назад | содержание | вперед
 

Определение в училище

В тот же день отец повел меня к Ректору духовного училища для определения в класс. Почтенный Ректор, Спасские протоирей , о. Михаил Васильевский, жил в своем доме, при обстановке довольно скромной. Приняв от отца прошение, Ректор подал мне со стола книжку и заставил почитать. Видь этого седого старичка, простого в обращении, одетого в подрясник, с широким традиционным поясом, не казался мне внушительным, и я безбоязненно прочел строчка две. Ректор сказал: «довольно», и этим закончился весь мой экзамен. Письменности не спрашивали, может быть об этом удостоверено было в родительском протеши. Так состоялся формальный прием мой в первый класс Вологодского духовного приходского училища. Это знаменательное в моей жизни событие случилось в первых числах сентября 1841 года, на девятом году моего возраста.

Плата за квартиру в наше время установлена была, на основании стародавнего обычая, в следующих кондициях за каждого ученика (школьника и семинариста) платили в год 3 рубля (это называлось в то время 10 руб. ассигнациями), кроме того на каждого ученика пуд овсяной крупы на приварок и два пуда солоду на квас. За эту плату хозяйка обязывалась печь хлеб, варить пищу, а также мыть белье на постояльцев. При такой, более чем скромной, плате нельзя было быть взыскательным к помещению. При выбор квартиры конечно всегда старались выгадать для учеников отдельную комнатку, отдельное от хозяев помещение, дабы можно было рассчитывать на беспрепятственность учебных занятий, но это условие достигалось лишь по возможности.

В доме Садокова отдавалась для постояльцев небольшая отдельная комнатка, в которой нам суждено было иметь приют в течение двух – трех лет, совместно с третьим квартирантом, воспитанником старшего класса семинарии. Некоторые подробности квартирных наших условий мне придется еще дополнить потом, а теперь я буду продолжать дальнейший ход событий в нашей школьной жизни.

Когда окончены были хлопоты водворения нас в новой квартире, снабдили нас необходимыми учебными принадлежностями, купили сундучок с замком для багажа двух школьников, и таким образом учебное снаряжение наше вполне было закончено; теперь батюшка мог возвратиться домой.

Не надо и догадок на то, что родитель, оставляя малых школьников на чужой стороне, во власти суровой школы, не мог не просить новых хозяев и старшего нашего соквартиранта об оказании нам покровительства и помощи. При этой просьбе я не присутствовал (а может быть и забыл), во не ошибусь в предположении, что родитель в этом случае обращался к христианским чувствам означенных лиц и никоим образом не мог рекомендовать по отношению к нам разных строгостей, так называемых ежовых рукавиц, так как в этом и надобности никакой не было: мы были вообще мальчики робкие, как и большинство наших сверстников, и нуждались не столько в мерах строгости, как в мерах призрения. Отцу самому хорошо были известны все стороны суровой школьной жизни: родительская власть тут с избытком восполнялась в лице школьного учителя и потому бессердечно и бесцельно было бы распространять строгость надзора еще далее.

Впрочем, настоящим ментором нашим считался вышеупомянутый наш родственник, семинарист, Платон Петрович Лебедев, хотя он жил не с вами вместе, а в бурсе на казенном содержали, как сирота. Но просьбе родителя, он должен был навещать нас, справляться о нашем ученье, о наших нуждах по хозяйственной части и отписывать при случае родителям нашим. Роль эту он исполнял и раньше по отношению к старшему моему брату, в первый год его ученья. Обо всех поименованных лицах, ставших в непосредственные отношения к нам по условиям общежития и воспитания, могу теперь сказать только доброе и обязан благодарностью к их доброй памяти.

Школа. Странное дело: вступление в школу, первые шаги в ней, казалось бы, должны были закрепиться в памяти вследствие резкого контраста с условиями домашней жизни, а между тем все это в стариковской памяти моей так смутно, расплывчато. Не могу, как ни стараюсь, припомнить более или менее отчетливо хотя бы нескольких сверстников но их облику. Припоминаются частные эпизоды, касавшиеся меня лично и некоторых товарищей, припоминается при этом даже тембр голоса того или другого ученика, а облика, его, ни даже костюма припомнить не могу. Значить, графическое искусство памяти (моей) оказывается слабее акустического.

Первое классное помещение, в нижнем этаже семинарского старого корпуса, припоминается тесное, мрачное; входные двери открывались непосредственно со двора. Вдоль стен тянулись ветхие парты, в виде высоких накрашенных скамеек, с испачканными в чернилах и изрядно изрезанными столешницами Для учителя оставался только узкий проход вдоль класса между партами. Впрочем, вскоре же, в ту же осень, как я поступил в училище, первый и второй классы переведены были в другое, собственно для училища приобретенное и приспособленное, каменное здание, против церкви Вознесенья. Здесь классные помещения были просторны, светлы и вполне удобны, только парты в том и другом классе оставались пока старые. Потом отделаны были в том же самом двухэтажном корпусе помещения для всех прочих классов училища и ко времени окончания моего семинарского курса все училище было переведено сюда и размещено с большим удобством.

Школьные нравы. Кому не случалось читать или слышать в рассказах лиц, поведавших события юных лет своих, с разными огорчениями и несчастьями, какие горькие обиды новичкам приходилось терпеть от своих сотоварищей по школе, – грубых забияк, в особенности от старших! Положим, это зло школьной жизни наиболее процветало в общежитиях, не исключая даже великосветских пансионов; но до некоторой степени зло это возможно и живет до сих пор, как в станах школы, так и в среде воспитанников своекоштных, посещающих одну и туже школу. Вопиющие эпизоды этого рода, до последнего времени оглашаемые в периодической печати, повторяются то здесь, то там, притом в такой школе, которая не может пожаловаться на недостаток в надзирающем персонале. В нашей же той старой школе единственный классный наставник (я разумею классы приходского училища) был в одно и то же время и учитель, и надзиратель и инспектор, – единственный блюститель классной дисциплины, и при всем том никаких неприятностей и насилий от сотоварищей по школе, не только я сам не испытывал, но не слыхал подобных жалоб со стороны своих сверстников, и положительно утверждаю, что в пору наибольшей физической беспомощности в первом и во втором классах не было среди одноклассников моих ни громил, ни даже просто грубых забияк. Да и вообще весь наш класс представлялся сборищем сверстников удивительно сходственных по возрастам и даже по физическому развитию.

Великовозрастные товарищи встречались в классах в виде исключения и совсем не играли видной активной роли в среде одноклассников!.. В первом классе, например, припоминается такой рослый однокурсник, Леонтий Баженов: это был флегматик, который не только не способен был кого-либо обидеть, но, я думаю: рад был, если его не обижали. Бывало, в веселую минуту, кучка шалунов нападет на него с намерением повалит на пол и помять шутки ради, и он должен был отбиваться от озорников. А между тем это был в классе человек необходимый, исполнявший специальную должность... лозаря. По этой специальности еще придется к нему возвратиться, а теперь покончим тираду о великовозрастных товарищах. Во втором класса тоже был рослый атлет, кажется, из городским, (г. Вологды) уроженцев, по фамилии Беляев: этот играл видную роль защитника своих при уличных столкновениях с толпами иноплеменников, а в классе отличался только ловкостью в борьбе: с ним мог отчасти конкурировать в этом искусстве другой наш сверстник, Н. О. Дружинин, значительно уступавший первому возрастом и физическим развитием. Этот последний, веселый симпатичный сверстник (сын Перцовского дьячка), всего лучше припоминается мне теперь из всех одноклассников второго класса и, вероятно, редкий из нас не вступал с ним в состязание по его специальности, не в чаяний случайного торжества над нам, а с желанием поучиться у нею и перенять малую толику его искусства. Окончил он учебную карьеру свою в звании певчего архиерейского – хора, а тот рослый атлет, кажется, закончил свое образование во втором классе.

В следующих классах еще того менее были возможны в среде сотоварищей вредные громилы обидчики.

И так запишем на добрый счет старой нашей школ этот первый параграф: отсутствие внутренних, домашних, так сказать, врагов в массе беспомощных школьников, в следовательно – мирное безобидное течение их обыденной жизни: всякий малыш, пользуясь своим досугом, беспрепятственно мог, предаваться нехитрым развлечениям своей среды, не опасаясь разных хищников.

назад | содержание | вперед