И. Суворов
Деятельность городов
нынешней Вологодской губернии
в Смутное время
// Вологодский сборник. – Вып.IV. – Вологда, 1885.

30-го Октября 1608 года Ярославский воевода кн. Федор Петрович Барятинский, посылая из Ярославля в Вологду боярскаго сына Ивана Караунова и посадских лучших людей Уланка Золотарева с товарищами, писал тамошнему воеводе Никите Михайловичу Пушкину и дьяку Рахманину Макарьевичу Воронову, чтобы они, следуя примеру Ярославцев, добили челом государю, царю и великому князю Димитрию Ивановичу и крест ему поцеловали. Вместе с тем он наказывал посланным — сказывать на Вологде всяким людям, что Государь Димитрий Иванович пожаловал их, Ярославцев, холопов своих, царским великим жалованьем и вины их отдал им.
Еще ранее этого получив не однократную угрозу от „воров" — раззорить всю Вологду и теперь узнав из письма Барятинскаго про пощаду, будто бы оказанную Ярославцам из-за их решительнаго перехода на сторону Тушинскаго царика, Пушкин и Воронов разсудили за лучшее при тогдашних обстоятельствах — присягнуть самозванцу (*) [(*) Исаак Масса, голландский торговый агент, бывший во время описываемых событий в Вологде, написал по возвращении в Голландию, разсказ о событиях в России во время самозванцев. Разсказ его в большинстве верен исторически; а относительно Вологды должен быть принимаем, как разсказ очевидца события; собственныя имена местами искажены. Сочинение писано на голландском языке, а в русском переводе издано Археографич. Коммисиею. О переходе Вологжан так сообщает Масса: „Почти в шести милях от Ярославля, по дороге в Вологду, лежало село Романовское. Здесь находились вологодские ратники, остающиеся верными Москве. Против них из главнаго лагеря мятежников отправили отряд под начальством одного пана, которому велено было разбить приверженцев Москвы и занять, Вологду, а жителей ея склонять на сторону Димитрия. Тышкевич однако был так побит Вологжанами, что едва мог спастись и едва добрался пешком до Ярославля. Отсюда мятежники три раза посылали гонцов в Вологду уговаривать жителей перейти на сторону Димитрия, в случае же отказа грозили избить их всех с женами и детьми. Это заставило жителей Вологды присягнуть Димитрию". — Может быть, упоминаемое здесь село Романовское есть село Даниловское, в 60 верстах от Ярославля; Масса легко мог забыть точное имя села; Тышкевич у него назван Китткивитс; Устюг — Устинга; речка Золотуха в Вологде — Золотицей и др.] и через пять дней отвечали в Ярославль, что они ходили с грамотою к своему архиепископу (которым был в Вологде с 1604 года Иоасаф II), читали ее всем людям вслух и сами, поцеловав крест, начали приводить ко кресту и дворян, детей боярских и посадских людей, а также и в уезд послали; а 10 Ноября из Ярославля ехали с повинными челобитными и самозванцу Вологжане дети боярские Семен Челеев, Василий Квашнин, да Ратман, да Михайло Розварины, да посадские люди Якуш Щелкунов с товарищами 9 человек, да Сибирских казаков 5 человек.
Нельзя точно сказать, чьим руководились Пушкин и Воронов, поступая так; относительно же побуждений Барятинскаго сохранилось его собственное признание в письме его к Сапеге, который был у самозванца одним из первых по нем лиц. „Ярославль", пишет Барятинский, — „под его царскую (т. е. самозванцеву) руку яз привел, да и на Вологду от себя писал; и там, меня послушав, крест ему целовали. Так тебе-бы господине, надо мною смиловаться: упрошать у государя поместьеце, то что писано в челобитенке." По последующей деятельности Вологодскаго воеводы вернее будет заключить, что в своем поступке он руководился не столь узко-эгоистическими соображениями: он понимал, что сопротивление не может помочь Вологжанам, а только ожесточить врага, тогда как пример Ярославля показывал, что добровольная присяга самозванцу спасла этот город от раззорения и кровопролитий, между тем другие города (Тверь, Псков и др.), не смотря на храброе сопротивление, были не только взяты, но еще и разграблены. Эти соображения мог иметь воевода Пушкин и разсчетливо не вступив в борьбу с сильным врагом, сохранил силы Вологды, бывшия полезными отечеству впоследствии, как это ниже увидим. Пушкин тогда еще не узнал, что с ярославцев правили по 18 рублей с сохи, что все товары у торговых людей переписали и отсылают в Тушино.
Так быстро и просто, повидимому, совершилось присоединение Вологды к партии втораго самозванца. Богатая тогда, Вологда составляла предмет особенных стремлений и забот слуг самозванца, как показывает происходившая между ними переписка о сохранении от разграбления этого города. Он был в то время важным складочным местом для товаров, отправляемых со всех концов России к устью Северной Двины для отпуска за границу и привозимых оттуда до Вологды водою, а далее сухим путем в Москву; кроме того чрез нее проходил сибирский путь на Устюг и Сольвычегодск. Скоплению товаров тогда способствовало особенно то обстоятельство, что, не говоря уже о „лучших людях", прибежавших из Ярославля, в нее и через нее ехали из Москвы иностранные купцы, удалявшиеся от смут. „А ныне на Вологде собрались все лучшее люди московские гости с великими товары и с казною, — писал из Ярославля Сапеге посланный от самозванца в Ярославль Тимошка Бьюгов, — и государева казна тут на Вологде великая, от корабельныя пристани, соболи из Сибири и лисицы и всякие футри; ино шкода на них идти воевать; ино, государь, всю царскую казну и товары ратные люди разграбят; разве тебе послати к Вологде грознаго пана, который бы умел уимати, чтобы царская казна и всякие товары за посмех не пропали." — „А как Вологда добьет челом г., ц. и в. кн. Димитрию Ивановичу всея Руси и повинную к нам пришлют, — отписывали из Ярославля же посланные от Сапеги описать казну на имя Самозванца,— и мы тотчас к Вологде пошлем государева сытнаго двора стряпчего Тимофея Лихачева, для всякаго краснаго питья и для дворцоваго всякаго обихода, для того что на Вологде много куниц и соболей и лисиц черных и всякаго дорогаго товару и питья краснаго. (*)[(*) Вся эта переписка и переписка Барятинскаго с Пушкиным напечатана в „Сборнике князя Хилкова".]
Никита Пушкин, в излишнем, как после оказалось, усердии, не замедлил послать наказ и крестоцеловольную запись в Тотьму. Этот наказ Пушкина — присягнуть самозванцу был чрезвычайно неожидан для Тотьмичей: они испытывала ужо на себе тягость самозванцевых правителей, посланных в Тотьму двух сынов боярских и пана, и ободрились-было, когда получили грамоту от Галичан, в которой те перечисляли меры, принятыя ими и их соседями против врагов государства, и просили радеть о Государеве великом деле и послать в Галич ратных людей с зельем (порохом) и с нарядом (артиллерией). Козьма Строганов, не смотря на присутствие в Тотьме людей Тушинской партии, даже решался ночью тайно собирать лучших Тотемских людей и читать им Государеву к Галичанам грамоту;— теперь, опечаленные поступком Пушкина в Вологде, Тотьмичи, скрепя сердце, со слезами поцеловали крест Самозванцу ,,от нужи. "
Из изложеннаго видно, что оба города сдались самозванцу или в недоуменьи увлеченные примером других, или для того, чтобы отвратить от себя грозу разрушения и грабительства. Но не долго пришлось оставаться городам в недоуменьи: вскоре стало ясно, что за люди явились под именем истинных прирожденных русских государей и как их слуги поступают с их верноподданными. В Тушинском лагере царствовала тогда невообразимая сумятица; всякий вел свое дело; никто не слушался своего названного царя. Некто Андрей Млоцкий предложил самозванцу назначить в каждый русский город по поляку и русскому для наложения и сбора новых податей и, не смотря на нежелание самого лже-царя, привел в исполнение свой план. В Вологду были посланы два боярские сына Козьма Кадников и еще другой. Они, собрав народ, торжественно читали грамоту, по которой было велено „собрати с Вологды, с посаду и со всего Вологодского уезда и с архиепископских и со всяких монастырских земель, с сохи — по 8 лошадей, с саньми и с веретии, и с рогожами, да по 8 человек с сохи, а те люди и лошади велено порожние гонити в полки". Также собрать со всякой выти, сколько в уезде вытей есть, и с посаду с Вологды, — столового всякаго запасу (*)[(*) В грамоте перечислялось до 40 статей: муки пшеничной, ржаной по чети, крупы овсяной, гречневой, толокна, солоду, хмелю, сухарей — по чети, и пр.] и проводити те запасы Вологодскими уездом мирским людям, старостам и целовальникам, на мирских подводах, кроме тех, что по 8 лошадей с сохи. Также велено было по другой грамоте другому сыну боярскому „переписать на Вологде-же у торговых людей, которые торгуют рыбою,— рыбу всякую и рыбных ловцов и ловли рыбныя всякия, а ловити велено свежую рыбу ловцам на него, который ся называет кн. Дмитрием, пять дней и пять ночей; шестой день велено ловить на дворецкаго его, на кн. Семена Звенигородскаго; в ловля рыбная всякая велено имати на посади и в волостях." Когда прочли эти грамоты, то Вологжане ,,против тех грамот ничего не сказали, а иные многие заплакали и говорили тихонько друг с другом: хотя-де мы ему и крест целовали, а токо б в Троице славимый милосердый Бог праведный свой гнев отвратил и дал бы победу и одоление на враги креста Христова Государю нашему Царю и В. Кн. Василью Ивановичу, и мы всею душею рады все головами служити; токо буде иные города, Устюг и Усолье и Поморские нам помогли, и нам всем также было бездельно помереть же будет". Они еще не знали, что предпримут соседи. А между тем как в Вологде производились насильственные поборы в пользу самозванца, в Устюге, на помощь котораго в трудных обстоятельствах разсчитывали, и не безосновательно, Вологжане, — дела шли совсем иначе. Выгодно расположенный при устьях двух рек, на торговом северном пути, город этот всегда имел средства исправно удовлетворять как требования обыкновенных государственных налогов, так и сверх-обычные запросы в особенных случаях; один Архангельский тамошний монастырь, у котораго не было тогда никаких торгов монастырских, ни соляных промыслов, никаких угодий и рыбных ловель, кроме хлебнаго доходу из вотчинных и монастырских деревенек, мог дать по запросам на разныя государственныя потребности до Сентября 1608 года в предшествовавшие два года, более 1700 рублей. Имея воеводой деятельнаго Ивана Филиповича Стрешнева и подьячим Шестого Копнина, не уступавшаго первому в энергии, город Устюг неоднократно отправлял в окрестные города приставов и посыльщиков „для вестей, что ся там, в тех городах, деет", неоднократно слал ратников в Вологду, Галич, Кострому. В Октябре 1608 года подьячий Копнин ездил в Ярославль по Государеву указу с ратными людьми и возвращаясь уже в конце Ноября через Тотьму, для предосторожности от воров, о которых он прослышал, у городка Брусевца, за 60 верст от Устюга, вверх по Сухоне, поставил сторожевую рать. С ним вместе 26 Ноября приехали в Устюг земские пристава и привезли нерадостныя вести: они узнали о Ростовском раззореньи, из-за плошства Ростовцев, о Вологодской присяге, о несчастии Тотьмичей; один из приехавших сам слышал в Вологде чтение грамот о поборах. Громадные и незаконные поборы, а еще более — отдача русских городов в жалованье, ,,в вотчины", панам, ,,как и преж сего уделья бывали", — возбудили негодование в Устюжанах; и они на другой день решили промеж себя посадскими людьми и волостными крестьяны, что они креста целовати тому, который называется царем Дмитрием, не хотят; а хотят стояти на крепко и людей сбирати хотят тотчас со всего Устюжскаго уезда головами, тем более, что Московское государство дал Бог по старому стоит здорово. На другой день воевода, подьячий, все мирские люди Устюжские: посадские, старосты и целовальники, и волостные крестьяне, написав решение, слали уже в Соль-Вычегодскую к Поспелу Елисеевичу Извольскому и к Максиму Яковлевичу, Никите Григорьевичу, Андрею и Петру Семеновичам Строгановым — письмо о единодушии с ними и просили Поспела и двух старшин Строгановых и еще человек 5, 6 или 10 лучших волостных и посадских людей приехать в Устюг поговоря со всей Усольской землею, пожаловать вскоре для совету. А их, Устюжан, мысль была такова, как они сами писали: „будет вы к нам приедете и стоять с нами за один похотите, и нам вам в том крест целовати меж себя, а вам также крест целовати, что нам с вами, а вам с нами и ожить и умереть вместе". Посланный посадский человек Третьяк Игумнов вернулся к 30-му Ноября в Устюг без всякаго письменнаго и устнаго ответа, хотя Усолье, как прежде назывался Сольвычегодск, гораздо ранее промышлял о государеве деле и еще месяц назад 30 Октября Строгановы и прочие Усольцы выслали на помощь Шуйскому от Соли-Вычегодския „первых" людей 105 человек, собрав - Строгановы по 5 человек, а остальные по 4 человека с малой сошки, в которой было озимаго посева всего (т. е. только) 80 четвертей.
He получив ответа, Устюжане не знали, чему это приписать. В них начало зараждаться колебание, что „в случае будет послышим то, что Бог пошлет праведный гнев свой на всю Русскую землю, ино еще до нас далеко, успеем с повинною послати " (т. е. в Тушино). К тому же 28 Ноября приехал из Вологды разсыльщик Афонька от Н. Пушкина с увещательною грамотою о присяге самозванцу, а 29 Ноября в 6-м часу дня привез крестьянин Устюжскаго уезда с Брусенецкой заставы Митька Седлов весть о Тотемских делах, что там втайне Козьма Строганов с лучшими людьми готовится служить Царю Василию Ивановичу. Такия разнообразныя вести совсем сбивали с толку Устюжан; Пушкин писал не по Государеву указу, а так, как „ему да Рахманину ведомо учинилось, а от Государева лица к нему не писано". Поэтому все еще не потеряв окончательно надежды на правоту своего решения, Устюжане увещевали Вычегодцев: „пожалуйте, помыслите с миром крепко, а не спешите креста целовати: не угадать, на чем совершится; и только мы того послушаем Никиты, и ему то будет выслуга, а не нам"; при этом для удостоверения советовали самим распросить посланца Митьку Седлова. (Вероятно, это был мужик дельный: Устюжский Архангельский монастырь отпускал с ним к Вологде своих ратных людей 17 человек, и деньги на них 79 руб.)
Около того же времени и на Вагу явился из Вологды разсыльщик Девятко Клементьев с приводною грамотою к крестному целованию самозванцу, ,,с великою угрозою, чтобы все крестьяне вору крест целовали. Вага нужна была „ворам" не менее Вологды по своим богатствам: известно, что при Борисе Годунове (в 1603 году) доходы с Важскаго уезда простирались до 8.138 рублей 26 алтын. Но крестьяне Важские, „помня Господа Бога, и Пречистую Богородицу, и крестьянскую истинную православную веру, и души свои, — не прельстились, и тому вору креста не целовали; истинно, праворазумно и смышленно не поколебались умы ". (*)[(*) Это сведение о Ваге взято из отписки Д. Шуйскаго с требованием из Верховажской чети оброка. Сборн. кн. Хилкова № 64].
Так встречали на востоке и севере Вологодскаго края самозванцевых приверженцев. И в самой Вологде не долго им пришлось властвовать. Выше указано, с какими требованиями явились первые Тушинские посланцы в Вологду; за ними приехали лица, назначенныя быть во главе „воровскаго" управления. „Прежние начальники, Пушкин и Воронов, были сменены и посажены в темницу, подвергнувшись безчеловечному и жестокому обращению, несмотря на их невинность (**)[(**) Здесь мы опять пользуемся разсказом Массы, очевидца событий]. От воров прислан был воеводой Федор Ильич Нащекин, большой плут и низкаго происхождения; через три дня после него прибыл Иван Ковернев, назначенный дьяком. Ковернев хотел запечатать купеческие товары с тем, чтобы их конфисковать, но владельцы не допустили его до этого. Ему не хотели повиноваться, и он был низвергнут. Новый правитель, собрав жителей для приведения их к присяге Димитрию, велел привести и прежняго воеводу, хотел связать его и отослать в польский лагерь, позорил и бранил его вместе с некоторыми богатыми купцами. В то же время нескольких поляков, сидевших в заключении, выпустили на волю. Они напали на окрестных крестьян, жестоко обращались с ними и, до нага ограбив их возвратились в Вологду, с санями, наполненными награбленным имуществом и на другой день хотели отправиться к войску. В ту же ночь ограбленные крестьяне пришли в самом жалком виде в Вологду жаловаться на учиненныя над ними жестокости и насилия. Находя жалобы их справедливыми, жители Вологды горько раскаивались в том, что отпали от Москвы в присягнули Димитрию. Тогда только поняли они свое малодушие. Снова назначив дьяком не задолго пред тем низвергнутаго Воронова, человека стараго и добраго, Вологжане собрались вместе и долго совещались о том, как бы им сложить с себя присягу Димитрию и погубить всех его приверженцев. Сверх того они освободили из заточения прежняго воеводу Пушкина, снова сделали его правителем и сообщили ему о своем намерении, за которое он их похвалил и обратился к народу с прекрасною речью, в которой, защищая себя и действия Москвитян, осудил жителей города за их легкомыслие. Он говорил, что Бог наказывает их и еще более накажет за то, что они изменили своему долгу. Преисполненные раскаяния, жители с ожесточением устремились из крепости к дому Булгаковых, где находился недавно прибивший воевода Нащокин, приставили к нему стражу, схватили Нащекина, Ковернева, всех поляков и пленных, находившихся в Вологде отрубили им головы и трупы их бросила с горы в реку Золотуху, где их пожирали свиньи и собаки, на что нельзя было смотреть без отвращения". (*). [(*) Этот разсказ очевидца Массы подтверждается отпиской Вологодский, земских целовальников и всех Вологодских посадских и волостных лучших, середних и молодших людишек и всей черни (видно, что без дьяка и воеводы), посланной в Тотьму Строганову и всем посадским людям и уездным крестьянам, полученной последними 1 Декабря, Из нея видно, что 29 Ноября приехали от Сапеги пан Ян поляк со многими паны и с детьми боярскими их, Вологжан побивати и животы грабить и жен и детей в полон имати; что Нащекин с этим Яном многих панов и детей боярских переимали и посажали в тюрьму до государева (т. е. самозванцева) указу. — Дом Булгаковых, о котором упоминается здесь, был вторым от впадения Золотухи в Вологду вниз по реке Вологде, как он написан в „описании дворов и мест в городе Вологда 7136 г. Апреля 6 числа". Какой то Федор Нащекин упоминается впоследствии в 1611 году под Москвою, приведший рать с Вологды; но тот-ли, о котором упоминает здесь Масса, как о погибшем, сказать трудно: Масса, когда писал свой разсказ по памяти или по заметкам мог мелкия подробности и, забыть.]
В Тотьме также свергли тушанских посланных и пытали их. Все лица из „воровских", пытанныя в Тотьме и Вологде, не могли точно сказать, что за человек называет себя Димитрием; иные из них просто говорили, что он не Гришка; другие передавали, что это — вор, именно из Стародуба; из Костромы писали в Вологду, что вор — это попов сын Митька с Москвы от Знаменья с Арбата из-за Конюшень, что отпустил его с Москвы князь Василий Мосальский за пять дней до растригина убийства (т. е. до 17 Мая 1600 г.). Жители северных городов, таким образом, узнавали, как ничтожны были нравственная личность и материальныя силы того, кто себя называл Димитрием и как глубоко они заблуждались, поддавшись этим лживым низким людям, - и тем ревностнее стали действовать на защиту Московскаго дела Государева.
На площадях городов собирались земские люди, духовныя лица, тяглые посадские люди и волостные крестьяне с их выборными старостами и целовальниками со всего уезда, всею своею землею, и думали земскую думу. Обдумав что нибудь на миру, писали грамоты от тех лиц, которая приговорили написать, от города к городу, от уезда к городу, иногда помимо приказных — воеводы и дьяка, от одних земских и посадских старост, целовальников и людишек. С отписками повсюду гнались резвые гончики, пристава, с вестями, что где делалось, что думали и предпринимали соседи. Составлялся дружный союз северных городов против партии самозванца.
Вологжане, заботясь о защите своего города от воровских шаек, после возстановления прежних правителей в должностях, порешили просить у Тотьмичей под росписку — прислать силы людей, и пушки, и затинныя, и селитру, и порох тотчас не издержав, о чем и отправили письмо в Тотьму; Тотьмичи, получив его 1 Декабря, послали список с него в Устюг, откуда он дошел 3 Декабря на Вычегду и далее. Так начался поворот в действиях северных городов против втораго самозванца. В Устюге произвели набор ратных людей по 10 человек с сохи (*)[(*) По расчету П. Д. Голохвастова (в ,,Руси") с 3-х душ по одному], а иные лучшие люди в от себя людей давали, иные шли и добровольно — вверх по Сухоне с лучшими людьми во главе. 3 Декабря эти ратники выступили к Вологде с подьячим Шестым Копниным. Через неделю — они были в Вологде и отсюда 11 Декабря отправились к Костроме, Галичу и в село Даниловское отрядами. 16 числа пришли в Вологду Усольские отряды. Вологжане, услышав в это время, что Пошехонцы отложились к вору, послали туда отряд ратных людей отводить их от вора и вскоре получили от головы отряда радостное известие, что Пошехонье и село Белое опять вернулись на сторону Шуйскаго. Это было первое успешное действие северных новых земских войск. На отправку подобных отрядов и вооружение их требовались военные запасы, — и Вологжане просили из Устюга — зелья пищальнаго пудов с 50 и свинцу со столько же, и вместе с тем торопили присылкою еще ратников (*)[(*) Как дорожили верными разсыльными, видно из следующей приписки Вологжан в письме к Устюжанам: „А розсыльщика Офонку Реутова отпустили-бы на Вологду: то делалось по диаволе смуте, за умножение грех всего мира, а не для розсыльщиков; на розсыльщикех пытати нечего"]. Сольвычегодцы, получив 6 Декабря из Устюга грамоту от 3 Декабря, сейчас-же отправили, что было людей на-скоре, может быть на подводах, и назначили собирать по десяти человек с малыя сошки; кроме того, 16 Декабря отпустили еще оставшихся от прежнего набору, и вместе с ними городоваго народу 3 пушечки и с ядрами и с зельем. 18 Декабря опять пошли ратники с Вычегды, Выми и Сысолы. В Устюге, не смотря на недавний набор, а за ним и в Сольвычегодске вскоре вследствие известий из Тотьмы и Галича произведен был другой набор по 5 человек со всякая сошки. Ревность городов поддерживалась ободрительными письмами Скопина-Шуйскаго о его действиях со шведскими отрядами против воров.
Вологда стала сборным пунктом, откуда отправлялись войска на помощь Государеву делу. Множество собравшихся ратников дало возможность укрепить острогом город, что было и необходимо, потому что приходившие в Вологду „выходцы многие", а также дети боярские, которые стояли на заставах, доставляли известия весьма тревожная, что Кострома взята ворами 28 Декабря, что Костромичи и Ярославцы воры и Романовские Татары и Пошехонцы (вероятно опять отпавшие) собираются идти на Вологодския места и на Вологду. Разсыльщики в разныя стороны не могли достигать назначенных пунктов из-за воровских людей; так напр. 3 Января вернулся в Устюг гонец, посланный было к Костроме для ратных вестей: дальше Галича уже не было проезда от воров; посланные из Вологды в Галич Тимофей Комельцов и Каргополец Елисейко Первый доехали только до Соли Галичской; посланные из Вологды же в другую сторону, в Новгород, 14 Декабря, три человека стояли в Тихвине до 6 Января, до тех пор, пока дорога очистилася. В виду близкой опасности от воров на Вологде сделали к половине Января два острога, город укрепили, башни на городе и по острогам поделали и снаряд по башням большой поставили и начали около острога ров копати да надолбы делати.
Усердие народа воспламенилось еще более знаком Божия благоволения предпринятому делу: Преподобный Димитрий Прилуцкий явился духовному старцу у своей гробницы, велел образ свой от гробницы принести на Вологду, обещаясь стоять на врагов Государевых. И архиепископ и воевода со всем Вологодским народом и с иногородными, встретив образ с великою честию и со слезами и с молебным пением, поставили его на Водогде на площади у Всемилостиваго Спаса 4 Января (*)[(**) Эта церковь не нынешняя Спасо-всеградская, а ныняшняя Николаевская Сеннопощадская, в которой древнейший престол — во имя Спаса Нерукотвореннаго образа. Исполнено-ли было обещание соорудить храм во имя препод. Димитрия точно нельзя сказать: в бумагах консисторскаго Волог. архива в 1627 г, упоминается церковь св. Димитрия (неизвестно какого): исчезающая во второй половине XVII века. Может быть это и был обещанный храм (см. Вологодск. сборник Н. Суворова)]: образ, говорили, писан Дионисием Глущицким, и во имя Преподобнаго Димитрия хотели миром храм соорудити на Вологде па площади.
Принятыми мерами положение города было обезопашено: он была, упреплен и наполнен войском. Но ратники продолжали стекаться в него: шли с Бела озера, Каргополя, Ваги, Двины, Чаронды, шли и с Устюга, с Вычегды, и с Тотьмы, которая сама находилась в опасении нашествия воров со стороны Соли-Галича. Вследствие этой опасности Устюжане послали в Тотьму отряд и советовали Вологжанам поставить заставу на Усть-Толшме. Но, отписывая об этом, они не решалась обращаться к воеводе, как и другие города, куда проникла ранее весть о недавней кратковременной измене Вологжан Москве. Вологодских земских людей, к которым к одним относились с советами, это невнимание к воеводе приводило в недоумение, и они, также одни без упоминания о воеводе, писали в Устюг, что воевода и дьяк на Вологде у Государевых и у земских дел живут по прежнему и о всяких Государевых и о земских и о ратных делах с ними о всем радеют вместе единомышленно; просили прислать в прибавку и Сибирских казаков и звали к себе тут-же и Стрешнева самого придти к Вологде, для Государева и земскаго дела и для ратнаго строения. Тотмичи называли воеводу и дьяка и даже всех Вологжан изменниками и писали к воеводе и к миру „с бранью на раздор, а не на единомыслие", ссылаясь в этом на приказания так писать от Устюжан и Усольцов. Они были смущаемы воровскими лазутчиками, захватываемы в Тотьме и ея окрестностях, которые давали показания о двусмысленности действий Н. Пушкина: некто Федор Ванин сказывал: ,,с Вологды Микита Пушкин в полки к вору, а я-де вам Вологду сдам, треть-де и стоит, а два жеребья сдаются, и как придете, и мы-де Вологду сдадим; а к Вологде ходит, к Миките Пушкину, лазутчик, Тренею зовут, Крылов из Жилина, живет за Солью Галецькою". И в Сольвычегодске, где в то время происходил набор, был мятеж великий и «страх мног от воровских людей". Наконец, в самой Вологде произошли замешательства из-за жалованья ратным людям: Усольские ратники, не получая долго денег, хотели идти домой, ссылаясь на то, что из других городов шлют своим людям вперед жалованье помесячно; два человека из них сбежали; иные отряды Устюжских и Усольских людей не шли к Вологде без формального отпуска. Обо всем этом ратный голова Усольский (Василий Дербышев) отписал сначала Вычегжанам, а их просил, свестись с Устюжанами, отписать и Тотмичам, „чтоб смуты не учинялось"; — ратники вскоре удовлетворены были жалованьем и успокоились. (*) [(*) См. А. А. Э. т. II-й, №№ с 88 по 100].
Пока в Вологде занималась внутренними самоустройством, приготовляясь подать помощь в ту сторону, откуда явится требование, — положение Тотьмы и ея округа все более ухудшалось: Лисовский со своими шайками из Костромы доходил до Галича и Солигалича. Жители последняго, так как около посада острога не было, и город сгнил и развалился, и наряду и зелья не было, крепится нечем, — бежали, одни в леса, другие на засеки (*)[(*) Засека — ров и за ним стена леса, наваленного целиком, заостренными сучьями и вершинами наружу. Проход в такой стене — застава. По заставам к опасное время стояли постоянно, чтобы впускать только своих], в Тотемский уезд, в Совьюжскую и в Толшемскую волости, и на Унжу, и в Кологрив. Эти-то беглецы, а также подсылаемые Лисовским лазутчики, схватываемые на заставах, наводили страх скораго нашествия врагов. Тотмичи, как ближе всех находившиеся ко крагу, первые позаботились поставить заставы на Толшме в 300 человек на Совьюге, Вотче, Демьянове, произвели три побора, каждый по 10 человек с сошки, 16 Январ. двинули рать к Солигаличу (**)[(** ) В числе ратных голов этой рати упоминается ,,вдовый поп" Третьяк Симакин]; а 18 Января туда же пошли Устюжане и Усольцы; но остановились на Совьюге за 20 верст от Солигалича. В это время Солигаличане, приведенные „за неволю" к крестному целованию самозванцу, с правежа, животишки свои исценя заложив или продав, и собрав 2,030 рублей, дали в откуп, чтобы из Галича воры войною не приходили и домов их не раззоряли и не пожгли и жен и детей не поругали. И как они откупились от воров, и воры, быв на Галиче, да пошли назад к Костроме. „Тогда писал из Ярославля Сапеге Ф. Барятинский, — мужики и опять заворовали многие, которые государю (т. е. самозванцу) добили были челом. „Солигаличане собрали с посаду Солигалицкия и с Усольския осады по 20 человек с сохи и 15 Февраля отпустили собранных против воровских людей; через три дня (18 Февраля) подоспели ратные люди многие с Устюга Великаго, с Соли Тотемския, и Соли Вычегодския, и Перми Великия, и Соли Камския, и Кайгорода, и Вымския земли, с огненным с большим нарядом и с затинными пищальми, с многим нарядом, — и все вместе пошли к Костроме, куда и достигли к 12 Марта.
Другая рать северных городов должна была двинуться, по распоряжение Михаила Вас. Скопина-Шуйскаго, к Ярославским пределам. Для этого 9 Февраля присланы были от него в Вологду из Новгорода воеводы Григорий Никитин Бороздин и Никита Васильев Вышеславцев с Новгородскою силою. Первый остался в Вологде (вероятно, по ненадежности Пушкина), а Вышеславцев, прежде чем двинуться самому, послал вперед увещательную грамоту Романовцам; в случае непослушания грозил идти воевать Романовцев. Увещание было безуспешно и только после стычки ратные головы с отрядами заняли 3 Марта Романов. Но партия самозванца, которой одним из главных опорных пунктов в этой стороне был Ярославль, еще сильна была здесь, так что 8 Марта некто Ефим Космин, близкий человек к польскому пану Тышкевичу, унимавшему Ярославль, успел отбить Вологодский отряд и, на победе, отнять у него коши, в которых нашел письмо многое. Тогда двинулись и воеводы Вышеславцев, Евгений Дмитриевич Резанов, ранее зарекомендовавшей себя под Новгородом, да Федор Леверьев с товарищи и привели под Пошехонье и Мологу и Рыбную к крестному целованью Царю Василью Ивановичу, а 16 Марта двинулись из-под Романова к Ярославлю, который 8 Апреля и заняли после стычки с отрядом Тышкевича.
Вероятно, эти враждебныя действия и были причиною, что Государева Василия Ивановича грамота от 20 Февраля, писанная всем северным городам, и другая, особая, в Вологду, была получена в Устюге только 16 Марта; а в Вологду и того позже, 25—26 Марта. Первою грамотою Царь приказывал всем северным городам признавать Вологду как бы главою их союза, — советоваться с нею и между собою о всяком деле и в нее посылать все, какия найдут возможными, средства помощи. Воевод-же и дьяку в Вологду Царь писал особенно, посылая головами ратных людей Федора Никифоровича Полтева, Смирного и Григорья Ивановичей Свиньиных. Он велел отдать присланным именные списки ратных людей, собравшихся в Вологду, и, с ними поговоря, им с теми ратными людьми ходити на воровских людей и тех промышляти, сколько Бог помочи подаст. А когда вскроется лед, Царь приказывал послать тех ратников на судах Шексною рекою: „а садилися бы в суды у пристани на реке Шексне и, прося у Бога милости, над воровскими людьми промышляли". На счет же судов Царь приказывал разослать разсыльщиков по Шексне и велел им готовить суды, струги, лодки и павозки и привозить те суда к пристани на Шексне; Вологду укреплять; также устроить крепкую заставу на Обнорском яму, за 45 верст от Вологды. „А которые будет на Вологде гости и лучшие торговые или из немецких людей гости и торговые люди приговорят меж себя людей к ратному делу для промыслу, и вы-б тех людей, поговоря с земскими со всякими людьми отпустили с головами и со всеми ратными людьми вместе, как они на воровских людей пойдут; а отпустили-б из гостей и из лучших людей, которые-б ратное дело знали, а было-б те люди с головами и с ратными людьми в думе за один". (*)[(*) См. А. А. Э. II т. №№ 103, 106, 107, 111 и 113; А. И. т. II, №№ 155, 157, 171, 173 и 177].
Чтоб эти грамоты не попались неприятелям, даже в том случай, если бы гонцы, переодетые бродягами и нищими, были задержаны, их будто бы запекли в хлеб, как передает очевидец событий Масса, у котораго мы опять позаимствуем несколько. Иностранцы, Немцы и Англичане, думали иначе, чем предполагал Царь, и, желая избыть службы, принесли столько подарков воеводе, что он задержал полученную им о торговых людях грамоту и не объявил о ней. — Все иностранные купцы, имевшие в этой стране торговлю, находились в это время в Вологде Хотя большая часть их жила в обширном доме английских купцов (**)[(**) Какой это дом, можно только догадываться по ,,Описанию дворов г. Вологды" 1628 г.: „от церкви Петра и Павла к всполью — дом Английских торговых немец — Фабина Ульянова с товарищи; владеют лет сорок и более"], хотя вокруг него была поставлена сильная стража, однако они в продолжение всей зимы жили с опасением и в великом страхе. Жители Вологды, ежедневно со страхом ожидавшие, что неприятель придет к ним для отмщения, содержали бдительную стражу. Однажды они из засады храбро напали на поляков, обратили их в бегство и возвратились домой с добычею. В это время велено было английским и нидерландским купцам переселиться в крепость, где отвели им огромную комнату, в которой были двойныя железные двери и окна. Этому они были очень рады и содержали здесь и днем и ночью крепкую стражу и менее стали опасаться. „Однако нами, — продолжает Масса, овладел сильный страх, и мы ежедневно ожидали смерти, когда до нас дошли слухи о том, что в польском войске говорили о необходимости уничтожить до основания Вологду за ея постыдную измену Димитрию, виновниками которой считали английских и нидерландских купцов, с которыми советовались жители Вологды и которых поляки надеялись скоро найти. В этой крайности мы, написав письма, в которых доказывали свою невинность, одно писано было по латыни, другое по немецки, третье по русски — намеревались для оправдания себя и спасения своей жизни послать их с некоторыми молодыми удальцами к полякам и приверженцам Димитрия, в случае их прихода к Вологде". Но до этого не дошло, ибо около Пасхи Ярославль отделился от Димитрия, и дорога от Ярославля до Белаго моря совершенно очистилась, (так что все купцы, тотчас же по вскрытии рек, с радостью отправились к морю в Архангельск и здесь нашли свои английския и голландския суда, которых они никогда уже не надеялись более видеть. (*)[*) См. сказание Массы, стр. 256-257 русск. изд. ]
В одно время с государевой грамотой из Москвы пришли в разные города из Новгорода от Скопина-Шуйскаго ободрительныя грамоты (**) [**) 23 Марта — в Устюг; 26 Марта — в Вологду; 28 Марта — в Сольвычегодск], в которых он уведомлял о походе на помощь Москве кованой Свийской рати и просил не оставлять его помощью, как посредством, набора людей ратных, так и присылкою Государевой денежной казны. Устюжане сейчас же набрали многих ратных людей „перед прежними вдвое" и еще, кроме этого, отпустили 11 Апреля пятую рать в 500 человек; Архангельский Устюжский монастырь пожертвовал около 300 рублей; Вычегодцы, получив вскоре после Государевой грамоты известие из Вологды о возвращении 8 Апреля Ярославля от вора Москве, велели петь молебны со звоном, сбирали с посаду и с уезда Государевы доходы, отсылали их Царю, побуждали и Пермичей прислать теперь Царские доходы за 116 (1607/8) год, о которых те не знали ранее как их доставить: „ныне же, — писали Вычегодцы, дал Бог к Великому Новгороду с Вологды дорога из Ярославля чистая, ехати можно, а начаемся Божии милости вскоре и к Москве дорога очистится". Надежды Вычегодцев однако не совсем оправдывались: по приказанию Скопина-Шуйскаго, Государеву соболиную казну, присланную из Верхотурья, не повезли далее Вологды, а доложили ее в храм св. Софии.
Из Вологды отправили 24 Апреля в Ярославль Василья Панова с целовальниками Максимом Ворошиловым и Силою Мануйловым с товарищами, которые все благополучно доставили по назначению снаряд и зелье и двое из них вернулись обратно 3 Мая; во время их обратнаго путешествия, 30 Апреля, черкасы и татары и Государевы изменники Русских городов многие люди и казаки под предводительством Ив. Фед. Наумова, а потом Лисовскаго подошли к Ярославлю и после двухдневнаго боя успели взять большой острог; воеводы кн. Сила Гагарин, Н. Вышеславцев, его помощник Евсевий Резанов, и подъячий Иван Озерецкий засели в рубленом городе в меньшем остроге и в Спасском монастыре и три дня выдерживали приступы; 5 Мая воры удалились, но 8 Мая опять вернулись и сидели осадой до 22 Мая.
Положение осажденных было печально. Так они сами описывали его, прося у северных городов помощи: ,,а и сами, господа, ведаете, что без людей и без наряду и каменный город яма; а по грехам нашим Государевы люди побиты, а иные многие безвестно разбрелись, а у нас с воры драка живет ежечас, и ратные люди добре надобны; да и зелью расход велик, с пищальми людей много, а в Ярославле зелья ни у кого добыть ни пол-фунта купити не мочно, всяким людем идет Государево зелье, а не дать кому на драку зелья, ино от воров погибнуть, а зелья у нас не ставаетт". Затруднения осажденных увеличивались еще тем, что ратные люди требовали жалованья вперед по обыкновению месяца на два, на три. Приходилось их увещевать и отписывать городам о деньгах. Изнуренные уже прежними поборами, города, послав своих единокровных на Государеву службу, не хотели оставлять их на жертву врагам и употребили последния усилия для оказания помощи.
Вологжане, для всякаго промысла и обереганья отпустили в Ярославль воеводу Григория Бороздина да с ним две пищали новых, да 40 пуд зелья, и детей боярских и гостей и посадских людей. (*)[(*) 0 том, как он действовал, известий не сохранилось, а только в Аи. Ист. II, № 253 (II) упоминается, что в конце Июля он был в Романове].
Устюжане, получив первое известие о Ярославле 11 Мая, решали сбирать шестую многую рать, а получив 27 Мая новое подробное известие о Ярославских страдальцах, определили миром, когда уже некого стало брать людей с сошек, — взять из Государевой казны из таможен 300 рублей, для поспешенья, покамест с сох те деньги сберут; наяти охочих вольных казаков, давать им на оружие по рублю на человека и отослать их с зельем, селитрой и свинцом. Устюжане писали об этом Вычегжанам, упоминая, что из Устюга уже писали на Вятку, Вагу и на Колмогоры и в Устьянския волости. Вычегжане также послали 29 Мая 4-ю рать да и первым своим ратным людям за сроком по поручным записям и вново деньги помесечину послали. И Скопина-Шуйскаго озабочивало положено Ярославля: и он подал материальную помощь, послав туда Федора Леонтьева и с ним русских и немецких многих ратных людей.
Усердие городов увенчалось успехом: силы мятежников, все уменьшавшиеся при возрастания приверженцев Царя Василия Иоанновича, оказались недостаточными для удержания Ярославля и одновременной с тем защиты Костромы против дружин северных городов. К Сапеге под Лавру постоянно шли от Ростова и Ярославля просьбы о присылке военных запасов и людей; начальники некоторых отрядов, особенно казацких и польских, самовольно уходили в Тушино, а приставшие к ним жители средне-Волжских городов переходили на сторону Царя Василия Ивановича; так что к Августу 1609 года в областях Ярославской и Костромской оставались только небольшия неорганизованныя шайки разбойников, не стоявших ни за какого царя, имевших целию только грабеж и поживу (*) [(*) См. А. А. Э. Т. II №№ 115, 112, 118, 123; 121; А. И. Т. II № 214, 216 и др.].
Такая добровольная ревность северных городов к общему делу государственному, оказанная без всякаго принуждения со стороны правительства, не могла не обратить на себя внимания Царя. Во второй половине Мая Вологжане получили похвальную грамоту от Царя Шуйскаго (от 15 Мая). Он приказывал, чтобы архиепископ и воевода, когда придет эта грамота, собрали Вологжан в соборную церковь и велели эту грамоту вычесть всем людям вслух и Царское жалованье вспять людям сказали, которым всяких людей Царь пожаловал; „для вашего разоренья," — писал Царь, — „во всяких наших податях велели вам дати льготы на многие лета, и во всем вас велим оторханити, и всякие ваши разоренья велим пополнити, и учнем вас жаловати свыше прежняго, а что хотя неволею ворам крест целовали, и мы вам того в вину не поставили, потому что сделали то неволею, бояся от воров убийства и разоренья, а положили то на судьбы Божии". Царь просил их и впредь быть ему верными и промышлять на воровских людей. Подобную же грамоту (от 23 Мая) Царь Шуйский прислал жителям и всех северных городов и областей. Царь хвалил усердие своих верных подданных, обещая им: „и мы вас пожалуем нашим великим жалованьем, чего у вас и на разуме нет, и службу всех вас во веки учиним памятну". 17 Июня Вологодский воевода и дьяк получили опять похвальную грамоту, в которой Царь благодарил Вологжан за усердье и наказывал им понуждать другие города к высылке ратных людей в Вологду.
Дело Царя Шуйскаго против Тушинскаго вора шло, таким образом, чрезвычайно успешно Скопин, с небольшим шведским отрядом и с земскими дружинами городов, везде торжествовал на пути от Новгорода, к Москве. Чувствовался, правда, некоторый недостаток в правильном продовольствии войска, от благосостояния котораго зависело окончательное решение дела; но и это устранялось принимаемыми мерами, которая тем легче было исполнять, что северная дороги были безопасны. Царь в течение Июня неоднократно извещал Вологжан и жителей других городов о действиях шведских и русских войск и приказывал всем людям промышлять неослабно Государевым и земским делом и во всем быть надежным на Царское великое жалованье и льготы и с боярином и воеводой кн. М. В. Скопиным-Шуйским сноситься почасту, не оставлять его без вести. Сам воевода Скопин отправил Василья Федорова Бадьина Зеленаго в Устюг, Сольвычегодск, на Каму и в Пермь от своего лица — собирать средства для содержания войск: „вся-де казна, которая была у Государя в Москве, роздана уже ратным людям; поэтому для избавы крестьянския и для того, чтобы Московскому Государству и досталь конечнаго раззорения не учинилось, архимандриты, и игумены, и гости, и посадские люди дали бы, сколько кому мочно дать, денег и сукон и камок и тафт".
Согласно приказаниям Царя, в Ярославле воеводы отделили от земских дружин отряд к Твери, который около 10 Августа и соединился с войсками Скопина. Для немецких-же людей везде стали собирать по 50 рублей с сохи. С Сысольской волости послано было в Январе 1610 года к М. Скопину-Шуйскому 12 человек До чего простиралось усердие, видно из следующего примера: игумен Вологодскаго Спасо -Прилуцкаго монастыря, Тихон, послал на помощь ратным людям 50 рублей монастырских казенных денег, да своих 10 рублей 3 алт. 2 деньги; братия монастырская также жертвовала по силам, кто 2 рубля, кто рубль, кто полтину, полполтины, 10 алтын, 3 алтына. Эти пожертвования были отправлены к Царю Василию с челобитной, которая оканчивалась следующими словами, выражающими глубокую преданность Царю и отечеству: ,,милосердый Царь и В. Кн. Василий Иванович всея-Русии, пожалуй. Государь, вели те деньги взяти в свою Государеву казну! Царь, Государь, смилуйся!" Кроме, этих добровольных жертв, через несколько месяцев опять у Прилуцкаго монастыря было взято на русских и немецких ратных людей монастырских казенных денег 300 рублей, да 60 судов серебряных, ковшов и чарок и стоп. Устюжский Архангельский монастырь отправил к Скопину в Александрову слободу набранных людей по 3 человека с сохи, издержав на это более 50 рублей, и во второй раз по запросу дал 10 рублей. Этому монастырю и вообще Устюжскому и Усольскому краю пришлось еще давать средства на защиту страны от Волжских грабителей; именно, шайки мятежников, состоявшия из луговой черемисы, чебоксарских и других стрельцов, волжских казаков, заняли 18 Ноября Котельнич в оттуда угрожали Вятке. Весть об этом 1 Декабря пришла к Устюжскому воеводе Стрешневу, который был тогда в Сольвычегодске для Государева дела. На общем совете с Строгановыми и со всею Усольскою землею решено было: „так как Устюжская и Усольская земля и все Поморские города подошли от Вятской земли близко, а крепостей не много, то держаться всяким людем на готове со всяким ратным боем; кроме того, нанимать поголовно на Государевы деньги (а не на собранныя с сох, потому что, вероятно, лишняго нечего было сбирать) многих людей, а впоследствии, разчислив на сохи, возвратить обратно издержки в казну". На этот раз Архангельский монастырь собрал к Вятке по человеку с сохи на 2 месяца, да на заставу дал на Юге и на Молому, издержав всего боле 20 рублей. 
— Выставленная к Вятке рать новаго набора из Устюжан, Вычегжан и других жителей произвела, вероятно, внушительное впечатлите на засевших в Котельниче мятежников, так как они, оставив его, не решили далее распространять круг своих действий. Все, казалось, шло хорошо Царь опять стал награждать жертвователей: так Строгановы получили в Мае 1610 года жалованную грамоту (от 23 Мая), на имя Петра Семеновича; в ней Царь говорит, "что Строганов против воров стоял крепко без всякаго позыбанья, ратных многих людей на Царскую службу против воров посылал, города от шатости укреплял, да у него-же брались на Царя в Москве и по другим городам в ссуду большия деньги для раздачи служилым людям на жалованье. За такия его службы и раденье — Царь его пожаловал — велел писать во всех грамотах с „вичем"; он сам, дети его, племянники, люди и крестьяне везде освобождались от суда бояр, воевод, дьяков и всяких приказных людей, судить их сам Царь или кому прикажет; за безчестье платится ему против московскаго лучшаго человека вдвое — сто рублей; питье ему всякое про себя держать безъявочно; стояльщиков у него во дворах на Москве и по иным городам русских всяких людей и иноземцев не ставить; летом у него во дворе избы и мыльни топить вольно; сверх того, с нето самого, с его сыновей и племянников, с его людей и крестьян проезжаго мыта, головщины и мостовщины нигде не брать.
—Устюжский Архангельский монастырь за пожертвования был освобожден на год от платежа данных и оброчных денег. Вдруг Клушинская: битва (24 Июня 1610 г.), в которой русские, не имея уже Скопина (ум. 23 Апреля 1610 г.), были разбиты поляками, решила участь Царя; в половине Июля (19 Июля 1610 г.) Василий Шуйский был не царем, а монахом. Эта перемена и вслед затем решение боярской думы, которой следовало с Патриархом считаться верховным правительством, — признать царем русским польскаго королевича Владислава, — имели влияние и на деятельность наших городов. Большинство боярскаго сословия, а за ним и другая высокия лица действовали в этих обстоятельствах совершенно эгоистически; заботясь только о своих личных выгодах, подобных тем, какия имел в виду вышеупомянутый воевода Федор Барятинский, они из-за этих выгод хотели было признать временно царем — самого польскаго короля — иезуита, хотя Патриарх не благословлял целовать крест королю. Патриарх Гермоген убеждал всех стоять единодушно за православную крестьянскую веру и за святыя Божии церкви, и за Пречистыя Богородицы дом, и за Московское государство на разорителей веры крестьянския, на богоотстунников и па польских и литовских людей,— и естественно было бы городам держать сторону такого человека. Но им трудно было это исполнять, истощенным предидущими громадными усилиями: прежний враг, от котораго они очищали Русь, связал им руки; он был формально-законным их начальником. Польский король Сигизмунд, воспользовавшись колебанием боярской думы, начал прямо от своего имени раздавать должности и поместья в Русской земле разным людям, которые являлись к нему с челобитными. Прежние деятельные воеводы еще при Царе Щуйском сменены были в наших городах другими, но последние не успели при нем показать себя. В Вологде с половины Января 1610 года уже упоминаются новые два воеводы кн. Семен Вадбольский и Нелюб Суколнов и новый дьяк — Петр Желябовской. В Устюге с Мая явился также новый воевода Алексей Иванович Зюзин, переведенный из Пелыма; в Сольвычегодске — Петр Степанович Нащокин и подьячий Григорий Рукавов. Прежний Устюжский воевода И. Ф. Стрешнев уехал в Москву в качестве думнаго дворянина принимать участие в заседаниях боярской думы.
Не прошло и года с назначения кн. Вадбольскаго Вологодским воеводою и Желябовскаго — дьяком, как 17 Ноября 1610 года они были перемещены из Вологды на иную службу господарскую, как гласил лист короля его милости, посланный до бояр думных; а оставшийся Нелюб Суколнов был пожалован в то же время поместьем на Вологде из дворцовых сел сельцом Фрязиновым с деревнями на 380 четвертей в его оклад, до воли и ласки короля его милости, и ему приказано было быть одному с прежним дьяком Вороновым воеводою на Вологде; сын его, Андрей Нелюбович, был назначен воеводою на Белозере. От имени королевича Владислава были разосланы грамоты по городам, извещавшия о роспуске даточных людей, которые были на службе в Москва (*)[(*) Сохранилась одна такая грамота от 17 Сентября 1610 г. в Сольвычегодск П. Нащокину]. Много земель нашей губернии было роздано Сигизмундом, когда он явился под Смоленск, лицам, перешедшим на его сторону от Тушинскаго самозванца (**)[(**) См Акты Западной России, т. IV.]. Так за кн. Васильем Мих. Рубцом-Мосальским еще 30 Марта 1610 года утверждены были „отчизны и поместья", между прочими, волость в уезде Вологодском, а в ней сельцо Ново, сельцо Старое Никольское с деревнями; за боярином Мих. Глебов. Салтыковым 29 Сентября утверждены волости Чаронда и Тотьма; за сыном его Ив. Михайлов. — богатая волость Вага со всеми угодьями и доходами (*)[(*) О достоинстве этих пожалованных земель так выражался сам Салтыков в челобитной Сапеге: „а доходу с них (с Ваги, Чаронды, Тотьмы и Решмы) было в добрую пору, коли были кобаки и тамги, за всякие доходы и за запасы - по 9 тысеч, а в нынешнее время и треть того не будет, для пустоты и разоренья"]; за дьяком Ив. Тарасовичем Грамотиным - в вотчину Пухоровская треть Тошнинской волости, и иного еще утверждено пожалований другим менее замечательным лицам. Раздачи земель продолжались и в 1611 году. Так капитан Яков Маржерет и поручик Ожелемпер получили поместья в нашей губернии; из Вологодских поместий Андрея Васильевича Голицина было роздано: дворянину Алексию Романов. Безобразову поместье в 800 четвертей, князю Борису Мих. Лыкову — в 700 четвертей. Доходы со всех этих земель, конечно, шли уже на пользу не русскаго, а польскаго дела. Подобныя пожалования и поставления на начальныя места приверженцев польской партии — не дали возможности Вологодскому краю немедленно и быстро последовать увещанию патриарха Гермогена. В городах, правда, начали в Феврале 1611 года распространяться слухи, что в самом правительстве Московском нет единодушия, что накануне Николина дня (6 Декабря) была у бояр (Ф. Мстиславскаго, Мих. Салтыкова и Ф. Андронова) брань с Патриархом. Бояре говорили, чтобы Патриарх благословил всех русских целовать крест королю, который, кстати сказать, еще не признанный формально царем Русским уже распоряжался Русскою землею; Патриарх же, проницательно видя в этом опасность для православной веры и для самостоятельности Русскаго царства, отказал, и его за то хотели зарезать. Вскоре слухи эти подтвердились еще тем, что Патриарх, действительно, так стеснен в Москве, что не мог даже написать в Нижний письмо, а наказывал речью (потому что писать у него было некому и нечем: двор его весь разграблен,— стоять все за один против поляков за православную веру и Московское государство". Эта страшная опасность, которая слышалась в словах Патриарха, чтобы польские и литовские люди Московскаго государства не овладели и православныя веры в латынство не превратили, — возбудила желание соединиться всем „стати за-один". Из Нижняго в половине Февраля в Вологде получены были воззвания жителей Москвы, Смоленска, письма Прокопия Ляпунова из Рязани; сами Нижегородцы от себя советовали Вологжанам собрать на Вологде и в уезде всяких ратных людей, конных и павших, с лыжми, с достаточным количеством пороху и свинцу, и держать их на готове — идти, куда отпишут из Нижняго; Вологжане справлялись у Ярославцев о порядке действий, как идти всею землею в Москву и получили совет — идти на спех в Ярославль, пока лыжная пора не минется, — и напоминание о прежнем добром совете Вологжан и прежнем крестном целовании при царе Василии. Это упоминание Ярославцев было очень кстати, потому что из Нижняго уже многажды писали в Вологду с просьбой прислать в Нижний людей добрых изо всех чинов, сколько человек пригоже, для договору и о добром совете, а самим Вологжанам ссылаться с окольными городами. Вологжане почему-то замедлили исполнением этого, так что Костромичи, недождавшись из Вологды никакого известия, сами послали в Вологду для добраго совета дворянина Курдюка Агеевича Кафтырева да Семена Пасынкова да посадскаго человека Игнатья Исакова и просили прислать с этим дворянином зелья и свинцу. Из Костромы же послана была грамота в Галич; оттуда в Солигалич, из Солигалича в Тотьму, из Тотьмы в Устюг — летали грамоты все для того же добраго совету и уговору. В Устюге жители выказали боле заботливости, чем Вологжане: они отправили списки с полученных из Тотьмы разных писем в Новгород Великий, и на Колмогоры, и на Вагу, и в Сольвычегодск, и на Вычегду, и на Вымь, а сами на Устюге стали сбирать ратных людей на сход к боярам. Весь Февраль прошел на севере в сборах; только в начале Марта подошли к Ярославлю северныя ополчения — с Вологды и с Поморских городов с воеводою Федором Нащокиным, а к Пасхе (24 Марта) явились к Москве ополчения и многих других областей Русских. Главными начальниками всех ополчений считались трое: кн. Дмитрий Тимофеев Трубецкой, Прокопий Петров. Ляпунов и Заруцкий. На деле всем распоряжался один Ляпунов. Так в Апреле 1611 г. от него были получены в Сольвычегодске грамоты, адресованные приказным людям, старостам и целовальникам и всем посадским людям, — о том, чтобы быть воеводой в Сольвычегодске вместо Никифора Засецкаго (преемника Петра Нащокина) — Ивану Никифоров. Чепчугову. Этот последний считался поляками в числе приближенных лиц к царю Шуйскому: «Думный дворянин, и у царицы за кушаньем сидел, и Царице брат"; король польский Сигизмунд, желая привлечь его на свою сторону, сделал его 11 Декабря 1610 г. ясельничим на Москве, но Бепчуков, помня православную крестьянскую веру, прибежал из „Москвы в полки к земским людям и, будучи со всем животом разорен на Москве от Литовских людей, бил челом боярам—воеводам. „Так как служба Иванова за православную крестьянскую веру ко всей земле ведома и явна всей земле, то приговорено было всею землею для его великаго разоренья дать ему жалованья из Сольвычегодских доходов его Иванова, окладу — половину ста рублей — 50 рублей на 119 год (1610— 1611), и велено ему ведать у Соли всякия земския дела и расправы чинити, советуясь с лучшими земскими людьми(*)[(*) См. Бол. Губ Вед. 1855 г. № 24]". Этим воеводским назначением открылся ряд других назначений, которыя были уже следствием постановления подмосковной думы 30 Июня 1611 года. Именно в этот день в подмосковном лагере собралась дума для того, чтобы устроить порядок управления во 1-х огромным войском, стоявшим под Москвою против поляков, во 2-х всею русскою землею. Три главных начальника не всегда доселе давали согласныя распоряжения; каждому из них хотелось себя поставить на первом плане; теперь они трое должны были действовать вместе с земскою думою. Утвержденными тогда же правилами постановлялось, между прочим: поместья, данныя от имени короля или королевича, отобрать, но не отбирать их у тех, у которых кроме их нет других поместий и дач; дворян и детей боярских, посланных в города на воеводства и на другия посылки, если они способны еще к службе, возвратить и велеть им быть в полки тотчас, а на их место посылать дворян, которым на военной службе быть нельзя. Вероятно, согласно этому постановлению, в Вологду назначены была воеводами кн. Иван Иванов. Одоевский-Меньшой и окольничий кн. Григорий Борисов. Долгорукий; а в Устюг — думный дворянин Гавриил Григорьев. Пушкин. Почти в одно время с известиями о таком совете, бывшем под Москвою у воевод, в Вологду и другие города пришли грамоты от властей Троицкой лавры архимандр. Дионисия и келаря Авраамия Палицына. Они, указывая на междоусобия, происшедшия от умножения грехов всего православнаго христианства, просили всех отложить на время всякие личные счеты и соединиться для спасения веры и государства. „Сами вести, что всякому делу едино время належит," писали из Лавры, — „безвременное же всякому делу начинание суетно и бездельно бывает; хотя будет и есть близко в ваших проделах которые недоволы, — Бога для отложите то на время, чтобы о едином всем вам с ними (т. е. с подмосковными земскими дружинами) положити подвиг свой страдати для избавления православныя христианския веры, покаместа к ним в долгом времени какая помощь не пришла. Аще в обще обещаемся подвиг сотворити и до смерти пострадати за православную христианскую веру неотложно, — милостив Владыко человеколюбец, егда вопль и молитву раб своих услышит, отвратит праведный свой гнев и избавит нас нашедшия лютыя смерти и вечнаго порабощения латынскаго. Смилуйтеся и умилитеся, незакоснено сотворите дело сие избавления ради крестьянского, ратными людьми и казною помогите, чтобы ныне собранное множество народу хрестьянскаго войска здеся под Москвою не разошлося. О том много и слезно всем народом хрестьянским вам челом бьем". Тем более необходимо было единодушие среди защитников веры, что вражда буйных казаков к земским полкам, не смотря на старания духовных и светских властей потушить ее, не уменьшалась, скорее усиливалась, и Ляпунов пал ея жертвою (25 Июля). По смерти такого ревностнаго поборателя по Христовой вере — земское дело легко могло пасть, потому что, при слабости Трубецкаго, казаки завладели всеми делами и порядок в подмосковном лагере стал исчезать: дворяне и дети боярские, и ратные люди начали из под Москвы разъезжаться „для временныя сладости и похищенья", иные из них стали содействовать даже Маринке с сыном достигнуть Московскаго престола. Это шатание умов заставило русских людей обратить внимание на свое нравственное состояние и искать высшей небесной помощи, которая указала бы истинный путь к достижению желанной цели — выбору царя всею землею Российския Державы, а не одними казаками. Такой путь был действительно указан: вследствие откровения свыше, все города должны были поститься, по своему изволению, и с малыми млекососущими младенцами три дня: понедельник, вторник и среду ничего не есть и не пить, а в четверг и пятницу сухо есть. Города выдержали этот пост и, очищенные покаянием, сильнее прежняго сплотились в надежде на обещанный после поста скорый выбор царя. Они внимательно и дружно стали наблюдать за ходом дел во всех областях Руси и старались не держать друг друга без вести, а писать по часту, чтобы не сделать какого-нибудь несоответствующаго общему плану шага или не оставить без предупреждения о какой-нибудь грозящей опасности. Так в Октябре в Вологду писали из Устюжны (Железнопольской), что Новгородский уезд целовал крест немцам, что немцы хотят идти к Белуозеру и Вологде. Поэтому в Вологде начали крепить осаду и просили защиты у Устюжан, которые и стали отпускать собранных с посаду и с уезду ратных людей к Вологде. В время был в Вологде Петр Нащокин, недавний Сольвычегодский воевода; так он описывал Максиму Строганову положение свое и Вологды: „Государю моему кормильцу Максиму Яковлевичу вскормленников великаго твоего жалованья Петрко Нащокин челом бьет. Вели, государь, ко мне писати о своем здоровье и о своих ближних приятелях, как вас, государей моих, Бог милует. А о мне, государь, пожалуешь похочешь ведати, и я на Вологде Октября по 8 день телесне жив, а душу Бог вест. Учини, государь, память к прежнему своему жалованью ко мне, как Бог по сердцу положит. А на дворе, государь, на твоем на Вологде дал Бог здорово. А хлеб на Вологде не дорог. А соли купят пуд по 4 алтына по 2 деньги. Да пожалуй, Максим Яковлевич, вели сослати в Пермь Великую грамоты от бояр к Матвею Михайлов. Годунову, да и мои три грамотки, а яз тобе, государю моему, на всех благих твоих много челом бью". В этом же письме он сообщал и радостные вести о действиях против поляков Трубецкаго и Заруцкаго под Москвою, что „коли там бой бывает, и Бог пособляет нашим," что ратных людей на Вологду сбирают (*)[(*) См. Волог. Губ. Вед. 1853 г. № 29 и 1855 года № 24].
Вскоре Вычегодцы получили непосредственно от Московских воевод Трубецкаго и Заруцкаго грамоту от 19 Октября, в которой сказано было, что „по совету всее земли велно быть на земской службы у Соли-Вычегодския воеводе Семену Ивановичу Чемоданову на Иваново место Чепчугова, а Ивану Чепчугову ехать на земскую службу к Москве в полк". Но к Трубецкому и Заруцкому не пришлось ехать Чепчугову, потому что скоро стало известно и в Вологде и в Сольвычегодске и в других городах о новом земском предприятии, задуманном в Нижнем Новгороде в огромных размерах с стройно-составленным планом будущих действий. Это предприятие было задумано последними людьми Московскаго государства, коренными, основными людьми, о силу которых должен был сокрушиться напор междоусобных бурь смутнаго времени. Вологда и все поморские города были приглашены не отставать от общаго с Нижегородцами совета и сноситься вместе. Нижегородцы всюду рассылали грамоты, в которых указывали на безпорядки в подмосковных войсках и убеждали не верить никаким воровским заводам, а стоять в твердости разума своего крепко и неподвижно. „Будет, господа, вы — дворяне и дети боярские и всякие служилые люди опасаетеся от казаков какого налогу или иных коих воровских заводов, и вам бы однолично того не опасаться: как будем все Верховые и Понизовые города в сходу, и мы всею землею о том совет учиним и ворам дурна никакова делати не дадим. А самим вам известно, что и дурну никакову, покровеньем Божиим, посяместа мы (Нижегородцы) не приставали, да и вперед дурна никакого не похотим. И во все бы вам (Вологжанам) Поморские городы от себя писати о утверждении и о совете, чтобы всем городским всякие люди от нашего совету не отставали. А что у вас на Вологде земской о ратном деле договор, где вам с нами сходиться, и вам бы о том о всем отписати к нам подлинно вскоре. А в Казани и в Нижнем зелья и свинцу мало, и вам бы зелья и свинцу к нам в Нижний прислать тот-час, чтобы затем походу мешкоты и земской службе порухи не было". Земское ополчение, под начальством кн. Дмитрия Михайлов. Пожарскаго, к началу Апреля 1612 года было уже в Ярославле. Здесь узнали о новой злопагубной беде, учиненной подмосковными воеводами; сам главнокомандующий Трубецкой и другие, позабыв прежнее крестное целование, поцеловали крест Псковскому вору Сидорку, именуя его (бывшим) своим царем. Из Троицкой лавры писали Пожарскому, что Трубецкой сделал это неволею, бояся смертнаго убивства, и что он живет у воровских заводцов в великом утеснении, но радеет соединения с новым ополчением, что, если Пожарский будет медлить, то те люди, которые стоят под Москвою, рознью своею потеряют и Большой каменный город и остроги и наряд. Но Пожарский не напрасно медлил: он не решался ни в чем поступать без общаго совета, — и в этом случае он отписал в города о поведении Трубецкаго и Заруцкаго и упомянув об обете — выбрать Государя общим советом, просил жителей городов убедить подмосковных бояр и всяких служивых людей — не чинить розни со всею землею и стоять под Москвою безотступно. Сам же он, видя еще не достаточность наличных средств для успешности дальнейшаго движения, остался в Ярославле и отсюда отправил грамоты в разные города, прося помогать ему и материально и советом. Одна из таких грамот от 7 Апреля послана была в Сольвычегодск; в ней Пожарский писал: „Пожаловати-б вам по всемирному своему совету прислати к нам в Ярославль изо всяких чинов людей человека по два, и с ними отписать свой совет за своими руками. Да денежную казну, что есть у Соли-Вычегоцкой в сбор, прислать к нам в Ярославль ратным людям на жалованье; да поревновать бы, господа, пожаловати вам гостем и посадским людям, чтоб вам промеж себя обложить, что кому с себя дать на подмогу ратным людям; тем бы вам ко всей земле совершенную правду и раденье показа". В числе лиц, подписавших вместе с Пожарским эту грамоту, встречаются Петр Нащокин и Иван Чепчугов, оба знакомые с Сольвычегодском. От Вологды был послан на сход к Москве отряд под начальством Петра Ивановича Мансурова. Эти отряды Нащокина и Мансурова были, сколько известно, последними из севернаго края до избрания царя; Вологда осталась почти без войск. Воеводы надеясь на непобедимость огромнаго ополчения, ослабили прежнюю ревность к защите северных городов, не смотря на предостережения, шедшия пз военнаго лагеря, и предались веселию и радости.