Ткаченко М.Е.
Профессор Александр Фелицианович Рудзкий

Профессор А.Ф. Рудзкий занимал в Петербургском лесном институте кафедру лесоустройства. Значение этого высокоталантливого лесовода в развитии русского лесоустройства известно довольно широко. Данный же очерк имеет задачу восстановить исторические заслуги ученого в остальных разделах лесных наук, где он оставил светящийся след как основоположник самобытного прогрессивного лесоводства в широком смысле этого понятия.

А.Ф. Рудзкий (1838-1901 гг.) – сын лесничего – окончил Черниговскую гимназию с золотой медалью и затем в 1860 г. – Петербургский лесной институт. Сразу после окончания института был направлен в Лисинское учебное лесничество для руководства студентами старших курсов Лесного института. Но уже в 1861 г. Александр Фелицианович был командирован в Западную Европу и посетил Германию, Францию, Бельгию, Голландию, Англию.

По возвращении в Россию три года заведовал образцовым Засурским лесничеством Пензенской губ., в дальнейшем почти 10 лет управлял частными лесными имениями. Только через 16 лет после окончания Лесного института (в 1876 г.) Рудзкий возвратился в институт, но уже в качестве профессора лесоустройства и таксации. По его инициативе эта кафедра разделилась на две отдельные – лесоустройства и лесной таксации.

А.Ф. Рудзкий остается профессором лесоустройства до самой смерти, занимая кафедру ровно четверть столетия (до 1901 г.). Таковы немногие вехи на его, на первый взгляд, скромном жизненном пути. Но содержание его научных идей и общественно-производственная деятельность поражают своей многогранностью и глубиной.

Нет ничего неожиданного в том, что А.Ф. Рудзкий был редактором «Лесного журнала». Но поразительно то, что он был редактором ряда изданий по сельскому хозяйству и плодоводству. Он редактировал единственный в свое время крупный журнал «Сельское хозяйство и лесоводство», «Земледельческую газету» и журналы «Плодоводство» и «Школьное хозяйство», был редактором капитального издания (в ряде томов) по плодоводству известного французского плодовода Гоше. Венцом его общественно-научной деятельности явилось редактирование «Полной энциклопедии русского хозяйства и соприкасающихся с ним наук». Немногие знают, что в качестве редактора журнала «Плодоводство» он первый заметил черты оригинального в гениальном творце новой биологии И.В. Мичурине и напечатал первую статью Ивана Владимировича, отвергнутую тогдашними педантичными схоластами в плодоводстве.

Таким образом, А.Ф. Рудзкий является редким культурным деятелем последней четверти прошлого столетия, и заслуги его в истории развития не только лесного, но и сельского хозяйства и плодоводства весьма значительны.

Прежде всего следует помнить, что А.Ф. Рудзкий впервые в своем курсе «Лесоустройство» вполне определенно и ясно сформулировал идею типов лесов. Он рекомендовал, прежде чем характеризовать древостой по частным таксационным признакам, установить, к какому «отделу» надо отнести данную породу, например, среди соснового массива выделить участки сосны «кондовой» от «мяндовой» и от «сосны на мшарине», а затем уже в этих участках отдельные выделы различать по возрастам, густоте, высотам, диаметрам и пр.

Эта идея типов леса, несмотря на лаконичность ее формулировки, перешла в работы учеников Рудзкого – Д.М. Кравчинского, В.Я. Добровлянского, Н.К. Генко.

Кравчинский и Генко применили эту идею в лесоустройстве, Добровлянский при изучении лесовозобновления считал необходимым расчленять процесс по категориям лесорастительных условий.

От Кравчинского эта идея вошла в мировоззрение его ученика – питомца Лисинского училища Конардова, применившего ее при проектировании ассортимента лесных культур в пойме Волги в связи с особенностями рельефа. А от ученика Рудзкого она перешла уже к творцу раздела, получившего в лесоводстве название лесной типологии, – Г.Ф. Морозову, который первые свои статьи о «Типах насаждений» писал, опираясь на работы Кравчинского, Добровлянского и Конардова.

Рудзкий был выдающимся ученым и по-своему глубоко диалектически рассматривал отношение древесных пород к среде. Так, по важнейшему в лесоводстве вопросу об отношении древесных пород к свету он задолго до австрийца Визнера выдвинул положение о том, что светолюбие сосны изменяется в зависимости от физико-географических условий: в то время как сосна на севере светолюбива, сосну южных боров следует считать теневыносливой.

Под влиянием этого нового вывода Всероссийский съезд лесоводов в Харькове высказался даже за то, чтобы при организации естественного возобновления сосны использовать системы рубок, при которых спелый лес снимается в несколько приемов.

Рудзкий указывал на положительную роль органических веществ в почве еще в 60-х годах, когда под влиянием идей Либиха было широко распространено мнение о необходимости внесения в почву минеральных удобрений и полностью игнорировалось значение органических веществ. Недооценка последних в лесоводстве прорвалась и в первую треть XX в.

По сложнейшему вопросу о влиянии леса на осадки Рудзкий высказывал взгляд, который и теперь разделяет большинство ученых: над лесами умеренных широт выпадает столько же осадков, сколько и за пределами их, но леса оказывают огромное влияние на перераспределение выпавших уже осадков и содействуют рациональному использованию их в народном хозяйстве.

Намного опередил своих современников Рудзкий и в вопросе о роли смешанных древостоев и насаждений. Так, он указал на необходимость при выращивании ели использовать в качестве защитной породы березу, в присутствии которой среда становится теплее и ель не страдает от побивания заморозками. С другой стороны, он же обращал внимание на отрицательное влияние березы в тех случаях, когда она может охлестывать своими ветвями живую крону соседних хвойных. Кстати сказать, и самый термин «охлестывание» впервые предложен Рудзким.

Между тем метафизическое представление об обязательных преимуществах (без недостатков) смешанных насаждений было широко распространено долго и после Рудзкого.

Стихийным диалектиком проявил себя Рудзкий и в вопросе о значении подлеска в лесу. Еще в годы первой революции был командирован за границу для изучения роли подлеска русский лесовод, будущий проф.    Веселовский. А между тем Рудзкий подошел диалектически к оценке подлеска за четверть     века до этого и рекомендовал использовать орешниковый подлесок для защиты дуба до известного возраста.

Проф. А.Ф. Рудзкий подошел близко к применению закона перехода количества в качество. Для улучшения северных почв он советовал использовать можжевельник. Позже, лет через 30 после Рудзкого, его идею о том, что орешниковый подлесок в дубравах может быть полезен, если не допускать его до чрезмерного разрастания, применял на практике Гузовский. А Г.Н. Высоцкий в 1930 г., через 50 лет после «Лесных бесед» Рудзкого, рекомендовал можжевельник вводить при облесении крутых склонов со смытыми почвами, где лиственные растут туго.

Рудзкий признал ель породой, могущей в короткие сроки давать большие запасы. Так, разбирая результаты Саксонского лесного хозяйства, он писал, что 1 десятина (1,1 га) удобной лесной почвы дает в год 8,8 м3 древесины – «цифра огромная, объясняемая именно тем, что в Саксонии разводят более ель, дающую вообще наибольшие массы, что в Саксонии рубят лес не слишком старым и что, наконец, там всякую лесосеку непременно корчуют и тотчас снова засаживают лесом».

Таким образом, если значительных запасов ель достигает не в высоких возрастах, она проявляет себя как быстрорастущая порода. И здесь Рудзкий смотрел далеко вперед. Наши крупные ученые и авторитетные хозяйственники даже в самые последние годы считали ель породой, не заслуживающей культуры в социалистическом лесоводстве из-за ее якобы неизменно медленного роста. В действительности наряду со случаями медленного роста ели (в первый отрезок ее жизни) имеется немало почвенно-топографических условий, в которых ель может расти так же быстро, как тополи.

Рудзкий же подчеркивал быстроту роста ели еще в 1862 г. – свыше 80 лет назад. Рудзкий держался прогрессивного взгляда в вопросах о степени сгущения выращиваемых древостоев и насаждений.

С самого начала XIX в. установился взгляд на необходимость держать деревья в лесу в максимальном сгущении, начиная со стадии молодняков и кончая фазой хозяйственной спелости, с тем чтобы повысить технические качества древесины. Но Рудзкий одним из первых восстал против этого принципа «господствующей школы», так как этот принцип вел за собой замедление в приросте по диаметру и увеличение оборотов.

Пресловутое правило Гартига требовало, чтобы после прореживания насаждений кроны оставляемых на корню деревьев обязательно соприкасались. Рудзкий считал это требование вредным перегибом и указывал в своих классических «Лесных беседах» на случаи, когда даже при вырубке – при уходе за лесом почти половины запаса насаждение лет через 20 смыкалось кронами. Но еще почти через два десятилетия после «Лесных бесед» Рудзкого в составленной Керном инструкции по уходу за лесом (1897) проводилось устаревшее гартиговское правило, запрещающее размыкать кроны. А в самой Пруссии в те годы, когда ученый выступил в печати против перегущения древостоев, продолжали воспитывать ультрагустые насаждения.

Экспедиция кафедры лесоводства ЛТА в Калининградскую обл. в 1947 г. показала печальные результаты применения этого гартиговского метода: ослабленные перегущением еловые насаждения при первом внешнем толчке (в виде изменения влажности почвы или вырубки части деревьев) сопровождались ветровалами, образованием сухостойных гнезд, короедников и полным расстройством.

Развивая свой взгляд на рубки ухода до логического конца, Рудзкий в «Настольной книге по лесоводству» требовал удаления и части так называемых господствующих стволов. Таким образом, почти за четыре десятилетия до того, как некоторые наши специалисты, не изучившие работ своих предшественников, говорили о так называемом комбинированном методе (с вырубкой не только угнетенных, но и господствующих стволов) как о новом якобы методе, Рудзкий вполне определенно боролся против схоластических правил по рубкам ухода, имевших хождение до 80-х годов.

Точно так же Рудзкий высказывался (в 1897 г.) против применения чересполосных рубок, которые официально были отменены значительно позже – лет через 15.

В блестящем очерке о пастьбе скота в лесу («Лесные беседы») Рудзкий дал установки, которые и по настоящее время не утратили своей роли. Позже (более чем через 50 лет) американские специалисты, подводя итоги 30-летнему опыту пастьбы скота в федеральных лесах Дальнего Запада, в своих рационализаторских предложениях почти повторили мысли Рудзкого, прибавив к ним только рекомендацию подсева на лесных пастбищах кормовых трав.

В 70-х годах, когда труды гениального Дарвина еще не получили широкого признания, а на русской почве борьба Тимирязева за дарвинизм была еще впереди и началась лет через 10, германский биолог – специалист по биологии лесных зверей и птиц – Альтум называл воззрения Дарвина «материалистическим и дарвинистическим сумасбродством». А русский профессор лесоустройства Рудзкий в рамках царской цензуры протестовал в своей рецензии против такого мировоззрения реакционного германского биолога, говоря: «Вряд ли может быть названо поучительным (выше приведенное – М.Т.) заключение автобиографии профессора Альтума».

Рудзкому в высокой мере было свойственно то чувство нового, которое присуще только прогрессивным деятелям, видящим перед собой далекую перспективу.

Осматривая в 1862 г. на международной выставке в Лондоне изделия из древесины, ученый предсказал прочную будущность получению бумаги из древесины. Этот прогноз он сделал уверенно, несмотря на то, что первые предприниматели изготовления древесной массы по способу Вельтера разорились.

С такой же точно уверенностью он предсказал в 1873 г., что в прижизненном использовании деревьев при их подсочке будет иметь большее значение сосна, чем ель, вопреки ошибочному предложению проф. В.В. Собичевского.

Рудзкий правильно предвидел исчезновение в будущем дровяного хозяйства. «Несомненно, что если в настоящее время еще существует дровяное хозяйство,– писал он,– то будущее принадлежит не ему, а хозяйству на поделочный лес, в возвращении которого часто представляется единственная возможность поднять доходность леса на такую высоту, при которой обращение леса в другие угодья перестало бы быть выгодным».

Следует не упускать из виду, что Рудзкий делал это заключение в годы, когда две трети отпускаемой из казенных лесов древесины шло в дрова и потребление дров одними железными дорогами России достигло огромных размеров.

Теперь, когда успехи в лесной технологии сделали древесину драгоценнейшим, непревзойденным по своему разностороннему значению сырьем, когда в порядок дня в нашей стране поставлена замена дров торфом и каменным углем, мы видим, насколько был прав Рудзкий, разглядевший тенденцию в лесоупотреблении 70 лет назад.

С другой стороны, для специфических отраслей промышленности Рудзкий определял прочное место древесному углю. «Производство чугуна на древесном угле долго еще будет иметь место», – писал он.

Авторитетный металлург наших советских дней акад. И.П. Бардин и теперь высказывается за то, чтобы и в будущем высококачественный металл вырабатывался на древесном угле, получаемом из отходов в рациональном лесном хозяйстве.

Оригинальная у Рудзкого характеристика так называемых аффектированных ценностей леса, т. е. такого значения леса, которое он имеет помимо того, что дает древесину и разные продукты. Эти ценности заключаются в следующем: леса удовлетворяют чувству изящного; влияют на климат страны, плодородие и обитаемость окрестных местностей, на развитие видов культуры; имеют социально-политическое значение.

Уже во время деятельности Рудзкого были примеры высокодоходного лесного хозяйства, иногда превосходящего по своему финансовому эффекту сельское хозяйство, например выращивание сосны на летучих песках, лесоразведение в средней России и т.п.

Но если бы бухгалтерским методом и была доказана меньшая финансовая доходность лесоводства по сравнению с сельским хозяйством, говорил Рудзкий, это не значит, что государству следует оставить заботы об улучшении лесного хозяйства, ибо без лесов невозможно развитие ни промышленности, ни сельского хозяйства.

Взгляд ученого на зависимость сельского хозяйства от лесного и указание на то, что прогресс сельского хозяйства центральных и южных областей будет определяться разведением лесов, совпадал с аналогичным воззрением крупнейшего агронома того времени А.И. Стебута.

Рудзкий правильно полагал, что на севере значительные площади лесов должны быть превращены в поля. Но в остальной части Европейской России, где на душу населения приходилось всего около 0,5 га леса при 50 млн тогдашнего населения в ней, следует позаботиться об увеличении площади лесов.

«Облесенное в степях пространство составляет лишь каплю в море». Говоря об облесении степей, Рудзкий с организационной точки зрения стоял за то, чтобы в первую очередь облесялись участки с изрезанным рельефом («овраги и рытвины»). Впоследствии на этом же настаивал акад. Г.Н. Высоцкий, который пришел к такому заключению уже на основании исследований физико-географических условий степи.

Рудзкий указывал на плохое хозяйство не только в частных, но и в государственных лесах, на необходимость ведения рубок ухода, повышения количества утилизируемой древесины корчевкой пней, на недопустимо длинный (в среднем 15-летний) период лесовозобновления. Он писал о бурных темпах лесоистребления в частных имениях и, несмотря на то, что сам был долгое время управляющим частных лесов, в свои лекции вводил раздел «О вреде народному хозяйству от полной свободы частного лесовладения».

В истории лесного хозяйства Западной Европы были случаи продажи государственных лесов. В России после тяжелой Севастопольской кампании 1854-1855 гг. за продажу государственных лесов высказался казанский проф. Мишкевич, но его предложение поддержано не было. Когда после русско-турецкой войны 1877-1878 гг. этот вопрос обсуждался вновь, Рудзкий решительно выступил против такого метода укрепления госбюджета. «Хотя в нашем законодательстве и нет статей, которые утверждали бы принцип неотчужденности государственных лесов... этот пропуск объясняется не непризнанием принципа, а скорее признанием его очевидности или же просто чисто кодификационным недосмотром» (1882).

Немало разумных предложений высказал Рудзкий о том, чтобы работа лесничего была более углубленной и одухотворенной. Он стоял за то, чтобы освободить лесничего от обязанностей кассира. Это освобождение пришло только в советский период. Он считал возможным постановку в обыкновенных лесничествах опытов, которые могли бы дать ответы на ряд практических запросов.

Исключительно высоко расценивал Рудзкий признание лесоводов и верил в то, что деятельность их будет направлена только на пользу народу и родине. «Должно также надеяться, – писал он, – что вряд ли найдется и частный лесовладелец, который предпишет своему лесничему такого рода хозяйство, которое за несколько лишних рублей, перепадающих в карман владельца, повело бы к ухудшению соседних земель... Если же такой владелец, к стыду его, и отыскался бы, то должно надеяться, что не отыщется воспитанника Лесного института, который так низко ценил бы свое достоинство, что согласился бы помогать своими познаниями достижению таких низко эгоистических целей» (подчеркнуто мной. – М.Т.).

Формально здесь А.Ф. Рудзкий впадает в противоречие с самим собой. Ему ли было не знать случаев хищнического истребления лесов частных владельцев. Об этом писал В.И. Ленин в классическом труде «Развитие капитализма в России». Об этом же писали крупнейшие представители русской художественной литературы – Щедрин, Некрасов, Достоевский, Аксаков, Успенский, Толстой, Чехов, Минаев и ряд других современников Рудзкого, и он сам как специалист в лесной статистике прекрасно видел вакханалию лесоистребления во второй половине XIX в., сопровождавшую духовное и материальное оскудение дворянства и рвачество «чумазого».

Не случайно же Рудзкий останавливал внимание своих слушателей на «вреде народному хозяйству от полной свободы частного лесовладения». Но в приведенном контексте это противоречие, видимое, вероятно, и самому Рудзкому, объясняется скорее тем, что он делал последнюю, хотя и непрактичную, попытку убедить лесовладельцев приостановить свои «методы влияния на соседние земли».

Но каким благородным пафосом звучит обращение Рудзкого к питомцам Лесного института, какое огромное воспитательное значение имело убеждение учителя в том, что ученики в своей практической деятельности свои знания и умения не употребят во вред родине.

Нельзя умолчать еще об одной черте Рудзкого, которая дорисовывает его портрет благородного гуманиста. Рудзкий преемственно от Шулгунова, но гораздо более продолжительно и разносторонне вел борьбу с «неметчиной», т.е. с механическим перенесением всего иностранного на русскую лесоводственную почву. Рудзкому не могли быть неизвестными случаи засилья немецких бездарностей, вытеснявших русских ученых. Ведь Шелгунов покинул Лесной институт не без влияния немецкой группы.

Таков светлый образ А.Ф. Рудзкого – с его патриотизмом, мудростью, глубоким пониманием природы леса и его значения и научным предвидением будущего.

В беседе с пишущим эти строки Д.М. Кравчинский, сам талантливый лесовод, наблюдавший своего учителя на протяжении четверти века и восхищавшийся разносторонностью и одаренностью Рудзкого, высказал сожаление, что Рудзкий не окончил юридического факультета, который в царской России давал более солидную экономическую подготовку, чем Лесной институт. Он, по мнению Кравчинского, выдвинул бы Рудзкого в ряды первоклассных государственных деятелей.

Ткаченко М.Е. Профессор Александр Фелицианович Рудзкий / М.Е. Ткаченко // Лесное хозяйство. – 1949. – № 3. – С. 38-42.