Кулишер И. М. История русской торговли до девятнадцатого века включительно. – Изд-во «Атеней». – СПб., 1923.

Глава девятая
 Торговля Московского государства с Западом в XVI и XVII ст. Торговля англичан и голландцев 

До XVI ст. главным пунктом, где соприкасалась хозяйственная жизнь России с Западом, являлся Новгород. Дополнением к нему были северо-западные города – Полоцк, Смоленск, Витебск, развивался путь по Западной Двине. Теперь выдвинулся север, Белое море вместо Западной Двины – Северная Двина, путь по ней и дальше до Москвы; впервые установились непосредственные морские сношения между Россией и Европой.
После открытия Америки Христобалем Колоном (Колумбом) во всех европейских государствах обнаруживается страсть к открытию новых стран, снаряжаются экспедиции для отыскания новых путей. Из Англии экспедиции направляются на север – ищут новых земель как на западе, так и на востоке. Идя к западу, англичане попадают на крайний север Америки, к Гудсоновой реке; двигаясь к востоку, они не находят, правда, нового пути в Азию, но зато, подобно Колону, открывают если не новую часть света, то во всяком ъ случае новую страну – Московию.
Вновь возникшее «общество купцов-искателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений неведомых и доселе морским путем не посещаемых отправило три корабля, из которых два были затерты полярными льдами, и смелые мореплаватели без теплой одежды и пищи медленно умирали; корелы нашли на Мурманском море корабли, которые стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы и товаров на них много. Ричарду же Чанслеру, ехавшему на Благом предприятии, удалось благополучно добраться до Усть-Двины,. где он пристал к монастырю св. Николая: того же лета – читаем в Двинской летописи под 1553 г< – августа в 24 день прииде корабль с моря на устье Двины реки и обослався: приехали на Холмогоры в малых судех от английского короля Эдварда посол Рыцарт а с ним гости». Чанслер был вызван в Москву Иоанном Грозным и представил ему грамоту, экземпляры которой были даны каждому кораблю ко всем владетелям стран, в которые они могли бы попасть. «Мы предоставили почтенному и храброму мужу Гугу Вилибею и прочим с ним находящимся- – говорится в ней – нашим верным и любезным подданным идти по их усмотрению в страны, им прежде неизвестные, чтобы искать того, чего у нас нет, и привозить из наших стран то, чего нет в их странах. И таким образом произойдет выгода и для них и для нас и будет постоянная дружба и ненарушимый союз между ними и нами.
Чанслер был милостиво принят Грозным, желавшим установить сношения с Англией, в особенности для получения с Запада вооружения, которого поляки и шведы не хотели пропускать: государь, царь и великий князь – говорится в той же Двинской летописи – королевского посла Рыцарта и гостей аглинские земли пожаловал, в свое государство российское с торгом из-за моря на кораблях им велел ходить безопасно и дворы им покупать и строить невозбранно. Чанслер во время своего пребывания в Московском государстве собирал сведения о торговле, как это известно из записки его к дяде своему Фронтингэму, а находившийся при нем Иоган Гассе описал для английского купечества русские монеты, меры и весы, указал производимые в России товары и советовал устроить складочное место для английских товаров не только в Москве, но и в Вологде. После этого Чанслер благополучно «отошел в свою землю».
После таких успешных результатов, открывавших для английской торговли новое поприще и подготовивших все для нее необходимое, образовалась уже новая компания, во главе с губернатором, 4 консулами и 24 ассистентами, получившая в 1555 г. У короля Филиппа и королевы Марии хартию на исключительное право торговли с Московским государством, как и с другими странами, которые она откроет на севере, северо-востоке или северо-западе от Англии; всякая попытка посторонних лиц нарушить монополию компании, торгуя с этими странами, наказывается конфискацией товаров.
Компанией была выработана инструкция для своих агентов, отправляюшихся в Россию, которые должны были собираться и советоваться о том, что было бы всего приличнее и выгоднее для компании, а в то же время изучать русский народ во всех его сословиях, его нравы, обычаи, подати монету, вес, меру, счет, товары, которые могут быть с выгодой проданы в России; наконец, они должны были всемерно стараться выведать путь в Китай, морем или сушей. Кроме того, им предписывалось не нарушать никаких законов в Московии, ни религиозных обычаев населения, торговать без нарушения порядка, с населением обращаться вежливо, не насмехаясь над ним, и не трогать женщин. Русского желательно заманить на корабль и напоить его, чтобы выведать у него разные тайны, но не делая ему при этом никакого зла. Далее слугам воспрещается богохульство, игра в карты, непристойные разговоры, всякие интриги и ссоры, предписывается обязательная утренняя и вечерняя молитва и чтение вслух Библии. В то же время компания приказывает соблюдать осторожность по приезде в Архангельск – не уходить далеко от своих судов, не расставаться по возможности с оружием, как и не проявлять жадности к подаркам.
В 1555 году Грозным была выдана компании первая привилегия, в которой установлена беспошлинная торговля англичан, свободный приезд в Россию и обратный выезд, а также было гарантировано, в случае кораблекрушения, возвращение компании всего спасенного имущества. В знак особого благоволения царя, она получила в Москве дом на Варварке. Новая -привилегия была дана компании в 1567 году, привилегия крайне важная, ибо, помимо подтверждения прежних прав, ей дозволено вести беспошлинную торговлю также в Казани и Астрахани, Нарве и Дерпте, следовательно, ездить не только северным путем, но и чрез Балтийское море. Предоставлено и право торговать с восточными народами, в особенности вести торговлю с Персией, торговать в Болгарии и Шамахе. Мало того, ни другим иностранцам, ни англичанам, не входящим в состав компании, не дозволено приезжать в Московское государство северным путем – гавани на Ледовитом океане и Белом море открыты для одной лишь компании. В 1569 г. к этому прибавлено право чеканить английскую монету на русских монетных дворах и привилегия «жить везде в России по своему закону» – -право суда и наказания над англичанами принадлежит главному агенту компании, русские власти обязаны оказывать ему содействие. Наконец, за преступления, совершенные агентами компании, будет взыскиваться с них самих, но отнюдь не со всего общества – принцип личной ответственности, отказ от права репрессалий.
Это были чрезвычайно широкие права – исключительное право приезжать северным путем, возможность торговать с Персией, беспошлинная торговля, право торговать и иметь свои дворы во всевозможных городах, наконец, право самоуправления в широких размерах. Это был кульминационный пункт; никогда впоследствии компания не пользовалась столь широкими привилегиями. Правда, уже два года спустя Иоанн Грозный, разгневавшись на английскую королеву Елизавету за ее нежелание заключить с ним политический союз, выместил свою злобу на «торговых мужиках», т.-е. английских купцах, арестовав все их товары и заявив Елизавете, что «и без английских гостей Московское государство не скудно было». Но вскоре припадок царя прошел и он вернул и товары и прежние вольности компании. И не без основания дьяк Щелкалов говорил английскому послу Боусу после смерти Грозного: «умер твой английский царь» [1] [1. Юрий Толстой. Первые сорок лет сношений между Россиею и Англиею. Грамоты. 1875- Его же. Обзор первых сорока лет, сношений между Россиею и Англиею. 1875- Гамель. Англичане в России в XVI и XVII ст. Зап. Имп. Акад. Наук. Т. VIII. Прил. № 1. Любименко. История торг. снош. России с Англией. Вып. 1.1912. Ключевский. Сказания иностранцев о Московском государстве. Гл. XI. Цветаев. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. 1890. Гл. IV. Костомаров. Очерки истории торговли Моск. госуд. в XVI и XVII ст. 1889. Гл. I].
Привилегии Федора Иоанновича и Бориса Годунова, которого англичане именовали «лордом-протектором», при всем доброжелательном отношении их к компании, дают ей уже гораздо меньше. Правда и здесь говорится: «мы, ради нашей сестры королевы Елизаветы и во внимание к тому, что согласно их свидетельству, они подвергаются большим потерям и препятствиям при мореплавании, даруем... дозволение свободно приезжать в Москву и во все наши владения со всякого рода товарами и торговать ими, как пожелают. Приказываем не взимать никаких пошлин с их товаров, ни других сборов при переезде с места на другое водою или сухим путем, при спуске кораблей, при проезде через какую-нибудь землю, за корабли и суда, как и поголовных денег не брать с них, ни денег за проезд через мосты или за переправу и за свидетельство в местах остановки» [2] [2. Милостивая грамота Федора Ивановича, нового царя, дарующая привилегии английским купцам. Записки о Московии XVI века Сэра Джерома Горсея. Перев. Белозерской. 1909 Прил., стр. 117].
Таким образом, англичанам даруутся по-прежнему право повсеместной торговли без уплаты пошлин и сборов. Но, помимо того, что им здесь не дозволена торговля в розницу, они уже не являются более монополистами. Северный путь открыт и другим народам, как открыт всем англичанам, а не одной только компании. Между тем англичане считали, что, открыв впервые северный путь в Россию, они имеют право на исключительную монополию торговли с Россией и не только на Архангельск, ной в Новгороде и Нарве. Англичанин Гаклейт еще в 1598 году писал, что английская нация приобрела себе великую славу навсегда, вследствие открытия моря у Северного мыса, ранее неизвестного, и удобного пути в Русскую империю через залив св. Николая и реку Двину. Он сравнивал это открытие с открытием португальцами моря у мыса Доброй Надежды и морского пути в Индию, а итальянцами и испанцами – неизвестных прежде стран к западу и юго-западу от Гибралтара и от Геркулесовых столбов [1] [1. Гамель. Англичане в России в XVI и XVII. ст. Прил. I к т. VIII. Зап. Имп. Акад. Наук, стр. 32].
Таким образом, открытие морского пути в Московию приравнивалось к открытию морского пути в Индию, а открытие самой Московии к открытию Америки – англичане хотели доказать, что они в области открытий не уступят португальцам и испанцам. В силу этого, в грамоте, переданной английским послом Елизаром Флетчером в 1587 г. царю Федору от «Елизавет Королевны», говорилось, что торговля предоставлена была английским «торговым людям, которые впервые на Русь дорогу нашли морем с великими убытки и с томленьем», и прибавлено: «ино иным не пригодитца на Русь ездити, которые ся не убытчили и не промышляли тем первым путем». И обращаясь к «любительному брату своему, государю, о том, что которые статьи написаны были в торговой грамоте, которую гостем дал прежний государь Иван Васильевичь, а те бы статьи, которые пригодятца, написати велел в нынешнюю грамоту», – Елисавета прежде всего бьет челом Федору Иоанновичу, «чтоб англичанин никакое и иные иноземцы не ездили торговать вь его государеву землю, по сю сторону Варгава, ни к которому пристанищу, к Двинскому устью, и к Ругодиву (Нарве) и в Новгород без королевнины проезжие грамоты и ослобоженья». Иначе говоря, кроме компании никто торговать не должен, ибо только ее агенты будут получать «королевнины проезжие грамоты».
Флетчер в своей речи прибавил к этому подробное объяснение и заявление от имени королевы, «чтоб он, государь, вспамятовал, что ее прежреченные торговые люди первое дорогу проискали и торг уставили всее земли, и им стали в то убятки в их товарех, а его, государеве, земле и его, государевым, подданным людям от них великая прибыль учинилась», а королевна надеется, «что государь и его государевы разумные думцы то их страданье вменят им за доброе дело». Он ссылается как на то, что «те, которые дорогу проложат и пристанища находят, в великой чести бывают и их везде берегут, во всех землях», так и на пример («а болши того обрасца ненадобеть») «великоразумного И мудрого» отца государя, «как он с великою любовью принял ее торговых людей и дал им свои жаловалные поволные грамоты, что им одним торговати во всем в его государстве, и для его государевы любви гости ее радовалися его государевым жалованьем и того для пребывали в торговлях на Руси и не отвели своее торговли к иным землям». А между тем «здесь торгуючи мало прибытка имеют протии того, что им можно взяти в иных государствах, которые государства поближе к ним... толко они все на себя приимают, не хотя отстать от него, от государя».
Заслуги компании, следовательно, велики. Ею впервые найден путь, она торгует с убытком на Руси, а могла бы в других землях иметь большую прибыль, для Руси же большая выгода получается. Отсюда, по примеру Грозного, ей следует даровать исключительное право, торговли. Королева Елизавета просит, чтоб государь «от нее выслушал, что ей известно есть про ее гостей, как они от иных терпели и что иноземцы над ними чинили, которые иноземцы вытеснили их из их торговли, а они сперва здесь торг уставили».
В ответ на это велено было объявить «королевнину посланнику Елизару», какие огромные привилегии англичане получили: им «было жалованье мимо всех иноземцев, а какова им дана была поволная торговля во всех государя нашего государствах, и дворы им подаваны во многих городех государя нашего безданны, и грамота им жаловалная... сперва дана, какова им была люба, и пошлин с них имати не велел в своем государстве, на Москве и по всем городом». «А в те поры – читаем далее – за государем нашим... была государя нашего вотчина, Лифляндская земля и большое пристанище морское было у Ругодива (Нарвы), и всех поморских государств торговые люди с товары приходили к Ругодиву, а не одни аглинские гости приходя в государя нашего государстве торговали... а ты ныне в своих речех говорил, будто одним аглинским гостем торговать ведено (было) в государя нашего государстве, и то гости аглинские ложно сказывали королевне». «А как Ругодивское пристанище от государевы вотчины отошло и отец государев... у морского пристанища, у Колмогор велел поставити город и всяким торговым людем изо всех государств поволил приходить к своему государству к Двинскому городу к пристанищу морскому, а аглинским гостем в своем государстве поволил государь торговати по прежнему всякими товары без вывета и свое государево жалованье к ним держал великое, свыше всех земель гостей». При этом Флетчеру указывается и на то, что англичане на Руси вовсе не «великие убытки терпели», а напротив «торгуючи безпошлинно много лет, многие корысти себе получили». Особые же их преимущества, которые им дарованы «мимо всех иноземцев», заключаются и в том, что им дозволено проезжать «в Бухары, в Шамаху, и в Казбин, в Кизылбашскую землю... и мимо Казани и Астрахани во все в те государства пропущати торговати государь велит и пошлин с них имати не велит»; тогда как «иным иноземцем никому никуды мимо Московское государство, ходити не велено ни одное версты за Москву, не токмо в Казань и за Казань, и за Астрахань, а аглинским гостем, мимо всех иноземцев, через свои государства так поволил ходить в такие далние государства, любя сестру свою любителную Елизавет Королевну» [1] [1. Статейный список приезда и пребывания в России английского посла Елизара Флетчера. Временник Имп. Моск. Общества Истор. и Древн. Российск. Кн. VIII. Стр. 5- 7- I2-15].
Таким образом, сохранить за одной лишь компанией торговлю северным путем не удалось. Еще менее шансов на успех имела, конечно, попытка запретить другим иностранцам торговать в Нарве и других русских городах. Впрочем, ответ, данный Флетчеру царем Федором, не во всем соответствовал действительности. В Нарве, правда, всегда торговали купцы других национальностей, шведы, ганзейцы и т. д., и вели там торговлю еще гораздо раньше, чем появились на Руси англичане. Что же касается Архангельска, то в ответе Федора Иоанновича дело изображается так, как будто с потерей Лифляндии Грозный перенес торговлю к Северному морю, хотя как мы знаем, инициатива исходила от англичан. В Архангельск первоначально приезжали одни представители английской компании, а вовсе не «всякие торговые люди», и только позже стали появляться и голландцы, французы, гамбургцы, как и посторонние компании англичане.
Англичане несомненно впервые открыли путь в Архангельск, хотя отдельные случайные поездки этим путем, как указывает Гамель, совершались еще до них [2] [2) Гамель, I, стр. 32 ел.]. Из этого однако еще нельзя делать вывода, будто без них торговые сношения на Белом море не установились бы. В эту эпоху, когда все народы стали совершать путешествия для открытия новых земель,и этот путь,не мог остаться неизвестным; если бы не англичане, то голландцы, которые уже делали попытки в этом направлении, несомненно попали бы в Белое море и установились бы сношения между Западом и Московским государством. Белое море являлось в то время единственным, открывавшим России свободный выход и непосредственные сношения; путь на Архангельск был вполне естественным, необходимым.
Англичане явились пионерами в морской торговле с Русью; они дали Московскому государству возможность вступить в непосредственные сношения с Западом, получая оттуда и товары, и опытных мастеров, тогда как другие страны – Германия (император) и в особенности Польша относились к этому крайне недоброжелательно, опасаясь, как бы Московия, «враг наследственный всех свободных народов», который до сих пор «был невежествен в художествах и незнаком с политикой», не научился промыслам и искусствам, не приобщился бы к европейской культуре, а в то же время не стал бы выделывать нужные для войны предметы; в этом случае Запад мог опасаться «ужасного нашествия жестоких врагов – московитов». Отсюда нападения поляков, датчан, шведов на английские, французские и иные корабли, направляющиеся в Архангельск. ъ Но причина захвата этих судов была и другая – попросту конкуренция различных народов, желание ослабить других и захватить в свои руки торговлю с Московским государством. Это было обычное явление в ту эпоху, когда западноевропейские страны – Англия, Голландия, Франция, Швеция, Дания – выступали на арену мировой торговли и в значительной мере посредством насильственных действий старались выбить конкурентов из различных стран. Такая борьба происходила и в Индии, и в Северной и Южной Америке, и & других-частях света.
Московское правительство создало такую конкуренцию и у себя и тем самым лишило англичан возможности стать монополистами и распоряжаться на русском рынке по своему усмотрению. Правда, как мы видели, англичане и после Грозного пользовались гораздо большими привилегиями, чем купцы других стран. Беспошлинная торговля, право жить и строить свои дворы во всевозможных городах, ездить в страны Востока – все это было дано одной лишь английской компании, в качестве своего рода признательности за ее заслуги в деле сближения. России с Западом, за то, что она положила почин в этой области. Но наряду с пятью пристанями на севере, предоставленными англичанам, две были отданы голландцам и, кроме того, в Коле было разрешено приставать и французам; и те, и другие получили право торговать в различных городах с уплатой половинной пошлины. Мало того, наряду с компанией торговали и отдельные, не входившие в состав ее, части, английские купцы, объединявшиеся иногда в товарищества и наносившие крупный ущерб компании. Так, напр., в 1567 г. в Нарву приезжало до 70 английских кораблей, нагруженных главным образом сукном, металлами и винами, но привезенными не только из Англии, но также из Франции, Италии, Нидерландов. Посланы они были образовавшимся в Англии обществом для торговли с Нарвой, в составе 46 членов, во главе которого стоял один из бывших агентов компании Беннет и еще несколько человек, также из покинувших службу у компании приказчиков. На такие, происходившие неоднократно попытки бывших агентов компании устраивать конкурирующие с нею общества компания реагировала, добиваясь у королевы Елизаветы писем к царю с просьбой о выдаче «непослушных подданных, неблагодарных граждан своего отечества», но и Грозный и Федор Йоаннович решительно отказывались выполнить ее волю [1] [1. Любименко. История торг. снош. России с Англ. в XVI ст. Стр. 52]. Представитель компании Горсей среди своих заслуг указывает на ту пользу, которую он принес компании, не только добившись права ездить чрез Россию в страны Востока и уплаты различных долгов компании, но также того, что «все купцы, которые вели торговлю в этой стране контрабандою, без позволения английской компании, в числе 29, были отданы в его руки для препровождения их в Англию» [2] [2. Записки о Московии XVI века сера Джерома Горсея. 1909-стр. 78]. Но он ошибался: это была лишь небольшая часть «контрабандистов», остальные продолжали свободно торговать и впоследствии. Привилегия царя Бориса, данная компании в 1598 г., подобно предыдущим, не содержала никакого запрещения для этих лиц торговать в России, как ни добивалась этого компания.
В других частях света, где английские компаний открывали новые земли и вступали в торговые сношения, они поступали гораздо решительнее как с купцами других национальностей, так и с теми англичанами, которые позволяли себе торговать помимо привилегированной компании. Происходили форменные сражения с первыми и изгнание их из данной местности, пускали ко дну суда вторых, и они рассматривались в качестве пиратов. Но там речь шла о завоевании новых стран и покорении туземцев, строились форты, содержалось войско. В России положение было совершенно иное, все зависело от благоволения и согласия правительства. Только на пути туда, на море можно было производить нападения на суда конкурентов, но в пределах страны приходилось, скрепя сердце, мириться со всеми нарушителями монополии, ограничиваясь распространением про них всяких ложных слухов и наветов, называя их шпионами польского короля и т. п. И так поступала не только английская компания, но и иные английские товарищества по отношению к ней, голландцы относительно англичан и т. д.
Как мы видели, в Московское государство приезжали для торговли купцы всевозможных наций. Действительно, торговали по всей Руси литовцы и поляки, со времени Тявзинского мира 1595 г. и шведы (первоначально только в Новгороде), с 1587 г. французы. Посещали Россию ливонцы, гамбургцы и бременцы, датчане. Но наибольшую роль играли первоначально англичане, а затем первое место стали занимать голландцы. Эти две крупнейшие торговые нации, соперничавшие за преобладание и в других странах и частях света, и здесь вели ожесточенную борьбу, и в результате победа осталась за голландцами, – по крайней мере в XVII и в начале XVIII ст. В 1618 г. нидерландский резидент в России Исаак Масса писал в своем донесении генеральным штатам из Архангельска, что «в настоящее время англичане здесь осрамлены, а наша речь теперь в силе. Наконец, в Москве князья узнают истину относительно всего, что прежде говорилось о торговле с англичанами, от которой, в течение 50 лет, царь не получил никакой выгоды, между тем, как от голландцев ежегодно поступают значительные суммы в таможню; теперь узнают, кто лучше и усерднее служит России во всех отношениях... Насколько здесь прежде англичан уважали, настолько их ныне презирают; насколько они прежде держали здесь себя гордо, настолько они теперь повесили нос и сделались чрезвычайно ласковы к нам; впрочем, иначе они й не могли поступить, и если не представится какого-либо средства, то компания их рушится в этом году, так как в этом году прибыло лишь три английских корабля в Архангельск, а наших было больше тридцати, и они продали весь свой товар и возвращаются в Голландию, нагруженные русскими произведениями». «С нашими купцами – прибавляет Масса – в нынешнем году поступлено чрезвычайно милостиво. Они заплатили с купленных и проданных товаров пошлины в размере не более 2 проц». Он указывает на то, что англичане всядески стараются возбудить ненависть к генеральным штатам, что они подали царю записку с сообщением о том, что Голландия «желает вмешиваться в дела всех стран и вселить в них раздор», что она была виновницей шведской войны, которая большей частью производилась ее силами и средствами, и что она добилась выступления Польши против России [1] [1. Записки о России XVII и XVIII века по донесениям голландских резидентов. Три письма Исаака Массы генеральным штатам, 2-ое и 3-е письмо. «Вестн. Евр.» 1868. VIII. Стр. 802 – 03. 809 – 10]:
Англичанин Коллинс, с своей стороны, 50 лет спустя, характеризовал деятельность голландцев на Руси следующим образом: «Голландцы, как саранча, напали на Москву и отбивают у англичан хлеб. Они гораздо многочисленнее, богаче англичан, ничего не щадят для достижения своих целей и всюду бросаются, куда манит их выгода. В России принимают их лучше, чем англичан, потому что они подносят подарки боярам и таким образом приобретают их покровительство. Точно также они стараются унизить и осмеять англичан: рисуют карикатуры, сочиняют пасквили и тем вызывают у русских отрицательное представление о нас. Они изображают нас в виде бесхвостого льва с тремя опрокинутыми коронами и множества больших собак с обрезанными ушами и хвостами... И эти изображения их производят на русских большое впечатление» [1] [1. Коллинс. Нынешнее состояние России. Чтен. Имп. Общ. Истор. и Древн. 1894-1, 38 – 39].
Таким образом, обе стороны прибегали к одним и тем же средствам. Голландцы в особенности старались добиться отнятия у англичан тех усиленных привилегий, которыми московская компания пользовалась. Эти привилегии были подтверждены еще в 1614 и в 1628 г.г: Царь Михаил Феодорович, по примеру царя Феодора и царя Бориса, предоставлял «аглинским гостем сер Томасу Смиту Книхту с товарищи ходити к Москве и в нашу отчину в Великий Новгород и во Псков и все наши государства с товаром торговати беспошлинно... для великого государя брата нашего любитель-ного Якуба (Якова) короля любви». Им разрешено попрежнему «товар свой продавати на Колмогорах и на Двине и на Вологде и в Ярославле», причем подробно перечисляются всякие пошлины (замытные, свальные, проезжие, судовые, с голов и с мостовщины, с явки и с перевозов), которых «имати есмя не велели».
Впрочем, в жалованной грамоте 1628 г. все эти права распространяются только на «Сер Джона Мерика Книхта с товарищи с двадцати трех человек, которым гостем имена подал... его королевского величества агент Фабян Смит». На самом деле не только эти 23 человека, но и целый ряд других лиц, под видом их слуг и факторов, торговали беспошлинно; не говоря уже о том, что англичане нарушали постановление «чужих товаров за свои товары с собою не привозити», а продавали, пользуясь освобождением от пошлин, и товары, привозимые из других стран или принадлежащие купцам других национальностей, под видом своих, нанося убыток не только казне, но и русским купцам. Последние с восшествием на престол царя Алексея Михайловича били челом ему, что «после московского разорения, как воцарился отец твой, государев, английские немцы, зная, что им в торгах от Московского государства прибыль большая и желая овладеть всяким торгом, через подкуп думного дьяка Петра Третьякова взяли из Посольского приказу грамоту, чтобы торговать английским гостям у Архангельска и в городах Московского государста 23 человекам; но начали приезжать в Московское государство человек по 70 и больше, понастроили себе домов и живут без съезду, товара своего у Архангельска русским не продают и не меняют, а везут его прямо в города и продают, когда поднимутся в цене; русские же товары, которые мы прежде на их товары выменивали, теперь они покупают сами, своим заговором, чрез посылаемых ими по городам и селам покупщиков и отвозят в свою землю беспошлинно или, тоже без платы пошлин, тайно продают на деньги у Архангельска купцам других наций, голландским, брабантским и гамбургским немцам; всеми торгами, которые принадлежали нам, завладели английские немцы» [1] [1. Акты Археография. Экспед. IV. № 13. Соловьев. Изд. 3-е. X. 129 ел. Цветаев, стр. 268].
Здесь мы находим всевозможные обвинения – и в беспошлинной торговле целой массы не имеющих на то права лиц, и в непосредственной закупке товаров у местных жителей, минуя купцов, что было запрещено, и в продаже товаров другим гостям, что также не дозволялось, – словом, во всех грехах, которые можно было поставить в вину купцам того времени. «Милосердый государь – заключают они, – пожалуй нас, холопей и сирот своих, не дай нам от иноверцев быть в вечной нищете и скудости, не вели искони вечных наших промыслишков у нас бедных отнять».
Челобитная возымела свое действие, ибо совпадала с интересами самого московского правительства, несшего явный убыток от привилегий компании, которая н£ платила пошлин. В виду развития торговых оборотов ее, эти убытки были уже весьма значительны, и московское правительство, у которого не хватало решимости лишить сразу англичан этой привилегии, воспользовалось удобным случаем и покончило с прежними их льготами.
Когда после воцарения Алексея Михайловича возник обычный вопрос о подтверждении жалованной грамоты англичанам, он сослался на то, что англичане учинили «злое дело, государя своего Карлуса до смерти убили». Как писал Кильбургер, «царь сказал, что такие люди, которые своего собственного короля лишили жизни, недостойны его привилегий». «Когда вы своему королю по изменнически дерзнули голову отсечь, чего подлее нигде на свете не слыхано, то я с вами никакого сообщения не хочу» – велел им сказать царь. Английскую революцию и убийство короля Карла искусно эксплоатировали и голландцы, обвиняя англичан в неблагонадежности. Указ 1649 года ссылается!»на то, что царь Михаил Федорович разрешил англичанам повсюду торговать в России, но теперь, в 1649 г., многие прежде пожалованные англичане умерли, – стало быть, и привилегия потеряла свое значение. Далее приводятся обычные обвинения англичан, что они составили союз, торгуют заповедными товарами и т. д., отчего русские торговцы беднеют, англичане богатеют. И в заключение указывается на то, что прежде торговали они по государевым жалованным грамотам, которые даны им по прошению «английского Карлуса короля», а теперь они убили его и потому грамота потеряла силу. В результате англичане были выселены из Москвы – им в Московском государстве «быть не довелось», а велено «со всем своим имением ехать за море, а торговать с Московскими торговыми людьми всякими товарами, приезжая из за моря у Архангельского города» и притом с уплатой пошлин [1] [1. Мартене. Собрание трактатов и конвенций. Т. IX (X). 1882. Введен. XCIII-XCIV]. Если когда-то в шутку говорили, что английский двор будет превращен в монастырь, то теперь в нем была устроена «большая тюрьма».
Сношения между Россией и Англией после этого не прекратились. Царь Алексей не признавал Кромвеля и весьма нелюбезно обошелся с его послом, напротив, поддерживал переписку с принцем Карлом, а по восшествии его на престол, возобновился обмен посольствами. Стюарты после реставрации стали вновь поднимать вопрос о возвращении их подданным привилегий в Московском государстве, ссылаясь на то, что, лишенные царем прежнего своего положения в наказание за измену законной династии, они теперь, по возвращении ее, должны получить полное прощение. Но ни обращения в этом смысле к Алексею Михайловичу, ни такие же просьбы, направленные к Федору Алексеевичу, а затем к Иоанну и к Петру, не привели к каким-либо результатам. «Прежним компаниям (соглашениям) быть не годится – от них более ссоры, чем дружбы, – открылось, что они торгуют подкрадными обидными товарами», т. е. контрабандой. Решено было раз навсегда покончить с теми особыми, чрезмерными льготами, которыми пользовались на Руси англичане [2] [2. Любименко. Торговые сношения России с Англией при первых Романовых. Журн. Мин. Нар. Проев. 1915- XI. 15. Соловьев. Ист. Росс. Т. XII. 241].
Более глубокая причина отмены этих привилегий заключалась в том, что русское население не нуждалось более в посредничестве англичан для сношений с Западом, ибо имелось достаточно купцов других национальностей, которые занимались привозом товаров в Россию и вывозом их оттуда. За сто лет до потери английской компанией исключительных привилегий в Московском государстве английское правительство лишило ганзейцев тех особых преимуществ, которыми они пользовались в Англии, и закрыло их двор в Лондоне («суконный двор»). Теперь Россия таким же образом поступила с англичанами. Однако, полного соответствия между этими действиями не было. Англичане освободились в XVI ст. от посредничества ганзейцев и итальянцев, в руках которых находилась прежде торговля между Англией и другими странами. Они сами стали теперь не только приобретать за границей нужные им товары, но и выполнять в других странах ту же роль, какую играли прежде ганзейцы. В XVII ст. Ганза была вытеснена и из Скандинавских государств. Подобно Англии, и последние уже не нуждались в иностранных купцах, а напротив, стали теперь сами посещать другие страны, в том числе Московское государство и производить там торговлю. Русские до такой ступени еще не успели подняться в XVII ст. Они могли отнять прежние жалованные грамоты у англичан, но обойтись без иностранцев вообще они еще не в состоянии были. Хотя они и старались уже сократить привилегии иноземных купцов вообще, по возможности ограничивать их требование в Архангельске и не пускать вглубь страны, но фактически это далеко не всегда удавалось – приходилось (как мы увидим ниже) делать исключения в пользу многих отдельных купцов и даже целых национальностей. Русские флота не имели и еще не научились ездить за границу и там вести активную торговлю. Эта цель еще и значительно позже достигута не была. Следовательно, без иностранных купцов обойтись невозможно было.
Пока сделан был лишь первый шаг в этом направлении. Жалобы на иноземцев раздаются и впоследствии, да и англичане продолжали по-прежнему торговать, хотя и только в Архангельске и с уплатой пошлин, на общих с прочими иностранцами основаниях. Лишь некоторым из них выдавались специальные грамоты на приезд в Москву и в другие города.
Но потеря привилегий англичанами еще более усилила их конкурентов – голландцев. В 1582 г. в Архангельск прибыло 9 английских кораблей, но всего 6 голландских, в 1600 г. – 12 английских и 9 голландских. Напротив, в 1613 г. приехало 30 голландских кораблей, в 1618 г. из общего числа 43 судов имелось 30 голландских, в 1630 г. вошло в гавань даже 100 голландских и всего несколько английских кораблей. В 1658 г. среди 80 судов было всего 4 английских [1] [1. Курц. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. 1915 Объяснения и дополн., стр. 432 сл.]. «В этом году – сообщает Корнилий де Бруин в своем путешествии через Московию 1708 г. – в Архангельск прибыло очень много кз;печеских кораблей, насчитывали их до 154» а именно 66 английских, в сопровождении 4 военных кораблей, столько же голландских с тремя военными кораблями, 16 гамбургских, 4 датских и 2 бременских. Впрочем, из английских было много небольших судов с незначительным грузом» [1] [1. Путешествие Корнилия де Бруина через Московию. Пер. Барсова. Чтен. в Имп. Общ. Ист. и Древн. 1872. II. ioo]. «Во всей Европе нет нации, которая производила бы большую торговлю с Архангельском и со всем Московским государством, чем голландцы, – говорит француз Савари в своем «Совершенном купце» (1674 г.) – ибо они отправляют туда ежегодно от 24 до 30 судов... Гамбургцы и бременцы тоже посылают туда корабли, но их значение гораздо меньше, ибо первые посылают не более 4 – 5, а вторые одно или два судна в год. И англичане отправляют туда корабли, но в меньшем числе, чем голландцы» [2] [2. Savary des Bruslons. Le Parfait Negociant. 1674. II, p. 198].
Савари указывает на то, что эти 25 – 30 кораблей, отправляемых голландцами ежегодно в Россию, нагружены главным образом французскими товарами. И вывозимые из России товары они сбывают преимущественно во Францию, за исключением двух-трех судов, которые они нагружают русской икрой и юфтью и отправляют в Геную и Ливорно. Таким образом, оказывается, что торговля с Московским государством производится в сущности в широких размерах не Голландией, а Францией. Последняя является страной происхождения и страной назначения: привозимые в Россию товары производятся во Франции, вывозимые оттуда – предназначены для французского рынка, для французского потребителя. Голландцы являются лишь посредниками между Россией и Францией.
Чем же объясняется такая роль их? Почему французы не могли самостоятельно привозить свои товары в Архангельск и вывозить оттуда нужные им русские продукты? Иначе говоря, чем обусловливалось важное значение Нидерландов в этой торговле?
Савари насчитывает целый ряд причин, вызывающих преобладание голландцев, по сравнению с французами. Голландцы имеют много судов, французы мало. Стоимость судов первых на 25 проц. ниже стоимости последних, ибо лес и рабочие руки им обходятся дешевле. Голландские матросы опытнее французских, и там, где на французском судне необходимо 12 матросов, голландское ограничивается восемью. Голландские матросы довольствуются камбалой и сыром, водой, пивом и небольшим количеством хлебного спирта, тогда как французам нужен свежий хлеб, свежее мясо, а не только солонина, хорошие сухари, вино и разные водки. К этому присоединяются и другие моменты – свойства нидерландских купцов. Они более знакомы с мореплаванием, чем французы, купцы могут заменить моряков, ибо с юных лет они служат на судах дальнего плавания. Голландские купцы богаты и поэтому в состоянии вынести значительные потери. Они давно уже поселились в Москве, Архангельске и других больших городах Московии и знакомы со всеми обычаями страны. Они в состоянии сбывать товары русским в кредит на год и даже на два, и закупать товары на наличный расчет, причем они знают хорошо свою клиентелу и умеют различать среди русских купцов добросовестных плательщиков от недобросовестных и, в случае банкротства, умеют избежать неприятных последствий. Наконец, торговля Нидерландов сопряжена с меньшим риском, ибо в Амстердаме учреждено общество морского страхования, имеющее 6о военных кораблей, которые сопровождают торговые суда и охраняют их от нападения пиратов.
Однако, Савари находит, что если до недавнего времени голландцы действительно имели такие преимущества, то в настоящее время положение изменилось и французы могли бы производить с таким же успехом торговлю с Московией.
Недавно – говорит он – образовалась северная компания, которая посылает свои суда в Балтийское море и вывозит французские товары в прилежащие к нему страны, в последних же закупает корабельный лес; так что постройка французских судов стоит теперь не дороже, чем голландских. Если голландцам дешевле обходится содержание экипажа, то эта выгода вполне компенсируется тем, что им приходится закупать экспортируемые в Россию товары во Франции и до отправки их выгружать в Амстердаме, а затем из складов снова нагружать на суда. Вследствие этого, они вынуждены уплачивать дополнительные пошлины в Нидерландах при ввозе и вывозе, от которых французы свободны, не говоря уже об утечке при этом вина, спирта и других жидкостей.
И в Париже недавно образовалось страховое общество, в котором даже голландцы страхуют свои суда. Оно не имеет, правда, конвойных судов, но последние нужны главным образом лишь во время войн.
Но одно соображение, говорящее в пользу нидерландской торговли, Савари во всяком случае признает. Голландцы имеют много опыта в торговле с Московским государством и помещают в ней значительные капиталы, ибо сыновья купцов становятся также купцами, при вступлении в брак детям даются крупные капиталы, так что они начинают дело с большими суммами, чем имеет самый богатый купец во Франции, который направляет своих детей в другие профессии. В то время, как во Франции они покидают промысел отца, в Нидерландах капитал не уходит из торговли, остается в семье и возрастает, благодаря бракам между купеческими семьями. По этой причине французы в состоянии успешно развивать свою торговлю лишь при помощи крупных компаний [1] [1. Savary. Le Parfait Negotiant. II, p. 202 ел.].
Таким образом, голландцы заняли в XVII ст. первое место в торговле с Московским государством по тем же причинам, в силу которых они стали вообще первым торговым народом в эту эпоху, признанными всеми фрахтовщиками, мореплавателями и купцами, посредниками между самыми различными странами [2] [2) См. мою Истор. экономич. быта Зап. Европы. 6 изд. Ч. II. Гл. II. Отд. 3-й. IV. Гл. I]. Это положение Нидерландов создалось прежде всего, благодаря обилию привозимых ими материалов для постройки судов и приспособленности их, как приморских жителей, к мореплаванию. Оба эти момента дали им возможность создать большой торговый флот, флаг которого развевался на всех морях, как и обеспечить дешевизну фрахтов. С другой стороны, наличность значительного, вполне сформировавшегося и опытного торгового класса, в пределах которого предприятия переходили от отца к сыну, составляла характерную особенность голландцев; а знакомство их с обычаями тех стран, с которыми они торговали, в данном случае с купечеством Московского государства, с его привычкой закупать товары в кредит, с кредитоспособностью отдельных лиц, доставляло им преимущество перед купцами других национальностей.
В то время, как торговля Нидерландов с заокеанскими странами находилась в большинстве случаев в руках привилегированных акционерных компаний, существование которых исключало возможность торговли отдельных купцов с этими областями, Россия являлась одним из тех государств, где всякий голландец мог свободно торговать. Для нидерландского купечества именно здесь открывался широкий простор для применения своих капиталов и своего опыта.
Савари исходит из того, что торговля совершается на Архангельску торговлю в этом городе он находит для иностранцев наиболее выгодной: «для того, чтобы торговля с Московским государством шла успешно, желательно, чтобы она сосредоточивалась целиком в Архангельске» [3] [3. Savary. II, р. 194]. Это соответствовало действительности: во второй половине XVI и XVII ст. Архангельск являлся центральным пунктом торговли с Западом. «История Архангельска – справедливо замечает Б. Г. Курц – есть не что иное, как история русской внешней торговли с Западной Европой со времени Иоанна Грозного до преобладания петроградской торговли». Значение его было столь велико, что – как указывает тот же автор в другом месте – во время архангельской ярмарки торговая жизнь самой Москвы ослабевала, вследствие выезда купцов в Архангельск [1] [1. Курц. Сочин. Кильбургера, объясн. и допрлн., 420. Его же. Донесения Родеса и архангельско-балтийский вопрос в пол. XVII ст. Журн. Мин. Нар. Проcв. 1912. III. 93]. Не только частные купцы, но и сам царь отправлял в Архангельск – по словам англичанина Коллинса – огромное количество мехов, мыла, пеньки, льна, которые там обменивались на шелковые ткани, меха, бархаты, парчи,, атласы, сукна и другие товары [2] [2. «Русск. Вестн.» 1841. IX. 568].
Шведский комиссар де Родес в своем донесении о русской торговле производит подсчет расходов по перевозке товаров из за границы в Москву или из Москвы за границу на Архангельск и сопоставляет их с расходами по перевозке чрез Балтийское море на Новгород, Ниен, Нарву, Ревель. Оказывается, что в последнем случае, вследствие уплаты пошлин в Лифляндии и при проходе судов через Зунд, издержки выше, чем при провозе на Архангельск. Но помимо этого купцы придавали – по словам Де Родеса – значение еще и другому моменту, говорившему в пользу Архангельска, тому, что не приходилось «проезжать земель какого-нибудь другого государя, хотя бы они должны были из-за этого плыть кругом 50 или гораздо больше миль» [3] [3. Де Родес. Донесение о русской торговле. Перев. Курца. Чтения в Имп. Общ. Ист. и Древн. 1915. Стр. 175]. При проезде же по Балтийскому морю приходилось провозить товары через владения Швеции, которой принадлежала до Петра Ингерманландия. Автор другого шведского сочинения, относящегося к тому же времени, сообщает, что действительно с появлением архангельской торговли балтийская торговля пала, тогда как до этого времени в балтийские порты приходило 200 – 300 судов Шведы пытались бороться с этим, но безрезультатно [4] [4. Форстен. Сношения Швеции и России во втор. пол. XVII в Журн. Мин. Нар. Проев. 1898. И. 238].
Кильбургер рассказывает, что «к половине июля все купцы уезжают из Москвы на Архангельскую ярмарку и находятся в дороге на почтовых лошадях 14 дней... В июле приходят корабли и тогда ярмарка продолжается до сентября месяца, так что корабли идут опять отсюда иногда только в октябре, из чего можно заключить, что купцы из Голландии, Гамбурга и Бремена совершают торговлю с Россией в течение 5 месяцев» [1] [1. Кильбургер, 163 – 64].
Однако, ярмарочное время не всегда было одинаково. До 1663 г. ярмарка начиналась и оканчивалась в течение августа; но с этого года, по челобитью иностранцев, что ярмарка бывает поздно и только месяц, а корабельный ход от города бывает, за морозами, опасен, велено продолжить ярмарочное время на 3 месяца, с 1 июня до Семена дня, до 1 сентября. Однако, выгоды для русских купцов от этого удлинения срока ярмарки не получилось, ибо с тех пор иноземные корабли стали приходить только к августу, так что русским купцам в ожидании их приходилось напрасно проживать в порту, а иностранцы закупали у них товары перед самым закрытием ярмарки. Вся торговля сводилась к одной неделе, в течение которой наше купечество торговало с ними «свальным торгом поневоле, с великим накладом». Поэтому оно просило позволения торговать и за Семен день. Действительно, правительство находило, что ограничивать ярмарку началом сентября, как домогались голландцы, невозможно, ибо «торговые промыслы имеют свободу», и в 1679 г. указано быть Архангельской ярмарке без определенного срока [2] [2. Акты Археогр. Эксп. VI. 151. Доп. к Акт. Истор. XI. 126. Огородников. Очерк истории города Архангельска. «Морской Сборн.» 1889. X. 128 – 29. Marperger. Moscowitischer Kauffraann. 1723, р. 162 сл.].
На противоположном конце Московского государства находился другой торговый центр, где сосредоточивалась торговля с Востоком – Астрахань. Сюда приезжали персы, армяне, татары, бухарцы, даже индусы; все они известны были у нас под общим именем «кизыльбаши» или «тезики». Иностранцы, посещавшие Московское государство, называют Астрахань «большим и многолюдным торговым городом», где «бывает большое стечение народа и прославленная торговля». Сюда доставлялись товары как для потребностей русского населения, так и закупаемые русскими купцами для перепродажи западно-европейскими купцам. Описывая свое путешествие по Волге, бар. Майерберг заключает его словами: «после 3000 верст течения Щолга соединяет принесенные ею воды вечным союзом с неизменным ее господином, Каспийским морем, да еще наделив их приданым. Потому что для отправки армянам, мидянам, парфам, персам и индусам она привозит вверенные ей русскими драгоценные меха собольи, куньи, горностаевые и рысьи. А берет за то у них разные ткани льняные, хлопчатобумажные и шелковые, золотые и серебряные парчи, ковры, сырой шелк, окрашенный в разные цвета, рубины, бирюзу и жемчуг, ревень, закаленные в Бактрианском Низапуре (в Персии) клинки и на обратных судах отвозит все это по бегущим ей навстречу рекам Оке и Москве, даже в самую столицу Московской России» [1] [1. Путешествие в Московию бар. Майерберга. Чтения в Имп. Общ. Ист. и Древн. 1873 – III. 54]  [2] [2) Кроме Москвы, Архангельска и Астрахани Марпергер (Mosco-witischer Kauffmann. 1723, p. 165 ел.) называет также следующие русские торговые города: Владимир, Кострому, Нижний Новгород, Вел. Новгород, Холмогоры, Ярославль, Углич, Казань и ряд сибирских городов].
О предметах торговли России с Западной Европой дает представление единственная сохранившаяся от того времени торговая книга, составленная – по словам напечатавшего ее И. И. Сахарова – в 1575 и. 1610 г.г. Эту торговую книгу не следует смешивать с теми торговыми книгами различных купцов западно-европейских государств, которые сохранились в иностранных архивах и в последнее время найдены и опубликованы. В то время, как последние представляют собою записи доходов и расходов, различных, совершенных этими «купцами, операций, являются бухгалтерскими книгами, упомянутая торговая книга, сообщающая нам сведения о торговле Московского государства, есть нечто иное, как руководство, составленное для русских купцов. Она называется: «книжка описательная, како молодым людей торг вести и знати всему цену, и отчасти в ней описаны всяких земель товары различные, их же привозят на Русь немцы и иных земель люди торговые». В отличие от однородных руководств для торговцев, составленных в эту эпоху в других странах, наша торговая книга однако ограничивается сообщением мер и весов и монет, перечнем привозных и вывозных товаров и указанием цен на них покупных и продажных, причем по поводу отдельных товаров, в особенности экспортируемых, даются некоторые полезные для купцов указания. Но ни торговые пути, ни города, ни пошлины, ни всякие иные приспособления для торговли не указываются, как нет ничего об иностранных государствах, с которыми Русь ведет торговлю.
Мы не знаем – говорит И. И. Сахаров – ни причин, побудивших автора к составлению этой книги, ни цели, ни имени его. «Без всякого сомнения она могла быть составлена только торговым человеком. Из самого составь ее видим, что этим делом занимался человек опытный и сведущий в торговых делах, человек осторожный и знающий хорошо русскую и заграничную торговлю своего времени», в особенности цены, русских и иностранных товаров [3] [3. Торговая книга. Записки отд. Русск. и Славянск. археологии Ими. Археологическ. Общ. I. 1851. Стр. 106].
Рассмотрев весы и меры («память, по чему знати купить разные всякие рухляди весчее и в аршинех»), автор во второй части Трактует о деньгах и о привозимых в Россию товарах: «памятьтоварам немецким (т.-е. иностранным) всяким, и ефимкам, и золотым, и сукнам, и жемчугам, и всякой купеческой рухляди, почему на Москве и на Мурманском и в немцах купят и продают».
Привозные товары распадаются на одиннадцать групп. Прежде всего идут сукна («о сукнах всяких»), причем автор дает совет: «сукна смотрите, чтобы были краскою чисты, пежен бы и чалин и полос не было, гниль выщупывай и не местоваты бы были». Перечисляются всевозможные сорта – «брюкиш (от г. Брюгге), полубрюкиш, аглинские, свицкие (шведские), лимбарские (лимбургские), сукна, что делают в Брабанех (в Брабанте)». О сукне брюкиш говорится: «середняя мера 35 аршин, а мерные приходят и больше; а цвет в брю-кишех лучший синь, лазорев, аспиден и голуб». По поводу французских сукон сказано: «по русски шарлат, а иным их сукнам имян не знаем и в лавках их нет». Цены против каждого сорта обозначены по стоимости его в Нарве: «в Ругодиве купили». Указано повсюду название их «по немецки», но из этих названий видно, что это не немецкие, а голландские. Очевидно, автор имел дело с голландцами, которые торговали сукном в Нарве.
Другой отдел трактует «о всяких камениях»: яхонт, бирюза, наждак, ящур, вареник, вениса и т. д. «А вы пытайте наждак, чем обравнивают, а купят фунт наждаку в з алтына. А вы у мастера поучитеся, как алмазят камень и обделывают, и режут». Далее читаем: «почали ныне в изумрудный цвет делати достаканы лживые, а говорят свинцом подделывают стекло; и вам изумруд пытати изумрудовою трескою: и будет не имет его треска, ино то прямой изумруд, а имет треска, ино то поддельное стекло; в изумруде дорогом, что в зеркале видится вид человека».
Затем идет небольшой отдел о жемчугах («жемчужные зерны гурмытские смотри, чтобы были окатны, и сходчивы, и водой бы были чисты, а цена по зерну смотря») и отдел «о сахарах, кореньях и семях», в котором перечисляются привозимые в Россию пряности и благовония с указанием, сколько они стоят в Голантех (в Голландии), откуда привозятся: «анису фунт, коли дешев, 8 денег плати, а дорог 3 алтына; в Голанте платят фунт по 10 стювершей, а стюверш руеские две деньги». Здесь находим и «цытварной корень, что к болезням дюже гожь», и солодковый дубец и ревень, где «корень толст как лошадиные копыта», и «орехи скатные, лучшие, зеленые», и сахар разных сортов – «головной желтой, головной на бело, коробчатой, на спицах, леденец, на инбире». Привозилась и гвоздика целая, серая без мелочи, и кардамон, «что в питье кладут по зернышку;», перец, шафран, тмин, ладан, фимиам, мушкатные свежие орехи, о которых сказано: «а знати мушкат коли свеж, уколи его, ино сок выступит, а в сухом соку нет»; много и других колониальных товаров, привозимых голландцами из Ост-Индии, Зондских и Молукских островов в Амстердам и оттуда в другие страны, в том числе и в Московское государство.
В последних пяти отделах перечислены бакалейные товары («о солях и красках») – купорос, квасцы, мышьяк, нашатырь, сулема и камфара мастика, далее металлы, из которых привозилось олово разных сортов из Голанской земли (Голландии),, из Антропы (Антверпена), медь и медная проволока, железо и железная проволока, кожи чатцкие, свитские, угорские, средние, большие, посольские, вина бочками (ренское, конарское, мушкатель, романея и т. д.), «золото цевочное» (пряденое) и, наконец «разные товары». В этот последний отдел входят всевозможные товары: мыло шпанское (испанское) – бруски (его) велики, пестры, бумага хлопчатая, нитки немецкие, гарус, кружева, бархат, камки и. тафты разные; но сюда же попали лимоны, чернослив, грецкие орехи. [1] [1. Торговая книга. Записки Археолог. I. II. 8 ел. 136].
Всего перечислено в торговой книге 170 видов привозимых иностранцами товаров. Как мы видим, наибольшая часть их состоит из предметов роскоши. Таковы и стоящие на первом плане иностранные сукна, и камни, и жемчуг, и пряности, и благовония, и пряденое золото, и, наконец, «разные товары» – кружева, камка, бархат, гарус. Предметом роскоши являлось в те времена и мыло, как и писчая бумага. Остаются лишь две группы, товары коих не входят в состав предметов роскоши: соли и краски (купорос, нашатырь, мышьяк и т. д.) и металлы («о свинце, олове, о меди и о железе») – последние, вероятно, главным образом применялись для выделки оружия.
Главным предметом английского привоза являлось сукно, на которое спрос усилился с тех пор, как овчинные тулупы стали заменяться кафтанами, причем излюбленным цветом считался голубой. Вообще русские, по словам иностранцев, предпочитали цвета яркие и линючие. В XVII ст. голландцы удачно вытесняли своим более дешевым камлотом английские сукна; правда, он был непрочен и сседался в носке, русские же видели в этом доказательство новизны. Но это, повидимому, имело место только после того, как англичане в 1649 г. потеряли свои привилегии, ибо в 1621 г. Московская компания еще утверждала, что она экспортирует в Россию больше сукна, чем англичане вывозят его в другие страны, а при Карле I она сделала попытку, впрочем неудачную, заключить с царем контракт на ежегодный привоз из Англии 100 тысяч штук сукна; по расчету англичан, бояре и дворяне должны были покупать ежегодно до 25 тыс. штук тонкого сукна, средние классы – 25 тыс. штук второсортного, а потребителем остального более грубого явился бы простой народ и крымские татары.
Далее англичане привозили олово, свинец и медь, неоднократно обязывались также доставлять «200 мушкетов добрых и иную ратную сбрую», порох, серу и другие предметы военного снаряжения, чем приобрели в особенности расположение Грозного [1] [1. Любименко. столб. XII. 153 ел.].
Савари перечисляет следующие товары, вывозимые из Франции в- Московию (главным образом через посредство голландцев). Соль, вина из Бордо и Анжу, причем среди последних должно быть на 3/4 красных и только на 1/4 белых, спирт и уксус. Много вывозилось, по его словам, из Франции писчей бумаги, всякого рода пряностей, сухих фруктов, домашней утвари и ремесленных инструментов. Но наибольшее значение имеет вывоз в Московию канадского бобра, сбыт которого там особенно выгоден по той причине, что это единственный товар, который можно продать за наличные деньги, тогда как в отношении прочих товаров это почти немыслимо. При этом бобровый мех должен быть новый, т.-е. еще не ношенный туземцами, шкура должна быть тонкая, а волосы длинные и густые. Русские – рассказывает Савари – вычесывают шерсть и продают ее снова голландцам и англичанам, которые везут ее обратно во Францию, мехами же они отделывают платье, как мужское, так и женское [2] [2. Savary des Bruslons. II. 188. 196 ел.].
В 54 статьях торговая книга перечисляет, под названием «память как продать товар русской в немцех», вывозимые из Руси товары, причем даются пространные советы относительно того, как следует поступать с отдельными товарами, на какое количество брать заказ, как условливаться с иностранцами на счет поставляемых товаров, как их приготовлять, сообщается, какие цены на них существуют в Голанской земле, в Брабанех (в Брабанте), в Шпанех (в Испании), в Цесарской земле (в Австрии).
Так прежде всего идет сало говяжье: «в Брабанех купят пуд по 1 рублю, в Шпанех купят пуд 2 рубля... а делают из сала сальные свечи, а с теми свечами делают в погребах бархаты и камки... И ты по заказу имайся (бери подряд) за 200 берковец поставити... А учнут немцы про товары заказывати, приготовити к их приходу: к новому лету, на Иваново Рождество или на Петров день... А сказывают в Брабане всякое морское сало в бочках продают, по 4 рубля и дороже бочку, делают из того сала мыло». Дается подробное описание приготовления заказанного сала «на немецкий обычай». Воск – «с кем будешь сговариваться имайся продать за юо берковец, да наперед спросити: по сколько пуд в круге делают в Голанской земле воску? Ныне на посмех дешев, нет провоза». Телятинки белые и малые, «опушают ими платье за место горностаев»; кожи яловичьи сырые – «на Мурманском брабанец Давыд покупает, не по один год»; рукавицы. Затем следуют разнообразные меха (песцы, куницы, выдры, белки, бобры, норки, горностаи, лисицы, соболи – «немецкие жены на вороту их носят»). Мед; лен чесаный, конопля; пряжи канатные и готовые канаты – «и ты держи сговор на 100 берковец, а в то число распроси: сколько ему в какую толщину и в длину делати?»
Далее идет масло коровье, мясо, смола, деготь, слюда «оконичная», пшеница, клей – карлук (рыбий), зола – «а делают золою кожи, мыла И сукна красят». Семги Кольские и треска сухая, коя сушена на вешалах. «Солят немцы семгу: порят с хребта, очи, щеки и нарост вырезают». Относительно трески: «с сколькими ценою сговоришь, имайся за 100 тыс. рыб, а не осмотряся, больше того не имайся. И в приговоре с ним примолвишь: а пошлет Бог будет и коли добудете больше того, взяти по той же цене приговорной» (т.-е. покупатель, в случае большего улова, обязан взять и сверх условленного по той же цене). Наконец, вывозятся гвозди сапожные, сошное железо, мыло вологодской вари и борисоглебское. Кроме этих двух-трех товаров, вывоз, как мы видим, состоит целиком из сырья, именно из предметов животноводства (кожи, масло, мясо, сало), рыболовства, звероловства (меха, воск, мед).
В заключение автор советует «распрашивати у англинцов и у иных Немцов», не нужен ли им персидский (шемахин-ский) шелк: «по чему вам сырой и некрашеной шелк в толстой и средней нити дадут за фунт?.. И распрося, что скажут, вели у себя подлинные их речи написати, чтобы нам вперед про шелк вестно было и надобе ли привозити его». Уславливаться надо заранее и с корабельщиками («с корабельными ходаки») «лет на ю: почему ему на год имати и по скольку пудов ему клади привозити»[1] [1. Торговая книга. I, 129 cл.].
Для того, чтобы определить, какую роль играли в нашем вывозе отдельные товары, необходимо ознакомиться с таблицей архангельского отпуска, которая извлечена де Родесом из архангельских таможенных книг и содержится в его «Донесении»[1] [1. Донесение де Родеса, 163 сл.]. Ценность вывоза по отдельным группам товаров следующая (в тысячах рублей).
Меха......... 98,0
Кожи......... 370,9
Шпик и мясо . . . . . 33,0
Сало......... 126,6
Свиная щетина .... 25,6
Поташ . ....... 120,0
Икра......... 30,0
Воск......... 15,7
Москательный товар . . 14,8
Ткани........ 23,0
Прочие товары .... 30,0
Итого -  887,6
К этому присоединяется персидский шелк, вывозимый раз в три года, третья часть составляет .... 13,5
Хлеб и льняное семя (но хлеб вывозится не ежегодно, а лишь при высокой цене) – 264,4
Всего вместе. . . . 1165,5
На первом плане стоят кожи, экспорт которых равняется почти трети всего вывоза, весьма важны сало, поташ и меха. Вывоз этих четырех товаров составляет 715 тыс руб. или 61 проц., т. е. почти две трети всего русского экспорта. Фабрикаты (холст) играют минимальную роль.
И Савари среди вывозимых из России во Францию товаров называет прежде всего меха – соболь и горностай, из которых делаются муфты и воротники, шерсть канадского бобра (который – как мы видели – в Россию вывозится), сбываемая во Франции шапочникам, далее кожи козлиные, медвежьи, волчьи, щетину свиную, которою пользуются сапожники, седельники, шорники и другие ремесленники, наконец, лен и пеньку, рыбу, рыбий жир, сало, деготь, воск и поташ для выделки мыла и других товаров [2] [2. Savary des Bruslons. II. 190 сл.].
Англичане придавали наибольшее значение вывозу из России товаров, необходимых для снабжения обширного создаваемого ими флота. Московская компания закупала в России пеньку, смолу, готовые снасти и крупные канаты, и все это продавала в Англии казне для флота. Когда в 1604 г. в парламенте раздались нападки на компанию, в заслугу ей была поставлена доставка из России оснащения для кораблей. Канаты компания производила и сама в России из русской пеньки, и ост-индская компания не раз заявляла, что русские канаты самые лучшие. Но она покупала и сырую русскую пеньку для переработки – после 1649 г., повидимому, закрылись английские канатные дворы в России и вывозились уже не канаты, а пенька. Вывоз смолы, необходимой для осмоления канатов, составлял первоначально привилегию английской компании, но позже монополия этой торговли перешла в руки голландцев, и англичане безуспешно старались отбить ее у них или, по крайней мере, добиться разрешения вывоза смолы. Зато сильно развился моржевый и китовый промысел англичан и добывание из китов ворвани, на которую предъявлялся большой спрос мыловаренными заводами. Хотя эта деятельность англичан сопровождалась кровавыми столкновениями на море с голландцами, компания все же ежегодно ввозила в Англию значительное количество ворвани и китового уса.
Много хлопотала компания о разрешении ей вывоза зерна, который в XVI ст. являлся заповедным товаром, позже мог уже свободно экспортироваться, но только с уплатой пошлины; но это-то англичанам- и не улыбалось. Помимо компании, неоднократно обращался английский король Карл I с просьбами о дозволении вывоза хлеба отдельным англичанам и даже не англичанам. Такие рекомендательные грамоты к царю и патриарху король выдавал за деньги, и голландцы уверяли, что этот хлеб предназначается не для устранения голода в Англии, а для обогащения частных лиц. Это обстоятельство, как и заявление агента компании, что она к этим ходатайствам не причастна, вызывало отказ царя. Вообще на русский хлеб был большой спрос: шведская королева Христина и Нидерландские Штаты даже готовы были платить царю за зерно оружием и посылали ему в подарок пушки, мушкеты и снаряды – излюбленные предметы русских царей. В результате Голландия стала правильно вывозить хлеб из России [1] [1. Любименко. 1916. XII. 157 – 75].

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Торговля и купечество Московского государства 
по сообщениям иностранцев XVI – XVII ст.

О состоянии Московского государства сохранилось довольно много разнообразных сочинений иностранцев, по различным поводам посетивших Московию и описавших то, что они там видели и слышали. Здесь и посланники, и военные люди, и купцы, и просто любопытствующие путешественники, и лица, приезжавшие для выяснения того, как повести католическую пропаганду среди русского народа. Все они составляли дневники, записки, повествования, мемориалы» наконец, отчеты для царствующих особ о посещении посольствами русского царя и московского государства.
Эти описания, разнообразные по форме и содержанию, составляют ценный материал для изучения истории эпохи, доставляемый очевидцами. Но осторожность в пользовании их все же весьма необходима, ибо русские люди смотрели на приезжих иностранцев с великой подозрительностью и, усматривая в их вопросах коварные замыслы, отказывались удовлетворять их любознательность, или, как жаловался Рейтенфельс, намеренно преувеличивали все в хорошую сторону. Но с таким умением, что «возвратившиеся иностранцы по совести не могут похвастаться знанием настоящего положения дел в Московии» [1] [1. Извлечение из сказаний Якова Рейтенфельса о состоянии России при царе Алексее Михайловиче. Журн. Нар. Просв. 1839. - Т. XXIII. Стр. 30].
Среди многообразных сведений, имеющихся в «сказаниях» иностранцев о московском государстве (как их называет В. О.» Ключевский), мы находим и данные, касающиеся торговли. Если не считать двух-трех авторов, специально посвятивших свои сочинения вопросам товарообмена, как де Родес или Кильбургер, которые сообщают довольно много указаний в особенности о привозимых и вывозимых товарах, да перечисления последних Флетчером, Олеарием и некоторыми другими, затрагиваемые в этой области вопросы относятся главным образом к описанию внешнего вида Москвы, ее лавок и дворов, к характеристике русских купцов, к торговле в рядах, да к вопросу о монополизации различных видов товаров царской казной, что особенно поражало знатных иноземцев.
«В городе Москве» – говорит Кильбургер в своем «Кратком известии о русской торговле, как она производилась в 1674 г. вывозными и привозными товарами по всей России» – «больше торговых лавок, чем в Амстердаме или в ином целом княжестве». «Но – прибавляет он тут же – лавки эти маленькие и иногда плохого качества; сравнивать же их с амстердамскими совсем нельзя, ибо пришлось бы признать, что из одной амстердамской лавки можно выкроить десять и более московских». В Москве – указывает он в другом месте – «также много лавок, как во многих европейских городах, хотя большинство их так малы и узки, что купец едва в состоянии повернуться между товарами» [1] [1. Kilburger. Kurzer Unterricht von dem Russischen Handel wie selbiger mit ausъimd eingehenden Waren 1674 durch ganz Russland getrieben worden. Buschings-Magazin fur die neue Historie und Geografie. T. III. 1769. p. 248. Рус. пер. Б. Г. Курца. с объясн. и дополн. 1915. Стр. 88 – 174]. На это характерное обстоятельство, весьма поразившее иностранцев, указывал за 100 лет до того (в 1581 г.) иезуит Антоний Поссевин, посетивший Россию при Самозванце; и он видел много новых лавок, расположенных улицами (рядами), по роду товаров, в Китай-городе, но эти лавки были так малы, что, по словам его, в одном венецианском магазине найдется больше товаров, нежели в целом ряду московских лавок [2] [2. Possevini Moscovia. 1583, Р-14- Ключевский. Сказания иностранцев о Московском государстве. Стр. 217 – 18]. «Так как народу в Москве великое множество – писал в своём путешествии через Москву Корнилий де Бруин, приезжавший при Петре Вел. – то для лавочек они должны довольствоваться небольшими помещениями, которые вечером они и запирают, уходя домой» [3] [3) Путешествие Корнилия де Бруина. Чтен. в Ими. Общ. Ист. и Древн. 1872. П. 85].
Итак, многочисленность лавок и мелкие размеры каждой из них, куча крохотных лавочек обратили на себя внимание иностранцев. И это не изменялось – эпоха самозванцев и эпоха Петра дают одну и ту же картину.
Это наблюдение подтверждается и другими данными. Торговых мест всякого рода было огромное количество.
В Москве на рынках и площадях, во всевозможных рядах, в Белом-городе и в Китай-городе, и за Москвой-рекой толпилась масса народа и продавались самые разнообразные товары. Здесь имелись не только лавки и амбары, но и шалаши, скамьи, бочки, кади и кувшины, торговля оседлая и разносный торг. На каждые 2 – 3 посадских двора приходилось место торговли (посадских дворов в 1701 г. было 68941 торговых мест 2664) [1] [1. Довнар - Запольский. Торговля и промышленность Москвы XVI – XVII ст. 1910. Стр. 55-56] Но и в Туле находим 4011/2 торговое помещение, среди них 2092 лавок, 18 скамей, 29 амбаров, 13 шалашей. Торговцы составляли к концу XVI ст. 44 проц. всех жителей Тулы, а вместе с ремесленниками 70 проц. [2] [2. Белоцерковский. Тула и Тульский уезд в XVI и XVII веках. Киевск. Университ Извест. 1914, № 4, Стр. 73]. В Пскове насчитывалось в конце XVI ст. 1200 лавок, клетей и амбаров [3] [3. Чечулин. Города Московского государства в XVI веке. 1889. Стр. 130]. В Нижнем Новгороде, по переписной книге 1620 г., имелось 1900 дворов и 574 торговые помещения, в Устюж. – около 1000 посадских дворов и 260 торговых помещений, среди которых было много кузниц [4] [4. Довнар-Запольский, 56].
Точно также подтверждается и указание на крайне мелкие размеры этих лавок. Типичной лавкой являлось помещение в 2 сажени в ширину, 2 1/2 в глубину. И это была полная лавка [5] [5. Костомаров. Очерки торговли Московск. госуд. Изд. 2-е. Стр. 147. Довнар-Запольский, 29, 43]. А наряду с ними имелись полу-лавки, четверти лавки и даже восьмые части лавок. В 1726 г. в Московском Китай-городе из 827 всех торговых владений было всего 307 владельцев полных лавок, тогда как в 76 случаях они занимали менее целой лавки, именно от 7/8 до 3/4 лавки, а в 328 случаях торговое место составляло всего пол-лавки, в 27 – от 1/2 до 1/4 лавки. Напротив, соединение нескольких лавок в однех руках (или, быть может, одной лавки, но по своим размерам равной нескольким установленной величины) было явлением весьма редким: насчитывается всего 32 случая владения по 1 1/2 лавки и 15 случаев свыше 2 1/2 лавки, из них только один, когда торговец занимал 3 3/4 лавки. Даже в тех случаях, когда купец владел несколькими лавками, на самом деле получалось всего 2 – 2 1/2 лавки, ибо в каждом отдельном месте он имел по пол-лавки, по четверти и даже по одной восьмой. В 1701 г. 189 чел. владело по одной лавке, тогда как 242 занимали всего пол-лавки, а 77 человек 3/4 лавки. А к этому присоединялось еще великое множество торговых мест, которые вообще не имели характера лавки, а представляли собою лишь временные, переносимые помещения. Таких мест насчитывалось в Китай-городе в 1626 году 680, из них 47 шалашей, 267 скамей и мест скамейных, причем и тут нередко торговец занимал пол-шалаша, часть скамейного места [1] [1. Довнар-Запольский, 29, 43. 50. 53].
Небольших размеров были, конечно, лавки и в других городах. Как указывает Н. Д. Чечулин, «повидимому, в то время (в XVI ст.) признавалась нормальною величина лавки в 2 сажени: при описании лавок жалованных очень часто отмечается их величина – обыкновенно на локоть или полусажень больше двух сажен, и тогда говорится: ас прибавки (с локтя или с полусажени) и платити ему (владельцу лавки) десять денег» [2] [2. Чечулин, 250, 336]. В Туле, судя по писцовой книге 1625 г., лавка представляла собой клочок земли в ширину и в длину по 1 3/4 – 2 1/2 саж. В 1622 г. велено с казенных кирпичников не брать «полавочного» и пошлин «с их товару, которого товару меньше двух рублев». Действительно, такие случаи были. В 1625 г. на тульском рынке оказалось 9 таких лавок, с которых оброка «по жалованной государевой грамоте не бралось» [3] [3. Белоцерковский, 64 – 66].
«Очень часты случаи», говорит Н. Д. Чечулин, «что человеку принадлежала 1/2, 1/3 и даже 1/4 лавки или амбара; обыкновенно при этом лавки делились поровну между совладельцами, но встречаем несколько случаев, что одному владельцу принадлежало 2/3 или 3/4, а другому 1/3 или 1/4» И во внутренних городах между отдельными владельцами лавки распределялись обычно довольно равномерно; «редко, кто владел более чем 3 лавками, за исключением впрочем таких торговых городов, как Казань и Псков, где иные имели лавок 10 и более, и платили раз в 10 – 15 больше, чем в среднем каждый из участвовавших в торговле людей». Но таких людей и тут было весьма немного. Из 765 человек посадских тяглых людей, плативших оброк за лавки во Пскове, 32б чел. платили от 1 до 5 алтын, 245 от 5 до 10 и 93 от 10 до 15. Это составит 664 чел. или почти до проц. всех плательщиков. Свыше 25 алтын платили всего 29 чел. или менее 4 проц. общего числа. В Казани имелась небольшая группа в 22 человека, переведенных из других городов, которые, составляя всего 1 проц. населения Казани, имели почти 15 проц. торговых заведений, и каждый из них платил почти втрое больше, чем человек «добрый» или «лучший» [4] [4. Чечулин, 132, 180, 246, 336]. Напротив, в Туле из 100 случаев владения торговыми помещениями 93 (352 случая) приходятся на владение одной лавкой или скамьей; всего 3 проц. (и случаев) владели двумя помещениями, большего числа вообще не встречалось [1] [1. Белоцерковский, 65].
Зомбарт утверждает, что западно-европейские города в XIV – XV ст. кишели массой мелких и мельчайших торговцев, производивших крайне незначительные обороты [2] [2. Sombart. Der moderne Kapitalismus. Aufl. 1921. В. I. T. 1. 309 сл.] Это утверждение оказалось преувеличенным; установлены факты довольно больших оборотов, совершаемых в средневековую эпоху [3] [3. См. мои Лекции по истор. экон. быта Зап. Европы. 6-ое изд. I. 182 cл.]. В отношении Московского государства у нас нет данных об оборотах (см. впрочем выше, стр. 1441 лавках, где «товару меньше двух рублев»), но, судя по большему количеству маленьких лавочек, полулавок и четвертей лавок, в которых сосредоточивалась торговля в русских городах того времени, мы можем это положение Зомбарта с гораздо большим правом применить именно к Московской Руси XVI – XVII ст. Никто не станет отрицать, конечно, наличности крупных торговцев, в особенности среди московских гостей, но, по-видимому, преобладающей являлась торговля весьма мелких размеров. Сравнения, проводимые Поссевином и Кильбургером между Москвой с одной стороны, и Венецией или Амстердамом с другой, весьма характерны: указания на то, что из одной амстердамской лавки можно сделать десять и более московских или что один венецианский магазин имел больше товаров, чем целый торговый ряд в Москве, свидетельствуют о том, насколько велико было расстояние между нашей и западно-европейской торговлей.
Кильбургер приводит факт обилия лавок в Москве в доказательство того, что в Московском государстве население «от самого знатного до самого простого любит купечество», что «русские любят торговлю» [4] [4. Кильбургер. 88]. На это указывает и де Родес в своих «Размышлениях о русской торговле 1653 г.» Все постановления этой страны – говорит он по поводу Московии – направлены на коммерцию и торги, как это достаточно показывает ежедневный опыт, потому что всякий, даже от самого высшего до самого низшего, занимается и думает только о том, как бы он мог то тут, то там выискать и получить некоторую прибыль» [5] [5. Состояние России в 1650 – 55 г.г. по донесениям Родеса. Пер. Курца. 1914, Стр. 149].
Из этой любви русских людей к торговле, как и из многочисленности лавок сделали вывод о широком развитии торговли Московского государства. Однако, как справедливо указывает Г. В. Плеханов, эти сообщаемые иностранцами свойства русских еще ровно ничего не доказывают: многочисленностью торговцев и сильно развитым интересом к торговле отличаются и китайцы, но едва ли кто-нибудь станет утверждать, что их торговля обнаруживает крупные успехи [1] [1. Плеханов, история русск. обществ, мысли. I. 1919. Стр. 257]. И у различных нецивилизованных народов мы находим большую склонность к торговле: негры, напр., страшно любят торговать. Благодаря торговым сношениям с европейцами, первобытные народы быстро научаются торговать, и европейцы удивляются тому, с какой скоростью они усваивают всевозможные приемы и уловки, свойственные опытному европейскому торговцу, в том числе и способность обвешивать, уверять в высоком качестве малоценных товаров и вообще совершать всевозможные обманы. Те самые народы Океании, которые еще в конце XVIII ст. при появлении Кука во многих случаях не имели никакого представления об обмене, сорок лет спустя уже оказались умелыми торговцами. Когда в.. 1814 г. явились испанские миссионеры в Новую Зеландию, они были поражены тем умением и той расчетливостью, с которой туземцы производили обмен товаров, как они расхваливали свои продукты и старались извлечь» как можно больше выгоды из каждой операции. Стэнли с удивленнием рассказывает о том, что туземцы в Маниема (в Центральной Африке) имеют столь же преувеличенное представление о ценности своих товаров, как и лавочники Лондона, Парижа и Нью-Йорка [2] [2. См. Sartorius von Waltershausen. Die Entstehung des Tauschhandels in Polynesien. Zeitgchr. fur Sociabund Wirtschaftsgesch. 1895. B. VI. p. 65. Waitz. Anthropologie der Naturvolker. B. VI. p. 76. 611 – 12. Ratzel. Volkerkunde. I. p. 193 – 94].
По-видимому, подобная эволюция совершилась и в хозяйственной психике населения Московского государства, главным образом под влиянием сношений с иностранцами. И здесь появилась сильная любовь к торговле, жажда продавать и покупать. При этом обнаружились те же качества, которыми характеризуются современные не-европейские народы – «хитрости и лукавства», запрашиванья, обманы. Русским приходилось впрочем, противопоставлять это столь же бесцеремонным действиям иностранцев, презиравших восточных варваров и смотревших на Россию, как на наиболее выгодное для скорой наживы место.
«Их смышленность и хитрость – рассказывает Адам Олеарий в своем путешествии в Московию, Тартарию и Персию, совершенном в 1634 и 1636 г.г., – наряду с другими поступками особенно выделяется в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего» [1] [1. Олеарий. Описание путешествия чрез Московию в Персию и обратно. Пер. Ловягина. 1906, стр. 181]. «Купцы – читаем у барона Майерберга в его донесении имп. Леопольду I 1661 г. – подкрепляют свои обманы ложной божбой и клятвой при торговых сделках; эти люди такой шаткой честности, что если торг не тотчас же окончен отдачею вещи и уплатой цены за нее, то они легкомысленно разрывают его, если представится откуда-нибудь барыш позначительнее [2] [2. Путешествие в Московию бар. Майерберга, описанное самим бар. Майербергом. Пер. Шемякина. Чтен. Общ. Ист: и Древн. 1873, Ш. 90]. Иоанн Георг Корб, секретарь посольства имп. Леопольда I к царю Петру I в 1698 – 99 гг. заявляет, что «так как москвитяне лишены всяких хороших правил, то, по их мнению, обман служит доказательством большого ума. Лжи, обнаруженного плутовства они вовсе не стыдится. До такой степени чужды этой стране семена истинной добродетели, что самый даже порок славится у них как достоинство». Впрочем – прибавляет Корб – он не желает распространять этой характеристики на всех: «между столиким количеством негодной травы растут также и полезные растения и между этим излишеством вонючего луку алеют розы с прекрасным запахом» [3] [3. Дневник Иоанна Георга Корба. Пер. с латинск. Женева и Семевского. 1868. Стр. 279]. «Русские купцы по большей части от природы так ловко в торговле приучены к всяким выгодам, к скверным хитростям и проказам, что и умнейшие заграничные торговцы часто бывают ими обманываемы» [4] [4. Кильбургер, 89]. «Что касается до верности слову – говорит Флетчер – то русские большею частью считают его нипочем, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание». Это «вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле» [5] [5. Флетчер. О государстве русском. Изд. 2-ое. 1905- Стр. 118]. В «Записках о Московии бар. Герберштейна» 1556 г. дается следующая характеристика русской торговли: «Торгуют они с большими обманами и хитростями и не скоро кончают торг... Ибо, приценяясь к какой-нибудь вещи, они дают за нее меньше половины, чтобы Обмануть продавца, и не только держат купцов в неизвестности по месяцу или по два, но иногда доводят их до совершенного отчаяния». «Как только они начинают клясться и божиться – говорит Герберштейн далее – знай, что тут скрывается хитрость, ибо они клянутся с намерением провести и обмануть» [6] [6. Герберштейн. Записки о Московии. Пер. Анонимова. 1866. Стр. 90-91].
Такую характеристику русского купечества мы находим и у других иностранцев. «Народ по природе склонен к обману», «обман и всякого рода пороки свойственны русским»,. «обман в торговле слывет у них хитрой штукой и делом умным», «в делах торговых хитры и оборотливы», «им ничего не стоит нарушить договор, если это им выгодно» [1] [1. Чтения Имп. Общ. Ист. и Древн. 1884. IV, 10. 1896. П. 13- Кури Сочинение Кильбургера. Объясн. и дополн. 248. 250 – 51- 252] – этот рефрен повторяется у всех, за исключением таких, как Кампензе, который утверждает по поводу русских, что «обмануть друг друга почитается у них ужасным, гнусным преступлением» [2] [2. Письмо Альберто Кампензе к папе Клименту VII о делах Московии. Стр. 44. (Библиот. иностр. писат. о России В.Семенова. Отд. 1. Т. I. 1836)], хотя и он имеет в виду отношения русских между собою, но не их поведение в делах с иностранцами.
Но тот же Герберштейн, который жалуется на русских, что они «продают каждую вещь очень, дорого и просят пять, восемь, десять иногда двадцать червонцев за то, что можно купить за один червонец», считает нужным прибавить, что и сами «они покупают у иностранцев редкую вещь за десять или пятнадцать флоринов, тогда как она едва стоит один или два» [3] [3) Герберштейн, од.], иначе говоря, обе стороны применяют те же приемы, платят друг другу равной монетой. В этом отношении русские торговцы могли многому поучиться у торговавших с ними иностранцев, и поэтому рассказ Олеария о том, что московские купцы упрашивали обманувшего их в торговле на большую сумму голландца, чтобы он вступил с ними в компанию [4] [4. Олеарий, 181], весьма ярко освещает картину нравов того времени. В особенности англичане приписывали своим конкурентам – голландцам все пороки, которые у них и заимствовали русские купцы. «Русские хитры и алчны, как волки» – писал в 1667 г. англичанин Коллинс, который девять лет прожил при дворе «великого царя русского» – «и с тех пор, как начали вести торговлю с голландцами, еще более усовершенствовались в коварстве и обманах» [5] [5. Нынешнее состояние России, описанное одним англичанином. Чтения Имп. Общ. Ист. и Древн. 1846. I. 38].
Во всяком случае, этот характер торговли русских с иностранцами свидетельствует о том, что капиталистической ее отнюдь еще нельзя назвать. Она производилась еще в мало развитых формах, торговец имел в виду заработать не на расширении сбыта, не на закупке товара там, где он дешев, и т. д., а при помощи разного рода хитростей и обманов. Она напоминала скорее торговлю тех же англичан и голландцев в заокеанских странах, с той только разницей, что там они сплошь и рядом прибегали не только к обману, но и к насилию, от чего в Московском государстве приходилось отказаться.
Иностранцы обращали внимание на своеобразный характер торговли в Московском государстве, и в том отношении, что она ведется в рядах, из которых каждый сосредоточивает товары определенного рода, напоминая в этом отношении восточные, базары. В западно-европейских городах они ничего подобного не находили.
Самое замечательное и вместе с тем похвальное в Москве – говорит Кильбургер – это что каждый сорт товара, от самого высокого до самого низкого (простого), имеет свои определенные улицы и рынки [1] [1. Кильбургер, 174] «У входа в крепость – читаем в сочинении Бальтазара Койэта, описывающего путешествие нидерландского посольства в Москву в 1675 г. – находится самая большая и самая лучшая площадь всего города, на которой с утра до ночи толпится народ. Возле площади и на соседних улицах находится много лавок, причем каждому роду товаров соответствует особая улица или место на площади; таким образом, представители одинаковых занятий или промыслов помещаются тесно друг возле друга» [2] [2. Посольство Кунрада фан Кленка к царям Алексею Михайловичу и Федору Алексеевичу. Изд. Археограф. Комисс. 1900. стр. 523]». Площадь так обширна – рассказывает Таннер в своем описании польского посольства в Москву в 1678 г., – что достаточна для торговых помещений всего города. Там виноторговцы продают разного рода вина... За ними торгуют шелковыми материями, тканями турецкими и т. п. Потом золотых дел мастера, и таким образом во всяком ряду свое производство... Любо в особенности посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда москвитянок: нанесут ли они полотна, ниток, рубах или колец на продажу, столпятся ли так, позевать от. нечего делать, – они поднимают такие крики, что новичек, пожалуй, подумает, не горит ли город, не случилось ли внезапно большой беды-Некоторые во рту держали колечко с бирюзой. Я в недоумении спросил, что это значит. Москвитяне ответили, что это знак продажности бабенок... Есть еще улица, куда ходит простой народ вычесывать грязь из головы, почему она получила прозвище Вшивого рынка. Там набросано столько волос, что шагу не сделаешь без того, чтобы не ступить, точно на подушку, на грязную их кучу» [3] [3. Бернгард Таннер. Описание путешествия польского посольства в Москву. Пер. Ивакина. Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1891 III. 61 – 62]. «На особой улице – читаем у Рейтенфельса – продаются сыр, ветчина и сало, на другой свечи и воск, отдельно вещи деревянные, кожаные, конские приборы, лекарственные травы, шелк, канитель серебряная и золотая, женские наряды, ожерелья и прочая. Короче: для каждого рода товаров назначено особое место, в том числе для продажи старого платья и для низеньких лавочек брадобреев». Рейтенфельс весьма одобряет такой порядок, ибо, благодаря этому, каждый «из множества однородных вещей, вместе расположенных, может весьма легко выбрать самую лучшую» [1] [1.Рейтенфельс, 22]. Корб перечисляет всего 13 рядов [2] [2. Корб, 263-64], но он соединяет по несколько рядов вместе в целые группы, ибо на самом деле их было гораздо больше. По описи 1695 г., в Китай-городе насчитывалось 72 ряда в том числе одних рядов, торговавших материями, было до двадцати. Были ряды кушачный, рукавичный, чулочный, башмачный, голенищный, подошвенный, пушной, бобровый, соболиный и т. д. – деления, как видно, очень дробные [3] [3. Зерцалов. Московский Китай-город в XVII ст. Чтен. Общ. Ист. и Древн. II. 30. Курц, 487 – 88]. Находим ряд для книг, другой для икон, ряд для торговли ладаном, особый ряд для продажи облачений священников, особый монашеский ряд; специальный ряд для торговли колоколами и церковными сосудами [4] [4. Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в пол. XVII ст. Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1898. IV. 3 сл.].
Этот рассказ о том, что для всякого товара имеется особый ряд, повторяется постоянно в описаниях иностранцев – и у Дженкинсона в половине XVI ст., и у Петрея в 1608 г., и у Москевича в 1611 г., и у Олеария в 1636 г., и у Зани в 1672 г. [5] [5. Hacluits Collection. I. Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1865. IV. 2 сл. Устрялов. Сказания современ. о Дмитрии Самозванце. 2. 56 сл. Олеарий. 105 сл. См. Ивакин. Бернгард Таннер. Чтения. 1891 - III 138. 147- I51- 156] [6] [6. На это указывает и Marperger. Moskowitischer Kauffmamu 1723. p. 153].
Иноземцы постоянно упоминают о рынке, где «цырульники обрезают простому народу волосы на голове теми же ножами, которыми разрезают хлеб и прочую пищу» и который «так устлан волосами, что по нем ходишь, как по мягкой обивке». Но там же продавалось и много прекрасных и дорогих вещей, почему Вшивый ряд, по мнению Кильбургера, мог бы справедливо претендовать на другое название [7] [7. Кильбургер, 174]. О мясном и рыбном рынке иностранцы говорят, что «приближение к ним можно узнать по запаху раньше, чем увидишь, – смрад здесь так велик, что все иностранцы затыкают нос, тогда как русские его не замечают и чувствуют себя отлично» [8] [8. Там же. III.].
Различные авторы указывают на то, что такое распределение торговцев по рядам, в зависимости от вида продаваемых ими товаров, было установлено правительством: «купцам по роду их торговли назначены особые места, рынки и местности; в прочих местах торговать им не дозволяется» [1] [1. Корб, 263]. Этого не следует однако понимать в том смысле, что самые ряды созданы распоряжением властей. Они возникли, надо думать, самопроизвольно, и мы находим рядки или ряды уже в отдаленные времена, находим их не только в Москве, но и во всех других городах (см. ниже, гл. IX), как необходимые места торговли, [2] [2. См. Ильинский. Городское население Новгор. области в XVI в. Журн. Мин. Нар. Проcв. 1676. VI. 214. 221] где сидели местные купцы (для приезжих были гостиные дворы). Однако с течением времени обнаруживается стремление торговцев производить свои операции и в других местах, и поэтому, для сохранения прежнего, постепенно переживающего себя, порядка правительству приходится выдерживать сильную борьбу с торговцами. В 1626 г. было приказано, чтобы «в рядах торговые всякие люди сидели с товары своими; которыми товары в котором ряду торгуют, где кому указано, а Порознь бы нихто никаков человек с разными товары в иных рядах не торговали». К этому прибавлено, чтобы торговцы «по кресцом ни с какими мелкими товары и в воротах и в окнах и на скамьях ни с каким товаром не сидели и не торговали, а торговали в рядах и сидели на скамьях с товары своими, где кому даны места» [3] [3. Рожков. Происхожд. самодержав. в России. 1906. Стр. 159]. Этих бродячих торговцев, стоявших в воротах и сидевших на окнах или расхаживавших, старались «усадить»: «по рядам с белой рыбицей не ходить», по рядам на веках с «сельдми не ходить», «с сдобными калачами не ходить», «сидети с пирогами в лукошках» [4] [4. Довнар-Запольский, 47]. Однако, едва ли эта борьба с ходячими торговцами, которых «переводили» и «ссылали» в другие места, приводила к лучшим результатам, чем стремление рассадить всех и каждого, «которыми товары в котором ряду торгуют». Нам известно, что запрещение торговать в неуказанных рядах повторяется неоднократно, напр., в 1676 г. о неторговании на Красной площади, по перекресткам и в иных неуказанных местах разными мелочными товарами, кроме рядов, в 1683 г. о торговании всякими товарами в указанных рядах по учиненному росписанию, в 1685 г., в 1698 г., в 1704 г. [5] [5. Полн. Собр. Зак. II. №№ 660. 771. 1040. 1054. № 1649- IV. № I971]. И все же в лапотном ряду можно было купить веревки и кадки, в конюшенном – беличий мех, в овощном – сургуч или слоновую кость, в скобяном – ремни и многое другое [1] [1. Кури, 487].
Возможно, что такое несоответствие между названием ряда и продаваемыми в нем товарами объяснялось и тем, что многие торговцы сбывали весьма разнообразные товары одновременно, – характерная особенность мало развитой торговли. Так, напр. в различных городах, находившихся по близости от Москвы – Коломне, Можайске, Муроме, мы не только находим по два и даже по три ряда, имеющих одно и то же название, но знаем», что действительно «в лавках какого-нибудь ряда не торговали одним и тем же товаром»; мало того, «в одной и той же лавке торговали совершенно разными товарами». Точно также в Пскове в ряду сапожном в одной лавке торговали не только сапогами, но одновременно и самопалами, в мясном ряду встречаем лавку, которая торгует и сельдями и льном, в хлебных лавках торговали не только молоком, маслом, солью, квасом, яблоками, сельдями, но также сеном, лаптями, свечами, сундуками, посудой, железом; в сурожском ряду перечислены в разных сочетаниях как сукна и пуговицы, так и скляницы, ладан и свечи и даже золото и серебро. В Туле часто в одной лавке продавались совершенно различные товары – напр., мед и рыба, мед и сельди, мед и соль, даже мед и железо или шапки и яблоки [2] [2. Чечулин, 134- 195-305].
Но и в Москве мы можем установить подобного рода случаи торговли разнообразными товарами, когда «человек торгует одновременно в сафьянном и лоскутном ряду и в нижнем щепетильном ряду, владеет одновременно кузницей или лавкой в котельном ряду и в то же время держит квасную кадь и сусленый кувшин [3] [3. Довнар-Запольский. 29].
Для Москвы однако еще более характерно то обстоятельство, что даже крупные торговцы одновременно торговали самыми разнообразными товарами, а к этому присоединяли еще и другие операции. Так, напр., собранные в 1648 г. выписи из таможенных книг о привезенных гостем Василием Шориным товарах свидетельствует о том, что в 1645 г. он провез чрез Архангельскую таможню 7 1/2 половинок сукна, 200 аршин атласу, 25 аршин красного бархата, золото пряденое в мишуру, но также тонкую медь, красную досчатую медь и 100 тысяч иголок, а на другом досчанике находилось 16 медных колоколов весом в 256 пудов и 86о стоп писчей бумаги. В другом году им провезены были бакалейные товары. Из предметов вывоза приказчики Шорина везли сало топленое, клей, масло, рыбу, икру, но также юфть и весла. Так что один и тот же купец торгует сукном и бархатом, медью, иголками, бумагой, маслом, рыбой и, наконец, юфтью. Кроме того, ему же принадлежало в Соли Камской четыре варницы с семью рассольными трубами. «В том .же акте есть и выписи из таможенных книг о провезенных товарах гостиной сотни Семена Задорина и ярославца Федора Кислово. Их товары отличались таким же разнообразием». В 1635 г. был произведен сыск по государеву указу в торговых предприятиях кадашевца Фролки Меркурьева, причем оказалось, что за ним числятся лавки в рыбном и масленом и сельдяном ряду и каменный погреб, а кроме того он держал откупы в разных городах – в Можайске тамгу, кабак, сусло, квас и гостиный двор, кабаки в Торопце, Вязьме, Переяславле Рязанском. Московские купцы» вообще старались захватить в свои руки доходные статьи в провинциальных городах. В Саратове, напр., в руках московских кадашевцев или торговых людей гостиной и суконной сотен находились рыбные ловли, кабацкое питье, торговые бани, Квас, сусло, уксус, морс, проруби и портомойни, перевозы. Из росписи доходных статей 1701 года видно, что дворцовые статьи сданы на откуп почти исключительно московским торговым людям, именно промысловые статьи, охватывавшие рыбную ловлю во всем Поволжьи. Они обнаруживают торговую и промышленную деятельность как в Поволжьи, так и на севере. Они приобретают на севере земли и соляные варницы, являются кредиторами земских миров, ссужают их деньгами, и таким образом черное крестьянское землевладение оказывается в зависимости от купеческого капитала [1] [1. Довнар-Запольский, 26 – 27].
Здесь мы находим уже зачатки нарождающегося капитализма. Не в обилии лавок и не в желании населения торговать выражаются они, а в стремлении москвичей производить торговлю и рыбные промыслы в Поволжьи и на севере, в их откупах и промыслах разного рода; в этом, как и «в производимых ими кредитных операциях, обнаруживается новый дух, стремление к накоплению. Впрочем, самое разнообразие их деятельности, соединение торговли всевозможными видами товаров с соляными и рыбными промыслами, с откупами, с ссудами, – все это не свидетельствует о значительной степени развития коммерческой деятельности; дифференциации в коммерческой области еще не обнаруживается. Но не следует упускать из виду, что и в западноевропейских странах мы вплоть до XVIII ст. находим еще в этой сфере мало специализации; лишь постепенно отделяется розничная торговля от оптовой, банковая деятельность от торговли, устанавливается специализация в отношении товаров, которыми торгует купец. В таких городах, как Париж и Лондон, розничная торговля уже разбита на большое количество специальностей, но в провинциальных городах даже Франции, а тем более в городах австрийских или германских еще в XVIII ст. сохраняется обычай торговать самыми разнообразными товарами одновременно. Так что в этом отношении значительной разницы между Россией и Западом мы не найдем. Напротив различие обнаруживается, напр., в том, что в западно-европейской торговле широко развиты были вексельные операции расчеты при помощи трассирования векселей; банкиры почти исключительно занимались в то время куплей и продажей векселей. У нас же вексель еще совершенно не был известен и самая торговля в значительной мере совершалась в форме мены – товар на товар. Мы не говорим уже о бирже и биржевых операциях, о государственных займах, в которых купцы на Западе принимали деятельное участие. Все это было чуждо торговле Московского государства [1] [1. См. Кулишер. Лекции по истор. экономич. быта Зап. Европы, Изд. 6-ое, ч. II, отд. 3-й. IV. гл. 5, 6. V». гл. 2].
Но на Западе мы можем установить к этому времени и сложившийся торговый класс. То время, когда торговлей занимались венецианские и генуэзские дожи и нобили, церкви и монастыри, папы и патриархи, короли и герцоги, – словом, все, что угодно, ушло уже в область предания. В Московском государстве находим, напротив, именно эту картину: торгуют все «от самого знатного, до самого простого» (Кильбургер), «от самого высшего до самого низшего» (де Родес) [2] [2. Кильбургер, 88. Де Родес, 149]. Торгуют бояре, торгует духовенство, торгуют и все другие сословия. «Все бояре без исключения, даже и сами великокняжеские послы у иностранных государей везде открыто занимаются торговлей; продают, покупают, променивают без личины и прикрытия» [3] [3. Путешествие Майерберга, 92], В Туле в самом конце XVI ст. посадским черным людям принадлежало всего 20 проц. торговых помещений, все остальные 80 проц. находились в руках частью ратных людей (30 проц.), среди которых были стрельцы, пушкари, частью служилых людей всякого рода; упоминаются среди торгующих и четыре монастырских старца, и игумнов слуга и многие другие. По данным 1625 г., роль посадских в торговле повысилась, но и теперь они не превышали 37 проц. торговцев, ратные люди попрежнему владели 31 проц. всех торговых помещений [4] [4. Белоцерковский, 64, 96]. В Пскове положение было иное: в конце XVI ст. 80 проц. всех торговых заведений принадлежало черным тяглым людям, но все же и здесь находим среди остальных 48 лавок ратных людей, 123 заведения, где торгуют духовные лица, и 81 торговое помещение, принадлежащее церквам. При этом в среднем на каждого владельца приходится по 1 – 1,3 лавки, тогда как на каждую церковь по 3 лавки. В Можайске из духовенства 27 человек занимались торговлей; среди них были и игумены, и священники, и дьяконы, им принадлежало свыше 40 лавок, именно 10 проц. всего числа лавок, духовные же лица составляли 20 проц. всех жителей; причем лавки духовенства имелись не только в иконном ряду, но и в пушном, сапожном, овчинном, седельном, солодяном, рыбном, мясном; 2 священника, церковный дьячок и сторож имели. 2 амбара и 4 скамьи. В Коломне ратным людям принадлежала треть всех торговых заведений, в Свияжске стрельцы владели четвертой частью всех лавок, в Казани одной десятой [1] [1. Чечулин. 130 – 32, 167, 190, 219, 327].
Большую роль в торговле этой эпохи (о предыдущем периоде см. выше, стр. 35 – 36) играло духовенство. Монахи не только владеют поместьями, но они также – по словам Флетчера – самые оборотливые купцы во всем государстве и торгуют всякого рода товарами [2] [2. Флетчер. 100]. «Монахи не уступают никому в торговле, занимаются столько же, сколько и другие, покупкой и продажей, держат суда, плавающие с товарами» [3] [3. Чтен. в Общ. Истор. и Древн. 1881. IV. 24]. Так, напр., Астраханский Троицкий монастырь выпросил себе при Грозном право выстроить в Астрахани лавку, покупать и продавать в ней беспошлинно на монастырский обиход и право держать судно-белозерку или дощаник, в длину от корма до носа 30 саженей – и перевозить на этом судне соль и рыбу из Астрахани вверх Волгою до Ярославля и Окою до Калуги, продавать эти товары и другие беспошлинно [4] [4. Соловьев. Ист. Росс. VII. 66]. И в других местах монахи торговали солодом, хмелем, хлебом, лошадьми, рогатым скотом и всем, что могло приносить прибыль [5] [5. Рущинский. Религиозн. быт русских, 143]. Это находилось в тесной связи с обилием у монастырей, земель, мельниц, рыбных ловель, пчельников которые были получены от жертвователей. Отсюда избытки хлеба, меда и воска, рыбы и других продуктов, которые пускались в продажу. Набожные помещики, как и прочие жители, возили монастырям в дар и зерно, и конопляное масло, горох, холст, овчину [6] [6. (Рославлев). Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей. 1876. Стр. 29]. «Стольник Беклемишев дал вкладу (в монастырь) двух меринов, мерин гнедой да мерин карий, да конь саврас, стольник Десятой дал вкладу мерин сер, старец Дионисий дал вкладу шесть ульев пчел, старец Мелетий дал вкладу невод... Поп Максим дал вкладу 15 четвертей с осминою ржи и пшеницы и всякого хлеба, да лошадь, да корову» [1] [1. И. Л. Истор. описание Оптинн. Козельск. пустыни, 41 сл.].
Как велики были богатства монастырей, можно усмотреть, напр., из кормовой книги Кирилло-Белозерского монастыря XVII ст., где вместе с кормами вписаны и вклады, принесенные в монастырь в виде денег, имений и драгоценных вещей. Из денежных вкладов наиболее крупными являлись пожертвования Иоанна Грозного, составившие свыше 24 тыс. руб. или более 100 пудов серебра. Все это пожертвования после смерти разных лиц на поминовение их душ. Принесенные монастырю вещи состояли из образов и панагий, церковных облачений из атласа и бархата, обычно унизанных драгоценными камнями и жемчугом (пожертвованные Грозным оценивались в 6 тыс. руб.). Далее находим многочисленные шубы, собольи, горностаевы, куньи, беличьи, чаши, чарки, кубки, часы, ложки серебряные, колокола, ожерелья. Так, напр., старица Агафья пожертвовала жемчужное ожерелье, князь Вельской золотую чару, Шипулин чашу кизыльбашскую (восточную) с серебряными кольцами, Дмитрий Годунов лампаду серебряную, Дмитрий Воронцов колокол в 30 пудов, царица Мария Феодоровна по сыне своем Дмитрие Иоанновиче 3 чаши серебряных столовых больших, судки серебряные столовые, уксусницу, перечницу, рассольник, блюдечко, стопу. Дары состояли и в зерне, соли, лошадях. [2] [2. Кормовая книга Кирилло-Белозерского монастыря. Записки отд. русск. и славянск. археол. имп. археологич. общ. I. 1851. Стр. 46].
Неудивительно после этого, если Майерберг заявляет: «говорят, что монастыри наделены такими богатыми вкладами благочестивых людей, что, вместе с высшим духовенством, владеют будто бы третьего частью всех поместьев в Московии» [3] [3. Майерберг, 42].
Огромные сокровища монастырей, результат доброхотных даяний благочестивых людей, давали им возможность и в эту эпоху (как и в предыдущий период, см. стр. 36) заниматься и кредитными операциями. Вопрос 16-й Грозного Стоглавому Собору касается отдачи в рост церковной и монастырской казны. «Угодно ли Богови и что о сем Божественное писание глаголет? И мирянам лихоимство возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в росты давати и хлеб в монастырь, где-то писано в святых правилах?» По словам Вассиана Косого, монахи, «волнуемые сребролюбием и ненасытимостью», всевозможными способами угнетают население, живущее в селах, «налагая проценты на проценты». «Иноки уже поседелые – прибавляет он – шатаются по мирским судилищам и ведут тяжбу с убогими людьми за долги, даваемые в лихву». Не менее решительно высказывается другой монах Максим Грек, говоря о монахах: «мы бесчеловечным образом взимаем проценты на проценты, доколе не выплатят занимаемый капитал». А с того, кто из-за крайней нищеты не в силах уплатить проценты за год, взимаются на следующий год двойные проценты или, разграбив все имущество, выгоняют людей, о которых, по св. Писанию, церковь более всего должна заботиться. [1] [1. Хлебников. О влиянии общества на организ. государства. 131. Костомаров. Рус. Ист. II. 377 Опыт исслед. об имущ. монастырей, 33].
Но больше всего, по-видимому, торговал сам царь. «Если кто-нибудь привезет в Московию какие бы то ни было товары – рассказывает Герберштейн, – то он должен немедленно заявить и показать их сборщикам пошлин или начальникам таможни. В назначенный час они осматривают и оценивают их; даже и когда они оценены, все еще никто не смеет ни продавать их, ни показывать их прежде, нежели они будут показаны царю. Если царь захочет купить что-нибудь, то в ожидании этого не позволяется, чтобы купец показывал свои вещи, или чтобы кто-нибудь надбавлял цену»[2] [2. Герберштейн, 8д.]. Это писал Герберштейн в 1549 г., а сто лет спустя Майерберг также повторяет, что, привезя товары, никто не может предлагать их на продажу, пока царь не объявит о том, намерен ли он купить их. [3] [3. Майерберг, 174]
На это указывает и де Родес. Когда греки привозят в Москву свои товары – богатые золотые ткани, ковры, бархат, «им не позволяется показывать ни малейшей части товаров никому, кто бы он ни был, прежде, чем гости их царского величества, которые для этого специально отряжены, не осмотрят их. Затем эти товары раскладывают и показывают их царскому величеству; он тогда выбирает, что ему самому нравится, а под видом этого берут также гости из того, что им кажется хорошим, остальные же они (греки) могут потом продавать, кому хотят» [4] [4. Де Родес, 161].
Не освобождены были от этой обязанности и англичане даже в ту эпоху, когда они находились в привилегированном положении. Из привозимых ими узорочных тканей и драгоценных камней лучшее отбиралось в казну на царскую потребу. Так, по росписи 1613 г., англичане доставили в казну 29 зерен жемчуга, 29 каменьев яхонта лазоревого, 144 зерна жемчуга, низанного по Целому атласу, 6 поставов сукна багрецу, 7 поставов сукна лундышу (лондонского) разных цветов и 125 аршин шелковых тканей, причем эти товары были оценены англичанами в 875 руб [1] [1. Любименко. Журн. Мин. Нар. Проcв. 1916. XII. 153]. Она обязаны были доставлять товары казне по закупочной цене, и поэтому привозили их по-видимому в недостаточном количестве, как жаловалось русское правительство.
При этом купленные товары вовсе не поступали только в царский обиход, а в широких размерах перепродавались. Об этом подробно сообщает Флетчер (писавший в самом конце XVI ст.) в главе с характерным названием: «о мерах к обогащению царской казны имуществом подданных». Так, для обогащения казны отправляются нарочные в местности, где имеются меха, воск, мед, и там забираются целиком один или несколько из этих товаров по той цене, которая казной же назначена, а затем эти товары перепродаются по высокой цене как своим, так и иностранным купцам; если же они отказываются от покупки, то их принуждают к тому силой. Подобным же образом казна присваивает себе иностранные товары, как-то: шелковые материи, сукно, свинец, жемчуг, привозимые купцами турецкими, армянскими, бухарскими, польскими, английскими и другими, и потом заставляет своих купцов покупать эти произведения у царских чиновников по цене, ими же назначенной. Наконец, – прибавляет Флетчер – на некоторое время обращаются в монополию произведения, доставляемые в виде податей, как-то: меха, хлеб, лес, и в продолжение этого времени никто не может продать этот товар до тех пор, пока не будет распродан товар царский [2] [2. Флетчер. О государстве русском, 51].
На этих «заповедных» товарах, составлявших монополию казны, останавливается подробно де Родес. Так, казна выручает большую прибыль на персидском сыром шелке, «который его царское величество через своего «купчину» выменивает от персидского государя на сукна, красную медь, соболей и золото, а чтобы получить на этом еще больше прибыли, всем и всяким купцам запрещено торговать в Персии подобными товарами». Пуд шелка, доставленный в Россию, обходится не более 30 рублей или 50 рейхстал, а продается за 45 руб., причем «русские гости», которые избираются из значительных купцов и состоят как бы факторами царя, обыкновенно продающими шелк, раз получив высокую цену, все время ее требуют», забывая о том, что покупатель должен считаться с рынком; а из-за этого часто шелк лежит несколько лет и происходит большая потеря на процентах. Так произошло с приобретенными де Родесом (по поручению ревельского жителя Паульсена) 107 тюками шелка, которые не хотели продать за 80 рейхс за пуд, а продали по 93 но лишь спустя 5 лет; между тем, если к 80 рейхст, прибавить 8 проц. за эти годы, то получится гораздо больше – но. Де Родес обращался к тестю царя боярину Милославском с предложением от «некоторых значительнцх купцов, ведущих большой мировой торг», нельзя ли устроить, чтобы весь шелк, получаемый из Персии, поступал в казну; в этом случае они желали бы законтрактовать на известное количество лет весь шелк частью в обмен на товары, имеющие сбыт в Персии, частью за наличные деньги. К этому он прибавил, что операция с шелком «притянет к себе и привлечет не только еще и другие товары, которые добываются в Персии, но и значительную часть индийской, особенно китайской торговли, и что вышеназванные купцы будут стремиться все получать из казны» [1] [1. Де Родес. Донесения. 151 – 53]. Кильбургер 20 лет спустя (в 1674 г), повторяет многое из сообщаемого де Родесом о шелках, но обращает внимание на то, что теперь торговля шелком уже может производиться свободно всеми подданными [2] [2. Кильбургер, 150 – 151].
Ревень также – как указывает де Родес – доставляется в казну и никакому частному лицу не дозволяется им торговать [3] [3. Де Родес, 153]. Это было и во времена Кильбургера, который считает нужным однако присовокупить, что «зимой много тайно провозится и продается» и много совершается обманов при продаже ревеня; последний хорошо известен в аптеках и ценится в качестве слабительного [4] [4. Кильбургер, 106].
«Те товары, которые русские в свою очередь везут в Персию, – продолжает де Родес, – заключаются большей частью в красной меди, сукнах, соболях и других мехах... Этих товаров простые люди также не могут открыто доставлять персам, потому что это также запрещено и их царское величество вывозит их туда посредством своих гостей». «В астраханской области у Каспийского моря, – читаем у него далее – ежегодно вываривается большое количество соли и там ловится различного рода большая рыба... Соль и рыба принадлежат гостям царя, которые приказывают как соль, так и рыбу... развозить вверх по Волге в Нижний... и распределять по всей стране». Она «продается по маленьким партиям меньшим купцам, которые распродают их в свою очередь по мелочам разнощикам» [5] [5. Де Родес, 159 – 163].
И «кавиар» или икра «принадлежит их царскому величеству» и его «обыкновенно законтрактовывают англичане и везут в Италию, но теперь он законтрактован на несколько лет голландцами и итальянцами, состоящими вместе в компании»; на этом «царь ежегодно имеет не менее значительную прибыль». Позже, во время путешествия Корба (в 1698 г.) икра была отдана на откуп одному голландцу [1] [1. Де Родес. 15 – 58, Корб. 251].
Никому не дозволяется, по словам де Родеса, торговать и хлебом. Напротив, вести торговлю мехами Может каждый, но с получаемых из Сибири мехов в казну поступает десятина. Этими мехами царь плотит грекам за покупаемые у них ковры, шелковые и золотом тканые материи; если же остается излишек мехов, то они раздаются для сбыта гостям, которые на этом выручают прибыль, но иногда вынуждены и приплачивать [2] [2. Де Родес, 157].
Кроме этих товаров, были еще и другие, составлявшие монополию казны и сдаваемые на откуп. Так, в 1653 г. голландские купцы Фохcнаар (Фоглер) и Кленк взяли на откуп вывоз нефти и конопли, в другие годы казна производила торговлю пенькой [3] [3) Посольство Кунрада фон-Кленка, стр. XI. Гурлянд. Ив. Гебдон,  1903- Стр. 65 cл.]. Смола в 1649 г. была отдана беспошлинно иноземцу гостю Винниусу, позже ее получил Гебдан, когда же она не была на откупу, то двинские таможенные головы сами должны были покупать смолу у русских и продавать ее иностранцам. [4] [4) Гурлянд, 56 cл. Курц, 277 сл.].
Как мы видим, казна весьма затрудняла торговлю частных лиц, с своей стороны торгуя наряду с ними, или же запрещая им торговать теми же товарами, эксплуатируя самостоятельно монополии или сдавая их на откуп.
Орудием царя при этих разнообразных его коммерческих операциях являлись – как можно усмотреть из приведенных цитат из де Родеса – гостя, привилегированная группа среди купцов, члены которой (среди них попадались в виде исключения и иностранцы), имели личные жалованные грамоты, доставлявшие им различные преимущества – изъятие от путевых поборов, от всякого тягла и постов, право держать безъявочво всякое питье, покупать вотчины, свободно ездить в пограничные государства. Гости ведали таможенными доходами, рыбными и соляными промыслами, они же закупали для царя товары и производили от его имени и на его счет торговые операции, заключали подряды с иностранцами[5] [5) Костомаров. Очерк ист. торг. Моск. госуд., 155].
Торговцы, как и народ, относились к ним весьма враждебно за их взяточничество, за притеснения, чинимые ими более слабым, за их корыстолюбие – пользуясь своим привилегированным положением, они могли производить более выгодные операции, чем рядовые купцы, й подрывали торговлю последних.
Очень резко отзывается о гостях Кильбургер, называющий их царскими коммерции советниками и факторами, неограниченно управляющими торговлей во всем государстве. «Это корыстолюбивая и вредная коллегия, довольно многочисленная», проживающая в разных местах и имеющая, благодаря своему званию, право повсеместной первой купли. Не имея возможности везде лично осуществлять свои права, они в больших городах назначают живущих там знатнейших купцов, которые пользуются привилегиями гостей, и ради своей частной выгоды препятствуют развитию торговли. Гости «оценивают товары в Москве в царской казне, распоряжаются в Сибири соболиной ловлей и соболиной десятиной, как и архангельским рейсом, и дают советы царю в проекты к учреждению царских монополий». Гости препятствуют всякой свободе торговли, чтобы «они могли тем лучше разыгрывать хозяина и набивать свои собственные карманы». Простые купцы питают к ним вражду и «если когда-нибудь – прибавляет Кильбургер – произойдет бунт, то чернь им всем свернет шею» [1] [1) Кильбургер, 164. 11].

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Регламентация внутренней торговли XVI – XVII ст. 
Торговля иностранных и иногородних купцов

Торговля русских купцов XVI – -XVII ст. была стеснена во всевозможных направлениях. Стеснял ее царь своей первой куплей, своими монополиями, своей широкой торговой деятельностью: Стесняли ее коммерции советники царя, по выражению Кильбургера, царские гости своими привилегиями и притеснениями рядовых купцов. Стесняли ее, наконец, иностранцы, продававшие и покупавшие товары, перебивая торговлю у русских купцов. Бороться с первым торговцем-царем, как и с его факторами-гостями, купцы были бессильны. Гораздо легче им было вступить в борьбу с иностранцами, которые являлись в то же время иноверцами. Здесь на их стороне было и общее недоверие к иноплеменникам, и сочувствие со стороны церкви, а если им удавалось убедить и правительство в том, что образ действия иностранцев наносит ущерб казне, сокращая ее доходы, то им была обеспечена и его помощь. Правительству нужны были, правда, иностранцы, слишком решительно поступать с ними было опасно. Необходимо было считаться с тем, не будет ли «оттого с немецкими государствы у московского государства не-любья», приходилось избегать крутых мер, «чтоб тем иноземцев заморских не отогнать» [1] [1) Сборн. кн. Хилкова, N» 82]. Даже лишив англичан права беспошлинной торговли в 1649 г., московское правительство считает необходимым успокоить англичан тем, что «в тех пошлинах им убытку не будет, потому что они все те пошлины наложат на свои товары и продадут те свои товары русским торговым людем, и пошлины их будут на русских торговых людях, а не на них, англичанех» [2] [2). Дополн. Акты Истор. III. № 55]. Но, с другой стороны, правительству ясно было, что и при значительных ограничениях иноземцы все же извлекают слишком большую прибыль из торговли с Россией, слишком заинтересованы в ней, чтобы могли отказаться от этой торговли. На стороне правительства было и старинное гостинное право, осуществления которого требовали, русские купцы.
Результатом всего этого и был ряд постановлений, ограничивавших иностранцев в угоду русским купцам, но постановлений, которые далеко не полностью осуществлялись. Иностранцы нередко «учинялись сильны» и решительно отказывались выполнять неудобные им указы, правительство же смотрело на это сквозь пальцы, или же делало исключения из только что изданных им же распоряжений, нарушало свои же предписания. Все это дает любопытную картину, характеризующую условия торговли того времени и дополняющую приведенную выше характеристику русского купечества иностранцами.
Прежде всего, русские купцы настаивали на недозволении иностранцам торговать в розницу, требуя, осуществления этого основного принципа гостинного права. Это запрещение мы находили уже в Полоцке в 1406 и 1498 г.г. (см. выше, стр. 11 – 12); повидимому, оно существовало в известной форме и в Новгороде (см. стр. 76). Как мы указывали выще, запрещение розничной торговли в Полоцке и Риге распроcтpaнялoсь не только на продажу товаров, но и на закупку их по мелочам, не дозволена была и непосредственная торговля в деревнях.
Такой же порядок, согласно обычаю, сохраняется и в Московском государстве, хотя общего закона относительно запрещения розничной торговли иностранцам, предшествующего Новоторговому уставу 1667 г., не было или, по крайней мере, не сохранилось. Даже англичане, пользовавшиеся особенно большими привилегиями, эти льготы получили только в грамоте 1567 г., тогда как грамота 1584 г. (а быть может и грамота 1572 г., известная нам лишь в кратком изложении) им уже не дает такого права. В привилегии 1584 г. говорится, что они «нарозно своих товаров и врозвес и варшин на своем дворе не продают, ни меняют, а продают и меняют свои товары местным делом (т. е. оптом) сукна кипами и поставы, а камки и бархаты поставцы а не варшин, а всякой весчей товар врозвес, взолотники не продают, а продают местным делом, а вино фряское продают куфами, а в ведра и встопы и в чарки врознь не продают». То же повторяется почти дословно в английских привилегиях как 1586, так и 1614 и 1628 годов. И тут читаем об обязанности продавать и менять сукна кипами и поставами, камки (шелковые ткани) и бархаты косяками и поставцами, но не аршинами, весчий товар берковцами, вина иностранные бочками большими беременными и полубеременными и куфами, но не ведрами и не стопами [1] [1) Гамель. Англичане в России, 253 cл. Любименко. Истор. торг. снош. I. 43- 51 Мулюкин. Приезд иностранц. в Моск. госуд. 1909. Прил. 6. Его же. Очерки по ист. юридич. полож. иностр. купц. в Моск. госуд. 1912. Стр. 15 – 16 и Прил. № 1.].
На самом деле англичане, повидимому, нарушали это запрещение, ибо уже в 1586 г. английской королеве Елисавете в письме к царю Федору приходилось оправдывать своих подданных от обвинений в розничной торговле: они, напротив, по ее словцам, запрещали продажу товаров в розницу через своих агентов, и Роберт Пикок был специально командирован в Россию, чтобы прекратить это злоупотребление [2] [2) Толстой. Россия и Англия. № 58]. Из последнего видно, что такие злоупотребления имели место, и жалобы русских купцов, недовольных тем, что иностранцы торгуют в розницу, имели основания. В указе 1627 г. читаем, что «били челом московские и казанские и ярославские и нижегородцы и косторомичй и вологжане и всяких городов гости и торговые люди на галанцев (голландцев) и на амбурцов (гамбургцев) и на барабанцов (брабантцев) и на иных торговых немец». Жалобы, следовательно, идут, со всех концов земли русской на всевозможных иностранцев, ибо эти «торговые немцы», под собирательным названием которых разумелись купцы всевозможных национальностей, продают товары не оптом – не «местным делом», а портищами, аршинами, полупудами и гривенками [3] [3) Мулюкин. Очерки по истор. юридич. полож., 23. Цветаев. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. 1890. Стр. 250]. Жаловались и на «английских немцев»: один из них, Давид Рутц, самовольно, без разрешения продает на своем московском дворе всякие товары в розницу [4] [4) Цветаев. Протестантство, 269].
Но иностранцы не унимаются, В 1652 г. новгородский гость Василий Стоянов и «все новгородцы торговые люди» просят, чтобы государь их пожаловал «велел им дать свою государеву грамоту, чтоб неметцким свейским (шведским) и любским (любекским) и иных земель иноземцом торговый людем в великом Новегороде и в пригородех и в уездех по селам и по погостам и по деревням и по всяким уездным ярманкам врознь товаров своих русским людем продавати и у русских людей товаров всяких врознь покупать не велеть, а велеть бы им всякие товары продавать и покупать в Великом Новгороде у посадцких торговых людей свалом, а не врознь» [5] [5) Мулюкин. Истор. юридич. полож. Прил. № 2]. Здесь преступление шведских и любекских и иных «немецких» городов «торговых немцев» усугублялось тем, что, продавая и покупая не свалом, а порознь аршинами и фунтами мягкую рухлядь (меха), и сало, и кожи, они это делали к тому же не в самом Великом Новгороде, а в селах и погостах и на ярмарках, т. е. нарушали еще и другое запрещение – торговли вне городов непосредственно с крестьянским населением.
Одновременно челобитня была подана и вологодскими купцами. Они били челом царю на голландцев, которые не столько продают, сколько покупают товары мелкими статьями, .притом не у местных посадских людей, а на площади у приезжих крестьян с возов – скупают и мягкую рухлядь, и мясо говяжье и свиное, и окорока, и языки, и сало, и пеньку, и рогожи, и кули и многое другое. Но, чувствуя как будто, что одного этого факта еще недостаточно для борьбы с иностранцами, челобитчики подкрепляют свое прошение ссылкой на то, что они сами отбывают службы и подати, которые от такой конкуренции иноземцев могут пострадать, тогда как «иноземцы градских государевых никаких податей не платят и тяглых служеб не служат». Мало того – и тут они особенно играют на всегда чувствительной фискальной струнке, – «твоя государева вещая (весчая) перекупная пошлина от той их розничной покупки тебе государю не збираетца». В заключение они, ссылаясь на грамоту 1584 г., выданную «аглйнским иноземцом» «блаженные памяти великим государем», просят допускать закупку товаров иностранцами лишь «болшими статьями», сало топленое, окорока копченые и пряжу пеньковую – вьюками, чтобы казне «порухи не было», а «нам бы сиротам твоим промыслишков своих не отстать и твоих бы государевых служеб и податей впредь не отбыть и в конец не погибнуть» [1] [1) Мулюкин. Там же].
Закрепили придал форму общего закона этому запрещению Новоторговый устав 1667 г., ст. 42 которого гласит: «на Москве и в городех всем иноземцом никаких товаров врознь не продавать; а будет учнуть врознь продавать, и те товары имать на великого государя». А ст. 8  сверх того прибавляет: «и по ярмонкам им ни в которые городы с товары своими и с деньгами не ездить и прикащиков не посылать» [2] [2) Полн. Собр. Зак. I. № 408, ст. 42. 82. 83]. Последнее сделано, очевидно, для предупреждения закупки товаров в розницу, ибо, как мы видели, и она вызывала много неудовольствия [3] [3) После этого шведы стали жаловаться на то, что в «торговле с стороны царского величества после мирного договору противно числится», ибо им велено продавать товар оптом и «вольность вся отнята». Однако, ни мирный договор в Тявзине 1595 г. ни Столбовский мир 1649 г. на который, они ссылаются, им такой вольности не дал, говорится лишь о «вольной и беспомешной торговле меж обоих государств», и ничего более. А к тому же с русскими, в силу тех же договоров, поступали в Стокгольме не иначе: «в Стекольне (Стокгольме} повального торгу нет, врознь ничего продавать не дают» – жаловались в свою очередь русские купцы, поселившиеся в Швеции (Тявзинский договор в Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1862. И. Столбовский мир – Полн. Собр. Зак. I. № 19. См. Курд. 389. 391)].
Характерно однако то, что челобитные купцов не ограничиваются борьбой с иностранцами. Архангельские посадские люди в 1670 г. приносят жалобу уже на волостных крестьян, которые, по их словам, приезжают к Архангельску и продают товары и лес порознь, а не оптом, а иные приезжают с рыбою и мясом и продают врознь, а сами ни податей городских ни служб не несут. «Вели, государь, – заключает челобитная, – продавать им оптом нашим посадским тяглым людем, чтоб нам сиротам твоим достальным людишкам без промыслов в конец не погибнуть и врознь не разбрестись» [1] [1) Огородников. Очерк истории города Архангельска. Морск. Сборн. 1889. IX. 134 – 35].
Таким образом посадские люди возмущаются уже не только розничной торговлей иностранцев, но даже намерены воспретить ее своим же, приезжим крестьянам, доставляющим продукты из подгородных сел.
Но крестьян, как и иногородних русских купцов, затрогивают и самые меры, принимаемые против иностранцев. В самом деле, ограничения по объекту были – как мы видели – тесно связаны с ограничениями по субъекту: не только нельзя продавать и покупать в розницу, но нельзя, вообще закупать товары вне городов, в деревнях и погостах, на ярмарках, наконец, с возов у приезжающих в город крестьян. Монополия торговли предоставляется горожанам, местным торговым людям – только у них иностранцы могут закупать товары для сбыта их заграницу, только им они могут продавать привезенные из других стран товары. Непосредственные сношения с кем бы то ни было, будь то потребители или производители, сношения, минующие местных посадских людей, им строго заказаны. Но по той же причине они не могут торговать между собой – торговля гостя с гостем нетерпима, как это было уже в Новгороде, Полоцке, Витебске, Риге в прежние столетия. Но не терпима и торговля иноземцев с приезжими русскими купцами; англичане, голландцы, шведы не могут в Москве продавать своих товаров приезжающим туда новгородцам или ярославцам, в Костроме – казанцам или вологжанам, как не могут покупать привозимых последними товаров. Ибо и это противоречило бы интересам местных посадских людей, означало бы обход их, своих, в угоду чужим, гостям, приезжим. В упомянутых выше челобитных нижегородских и вологодских купцов, наряду с покупкой товаров иностранцами на уездных ярмарках у приезжих крестьян, фигурирует в качестве обвинительного пункта и покупка товаров у «иных городов приезжих русских торговых людей», как и продажа им товаров.
Но вследствие этого получалось ограничение не только иноземцев, но и русских людей, притом не только пригородных крестьян, но и купцов, – действовал старый принцип удельновечевого периода, когда каждое княжество смотрело на себя, как на самостоятельное государство, а жителей другого княжества считало чужими, как бы иностранными подданными. Тогда было вполне понятно, если Полоцк не дозволял купцам, приезжавшим из других городов, торговать с приезжими москвичами, – «променш има ходити нашему полочанину». Но с единством Московского государства, объединившего под своим скипетром многочисленные русские княжества и устранившего удельных князей, весьма плохо мирилось требование, чтобы «торговые немцы» торговали с московскими посадскими людьми, но не с новгородскими или вологодскими, как будто всякий, кто не отбывал податей и служб в Москве, – в этом ведь заключалась вся суть – являлся для Москвы иностранцем.
Дозволялось ли полякам и литовцам в Москве торговать с иностранцами – в отличие от правил, господствовавших в Новгороде и Полоцке (см. выше гл. 4 и 6) – трудно сказать. В договорах об этом ничего не говорится, а из слов – торговать «волно, безо всяких зацепок», «гостити без рубежа и без всякие пакости», этого еще вовсе не следует. Все эти обещания вместе с целованием креста мы находили и в Новгороде и в Полоцке, и все же торговля гостя с гостем там не дозволялась. Англичанам, правда, первоначально и в этом отношении была дарована свобода, но ведь они находились тогда в совершенно исключительном положении. При Борисе Годунове в 1589 г. Флетчер обращается с ходатайством, чтобы и «всем иноземцом ослобожено было торговать с теми с аглинскими гостми в Ругодиве (Нарве), в Новгороде и в иных лифлянских городех, как преж сего торговали». И на это получает в ответ, что хотя «Ругодив и Лифлянские городы государя нашего искони вечная вотчина, да случаем ныне не за государем нашим», в своем же государстве он им дарует эту свободу, именно «аглинским гостем и всяким иноземцем торговать», т. е. очевидно, право торговать с другими иноземцами, как просит Флетчер [1] [1) Статейный список приезда и пребывания в России английского посла Елизара флетчера. Временник Имп. Общ. Ист. и Древн. Российск. Т. VIII. 1850. Стр. 13-31 – 33]. Позже об этом в привилегиях, выданных англичанам, ничего не говорится, но торговать с иностранцами они продолжали. Посадские люди плакались, что «англинские немцы всякие товары продают иных земель немцом», тайно продают их у Архангельска голландцам, брабантцам и гамбургцам, а английский посол Карлейль вынужден был оправдываться, заявляя, что бояре и приказные не могут указать ни одного случая торговли англичан ни с голландцами, ни с гамбургцами [1] [1) Цветаев. Протестанство, 268. Мулюкин, 11 – 12].
В 1627 г. был наказан пенею англичанин, торговавший с персами. «Как были на Москве кизылбашские купчины, пришед ко нему на гостин двор, купили у него в полате, где он с товаром своим сидит олова прутового тридцать пуд». Между тем, «по государеву указу англичаном и иным иноземцом торговым немцом с кизылбашскими купчины заморскими никакими товарами и оловом торговать не велено». Англичанин же ссылался на то, что он такого государева указа «ни у кого не слыхал» [2] [2) Мулюкин, 8].
Во всяком случае, А. С. Мулюкин справедливо указывает на то, что Новоторговый устав 1667 г. не создал впервые такого ограничения, а лишь узаконил и потвердил то, что и раньше практиковалось. Помимо приведенных фактов, об этом свидетельствует и заявление московских купцов 1667 г., что до сих пор «шаховы персидские области купецкие люди кизылбаши и армяне и кумычане и индейцы приезжали с телком сырцом и со всякие товары царского величества в Московской государство и торговали теми товары на Москве и в Астрахани и по иным городам всегда с русскими купецкими людьми, а с немцами и с гречаны и ни с которыми иноземцы те кизылбаши никакими персидскими товары, по указу великого государя, нигде не торговали» [3] [3) Собр. Госуд. Грам. и Догов. IV. № 8г. Мулюкин. 9 – 10].
В Новоторговом уставе прежде всего говорится: «учинить заказ крепкой, чтоб иноземец с иноземцем никакими товары не торговали и не продавали и не меняли, понеже великому государю в таможнях в сборех его великого государя казне чинятся большие недоборы, а русским людем в торгах их помешка и изнищение чинится; и будет иноземцы меж себя учнуть торговать, а сыщется про то допряма: и те товары взять на великого государя» (ст. 63). Но уже более ранняя статья распространяет это правило и на торговлю с русскими купцами: «а чтоб иноземцы приезжим торговым людем товаров своих не продавали и у них ничего не покупали»; причем прибавлено ясно: «а продавали б в тех городех купецким людем того города, в коих они станут торговать, а у них також товары всякие покупали, а не у приезжих». Мало того, установлено, чтобы «и подрядов и записей иноземцы с приезжими людьми не чинили и тем у тех московских и городовых купецких людей промыслов не отымали» (ст. 60).
Но в ст. 61 прибавлено: «а московским купецким людем в порубежных во всех городех и на ярмонках торговать с иноземцы всякими товары вольно». Следовательно, для москвичей сделано исключение – они не подводятся под категорию чужих и на них гостиное право не распространяется. В противоположность купцам прочих городов, они и в других городах являются равноправными местным жителям, хотя тягла посадского там не несут [1] [1) Полн. Собр. Зак. I. № 408. Ст. 40 – 41- 60 – 63]. Конечно, речь идет только о порубежных городах. Но не надо забывать, что вся торговая деятельность иностранцев сосредоточивалась с одной стороны, в Архангельске и прочих (польско-литовских) порубежных городах (к которым в отношении восточных народов приравнивалась Астрахань), а с другой стороны, в Москве; разрешения приезжать в Москву и иметь там свои дворы они особенно добивались. Так что москвичи, имея возможность торговать с ними и тут и там, в сущности ни в чем ограничены не были. Вся тяжесть запрета торговли с иностранцами падала на купцов других городов, которые не могли торговать с ними ни в Москве, ни в порубежных городах, а только в том случае, если иностранцы приезжали к ним и там закупали товары или сбывали свои продукты и изделия. Получалась особая привилегия для москвичей, в ущерб купцам всех прочих городов – иностранная торговля отдавалась в руки первых, становилась монополией московских гостей и торговцев, как и купцов порубежных городов.
Но иноземцы нарушали все эти запрещения. И делали это не только открыто, как мы видели выше. Они боролись с этими стеснениями и иным способом. В привилегиях, дарованных англичанам в 1614 г., говорится: «а русским торговым людем от них не торговати». В привилегии 1628 г. это выражено еще яснее: «закупней русских людей у себя не держати». Для того, чтобы иметь возможность приобретать товары вне городов, непосредственно у производителей и по мелким статьям, иноземцы нанимают русских людей, которые, по их поручению, «от них» торгуют, являются «закупнями». Этим в корне подрывалось монопольное положение русских купцов. Не совершая сами запрещенных сделок, иностранцы через посредство «маломочных» русских людей достигают своих целей – последние как бы на собственный счет покупают у производителей товар как оптом, так и мелкими статьями, покупают его и у других иностранцев. «Сами иностранцы – говорит А. С. Мулюкин – не могли пробраться в те места, куда имели доступ русские, а кроме того русские, хорошо знакомые с местными условиями, приобретали товар дешевле». Поступившие на службу к иностранцам русские купцы являлись их орудием и для беспошлинной торговли, ибо, наняв их в Архангельске и «избегая таможенной бдительности, они отправляли свои товары в Холмогоры, где продавали беспошлинно, показывая вид, как будто бы товары были уже куплены русскими в Архангельске». И эти жалобы на посредничество русских, на то, что последние с виду являются самостоятельными купцами, фактически же выполняют поручения иностранцев, не прекращаются. Русские указывают на то, что иностранцы приобретают товары помимо русских купцов «своим заговором» и рассылают покупать по городам и в уезды, «закабаля и задолжа многих бедных и должных русских людей». Они добиваются указа, чтобы «маломочные люди у свеян (шведов) и у инех чюжеземцов денег тайно в подряд не имали и товаров на неметцкие денги не покупали»; ибо торговля русских на Деньги, занимаемые ими у иностранцев, и комиссионерство разоряет русских купцов, которые «в долгех побиты на превежех» [1] [1) Костомаров, 85. Мулюкин, 99 – 100].
Но, повидимому, жалобы эти и челобитни мало помогали: эти операции были выгодны для обеих сторон – и для иноземцев, обходивших установленные для них ограничения, и для русских людей, находивших себе заработок, фигурируя в качестве посредников, пользуясь кредитом у иностранцев.
Другую группу постановлений, регулирующих торговлю иностранцев, составляли правила относительно того, куда они могли приезжать и на какой срок, где могли селиться и торговать. Основным принципом, издавна существовавшим, являлось то, что иностранные купцы, хотя и могут свободно приезжать в Московскре государство ради торговых целей, кйк это было установлено многочисленными договорами, но имеют право приезжать только временно, пока не распродадут своих товаров (как это было и в Новгороде, см. гл. 4-5) далее, они могут приезжать лишь в пограничные города, Архангельск, Новгород, Псков, Нарву, Астрахань, но отнюдь не в Москву и не в другие внутренние города. Передвижение по стране вообще для них не допускалось и могло иметь место лишь на основании специальных жалованных грамот. Наконец, они обязаны были проживать и производить торговлю в особо предназначенных для них тостиных, дворах, но не в рядах, не в собственных домах или нанимаемых ими у местных жителей.
Такова была теория (вытекавшая из гостинного права), но соответствовала ли этому практика? Право торговли в Москве и вообще во внутренних городах России в качестве членов определенных политических союзов – говорит А. С. Мулюкин – имели «поляки, датчане, итальянцы, шведы, римские купцы, ганзейские, греки и, наконец, восточные народы, такие, как бухарцы, хивинцы, персияне, индусы». Время и срок пользования этим правом были весьма разнообразны. «Одни приобретали право торговли в Москве, а другие в это время его теряли. Одни приобретали его на целое столетие, а другие на несколько лет». Правда, тот же автор полагает, что при всем разнообразии этих явлений можно подметить среди них общий закон, который проводился более или менее последовательно и заключался «в постоянном стремлении правительства ограничить Торговлю иностранцев одними порубейшыми городами [1] [1) Мулюкин. Приезд иностр. в Моск. гос., 198 – 99]. Однако, такое утверждение противоречит только что приведенному перечислению народов, пользовавшихся правом ездить во внутренние города: многочисленность их (к ним надо прибавить еще англичан до 1649 г.) отнюдь не свидетельствует о таком стремлении ограничить иностранцев одними порубежными городами и во всяком случае доказывает, что даже, поскольку такие меры принимались, они не достигали своей цели.
Ограничение заключалось только в том, что в Москву иностранцам разрешалось приезжать лишь с большими запасами товаров и одновременно в небольшом числе. Так, в жалованной грамоте жителям г. Любека 1652 г. говорится, что «для вашего прошения и челобитья ваших любских торговых людей пожаловали в наше Московское государство в Великий Новгород и во Псков со всякими товары приезжати и торговати им поволили», а сверх того «велели из них с большими товары пропускать и к Москве человек пяти или шести» [2] [2) Полн. Собр. Зак. I. № 80]. Равным образом, когда в 1641 г. датчане ходатайствовали о предоставлении датским купцам права торговли по всему государству, бояре отвечали: пусть датчане приезжают по 5 и по 6 человек [3] [3) Соловьев. Ист. Росс. IX. 317 сл.]. И флорентинцам, по ходатайству князя Фердинанда 1658 – 60 г.г., царь разрешил торговать в Архангельске, «так же и в иные городы и к Москве для торговли пропущать поволил же человека по два и по три» [4] [4) Памятн. диплом. снош. X. 578-733]. Для купцов других национальностей и такого ограничения в смысле количества приезжающих лиц не находим.
И полякам первоначально предоставлено было право торговать во всех городах, позже было им запрещено «в царствующий град Москву» ездить, но они жалуются на то, что воеводы «не токмо в столицу и в Замосковные городы, но и в иные московские городы ездить не велят» и «про то докончалным грамотам нарушенье чинят». Однако, когда воеводы хотят их выслать на границу, то они «учиняются сильны» и продолжают торговать. В Андрусовском мире это право торговли для поляков и литовцев повсюду, кроме Москвы, ясно выражено: «меж купецкими людми в порубежных городех и в тех городех и местех, в которых перед войной нынешнею торговали, с проезжими грамотами всякими торговати, опричь тех товаров, которые в обоих государствах заказаны будут, без затруднений» [1] [1) П. С. 3. I. № 398, ст. 16], Здесь прямо говорится о праве торговать не только в порубежных, но сверх того и в других городах и местах, где до войны торговали. Вскоре поляки были допущены и в Москву. Правда, именной указ 16 октября 1672 г. установил торговым людям «коруны Польской и княжества Литовского» «торговать на Москве отнюдь давать не велеть... а торговать им в порубежных городех» [2] [2) П. С. 3. I. № 532], но до ноября того же года именным указом с боярским приговором и это право им предоставлено. «Великий государь указал и бояре приговорили: буде впредь из-за литовского рубежа купецкие люди с товары, для своих торговых промыслов, учнут приезжать к Москве, и им торговать до его великого государя указу, повольною торговлею, кроме заповедных товаров, табаку и вина» [3] [3) П. С. 3. I. № 536].
Таким образом, поляки в течение всего рассматриваемого периода фактически ездили во все города, кроме Москвы, и только приезд в Москву для них временно был закрыт.
Точно также шведам Тявзинским договором 1595 г. дозволено «торговать во всех пристанях и городах Русской земли восточной, западной, северной и полуденной, как бы они ни назывались, и в странах, которые Господь может даровать государю из татарских или иных областей» [4] [4) Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1868. II. Стр. 3] [5] [5) Это постановление повторяется в Столбовскои мире 1649 г. «торговати... на Москве, в Новгороде, во Пскове, в Ладоге, и в иных Российских городех»), как и в мирном договоре 1658 г. («в царствующем граде Москве... и в иных царского величества в землях и в городех») П. С. 3. I. № № 19. 240].
Нечего говорить, что англичанам вплоть до 1649 г. никаких препятствий не ставилось («пожаловали есмя их освободили им торговати во всем своем государстве во всех городех»). Правда, согласно рассказу Флетчера, русские еще в 1589 г. «рассуждали между собой о переводе всех иностранных купцов на постоянное жительство в пограничные города и о том, чтобы на будущее время быть осмотрительнее относительно прочих иностранцев, которые будут приезжать во внутренние области государства, дабы – объясняет Флетчер – они не завезли к ним лучшие обычаи и свойства» [1] [1) Флетчер, 56]. И точно также сто лет спустя эта мысль оставлена не была. Царские гости опять настаивали – по словам де Родеса – на том, «чтобы все иностранные купцы, которые в Москве», жили в Холмогорах, «а не дальше внутри страны», для того, «чтобы они (гости) тем лучше торговали по своей воле в стране»[2] [2) Де Родес, 189], но достигнуть этого им и теперь не удалось, – только англичанам пришлось покинуть Москву.
Восточные купцы приезжали в Астрахань, но ездили и дальше вверх по Волге и добирались до Москвы, и в огромном числе приезжали в Москву вместе с послами: в 1552 г. напр., приехало 100 ногайских послов, 1500 человек гостей и их людей с 10 тыс. лошадей, в следующем году – 18 послов и 2260 купцов с и тыс. лошадей, два года спустя гонцов и гостей 1000 чел. и еще 1500 купцов с 40 тыс. лошадей и 24 тыс. овец. [3] [3) Прод. Древн. Росс. Вивл. IX. Мулюкин. Приезд иностр. 207-08].
В Новоторговом уставе 1667 г. говорится: «от города Архангельского и из Великого Новгорода и Пскова пропущать к Москве и в иные городы тех иноземцев, у которых будут великого государя жалованные грамоты о торгах за красною печатью» (ст. 86), прочих же «иноземцев к Москве и в иные городы не пропущать, торговать им у города Архангельского и во Пскове» (ст. 86). [4] [4) П. С. 3. I. № 408, ст. 85 – 86]. Однако, из приведенных данных видно, что в силу договоров эти постановления отменялись, бездействовали, и только купцам некоторых национальностей, как напр., англичанам, приходилось в это время брать специальные жалованные грамоты для проезда в Москву, другие же национальности обычно в них не нуждались.
Это подтверждается и тем, что иностранцы владели торговыми подворьями не в одних лишь порубежных городах. Принцип и тут был тот, что иноземные купцы обязаны останавливаться в специально устроенных для того казенных гостиных дворах. Еще при Иоанне III установлено было: «а ставятся гости с товаром и иноземцы и из московские земли и из уделов на гостиных дворех» [5] [5) Собр. Госуд. Грам. I. 389]. Речь идет не только об иноземцах, но также и о приезжих русских купцах. В XVI ст. «во всяком мало-мальски значительном городе: – говорит Н. Д. Чечулин – был непременно гостиный двор, а то и не один. На нем должны были останавливаться, складывать свои, товары и торговать всякие приезжие торговцы. Для жилья их на гостином дворе всегда были избы, где приезжие гости, за определенную плату с человека в неделю, пользовались ночлегом и столом; размер платы, а иногда также и обязательные для дворника кушанья, определялись особыми уставными грамотами» [1] [1) Чечулин, 337]. Лишь при незначительном количестве привезенного товара приезжий торговец мог останавливаться где хотел, во всех, прочих случаях за складывание товара в другом месте ему грозил довольно большой штраф. Точно также городским жителям строго запрещалось принимать на свои дворы приезжих .людей с товарами[2] [2) Акты Археогр. Эксп. I. 56. 211. 225. 361]. Так, в Пскове, наряду с лавками, находящимися в рядах, где торговали только псковские жители (даже жителей Псковского уезда среди торгующих в рядах почти не было), имелись гостиные дворы для приезжих торговцев, именно «двор гостин московских гостей приезжих с 60 амбарами», в каждом по 2 избы, соединенные сенями, и «двор гостин льняной» с 81 амбаром. С амбара дворники брали по 4 деньги в неделю, «за тепло и за стряпню и за соль и за капусту и за скатерть и за квас и за утиральники». Судя по поступавшей плате, оба гостиные дворы были постоянно заняты, весь год полны товарами. При этом приезжие платили несравненно больше, чем местные: 280 денег в год, тогда как ни в одном ряду оброк не превышал полтины с лавки, а в некоторых составлял всего го денег или в 10 раз меньше. Но это – как подчеркивает Н. Д. Чечулин – известно и из многих грамот того времени: приезжие облагались выше, чем свои, местные жители [3] [3) Чечулин, 134 – 35].
Из городов ближайших в Москве гостиный двор упоминается в Коломне, в Муроме было три гостиных двора, в описании Можайска читаем: «на посаде и у торга два двора гостиных, на одном дворе хором изба, да мыльня, да 6 амбаров, а на другом дворе хором изба да клеть; а ставятся на тех дворех Литовские торговые люди и московских городов приезжие люди». В Казани «по старой Спасской улице двор гостин... на гостине дворе трои ворота... да на гостине ж дворе амбары... и всех 82 амбара». В Свияжске «на посаде двор гостии». И здесь амбары в гостиных дворах обложены очень высоко – приезжему было, очевидно, торговать гораздо менее удобно, чем местному жителю. [1] [1) Чечулин, 193-25 – 52].
Обязанность всех приезжих, как иностранцев, так и иногородних, останавливаться и торговать исключительно в государевых гостиных дворах потверждается и впоследствии. Относительно Архангельска издается распоряжение «беречь на крепко, чтоб однолично приезжие люди мимо гостиных дворов нигде не ставились и особных дворов и амбаров, опричь аглинских гостей и галанцев, которым по имянным государевым грамотам велено держать свои дворы и амбары, ни у кого не было» [2] [2) Дополн. Акты Истор. III]. Но распоряжение это плохо выполнялось, ибо двадцать лет спустя правительство само жалуется, что «приезжие иноземцы... в нынешних годех явные неправды в привозе худых товаров и в покраже пошлин и в своевольных продажах и покупках, мимо гостиных дворов у себя на дворех втайне товары держали, також и в порубежных городех мимо гостиных дворов от себя врознь всяким людем продавали... от чего русские люди в разоренье пришли» [3] [3) П. С. 3. I. № 408, ст. 7].
Но, повидимому, и приезжие купцы из русских городов не лучше подчинялись требованию «становиться» в гостиных дворах. По крайней мере из Соборного Уложения царя Алексея Михайловича 1649 г. узнаем о «приезжих городовых всяких торговых и тяглых людях», у которых «на Москве дворов своих нет». Они – вопреки приказам – «в лавках торгуют в наемных и своих». Уложение определяет: «и тем людем впередь с товары своими приезжати на гостин двор и торговати на гостине дворе, а в рядех лавок не наймовати» [4] [4) П. С. 3. I. № I. Гл. XIX, ст. 30.].
Как мы видели выше, для «аглинских» гостей делалось исключение – им «велено было держать свои дворы и амбары». Это право было предоставлено англичанам с самого начала, и они все время удерживали его за собой. «Аглинские ж земли гостей и купцов – читаем в грамоте 1614 г. – пожаловали есмя прежним их аглинским двором на Москве у Максима святого за торгом и оне на нем жывут по старине, а держат на том дворе одного дворника русского человека или своего немчина, а иных русских людей не держат никого, да у них же аглинских гостей дворы по городом двор в Ярославле, двор на Вологде, двор на Колмогорах, двор у пристанища морского в Архангельском городе, и те им дворы за собою держати по нашему царскому жалованью по прежнему, а с тех дворов податей и оброков и всяких пошлин имати есмя не велели».
Когда Флетчер в 1589 г. добивался исключительной монополии торговли для английских купцов, то он получил в ответ, что царь и так уже «жалованье к ним держал великое свыше всех земель гостей и торговых людей, которые ходят в Московское государство». В частности «дворы им подаваны во многих местех» «а иных земель гостем великих государств, турского салтана, папы римского, и цесаря, и короля ишпанского, и короля францовского, и короля литовского» этого права держать собственные дворы не предоставлено [1] [1) Статейн. список. Временник. VIII, стр. 16 – 17].
Однако, как ни многочисленны перечисленные здесь национальности, все же купцы всех этих шести государств, за исключением разве одних литовских, для русской-торговли почти никакого значения не имели и являлись на Русь редко и в весьма ограниченном количестве. В отличие от приведенного выше списка купцов, которым дозволено было ездить во внутренние города, здесь не названы ни датчане, ни шведы, ни ганзейцы, ни греки, ни восточные народы. Что же касается купцов тех национальностей, которые держали в своих руках товарообмен между Россией и Западом, то московское правительство вынуждено было разрешать им иметь собственные торговые дворы, освобождая их от обязанности останавливаться на казенных гостиных дворах. В таком положении находились кроме англичан также и голландцы, и ганзейцы, и датчане, и шведы.
Голландцы уже со времени Иоанна Грозного имели свои дворы в Архангельске, Москве, Вологде, Холмогорах, Усть-Коле, и эти права их были подтверждены грамотой Михаила Федоровича [2] [2) Дополн. Акты Истор. III. 194, Костомаров, 36]. Ганзейцам московское правительство разрешило в 1548 г. пользоваться «двором неметцким» в Новгороде, «по старине», в 1603 г. Борис Годунов подтвердил право их на дворы в Новгороде и Пскове, и только в Москве им не было дозволено при Михаиле Федоровиче завести собственный двор [3] [3) Грамота 1603 г. напечатана у Scherer. Histoire raisonnee du Commerce de la Russie. 1788. II. 101 cл. (Pieces justific. № 1). См. Цветаев, 155]. Датчане пользовались этим правом с конца XVI ст. (1597 г): «мы великий князь, по прошению брата нашего Крестьяна короля Датского, пожаловали его земли Датские торговых людей и дали им место в нашей отчине в Великом Новгороде у Волхвы реки, против Любениц, длиною шестьдесят сажен, а поперешнику тридцать сажен, а в Иване-городе такожь указали им место дать на посаде за весчею избою под горою против стрелницы и ворот, которыми в город ездят, длиннику тридцать сажень, поперечнику двадцать сажень [1] [1) Рус. Ист. Библ. т. XVI. 9- 90]. Это право они сохранили за собой и в XVII ст., временно имели свои дворы не только в Новгороде и Ивангороде, но и во Пскове и в «царствующем граде» Москве.
Наконец, и шведы, в силу договора 1526 г., имели право на особый двор в Новгороде; по Тявзинскому миру им возвращены те дворы, «которыми дворами они прежде владели со всеми угодьями и вольностями»; мало того, и в тех городах, где «прежде дворов не было, должно беспрекословно отводить оные для того, чтобы они могли складывать свое имущество». Но, повидимому, они этим правом не воспользовались и новых дворо,в не строили, сохрани в двор только в Новгороде. На это указывается и в Стокгольмском договоре 1649 г.: «наперед сего велеможного государя, короля Густава Адольфа Свейского, его королевского величества, подданные торговые люди имели вольный двор в Новегороде, тако ж и ныне по Тявзинскому и Выборгскому договору очищену и дану быть доброму двору и месту к тому в Новегороде». Но сверх того теперь прибавлено «и на Москве и во Пскове такие ж торговые дворы дати и тамо им божественная служба по своей вере, по своим дворам в хоромах вольно имети, а церквей по своей вере не ставити» [2] [2) П. С. 3. I. № 19] [3] [3) Прежние постановления подтверждаются последующими договорами – Валиссаровским 1658 г. («имети свои вольные торговые дворы в царствующем граде Москве, в Великом Новегороде и во Пскове, где они преж сего были»), Кардисским 1661 г.» где прибавлены еще дворы в Переяславле; Плюсским 1666 г., в котором делается ссылка на постановления Кардисского договора и прибавлено «торговых людей не принуждать в иных дворех стоять, и постоялое платить, понеже быти им на гостиных и торговых дворех». Однако эти привилегии взаимные («с обоих сторон»): по Тявзинскому и Выборгскому договорам, «русским купцам предоставляется иметь вольный торговый двор в Колывани (Ревеле), в Стокгольме и Выборге, в Колывани кроме того и церковь». Позже, в 1658 г. к ним присоединяется Рига и Нарва (П. С. 3. I. №№ 19, 240, ст. 7. № 301 ст. и. № 395, ст. 4. п. 3)]. Однако, де Родес еще спустя 4 года доносит королеве, что «псковский двор до сих пор еще не устроен» и что для споспешествования торговле такой двор также весьма сильно требуется в Ярославле, ибо это один из наиважнейших торговых городов, который имеет после Москвы наибольший привоз как сушей, так и водой, вверх по Волге. «Что же касается постройки и содержания таких дворов, то необходимо, вследствие пожаров, чтобы здания были из камня, ввиду того, что всякий остерегается доверять свое имущество деревянным постройкам, да и иного это даже удерживает везти туда какой-нибудь товар». В особенности необходим каменный двор в Москве, для постройки которого королеве следует попросить из царского строительного склада материалы по казенной цене, тогда они обойдутся на половину дешевле [1] [1) Донесения де Родеса. 202 – 03].
Таким образом, в то время, как приезжие русские купцы обязаны были «ставиться» на общих, гостиных дворах, иностранцы пользовались особыми привилегиями, освобождавшими их от этого требования. Существование таких «вольных» гостиных дворов, пожалованных иностранцам, в которых они останавливаются и складывают свои товары, означало, конечно, изолирование их от туземного населения на старинный средневековый лад. Это изолирование, как и отделение их друг от друга, от иностранцев других наций, было свойственно средневековой эпохе. В странах Востока, напр., в Османской империи, это явление сохранилось и в рассматриваемый период [2] [2) См. мои Лекции по истор. экон. быта Зап. Европы, ч. 11. Отд. 3-ий. IV. Гл. I.]. На Руси такое изолирование иноземцев проявляется во многом – и в стремлении ограничить пользование услугами русских людей со стороны иностранцев, и в запрещении им носить русское платье, и в особенности в поселении их в особых слободах, как это было, напр., в Архангельске, Вологде, Москве [3] [3) Цветаев. 253- 262 cл. Мулюкин. Ист. юрид. пол. 231. 245].
В Архангельске они проживали в Немецкой слободе, в Вологде – в восточной стороне города, в Новинках, в Москве они первоначально жили в Иноземной слободе, но затем стали селиться по городу свободно, где им было угодно. В 1649 г. вышло распоряжение: «а у кого всяких чинов у русских людей дворы на Москве в Китае и в Белом Земляном городе в загородских слободах: и тех дворов и дворовых мест у русских людей немцам и немкам вдовам «не покупати и в заклад не имати... А буде кто русские люди учнут немцам... дворовые места продавати: и им за то от государя быти в опале». И сверх того велено немецкие церкви «сломати и впередь в Китае и в Белом и в Земляном городе на немецких дворех киркам не быти; а быти им за городом за Земляным от церквей Божиих (т. е. православных) в дальных местех» [4] [4) П. С. 3. I. № I. Гл. XIX, ст. 40]. Вскоре, в 1652 г., по царскому указу «Афанасий Иванов сын Нестеров, да дьяки Федор Иванов да Богдан Арефьев отcтроили новую иноземную слободу за Покровскими воротами, за Земляным городом, подле Яузы реки, где были наперед сего немецкие дворы, при прежних великих государех до Московского разорения и роздали в той немецкой слободе под дворы земли, размеря против наказу», сообразно их социальному положению, «по чинам и по статьям», в частности «торговым немцам и вдовам примеривался к прежним их московским дворам» [1] [1) П, С. 3. I. № 8]. В эту новую Иноземскую слободу и были выселены иностранцы.
Впрочем, вскоре они стали снова селиться в черте города, в самой Москве, а в правление царевны Софьи это обратное движение иностранцев в самую Москву выразилось и в появившихся там снова домах купцов, и в том, что иностранцы владели в городе лавками [2] [2) Цветаев. Протестантство в правленье Софьи, 41].
И в Архангельске жители в 1664 г. жалуются на «торговых иноземцев, которые живут не в своей иноземческой слободе в ряд с посадскими людьми на тяглых местах», хотя никакого тягла они не несут. «И теми своими дворами – читаем в челобитне – они иноземцы тех земель (голландцы, гамбургцы, бременцы) нашу искони ввечную мирскую дорогу заперли... и проходу скотишку нашему нет и прохожий мост они разломали и разбросали». «Да с нами ж – продолжают посадские – сироты твоими поставйлся в ряд иноземец Яков Романов Снип возле наши мясные лавки двумя амбары, да иноземец Вахрамей Иванов поставил за мясными нашими лавками поварню в речную сторону... и тем они... наши мясные лавки заперли». «И мы, государь, сироты твои бедные людишки – заключают они – от тех выставочных дворов и анбаров и погребов и поварен в конец погибли, обнищали и обдолжали великими долги» [3] [3) Огородников. IX. 135 – 36].
Так что иноземцы не только обзавелись привилегиями на постройку собственных гостиных дворов и частных домов, но не желали жить изолированно, а селились повсюду вместе с туземным населением.
Те же характерные явления, которые мы наблюдали выше, можно установить и в отношении таможенных пошлин [4] [4) См. Гагемейстер. Разыскания о финансах древней России. 1834. Толстой. История финансовых учреждений России. 1848. Осокин. Внутренние таможенные пошлины России. 1850], т.е. тех проездных и торговых сборов, которые взимались не только с товаров, но и с купцов. Среди проездных сборов, т. е. уплачиваемых при проезде купца, имеется и годовщина – поголовный сбор, взимаемый не с товаров, а с самих сопровождающих их людей (такой сбор существовал и на Западе в средние века) [5] [5) См. мое Коммунальное обложение в Германии в его история, развитии. 1914 Стр. 180 сл.]. При этом проводилось различие между жителями города, иногородными и иноземцами. Так, из новгородской таможенной грамоты 1574 г. Можно усмотреть, что с головы первых берется по полуденьге новгородской, со вторых – по деньге, а с литвина и всякого иноземца брали по 2 деньги с человека, находившегося на их судах. То же соблюдалось и при проезде сухим путем. Даже при обложении жителей «одного и, того же уезда с ближних брали менее годовщины, чем с отдаленных.
К головщине присоединялось мыто, взимаемое уже с груза, но по самому примитивному масштабу – с возов, с саней, с судов, не считаясь с количеством, находящихся на них товаров.
При привозе товара в город с него брали различные пошлины – явку или сбор, уплачиваемый при самом объявлении товара, гостиное при остановке в гостиных дворах (однако, сверх платы за помещение), весчее и померное – по случаю взвешивания или измерения товаров. В одних случаях облагался человек (с головы), в других товар, но и в последнем случае размер сбора все же зависел от личности торговца. Явочной пошлине подлежали обычно только иногородные и иноземцы, но не местные жители, и величина ее определялась расстоянием между постоянным местожительством торговца и местом уплаты. Так, в Орешке в 1523 г- новгородец городской человек подвергался сбору в деньгу московскую, пригородный житель, т.-е. из городов в пределах Новгородской земли – в деньгу новгородскую, прочие иногородные – в 2 деньги, иноземцы – в алтын. В Новгороде брали с ближних и дальних торговцев столько же (в 1586 г.) – по 4 московские деньги с головы и с ореховцев, и с ладожан, и с москвичей и с приезжих из прочих Городов, но иноземцы – «Литва, турчане, армяне, опричь немец» – платили по 2 алтына с человека. Гостиное также взимается только с иногородных и иностранцев – только они ведь обязаны были останавливаться на гостиных дворах и из них торговать, – а с торговых людей Московские земли, с подгородца, и со псковитянина, и с тверитянина, и с рязанца имати явки гостиного по алтыну с человека» (грамота 1592 г.) Анбарное 1 с местных жителей вовсе не бралось или, во всяком случае, в меньшем размере, чем с прочих. По поводу взимания весчего в Новгородской уставной грамоте 1134 г. говорится: а у гостя им имати у низовского от двуберковска вощаных по гривне серебра да гривенка перцю, у полоцкого и у смоленского по 2 гривны кун, у новоторжанина по полуторы гривны, а у новгородца по 6 мордок.
Это различие между «своими» и «чужими» сохранилось и с исчезновением уделов, сохранилось и тогда, когда сбор стал взиматься в определенном проценте с цены товара. В XVI ст. городские жители платили деньгу с рубля, иногородные и иноземцы – по 2 деньги.
Наконец, и наиболее важный из торговых сборов – тамга, установленная, быть может, татарами (самое слово татарское – обозначает печать, клеймо, накладываемое на товар; от «тамги» происходит «таможня») и взимаемая с цены товара при продаже его или при привозе на рынок, обусловливалась происхождением торговца. Местные жители платили в разных городах от 1/2 деньги до двух денег, притом обычно лишь с привозных товаров, иногородные от 3 до 7 денег, иноземцы от 7 до 10; для последних была учреждена в XVI ст. особая большая тамга [1] [1) Мамонтов. Тамга. Моск. Университ. Извест. 187г. Стр. 387 сл.]. По Белозерским грамотам 1498 г. и 1551 г- с горожан взимается 2 проц., столько же с жителей области, с иногородных же 6 проц., по Дмитровской грамоте Василия III с первых 1/2 проц., со вторых – 2%, с иногородных и с иностранцев 4 проц., в Весьегонской грамоте находим 3/4 проц. и 1 проц., а с иногородных, 2 проц., в Новгородской 1571 г. 3/4 проц. с горожан, 2 проц. с жителей области, 4 проц. с иногородных, 7 проц. с иностранцев [2] [2) Лодыженский. История русского таможенного тарифа. 1886. Стр. 7].
В 1653 г. (в силу Торгового устава) совершена значительная перемена. «Великий государь, слушав выписки и челобитья и сказок гостей и гостиной и суконной и черных сотен и слобод и городовых всяких чинов торговых людей, указал и бояре приговорили: впредь свою государеву таможенную пошлину имати с весчих и невесчих со всяких товаров и с хлеба на Москве и в городех с тутошних жилецких и с приезжих, со всяких чинов людей, рублевую пошлину, с продавцов по 10 денег с рубля, почему которой товар ценою на деньги в продаже будет. А которые напредь сего сбирывались на Москве и в городех с весчих и невесчих товаров проезжие, рублевые и всякие мелкие пошлины и те проезжие и мелкие всякие сборы отставить, и перекупные пошлины с весчих товаров быть по прежнему» [3] [3) П. С. 3. I. № 107]. С установлением рублевой пошлины таким образом отменяется лишь часть прежних сборов; перекупное сохраняется, как и ряд других, напр., мыты, мостовое, перевоз. Последний «имать на больших реках на Волге и на Оке в полую воду... с товарные телеги по 10 денег, а с тутошних уездных людей с товарной же телеги... по 6 денег», следовательно, с местных жителей перевоз взимается в пониженном размере. Рублевая пошлина уплачивается с цены, почему велено «цены с товаров не убавливать»... и продажную цену «сказывать прямо в правду без всякие хитрости»; в противном случае «товары имати на себя государя бесповоротно», а тех, кто «объявятся с утаенными товары и с убавочною ценою в другой ряд, бить кнутом нещадно».
С иноземцев же устанавливается рублевая пошлина в повышенном размере и сверх того отъявочная. «А с иноземцов, с торговых немец, с весчих и не с весчих, со всяких заморских товаров, которые начнут торговать на Москве и в городех опричь Архангельского города (значит, если они не остаются в Архангельске, а отправляются вглубь страны),, имать по 2 алтына (12 денег) с рубля... да с них же имать. проезжие отъявочные Пошлины за Великий Новгород, на Москве и у г. Архангельского, которые товары повезут в Москве и в иные городы, и которые русские товары повезут за море (следовательно, при ввозе в страну и при вывозе за границу), по четыре деньги с рубля». Однако же «опричь тех торговых немец, которые приезжают из за моря и торгуют у Архангельского города», т.-е. оставаясь здесь и не отправляясь в другие города: тогда с них взимается особая, пониженная пошлина [1] [1) П. С. 3. I. № 107].
Эти постановления лишь отчасти изменены Новоторговым уставом 1667 г. Здесь определен сбор с весчих товаров – в 5 проц. (десять денег), с невесчих – 4 проц., как с привозных, так и с вывозных товаров, и кроме того сбор в 5 проц. и с продажные цены», «как он тот товар продаст на городе» (п. 29). Иноземцы же платят 5 проц. в пограничных городах; но «буде которые иноземцы похотят товары свои от города (пограничного) возить к Москве и в иные городы, и им платить с тех заморских товаров у Архангельского города проезжих пошлин по гривне с рубля» (10 проц.), в этом случае вдвое. Это повышенное обложение мотивируется тем, что «русские люди и московские иноземцы пятину и десятину и всякие подати платят и службы служат, а иноземцы ничего не платят» (п. 56). А к этому присоединяется еще «с продажи по 2 алтына с рубля» (6 проц.) «по прежнему» (п. 59) [2] [2) П. С. 3. I. № 408 п.п. 12. 29. 48. 56. 59. См. Кильбургер, 157].
Но иностранец вынужден был сверх того вносить пошлину не рублями, а ефимками (дукатами). Между тем рубль составляет – как указывает Кильбургер – 100 коп., – дукат же поднимается до 125 и в Новгороде дукат часто невозможно достать 3). Поэтому иностранцы просили «новой торговой вредной устав отставить, который по се время, малой образ в пошлинах царского величества казне доставил, но привел лишь «ко отогнанию всяких чюжеземцов точию корысти некоторого числа самолюбивых человек». [4] [4) Посольство Кунрада фан-Кленка. Введ. А. М. Ловягина. LXXV].