О лагерных друзьях писателя

Почти 17 лет жизни выдающегося писателя, классика лагерной темы Варлама Шаламова отданы Колыме. Вспоминая этот период, Варлам Тихонович прежде всего вспоминает холод и голод, болезни и унижения, побои и расстрелы, которых в колымских лагерях в избытке хватало на всех заключенных. Чудом он выжил в забоях и на приисках, чудом перенес хвойные и дровяные «командировки», чудом спасся от ножей и дубинок уголовников и чудом же стала больница, где он встретил врачей, без сомнения, самим Господом Богом направленных туда для великой миссии - возвращения невинных страдальцев с того света. «Наконец пришел и мой час. У меня началась дизентерия. Врач выписал путевку в больницу Беличью, что всего в шести километрах от витаминки и комендантского ОЛПа. Но пройти эти шесть километров законным путем мне удалось за шесть лет. Вот эта больница, фельдшер Борис Николаевич Лесняк и Нина Владимировна Савоева, главный врач этой больницы, и спасли меня для жизни», - вспоминает Шаламов в автобиографическом повествовании «О Колыме».

Знакомство со своими «колымскими ангелами-спасителями», как он их называл, Шаламов поддерживал почти до конца своей жизни и перепиской, и личными встречами. В семейном архиве Лесняков сохранилось более сорока писем Шаламова и несколько его фотографий. После смерти родителей все это бережно хранит их дочь, Татьяна Борисовна Симонова, замыслившая создать в московской квартире, где они проживали после Магадана, своеобразный музей памяти.
В воспоминаниях Шаламова находим: «Лесняк был арестован студентом последнего курса медицинского института в Москве. Отец его умер, а мать была в ссылке. У Лесняка был срок - восемь лет по 58-й. Прекрасный художник, ученик скульптора Жукова. Он лепил, писал стихи и рассказы. Колымская колесница не раздробила, напротив, закалила и выдрессировала его для активного добра. Неисчислимо количество людей, которым помог Лесняк. Он был в хороших отношениях с главным врачом Ниной Савоевой, полной хозяйкой Беличьей, членом партии. Из партии Нину Владимировну исключили за связь с з/к. Предложили выбор: или партбилет, или муж: Савоева отказалась от партбилета», - так отзывается о своих друзьях Шаламов. Встреча и знакомство их произошли в тот момент, когда у Варлама Тихоновича уже не оставалось сил на жизнь.
Борис Николаевич Лесняк родился в Чите 17 августа 1917 года в семье железнодорожного таможенника. Детские годы провел на станции Манчжурия, что на границе с Китаем. Там же окончил школу, а затем уехал в Москву учиться на врача. Но в лагерь попал за участие в студенческих контрреволюционных действиях - статья 58, пункты 8, 11. Его арестовали 1 ноября 1937 в Москве, где он учился на втором курсе медицинского института, поводом для ареста послужила связь с семьей знаменитого тогда на всю столицу фотохудожника М. С. Наппельбаума. Полуголодный студент Боря Лесняк добывал хлеб, подрабатывая в фотомастерской архивариусом, мечтал стать хирургом и не помышлял ни о каких политических движениях. Но судьба оборвала мечты и помыслы: в его жизнь вошла Колыма. «В августе 1938 года я прибыл на прииск «Верхний Ат-Урях», в эту жемчужину золотой Колымы с многотысячным «списочным составом» заключенных смешанного исправительно-трудового лагеря (ИТЛ). Наш этап был встречен в высшей степени буднично, и сразу же после двухсуточной тряски в грузовике по грунтовой дороге нас вывели в ночь в открытый забой на четырнадцатичасовую смену», - это строки из книги воспоминаний Б. Лесняка «Я к вам пришел», выпущенной в Магадане в 1998 году в серии «Архив памяти». Золотодобыча, работа до изнеможения, убивающий тело и душу голод, обитание в брезентовых палатках при 50-градусном морозе, еженощное ожидание смерти и, как утолок колымского Эдема, больница для заключенных, куда его, обнаружив в анкете студенческие данные, местные власти определили фельдшером.
«Мы познакомились с Шаламовым в больнице Севлага на Беличьей, где я работал фельдшером и операционным братом двух хирургических отделений, а Варлама после длительного и упорного лечения, уже окрепшего, готовили к выписке. Он пребывал в тоске и тревоге, предвидя приисковые «будни». Он искал какой-нибудь зацепки, чтобы отодвинуть эту встречу с полигоном уничтожения», - вспоминает Борис Николаевич. Поговорив с главврачом Савоевой и получив ее поддержку, Лесняк нашел способ задержать представителя «тонкого, хрупкого, трудновосстановимого социального слоя, именуемого интеллигенцией, формирующего нравственное лицо народа», в больнице на правах обслуги. Но, чтобы организм пришел в норму, Шаламову необходимо было усиленное питание, витамины, жиры. Позднее писатель скажет: «Мне не забыть, как каждый вечер, буквально каждый вечер, Лесняк приносил мне хлеб или горсть махорки - драгоценные вещи в тогдашнем моем полубытии колымского доходяги. Каждый вечер я ждал этого часа, этого кусочка хлеба, этой щепотки махорки и боялся, что Лесняк не придет, что все это выдумка, сон, колымский голодный мираж».
Оправившись после тяжелейшей болезни и выйдя из смертельного состояния доходяги, Шаламов на целых два года тепла и покоя стал подсобным работником. В качестве культорга читал обитателям больницы лагерную газету, сам принимал участие в ее выпусках, ловил для тяжелобольных рыбу в Дебине, собирал в тайге грибы и ягоды, выполнял различные поручения врачей, то есть старался работать там, где мог принести пользу. Вот только, по мнению Бориса Лесняка, «был он человеком, люто ненавидевшим всякий физический труд, не именно лагерный, а любой», что вызывало сложности в его трудоустройстве и жалобы «добытчиков», отказывавшихся ходить с ним в паре. Тем не менее, Нина Савоева из сострадания и уважения к характеру всегда пристраивала его к делу. Шаламову нравилось, что летом он может «жить в шалаше, быть сторожем на огороде, где в августе уже созревали картофель, морковь, репа, капуста, ничего не делать круглые сутки, быть сытым и всегда иметь табачок». Относительная свобода подняла моральный дух Варлама Тихоновича, поспособствовала тренировкам памяти: он вспоминал и записывал в толстые самодельные тетрадки стихи русских поэтов. Так родились «альбомы» со стихами Бунина, Мережковского, Блока, Бальмонта, Маяковского, Северянина, Безыменского, Тихонова, Багрицкого, Антокольского, Есенина и многих, многих других поэтов (записано более 60 стихотворений), которые были подарены на память Нине Владимировне и до сих пор хранятся в архиве Лесняков. «Меня, провинциального паренька, такая поэтическая эрудиция, удивительная память поражала и глубоко волновала. Я им искренне восхищался», - отзывается об этом факте Борис Николаевич. Некоторые события, происходившие с Шаламовым на Беличьей, отражены в его рассказах «Перчатка», «Облава», «Спецзаказ», «В больницу», «Укрощая огонь», «Доктор Ямпольский», «Черная мама».
Шаламов оставался на Беличьей до начала 1946 года, правда, ни Нины Владимировны, ни Бориса Николаевича там уже не было. В ноябре 1945 Лесняк получил справку об освобождении и уехал из Ягодного в больницу Утинского золоторудного комбината, чтобы быть ближе к своей будущей жене, переведенной к тому времени в Магадан. «20 ноября 1946 года в темной каморке Магаданского ЗАГСа мы «обвенчались», - говорится в воспоминаниях Бориса Николаевича. Свадьбы не было, была дорога к месту их общего назначения - больница прииска «Ударный», куда определил санитарный отдел Дальстроя: жене - должность главврача, мужу - должность начальника санчасти, «первая и недолгая административная должность».
Варлам Тихонович проводил друга, грустно с ним попрощался и вернулся обратно в неизвестность, потому что знал: больше защитников нет и он будет выкинут из больницы в два счета. Но судьба была милостива к Шаламову и после отъезда спасителей: его, уже отправляемого в очередной лагерь на Индигирку, прямо с этапа в пересылке Сусуман вытащил врач Андрей Максимович Пантюхов, лучший друг Бориса Лесняка по Беличьей. Он-то и постарался немедленно устроить Шаламова на фельдшерские курсы для заключенных, дающие возможность в дальнейшем закрепиться в какой-нибудь колымской больнице на законном основании. История спасения описана Шаламовым в рассказах «Домино», «Экзамен» и в «Воспоминаниях».
Новая встреча Лесняков и Шаламова произошла в 1953 году. Заработав после освобождения в 1951 году деньги для выезда на «материк», Шаламов приехал из Оймякона в Магадан за всякого рода справками. «Остановился Шаламов у нас. Мы жили в общежитии медработников, у нас росла дочь, мы жили в крайне стесненных условиях. Комната являлась и спальней, и детской, и кухней, и столовой. Семья, работа, учеба в заочном техническом вузе... У меня и у жены нежданное появление Варлама ни на секунду не вызвало ни сомнения, ни замешательства. Мы уплотнились еще больше и стали делить с ним кров и хлеб», - вспоминает Борис Николаевич. Татьяна Борисовна рассказывала, что именно тогда родители искали для нее, трехлетней часто болеющей крошки, няню. До этого у Лесняков жили в качестве няни украинки: сначала Ксения Жукель, а затем Елена Кибич, сосланные на Колыму, как евангелистки, но они после окончания срока уехали на родину, и девочка осталась без должного присмотра. Полмесяца Варлам Шаламов был няней Танюши: ухаживал за малышкой, варил кашу, гулял во дворе, читал сказки и играл с ней в куклы. Память Татьяны Борисовны зацепила только один момент: ее держат за руки и качают верхом на ноге. «Лошадкой» был Шаламов.
После освобождения Борис Лесняк, не имевший возможности продолжить учебу в медицинском вузе, поступает во Всесоюзный заочный политехнический институт. До самой пенсии Борис Николаевич проработал инженером-химиком-технологом на Магаданском ремонтно-машиностроительном заводе. Попутно он окончил в Магадане факультет журналистики вечернего университета, сотрудничал с местной прессой и радио. Борис Николаевич - автор не только книги «Я к вам пришел», но и целого ряда коротких юмористических рассказов, печатавшихся в сборниках «Смеяться, право, не грешно» (Магадан, 1968), «700 коротких строк» (М., Книга, 1980), «Шаговиты истины» (София, Наука и искусство, 1985), «Веселая россыпь» (Полтава, 1991). Писал он и стихи, которые с удовольствием брали редакторы альманахов «На Севере Дальнем», «День поэзии», журналов «Сельская молодежь», «Дальний Восток», «Континент», «Ленинградская панорама» и др. В Магадане в 2006 году вышла книжка его стихов для детей «Снежный заповедник», прекрасно иллюстрированная художником Е. Денисовой. И еще один талант Лесняка: он оставил десятки миниатюрных скульптур из глины и воска. Эти маленькие бюсты-маски, выражающие всевозможные человеческие чувства, эмоции, несколько метафоричны, гротескны, но тем и интересны. Увлечение мужа разделяла и Нина Владимировна. Вещи, вышедшие из-под ее пальцев, не менее уникальны, чем творения мужа.
Нина Савоева (или Савоева-Гокинаева - по родовой фамилии Бирджеа-Гокинати), дочь осетинского крестьянина, родилась 15 августа 1916 года в городке Дигора Северной Осетии. Всю юность мечтая о профессии доктора, она после школы отправилась поступать в Московский медицинский институт, который и закончила успешно в 1940 году. Получив диплом, вместе со своей подругой-однокурсницей добровольно поехала на Колыму, где приняла больницу поселка Беличья. Первое, за что взялась энергичная и упрямая комсомолка Савоева, - это устройство подъезда к больнице и прибольничного огорода. Действительно, на грядках с северной холодной землей благодаря стараниям молодого главврача начали созревать не только картофель и морковь, но и помидоры и огурцы. В больничном меню появились овощи, что было немаловажно для истощенных авитаминозников. Нина Владимировна заботилась не только о столе, но и о моральном климате в коллективе, не терпела среди персонала больницы воровство, вымогательство, необязательность, наплевательское отношение к работе, грубость и равнодушие к больным... До самой пенсии Савоева работала врачом в ведущих лечебных учреждениях Магадана. На заслуженный отдых она уходила с должности медицинского инструктора в одном из магаданских профилакториев.
Колыма в семье Лесняков не всегда ассоциировалась с кошмаром лагерей. Для них Север - это прежде всего край, где они нашли друг друга и обрели семейное счастье, где родилась их единственная дочь Танечка, где рядом всегда были друзья и где ждала любимая работа. Все плохое, страшное, дикое, душегубительное ушло на задний план, перестало донимать в воспоминаниях и сниться по ночам. И если Леснякам приходилось в отпуске долго гостить у кого-нибудь на «материке», то они скоро начинали скучать по заснеженным северным сопкам и лыжным походам, по широким колымским рекам и рыбному изобилию, по звенящему лесному воздуху и грибам-ягодам.
Колыма отпустила Лесняков только в 1972 году, после выхода на пенсию. Они поселились в Москве в кооперативной квартире, которую, пользуясь северными льготами, строили долгие годы. Но еще до переезда в дни краткого пребывания в столице, где жила его мать, Борис Николаевич встречался с Шаламовым, и каждый раз эти встречи радовали обоих. А между встречами из Москвы в Магадан и обратно летели письма и бандероли с книгами. Именно Леснякам Шаламов доверил прочтение первых своих рассказов о Колыме, именно они долгое время снабжали друга рецептами на снотворное, без которого Варлам Тихонович уже не мог обходиться, именно от них пришел к Новому, 1964 году чисто северный, колымский уникальный подарок - несколько веток стланика, вдохновивших потом писателя на создание шедевра «Воскрешение лиственницы». Впечатления Шаламова от подарка можно прочесть в письме, которое он послал магаданским товарищам сразу же после праздника: «Дорогой Борис, жестокий грипп не дает мне возможности поблагодарить тебя достойным образом за твой отличный подарок. Самое удивительное, что стланик оказался невиданным зверем для москвичей, саратовцев, вологжан. Нюхали, главное, говорили: «Пахнет елкой». А пахнет стланик не елкой, а хвоей в ее родовом значении, где есть сосна, и ель, и можжевельник». «Воскрешение лиственницы» Шаламов посвятил Нине Владимировне Савоевой.
В домашней библиотеке Лесняков с особой бережливостью хранятся сборники стихов Шаламова: «Огниво», «Шелест листьев», «Дорога и судьба» - с дарственными надписями. Борис Николаевич дарил Варламу Тихоновичу журналы со своими публикациями, и сам же, в свою очередь, помогал, как мог: «Мне известно, как писались многие из колымских рассказов Шаламова. Я посылал Варламу из Магадана в Москву справочную литературу, архивные документы, сведения об интересующих его людях. Некоторых персонажей его рассказов я знал лично и ближе, чем он. Многие описанные им события происходили на моих глазах или рядом со мной».
В семье Лесняков очень любили Варлама Тихоновича. Татьяна Борисовна вспоминает, что родители и Шаламов не раз навещали друг друга, проводили в беседах за чашкой чая многие часы, делились мнениями относительно того или иного «лагерного» автора, читали друг другу свои стихи, обменивались впечатлениями, и всегда между ними в отношениях было взаимопонимание. Но однажды гармония нарушилась.
Все началось с разговора, в котором Шаламов раздраженно упрекнул друзей в том, что они не находят возможности помочь ему с выпиской рецептов, а ухудшающееся здоровье встает преградой на пути к цели - написанию «Колымских рассказов», что частые визиты гостей отвлекают от творчества и бесцеремонно отнимают драгоценное время, что надо ограничить себя в контактах, чтобы успеть сделать все, что замыслил. Лесняк несколько обиделся, но, здраво поразмыслив, понял, что больной Шаламов отчасти прав: у него действительно оставалось очень мало времени для выполнения наложенной на себя миссии. И тогда Борис Николаевич и Нина Владимировна решили «инициативу во взаимоотношениях предоставить самому Шаламову». Без приглашения приезжать к другу они больше не стали, решив писать ему письма. «Я напоминал, что мы еще на ногах, и, если он нуждается в какой-либо помощи, на нас может рассчитывать полностью. Ни на одно из этих писем мы не получили ответа», - читаем мы в книге Лесняка. Увы, Варлам Тихонович вошел в самый тяжелый период своей жизни, тяжелей, пожалуй, колымского, в период добровольной изоляции от общества, в период одиночества. Друзья и близкие хотели быть рядом, но он со всей своей нетерпимостью, категоричностью и амбициозностью все чаще и чаще отвергал их помощь, отталкивал дружески протянутые руки. «Странности Варлама стали бросаться в глаза, - тревожно делился своими наблюдениями Борис Николаевич с Андреем Пантюховым, с которым они продолжали общаться и после Колымы. - Его принцип «не поддерживать старых знакомств, ибо они не несут свежей информации», известен. Тем не менее его судьба беспокоит». Друзья волновались небезосновательно: врожденный недуг - болезнь Меньера - истощал Шаламова как физически, так и морально. Писатель стал слепнуть и глохнуть, нарушилась координация движений, участились обмороки, появились общая слабость, беспричинная агрессия, нервозность, вспышки необоснованных обид, гнева. Все это многих отвернуло от Шаламова, в том числе и членов семьи. Оно и понятно: больно, если кто-то обижает тебя словом, но в тысячу раз больней, если обиду наносит друг. А Шаламов уже не скупился на резкие суждения, «стал подозрителен, раздражен, нетерпим ко всем и всему, что противоречит его представлениям и желаниям». Именно к этому периоду относятся его разрывы с коллегами по перу, любимой женщиной, живущими в Москве родственниками.
В 1979 году Борис Николаевич перенес инфаркт и долгие-долгие месяцы лечился. Но доходящие до него слухи о болезненном состоянии колымского товарища не давали покоя, и он попросил жену проведать Варлама Тихоновича. Нина Владимировна привезла с Хорошевского шоссе, где жил в конце семидесятых Шаламов, безрадостные вести: Варлам в беспомощном состоянии определен в дом для престарелых. Адрес интерната на этот раз Леснякам узнать не удалось, даже обращение в Мосгорсправку и Литфонд не помогло, а когда в конце января 1982 года узнали, где этот дом-интернат, и приехали туда, было уже поздно - Шаламов умер.
Потом появились подробности шаламовской смерти, нашлись люди, рассказали о его последних днях жизни. Борис Николаевич был шокирован. Своими впечатлениями он тут же поделился со всеми колымчанами, с кем держал связь, в ответ пришли письма потрясенных смертью великого писателя друзей, и каждый высказал свое мнение относительно и жизни, и творчества их незабвенного товарища. Общее мнение было таково: мир потерял голос, колокол Колымы!
В книге Лесняка есть благодарственные строчки в адрес неизвестных ему людей, принявших на себя печальные обязанности похорон: «Нашлись добрые, сердобольные люди, щедро наделенные чувством сострадания, и оказали ему посильную помощь. В последние месяцы его жизни они несли возле него дежурство. И, когда он ушел из жизни, взяли на себя безмерно тяжелый труд, связанный у нас с ритуалом последнего долга. Склоняю голову перед бескорыстным добром и милосердием, на которое Россия испокон века была щедра».
И все-таки есть люди, знавшие и Лесняков, и Шаламова лично, которые сомневаются: так ли уж близки были они друг другу, не металась ли между ними змейка лжи и неискренности? Ведь известен факт, когда в 1971 году Бориса Николаевича, еще до переезда в Москву, вызывали в магаданский «хитрый домик» и дотошно выспрашивали о Шаламове и его творчестве: рассказах, не без содействия Бориса Николаевича начавших ходить в виде самиздата по всему Советскому Союзу, очерках, повестях и стихах. Лесняк сам рассказал об этом вызове Варламу Тихоновичу, предупредив его об интересе органов к личности писателя. И что? Шаламов вспыхнул сначала, взволновался, может, даже испугался и в волнении назвал Лесняка «трусом и провокатором, представителем «прогрессивного человечества», худшей людской прослойки нашей интеллигенции», о чем есть его дневниковые записи, а потом понял, что ему ничто не грозит, успокоился и констатировал: «Я шантажеустойчивая личность». В рассказе об этом допросе задело Шаламова даже не то, что КГБ интересуется его жизнью, выпытывая сведения у друга, а то, что рассказ «Калигула» следователями признан «фантастическим поклепом, явным вымыслом и клеветой». Лесняка же он больше ни в чем не обвинял, а их московские встречи продолжались до 1976-1977 года, пока не зазвенели повышенные нотки в том злополучном разговоре о рецептах и гостях. И Нина Владимировна, и Борис Николаевич понимали, что талант Шаламова требует жертвы от него самого, заставляя поступаться личной жизнью, дружбой, временем, потому что, кроме него, «никто другой не сумеет рассказать миру обо всех ужасах лагеря, дать исчерпывающий анализ не только лагерного бытия тех лет, но и широчайший анализ ВРЕМЕНИ. Он отдавал приоритет своей лире».
Теперь память о великом писателе будет храниться не только в мемориале Вологодской областной картинной галереи, но и в доме-музее Лесняков.