М. Ломунова. Монашеский подвиг святителя

// Наука и религия. – 2002. – №2

Как-то у Н.С. Лескова случился спор с А. Ф. Писемским, человеком. как известно, желчным и раздражительным. Алексей Феофилактович, разгорячась по пустяку. стал утверждать, что вокруг, куда ни глянешь, все люди дрянь. Впрочем, он и себя не щадил... Призадумался после того горячего разговора Николай Семенович: как же так? Неужто и впрямь ни в чьей «русской душе не видать ничего хорошего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный взгляд других писателей. – одна выдумка и вздор?.. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле?..»

И дал Лесков обет: не успокоиться, доколе не найдет хотя бы трех праведников, без которых «несть граду стояния». И пошел по городам и весям России искать их. Народ русский скромен. У кого ни спрашивал – отвечали: люди все не без греха, но вот хороших-то на свете немало, знавали их... И стал Лесков записывать те рассказы, и в каждом сословии находил таких, на чьей честности, бескорыстии и вере стоит наша Русская земля.

И среди тех людей был назван просиявший в истории Русской Церкви человек, чьим именем должно гордиться православной России. То Дмитрий Александрович Брянчанинов, более известный как святитель Игнатий. Пастырь и выдающийся духовный писатель.

Принадлежал Дмитрий Александрович к числу самых древнейших и богатых родов России. Он был первенцем знатного вельможи павловских времен Александра Семеновича Брянчанинова. Его мать Софья Афанасьевна также была из рода Брянчаниновых. Они были люди благочестивые, и когда Господь долго не давал им детей. они усердно молились, посещали монастыри. 6 февраля 1807 года у них родился вымоленный сын. которого назвали в честь пре подобного Димитрия Прилуцкого Дмитрий Александрович. Детство и юность провел в родовом селе Покровском, Вологодской губернии.

В доме Брянчаниновых царила атмосфера русской духовной культуры. уклад был чужд иноземным влияниям. Но при всем том режим в семье отличался суровостью и непоколебимым порядком, который соблюдался изо дня в день.

Отец семейства был человеком крутым, не терпящим прекословия. детей воспитывал в строгости, за проступки наказывал, порой весьма жестоко. И бывало, мать. впрочем, сама натура холодная. скрывала от отца шалости детей. Их никогда не кормили досыта. и не из-за скупости, а для выработки дисциплины и самоограничения. По утрам детям давали чашку жидкого чая и сухарей или булок из простой пшеничной муки домашнего помола. И так до обеда. Иногда нянька тайком приносила им из кухни ломтики черного хлеба.

Александр Семенович стремился дать детям отличное образование. Детей обучали лучшие учителя Вологодской гимназии, которых привозили в Покровское. Занятия музыкой, литературой поощрялись. У Дмитрия обнаружились многие таланты: он рисовал. играл на скрипке, писал сочинения.

Но в воспитании отсутствовали ласка и нежность. Дети боялись отца. даже когда стали взрослыми. Сыновья и дочери (а семья была многодетной) никогда не смели разговаривать с ним сидя. а покорно стояли перед отцом, вытянувшись в струнку. Уж какая тут могла быть дружеская откровенность. Да и от матери тепла не много было.

Дмитрий рос серьезным и грустным мальчиком. Всегда сосредоточен. замкнут, но добр и ласков с младшими. Отраду он находил в уединении, под сенью вековых деревьев Покровского. События домашней жизни мало занимали его. Он был нелюбопытен, к развлечениям и забавам равнодушен. «Детство мое было преисполнено скорбей, – писал святитель Игнатий. – Здесь вижу руку Твою, Боже мой! Я не имел кому открыть моего сердца: начал изливать его пред Богом моим. начал читать Евангелие и жития святых Твоих. Завеса, изредка проницаемая, лежала для меня на Евангелии. Но Пимены Твои. Твои Сисои и Макарии производили на меня чудное впечатление. Мысль, часто парившая к Богу молитвою и чтением. начала мало-помалу приносить мир и спокойствие в душу мою. Когда я был пятнадцатилетним юношею, несказанная тишина возвеяла в уме и сердце моем, но я не понимал ее. я полагал, что это обыкновенное состояние всех человеков».

И вот такому юноше родители избрали военную карьеру. А он? Разве мог он перечить, даже робко высказать заветное... Отец сам отвез старшего сына в Петербург. в Главное инженерное училище. Дмитрий блестяще выдержал конкурс – прошел номером первым (на 30 вакансий претендовали 130 человек) и был принят сразу во второй класс.

Училище опекали, или. как раньше говорили, патронировали. будущий император, тогда великий князь Николай Павлович, и его супруга Александра Федоровна. Патрон почти каждый день бывал в училище и сам выбирал своих пансионеров. Он считал себя психологом и гордился тем. что по виду человека мог определить его натуру. Благородный вид красавца юноши, его блестящие знания на экзаменах привлекли внимание великого князя. Он пригласил Дмитрия Брянчанинова в Аничков дворец, представил супруге. и Дмитрий стал их пансионером. Уже будучи императором, Николай часто справлялся о нем и всегда получал неизменный ответ: «Во всех отношениях примерен».

Вот как описывали Дмитрия товарищи по училищу: «Высокого роста, стройный и статный, русый. кудрявый, с прекрасными темно-карими глазами». Какая завидная карьера ожидала молодого Брянчанинова! Благосклонность императорской четы. возможность бывать в высшем свете. незаурядные художественные способности – все вело к тому. Знатная фамилия открывала Дмитрию двери лучших домов столицы. Он бывал у президента Академии художеств Оленина, в его доме встречался с Пушкиным, Гнедичем, Крыловым, читал и свои произведения. Его литературное дарование было очевидно. Но он был совершенно равнодушен к соблазнам этого мира.

Томилась душа. Он непрестанно размышлял: что дают ему знания. которые получает в училище.

«Я спрашивал у наук: что вы даете в собственность человеку? Человек вечен, и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство верное, которое я мог бы взять с собой за пределы гроба!.. Науки! Дайте, если можете дать что-либо вечное... верное, достойное называться собственностью человека! Науки молчали!»

И Дмитрий решает для себя. что все земные наслаждения, почести, привилегии – это игры для взрослых детей, которые проигрывают блаженство вечности. Но с такой строгой меркой он подходил к себе. отнюдь не требуя того же от окружающих. Впрочем, под его влиянием в училище возникло оригинальное и благородное движение. а именно: стремление к безукоризненной честности и чистоте жизни. Эти юноши образовали кружок «почитателей святости и чести», во главе которого, конечно же. стал Дмитрий.

К нему обращались в случае спора, и его мнение принималось за решение, хотя он и устранялся от суда над другими. Юный Брянчанинов сдружился с Михаилом Чихачевым. тоже пансионером императора. Они оба прекрасно учились, не допускали себя до гнева. лжи. раздражительности. мщения и лести.

Они поддерживали друг друга.

«Самое главное – сберечь себя от гордости, предостерегай меня», – просил Дмитрий Михаила. Они не интересовались светскими развлечениями. избегали всяких ученических проделок и просили товарищей не посвящать в них. потому что в случае допроса не смогли бы солгать... Но на их добрый совет и помощь в трудных обстоятельствах мог рассчитывать каждый.

Скрытно от начальства друзья наведывались к инокам Валаамского подворья и Александро-Невской лавры. Да и образ жизни их был, по существу, монашеский. Соблюдали постные дни. ежедневно бывали в церкви. Вставали очень рано и пешком шли в Невскую лавру к ранней литургии. Вечерами, после занятий, читали богословские книги.

Дмитрий обратился к начальству с просьбой о более частой исповеди. на оно. узрев в этом какой-то политический смысл, установило за ним слежку. Он подал просьбу об отставке. Доложили государю. Тот разгневался: «Это вздор!» Да и отец – с его-то характером! – не мог позволить сыну сделать такой шаг. Летит из Покровского в Петербург письмо родственнице Брянчаниновых. Сухаревой, особе влиятельной при дворе. Отец просит ее поговорить с митрополитом Серафимом: дескать. государю не понравится. если Дмитрий примет постриг. В результате митрополит запретил инокам лавры принимать молодых офицеров...

Училище Дмитрий окончил блистательно. Но тут же снова подал прошение об отставке. Все были категорически против: и родители. и великий князь Михаил. принявший у Николая патронаж над училищем. Брянчанинову предлагали назначение в любой гвардейский полк. службу в южных губерниях. Между ним и великим князем состоялся такой диалог. «Почетнее спасать душу свою, оставаясь в миру», – заметил Михаил Павлович. «Остаться в миру и желать спастись, Ваше Высочество, это все равно, что стоять в огне и желать не сгореть», – был ответ.

Просьбу не удовлетворили, и Дмитрий был направлен для прохождения службы в Динабургскую крепость. И здесь одиночество – его удел и отрада. Он переписывается со старцем Леонидом, будущим иеромонахом Оптиной пустыни... Силы Дмитрия истощены душевной тоской, он много хворает. Здоровье настолько ухудшилось, что в конце концов в 1827 году ему разрешили отставку. Случилось это как-то стороной, без ведома родителей и императора. Отец, узнав об отставке сына. перестал посылать ему денежное вспомоществование. Дмитрий остался без всяких средств. В мужицкой одежде он кое-как добрался до Петербурга, а оттуда на Ладогу, в Александро-Невский монастырь, к отцу Леониду.

Двадцатилетний подвижник облекся в подрясник из толстого черного сукна, и началась трудная, голодная, но добровольно избранная жизнь. «Увлекаемый непреодолимым сердечным чувством, каким-то непостижимым и неизъяснимым призванием, поступил я в монастырь», – скажет он впоследствии.

Вместе с отцом Леонидом он переехал в Орловскую епархию, куда вскоре, получив отставку, прибыл и его друг Михаил Чихачев. Здоровье Дмитрия убывало. Узнав о его болезни, родители смилостивились, вызвали в свое имение, пригласили с ним и Чихачева. Но встреча была безрадостной. В родной дом сын вошел в скромной монашеской одежде. И это – тот блестящий офицер, которого отец и мать чаяли видеть на самых высоких ступенях государственной лестницы... Не смогли сдержать негодования, не смогли... Менее чем через год друзья покинули Покровское.

Наконец свершилось. В 1831 году по просьбе Дмитрия епископ Стефаний вызвал его в Вологду для обряда пострижения. Молодой Брянчанинов, вступив в Вологодский Воскресенский кафедральный собор Дмитрием, вышел оттуда монахом Игнатием. В тот же день в соборе на богослужении родители увидели его и поняли: сын невозвратно ушел из мира...

Монах Игнатий был определен в монастырь близ Вологды, и в 33 года стал здесь игуменом. Но его мучила лихорадка – место было сырое. Митрополит Филарет, наслышанный о Брянчанинове, предложил ему настоятельство в одной из своих епархий. Однако судьба распорядилась по-иному. Николай I срочно вызвал Брянчанинова в Петербург.

В назначенный день и час игумен Игнатий в Зимнем дворце предстал перед государем. «Ты мне нравишься, как и прежде, – сказал тот. –Ты у меня в долгу за воспитание, которое я тебе дал и за мою любовь к тебе. Ты не захотел служить там, где я хотел тебя поставить, избрал по своему произволу путь – на нем ты и уплати долг твой. Я тебе даю Сергиеву пустынь, хочу, чтобы ты жил в ней и сделал из нее монастырь, который в глазах столицы был бы образцом монастырей».

1 января 1834 года игумен Игнатий был возведен в сан архимандрита, а 5-го приехал на берег Финского залива, в Сергиеву пустынь, где ему суждено было провести 23 года.

Этот старый монастырь, основанный близ Петербурга еще в 1734 году, являл вид совершенно запущенный. Здание обветшало, не было даже помещения для настоятеля. А падение нравов в обители давно стали притчей во языцех у окрестного населения...

Что и говорить, негостеприимно приняла обитель отца Игнатия. Вспоминая об этом времени, он писал: «Здесь поднялись и зашипели зависть, злоречие, клевета, здесь подвергся тяжким, продолжительным, унизительным наказаниям без суда... как бессловесное животное. Здесь я увидел врагов, пышущих непримиримой злобою и жаждою погибели моей...»

Но вслушайтесь, подивитесь вот этим его словам: «Опытно познал я значение молчания Христова пред Пилатом и архиереями иудейскими. Какое счастье быть жертвою, подобно Иисусу! Или нет! Какое счастье быть распятым близ Спасителя!»

Он сносил все... И хотя болезни преследовали его одна за другой. новый настоятель развил бурную деятельность. Он строит новые корпуса, поправляет старые часовни. Порядки в обители меняются, уже чинно идут трапезы и келейная жизнь, благолепна служба. Монахи получили приличную одежду, много святоотеческих сочинений. Двери архимандрита всегда открыты – любой может войти к нему, когда угодно...

Летом 1834 года в ворота монастыря въехала царская карета. Сам император пожаловал в Сергиеву пустынь. «Дома ли архимандрит? – спросил встречного монаха. – Скажи ему, что прежний товарищ хочет его видеть».

О чем они говорили – одному Богу известно, но то был дружеский разговор...

Однако здоровье Игнатия Брянчанинова подорвано. 1847 год он проводит в милом его душе Николо-Бабаевском монастыре, на Волге. «Какой воздух! Какие воды, какие кристальные ключевые воды! Бьют, кипят из горы. Какие рощи с дубами, какие поляны! Какая Волга! Словом сказать, для земного странствия моего в эту минуту не желал бы другого, лучшего приюта», – пишет он в одном из писем.

Здесь он хочет провести последние годы. Просит освободить от настоятельства – не отпускают, и вновь возвращается в Сергиеву пустынь, где проводит еще 10 лет.

В 1857 году Игнатий возведен в сан епископа Кавказского и Черноморского. Покидая Сергиеву пустынь, преосвященный не имел денег на дорогу, вынужден был взять в долг... И новая епархия оказалась крайне запущенной. И опять пришлось начинать все сначала.

Епископ Игнатий прослужил в Ставрополе около четырех лет, но успел многое. В 1861 году, заболев оспой, обратился с просьбой –уже к Александру II – уволить его от управления епархией. Наконец смог поселиться в Николо-Бабаевском монастыре.

Обитель бедна, преосвященный продает украшенную бриллиантами и рубинами панагию, подаренную ему вдовствующей императрицей, а деньги отдает на нужды монастыря.

По обычаю афонских подвижников Игнатий во время пребывания своего в Бабаевском монастыре ни разу не позволил себе лечь в постель раздетым. Малым сном успокаивался он: одетый и обутый. Разные недуги мучили его, но никто и никогда не слышал его жалоб.

Преосвященный Игнатий оставил потомкам шесть томов сочинений: это проповеди, толкования, речи, трактаты, письма... Они адресованы всем православным христианам. Он ушел от суетного мира, но остался с людьми. Игнатий писал: «Люди, оживая безумно друг для друга, оживая душевною глупою привязанностию, умирают для Бога, а из пепла блаженной мертвости, которая ради Бога возникает, как златоглавый феникс, любовь духовная...

Я сотворен, чтоб любить души человеческие, чтоб любоваться душами человеческими. Вот зрелище, картина, на которую гляжу, заглядываюсь, снова гляжу, не могу наглядеться...»

Это был замечательный духовный писатель. Точность его оценок удивительна. Я поразилась, прочитав статью Брянчанинова о «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя. «Свет и тьму» вместе нашел он в этом сочинении писателя. А язык епископа Игнатия? Первейшим авторитетом для него был Пушкин. Не могу не привести маленький отрывок из рассказа отца Игнатия о Валааме: «Я оглянулся на Валаам, он представился мне, на своих обширных синих бесконечных водах, как бы планетою на лазурном небе.

И точно, так он далек от всего! Он как будто не на земле. Жители его мыслями и желаниями высоко поднялись от земли... Многие его иноки забыли, что существует какая-нибудь другая страна... забыли все, кроме Валаама и неба».

Его сочинения читали во всех обителях России. А труд его «Аскетические опыты» был признан одним из лучших руководств к духовной жизни.

«Один род служения ближнему, которое мне нравится, мне по душе, – служение словом Богоугодным и полезным, руководствуясь во спасение, – писал отец Игнатий. – Поэтому вожделенны мне пустыня и уединение. При помощи их желалось бы очистить мои ум и сердце, очистить их так, чтоб они соделались живыми скрижалями живого Божия слова, чтоб оно изобразилось на них ясно, светло, чтоб из живого Божия слова истекало обильное спасение, проливалось в душу мою и в души возлюбленных моих о Господе».

Преосвященный Игнатий почил тихо и мирно, в уединении, в час молитвы 30 апреля 1867 года. Никто не заметил, когда душа его отошла к Господу.

Великий праведник не оставил после себя наследства. В кармане его подрясника нашли лишь 14 копеек. За три дня до смерти он отдал все. что у него было, – 75 рублей, – крестьянину, у которого пала корова...

Святитель Игнатий Брянчанинов

Не позволяй себе убивать время в пустословии

Сыны мира признают рассеянность невинной, а святые отцы признают ее началом всех зол. Человек, преданный рассеянности, имеет о всех предметах, и самых важных, очень легкое, самое поверхностное понятие.

Рассеянный обыкновенно непостоянен: его сердечные ощущения лишены глубины и силы, а потому они непрочны и маловременны. Как мотылек порхает с цветка на цветок. так и рассеянный человек переходит от одного земного удовольствия к другому, от одного суетного попечения к другому.

Рассеянный чужд любви к ближнему: равнодушно смотрит он на бедствие человеков и легко возлагает на них бремена неудобоносимые. Скорби сильно действуют на рассеянного именно потому, что он не ожидает их. Он ожидает одних радостей. Если скорбь сильна, но скоропреходяща, то рассеянный скоро забывает ее в шуме развлечений. Долговременная скорбь сокрушает его.

Рассеянность сама карает преданного ей: временем все прискучивает ему, и он, как не стяжавший никаких основательных познаний и впечатлений, предается томительному, бесконечному унынию.

Рассеянность, столько вредная вообще, в особенности вредна в деле Божием, в деле спасения, требующем бдительности и внимания постоянных, напряженных.

Все святые тщательно избегали рассеянности. Непрестанно или. по крайней мере по возможности, часто они сосредоточивались в себе. внимая движениям ума и сердца и направляя их по завещанию Евангелия.

Навык внимать себе предохраняет от рассеянности и среди окружающего со всех сторон, шумящего развлечения. Внимательный пребывает в уединении, сам с собой, посреди многолюдства.

Изведав опытом пользу внимания и вред рассеянности, некоторый великий отец сказал: «Без усиленной бдительности над собой невозможно успеть ни в одной добродетели».

Безрассудно – провести краткую земную жизнь, данную нам для приготовления к вечности, в одних земных занятиях, в удовлетворении мелочным, бесчисленным, неудовлетворимым прихотям и пожеланиям, ветрено перебегая от одного чувственного удовольствия к другому, забывая или воспоминая редко и поверхностно о неминуемой, величественной и вместе грозной вечности.

Дела Божии – это очевидно – должны быть изучаемы и рассматриваемы с величайшим благоговением невниманием; иначе ни рассмотреть, ни познать их человек не может.

Заповеди Христовы даны не только внешнему человеку, но, наиболее, внутреннему: они объемлют все помышления и чувствования человека, все тончайшие движения его. Соблюдать эти заповеди невозможно без постоянной бдительности и глубокого внимания. Бдительность и внимание невозможны при жизни рассеянной.

Грех и орудующий грехом диавол тонко вкрадываются в ум и сердце. Человек должен быть непрестанно на страже против невидимых врагов своих. Как он будет на этой страже, когда он предан рассеянности?

Рассеянный подобен дому без дверей и затворов: никакое сокровище не может быть сохранено в таком доме; он отверст для татей, разбойников и блудниц.

Рассеянная жизнь, наполненная житейскими попечениями, доставляет человеку дебелость, наравне с многоядением и многопитанием. Такой человек прилеплен к земле, занят одним временным и суетным; служение Богу делается для рассеянного предметом посторонним: самая мысль об этом служении для него дика. полна мрака, невыносимо тягостна.

Внимательная жизнь ослабляет действие на человека телесных чувств – изощряет, укрепляет, образует действие чувств душевных. Рассеянность, напротив того, усыпляет действие душевных чувств: она питается непрерывным действием чувств телесных.

Тщетно рассеянные приписывают невинность жизни рассеянной! Этим они обличают злокачественность недуга, их объемлющего. Их недуг так велик, так притупляет чувства души, что душа, болезнующая им, даже не ощущает своего бедственного состояния.

Желающие научиться вниманию должны воспретить себе все пустые занятия.

Исполнение обязанностей частных и общественных не входит в состав рассеянности: рассеянность всегда соединена с праздностью или с такими пустыми занятиями, которые безошибочно могут быть причислены к праздности.

Занятие полезное, в особенности занятие служебное, сопряженное с ответственностью, не препятствует к сохранению внимания к себе – оно руководствует к такому вниманию. Тем более руководствуют ко вниманию монастырские послушания, когда они исполняются должным образом. Деятельность – необходимый путь к бдительности над собой, и этот путь предписывается святыми отцами для всех. которые хотят научиться вниманию себе.

Внимание себе в глубоком уединении приносит драгоценные духовные плоды; но к нему способны только мужи зрелого духовного возраста, преуспевшие в подвиге благочестия. сперва научившиеся вниманию к деятельной жизни.

При деятельной жизни люди помогают человеку стяжать внимание. напоминая ему нарушения внимания. Подчиненность есть лучшее средство приучиться ко вниманию: никто столько не научит человека внимать себе, как его строгий и благоразумный начальник.

При служебных твоих занятиях посреди людей не позволяй себе убивать время в пустословии и глупых шутках; при кабинетных занятиях воспрети себе мечтательность: скоро изострится твоя совесть, начнет указывать тебе на всякое уклонение в рассеянность как на нарушение евангельского Закона, даже как на нарушение благоразумия.