Вологжане на фронтах Великой Отечественной войны

За время работы в «Красном Севере» мне довелось уже спустя десятилетия после войны побывать в тех местах боев и сражений, где вершили свой ратный подвиг мои земляки. Это были сопки Заполярья и леса Карелии, донские степи и волжские берега, горы Кавказа и днепровские кучи… Каждая из этих поездок оставляла неизгладимый след, желание донести до читателей-вологжан дыхание того сурового и страшного времени, рассказать о простых тружениках войны.

Как сместились в памяти понятия далекое и близкое. Я с волнением смотрю на пожелтевшие от времени страницы «Красного Севера» и будто вновь иду дорогами войны, веду неторопливый разговор с теми, кто не дрогнул перед врагом, стоял насмерть на поле брани, ценой своей жизни принес Победу.

Сегодня за суетой перестроек, бесчисленных реформ и нелепых реструктуризаций мы все реже вспоминаем о прошлом. О своих известных и безвестных героях-земляках. И как жаль, что крылатый девиз – «Никто не забыт, ничто не забыто!», завещанный нам от отцов и дедов, нередко становится пустым звуком для юношей и девушек, вступающих сегодня в жизнь. Но ведь без прошлого нет будущего! И чтобы не тускнела наша память, хочется вспомнить о нескольких наших ровесниках той военной поры.

«Приказ №1»

Это было в Бресте. Ранним воскресным утром 22 июня 1941 года, в 4 часа 15 минут, десятки тысяч снарядов, мин и авиабомб обрушились на крепость и пограничные укрепления, сметая на своем пути все живое. Отборная 45-я немецкая дивизия, усиленная сверхмощными артиллерийскими установками системы «Тор», дивизионами тяжелых батарей и крупнокалиберных мортир, пыталась с ходу снести с лица земли столь ненавистную крепость. С каждым днем нарастал шквал вражеского огня, взрывы тяжелых бомб сотрясали валы и казематы. Начавшиеся пожары превратили цитадель в кромешный ад.

Но крепость жила и сражалась. Горы трупов оставили гитлеровцы у тереспольских, волынских, кобринских укреплений, прикрывающих цитадель. Когда фашистам все же удалось окружить крепость, в ее стенах остался лишь малочисленный гарнизон. Прильнув к амбразурам, припав к пулеметам, встав у лафетов орудий, бойцы сражались до последнего дыхания, до последнего патрона.

Побывав в крепости много лет спустя, я не могу никогда забыть эти оплавленные огнем руины, изрешеченные снарядами стены, запекшийся в камне металл... И слова, выцарапанные штыками на стенах казематов: «Нас было пятеро. Приняли первый бой 22.6.1941. Умрем, но не уйдем!» И еще: «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина. 20.7.41 г.». Сколько свидетельств несгибаемого мужества и стойкости наших воинов сохранили, донесли до нас, живущих поколений, стены этой легендарной крепости.

Одним из активных организаторов обороны Брестской крепости был наш земляк – вологжанин лейтенант Анатолий Виноградов. Именно он был одним из четырех командиров, которые 24 июня 1941 года приняли «Приказ № 1» по созданию единого руководства и организованного боевого действия для дальнейшей борьбы с противником.

Этот боевой приказ, вернее, его остатки, был обнаружен лишь в 50-х годах под развалинами одной из казарм.

Его нашли в планшете неопознанного воина. Это были три полуистлевших листа бумаги, второпях исписанных карандашом. «Приказ № 1» по сути остался до настоящего времени единственным документом, относящимся к Брестской обороне. Из него мы впервые узнали фамилии руководителей обороны центральной цитадели: полкового комиссара Фомина, капитана Зубачева, старшего лейтенанта Симененко и лейтенанта Виноградова.

...Через тридцать лет я встретился в Вологде с Анатолием Александровичем Виноградовым. Он проживал в небольшой квартире крупнопанельного дома. До выхода на пенсию работал кузнецом на «Мясомолмаше». Часто выступал в школах с рассказом о защитниках Брестской крепости. Передо мной сидел высокий, пожилой и седовласый человек. Конечно, годы и суровые испытания, тяжелые ранения и контузия сделали свое дело. Но и тогда в его крепком рукопожатии, в твердом взгляде серых глаз угадывались черты того решительного и волевого командира, каким он проявил себя в Брестской крепости.

– Хорошо помню тот день 24 июня, – вспоминал Анатолий Александрович, – когда готовился «Приказ № 1». Сразу после отбитой очередной атаки мы собрались в отсеке казармы. Вел совещание Фомин. Он был ранен в руку и часто поправлял повязку. Рядом с ним – почерневший от порохового дыма, одни глаза и зубы, сидел капитан Зубачев. Мнение у всех командиров было одно – объединить все силы в единый кулак под общим командованием и активно действовать. Не успели до конца обсудить все вопросы, как началась бомбежка и артобстрел. Спустились в подвал и там, при свете чадящей коптилки, я дописал этот приказ. Ночью, когда стих шквал огня, довели приказ до каждого бойца...

– А как осуществлялся прорыв из крепости? – спрашиваю Виноградова. Он задумчиво молчит, будто снова и снова вспоминая картины того последнего для него боя...

– С каждым днем редели ряды участников обороны, – медленно говорил он. – На исходе были боеприпасы, кончилось продовольствие. А вражеское кольцо уже вплотную сомкнулось у стен крепости. В этой обстановке Фомин и Зубачев приняли решение сформировать группу из добровольцев и прорвать вражеское кольцо. Эту операцию поручили мне. Я собрал группу из 120 бойцов и доложил Фомину о готовности к операции. «Береги себя и людей, – напутствовал Фомин. – Задача сложная, но выполнимая». Он знал, что в случае удачи в пробитую мною брешь должны были выйти и основные силы, оборонявшие крепость. Мы скрытно вышли на исходный рубеж. Каждому бойцу была поставлена боевая задача. В 12.00 26 июня я скомандовал: «Вперед! За Родину!» Вся группа, кто вплавь, кто вброд, бросилась через реку Мухавец. Этот рывок был настолько неожиданным и дерзким, что враг опешил и открыл огонь только тогда, когда большая часть бойцов была на другом берегу. Закипел бой. Гранатами и штыками мы уничтожили на валу огневые точки врага. Однако вскоре опомнившиеся гитлеровцы подтянули свежие силы и открыли такой огонь, что переправа остальных подразделений оказалась невозможной...

– И что было дальше?

– Вскоре взвилась в воздух зеленная ракета, – вспоминал Виноградов. – Это был сигнал Зубачева – продолжать движение по намеченному боевому маршруту, т.е. пробиваться на соединение с частями Красной Армии. Уже в сумерках гитлеровцы обнаружили наш отряд. Начался жестокий бой. Мы отбили несколько яростных атак, уложив немало немцев. Но силы были неравны. От отряда осталось тринадцать бойцов. Через час на нас ринулись с шоссе немецкие танки...

Горсточка бойцов сражалась до последнего патрона. Через несколько часов немцы подобрали среди убитых истекающего кровью тяжело раненного лейтенанта Виноградова. Впереди его ждал кошмар концлагерей и немецкой каторги... Но не померк в памяти народа ратный подвиг воина-земляка. Орденом Боевого Красного Знамени удостоила Родина славного защитника Брестской крепости.

В степи над Доном

В мае 1974 года по заданию редакции я выехал в далекую донскую степь – в столицу Сиротинскую, где в годы войны проходили ожесточенные бои на подступах к Сталинграду. Поводом для этой поездки стало сообщение о том, что при переносе останков погибших воинов был обнаружен полуистлевший комсомольский билет нашего земляка – гвардейца-десантника Николая Михайловича Федотовского. Именно он был одним из шестнадцати легендарных воинов-кочетковцев, слава о подвиге которых шла по всему Сталинградскому фронту. Как оказалось позднее, здесь же удалось установить, что в числе кочетковцев, погибших в том бою, было трое вологжан-комсомольцев: сержант Николай Докучаев из Вологды, рядовые – Николай Федотовский из Бабушкинского района и Акиндин Пуховкин из сокольской деревни Пыхмарево. Все они посмертно награждены орденами – Докучаев орденом Ленина, двое других – Красного Знамени.

Так что же свершили воины-гвардейцы?

Это было в августе 1942 года северо-западнее Сталинграда, у широкой излучины Дона. Шестнадцать десантников во главе с младшим лейтенантом В. Д. Кочетковым заняли рубеж обороны на склоне высоты 180,9. Враг бешено рвался к Волге. Бойцы знали, что предстоит тяжелый, неравный бой и до подхода подкрепления им надо удержать высоту, во что бы то ни стало.

Стояла изнуряющая августовская жара. Едва гвардейцы окопались в каменистом грунте, как начался сильнейший минометный огонь. А затем, как волны, одна за другой, накатывались на бойцов вражеские цепи. Пять раз пытались фашисты захватить высоту, но безуспешно. Потеряв два взвода пехоты, враг откатился назад.

На рассвете на позицию гвардейцев враг бросил танки. Двенадцать стальных громадин двинулись на шестнадцать юношей (им было по 19!). Кочетков приказал приготовить связки гранат. Все ближе и ближе к окопам подходят танки. И вот завязалась смертельная схватка. Израненные, опаленные огнем, оглохшие от разрывов снарядов, они приняли свой последний бой. Один за другим со связками гранат гвардейцы бросались под танки и подрывали их. И когда подошло подкрепление, бойцы увидели на склоне высоты шесть сгоревших немецких танков и поле, усеянное вражескими трупами. О подвиге своих товарищей успел рассказать умирающий от ран младший лейтенант.

И вот я в Сиротинской. Стою у широкой излучины Дона. Крутой, отвесной стеной обрывается берег, и вешние воды реки с трех сторон омывают станицу. В белой кипени цветущих яблонь и кустов сирени выстроились рядками невысокие домики. Рядом шумит многоголосьем средняя школа. Евгений Иванович Захаров – фронтовик и энтузиаст следопытской работы – подробно знакомит меня с местами сражений у станицы Сиротинской. С высокого косогора хорошо видна и широкая задонская степь, и массивы полей, и утопающие в дымке пологие шапки курганов, заторы мин, стреляные гильзы. Вот они немые свидетели того боя?!

– Здесь мы и нашли его каску, три ручные гранаты и перевязанный бинтом комсомольский билет, – поясняет Захаров. – Все, что тут было, мы аккуратно собрали и принесли в наш музей боевой славы...

И еще одна символическая встреча с воином-устюжанином ждала нас в Сиротинской. Чуть ближе к станице, на угоре, мы увидели на высоком пьедестале памятник комбату А. Кузнецову и его гвардейцам.

– Это наша легендарная кузнецовская высота, – пояснил Евгений Иванович Захаров. – О подвиге бесстрашного комбата 119 стрелкового полка у нас знает каждый житель станицы. Здесь мы проводим все торжественные мероприятия, посвященные Дню Победы. Здесь бывают встречи с ветеранами и оставшимися в живых бойцами кузнецовского батальона.

«Потомки наши никогда не забудут величия духа и сказочной крепости русских солдат у берегов Дона» – эти слова, как наказ живым, золотом горели на обелиске у братской могилы воинов 40-й гвардейской стрелковой дивизии, в которой сражались и сотни моих земляков-вологжан. Память о них осталась на этой обожженной и израненной земле, где растет сегодня только полынь и горький чебрец да колючий бессмертник.

У стен Сталинграда

Я люблю бывать в этом красивом волжском городе. Но особенно он хорош в весеннюю пору, когда шум половодья приходит на его берега, в зелень одеваются его широкие проспекты и тысячи людей, пожилых и молодых, приезжают сюда со всех городов и весей. И каждый спешит по тополиной аллее Мамаева кургана подняться к величественному памятнику Матери-Родины, взметнувшемуся над широкой Волгой. Крутые, каменные ступени ведут к нему. Здесь будто спрессованы, сжаты в минуты огненные вихри войны. Здесь застыли в камне навечно молодые парни в шинелях и бушлатах. Размерен и четок шаг почетного караула. В поднявшейся в мраморе чаше-руке полыхает пламя Вечного огня тех, кто не отступил ни на шаг, кто стоял здесь насмерть.

Я хорошо помню эти мраморные плиты с дубовыми листочками и золотом горящие слова: «Герой Советского Союза гвардии лейтенант И. П. Малоземов», «Герой Советского Союза П. М. Норицын», «Герой Советского Союза капитан А. А. Кузнецов», «Герой Советского Союза сержант В. Н. Прокатов»... Здесь, в символических могилах, покоятся воины-земляки, погибшие у стен Сталинграда.

«Гордость и слава нашего полка, он был примером мужества, героизма и умения бить врага беспощадно, до конца», – так написали в Белозерье, на родину Ивана Малоземова, танкисты- однополчане. Написали после того морозного январского дня 1943 года, когда он вел свой последний бой на улицах Сталинграда.

– Заря! Заря!.. Я - Орел... Как меня слышите? Доложите обстановку. Прием…

Танк Малоземова далеко вырвался вперед, сея смерть среди оккупантов. И вдруг от резкого удара машина вздрогнула, командир ощутил резкую боль в плече, из башни потекли струйки дыма...

– Горим, но продвигаемся вперед! – задыхаясь от дыма, крикнул Малоземов. – Бронебойным! Огонь!

Это была последняя радиограмма отважного танкиста на командный пункт полка. Когда боевые друзья вытащили из горящего танка своего командира, то в его планшетке вместе с боевыми донесениями и картами увидели на листочке стихи. Вспоминая родное Белозерье, их писал Иван в короткие минуты отдыха между боями, на койках медсанбатов:
Задремала в синий летний вечер
По кривым излучинам река,
Высоко подняв, как будто плечи,
Голые крутые берега.
Замер, затаился где-то ветер,
Верно, спать улегся в камыше.
Потушив костер, развесив сети,
Рыбаки затихли в шалаше.

Как недопетая песня, обрывалась жизнь молодых людей, уходивших в то суровое июньское утро на защиту своего Отечества, уходивших в бессмертие. Но не померкла ли сегодня наша память о погибших, о тех живых ветеранах, чей ратный подвиг оказался ненужным ни нынешним властям, ни подрастающему молодому поколению?

Столь грустные мысли невольно возникают при знакомстве со страницами «Красного Севера» – истинного летописца всех событий, происходивших на Вологодчине за последние 80 лет.