Командиром его парашютно-десантного полка был будущий министр обороны Павел Грачев, а командиром батальона – небезызвестный Александр Лебедь. Он оставил в чужой стране частичку своей души и вернулся домой с медалью «За боевые заслуги». Он – бывший воин-афганец Владимир Пресников, с которым мы встретились накануне 25-летия со дня окончательного вывода наших войск из Афганистана.
Из строя не вышел
– Афганские горы по ночам не снятся?
– Теперь уже нет, отпустило немного. А раньше да, было. Я во сне и кричал, и в атаки ходить пытался. Мать, спасибо ей, к врачам меня водила, а то совсем первые месяцы на «гражданке» тяжело приходилось. Нервы.
– А как вы вообще попали в Афганистан?
– Весной 1981 года я закончил техникум, мне было 20 лет. В мае получил повестку в армию. Первые полгода провел в «учебке» в Фергане. Это была учебная часть 345-го отдельного гвардейского парашютно-десантного полка, который дислоцировался в Афганистане. Так что где нам служить придется – знали заранее. Но страха особого вроде не чувствовали. Молодые ведь были, бесшабашные. Да и бояться было некогда. Нас, десантников, учили на совесть. Все шесть месяцев. Тренировочные марш-броски, рукопашный бой, стрельбы на полигоне, четыре прыжка с парашютом…
– А возможность остаться служить в Союзе и не поехать в Афганистан была?
– Теоретически – да, была. Ведь формально мы отправлялись исполнять свой интернациональный долг в качестве добровольцев. Сам процесс отбора довольно правдоподобно показан в фильме «9 рота». Так вот, построили нас на плацу в Фергане. Вышел перед строем будущий командир полка и будущий же министр обороны России Павел Грачев и сказал примерно так: «Сынки, завтра вы отправляетесь в Афганистан. На войну. Кто не уверен в себе или не хочет лететь по семейным причинам – шаг вперед. Останетесь служить в Союзе…»
– И кто-то вышел?
– Именно в тот день – нет. Может, кто и хотел, но стыдно было. На глазах у всех-то. Но еще в «учебке» у нас предварительный отбор был. Несколько десятков человек отсеялись из-за слабой физической подготовки или по другим причинам. Так что в Афганистан попадали не все. Нас же, оставшихся, военно-транспортным самолетом на следующее утро переправили в Кабул, а оттуда на вертолетах в Баграм. Там база нашего полка была. Примерно 500 на 500 метров, огороженных колючей проволокой. Внутри – палатки, капониры и окопы.
Буквально через неделю после нашего прибытия душманы базу из минометов обстреляли. Но погибших не было. Где-то два месяца наш батальон нес караульную службу – охраняли саму базу и расположенный поблизости военный аэродром. Потом для караульных нужд из Союза прислали смену, мотострелков. Нас же, десантников, стали использовать для боевых операций.
Были и многодневные дальние рейды, и однодневные операции, когда нужно было окружить и прочесать кишлак. Кого-то из духов ловили, кого–то удавалось подстрелить. Но основная их масса через систему подземных ходов и колодцев от нас ускользала. Эти колодцы и взрывали, и пытались выжигать горючей смесью – но их было слишком много, целая подземная сеть под каждым кишлаком. Да и разобраться, душман перед тобой или мирный житель, было совсем не просто. Днем-то они все мирные, в чалмах ходят, улыбаются тебе. А ночью мины ставят или в засадах сидят. Хотя были у нас и весьма продолжительные боестолкновения. Во времяПанджшерских операций в одноименном ущелье, где, по данным разведки, скапливалось по 5-6 тысяч боевиков, приходилось воевать неделями, постепенно «выдавливая» моджахедов в горы. Но окончательно уничтожить их так и не получилось.
– Потери в полку были большие?
– Не сказал бы. Людей у нас берегли. Да и при «зачистках» самих кишлаков душманы стреляли редко. Знали, что возмездие для всего кишлака в этом случае будет суровым: на войне как на войне. Чаще всего наши солдаты от пуль снайперов гибли, от мин или засад на горных дорогах. Хотя, случалось, что гибли и по собственной глупости или неосторожности.
Героем себя не считаю
– А было что-то такое, чего вам в Афганистане особенно не хватало – картошки там с селедкой или борща?
– Во время боевых операций, когда мы были оторваны от баз, иногда по несколько суток одними консервами питались. Я вот «килек в томате» на всю жизнь в Афганистане наелся! Ну и с водой постоянные проблемы были. Даже не просто попить, но и умыться. А там ведь в предгорьях жарко, температура часто под + 40 градусов, пить постоянно хочется. Нам специальные таблетки давали – воду из арыков обеззараживать. Надо было растворить ее и дать минут 20 такой воде отстояться – да разве ж утерпишь?! Я вот не уберегся – желтухой переболел. У многих была дизентерия или лихорадка. Вообще, если кто-то из наших солдат за полтора года не переболел в Афганистане какой–нибудь инфекционной гадостью – его считали счастливчиком.
– Местные вооруженные формирования регулярной афганской армии, или так называемые бойцы Царандоя, вам в боевых операциях помогали?
– Да, «царандоевцев» иногда привлекали. Но воевали они, мягко говоря, не очень. Там ведь идейных солдат, кто против душманов осознанно воевать пошел, было немного. В основном – принудительно призванные. Окружат наши части кишлак, подгонят автобусы и грузовики – и всех мужчин призывного возраста, кто спрятаться не смог или к душманам ночью не успел, в машины – и на афганскую базу. Переоденут и зачислят в народную армию. Именно поэтому, когда наши войска из Афганистана ушли, режим просоветского ставленника Наджибуллы был обречен. Защищать его вскоре оказалось некому.
– Говорят, афганские девушки очень красивы. Никто из десантников на них не «западал», в Союз затем увезти не пытался?
– Такого я не припоминаю. Хотя одну «полевую» свадьбу своими глазами видел. У нас командир второго взвода лейтенант Сидоров на библиотекарше женился. Она у нас на базе служила, естественно, тоже русская. Свадьбу в палатке справляли.
– А дедовщина у вас в полку была?
– Врать не буду, была. Обычно именно «молодые» всю черновую работу делали, ну и подзатыльники от «стариков», случалось, получали. Но «дедовщина» в Афганистане все же отличалась от той, что была в частях на территории Союза. «Молодым» тут тоже приходилось несладко, но их хотя бы не унижали. Я не помню такого случая, чтобы кто-то у нас в батальоне из «молодых» стирал «старикам» носки или форму. Палку в «воспитании» старослужащие старались не перегибать. Понимали, что на операции все ходят с боевыми автоматами – унижать и гнобить кого–то чревато…
– Вас наградили в Афганистане медалью «За боевые заслуги». Наградили за то, что вы были там, или за конкретный эпизод?
– За эпизод. При «зачистке» одного из кишлаков мы наткнулись на трофей – оставленную душманами исправную машину «ГАЗ-69». Их много в Афганистане было. Как у наших, так и у душманов. И я эту машину под минометным обстрелом на базу перегнал. Но героем себя не считаю. Просто так получилось.
– С бывшими сослуживцами сейчас часто видитесь?
– Каждый год, в середине февраля, ветераны полка в Москве собираются. Раньше, пока еще был жив наш бывший комбат Александр Лебедь, он нас часто в столице принимал. Даже достигнув больших военных и политических высот, принимал по-простому, без излишней субординации. Хотя знаменитую фразу «Упал – отжался» ему не зря приписали. Он был простой, но временами суровый мужик. Хотя и справедливый.
– А на встречах однополчан, да под рюмочку водки, разговоров о том, зачем нас вообще туда, не спросив, послали – не ведете?
– Бывает такое. Есть у нас «афганцы», кто и пожалиться любит, и повозмущаться. Но таких все же меньшинство. Да и ворчат они скорее так, по привычке. Ведь каждый свою судьбу выбирал сам и мог тогда, в Фергане, выйти из строя. Ну а лично я на свою судьбу не ропщу. Полтора года в Афганистане пусть для меня и трудным временем были, и опасным, но это тоже часть моей жизни. У которой и свои плюсы есть. Это и хорошая жизненная школа, и обретенные друзья-сослуживцы, для которых понятие «боевое братство» было и останется нерушимым.