Амосов Н. Эксперимент
Амосов Н. Эксперимент // Огонек. – 1995. – №32
Эксперимент-1
Его производит над самим собой всемирно известный хирург и ученый Николай Амосов
Осенью 1992 г. я перестал оперировать. Не было физически трудностей, просто решил, что нужно кончать. Негоже старику под 80 вшивать искусственные клапаны в сердце. Исходы таких операций зависят от коллектива в 10-15 человек, каждый может сделать ошибку, а виноват всегда хирург. Именно ему вверяют жизнь больные и родственники, и если мой пациент умрет, всегда можно сказать: «Хирург слишком стар».
Я бы тоже так подумал. Значит, нет у меня морального права оперировать. Тем более что бывшие ученики делали операции не хуже, а может, и лучше. Правда, я остановился вовремя: моя статистика смертности оставалась на уровне средней для института.
Вот так однажды после смерти больного я сказал себе: «Хватит, 53 года оперировал». Еще до того я отказался от директорства, и теперь всех дел в институте хватало на один день в неделю.
Жизнь опустела. Прекратились хирургические страсти, переживания за больных, исчезли физические нагрузки четырехчасовых операций. Сильно уменьшилось общение.
Конечно, в резерве у меня остались наука и писание книг по информатике, философии, социологии, психологии. Но это хорошо лишь в качестве добавки к хирургии. Не зря мне чуть не каждую ночь снятся операции...
Я ничего не изменял в своем режиме: 30 минут гимнастики, 2,5 км бега трусцой, ограничения в пище. Мне всегда казалось, что этого достаточно для поддержания здоровья на целую вечность.
И тем не менее... Спустя полгода, весной 1993 года, я обнаружил, что меня настигает старость. Убавились силы, «заржавели» суставы, отяжелело тело, как будто усталость после работы. Стало шатать при ходьбе. Я не испугался, но опечалился. И даже озлился: нельзя сдаваться без боя!
Начал читать книги по геронтологии, попробовал экспериментировать с гормонами (20 мг преднизолона). Как будто прибавилось жизни: тело снова стало легким, суставы – подвижными. Но нельзя применять гормоны долго, пришлось убавить дозу до 5 мг, и эффект исчез.
Осенью 1993 года пришло время менять кардиостимулятор. Фирма «Интермедико», а точнее, ее представитель Вадим Васильевич Архипов, читатель моих книжек, прислал первоклассный аппарат, просто чудо техники. В октябре Валерий Павлович Залесский вшил его в нашем институте. Эффект почувствовал сразу: бегать стало легче. Но и только. «Старость» не исчезла. Явственно обозначился конец жизни, и захотелось определиться – сколько осталось и какой.
Для этого есть статистика. Средняя продолжительность жизни у нас для 70-летнего составляет 13 лет, 80-летнего – 6,5 и для 90 лет – 2 года. Даже столетний может еще прожить около полугода. И еще цифры: из 100 человек, переживших рубеж 80 лет (как я), до 90 доживает 10, а из сотни девяностолетних к 100 годам остается 6. По переписи 1970 г. в СССР лиц за 90 насчитывалось 300 000, а старше 100 лет – только 19 000.
Было интересно посмотреть «свою компанию» – членов АМН СССР и НАН Украины. Оказалось, что 86 человек живут 80 и более лет, 40 – 85 и более, и только 8 перевалили за 90. Столетних не обнаружилось. Т.е. вымирание академиков идет по среднестатистическим пропорциям. Это значит – длительность предстоящей жизни после 80 – около 7 лет.
Да и какая жизнь... Насмотрелся я на академиков за свои 30 лет академического стажа. До 80 они доживают хорошо, теряя, правда, значительную долю физического здоровья, но сохраняют интеллект. В последующие 5 лет здоровье сильно ухудшается, хотя инерция ума еще держится. Дальше следует откровенное одряхление.
И еще: обратите внимание, как двигаются люди разного возраста. Маленькие дети бегут вприпрыжку, как в невесомости, а старики едва отдирают подошвы от земли, будто несут большую тяжесть. Увы! «Утяжеление» я заметил по себе.
И вот когда пышно отпраздновали мой юбилей (говорилось: «...еще на многие годы...»), картина предстоящего доживания встала передо мной во всей красе. Жить осталось 5-7 лет, с болезнями, немощно да, не дай Бог, еще и в оскудении умом. Нет! Не согласен!
Так начались размышления, поиски и этот эксперимент.
* * *
По-настоящему механизмы старения не понятны до сих пор. Перечислю главные гипотезы, без претензий на полноту.
1. Программа по расходу энергии: каждому отпущен запас энергии или пищи, израсходуешь – умрешь. Хочешь долго жить – экономь! Гипотеза чисто умозрительная (но на крысах доказано – если экономить с рождения, то жизнь удлиняется аж на 30-40 процентов).
2. Накопление «помех» – нестандартных химических веществ, попадающих извне или образующихся в результате ошибок синтеза. Помехи мешают полезным функциям. Действительно, различные микроскопические включения в клетках во множестве находят у пожилых.
3. По другим предположениям, «помехи» локализуются на молекулярном уровне в виде изменений в коллоидах, накопления неактивных «сцепленных» молекул, сильных окислителей – «гипероксидантов», «свободных радикалов».
4. Во всем виноваты нарушения в иммунной системе: она теряет способность распознавать и уничтожать нестандартные белки, появляющиеся в результате сбоев в их самообновлении.
5. Старение заложено в «регуляторах», прежде всего в эндокринной системе.
6. Гипотеза В.В. Фролькиса: первично поражаются регуляторные гены генома, в результате чего страдает регуляция клеток, а значит, и функции органов.
При чтении литературы по физиологии старения бросается в глаза отсутствие однозначности и последовательности поражения органов. Пожалуй, кроме одного – закономерное развитие климакса женщин. Все другие функции в начале старения страдают «выборочно», с большим разбросом степени поражений. По крайней мере, до 70 лет отдельные функции могут сохраняться на уровне 30-40 лет.
И еще: практически отсутствуют сведения о влиянии тренированности органов на их старение.
Тем не менее, совершенно очевидна общая тенденция: постепенное ослабление всех функций и ухудшение их реакций на внешние раздражители и регуляторные воздействия.
В1993 году меня поразили сведения о парабиозе в связи со старением, представленные киевским академиком Г. М. Бутенко.
Суть парабиоза такова. Если у двух специально подобранных мышей сделать разрезы вдоль туловища, отделить лоскуты кожи, а потом сшить мышей за кожные края, то произойдет срастание, и мы получим искусственных «сиамских близнецов». У них будет общее кровообращение, неограниченный обмен кровью, с ее белками, гормонами, эритроцитами, лейкоцитами, иммунными телами, всей другой химией.
Для изучения механизмов старения молодых мышей сшивали со старыми, а через несколько месяцев вновь разъединяли, чтобы изучить последствия парабиоза в раздельной жизни, и обнаружили поразительный факт: старые мыши не омолаживались, а молодые необратимо старели. Попытки обнаружить такими опытами «агент старения» пока ни к чему не привели.
Мои предположения о механизмах старения основаны на давно предложенной гипотезе генетической запрограммированности старости. Все живые существа функционируют по биологическим программам, которые обеспечиваются запасом некоей мифической «энергии активности X», обладающей своим «потенциалом». Снижение его знаменует этапы программ.
В начале развития, после оплодотворения яйцеклетки, имеется избыток энергии, идут интенсивный обмен веществ, рост и специализация тканей. Внешне это выражается высокой двигательной активностью. Все это является подготовкой к размножению. Второй этап – сам период размножения, продолжающийся или по «счетчику» расхода энергии X, или до определенного уровня падения ее потенциала. Третий этап – «доживание» – расходование остатков энергии, пока потенциал ее не снизится до границы жизнеобеспечения.
Впрочем, вместо энергии активации X, заложенной в каждой клетке, можно предположить и накопление некоторого «тормозного вещества У».
В то же время запрограммированность этапов старения во времени не является жесткой. Похоже, что траты энергии X или накопления вещества У находятся в зависимости от двух типов обратной связи: во-первых, от стимулирующих воздействий среды и, во-вторых, связей от мышц на регулирующие системы организма. И еще: возможно, что энергия X не только тратится, но может частично и восстанавливаться, замедляя темп реализации программы старения.
* * *
Получается, что в дееспособности личности, т.е. способности к напряжениям, к труду, участвуют как гены, отражающие индивидуальность, а также старение, так и среда.
Старение уменьшает дееспособность, снижает потребности, отраженные в регуляторах, и возможности рабочих органов. В них как бы суммируется уменьшение мотивов с утомлением.
Получается вполне логично: исчерпалась одна программа (например, размножения), от этого уменьшилась сумма мотивов, а значит, и функция. Меньше функция – меньше тренировки – больше утомления. В результате следует новое уменьшение функции. Таким образом, уменьшение дееспособности от старения идет с положительными обратными связями. То есть само себя ускоряет.
Отсюда родилась идея эксперимента: разорвать эти порочные связи. Усиленными физическими нагрузками повысить тренированность, а падение мотивов от исчерпания потребностей компенсировать мотивами от убеждении, от идеи.
Использовать уникальное качество человеческого разума: создать идею и так натренировать ее, что она сможет частично заменить биологические потребности, угасающие при старении.
* * *
Главным средством эксперимента является тренировка. Она выражается в накоплении «функционального белка», потому что именно в нем сосредоточены функции.
Разумеется, невозможно до бесконечности увеличивать функцию тренировкой и наращивать массу белка: тренируемость имеет свои пределы. Они различны для разных органов и, видимо, зависят от возраста.
...Беда в том, что скорость синтеза в старости уменьшается, а скорость распада остается неизменной. Следовательно, старому человеку тренироваться нужно больше, чем молодому.
Второе препятствие состоит в многообразии стареющих функций. Есть функции организма как целого, как его функциональных систем, органов, клеток, субклеточных органелл. Невозможно нацелить тренирующие усилия на каждую.
Выход только один – нужно выбрать и тренировать некую целостную функцию, определенную самой природой. От нее тренировка «спустится» по этажам структур и распределится на все частные функции.
К таким обобщающим функциям относится физическая работа, поддержанная регулированием дыхания, ограничениями питания и закаливанием.
Вершиной всего является тренировка психики: самоконтроля, воли, а может быть, и самой идеи.
* * *
Какую же физическую нагрузку следует назначать для борьбы со старением или тем более – для омоложения?
Омоложение в моем понимании – это повышение дееспособности старика, позволяющее переместить «назад» его биологический возраст.
Кажется логичным для определения нагрузок ориентироваться на природу, на нашего далекого полудикого предка или даже на обезьяну.
Работу измеряют джоулями, а привычнее – калориями. Легкий физический труд требует в сутки около 2500 кал, средний – 3000, очень тяжелый – и до 5000. Так называемый основной обмен при полном покое в постели оценивается в зависимости от веса и роста. Для меня эта цифра составляет 1500 кал.
Если предположить, что первобытный человек в эпоху собирательства ходил и бегал по 10-12 часов в сутки, то для этого требуется 3500 кал. Наверное, это тот минимум, на который рассчитывала природа, чтобы поддерживать тренированность, достаточную для выполнения программы выживания и размножения.
Почти на то же выйдет энергетика абхазского долгожителя, по 2-4 часа работающего в колхозе и еще добавляющего дома. Канцелярский работник с учетом дороги тратит около 2500 кал, пенсионер, что целый день смотрит телевизор и читает газеты, – 2000 кал. Получается, что до необходимого уровня ему нужно добавить по крайней мере 1000 кал. Это солидная нагрузка – 4 часа ходьбы или неторопливого копания в саду, или 2 часа пилить дрова с напарником. Причем ежедневно, зимой и летом. Достаточно полениться два-три месяца, как эффект тренировки исчезнет, наработанные белки распадутся.
* * *
Когда я подсчитал энергетическую цену моей физкультуры, а она казалась энергичной (2,5 км бега и 1000 движений гимнастики), то оказалось всего 400 кал... Следовательно, мне нужно было добавить по крайней мере 600 кал.
Еще одно замечание: для максимального приближения упражнений к естественной (дикой!) жизни важно не размазывать калории равномерно на много часов, а перемежать спокойные упражнения пиковыми нагрузками. Именно пики должны наращивать мышечный белок и тренировать регулирующие системы – в частности, выброс адреналина и кортизона надпочечниками.
Все эти соображения послужили основой для конструирования методики эксперимента...
Мы не приводим детально физические упражнения, диету, способы закаливания и т.д., которые прописал себе академик. И потому, что речь идет об эксперименте, и потому, что каждому все это нужно попробовать индивидуально. Главное – сам подход к проблеме старости, его философия.
К тому же сам автор не без доли здоровой иронии пишет: «Что касается рекомендаций для возможных последователей на ниве омоложения, то пока я воздержусь. Дело темное: «изобретателей» было много, но ни у кого не получилось надежных результатов». И еще: «Возьмем для примера йогов, кажется, уж как они владеют телом и волей, а что-то не слышно, чтобы долго жили и достигали успехов в интеллекте. Также и спортсмены, и рабочие тяжелого труда часто болеют и умирают раньше других смертных».
II
Все предыдущее было написано через месяц после начала эксперимента. Прошло больше года. Немного в сравнении со старостью, но уже можно говорить о результатах. Эйфория от идеи, влияющая на самочувствие через психику, не продолжается столь долго.
Могу сказать: омоложение возможно. Конечно, это не обратное откручивание программы, а всего лишь тренировка, но не только мышц, а и регуляторов. Она позволяет разорвать или хотя бы затормозить порочные обратные связи, ускоряющие старение: детренированность, болезни.
Тренировка мышц шла тяжело, и сила еще продолжает прибавляться. Количество упражнений с гантелями увеличено с 1500 до 2000, причем используется и десятикилограммовая гантель. Кроме того, делаю мои прежние 1000 движений без гантелей, но в темпе. И еще 200 подскоков на одной ноге, 5 подтягиваний на перекладине. Бег 5-6 км, чуть быстрее, чем раньше. Ходьба быстрая – 30-40 минут. Закаливание в холодной ванне. Все вместе занимает 3 часа, из них половина – совмещены с ТВ и радио. Конечно, потери времени большие, но для меня – как работа на научный эксперимент. Если он удастся, потери окупятся.
Перечислю предварительные результаты по пунктам.
1. Болезней не было. Признаки стенокардии, появившиеся в последний год, исчезли. Было всего несколько легких приступов болей, остановленных задержкой дыхания. Конечно, это не исключает возвращения болезни сердца. Даже мой давнишний враг позвоночник вел себя хорошо. В общем, я чувствую себя совсем здоровым, за исключением небольших признаков старости... и потери смысла. Но об этом – потом.
2. Уточню состояние органов:
а) сердце регулировалось стимулятором, частота пульса – от 70 до 130. Изредка прорывались экстрасистолы. Состояние сердца контролировалось ЭКГ, УЗИ, рентгеном. В ходе интенсивных упражнений появляется физиологическая одышка, делается пауза до успокоения дыхания;
б) артериальное давление 130 на 70, после упражнений повышается до 150, нормализуется через 1-2 минуты отдыха;
в) все крупные артерии проверены – сужений нет. Особенно важны артерии шеи, питающие мозг. Не зря я 40 лет кручу головой. Больше всего боюсь склероза. Пока его, кажется, нет. Анализы крови на холестерин всегда были хорошие. И вообще все анализы нормальные;
г) в порядке и другие внутренние органы: объем легких соответствует возрасту 45 лет, желудок, кишечник и печень действуют безотказно. Были опасения за предстательную железу, подстерегающую всех мужчин, но и с ней, кажется, все наладилось;
3. Аппетит всегда был хороший, приходилось немного сдерживаться. Теперь, когда расход энергии возрос, могу не беспокоиться. Но контроль за весом сохраняю – он остался неизменным – 53-55 кг. Жировая подкладка совсем ничтожная, поскольку мышцы все-таки прибавились, хотя и незаметно.
4. Психический тонус повысился. Исчезла утренняя сонливость после бега, ванны и завтрака, а ночной сон улучшился. Наверное, это связано с большой нагрузкой. Сниженная память на ближайшие события не изменилась, но потери невелики. То же и с ухудшением слуха на одно ухо: врачи говорят – неисправимо.
5. Главные сдвиги – в ощущении физической крепости. Хожу и бегаю так же, как 10 лет назад, еще до сердечного блока и стимулятора.
6. Не все, однако, выглядит блестяще. Именно в двигательной сфере остались трудности: ощущение скованности и инерционности при переходе от покоя к движениям, небольшие нарушения координации, нетвердая походка, особенно в темноте. Однако есть несомненный прогресс. В самом начале я вообще не мог стоять на одной ноге и тем более – прыгать. С закрытыми глазами и сейчас выдерживаю только 10 секунд.
Если бы не эти нарушения, то вообще не чувствовал бы старости, как было в 65 лет. Совсем это не изжить, но на улучшения еще надеюсь. Старел 81 год, нельзя же помолодеть за 12 месяцев.
* * *
Психологические проблемы. Для меня они обострились теперь, когда опасность одряхления отодвинулась. Сомнения: «Подумай, Амосов, а есть ли смысл выламываться по три часа?»
Слово «смысл» имеет два значения: смысл как «содержание» и смысл как цель действий, удовлетворяющая чувства. Меня интересует второе: оценить эксперимент по чувствам и разуму.
Решение «Как действовать», во-первых, зависит от общества – чем оно отвечает, не обманет ли, и сколько времени ждать. Во-вторых – от субъекта, его потребностей и готовности идти на риск.
Эти показатели не одинаковы для молодого и старого. Общество к ним по-разному относится: старикам не доверяет или мало «платит». Совсем другие и личные факторы: в старости угасают потребности, мало сил и нет запаса времени. Любой риск страшит. Тормозы превышают мотивы при выборе возможных поступков.
Для оценки смысла проведения эксперимента нужно сопоставить: приращение удовольствия от жизни после «омоложения» с его несомненным уменьшением от тяжелого режима.
Первое, что нужно определить: насколько неприятны упражнения. Ответить трудно: зависит от тренировки и масштабов нагрузок. Свою программу-максимум я описал: тяжеловато и требует трех часов времени. Но я уже втянулся, и время использую для информации.
Все многообразие нашей деятельности можно условно свести к удовлетворению трех видов потребностей, каждая выступает с приятными или неприятными чувствами. Первые – «телесные»: приятны еда, покой и тепло. Неприятны болезни, напряжения, голод. Вторые потребности – общественные. Приятны общение, уважение, любовь. Неприятны одиночество, пренебрежение, оскорбления. Третья – информация, дело, творчество. Они приятны. Неприятно однообразие и вынужденное безделье. Но можно привыкнуть.
С возрастом меняются приоритеты и балансы чувств: молодым – секс, общение, дело, творчество и совсем немного болезней. Старику остаются еда, покой и телевизор. Нет дела, нет внимания от людей и взамен всего – болезни.
Сумма чувств – с большим минусом. Превратить его в плюс очень трудно: общество «платит» старикам скупо, а сил для большой активности уже нет. Нет их и для режима нагрузок и ограничений. Остается плыть по течению: кому сколько повезет.
Встречаются от природы здоровые люди, что без всяких мудрствований живут до 90 и долее. Но – редко. Цифры я уже приводил: из доживших до 80 (что не так трудно) – 1 : 10. Впрочем, они не живут, а болеют.
Так и получается: когда человек после 80 ослабел, выбыл из общества или личного труда, ему уже поздно омоложаться через нагрузки. Выигрыш проблематичен, мотивов для физкультуры не обеспечит. Нужно поискать для омоложения других кандидатов и поторговаться о «цене».
Я понимаю, что говорить серьезно о результатах эксперимента слишком рано. Поэтому дальнейшие рассуждения нужно принимать как предположительные.
Большие нагрузки увеличивают силу и выносливость мышц, улучшают функциональные показатели всех внутренних органов. Благодаря повышению резервов кровообращения, возможно, улучшается умственная деятельность. Полагаю также, что тренируется нервно-эндокринная регуляция, в частности системы гипофиз-надпочечник, ведающей реакцией на стрессы.
Все вместе это повышает дееспособность в широком смысле слова. Осознание этого факта должно изменить психику: человек должен поверить в себя и удлинить свое ожидаемое будущее. Может строить планы и смело начинать их осуществлять.
Теперь следует пофантазировать: кому и сколько нагружаться. Общее правило: чем старше – тем больше комплекс.
Для работающего нужно сделать поправку на «полезный труд», подсчитав количество затрачиваемых калорий, а также «нервов» – стрессы тренируют регуляторы.
Разумеется, одного календарного возраста мало для дозировки нагрузок: нужно посмотреть на себя – насколько продвинулась старость. И внести коэффициент в нагрузки: если молод, несмотря на годы, можно и полегче комплекс. И наоборот – рано одряхлел, но сохранил волю – трудись.
После 40 лет всем необходимы физкультура и ограничения в пище по весу (рост минус 100). 1000 движений за 20-30 минут. В свете нового опыта добавлю: очень желательно утяжелить гимнастику гантелями, кто сколько потянет. С соблюдением постепенности и самоконтролем пульса.
Бегать или быстро ходить на работу – по выбору. Бегать лучше. До пенсионного возраста всего этого достаточно: можно оставаться здоровым и попутно вылечить болезни, если они уже появились. Хотя при этом трудно избежать конфликтов с врачами.
Так можно продолжать и дальше, до признаков старения, если человек имеет занятие – на службе или дома. Но прерывать нельзя ни в коем случае: перерыв на 3 месяца детренирует мышцы и волю, можно и не подняться.
И еще одно: символическая физкультура на 5 минут – без толку.
Если старость уже на пороге (свой опыт я описал), нужно «лечиться» – увеличивать количество физической работы. Культурно это делается с подсчетом калорий по таблицам – по часам труда и ощущениям утомления после нагрузок.
Конечно, самое лучшее, когда есть полезная работа – в саду, в домашней мастерской. Но недостающее до 3000 калорий нужно добирать физкультурой. Особенно детренируют зимние перерывы нагрузок.
Не могу утверждать, что мой опыт – оптимум для омоложения или хотя бы для замедления старения, – сроки слишком коротки. Тем более что вопрос о смысле еще далеко не решен. Можно и «перебдеть»... Хотя едва ли. Если ум состарится больше, чем тело, – воля непременно ослабеет и нагрузки «не потянуть» – смысл исчезнет.
Когда я говорю «смысл», то понимаю его эгоистически: смысл для самого старика. Совсем другие смыслы для семьи и общества. Впрочем, я лучше воздержусь от продолжения. У нас теперь свободное, гуманное общество. А что пенсии при этом малы, так для омоложения это может быть и лучше... Выживание само является стимулом.
Мой личный смысл в эксперименте несомненен: это любопытно. На сколько лет хватит – не знаю. Старость есть факт, а разум пока действует, и выводы его печальны.
Во всех трех сферах деятельности – личной, общественной и информационной – произошли большие сдвиги. Это связано с уменьшением потребностей, изменением положения в обществе и сигналами разума: будет хуже.
В плане личного, «телесного» удовольствия от жизни, с поправкой на эксперимент, дело обстоит благополучно, я уже писал. Старость не исчезла, но скорых неприятностей от болезней не ожидаю. К здоровью, однако, привыкаешь, и радость от него гаснет. Правда, когда представляю себе смерть, то спохватываюсь: «Смотреть на мир прекрасно само по себе». В Бога, к сожалению, не верю, поэтому смерть воспринимаю как конец всему.
Пожить полноценно еще можно бы, если бы не нарушились отношения с обществом. Мои общественные потребности остались, силы теперь вернулись, но – «поезд ушел». Как писал вначале, я отказался от операций, от директорства в институте – и выбыл из профессии. Оказалось, что вполне обходятся без меня. Это хорошо – «дело его живет». По-честному, в современных условиях уже не гожусь для управления институтом, слишком много нужно хитрости. И не хочу делать смертельные операции: не позволяет совесть.
Мои публичные лекции и статьи тоже никому не нужны. Общественный климат в связи с перестройкой и независимостью изменился, и «мода на Амосова» прошла. Ждать от старика нечего: свобода уже есть, а для здоровья деньги важнее физкультуры. В результате все правильно, а настроение плохое: «невостребованность омоложения».
Единственную радость доставляют информация и творчество. Хотя и здесь не без ущербности. Отлично знаю ограниченность своих возможностей и бесполезность этих занятий. Знаю и про грядущее ухудшение памяти. Но ведь ничего другого нет. Поэтому и дальше буду искать, читать, думать, писать.
Хотя к статье это и не относится, но перечислю, что мне интересно. «Другая физика» – экстрасенсорные явления. Хотелось бы узнать, есть ли что-нибудь реальное за всем этим шумом. Не буду дальше уточнять, но пульсирует тайная надежда: а вдруг обнаружится Бог? Такова специфика разума – знаю, что ничего нет, а все же думается.
Конечно же, интересны процессы регулирования в организме – они обязательно замкнутся на омоложении. Это единственная экспериментальная тема: есть кролик – Я, есть научный работник – Я, лаборатории найдутся в институтах.
Судьбы общества и человечества просто любопытны, хотя участвовать в этих делах не доведется.
И, наконец, старые мои кибернетические пристрастия: Алгоритм Разума, возможности Искусственного Интеллекта. Но не дальше теоретических рассуждений, с экскурсами в механизмы мышления, создания Бога, души, а также и возможности самопознания.
Придумать бы себе Бога, поверить и сразу получить все недостающие смыслы. Остается только посмотреть на себя со стороны и посмеяться: «Самое время идти в скит!»
На этом я, пожалуй, закончу. Для меня смысл в эксперименте все-таки есть. Другим тоже советую поискать.
Амосов Н. Эксперимент-2 //Огонек. – 1997. – №49
ЭКСПЕРИМЕНТ-2
Более двух лет назад, в «Огоньке» № 32 за 1995 год, мы опубликовали сочинение Николая Амосова «Эксперимент». В нем всемирно известный хирург и ученый, которому в то время был 81 год, рассказывал об опытах над самим собой: он намеревался подтвердить на практике свою идею о возможности омоложения организма. Способ – интенсивные физические нагрузки.
Как нынче дела у Николая Михайловича? С этим вопросом к нам часто обращаются читатели. В этом номере мы печатаем его подробный и откровенный отчет.
Надежды и история
Три года назад моему эксперименту была большая реклама: о первых оптимистических результатах сообщали газеты, еженедельники и даже медицинские журналы. Полагаю, теперь нужно отчитаться перед читателями, тем более что не все прошло гладко. Правда, оговорки я делал с самого начала: мое больное сердце может испортить результаты в любой момент. Но всем моим почитателям (и мне самому) казалось, что этого не произойдет.
Напомню историю эксперимента. В 1992-м я перестал оперировать – вшивать искусственные клапаны в сердце. И через год, как раз перед восьмидесятилетием, почувствовал, что старею. Стало тяжело ходить, шатало, нападала слабость, хотя я продолжал свою физкультуру: 2,5 км трусцы в день и гимнастику в 1000 движений.
Опечалился, но придумал гипотезу: когда человек перестает работать, он детренируется – и это еще ускоряет старение. Чтобы разорвать порочный круг, нужно сильно увеличить физическую нагрузку. Я насчитал добавку к моим 400 калориям от физкультуры (ФК) – еще 600, для соответствия физическому труду средней тяжести.
Еще о теориях старения
Скажу немножко (вдобавок к прежней публикации) о теориях старения.
Оно-таки запрограммировано в генах, и все другие факторы – второстепенны и добавочны. Академик В.В. Фролькис, геронтолог и теоретик, создатель генно-регуляторной теории, говорит, что существуют «гены старения». Они включаются в пожилом возрасте и формируют специфические белки, избирательно тормозящие функции клеток и даже ведущие к болезням – атеросклерозу, раку, диабету. (Другие ученые даже находили «гены смерти»). Фролькис же и обнадеживает: во-первых, старение – оно ступенчатое, за ухудшением бывают периоды частичного улучшения (вот когда нужно помочь посредством ФК!). Во-вторых, возможна «генная терапия», создание блокаторов для этих вредных генов (только когда это будет? Уж явно не для меня).
Генетическое старение касается всех органов и систем, хотя в разной степени. Слабые места зависят, во-первых, опять же от генов. Во-вторых, от перенесенных болезней. В-третьих, от внешних вредностей (химия, микробы, вирусы). В-четвертых, от поведения, нагрузок, излишеств. И только в-пятых – от милой моему сердцу тренировки. Впрочем, порядок пунктов не определяет их важности.
Я прислушивался и к советам медиков замедлять старение с помощью химии – принимать антиоксиданты. Но доказательства их действенности очень слабы.
Мои теоретические предпосылки не поменялись: старение можно замедлить физическими нагрузками. Вопрос – какой ценой? Примерный расчет такой: основной обмен – на обеспечение энергией всего организма в покое – 2000 калорий. Для создания эффекта физической работы средней тяжести нужно добавить еще 1000, легкой – 500. При этом добавка нагрузки распределится так: 3/5 достанется мышцам, увеличив обмен раза в два-три. 2/5 – всем другим тканям. Это добавит в их обмен: 20-10% – сердцу, 8-4% – легким и всего по 5-3% – другим органам. Мало пользы? Да, не много. Меньше, чем, к примеру, вреда от нервных стрессов или грубого нарушения режима питания.
История в подробностях
Была задача: регулировать нагрузки сообразно эффекту, возможностям, опасностям, старению. Для этого нужен строгий контроль, главным образом сердца и кровообращения. Исходные показатели были такие: кровяное давление 120 на 75, частота пульса установлена программой стимулятора – от 70 в состоянии покоя до 130 при интенсивных движениях.
Вес предполагалось сохранить прежний – 53-55 кг, что на 4 кг меньше минимума и на 10 кг – максимума, рекомендуемого американцами для моего роста в 168 см. Питание – по весу, но мало жиров и мяса, больше овощей и фруктов плюс 0,5 литра молока.
Сообразно выбранной прибавке к основному обмену в 1000 калорий определил нагрузки: 5-6 км бега, гимнастика из 1500 движений с гантелями по 5 кг и еще 1000 – без гантелей. Первоначально я разделил ее на четыре приема, чтобы избежать перегрузок
Через полгода я омолодился. Нет, юношей не стал, но к семидесяти годам вернулся. Бегал 6 км, быстро ходил. Понизилось кровяное давление, исчезла стенокардия.
И вот тут сказались головокружение от успеха и увлеченность: я потерял бдительность. Число упражнений с гантелями увеличил до 3000 и даже стал пробовать нагрузку в 10 кг. Приделал перекладину в дверях, подтягивался, чего раньше не делал. Чувствовал себя отлично. Хвастал! Интервью давал в газеты и даже на ТВ. Друзья и близкие (у нас вся семья – врачи, дочь и зять – профессора) советовали сократить нагрузки – не слушался (да и теперь не жалею – эксперимент требует риска).
Я понимал, что самочувствие сильно зависит от психики: человек убедил себя в чем-то – и доволен. Но такая эйфория не может держаться дольше нескольких месяцев. Поэтому, когда после года упражнений рентгеноснимок показал увеличение размеров сердца, внимания не обратил: «Натренировалось – и увеличилось!».
Первую зиму пережил (пробегал!) легко, а на вторую, в декабре 1995-го, перенес довольно тяжелый грипп. Три дня не делал гимнастики, неделю не бегал. Вылечился. Но что-то как надломилось. Остаток зимы бегал плохо – скользкота, холод, не хватало дыхания.
Весной 1996-го при обследовании выяснилось, что сердце еще более увеличилось и ухудшилась функция. Пришлось отступить: сократил бег до 2 км. Но гимнастику не изменил. Решил обследовать сердце каждые полгода, не полагаясь на хорошее самочувствие.
И вот через два с половиной года (осенью 96-го) – новое увеличение сердца и снижение функции. Вернулись приступы стенокардии, хотя и легкие. Сдался – бег заменил ходьбой. Отложил десятикилограммовые гантели и отменил подтягивание. Для максимальной разгрузки сердца отказался от соли.
Этот, 1997-й, несчастный год начался с напасти: образовалась двухсторонняя грыжа. Хирурги говорили – от гирь. Болело. Сгоряча хотел оперироваться, но тут Новый год, Рождество, холода – перетерпел, и боли отпустили. Но ходить стало тяжелее. Казалось – от грыжи, а оказалось – от старости.
Между тем главный мой бывший враг – позвоночник – совершенно перестал болеть. Как у молодого! Другие суставы тоже в отличном состоянии. Простата оставалась под подозрением, но недавно исследовали и успокоили – увеличена, но операции не требует. Ослабление слуха на правое ухо как было, так и осталось. Все внутренние органы, кроме сердца, здоровы. Мелкие сбои бывали, так у кого их нет? Сон как был плохой, таким и остался. Но снотворных не принимаю. Днем досыпаю.
Пожалуй, больше о болезнях сказать нечего. Если не считать главных – сердца и... старости. Сначала – о первом.
Как уже упомянул, сердце увеличивалось два года, но на третий, после ограничения нагрузок, остановилось в росте. Наибольшие трудности были с ритмом сердца, со стимулятором. Здесь была допущена ошибка – завышены частоты: 70-130. Когда на третьем году опыта возобновилась стенокардия, я попросил уменьшить частоту, и приступы вроде бы прекратились. Но одышка при ходьбе в гору осталась. Признаюсь, я о сердце сначала думал мало, и возникшие трудности объяснял старением. Видали вы, как ходят старики? Малыми шажками, с усилием, лицо напряженное, спина согнута, голову повернуть боятся – шатнет! Вот и я становлюсь таким же. Самому противно.
Ухудшение ходьбы заметил почти год назад, но внимания не обращал. (А если бы обращал, так что?)
С весны 1997-го трудности нарастали. Ощущения – как после большого похода: в тазу и в бедрах тяжесть, ноги не идут. Прямо хоть садись на дороге. Отдохнешь немного – лучше, но легкости, что была раньше, все равно нет. Однако я пересиливал себя и час в день ходил: полчаса – дома, по длинному коридору, и еще полчаса – на улице.
Конечно, я прочитал соответствующую литературу. Пишут: «паркинсонизм», а может быть и «болезнь Паркинсона». Первое – от старости, второе... не знают от чего. Основные симптомы: скованность движений, шаткая походка, дрожание рук, повышение тонуса всех мышц. Мышление, как пишут, не страдает (и то хорошо!). Показался профессору Н.Б. Маниковскому – он все знает, поскольку невропатолог, геронтолог да притом еще почти мой ровесник. «Болезнь» он отверг, дал лекарства, одно-другое попробовал – не помогло, но настойчивости не проявил. Скептик: большинство лекарств длительного действия лишь сопровождают естественные колебания болезней, а не лечат.
Но все равно: плохо! Так и стоят перед моим взором двое знакомых – академик и профессор, оба прожили за 90. Ум сохранили, но с великим трудом и с помощью переходили от машины до подъезда.
В общем, за полгода, что прошли после трех лет эксперимента, рухнула вера во всемогущество физкультуры. Теперь нужно думать заново: как сохранить остатки добытого таким трудом?
Или – не сохранять? Признать провал и плыть по воле волн, как все плывут? Против этого восстает все мое существо. (Вспомни, Амосов, оно уже восставало против начала старения!) Психика – дело темное. Поэтому нужно разобраться.
Итак, старость настигла. Другие прелести паркинсонизма могут появиться в любой день. Уверенности, что физкультура их остановит, уже нет. Тогда зачем убиваться?
Нет, не могу остановиться! Привык к идее. Кажется, как перестану «ломаться» – так и впаду в маразм. Поэтому подыскивал доводы «за». Во-первых, я хорошо себя чувствую, пока не хожу, пока сижу за компьютером. Голова работе отлично. Второе – гимнастику делаю без затруднений. Третье – в литературе о связи гимнастики с «Паркинсоном» пишут глухо: вроде бы да, гимнастика помогает. И уж точно нигде не сказано, что вредит. А между тем многие мои друзья если не говорят, то думают: «Перебрал старик!». Так, может быть, уменьшить нагрузки? Вернуться к 1000 движений, которые делал 40 лет, без всяких гирь? И все же – нет! Гантели мне не в тягость, время тоже не сэкономлю – все равно радио слушаю и новости смотрю, так лучше упражнениями, чем впустую сидеть. Да и для каких таких великих дел экономить время? Поезд уже ушел... Идея дороже. Поэтому все оставалось по-старому.
Так я все распланировал. Но тут снова вмешалась судьба.
Катастрофа
22 сентября заболел зуб. С трудом добрался до поликлиники – так плохо стал ходить. Зуб удалили легко. Но – волновался. Уже дома возникла сильнейшая боль. Полечили. Как будто обычное дело. Ан нет: три часа болей – стресс. Когда пошел на прогулку, обнаружилось: идти не могу из-за сильной одышки. Сел на скамейку через полквартала и на лестнице останавливался дважды (еще совсем недавно шагал исключительно через две ступеньки!). Принял мочегонные и сердечные средства. Вошел в норму только через неделю.
Стало ясно, что трудности при ходьбе – не только от старости, но и от сердца. Боль нарушила хрупкое равновесие. Мои домашние доктора давно предупреждали. Не верил. Теперь самоуверенности поубавилось: омоложение через физкультуру не состоялось, а больное сердце ограничивает даже преодоление старости.
Но... не могу я совсем сдаться, опуститься до полной пассивности. Боюсь, что поглупею, что старость скует тело окончательно, да и сердце не вылечится, а ослабнет. Раз воля к риску еще осталась, то нужно искать компромисс: тренироваться столько, чтобы не увеличить патологию сердца и в то же время сопротивляться старению. Пришлось склониться перед докторами: принимал капотен и дигиталис. Однако после трех недель остановился и теперь наблюдаю: нужно исследовать, сколько в препаратах реальности и сколько – от психики.
Гимнастику оставил такую: перегибаний – 500; наклонов, поворотов по оси и вбок, кручений головы, движений рук – по 400. Еще по 50 – отжиманий и приседаний. Так и набирается 2500 движений, приблизительно за полтора часа. Плюс к этому – до часа ходьбы по улице и коридору. Гантели в руки не беру, темп упражнений медленный, одышки не допускаю. Пульс 60-70, давление 105-110. В целом затраты энергии в сравнении с первым вариантом эксперимента уменьшились раза в два.
Этот режим длится всего месяц. Даже боюсь признать, что состояние улучшилось: одышка уменьшилась и хожу прилично. (Не уверен, что от лекарств). А уж за компьютером чувствую себя совершенно здоровым. Надежды вернулись.
Обсуждение
Осталось подвести итоги эксперимента. Хотя он затормозился и исход сомнителен, но часто ли вообще опыты бывают совсем удачными? Просто о неудачных не сообщают... Вопрос: укоротил я себе жизнь или удлинил? Скажу откровенно: не знаю. Но точно – улучшил. И не жалею. Старческие нарушения начались еще четыре года назад, и без эксперимента было бы хуже.
Большие нагрузки, несомненно, полезны. Два года чувствовал себя хорошо, моложе лет на десять. Все внутренние органы, кроме сердца, и теперь служат отлично. За это говорят анализы, отсутствие заболеваний и постоянство функций.
Я не рассчитывал на значительное омоложение, больше – на замедление старения. Думаю, надежды оправдались. Если бы сердце было здоровое (и я был бы разумный!), мог бы ежегодно уменьшать нагрузки процентов на десять и к 90 годам еще осталась бы половина резерва здоровья. Что было бы дальше – сказать боюсь, «гены старости» коварны и очень индивидуальны: один и в 90 герой, другой – в 70 развалился...
Трудно сказать, как долго можно держать под контролем двигательную сферу.
Самое страшное для ученого – ослабление памяти. По себе сужу: да, имеет место. Восприятие информации, ее анализ, творчество – все работает, но... Мысли нужно записывать не откладывая – на следующий день можно и не вспомнить. Это меня беспокоит больше, чем трудности при ходьбе. В конце концов, до смерти можно и в кресле дожить. Сидят же безногие. А вот без мыслей – не согласен. На них рассчитывал повлиять через гимнастику: упражнения – это адреналин, он тонизирует мозг.
Получил ли доказательства активизации мышления? Трудно сказать с уверенностью, но скорее «да», чем «нет». Судите сами. За три последних года я написал три брошюры и две книги: «Здоровье», «Общество: оптимальность и разумность», доклад Римскому клубу Украины, «Преодоление старости», «Моя философия». Совместно с фондом члена-корреспондента АНУ Б.Н. Малиновского провел большое социологическое исследование, написал по нему книжечку «Идеология для Украины». Кроме того, сделал несколько докладов в двух академиях, давал много интервью газетам и журналам. За предыдущие три-пять лет продукция была несравненно беднее.
В связи с этим перечислю (больше для самоутверждения) основные выводы из раздумий, разговоров и литературных изысканий.
1. Поколебался мой скептицизм в отношении разных «чудес», так как обнаружилось много опытов с регистрацией техническими средствами. Однако их роль в обычной жизни незначительна.
2. Вник в явления самоорганизации (И. Пригожин). Они объясняют происхождение сложности природы, биологическую и социальную эволюции – без участия Создателя. Они же ограничивают возможности познания и управления живыми системами, поскольку направлены против детерминизма. Ограничивают, но не исключают: возможности разума беспредельны.
3. Искусственный Интеллект калибра человека и выше, несомненно, будет, однако проблема сложнее, чем я думал раньше.
4. Еще больше убедился в биологичности поведения людей. Идеология в их мотивации составляет 20-40%, и эта доля не возрастает с прогрессом. Меняются только формы поступков, но не мотивы.
5. Компоненты оптимальной идеологии – распределение власти и собственности – зависят от уровня техники, экономики и вектора времени. С ними связаны все другие факторы – неравенство, образование, экология, демография.
В мире происходит не только научно-технический прогресс, но и созревание идеологий. Это – «вектор времени». Для богатых стран оптимум состоит в социальном государстве, для бедных – в поэтапном приближении к нему. Путь этот – увы! – извилистый, так как вмешивается самоорганизация.
6. Угрозы существованию человечества нет, хотя «глобальные проблемы» существуют, и потери будут большие.
Не могу обойти рекомендации, что давал два года назад. Взгляды изменились, несмотря на поражение. Пока человек здоров и работает, ему хватит 1000 движений гимнастики за 30 минут и полчаса бега или 5 км быстрой ходьбы. Вышел на пенсию, нет работы по дому – тогда нужно повышать нагрузку: удвоить упражнения, добавить легкие гантели, а бег или ходьбу оставить в прежнем виде. В диете главное – поддержание малого веса, фрукты и овощи. На омоложение рассчитывать не стоит, но от многих болезней можно спастись. Впрочем, ни в коем случае не следует покидать работу, если она интересна. Это важнее физкультуры!
Рассказ о жизни
Я не обманываюсь: моя научная работа – это та же физкультура для преодоления старости, только для ума, а не для тела. Возможности у меня чисто кабинетные, сотрудников нет. Немного выручают модели общества, они по силам и одному. Лет тридцать назад я разработал метод моделирования гипотез и назвал это «эвристическим моделированием». В отделе биокибернетики, которым руководил у академика В.М. Глушкова, два-три десятка сотрудников создавали модели клетки, организма, личности, разума, общества. Компьютеры работали, печатались статьи и монографии, защищались диссертации. Главной темой был Искусственный Интеллект, над ней ребята и теперь трудятся (с удачными выходами на Запад). Я с ними дружу и радуюсь успехам. Руководит Э.М. Куссуль, талантливый и хороший человек.
Столь же символично и мое участие в работе родного Института сердечной хирургии. Хожу туда два раза в месяц, обсуждаем с друзьями проблемы, приходят бывшие пациенты, а также чудаки-изобретатели глобальных теорий, ищущие поддержки. Это называется «Почетный директор». Институт меня радует: во всеобщем бедламе хирурги ухитряются хорошо работать, результаты лучше, чем при мне. Количество операций уменьшилось примерно на четверть, появились новые, их позаимствовали по заграницам, куда теперь ездят запросто. Директор Г.В. Кнышов работает хорошо. Вот только меня раздражает, что больным приходится платить за операции. Хорошо, что в этом не участвую.
Конечно, моя активность не идет сравнение с прошлой. Пришлось приспосабливаться, уменьшить притязания, привыкать.
Во всяком случае, от эксперимента у меня было самое главное – уверенность в будущем. Жил, не оглядываясь на возраст: хотя и без операций, без лекций, без институтской текучки, но с интересом. Теперь будущее сократилось. Но работа продолжается: мои темы неисчерпаемы а остановка – смерти подобна.
Да и надежда не потеряна: может быть, удастся скомпенсировать сердце? Все еще верится. Кажется: вот завтра встану здоровым.
Так и живу... Несчастлив? Нет. «На свете счастья нет, но есть покой и воля»...
Николай АМОСОВ
Амосов Н. Человек умирает, когда он исчерпан //Огонек. – 1998. – №38
Так все-таки стоит ли доживать до глубокой старости?
В «Огоньке» № 32 за 1995 год и № 49 за 1997 год мы печатали интереснейшие и на редкость откровенные очерки всемирно известного хирурга и ученого о самом себе, точнее, об эксперименте, поставленном над самим собой. Его смысл: подтвердить или опровергнуть собственную гипотезу о возможности омоложения организма посредством интенсивных физических нагрузок.
В конце второй публикации были такие слова: «...надежда не потеряна: может быть, удастся скомпенсировать сердце... Кажется: вот завтра встану здоровым». К сожалению, этого не случилось. Николая Михайловича ждали новые испытания.
Николай Михайлович Амосов родился в 1913 году. Его отец, по определению самого Н.М. Амосова, из полукрестъян-полурабочих, подверженный «семейной страсти» к водке, рано оставил семью. Мать, крестьянская дочь, окончила школу повивальных бабок, стала акушеркой («...за 24 года работы, на три с лишком тысячи родов, умерла одна роженица», – с гордостью писал о матери прославленный врач-академик).
Учился в деревне, потом в школе второй степени в Череповце. Далее – механический техникум, работа на электростанции лесозавода под Архангельском. «Самым главным в жизни была работа и чтение». В 1934 году поступил во Всесоюзный заочный индустриальный институт. За один семестр прошел (и сдал экзамен) весь вузовский курс высшей математики.
Но мечтал об университете. К тому же грозил призыв в армию... Однако в МГУ сказали: «Вы – служащий. Получите все пятерки – пройдете, нет – значит, нет». Рисковать было нельзя. Пришлось поступать в Архангельске, в медицинский. «После заочного института вся эта медицинская зубрильная наука казалась пустяком». Перепрыгнул через курс. Хотел сделать это еще раз – не разрешили: «Нужно видеть много больных». И тогда Амосов начал проектировать... огромный аэроплан с паровым котлом и турбиной.
В 1939-м окончил медицинский (диплом с отличием), а в 1940-м – индустриальный институт: защитил проект своего парового самолета (диплом с отличием). Одновременно приступил к хирургической практике – в Архангельске, в Череповце. «А потом война, ведущий хирург полевого госпиталя, потом областной хирург в Брянске.....С 1952 года – в Киеве, в клинике, которая потом стала Институтом сердечно-сосудистой хирургии, а Амосов – ее руководителем. И одновременно – заведующим отделением биологической кибернетики в институте кибернетики. Лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического Труда, академик. Остальное хорошо известно по его замечательным книгам и публикациям в прессе, в том числе в «Огоньке».
(По «Книге о счастье и несчастьях» Н. Амосова)
Этой весной я закончил книгу воспоминаний «послесловием» накануне отъезда на операцию. В нем написано: «жизни нет». За текстом слышно больше: нет желания жить. Об операции я серьезно не думал, даже в последний год, когда сердце снова увеличилось в размерах, наросли одышка и стенокардия. Я все еще себя успокаивал: по данным ультразвукового исследования (УЗИ), показатели не ухудшались уже четыре года. (Правда, это не вязалось с возрастанием объема сердца и стенокардией... Да, я не разобрался в этом явлении. Не хватало квалификации).
...Так и тянул, постепенно сокращая нагрузки и увеличивая дозы нитроглицерина. А последние месяцы еще очень хотелось дописать книгу...
Положение изменилось в середине мая этого года, когда осталось полгода до пяти лет эксперимента. Во-первых, ухудшение стало быстро прогрессировать. Во-вторых, Толя Руденко (нет, Анатолий Викторович, доктор мед. наук, отличный хирург) 12 мая целый час рассказывал о своей трехмесячной командировке в Германию, в клинику Кёрфера в маленьком городке Бад-Ойнхаузен, недалеко от Дюссельдорфа. Толя описывал просто чудеса: 4 тысячи операций в год – шунтирование и замена клапанов (наряду с десятками пересадок сердца и другими сложными вмешательствами), и смертность 1-3%. Оперируют в любом возрасте. Настоящая фабрика обновления сердец, организованная с немецкой тщательностью и точностью. Операции, разумеется, платные.
Я восхитился, однако даже не подумал: «Вот бы мне!» Так далеко... денег нет... чужие люди... Да и стоит ли? Поживу еще с годик...
Так бы это и забылось, но тут включилась моя дочь Катя. Тоже уже не Катя, а Екатерина Николаевна, профессор, зав. кафедрой терапии в мединституте, притом кардиолог. Все говорят – очень энергичная... Она и Володя Мишалов, зять (тоже доктор наук и кафедру хирургии получил), дружат с Руденко и, естественно, получили всю ту же информацию.
Катя завелась сразу. Пришла к директору нашего института Г. В. Кнышову, он собрал заведующих отделениями, и решили: «Ехать немедленно». Сопровождающая – Катя, в помощь ей – Толя. Отправили факс Кёрферу, поговорили с ним по телефону и через день получили официальное разрешение: приезжайте. Стоимость операции 44000 марок.
Начались хлопоты. Катя, Володя, Г.В. Кнышов и его штат, Академия мед. наук, включая президента Александра Федоровича Возианова, добывали заграничные паспорта, немецкие визы, билеты и... «дойче марки». У меня было около 6000 долларов: накоплены за пять лет от экономии, гонораров, стипендии Сороса – на случай смены стимулятора сердца. Этих денег хватит разве что на дорожные и квартирные расходы. Спасибо зав. горздравом Бедному Валерию Григорьевичу. Он ходатайствовал – и правительство разрешило потратить такую сумму. Тоже спасибо. Вполне могли отказать.
По телефону договорились с Кёрфером: место в клинике зарезервировано.
Конечно, многие нас провожали: родные, институтские. В связи с волнениями (адреналин!) сердце работало плохо, ходил с трудом, постоянно принимал нитроглицерин. Катя заказала такой билет, что все путешествие меня должны были возить в коляске, как полного инвалида. Это очень пригодилось, потому что по лестницам я уже ходить не мог.
Кажется, я уже где-то писал, что человек живет одновременно в нескольких концентрических мирах, существующих сами по себе, но и отражающихся в его мыслях и чувствах – приятных и неприятных – в «кругах» его психики.
Самый узкий мир: свое тело, органы, боли, дыхание, позывы.
Второй круг пошире: люди и предметы, замкнутые на меня, на ощущения, со своими отношениями ко мне. В основном это семья и друзья.
Третий круг: люди и предметы из сферы труда и периодических соприкосновений.
Еще дальше – четвертый круг: «общество» (массы и фигуры), мое место в нем.
Наконец, последний круг – мир информации и идей, беспредельный по широте и глубине, с собственными дорожками в нем.
Удельный вес каждого «мира» в мыслях очень разный: от ничтожного до всепоглощающего. Зависит он от типа личности, образования, а главное – от включенности в процессы того или иного круга. Каждый из них имеет свою «толщину» – по значимости в мышлении данного человека. И еще – по субъективной окраске чувств и ощущений – от радостных до пронзительно страдальческих.
Все это в полной мере относится и ко мне. Я находился в очень узком мире, когда 26 мая часов в 11 вечера мы достигли цели, городка Бад-Ойнхаузен. Он совсем маленький, с одно– и двухэтажными домами. Да, маленький – но 4000 операций в год на открытом сердце!..
Медсестра уложила меня в постель. Поспать бы после дороги. Но пришла врач, и начались расспросы о моей болезни. Катя отлично говорит по-английски, чуть-чуть – по-немецки. У Толи хуже английский, но лучше немецкий. Обо мне речи нет – читаю по-английски, могу мысленно сконструировать фразу, но – ни понять речь, ни произнести...
Дома я заготовил выписку из истории болезни, с анализами, ее перевели на английский, но врач не стала в нее вникать, а спрашивала по своему вопроснику – не очень много, но все важное.
Вся среда прошла в обследованиях. Понял, что значит немецкая организация. Здание клиники двухэтажное, не так, чтобы очень большое. Меня возили на коляске – с поворотами, с подъемами на лифтах... Смотрел по сторонам: на стенах современные картины, очень хорошие. Кабинеты с аппаратурой – небольшие. Сами аппараты не поражают, подобное есть и у нас, только похуже.
Зато поражает персонал. Все или идут быстрыми шагами или что-то делают. Не сидят и не болтают. Для каждого больного – свой порядок следования по кабинетам. Расчет по минутам.
Меня возили по кабинетам до и после обеда. Схема обследования примерно такая же, как и у нас, но здесь немного шире и несомненно – тщательнее. Но у нас на это уходит неделя или больше, а здесь – один день.
Странное равнодушие не покидало...
Обследование выявило очень тяжелое поражение сердца: миокарда коронаров, особенно – аортального клапана. Катя боялась, что мне из-за этого откажут в операции.
Вопрос об операции меня тоже беспокоил, но как-то глухо. Риска я не боялся: лучше умереть здесь, чем тяжко угасать дома от одышки. Этот вопрос я рассматривал применительно к страданиям жены Лиды и Кати: пусть лучше привезут в гробу. У них тогда не будет времени для переживаний.
Катя от меня не отходила, показывая образец дочерней любви, организованности и... силы. Мне было ясно, что именно ее энергии я обязан выпавшему шансу на спасение.
...Четверг предполагался спокойным. Дело за профессором Кёрфером: он вернется из поездки к пятнице. Врачи приходили, смотрели, я лежал в постели и тяжело дышал с кислородом. Около полудня Катя сообщила, что врачи находят мое состояние угрожающим жизни. Ждать еще сутки – опасно. Спрашивают: не возражаю ли я, чтобы экстренно прооперировал ближайший заместитель Кёрфера.
Начали готовить к срочной операции. Ввели лекарства.
На каждом столе хирург делает три операции в день, они заранее расписаны. Для меня место нашли в третью очередь, это примерно в 3-4 часа. Но вот уже и семь вечера, а меня не берут. Я лежу в забытьи, но мои сопровождающие беспокоятся. Разбудили меня: пришел доктор и сообщил, что в ходе дневных операций возникли осложнения и операции затягиваются. Конечно, здесь оперируют круглые сутки. Однако им не хотелось бы после этих дневных осложнений... Не лучше ли все же подождать до утра, когда приедет шеф? За мной будут тщательно смотреть, а операцию при необходимости можно начать в любой час...
Мне было все равно.
Утром в 7 часов в сопровождении свиты пришел Кёрфер.
У меня нет таланта подобрать слова, чтобы они соответствовали мощи этого человека. Одно скажу: вот таким должен быть хирург! Крупный мужчина средних лет с оптимизмом на лице, крепким рукопожатием, бодрыми, убеждающими словами и тоном.
Коротко обсудили вопрос о типе клапана: механический (пластинка из специального сплава) или биологический – из живой ткани. У меня против последних было старое, двадцатилетней давности предубеждение (пробовали – неудачно), но Кёрфер легко меня переубедил:
– Теперь другие клапаны! Пять лет стопроцентной гарантии и еще сколько-то лет дольше этого срока. Всем пожилым людям вшиваем биологические протезы.
– Значит, так и мне... Мелькнула мысль: «Пять лет... Зачем они тебе? Клапан старость не остановит...» Но умирание может облегчить!
...Об операции ничего не помню. Один укол – провалился и проснулся, когда Толя окликнул:
– Уже все сделано!
– Не может быть!
Я и теперь не вспомню: удалена ли была уже трубка из трахеи? Наверное, удалена, потому что уже говорил и не помню дыхания через трубку и саму процедуру удаления. Как хирург, я не переставал удивляться: какой класс!
Потом мне Толя рассказал об операции – он ассистировал, все видел и многое щупал руками. Оперировали три часа, заменили аортальный клапан, он был в ужасном состоянии – исковерканный отложениями кальция костной плотности, со сложным отверстием.
Не посмел спросить, что влияло на прогрессирование порока: от нагрузок? От основного воспалительного процесса? Ах, какая разница! Продолжение эксперимента придется планировать заново... Вот только зачем? Старикам после восьмидесяти он явно не нужен, а уж после восьмидесяти пяти... О Боге нужно думать! Но, увы! Бога в душе все равно не нашел...
Кёрфер зашел в палату в тот же вечер: все так же излучающий оптимизм и уверенность. Не помню его слов, но отвечать на них можно было только одно:
– Все в порядке! Спасибо!
Меня поместили в реанимацию, в двухместную палату, как всех.
Боже мой! Сколькими проводами и трубочками было опутано мое тело. Не буду перечислять, да и многих не помню.
Мысли были замкнуты пределами «первого мира» – ощущениями тела и людьми, что двигались перед глазами. Главная забота – помочиться в «утку», выбрать позу, чтобы меньше болело, впрочем – вполне терпимо... Но дышать стало легче, чем дома, а стенокардия исчезла совершенно.
Чувство равнодушия к жизни не покидало меня, и профессиональные интересы «третьего круга» не возникали...
Кёрфер делал обход каждый день и в полном смысле слова излучал уверенность. Я сравнивал его с самим собой в прошлом. «Нет, Амосов, тебе до него было далеко...» Я привык оценивать и уважать хирургов исключительно по числу операций и результатам.
Как коллегу меня держали в палате интенсивного наблюдения на день дольше. Потом перевели в отделение с менее строгим режимом. Вот в нем и разыгралась драма страдания в моем «первом (телесном) мире», самая сильная за всю мою жизнь.
У меня нет таланта описывать страдания. Поэтому я лишь перечислю факты. При всем моем глубочайшем уважении к клинике, они все же допустили ошибку: рано удалили катетер и не проверили потом, работает ли мочевой пузырь. А он работал очень плохо, совсем потерял способность опорожняться, переполнился свыше меры, предъявлял свои жестокие требования – и все без результата. Каждые 5-10 минут нужно проситься в уборную, чтобы кто-то отключал провода и тянул монитор, поддерживал меня самого. А рези внизу живота нестерпимые... Не испытавшему не понять.
На третий день мучений, когда не удалось вызвать сестру и не было Кати, я встал, схватил с полки монитор и двинулся... Уже не знаю, что я хотел, но потерял сознание и очнулся уже на кровати, когда вокруг хлопотали сестры. Получил множественные ушибы, огромный кровоподтек вокруг глаза, травму бедра, которая отозвалась спустя две недели...
Я уже не мог вставать на каждый позыв, и мне привязали... смешно сказать: памперс! И тут – похвастаю! Я наконец догадался пощупать свой живот – и все стало ясно. (Амосов! Не обвиняй других в незнании или невнимании! Ты, академик-хирург, должен был определить все в самом начале и попросить поставить катетер! Нет, ты по-глупому терпел три дня. Идиот).
Катя вызвала врача. Дежурный пытался поставить катетер, неудачно, еще несколько часов страданий, пока пришел консультант-уролог. Запомнился: бравый мужчина с волевым лицом. Не снимая спортивной куртки, пощупал живот.
Расстегнул сумку, достал катетер в стерильной упаковке, ловко надел резиновые перчатки... Я оглянуться не успел, как уже все было сделано.
С этого момента жизнь повернулась ко мне другим лицом. Единственное желание – «умереть немедленно»... нет, не исчезло, но как-то поблекло. Да, умереть, но можно еще и подождать, посмотреть, как будет работать отремонтированное сердце. Один из врачей сказал Кате, что реабилитация длится от трех до шести месяцев. А тут еще перспектива операции на простате... Именно от нее возникло осложнение с пузырем. Нет, будущее печально... Но уж очень неприятно было умирать, задыхаясь. Этого-то, может быть, теперь не будет.
Кёрфер заходил почти каждый день, ободрял. Понемножку «второй и третий миры» входили в круг внимания и мыслей. Стал интересоваться окружающими, организацией работы. Это второе после реанимации отделение не было столь привилегированным, но обслуживание все равно было отличным. Вся организация рассчитана на несколько дней перед выпиской: домой или в реабилитационный центр, развернутый в городе. Там с выздоравливающими много занимались.
Интересны сведения о возрасте пациентов (есть данные за 1994 г.). До 50 лет – 6,5 %; 50-59 – 26%; 60-69 – 40,5%; 70-79 – 24% и выше 80 – 3%. Доля стариков возрастает год от года...
У меня до сих пор не укладывается в сознании понятие «сложная операция на сердце с гарантией успеха 95-98 %». Но, похоже, что это – факт. «Кёрфер это может». Высокий класс стоит денег... Но ведь так во всем: качество – самый дорогой товар. У нас тоже успешно делают такие операции, стоят они в 5-7 раз дешевле (не считая «подарков», о которых я там не слыхал). Но увы! Мы оперируем без гарантии, только до 65 лет, и со значительными ограничениями по тяжести поражения.
17 июня, через 19 дней после операции, мы отбыли домой...
Началась домашняя жизнь.
После первой недели благополучия, когда я уже тренировался в ходьбе по коридору (снова мне говорили, что «слишком»), начались странные осложнения. Например, кровоизлияние (гематома) в область левого тазобедренного сустава, видимо, на месте ушиба при падении. Затем повысилась температура, самочувствие ухудшилось, две недели получал антибиотики и гормоны... Стало лучше, потом снова хуже... И так далее.
Поэтому, когда я сейчас пишу в середине августа, я еще совсем не «на коне». Но эксперимент все же продолжается: в три приема делаю 1000 движений гимнастики, еще 200 с очень легонькой гантелькой. Болит голова, много других мелочей... Но сижу за компьютером по несколько часов, потому что не могу не работать.
Тем не менее значительных сомнений в будущем улучшении у меня нет и эксперимент – жизнь – продолжается. Кажется, я уже немного отошел от «мира тела», острота неприятных ощущений прошла, и я уже заглядываюсь на «мир идей». Такая уж выработалась привычка – использовать каждую минуту все для того же главного: думания.
Впрочем, зачем загадывать? К сожалению, пока появляются все новые осложнения, и в любой момент может что-нибудь случиться в самом низшем моем телесном мире, и снова я захочу только одного: умереть!
Молодым и здоровым не нужно пугаться таких фраз – это прерогатива больных стариков, когда биологическая сила жизни уже иссякла и живет только разум. Но он не может побороть физические страдания. Это преодоление тоже доступно только молодым.
Поэтому, господа читатели, не бойтесь жизни. Она прекрасна! Вот только теперь стало сомнительно для меня, стоит ли доживать до глубокой старости.
Все это я рассказал потому, что давал интервью и позволял журналистам писать о своем эксперименте. Поэтому я просто обязан сказать читателям: «Мой эксперимент не закончен!»
Что касается моего личного опыта, то ему уже четыре с половиной года. Нет, я и сейчас не отказываюсь от идеи – удлинить активную жизнь через значительные физические упражнения. Но дозировку нагрузок следует уменьшать с возрастом. Например, после семидесяти достаточно быстро ходить, а не бегать, гимнастикой заниматься не долее 1-2 часов в день, делая примерно до 2000 движений в 3-4 приема. Гантели? До 2-3 кг – очень полезны, примерно 100-200 движений с интервалами.
Важнейшие условия успеха для стариков – здоровое сердце и нормальное кровяное давление.
Еще одно важное условие – у старика должно быть дело, которое его увлекает, или личные обязательства перед людьми. Чтобы была цель в жизни, а не только чтобы жить подольше.