективных и деловых ребят из всех, кого Халлек знал. - О'кей, говори. Как имя местного фермера?
      - Арнкастер. Ларс Арнкастер. После того, как я сбил женщину...
      - Ее имя?
      Халлек закрыл глаза и напряг память. Как странно - он ни разу не вспомнил ее имени с самого суда.
      - Лемке, - ответил он наконец. - Ее звали Сюзанна Лемке.
      - Л-е-м-п-к-е?
      - Без "п".
      - О'кей.
      - После несчастного случая цыгане решили, что они нежеланные гости в Фэйрвью. У меня есть данные, что они направились в Рейнтри. Не смог бы ты проследить их дальнейший путь оттуда? Мне нужно знать, где они находятся сейчас. За расследование плачу из своего кармана.
      - Да уж, непременно, - сказал Пеншли. - Что ж, если они двинулись к северу, в Новую Англию, я думаю, мы сумеем их разыскать. Если же отправились на юг, в Джерси, трудно гарантировать. Тебя что, Билли, беспокоит судебное дело по этому поводу?
      - Нет, - ответил он. - Но мне нужно поговорить с мужем этой женщины. Если он был ее мужем.
      - О! - только и ответил Пеншли, и снова Халлек прочел его мысли, как если бы он их высказал ему вслух по телефону: "Билли Халлек закругляет свои дела, приводит в порядок свои финансовые книги. Видимо, хочет выдать старому цыгану чек, а может, хочет просто извиниться перед ним и позволить дать себе в глаз".
      - Спасибо тебе, Кирк, - сказал Халлек.
      - Не за что, - ответил Пеншли. - Ты, главное, поправляйся.
      - О'кей. - Билли повесил трубку. Его кофе на столике остыл.
      Его не очень удивило то обстоятельство, что в полицейском участке всеми делами заправлял помощник Рэнд Фоксуорт. Он достаточно радушно приветствовал Халлека, но взгляд его был рассеянным. Наметанным глазом Билли сразу приметил, что корзинка "входящих" бумаг на столе Фоксуорта была куда более перегруженной, чем корзина "выходящих".
      Униформа Фоксуорта выглядела безукоризненной, но глаза были несколько налиты кровью, как с приличной попойки.
      - Данк малость простудился, - сказал он в ответ на вопрос Билли. Халлек почувствовал по тону, что такой ответ полицейский выдавал уже великое множество раз. - Его нет пару дней на работе.
      - О! - Сказал Билли. - Простуда, значит?
      - Вот именно, - ответил Фоксуорт, многозначительно посмотрев в глаза Билли.
      Дежурная в приемной сообщила Билли, что доктор Хаустон отправился к пациенту.
      - Это срочно. Пожалуйста, передайте ему, что мне нужно буквально пару слов ему сказать.
      Конечно, проще было бы подъехать самому и поговорить, но Халлеку не хотелось ехать через весь город. В результате он сидел в телефонной будке (в которой не так давно с трудом помещался) напротив полицейского участка. Хаустон наконец взял трубку.
      Голос его звучал холодно, официально, с явным раздражением. Халлек, который, кажется научился читать чужие мысли, понял смысл этого тона: "Билли, ты больше не мой пациент. Я наблюдаю твой необратимый распад, и это действует мне на нервы. Единственно, чего я хочу от пациента, представить мне то, чему я могу поставить диагноз и выписать рецепт. Если ты этого сделать не способен, тогда нам не о чем договариваться. Мы с тобой, конечно, неплохо играли в гольф, но я не думаю, что кто-то из нас станет утверждать, будто мы когда-либо были друзьями. У меня есть карманный телефон "сони", есть диагностическое оборудование стоимостью в 200.000 долларов и такой список лекарств, что если мой компьютер его отпечатает, лист протянется от моего порога до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв. Я себя отлично чувствую с такой оснасткой. Чувствую себя полезным. А тут являешься ты и делаешь из меня лекаря семнадцатого века с банкой пиявок от высокого давления и долотом для трепанации черепа. Мне не нравится ощущать себя таким, Билл. Совсем не нравится. Так что, исчезни. Я умываю руки. Зайду посмотреть на тебя в гробу... если, разумеется, сам туда не лягу прежде".
      - Современная медицина, - пробормотал Билли.
      - Что, Билли? Давай быстрее, а то меня пациент ждет, и вообще, я здорово занят.
      - У меня один вопрос, Майкл, - сказал Билли. - Что там с Данкеном Хопли?
      Тишина на другом конце провода длилась секунд десять.
      - А почему ты считаешь, что с ним что-то случилось?
      - Его нет на участке, Рэнд Фоксуорт сказал, что у него простуда, но явно врет и к тому же делать этого не умеет.
      Последовала другая долгая пауза.
      - Как юрист, Билли, ты меня поймешь. Я не имею права распространять подобную информацию, не хочу терять работу.
      - Ну, знаешь, если кто-нибудь обнаружит, что у тебя там в бутылке в ящике стола, ты не просто потеряешь работу, а полетишь с нее.
      Снова пауза. Когда Хаустон заговорил, его голос был сдавленным от ярости... и подспудного страха.
      - Это что - угроза?
      - Да нет же, - устало ответил Билли. - Ты только на меня не рычи, Майкл. Скажи просто - в чем дело с Хопли.
      - А зачем тебе знать?
      - Бога ради, Майкл. Ты - живое доказательство того, насколько человек может быть толстокожим. Знаешь, о чем я говорю?
      - Ни малейшей идеи, что ты имеешь...
      - В последний месяц ты увидел три очень странных заболевания в Фэйрвью. Никакой связи между ними ты не заметил. В чем-то оно и понятно: они настолько отличаются одно от другого. А с другой стороны, они сходны в том, что чрезвычайно странны. Я подумал: может, другой доктор, который не заталкивает себе в ноздри на полсотни долларов, кокаина каждый день, смог бы заметить такую связь, несмотря на различие симптомов.
      - Подожди минуточку!
      - Нет, ждать не собираюсь. Ты спрашиваешь - почему я хочу об этом знать, и я скажу тебе, почему. Я неуклонно теряю вес. Теряю его, даже поглощая массу калорий - восемь тысяч в день. Кэри Россингтон получил, какую-то кошмарную кожную болезнь. Его супруга говорит, что он превращается в цирковое чудо-юдо. Кэри отправился в клинику Мэйо. Теперь я хочу узнать, что стряслось с Данкеном Хопли. И еще - нет ли у тебя других подобных случаев.
      - Билли, дело обстоит вовсе не так. Похоже, что ты вбил себе в голову какую-то дикую идею. Не знаю, что это...
      - Не знаешь, и ничего страшного. Мне нужен ответ. Если я не получу его от тебя, найду другой способ узнать.
      - Не вешай трубку. Если ты намерен говорить на эту тому, я перейду к себе в кабинет.
      - Хорошо.
      В трубке щелкнуло. Билли вспотел в телефонной будке, раздумывая, не обманет ли Хаустон. Но вновь раздался щелчок.
      - Ты здесь, Билли?
      - Да.
      - О'кей. - В голосе Хаустона слышались явные нотки разочарования, которое выглядело комичным. Он тяжко вздохнул. - Данкен Хопли болен... угрями.
      Билли раскрыл дверь будки. Слишком душно стало внутри.
      - Угри?
      - Да. Прыщи. С черными головками, с белыми. Вот и все. Ты доволен?
      - Кто еще?
      - Больше никого. И вот что, Билли. Они ни с того ни с сего не появляются. А то ты уж начал нести что-то в духе романов Стивена Кинга. Нет, дело вовсе не так странно обстоит. У него временный дисбаланс желез, только и всего. Причем у него это не впервые. Эти кожные проблемы у него с седьмого класса школы.
      - Что ж, вполне рационально. Но если ты к этому добавишь Кэри Россингтона с его крокодильей кожей и Уильяма Халлека с его "анорексией невроза", начинает все таки звучать, как роман Стивена Кинга. Не так ли?
      Хаустон терпеливо пояснил:
      - У тебя проблема метаболизма, Билли. Кэри... не знаю. Я видел...
      - Странные случаи. Знаю, - перебил его Билли. Господи, и этот мешок для потребления кокаина был его семейным врачом в течение десяти лет. - Ларс Арнкастер к тебе не обращался?
      - Нет. Он не мой пациент. Я думал, у тебя только один вопрос.
      "Конечно же, он приписан к тебе как пациент", - подумал Билли. - "Просто авария не оплачивает счета. А такой деятель, как ты, с завышенными потребностями, ждать не любит, верно?"
      - Ну, хорошо. Тогда самый последний вопрос: когда ты в последний раз видел Данкена Хопли?
      - Недели две назад.
      - Спасибо.
      - В следующий раз записывайся на прием, Билли, - сухо сказал Хаустон и положил трубку.
      Хопли разумеется, жил не на Лантерн Драйв, но работа шефа полиции оплачивалась хорошо, а потому у него был свой аккуратный домик в новоанглийском стиле в переулке Риббонмейкер.
      Билли припарковал машину в сумерках, подошел к дому и позвонил в дверь. Ответа не последовало. Позвонил снова. Тишина. Он нажал пальцем на звонок и долго-долго не отпускал, но все так же безрезультатно. Направился в гараж и, приложив ладони щитками к лицу, всмотрелся в темноту. Автомашина Хопли - "вольво" устаревшей модели - с номером "ФВ-1" - на месте. Второй машины у шефа полиции не было - Хопли холостяк. Билли вернулся к двери и принялся стучать кулаком. Минуты три он молотил по двери, пока рука не заболела. Только тогда хриплый голос заорал:
      - Убирайся к черту!
      - Впусти меня! - крикнул Билли. - Мне надо поговорить с тобой!
      Ответа не последовало, и Билли принялся снова стучать. В какой-то момент он уловил за дверью слабое движение, представил себе притаившегося за дверью, даже присевшего на корточки Хопли, ожидающего, когда непрошеный и назойливый визитер уберется и оставит его в покое. Или в том, что для него сходило нынче за покой. Билли перестал стучать и распрямил пальцы руки.
      - Хопли, я думаю, ты - здесь, - тихо сказал он. - Тебе нет нужды отвечать мне, только выслушай. Это Билли Халлек. Два месяца назад у меня произошел несчастный случай. Старая цыганка выскочила перед носом моей машины...
      Движение за дверью. Теперь, определенно, послышалось шарканье.
      - ...Я сшиб и убил ее. Теперь теряю в весе. Никакой диеты, ничего подобного, но вес теряю. Пока что потерял семьдесят пять фунтов. Если это не прекратится, я скоро буду похож на ходячий скелет, в самый раз для цирка. Кэри Россингтон, судья Россингтон, занялся этим делом и признал меня невиновным. Теперь у него какой-то кошмарный кожный недуг...
      Билли послышалось, что за дверью раздался шумный вздох удивления.
      - ...Он отправился в клинику Мэйо. Врачи сказали, что это не рак, но они не знают, что это такое. Россингтону хочется верить, что это рак. Он не желает признать, что это есть на самом деле.
      Билли проглотил ком, возникший в горле.
      - Это цыганское проклятье, Хопли. Понимаю, насколько это безумно звучит, но это правда. Там был старик. Он дотронулся до меня, когда я выходил из суда. Он дотронулся до Россингтона, когда тот с женой был на толкучке в Рейнтри. А до тебя он дотронулся, Хопли?
      Наступила долгая тишина, а потом сквозь щель почтового ящика Билли услышал одно короткое слово:
      - Да.
      - Где? Когда?
      Ответа не последовало.
      - Хопли, куда эти цыгане отправились после Рейнтри? Ты не знаешь?
      Молчание.
      - Мне надо с тобой поговорить! - в отчаянии сказал Билли. - У меня есть идея, Хопли. Я думаю...
      - Ты ничего не сможешь, - прошептал Хопли. - Все зашло слишком далеко, ты понимаешь, Халлек? Слишком далеко...
      Послышался вздох, шелестящий, как бумага - жуткий.
      - Но это же хоть какой-то шанс! - яростно воскликнул Халлек. - Неужели ты докатился до того, что тебе уже на все начхать?
      Молчание. Билли ждал, подыскивая более убедительные аргументы, более проникновенные слова. Ничего в голову не приходило. Хопли просто-напросто не собирался впускать его к себе. Он повернулся, чтобы уйти, когда дверь приоткрылась.
      Билли посмотрел на черную щель, услышал шаркающие удаляющиеся шаги во мрак холла. По спине и по рукам побежали мурашки, на миг захотелось уйти поскорее прочь. "Бог с ним, с Хопли", подумал он. "Если кто-то и сможет разыскать цыган, то это Кирк Пеншли. Ни к чему видеть Хопли, смотреть, во что он превратился".
      Билли подавил в себе импульс, раскрыл дверь и вошел внутрь.
      В дальнем конце холла он разглядел смутную тень человека. Дверь слева была раскрыта, и тень прошла туда. Появился слабый свет, и из двери протянулась длинная тень через пол-холла на стену, где висела фотография Хопли, получающего награду "Ротари-клуба" Фэйрвью. Голова бесформенной тени как раз находилась на этом снимке в рамке, подобно некоему предзнаменованию.
      Билли пересек холл, признаваясь сам себе, что испытывает страх. Чуть ли не ожидал, что дверь за ним замкнется... "и тогда цыган выйдет из мрака и схватит меня сзади, как в дешевом фильме ужаса. А ну, подтянись! Что за глупости?" Однако сердце продолжало сильно колотиться.
      Он обнаружил, что в доме Хопли неприятный специфический запах, что-то вроде протухшего мяса.
      На мгновение Билли задержался в проеме открытой двери на пороге не то кабинета, не то какой-то берлоги, вертепа. Свет был настолько тусклым, что разглядеть что-либо было трудно.
      - Хопли?
      - Заходи, - прошелестел все тот же бумажный голос.
      Билли вошел.
      Это был кабинет Хопли. Халлек не ожидал увидеть такое множество книг, мягкий турецкий ковер под ногами. Возможно, при иных обстоятельствах комната, хоть и была маловатой, выглядела бы весьма уютной.
      В центре стоял стол светлого дерева, на нем лампа-тензор. Хопли нагнул лампу так, что она освещала лишь пятно в дюйме от поверхности стола, остальная часть комнаты бала страной холодных теней и мрака.
      Сам Хопли выглядел темным силуэтом в кресле у стола.
      Билли нашел кресло в углу и сел, обнаружив, что оно располагалось дальше других кресел от Хопли. Попытался разглядеть хозяина жилища, однако безуспешно. Он оставался лишь силуэтом. Билли даже захотелось, чтобы Хопли поднял тензорную лампу, пусть она ослепит его на какой-то миг, пусть он заорет на него, как в фильмах сороковых годов: "Мы знаем, что вы это сделали, Мак Гонигэл! Не пытайтесь увиливать! Признавайтесь, и получите сигарету! Признавайтесь, и мы дадим вам попить! Признавайтесь, и позволим вам сходить в сортир!"
      Но Хопли просто сидел в своем кресле. Послышалось шуршание, когда он положил ногу на ногу.
      - Ну что, хотел войти - вот и вошел. Давай, Халлек, выкладывай, что там у тебя, и убирайся. Не могу сказать, что ты мне симпатичен, тем более теперь.
      - Я несимпатичен и Леде Россингтон, - сказал Билли. - Но, честно говоря, мне насрать на то, что она или ты думаете обо мне. Она считает, что во всем виноват я. Ты, видимо, тоже.
      - Ты сколько выпил перед тем, как сбил старуху, Халлек? Я думаю, если бы Том Рэнгли дал тебе дунуть в баллончик, он бы взлетел под небеса.
      - Ничего не пил и наркотиков не принимал, - ответил Билли. Его сердце по-прежнему колотилось в груди, но теперь скорее от ярости, а не от страха. Каждый удар сердца отдавался болью в голове. - Хочешь знать, что было на самом деле? А? Ну, так вот, моя жена - мы, кстати, уже шестнадцать лет женаты - выбрала именно этот день, чтобы мне подрочить хер в автомашине. Никогда ничего подобного она не делала. Мне и в голову не приходит - с чего вдруг выбрала именно тот день. Так что пока ты, Леда Россингтон и, возможно, Кэри валили вину на меня, поскольку я был за рулем, я валил все на свою мадам, поскольку ее рука залезла мне в штаны. Теперь думаю, что всем нам надо валить все на нашу судьбу и перестать винить других.
      Хопли невнятно хмыкнул.
      - Или ты хочешь, чтобы я рассказывал тебе, как я умолял Тома Рэнгли на коленях не брать анализа на алкоголь? Как я рыдал у тебя на плече, уговаривая простить меня и выкинуть цыган из города?
      На сей раз Хопли не издал ни звука, оставался тенью, сидевшей в кресле.
      - Не поздновато ли для всех этих игр? - Голос Билли стал хриплым, и он с удивлением заметил, что находится на грани слез. - Да, моя жена мне сдрачивала. Верно, что я врезался в старуху и убил ее. Она сама была метрах в пятидесяти от ближайшего перехода, вылезла вдруг на дорогу, все правда. Правда и то, что ты спустил все расследование на тормозах и выпер цыган из города после того, как мы с Россингтоном пожали руки. И все в порядке! Но если ты собираешься сидеть тут в темноте и валить на всех вину, не забудь и себе полную тарелку положить.
      - Знатная заключительная речь, Халлек. Классно. Ты видел тот фильм со Спенсером Трейси насчет обезьяньего суда? Видел, наверняка.
      - Да пошел ты! - Билли поднялся из кресла.
      - Садись. - Хопли тяжело вздохнул.
      Билли Халлек в нерешительности потоптался на месте, понимая, что часть его натуры хочет использовать эту злость в не очень-то благородных целях. Эта часть побуждала его театрально уйти в гневе потому, что на самом деле эта фигура в кресле "имс" вызывала в нем ужас.
      - Не изображай из себя святошу, - сказал Хопли. - Сядь ты, ради Христа.
      Билли присел, почувствовав, что во рту пересохло и что в бедре забилась в нервном тике какая-то мышца.
      - Не стесняйся, Халлек, говори напрямик. Мы с тобой похожи друг на друга гораздо больше, чем ты думаешь. На всякие там результаты вскрытия мне всегда было наплевать. И ты прав - по этому делу я тоже не раздумывал: как надо, так и сделал. Они не первая толпа бродяг, которую я вышиб из города, и другую кое-какую косметическую работенку проделывал. Конечно если наш местный подонок что-то вытворял за пределами города, я ничего поделать не мог. Но ты бы удивился, если бы я тебе сказал, как много наших жителей до сих пор не поняли простой истины: не срать там, где сам жрешь.
      - Или ты бы не удивился.
      Хопли издал звук, видимо, означавший смех, от которого у Халлека пробежал мороз по коже.
      - Это моя служба. Если бы ничего не произошло, никто из нас - ни ты, ни я, ни Россингтон, сейчас этих цыган не вспомнили бы.
      Билли раскрыл было рот, чтобы отвергнуть подобное утверждение, сказать Хопли, что невозможно забыть тот двойной удар... но вспомнил четыре дня в Моханке, как они хохотали, жрали, как лошади, занимались любовью ночью и иногда днем. И это спустя столько дней после всей драмы? Пару недель?
      Смолчал.
      - Что случилось, то случилось. Наверное, я тебя только потому и впустил, что приятно было узнать: кто-то еще верит в такое, каким бы безумным оно ни казалось. А может, впустил тебя потому, что уж слишком мне одиноко. Мне страшно, Халлек. Так страшно, просто до безумия. И тебе страшно?
      - Да, - просто признался Билли.
      - А знаешь, что меня более всего ужасает? Я ведь могу какое-то порядочное время жить вот таким. Это страшно. Миссис Коллахи делает для меня покупки, пару раз в неделю убирает в доме, стирает. У меня есть телевизор, я люблю читать. Мои вклады оказались прибыльными. Если буду вести дела разумно, смогу просуществовать сколько угодно. А какие могут быть соблазны у человека моего положения? Купить себе яхту, Халлек? Зафрахтовать "Лир" в Монте-Карло, слетать с моей возлюбленной, чтобы посмотреть на скачки Гран-при в следующем месяце? Как ты думаешь? Сколько гулянок я могу устроить теперь, когда вся моя рожа изуродована?
      Билли тупо покачал головой.
      - Так что... я могу тут существовать... и существовать. Вот так день и ночь. А мне страшно, потому что нельзя жить таким образом постоянно. Каждый день, вместо того чтобы покончить собой, я сижу тут в темноте и смотрю игровые шоу, а старый цыганский ублюдок где-то надо мной насмехается.
      - Когда он?..
      - Дотронулся до меня? Да уж недель пять назад, если это имеет значение. Я поехал в Милфорд повидать мать с отцом. Повел их пообедать. Перед тем, правда, выпил пива, ну и за обедом тоже. Прежде чем уйти, пошел в мужской туалет. Дверь была закрыта. Я подождал, она открылась, и этот тип вышел оттуда. Старик с жутким носом. Он дотронулся до моей щеки и что-то сказал.
      - Что именно?
      - Я не расслышал, - ответил Хопли. - Как раз в тот момент кто-то на кухне грохнул на пол целый поднос посуды. Да мне и не надо было слышать, - достаточно оказалось в зеркало посмотреться.
      - Ты не знаешь, они остановились табором в Милфорде?
      - Это я как раз проверил на следующий день с местным коллегой. Можешь называть это профессиональным любопытством. Морду старого цыгана я приметил. Да такую и не забудешь, верно?
      - Пожалуй, - согласился Билли.
      - Они устроили табор на ферме к востоку от Милфорда на четыре дня. Договорились там как-то, вроде их сделки с этим геморроем Арнкастером. Я говорил с местным полицейским, он мне сказал, что наблюдал за цыганами, и те вроде бы уехали в то же утро.
      - После того, как старик коснулся тебя?
      - Да.
      - Ты как считаешь - он знал, что ты там будешь? Именно в том ресторане?
      - Я никогда раньше своих стариков туда не водил, - сказал Хопли. - Старая забегаловка, которую только что отремонтировали. Обычно мы ходили в другой ресторан, на другом конце города. А тут была идея матушки: хотела посмотреть, что там нового в оформлении. В общем - ерунда, ты знаешь женщин...
      - Ты не ответил на мой вопрос. Он знал, что ты там будешь?
      Последовала долгая пауза раздумья.
      - Да, - ответила наконец обмякшая фигура в кресле. - Знал. Но только что у тебя за идея, Халлек? Я мало сплю нынче по ночам... Плохо соображаю.
      Билли было предложено высказать напрямик то, что таилось в его уме. Он вдруг ощутил полную абсурдность ситуации: слишком слабой и дурацкой была его идея. Да даже не идея, а, по сути дела, фантазия, похожая на сон.
      - Юридическая фирма, где я работаю, выделила группу сыщиков, - сказал он. - "Бартон Детектив Сервис".
      - Слыхал о такой.
      - Они самые толковые, как говорят. Я... так сказать...
      Он интуитивно почувствовал, как фигура в кресле начала проявлять нетерпение, хотя Хопли не пошевелился. Халлек постарался собраться с духом, надеясь, что Хопли способен его понять, поскольку оба оказались товарищами по несчастью.
      - Я хочу найти его, - сказал Билли. - Хочу встретить его лицом к лицу. Хочу сказать ему о том, что произошло... Я хочу по-честному... Если он способен с нами такое сотворить, он, наверное, знает...
      - Наверняка, - откликнулся Хопли.
      Приободренный Билли продолжал:
      - Но я хочу поговорить с ним от себя лично. Ну, виноват, верно. Мог бы и затормозить вовремя. Признаю - моя вина. Точнее, вина моей жены, понимаешь. Что она там выдворила. Скажу, что и Россингтон виноват, что отмыл меня так запросто, и твоя вина, что не провел расследования, выгнал их из города.
      Билли снова проглотил ком в горле.
      - Но я скажу ему, что ее вина была во всем тоже. Она вышла в неположенном месте, Хопли. Понятно, что это не такая вина, за которую сажают в газовую камеру, но нарушение закона с ее стороны тоже имело место. Все произошло нечаянно, и не только мы виноваты в том, что она погибла.

К титульной странице
Вперед
Назад