Скоро исполняется 20-летие вывода войск из Афганистана, поэтому память нет-нет, да и высвечивает то, что было у меня связано с этой войной. Однажды наша колонна шла на задание. Саперный БТР, в котором передвигался наш взвод, вел Серега Власов. В машине были не только саперы, но мины и прочее саперное снаряжение. Вдруг грохнуло под днищем. Орем Сереге – «Стой», а он резко свернул к речке и только там остановился. Успел сообразить, что машину нужно убрать из середины колонны. Едва успели выскочить и отбежать, как башню снесло взрывом от детонации. Кто кричит, кто пляшет от радости, а Серега плачет. «Ты чего, мол, дружбан, ведь живы остались? Чего слезы утираешь?». «Машину, – отвечает, – жалко». Вот так он к технике относился. Как свободная минута, Серега уже под БТРом, что-то винтит, крутит. Вечно в мазуте, как черт из преисподней.
Он нам по жизни казался очень стеснительным, чуть что, сразу же краснеет. И только перед самым его «дембелем» случайно узнали, что у него врожденный порок сердца. Из его взвода уже половина домой уехала, а ему все замены не было. А тут ёще и приболел Серега, вот тогда медик и заподозрил у него порок. Для того, чтобы документально подтвердить это, его и отправили на медицинскую комиссию в расположение дивизии, которая базировалась в Кабуле. Он даже письмо успел написать домой, что скоро встречайте – еду домой. А в дивизию отправился на медицинской машине, на БТР не сел, мол, накатался на них досыта, поеду, как пассажир – с комфортом. Проводили мы Серегу честь по чести, как положено, а к вечеру узнали, что нет больше Сереги. Всего один выстрел из гранатомета по «скорой», и все. Помянули, тоже все честь по чести.
Прошло пять лет. Уже дома, случайно, мне попалась в руки «Комсомольская Правда». И читаю там такую историю. Наш солдат оказался в плену у душманов, они предложили ему вступить в их ряды. Он согласился, но ему поставили условие. Дали в руки гранатомет, чтобы он поразил одну из машин на выбор из колонны наших войск. Он и выбрал «скорую». Всего один выстрел, как говорят, на вшивость, и нет человека. Написал об этом в газету, но ответа так и не получил.
На память о Сереге у меня осталась записная книжка. Он ведь после комиссии должен был вернуться и забрать свои вещи. Вот так бывало. Ждали домой живого сына, а встречать пришлось цинковый гроб. Война. Страшное слово.
Из Афгана домой по-разному возвращались. Мне, например, посчастливилось, не как дружку Сереге, и до 20-летия вывода наших войск дожить. Выбрался оттуда живым, хотя и не вполне здоровым. Отслужил свой срок как положено, а дембеля все нет и нет. Месяц проходит, второй закончился, третий пошел... Понять это может только тот, кто пережил сам то же самое. И тут еще, как на грех, заболел. Кто не знает, скажу: наши потери были больше оттого, что солдаты поначалу воевать не умели, как правило, месяц «учебки» – и в пекло, а еще болезни косили, как говорится, направо и налево. Вот и меня подкосило перед самым дембелем. Помню, привезли в Кабул, а «борт» в Союз задерживается. Ждали «груз-200». Сегодня, наверняка, многие знают, что это цинковые гробы с погибшими. Наконец-то погрузились. Тут и «дембеля», и мы – больные, и «груз-200». Все вперемежку. Сам ходить не мог, погрузили на носилках.
Вместо Кисловодска, как я ожидал, привезли нас в Красноводск. Там на базе санатория был оборудован военный госпиталь. Разместили нас в фойе человек где-то под 150. Койки двухъярусные. Много доходяг вроде меня. Что ни день, так двух-трех на тот свет выносят. Как у кого дело худо, то на первый ярус перебазируют, чтобы снимать легче было. Как-то приходит военврач полковник, ну что, говорит, Бронзов, пора и тебе на нижнюю койку переходить. Все, думаю, и отвоевался, Серега. Вот еще анализы возьмем, добавляет полковник, и тогда уже все ясно будет.
А тут Олег Титов подходит ко мне попрощаться, выписывают его как выздоровевшего. Я ему и предлагаю, Олег, сдай за меня анализы, будь другом. Медсестру уговорили, анализы сдали. Вскоре и полковник пришел. Ну, говорит, Бронзов, удивил ты меня. Готовься, мол, к выписке. Оформил все документы. Вышел за пределы госпиталя, а в глазах темно. Кое-как добрел до порта, сел на паром. И домой, слава Богу! Вот так я из-за «речки» и выбрался домой в феврале 1983 года, переслужив почти пять месяцев. Хоть и больной, да живой. Не так, как мой боевой друг Серега. Как до родной Новой Старины добирался – это уже особая история.