И. А. Морозов, И. О. Слепцова. Святка и масленица
 // Российский этнограф: Этнологический альманах. – 1993.

<<< | СОДЕРЖАНИЕ | >>>

ЦЕРЕМОНИИ, ШУТОЧНЫЕ ОБРЯДЫ И ОБРЯДОВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

СТОЯТЬ НА КОНУ (д. Арганово, д. Георгиевская), НА ГЛИБКЕ СТОЯТЬ (о. Кумзеро, д. Кагариха, д. Бугра), ПОДОЛЬНИЦЫ СМОТРЕТЬ (с. Никольское Кадн.), ДИВЬИ СМОТРИНЫ (Волог.). В прошлом веке с Крещением связывалась одна красочная церемония, которую уже С.В.Максимов называл «вымирающей». Речь идет о так называемой «ярмарке невест» или дивьих (=девичьих) смотринах. По свидетельству С.В. Максимова, этот обычай «сохранился лишь в самых глухих местах, где еще не исчезли преданья старины и где браки устраиваются с патриархальной простотой, по выбору родителей».

В Вологодском крае дивьи смотрины встречались еще в 30-е годы нашего века. Но сначала приведем описание «смотра подольниц», сделанное Н.С.Преображенским в середине прошлого века. Из него, в частности, видно, эта церемония смотра невест была важной составной Частью праздника, занимавшей всю вторую половину дня, после обедни.

«В этот день в село съезжаются вое девушки-невесты, не только из своего прихода, – даже из окрестных. Собирается и молодцы-женихи. Обыкновенно перед обедней в Крещенье тянутся целые возы разряженных девушек, идут и едут молодые ребята, мужики, ребятишки, бабы, старухи». Девушки из ближайших деревень были в нарядной, праздничной одежде, а из дальних приходов – в повседневной. Зато они везли с собой целые корзины рубашек, передников «и прочего снадобья». «Эти последние, – пишет далее Н.С.Преображенский, – не доезжая до села Никольского, останавливаются у какого-нибудь мужика в ближайшей деревне, умываются, намазывают лицо сначала белилами свинцовыми, потом красным сандалом, настоенным на воде. Несмотря на то, что здоровье и румянец брызжут со щек почти каждой тамошней девушки, они все, без исключения, штукатурят свое лицо и красят так толсто, что это нельзя не заметить, в сами девушки не скрывают этого».

К обедне девушки, набеленные и нарумяненные, одетые в лучшие наряды, сходились к церкви. Наряд, надеваемый в Крещенье, отличался от любого другого праздничного наряда. «Сверх обыкновенной рубашки, которая имеет на подоле две красные полосы, надевается еще четыре или пять рубашек, вышитых самым причудливым образом от низу до грудей кумачом, лентами, фестонами, кружевами и разными другими хитросплетениями, которых мы назвать не умеем. Сверх рубашек натягивается сарафан: платий в здешних местах не употребляют ни одна девушка. На сарафан натягиваются все три-четыре передника, тоже вышитые, как и рубашки. Сверх всего этого надевается овчинная шубка, опушенная мерлушечьим мехом и крытая синим сукном. На голову надевается или повязка, иногда о цветами, или просто шелковый платок» На грудь навешивают по два и по три больших серебряных креста на широких серебряных же цепочках. Все девушки одеваются таким образом».

После того как кончится обедня, все девушки рассаживались по саням и ехали на иордань, которая находилась всего лишь в версте от церкви.

«Повозником или кучером бывает молодец-жених, одетый в синий суконный тулуп, подпоясанный кушаком. Кучер должен представить в этот день для родных или знакомых девушек лошадь, хорошо раскрашенные сани и лучшую дугу – тяжелую, раззолоченную и раскрашенную. Девушки же должны позаботиться об украшении лошади и саней.

Сбрую лошади обыкновенно украшают множеством равно-цветных бантов, как делается это на свадьбах. Главным украшением саней служит постилальник или простыня огромного размера, до половины состоящая из полотна, а оттуда – из разных вышиваний, кружевных, кумачных, фестонных, атласных, ярких цветов. Ею накрывают сани так, чтобы украшенное вышиваньями место спускалось сзади саней почти до самой земли. На простыню садятся обыкновенно по две девушки».

Процессия из таких саней следовала через все село к иордани и обратно, сопровождаемая множеством зевак и двумя мужиками, одетыми «в самые оборванные, какие только могли найти лохмотья, на клячонке, которая едва передвигала ноги, и на дровнишках, которые уже давно были брошены владельцем и едва только держались. Несмотря на это лошадь была украшена пуками соломы вместо разноцветных бантов, на дровнях лежала грязная, оборванная рогожа, представлявшая простыню». Этот незамысловатый маскарад сразу вносил оживление в пышный и чинный церемониал выезда: «Все глаза обратились на последних всадников. Веселье было полное».

Однако основное действие разворачивалось во второй половине дня. После обеда девушки выстраивались рядами у церковной ограды. Около них сначала ходили молодцы и угощали знакомых девушек пряниками. «Потом пять-шесть парней выбирали себе пожилую бабу и под ее предводительством направлялись к рядам девушек. Те стояли не шевелясь, как статуи. Баба, подошедши к девушке, раздвигала полы шубки и показывала парням передники, потом поднимала подол сарафана до грудей и показывала рубашку. Затем поднимала подол другой рубашки, третьей, четвертой – до той самой рубашки, на подоле которой были две красные полоса». После этого компания переходила к другой девушке. Так, «в обозревании всевозможных подолов», проходил весь день до вечера. Это изысканное развлечение очень напоминало рассматривание картин в картинной галерее.

Иногда «смотр подольниц» устраивали только самым богатым и красивым девушкам-невестам. Так, в о. Кумзеро на Крещение собирались на ярмарку поселяне со всей округи. В этот же день славили славутниц на глибку. Из комьев снега – «глибок» (так же могла называть возвышенное место у церкви – дд. Кагариха, Острецовская, Бугра) делали небольшое возвышение, своего рода сцену, на которой и стояли несколько часов подряд славутницы.

Славутниц, как правило, бывало немного – со всей волости собиралось человек пятнадцать. Перед выходом на глибку они поджидали друг друга в келье у церкви, и там же переодевались.

Стояние на глибке было довольно серьезным испытанием для девушки: «Семь потов сойдет, пока стоишь», – вспоминала одна из наших собеседниц. К тому же матери женихов вслух обсуждали достоинства в недостатки девушке и ее рукоделья, и эта молва могла впоследствии оказать серьезное влияние на репутацию девушки и на ее престиж в главах возможных женихов.

Если славутница по мнению собравшихся женщин была недостаточно хороша для того, чтобы стоять на глибке, ее сводили под руки вниз, и она ходила вместе с другими девушками по площади увязкой (=под ручку). Девушки, гулявшие в увязке, старались идти так, чтобы попадаться навстречу парням, которые могли бы оценить их по достоинству.

Иногда в церемонии принимали участие и парни: «по правую руку вставали невесты, по левую женихи» (дд. Кагариха, Сергозеро). В д. Арганово смотрины устраивались на Афанасьев день, а в соседней д. Георгиевская – на Егорьев день. В перерыве между заутренней и обедней девушки-слаутницы выходили на паперть и демонстрировали свои наряды всем любопытствующим. Это называлось стоять на кону. Если собиралось много девушек, говорили: «Конок большой собрался!»

Вот еще одно описание смотрин – из д. Дягилево: «В Рождество жонихи и невесты в церкву йиздятъ. Жонихи и старушки невест выбирают, девок хороших. Тебя отдадут сево года, ты уш и встаёшь наперед – на паперть-то. Девки как стоят на паперте-то (их тут пять-шесть стоит): перекрестецця, дак вси вмести уш, и кланяцця станут вси вмисти. Дак старушки-ти подойдут к девкам-то да и загибнут подольцик-от у платья-то. Подолы-те тканые, широкие, товстые, красивые, а там ишо лентоцьки полосатые нашиты в три перста. Тамока эти узоры – знацит богата невеста.

Старухи-ти погледят, а потом опрашивают потихоньку: «Это цья-от девушка хорошенькяя? Наверно от богатого от места, из хорошого, и родителей хороших?» И окажут цья. От Рождество-то пройдет, и женихи обязательно йиздят в эту деревню на лошаде на игришчо, девок гледетъ, про которых матери выспросили».

КАТАНИЕ НА КАРБИЩЕ (Семенцовская вол.), КАТАНИЕ НА ГОРУШКЕ (д. Макарове Кирил.), СЪЕЗДКИ (Волог.), ПОРОХ ТРЯСТИ (Вожег.). Масленицу не случайно часто называли «катальным заговеньем» (Тот., Бабуш., Тарн.) или «масленице ездуньей» (Сямж.), ведь катание с гор и на лошадях было важным отличительным признаком этого праздника. Даже приглашение в гости в эти дни звучало так: «Когда, сват, кататься-то к нам? (Коштугокая вол.).

Сама церемония катания обставлялась в разных местах по-разному. Первое, что бросалось в глаза – это наряды участников в праздничное убранство экипажей, ведь катание на лошадях было не только развлечением, но и своеобразной демонстрацией богатства. Эта сторона была настолько значима, что те, у кого не было собственной красивой упряжи или саней, любой ценой стремились занять их у более состоятельных людей. Вот, например, описание конца прошлого века из Кадниковокого уезда: «Лошади украшаются лентам, обвешиваются бубенчиками, а запрягаютоя непременно в «пошовни» (=раскрашенные сани из луба) как наиболее почетный экипаж. В пошовнях в большинстве случаев бывают два парня, две или три девицы. Один из парней играет на гармонике и девицы подпевают ему, а второй ямщичает, то есть исполняет должность ямщика. В с. Троицко-Енальском устраивается для катания на лошадях круг на манер городских».

Чаще всего экипажи выстраивались в длинную вереницу (караван – д. Андроново) по 10-15 лошадей. Причем обычно девушки катались с одним каким-либо парнем – им мог быть брат или другой молодой родственник, реже – жених. Иногда кавалеры сажали в сани 2-3 девушек сразу (д. Паново Кич.-Гор.). В других местах существовал обычай катать любых понравившихся девушек. Так, в п. Чебсара с четверга по воскресенье, когда катались на лошадях (круга делали), разодетые девушки выстраивались в ряд вдоль дорог, а парни, проезжая мимо, приглашали их в сани «Давай покатаю!» Проехав 2-3 круга, парни сажали других девушек. Больше почета было, конечно, той, которая не сходила с саней. Иногда парень использовал этот обычай, для сведения счетов с изменившей ему девушкой. Во время катания он завозил ее в лес и сбрасывал там в снег, чтобы она пешком добиралась домой (дд. Кашино, Тарасово, Тимонино, Исаково Кирил.). Оказаться в такой ситуации было делом очень позорным, поэтому предложение прокатиться принимали только от тех, кому доверяли безусловно.

Интересно, что само катание на лошадях, особенно если катались не до кругу, а вдоль деревни («впрохлест» –дд. Кокшарка, Безгачиха) или между двумя деревнями, могло превращаться в настоящие скачки. Такое соревнование устраивалось, например, на озере возле с. Ферапонтово, и полюбоваться этим зрелищем собирались жители всех окрестных деревень. Именно этот обычай имел, видимо, в виду Л.Скворцов в своем описании Бережнослободской вол.: «Катается обыкновенно по круговой по улице, вдоль своей деревни. Ездят вскачь, сломя голову, с криком, гамом и песнями». Шум и пение во время катания также были делом довольно обычный.

Если катались по всем окрестным деревням, то, въехав в деревни, первым делом направлялись к шестам или горушкам, причем принимавшие участие в катании молодожены обязательно должны были скатиться с горушки или по шестам в каждой деревне (дд. Зарубинская, Лубягино, Белянкино).

Вот что писал о масленичных катаниях в Вологодском уезде С.В.Максимов, «Делаются десятки верст, чтобы попасть на так называемые «съездки», то есть грандиозные катания, устраиваемые в каком-нибудь торговом селе. До какой степени бывают велики эти «съездки», можно судить по тому, что, например, в с. Куденском лошадей на кругу бывает от 600 до 800. Еще с утра из всех окрестных деревень съезжается сюда одна молодежь и останавливается или у родных или в тех домах, где есть «игровые» и знакомые девушки. А часам к трем пополудни начинается катанье. Катают всего охотнее молодых девушек, причем девушки, если их катает кучер из чужой деревни, должны напоить его допьяна и угощать гостинцами. Много катаются и бабы, которые из желания похватать подвертывают сзади шубы, чтобы показать дорогой мех и никогда не надевают перчаток, чтобы все видели, сколько у них колец.

Но больше всех катаются «новожены», то есть молодые супруги, обвенчавшиеся в предшествовавший мясоед, так как обычай налагает на них как бы обязанность выезжать в люди и отдавать визита всем, кто пировал у них на свадьбе».

Эти собрания носили и другие названия. Так, в Семенцовской вол. в конце прошлого века по утрам от среды до воскресенья включительно ездили кататься на лошадях на карбище. «Для карбища выбирается деревня с широкими улицами, куда со всей округи сбираются молодцы, и девицы, «новожени», разряженные в пух и прах, в само лучшее платье».

В д. Макарове (Кирил.) масленичное катание на санях в другую деревню называлось катанием на горушке. Это название становится понятным, если учесть, что в некоторых местах на масленой неделе собирались на горку, где веселились и пели долгие песни (д. Клеменево). По многим свидетельствам, ледяная горка для катания на санях нередко становилась центром гулянья на масленицу.

Катание молодоженов сопровождалось особенным ритуалом и было связано с их гощением у родителей невесты. Вот как, например, это происходило в д. Покровская Пунемской вол.

«На масленой неделе в среду тесть сам едет за зятем молодым. Его всегда угощают у зятя допьяна. В этот же день тесть везет молодых к себе в гости. Угощают все вpeмя как можно лучше. Теща всегда угощает с поклонами. В пятницу, субботу и воскресенье молодые с братом жены за кучера едут кататься. За три дня надо проехаться по всей волости. В каждой деревне лошадь захватывают и молодых не пускают, пока они не выйдут из саней.

Молодая кланяется на вое четыре стороны, затем дважды – мужу, снимает с него шапку и целует его. Затем надевает ему шапку, опять кланяется два раза мужу, на вое четыре стороны и говорит: «Не осудите, люди добрые!» После этого молодые вновь садятся в сани и уезжают.

В-понедельник утром топят баню. Перед обедом молодые идут в баню, обедают, и затем их на своей лошади отвозят домой. В следующие годы приезжают уже в четверг, пятницу, наконец, в субботу. Так возят лет семь».

Иногда церемония представления молодой пары принимала откровенно шуточный характер. Так, в Вожегодском р-не существовал обычай «трясти порох». Во время катания или гуляния по улице какой-нибудь шутник подскакивал к мужу и сдергивал с него шапку со словами: «Порох на губе, Анна (имя жены) не любит!» Жена должна была выкупить шапку и поклоняться всему народу, мужу и поцеловать его. «Хоть и там молодые ли, старые ли, как муж да жена видят, што оба тут, а итъ много собиралось, публика большая, дак вот с ево шапку снимут, да там: «Порох на губе, Анна не любит!» Жена своя дак што не любит, так вот, порох это трясли. Это дак баб скопицце да всех дак вот иново дак закупят все этот порох. Так всё и глядили, што у ково можно порох ... Молодожёны дак те уш тут, те рядом стояли, тех прошче, а вот старых дак, поташчат, схватят да потщчат» (д. Огибаловская).

«Молодица кланяецця да кланяецця, да до тово доцелует, тот (муж) ешшо супротивуецце, не даваецце целовать-то. Дак ешшо тут смеху-то, раза три да и больше он зазнаваецця. А она кланяецця да кланяецця кругом, да всем да, опетъ, он голову подынет. Он гнёт голову, не достанешь. «Поломайсе, поломайсе, поломайсе, Иван! Пусть она покланяецци-то!» Всем покланяецци-то, да потом ему ешшо кланецци» (д. Песок).

Наиболее дальновидные молодые жены сами снимали шапки о мужей и прятали их.

В Сямженском районе молодых могли и по снегу «покатать»...»У нас была мода: в масленицу катались на лошадях, по два дня вдоль по деревне. Вот бы я только сево году вышла замуж зимой, мою лошадь останавливают, как мы йидем со своим мужом. Ну вот. Мужика валят (уш не отбивались, раз мода такая, обыцяй, дак!), мужика валят за землю, на снег, на дорогу, А меня к ему, на ево, и ногами-ти моими-ти ему на лице. Мужика-то и поволокут за ноги. Волокут, волокут. Как напостынет, дак возьмут да меня на низ перекатят. Вот и встают. От меня отряхиват, как встанем, а я ево. Толькё сама-то встанешь, дак поклонишься: «Спасибо, мужички!»

«Катание» сопровождалось пожеланиями: «На белых детонек, на кудреватых, да на хороших!» (д. Монастырская), «На кудреватых детей!» (д. Лукинская), «На многие лета я намного детей!» (д. Гридино).

В северной части Череповецкого уезда существовал еще один шуточный обычай. В первое воскресенье Великого поота или так называемое «хоровинное воскресенье» (от местного названия тещи – хорбвина) зятья ездили за тещами и везли их к себе в гости. В каждой из деревень, расположенных по пути, их встречали толпы подростков-мальчишек с грудами веников и начинали с криками хлестать венками; сидящих в санях и бросать в них снегом. «Конечно, – замечает автор, – некоторые проезжающие и не представляют вышеупомянутого родства, но мальчишки в каждой паре стараются видеть тещу и бьют немилосердно. Таков уж обычай. Взрослые же не останавливают их и стоят, посмеиваясь, около домов».

БОБРА КАТАТЬ или ВОЗИТЬ (В.-Уст., Кич.-Гор.), ПЕРВАЯ МАСЛЕНИЦА (д. Морилово), ЕЗДИТЬ БОБРОМ НА МОЛОДОМ (Кадн.). Еще одним видом чествования молодоженов, давно принявший шуточный характер, был обычай бобра катать. Обычно он совершался в последние дни масленицы, когда молодые гостили у родителей жены, – зять приезжал к теще «на блины», реже – на свадьбе.

Наиболее распространенная разновидность катания бобра построена на пародийных, шуточных элементах. В красиво убранные сани впрягались вместо лошадей сами катающие. В подражание лошадям, они били ногами («копытами»), ржали. Нередко молодых сажали в сани насильно, вытащив их из дома или поймав их на улице. На таком шуточном экипаже молодых везли по всей деревне, сбрасывая их по пути в сугроб («в сумёт» – д. Слизовица, «в снег вывалят не одино» – д. Бурлёво) или опуская на санях под угор: «Где больше гора, скатят, чтобы выкатать в снегу, для смеху» (д. Аксентьевский Починок). За катание молодые также расплачивались вином или пивом. Приведем несколько описаний этого обычая в деревнях Кич-Городецкого и Велико-Устюгского районов.

В д. Щекино на масленицу бобра катали замужние женщины и мужчины. «К тем, кто первый год живет (дочь или сын в гости приедут или из своей деревни) придут около обеда в избу. Их спрашивают: «Зачем пришли?» – «За молодыми!» – под руки их на улицу выведут, на санки посадят и по деревне катали, йод гору, в поле, в снег повалят. Потом обратно привезут. Их вином угощали, а они говорили: «Бобра пьем!»
«О масленице, ковда молодые приехали к отцю в гости, наряжались старухи да замужние женшчыны и к ним шли. К санкам колоколец навяжут, молодых выташшат на улицю, посадят на дровни да по деревне раза два прокатят, пока не выставят вина – бутывку или две. А нет, – так покатят с угора – куда хош катитися!» (д. Аистово). В таком случае молодые тащили сани домой на себе. Чтобы избежать позора, старались угощать, причем выставлял пиво обычно жених.

В Коштугской волости катание молодых устраивали обычно в Прощеное воскресенье на горке, с которой молодежь каталась на санях и возле которой в этот день устраивали пляски. Происходило это так.

«Мужичок из бойких, проведав, что на горке есть молодче, подбирает такую лошадку, чтобы гораздо не артачилась, и подгоняет к известному месту. Другие мужички тем временем уже ведут молодого к саням, приглашая сесть в них. Тот садится и ждет свою молодую подругу. Тут сани окружают бабы и молодые мужики, особенно первые. Бабы начинают посмеиваться, что у молодого, видно, жонка сбегала – один сидит, а иная бойкая бабенка сядет к нему в сани вместо жены. Смех кругом...

Молодуха же сначала стесняется идти к мужу (ее не ведут – она должна сама придти), но потом стыдливо подходит и просит усевшуюся к мужу бабу уступить ей место. Та ещё артачится, но мужички тут вступаются за молодуху – выпроваживают непрошенную с саней с приговорами: «Теби, старому чорту, с эдаким молодцом сидитъ!» – и садят молодую.

Теперь обступают молодых плотной стеной, берутся, кто за узду, кто за вожжи, кто зa оглобли, иной вскочит даже верхом на лошадь, иные пихают сани сзади; вое кричат, понукают лошадь: «Нно! Нно! Пошла ты! Э-э!» Старается, видимо, все вперед двинуть лошадь, а она, напротив, пятится. Оказывается, вся эта орава на словах только понукает лошадь идти вперед, а на деле все тащат назад.

«Што-то, робята, не ходко, нейдет!» – кричат сзади передовым. Передовые (как будто и на самом деле не ходко!) осматривают, нет ли препятствий под полозьям или в другом чем. Понятно, находят все ладно, а лошадь не идет. Тут приступают к молодым – верно от них задержка! Молодая смекает, в чем дело – начинает целовать мужа. «Пошло-о! Пошло, робята!» Причина задержки найдена и санки двигают вперед на куриный шаг, и опять остановка. Снова оханье, понуканье, крик, шум, смех кругом: всем весело, любо, –любо и молодым, хотя второй-то половине и стыдновато исполнять свою обязанность.

Вытомив изрядно молодых (возятся около получаса с каждой парой), отпускают лошадь под управлением кучера, который, прокатив по деревне, возвращается к тому же месту. Тут летят шапки с криком: «Ура! хороша!» (to есть пара молодых). Молодые благодарят, кланяются и даёт мужикам на водку, а женщинам – на пряники. То же проделывают далее с другой, третьей парой молодых. Прокатят всех, никого не обидят (это считается, кстати сказать, честью для молодых). Поздно вечером разбираются все: сначала едут друг к другу прощаться («О Христе радоваться», – говорят), а потом – с миром по домам».

Иногда катание бобром связывалось со скатыванием с горы. Интересное описание из Кадниковокого уезда, относящееся к концу прошлого века, приводит П. Дилакторский.

«В неделю масленицы молодые ездят к отцу молодой на несколько дней. В это время исполняется и шуточный обычай, «ездить бобром на молодом». Для этого, когда молодой выйдет посмотреть на катающихся на шестах, знакомые односельчане притаскивают розвальни без оглобель, насильно садят в них молодого и затем, вскочив в розвальни в числе десяти человек, давя друг друга и молодого, скатываются на розвальнях под гору».

Устроителями катания, как видно из выше приведенных описаний, были соседи молодой – женатые мужчины (чаще) и женщины. В некоторых местах это право признавалось только за родней (дд. Давыдовская, Мякинницыно). Гораздо реже встречается, чтобы «молодые ребята тащили сани» (д. Сливовица).

КАТАНИЕ НА КОРЁЖКАХ. Устройство гор для катания (горушка, катушка, котище, светляк) начиналось еще за неделю до масленицы. Метали катушки парни и мужчины из специально заготовленных накануне масленицы бревен, из которых в деревне складывали небольшой сруб (городок, городец, клеть, вырец). Верх сруба покрывали настилом, с одной из сторон которого делали окат. В Велико-Устюгском и Кич-Городецком районах клали слеги «напокат», то есть устраивали скат из нескольких параллельных жердей или бревен; в других районах – Тотемском, Тарногоком, Вожегодском – на два массивных бревна, спущенных о краев городка, набивали поперечные крепления иди доски. Сверху окат забрасывали снегом и поливали водой. С другой стороны сруба делали лесенку (своз, трап) иногда насыпали снег и вытаптывали в нем ступеньки.
В д. Давыдовская катушку устраивали на берегу реки так, что скатывались потом на лед. Для этого на льду специально выгребали бег (д. Малиново). Катушка была многоярусной.

Там, где было много естественных гор, катание устраивали о них («с грив катались»). Горкой могла служить и дорога, идущая под уклон. Иногда за несколько дней дорогу раскатывали так, что становилось невозможным по ней ехать. В больших селах вдоль котища устанавливали елки и развешивали фонари.

В отдельных деревнях Вожегодокого, Верховажского, Кичгородецкого, Никольского районов еще в 1920-е годы катались с гор на шкурах животных, охапках соломы, обмолоченных снопах или соломенных» ковриках.
К числу редких и архаических можно отнести и катание на «вицях суковатых», то есть на обрубках дерева о отходящими от него сучьями, за которые держались (д. Кармово). Близким родственником подобных примитивных саней были, видимо, известные практически повсеместно корёги или корёжки. В п. Чебсара, где их называли еще козликами и где на них катались только парни, корёжки представляли иа себя заостренную доску о плоским дном и поперечиной (лавкой), под которую от краев дна о наклоном назад шли две палки – ручки, длиной до 1,5 м. За них катавшиеся держались и втаскивали козлик на гору. Похожим сооружением бала седуля, с вертикально закрепленными ручками по сторонам (с. Аргуново).

Иногда корёжкой (или лодейкой – Кич.-Гор., лодком –Верхов.) называли также доску о закругленным носом, с небольшой скамеечкой или примороженной к верхней части деревянной чашкой для сидения, и приступочкой сзади, на которую вставал один из катающихся (дд. Гусиха, Крадихино, Мичино, Пахомово). В д. Захариха задние штыри, скрепленные вверху поперечиной, выдавались над скамеечкой примерно на I м. Опираясь на них, второй катающийся толкал корежку с горы. Эта разновидность называлась кооежкой о козлами.

Наиболее распространенным типом женских саней был лодок, лодушка, лодейка (иногда их называли также корёжкой). Простейшая ее конструкция известна и под названием ледянки. Она представляла из себя заостренную или овальную доску около 0,5 м длиной, иногда выдолбленную в виде корытца. Низ доски покрывался льдом (подливался или наводился), причем обычно предварительно днище смазывалось разведенным коровьим навозом, который после замерзания подравнивался и поливался сверху еще раз водой. Иногда лодку делали небольшую спинку или боковины (крылья).

В д. Подсосенье такой тип лодков (1-2 х 0,5-0,8 м) с наклонно закрепленными по бортам досками называли трублями. Простейший лодок было изготовить достаточно просто, простому на нем обычно катались дети и девушки.

Еще одной разновидностью саней был конёк, который в отличив от корёжки имел также продольную рейку, закрепленную на корпусе штырями и завершавшуюся округлой дощечкой – головой (дд. Рябьево, Курденга).
Для катания сразу нескольких человек были предназначены скамейки или подсанки (Кич.-Гор.) – довольно доски, у которых впереди были ручки, наподобие ножек скамейки, и сиденье («едешь как на мотоцикле»). Скамейки делали и маленькие – на одного-двух человек. Катались на чунках или чёнках (=санках) или на дровешках, реже – на больших дровнях, предварительно вывернув у них оглобли. «На саночки подушку наколотит, кто побогаче» (д. Андроново).

Повсюду существовали свои, установленные местной традицией, сроки катания с гор для взрослых. Так, например, в Семенцовской вол. начинали «закатываться» со среды, в д. Роксома – со второго дня масленицы, в д. Кормакино – с пятницы, в с. Кипшенга катались с понедельника до пятницы. «В Семенцовской вол., – сообщает корреспондент Тенишевского бюро, – к этому времени подливают лодки,, намазывая дно их коровьим навозом и заливая водой. Вечером в среду все деревенские от стара до мала взбираются на ближайшую гору и катаются на лодках, применяя к делу вою свою ловкость и остроумие, лишь бы вызвать смех в окружающей толпе».

Масленичная горка притягивала к себе всех жителей селения и была средоточием праздничной жизни деревни. Нередко даже пожилые люди принимали участие в общем веселье. Уже само сооружение горки сопровождалось шалостями и дурачеством молодежи, например, обливанием при возке воды в бочках. Часто использовали катание для своеобразного шуточного ухаживания за девушками. Парни «подлетали» к ним на козликах, сталкивались и отбивали лед со дна девичьих лодков, чтобы те плохо скользили (п. Чебоара). Иногда расшалившаяся молодежь валила кого-нибудь на гору и «ехало-поехало» – до десяти человек съезжало на нем вниз.

Хотя дети и подростки катались с естественных гор или с взвозов всю зиму, но и им было интереснее прокатиться на глазах веселой и нарядной толпы. Праздничная атмосфера катания подчеркивалась особым нарядом. В с. Вострое дети повязывали на голову вышитые полотенца так, чтобы свободные концы их развивались за спиной. Однако большинство среда катающихся составляли, конечно, парни и девушки, которые съезжали с горы то поодиночке на лодейках, отталкиваясь специальными палочками, то парами – на санках, то целой гурьбой – на коже или соломе. Причем пари сажали девушек на колени, а те обнимали их за шею. Впрочем, в некоторых деревнях было принято, чтобы парни садились на колени к девушкам.

Обычай предписывал, что обязательно должны прокатиться о горы молодожены («те, кто в это Рождество женились»), причем, как правило, «по три масленицы катались» (д. Давыдовская).

Женщины и девушки катались о гор еще и потому, что, по поверью, если кто «скатится с горы удачно, то есть не упадет с корёжки и не уедет в сторону, то это считается за признак того, что у ней в этот год выростет лен длинный и прямой, вообще хороший». Катанию с горы придавался и магический смысл. «Надо покатацця, шобы лен довше вырос» (д. Побережье). В д. Дубровинская женщины стремились опередить друг друга и в Чистый понедельник скатиться с горы раньше всех, чтобы у них лен был самым лучшим в деревне. В д. Аксеновщина пожилые женщины скатывались с горы на чем-нибудь «шубном», с длинной шерстью – на кошулях или шубейках, приговаривая: «Шоб довгий лен вырос». В д. Подволочье считала, что у той, которая окатится с катушки, «масло будет копиться больше».

На заговенье или в Чистый понедельник, когда в деревнях прекращалось веселье и сжигалась масленица, заканчивалось и катание с гор. По свидетельству П.Дилакторского «в Кадниковском у. катание с гор на масленице заканчивается сожжением на берегу реки дегтярной бочки. Тут же разбивается об лед и корежки». В с. Никольское (Ник.) при сжигании масленицы в огонь бросали санки и коньки. Часто костры устраивали из тех же материалов, из которых была сложена горушка. В дд. Колотовщина, Чуров Починок катушку разваливали во время шуточного обряда собирания черепков (см. «Косточки собирать»).

КАТАНИЕ ПО ШЕСТАМ. Одним из развлечений, требовавшим немалой ловкости, было катание с горы по двум параллельным шестам, особенно популярное в восточных районах области. Эти своеобразные горы имели разные названия. Самым распространенным было шесты (по шестам или на шестах кататься). Реже встречались катушки, катаньки, катки, каточины с городком (В.-Уст., Ник., Тарн.), слеги (В.-Уст., Кич.-Гор.), слёги (В.-Уст.).

Приведем описание шестов в Вохомском Тихоновском приходе, относящееся к последним годам XIX в. Празднества во время масленицы назывались в деревнях этого прихода «братшиной». Они продолжались всю масленую неделю. «Во время братшины ходят кататься на шестах. Шестами называют несколько тонких бревен сосновых, очищенных с одной стороны от коры и потому гладких. Бревна эти кладут на какую-нибудь покатость среди деревни или же делают нарочно возвышение из досок и на него кладут бревна комлями на расстоянии полтора аршина друг от друга. К первой паре бревен плотно и ровно приделывают другую, к которой присоединяют еще пару более тонких бревен... Очищенные стороны бревен кладутся вверх и поливаются к ночи водою. На гладкую поверхность становятся желающие и катаются. Катаются обыкновенно по два человека, парень с девкой или мужик с бабой; для этого они крепко берут друг друга на плечи, встают на верхнюю часть бревен и быстро катятся по их наклонной поверхности. Иногда человек по шести становятся на каждую сторону и все вместе катятся».

В дд. Рябьево, Курденга существовала конструкция, отличающаяся от описанной выше. Катались на слегах, укрепленных на вертикальных столбах, вбитых в землю (самый высокий – более 2 м). Обычно ставили несколько пар столбов, для того, чтобы сделать горку подлиннее. Слеги клали специально сделанными зарубками на поперечные жерди (закрепы).

В некоторых местах шесты устраивали гораздо проще, не затрачивая при этом много усилий. Так, например, поступали в Кадниковском уезде в конце прошлого века. «Выбирают пологую горку, на ней укладывают параллельно, на расстоянии 1,5 аршина одна от другой, еловые жерди в виде рельс и обливают их водой, чтобы они обледенели. Катающиеся всходят наверх, становятся каждый обеими ногами на одну из жердей, берут друг друга за руки и скатываются вниз».

Катание на шестах часто сопровождалось различными шалостями. Особенно лихие пары старались «подкатить» окатывающуюся перед ними пару и съехать с ней вместе (д. Волоцкая). В д. Феофаново это называлось «долгий лён».

КРУЖАЛО. Меньше была распространена круговая горка (Кадн.), или кружало, кружак, вертушка (Ник.), карусель (Тарн., Кич.-Гор.). Устраивали его следующим образом. Толстый стояк вмораживали в лед озера или реки или хорошо укрепляли в снегу: наваливали вокруг снега и поливали водой. На него надевали колесо так, чтобы оно могло свободно вращаться. К колесу прикрепляли длинную жердь, один конец которой с привязанными санями или дровнями был немного длиннее другого. В сани садилось два-три человека, а другие, взявшись за кроткий конец жерди, крутили колесо.

В д. Игнатовская карусель состояла из трех длинных бревен, прикрепленных к колесу. Парни 15-18 лет ложились грудью плашмя на конец бревен и, отталкиваясь ногами, раскручивали карусель. Им помогали несколько их товарищей – разгоняющие.

ИГРА В МЯЧ (Вытег., Сямж., Хар., Кадн., Вожег.). Эта игра, отдаленно напоминающая футбол или регби, была распространена, в основном, в северо-западных районах Вологодского края, ранее входивших в Олонецкую, Архангельскую, отчасти в Новгородскую губернии. Древность игры подтверждается тем, что ее аналоги известны многим народам мира. На Русском Севере она была приурочена к масленице,- периоду, связанному с брачной символикой и чествованием молодоженов. Вот как описывал игру С.В.Максимов.

«В некоторых волостях Вытегорского уезда и поныне устраиваются настоящие сражения, известные под невинным названием «игры в мяч». Состоит эта игра в следующем: в последний день масленицы парни и семейные мужики из нескольких окольных деревень сходятся куда-нибудь на ровное место (чаще всего нареку), разделяются на две толпы, человек в тридцать каждая, и назначают места, до которых следует гнать мяч. Обыкновенно сражающиеся становятся против середины деревни, причем одна партия должна гнать мяч вниз по реке, другая – вверх.

Когда мяч брошен, все кидаются к нему и начинают пинать ногами, стараясь загнать в свою сторону. Но пока страсти не разгорелись, игра идет довольно спокойно: тяжелый кожаный мяч величиною с добрый арбуз летает взад-вперед по реке, и играющие не идут дальше легких подзатыльников и толчков.

Но вот мяч неожиданно выскочил в сторону. Его подхватывает какой-нибудь удалец и что есть духу летит к намеченной цели. Еще 20-30 саженей – и ловкий парень будет победителем; его будут прославлять все окольные деревни, им будут гордиться все девушки родного села!.. Но не тут-то было. Противная партия отлично видит опасность положения: с ревом и криком она прорывается сквозь партии врагов и со всех ног кидается за дерзким смельчаком. Через минуту удалец лежит на снегу, а мяч снова прыгает по льду под тяжелыми ударами крестьянского сапога.

Случается, однако, ж так, что счастливец, подхвативший мяч, отличается особенной быстротой ног я успеет перебросить мяч на свою половину. Тогда противная сторона делает отчаянные усилия, чтобы вырвать мяч и пускает в ход кулаки. Начинается настоящее побоище. Около мяча образуется густая толпа из человеческих тел, слышатся глухие удары ног, раздаются звонкие оплеухи, вырывается сдавленный крик, и на снегу то там, то здесь алеют пятна брызнувшей крови».

Как видно из этого описания, концовка игры напоминает кулачный бой, столь характерный для Масленичных гуляний в других областях Россия. Ожесточенный характер поединка объяснялся тем, что проиграть партию в мяч считалось большим унижением: «Побежденных целый год высмеивают и дразнят, называя их «киловниками» (очень обидная и унизительная кличка, обозначающая верх презрения). Наоборот, победители пользуются общим почетом, а парень, унесший мяч, положительно становится героем дня, с которым всякая девушка считает за честь посидеть на вечорках. Некоторым объяснением азарта служит и водка, которую на пари выставляют местные богачи, угощая потом победителей».

Не менее эмоциональное описание игры «в мяч» в Кондуже Вытегорского у., относящееся к семидесятым годам прошлого века, можно найти в одном из номеров Олонецких губернских ведомостей. «С последнего дня масляной начиналась игра «в мяч». Прежде эта игра составлялась в каждый воскресный день великого поста, но теперь она мало по малу выходит из обычая и обращается в забаву только для малолетних. Пять лет тому назад, случалось, что в ней участвовали все мужчины прихода, холостые я женатые. В таких случаях обыкновенно состязался северный конец прихода с полуденным.

Игра начиналась где-либо на широких полях около погоста. Все играющие разделялись на две половины и становились на противоположные края, то есть «северяне» на южный конец, а «южане» на северный. Каждая из этих сторон старалась загнать мяч, а за ним и своих противников как можно дальше в свою сторону от того места, где началась игра.

Иногда более других ловкий и быстрый на бегу схватывал мяч в руки и бежал с ним около, на противоположную сторону. Все играющие бросались за ним гурьбой: одни, чтобы отнять мяч у бегущего, а другие – чтобы не спустить отнявших назад.

Этой игрой упражнялись с обеда до самого позднего вечера. Случалось, что играющие проходили версты три, загоняя своих противников в тот или другой конец... Были игроки, которые славились своею ловкостью и быстротой во всем приходе».

Ритуальный характер игры подчеркивался и той ролью, которая отводилась победителю: он пользовался особым вниманием всех деревенских девушек. Подобная отмеченность победителей в ритуальных соревнованиях (в скачках, в беге, в борьбе) существовала у многих народов Европы.

К этой игре имеет прямое отношение свадебный и масленичный обычай просить с молодых (молодоженов) денег «на мяч» («на мецъ», «на меч»). Как видно из материалов конца века, «на мяч» собирали «либо в день свадьбы, либо в последнее воскресенье перед масленицей, когда тесть идет к молодым доедать барана» (Фетиньинская вол.); в с. Кубинское «доедать барана» тесть звал молодых к себе. В этот же день начинались игра «в мяч». Временной промежуток между сбором денег с молодых и самой игрой отмечен и в Корбангском крае: «На хлибинах у родителей невесты мужчины собирали деньги с жениха «на мяч», то есть на ведро вина. Этот выкуп называют мячом, – замечает далее собиратель, – потому, что раньше здесь был обычай играть зимой перед масленицей в мяч, причем в игре участвовали старики; на покупку этого мяча раньше и шли подаренные деньги». О том, что в мяч могли играть во время свадьбы, свидетельствует Н.А.Иваницкий: «В прежнее время в день свадьбы невестины соседи и другие мужчины играли на улице в этот мяч. Мяч жених возил с собой и отдавал его в пользу невестиных соседей» (Кадн.).

Не случайна, по-видимому, и упомянутая выше приуроченность игры к обычаю «доедания барана». Дело в том, что в некоторых регионах (например, в Польше, Белорусии, на западе России, в том числе и на Русском Севере) баран играл важную роль во время свадебного обряда: на его шкуру сажали молодых, предварительно «выгнав из шкуры блох», его голову «кроили» за свадебным столом и т.п. Скорее всего, именно из шкуры и шерсти ритуального барана прежде изготовлялся мяч. Правда, уже к концу прошлого века смысл обычая был практически забыт. А.Щустиков упоминал, например, что в Троичине Кадниковского уезда «у дома невесты поезжан останавливают молодые ребята и девицы и просят выкуп: девицы пряников, а парни денег «на мяч» («на кожу да на шерсть рубликов шесть»), вернее на водку, так как мячей почти никогда на эти деньги не шьют».

Там, где смысл обычая еще помнили, мотивировали его по-разному. Скажем,, в ряде мест Кадниковского и Грязовецкого уездов (например, в Михайло-Архангельском приходе Кубенинской церкви, Дмитровском приходе и др.) мужчины из деревни невесты просили «на мяч» у жениха за то, что они охраняли честь невесты до замужества («стерегли и берегли, чтобы со стороны не...», «стерегли и берегли невесту от всякого лихого человека»). В деревнях Вожегодского р-на обычай мог называться выкупанием невесты, поэтому с жениха требовали: «Выкупай невесту! Давайте деньги за невесту] Давай больше, у нас невеста хорошая. Мы за это тебе не отдаем, надо больше денег платить!» (д. Ооновская). В других случаях деньги брали за право участия в игре: «Подойдет с мецём парень: «Пинать-то будешь? Заплати!» Вот ты и поплатиссе...» (д. Тарасовская). «Кажной зять должен заплатить за мяцъ, штобн он имев право пинать мяцъ: «Мы от сшили мяць, дак заплатите!» (д. Баркановская).

В дд. Чучково, Дягилево выкуп «на мяч» мужчины из деревня невеста требовали у жениха за то, что они принимали его в свою мужскую компанию («в зятевья записывали» –д. Никулинская). «А не даси мецевое, так этово зятя не любят робята. Он никогда с йими в компании не бываит. А с хоторово спросят мецевое, сразу подаст два литра, лиш сколькё, так он в праздник всё время с робятам, как будто свой, деревенскей. А тот всё как-то – цюжой, дак цюжой он есть» (д. Дягилево).

Наказание для уклонявшегося от уплаты мецевого могло быть довольно суровым: «Как не даст, уходит из общества, его прогонят: «Уходи с горушки!» (играли на деревне, не на горе). А то набьют» (д. Нижняя). «Если он не выкупит мяч, то ево ни в какой празник на улицу не выпустят. Если он выйдет, ево сразу станут бить, прогонят» (д. Нижняя). Иногда наказание почти не отличалось от святочного озорства. «Сбор на меч. – писал А.Е.Бурцев о масленичных развлечениях в с. Кубинское, – обычай строго исполняющийся каждым парнем, который берет невесту из другой деревни, это как бы плата мужикам за то, что он берет невесту, их принадлежность. И те, которые не отдали денег на меч в свадебный день, должны это исполнить именно в мясное (то есть последнее перед масленицей) воскресенье, как первый день гостьбы молодых у тестя. Размер денег на меч определяется положением невесты и жениха: если они богаты или если первая хороша-красива, то и «меч» дороже и наоборот». Те, кто не давал денег или давал мало, оказывались в незавидном положении: им старались хоть как-нибудь отомстить. Скажем, во время гощения молодых у тестя выкрадывали их сани и упряжь и не возвращали, пока не добивались от жениха «мецевых».

Во многих местах «в мяч» играли еще в 20-е годы нашего века. Родня жениха готовила для игра большой кожаный мяч, набитый шерстью. «Мець приготовлели сызрале, уш как свадьба заводицця. Сошьют большой, с голову, а и более... Подадут тутока народу – робятам молодяшке-то. Вот в масленицу-то всю нидилю пинают меци-те вся молодяш-ка, весь народ, все на деревне. На деревне-то окна-то заколачивали, штобы не разбили» (дд. Гридино, Острецовская).

В этих деревнях игра проходила обычно на дороге. Команды располагались на небольшом расстоянии по обе стороны от центральной линии, причем один игрок каждой команды мог находиться на поле соперников. После первого удара он старался перехватить в воздухе летящий мяч, чтобы затем передать его набегающим игрокам своей команды. Те, в свою очередь, перепасовываясь, стремились загнать мяч как можно дальше от линии. Вторая команда, в свою очередь, перехватив мяч, направляла его своему игроку на поле соперника. Цель игры состояла в той, чтобы за установленное время загнать соперников как можно дальше от линии. Проигравшие ставили четверть водки.

В Сямженском (Режский с/с) и Вожегодском районах часто на команды не разбивались, и вся игра сводилась в демонстрации игроками собственной ловкости и удалят.. «Пинали мяч высоко, выпинывали, кто выше. Кто и на крышу запнет» (д. Монастыриха). «Пинали мець – кто дальше выпнет. Ницё не считали, так! Хто побойцяе, дак тот много раз пнёт. А иному не прицитаецце и единый раз, дак... Вверх пинали, Иновды пнут – на крышу улетит, да... Мець упадет, так бегут, хто первый упревшие» (д. Нижняя). «Играли – кому бы токо мяць пнуть. И вот другой раз один одново подопнёт, свалит, штобы мяцъ-то ему догонять, а не етому... Если я крепкий, дак меня и не свалишь... Старались повыше пнуть, ну, шобы я, мол: «О, какой я сильный! Выше всех пинаю да борю остальных!» (д. Гашково).

Репутация зятя иногда могла зависеть от проявленного в игре мастерства: «На две компаньи люди – друг у дружки мяць отбирали: отсюда пинают, а там все бегут; должен поймать и пнуть обратно (сосмёщиця была – и зятья, и парни в одной компаньи). Пинают мяцём, по всей деревне бегают... /Люди говорили/: «О, как мяць пинаэт! Зять хороший – сколь парень бойкий!» (д. Баркановская). В д. Горка (Вож.) игра начиналась со своеобразного испытания всех принимавших в ней участие зятьев-новичков: «... Вот выйдут на улицу и встанут: парни встанут на одну сторону дороги, а зятевья – на другую. Они уж не сосмешиваюцця с этими. Вот мецик и пинают. Мець. Пинают. Ежели поймает какой зетъ – на каково пинают это, он бы поймал – он пусть гуляет. А ежэли хто не поймает, тово с улицы прогонят: «Давай деньги!» Неудачнику приходилось платить «мячевое» вторично.

Причина столь высокой ценности успеха в игре становится ясней; если учесть ее ритуально-магический смысл. «В заговенье мяч пинали, зятья и мужики. Бабы придут: «Дай-ко пну – какой лен вырастет?» (д. Сурковская). «Все пинали – и посторонници. Подойдет какая-нибудь женшына пожилая: «Дайте-ко пнуть – высокий-от лен ли выростет?.. Ой, добро, добро, высокий!» (д. Песок). «Гонеиссе за мяцёы, сколько раз свалилась, считают, столько раз надо мець пнуть в Чистый понедельник – это кости собирать. «Пойдемте, девки, кости собирать, сколько раз свалилась!» Сколько раз свалилась в заговенье, столько костей потеряла» (д. Заберезник Вож.).

КОСТОЧКИ COБИРАТЬ, КОСЬЕ ЗБИРАТЬ (Кирил., Вожег., Вытег.), КОСТИ ОБИРАТЬ (Заднесельская вол.), ОЧЕРЁПКИ СОБИРАТЬ (Д. Рябьево), ЧЕРЕПКИ или ЧЕРЕПЬЁ СОБИРАТЬ или УБИРАТЬ (Вожег., Кич.-Гор.), ЧЕРЕПЬЯ ОБИРАТЬ (д. Даниловская), ГОРШКИ СОБИРАТЬ (д. Старый Двор), ГОРШКОВ КАТАТЬ, ГОРШКАМИ ВОЗИТЬ (Верхов., Тот.). Конец масленицы и начало поста у всех народов Европы, в том числе и у русских, связаны с очистительными обрядами и обычаями. На Русском Севере к таковым можно отнести мытьё в бане в Чистый понедельник, сожжение масленицы (см. ниже), а также собирание или убирание, в Чистый понедельник черепков или костей. Этот обычай, известный почти повсеместно имеет сложную символику. Большинство его вариантов связано о катанием на лошадях в Чистый понедельник молодежи, нередко о объездом окрестных деревень, причем чаще всего «ехали» где осталось выпить» (дд. Погостищье, Луканиха). В дд. Рябьево, Курденга «собиранием очерепков» назывался обход молодежью деревни: «Собирали остатки, где что-то осталось от пищи. Угощали кто дивом, кто чем. Ходили с гармошкой, веселились».

Символика такого рода обходов достаточно прозрачна; доедание и допивание остатков скоромной пили, своеобразное прощание с ней. Тот же смысл имело сжигание в кострах черепков посуды, часто встречающееся в Никольском районе. Так поступала в «Чистый понедельник молодежь из дд. Дьячково и Аргунове. Собранные по домам черепки сбрасывали на «дурно обряженную повозку», вывозили за деревню под угор, ближе к реке, и бросали в специально разожженый костер.

Второй довольно часто встречающейся формой этого обычая было шуточное катание на санях маленьких детей. «Робят маленьких катают по деревне – навалят полные сани и катают» (д. Сивково). «На масленицу тех, кто помоложе, горшков, катали человек по 15 на крёслах (=разновидность саней)» (д. Владыкина Гора). «Косьё збирали, говорили: «Кости-то ростеряли!» Кони снаряжёны и едут по деревне, набирают подростков, мелюзгу и катают их по деревне, а они поют» (д. Побережье).

Символическая связь «дети – черепки» видна, например, в широко распространенном свадебной и крестильном обряде разбивания горшка, во время которого молодоженам или родителям ребенка желают столько же детей, сколько будет черепков.

Характерно, что большинство вариантов собирания черепков так или иначе перекликается о другими масленичными развлечениями и шуточными обычаями. Например, в дд. Погост (Тот.), Бор после катания по деревне на лошадях: маленьких детей (это называлось горшками возить), жгли_масленицу за деревней. В дд. Колотовщина и Чуров Починок после собирания черенков катающиеся «сваливали катушку». Интересно, что и само катание с гор во время Великого поста иногда связывалось о собиранием костей («На Велико говенье ребятишки ездят о горушек и взъездов на корёгах собирать кости» – Заднесельская вол.). Вместе с тем шуточное катание детей на лошадях, как и катание с гор, было связано с урожаем льна. Например, в д. Логдуз еще в 30-е годы одна из женщин, нарядившись в лохмотья, запрягала в сани лошадь в шутовском наряде: в напяленных на задние ноги старых штанах и с навешенными на дугу колокольцами – и, насажав полные сани детворы, катала их в сумерках по деревне, «чтобы лен вырос долгой».

В д. Арганово «горшков» катали, возвращаясь от масленичного костра, к которому в этой деревне ездили с установленным на санях ткацким станом. «Когда везут масленицу, дак все ребятишки и бежат за ими туда. Оттуль-то уш ребятишек повезут на санях, где кросна, – кто в кроснах, кто где вот. Цилую кучу везут робятишек. Робятишкам-то забава! Баба тут сидит смешно наряжена – она как выряжуха эдакая. Штаны да фуфайкя, да вот шапка вывернутая. Сидит тут как командует лошадьёй-то. Тут ведь кросна-те стоят, дак на эту уседицдя, на пожилину (=частъ кросен), а эти все окружат её, робятишка-ти. Которые побольше, лет десяти, которые ешо не больно большие, да все чипяцця к йим. Они ведь года три – и то ведь вылазят. Другие робятишка своих таких ташшат.

Так опять шумят: «Плошак везём, ршгьников везём!» Рыльники – вот такие были глиняные горшочки с рыльцями (=носиками), сметану месили в их, (чтобы) сливать можно было. Робятишки – дак это рыльнички, а девки – дак плошки. «Плошак везём, рыльнички везём! – баба тут сидит, шумит. – Не надо ли плошак? И рылънички есть!»

КРУГИ ИГРАТЬ (д. Соновская), КРУЖКИ ВОДИТЬ (д. Тарасовская), В КРУЖКИ ХОДИТЬ (д. Нижняя, д. Вершина), РОЩЕЙ ГУЛЯТЬ (Семенцовская вол.). Последние дни масленицы, наполненные разнообразными развлечениями, перегащиванием, игрищами молодежи, иногда увенчивались еще одним красочным зрелищем – уличными хороводами или кружками. Старинный обычай водить во время масленицы хороводы на Русском Севере уже в прошлом веке встречался довольно редко и, как правило, исполнялся в Прощеное воскресенье и Чистый понедельник.

«В воскресенье жгут масленицу. Затем возвращаются в, деревню. В деревне, найдя удобное место, девушки останавливаются, и начинается гуляние «Рощей». Все девушки, к которым на это время примыкают и женщины, особенно молодые, разделяются на две партии и, взявшись за руки, становятся на почтительном расстоянии друг от друга. Затем первая партия запевает «Рощу» и идет вперед, а когда кончает первый куплет, останавливается и повертывается лицом ко второй партии. В это время противоположная партия начинает второй куплет, подвигаясь по направлению к первой и т.д.»

Такое завершение праздничной недели некогда было делом вполне обычным, так как гуляния на горе во время масленицы (в том числе с пляской и песнями) были распространены и в западных районах. Причем название «на горушке гулять» в деревнях Вожегодского района, например, сохранялось еще в 20-30-е годы нашего века; несмотря на то, что играли уже не на горе, а на улице, чаще всего посередине деревни. Хороводы в последний день масленицы в тех районах, где сжигание масленицы не сопровождалось особыми церемониями, были своеобразной формой ее проводов. В этом убеждает, например, такое описание из Байдаровской вол.: «В субботу на масленице вечером молодежь отправляется на угор (то есть горку), место, где плясали днем. Здесь пляшут часов до семи, потом отправляются ужинать. На «угоре» девки дарят парням яйца, за все конфеты и пряники, полученные ими во время святок. После ужина отправляются на беседки, где сидят до полуночи». Так завершалось масленичное веселье. В д. Тарасовская хоровода и пляски в избе, на игрище, перемежались с вождением кружков на улице в течение двух последних дней масленицы – в субботу и воскресенье.

Движения и действия участников «вождения кружков» могли быть очень разными. В упомянутом выше «гулянии рощей» две группы участников поочередно двигались навстречу друг другу. В д. Осиевокая при этом игроки одной шеренги проходили сквозь строй игроков другой шеренги.

В дд. Нижняя,Ооновская, Тарасовская под песню «На улоцъке два венка вьюцце» играли иначе: игроки, возглавлявшие двигавшиеся параллельно шеренги, шли друг другу навстречу, и, не доходя до середины разделявшего их расстояния, одновременно поворачивались и начинали движение против хода шеренг. Потом то же проделывали остальные игроки. Когда воя шеренга таким образом «завивалась» вовнутрь, вожаки поворачивались друг к другу спиной и, сделав по нескольку шагов в сторону, снова шли против хода шеренг, «завивая» их наружу. «Девки молодые играют в круги – в субботу и воскресенье по улице ходят. Вот наряжаюцце в большие платки отласные – одевали раньше-то назад концями. Потом воротники тут накладные, чёрное. У ково цево ес(т)ь. Вот и стоят – ряд. Тут ряд и тут ряд – в два реда. Вот и поют песни: «Да круги выоцце, заиваюцце,» –да вот так... От крайняя идет, а за ей все. Вот эк все и заиваюцце туда. Там опеть станут, опетъ поют... Песню пропоют, потом опетъ вот с того краю идет одна». Обычно это движение повторялось, пока не заканчивалась песня:
 

–	Што на улочке два вьюношка Они вьюцце, со(в)иваюцце. /2р. (вар.1: На улочке два вьюнка вьюцца, Ввьюцца, вьюцца, завиваюцца. – д. Горка Вож.; вар.2: На улице два венка вьюцця. Вьюны вьюцця, завиваюцця. – д. Баркановская) Што по девице два молодая тужат, /2р. Оне тужат, сокрушаюцце. /2р. (вар.: Тужат, плачут, сокрушаюцца. – дд.Горка Вож., Пильёво
–	Вы не плачьте, не тужите, молодци, /2р. Не пецялуйтесь, робята молоды, /2р. (вар.: Не печальтеся, ребята холосты, – д. Горка Вож.) Я за вас да взамуж не пойду! Я не ду-, не ду-, не думала идти: /2р. (вар.: Видно, я да не надумаласе. – д. Баркановская) За подляцёво не для цё(в)о идти, /2р. За мошенницька – в уме тово нет. Што мошенник (вар.: пес-мошенник) ввецеру довго гуляв, /2р. Наскрозь ноценьки просеживав, /2р. Вецериноцьки прохаживав, /2р. Мать к обидни о(т)прова'живав: (вар.1: Он мне, младой, сожидацца велит, А сожидацца не хочецца, / 2 р. Помирицца – в уме тово нет! / 2 р.- д.Горка Вож.; вар.2: Уж ты мать ты моя матушка, Государыня-боярыня моя, Задам доць ты хорошую родила? Хорошу доць охорашивала, Гребнем голову расчесывала, Русу косоньку заплётывала, Алу лентоцьку ввязывала, Косыноцькой перевязывала, Доцъ к обедне о(т)проваживала. – дд. Горка Вож., Баркановекая) Мне нельзя, мати, к обиденке идти. Мне нельзя да Богу молицце: Со сторон да люди дивяцце (глядят), А попы-те запеваюцце, поют, Все дьяцьки-те зацитаюццее. Дьякон ходит, сокрушаецця (вар.: запинаецца), кадит, Подомарь Ванька (вар.: пономарь Еська) мешаецця, звонит, Доброй молодець фартовой (вар.: про то же) говорит:
–	Это цья доцька хорошая стоит? Хорошая доцька, оцясливая, Молодая и талантливая? Сколь таланцива, о(б)манцива, (вар.1: – Это чья же дочь хорошая стоит, Хоровая дочка, счастливая, Счастливая и талантливая, Талантливая, обманливая? – д. Горка Вож.; вар.2: – Это чья доци хорошая стоит, Хорошая дочка, счасливая, Хороша да недогадливая? – д. Никитино) Не равно ей замуж выйдецця, Не ровен злодей навяжецця -Либо старый, либо малый попадёт. Если ровня – горькой пьяниця, дурак, С дураками дурак знаецця, Со шельмами забавляецця. Он не выпустит на улицю гулять, / 2 р. Веселые хороводы постоять. В хороводе парень на ногу ступив, А молодой бурлак лентой подарив. Он за лентоцьку три года ходив, На четвёртый год пецяли наложив. Я пущу пецяль по Волге-реке, Вдоль по крутому бережку, На калиновой на мостицёк, На ракитовой на кустицёк. Погуляйте-ко, девушки, Погуляйте, красавици, Пока волюшка батюшкина есть. Он не женицця – матушкиной нет! (дд. Никитино, Баркановская, Горка Вож., Пильево)

В д. Пильёво во время пения этой песни двигались по кругу: «Кругом элак вот ходили, кругом – круг быв большой, ходили кругом друг за дружкой». При этом обычно за руки не держались – «руки вольние были у йих». Это допускалось лишь в смешанном хороводе: «Ходили и с робята-ми: парень подхватит под руцьку девушку и идут, по кругу идут». В старых вариантах кружков «хождение» обычно не совмещалось с пляской: «Ходили кружками в центре деревни, пели девушке и молодой, только вышедшей замуж. Не было заведено, не осмеливались плясать. Только ходим в круг, завертываемся».

Б д. Фроловская вокруг горящего костра водили хороводы, а дети бегала и кричали: «Молоко и мясо горит!» хотя на самом деле ни молока ни мяса в огонь не бросали. В д. Дружинине к сооруженной посреди деревни из соломы масленце сходилось вечером почти все взрослое население. Как только смеркалось, солому поджигали, и раздавались дружные крики: «Масленця горит! Масленая горит!» –
а дети пели:
 

Затем начиналось веселье: пение, пляска под гармонь. Подростки бегали вокруг костра, прыгали через тлеющие утольки. Примерно через час все расходились по домам.

Перепрыгивание через кострище имело когда-то ритуально-магический смысл. Например, в д. Дягилеве девушки с парнями перепрыгивали через уголья, «якобы вторая масленица (на следующий год) лучче этой была». В с. Никольское (Ник.), где масленицу жгли вечером на дороге, развлекались тем, что проезжали на лошадях черев огонь. В с. Кумзеро проводе масленицы состояли в катании всю ночь напролет с гор, причем катающиеся составляли иногда поезда из 10-12 саней. На середине горы, немного в стороне от ската, разжигали большой костер и, завершая катание, обязательно проезжали напоследок через кострище.

Сжигание масленицы довольно часто сопровождалось бросанием в огонь саней. Так, по свидетельству А.Шустикова: на: «В д. Хмелевской Нижнеслободской вол. катание с горы в масленицу заканчивается сожжением на р. Кубене дегтярной бочки, где разбиваются об лед и корёжки». В с. Никольское (Ник.) участники обряда воровали во дворах детские коньки и санки и бросали их в огонь. В д. Сафонове подростки также нередко уволакивали у хозяев сани для масленичного костра, поэтому перед этим днем те старались их спрятать. Нетрудно заметить, что это все очень напоминало святочные шалости молодежи.

На этом фоне вполне естественно выглядят варианты, в которых сжигание масленицы связано с катанием с гор. Так, в д. Леуниха ребятня и молодежь катались о горы на санях, на которых возили по деревне горящую масленицу. «На передок саней поставят ведро, туда бересты положат и подожгут. На сани веники старые навешают. Девки и парни сядут и с горы скатятся». Больше на этих санях уже не катались, а притаскивали вместо них на гору дровни, которые также обвешивали вениками. В деревнях Харовского района нередко съезжали с горы, держа в руках палку о надетой на нее небольшой, горящей берестинкой или подожженным старым лаптем (дд. Новец, Кумзеро).

Беганье по деревне или по полям с подожженными лаптями относится к редким разновидностям проводов масленицу. В д. Борисовская (Хар.) дети с горящими ступнями на палках бегали вокруг костра, а в д. Плесниха, выстроившись в цепочку и крича: «Маслена горит!» – по деревне. В д. Малая Красимиха шалуны приводили хозяев в ужас, тыча горящими ступнями в окна. Подобные формы проводов были известны и в Велико-Устюгском и Кичменгско-Городецком районах.

Еще один несомненно старинный вариант проводов существовал в д. Арганово: «На санях едут да кросна («ткацкий стан) поставят большие. Мужики везут и робята. Сами не наряжались, а лошадь – немножко на обрать да на шлее-то привисят какие кисточки. Выредят как от раньше в свадьбу-ту выряжали, дак. Едут. «О, – говорят, – масленицу везут! « И много-те тут робят. И тутока поставят ведро ли в серёдку, корчагу ли, и тут засвитят лучину ли вот, костичю (=очески льна) ли – и горит! А уш как приедут на край-от туда, на конец (деревни), вот уш там костёр разожгут большой. Высыпают тутока на этот костер костичю и жгут костёр: «Жгём гладку масленицу!»

На кросна набевки (=часть стана) тут положат ешо, все целиком. Ешо тутока к этим батогам нависят по два на сторону ли по три виника – виники вот, (которыми) парицця, голяки, старые, пареные, негодные. Вот эти (голяки) тутока и жгут, всё и складывают на этот на костёр. А кросна не бросают, кросна-ти хорошие!»
Многие поверья показывают, что сжиганию масленицы когда-то придавался особый, магический смысл. Например, считали, что чем выше будет пламя костра, тем лучше будет в этом году урожай. Масленицу специально жгли на ростанях (перекрестке дорог), чтобы женихи невест не обегали и не объезжали (д. Колтыриха) и т.п.

* * *

С концом масленицы и началом Великого поста завершался очень важный период народного календаря, до предела насыщенный разнообразнейшими развлечениями и играми, праздничными церемониями, обходами, шуточными формами обрядов. Все они группируются вокруг, двух основных тем: темы брака (свадьбы, женитьбы, чествования молодоженов) и более общей темы плодородия (урожая, приплода скота, обилия детей, семейного достатка). Всему этому были призваны способствовать временно возвращающиеся на землю духи предков, намеками на присутствие которых пронизаны все осенне-зимние жанры фольклора.

<<< | СОДЕРЖАНИЕ | >>>