Огрызко З.А. Слуги Спасо-Прилуцкого монастыря XVI-XVII веков
  // Из истории крестьянства XVI – XVII веков. – М., 1955. – С.8-30.

Важнейшей задачей исторической науки является «...изучение и раскрытие законов производства, законов развития производительных сил и производственных отношений» 1 [История ВКП(б). Краткий курс. 1951, стр.116]. При изучении производственных отношений эпохи феодализма в нашей стране историк не может не использовать материалы монастырских архивов. Монастырские вотчины занимали значительное место в феодально-крепостнической Руси XV-XVII веков. Сохранившиеся в монастырских архивах документы содержат разнообразные данные о монастырском землевладении, о монастырских крестьянах, формах и методах их эксплуатации.

Цель предлагаемой статьи – определить положение одной из групп населения монастырской вотчины, монастырских слуг, связанных с крепостным населением вотчины, непосредственно в качестве представителей монастырской администрации.

Термин «монастырские слуги», или «монастырские служки», часто встречается в документах XV-XVII веков. Правительственные грамоты, обращенные к монастырям, определяя состав монастырского населения, обычно называют слуг вслед за братией.

Старые буржуазные исследователи отмечали слуг как особую категорию монастырского населения, но не ставили задачей анализировать их положение. Автор труда о Кирилло-Белозерском монастыре Н. Никольский2 [Никольский Н., Кирилло-Белозерский монастырь и его история. Вып. I и II, СПБ, 1910] в основном тексте и в приложениях приводит много материала о слугах, но характеристики этой социальной группы не дает. А.П. Доброклонский самым названием своей работы «Солотчинский монастырь, его слуги и крестьяне в XVII в.» 3 [Доброклонский А.П., Солотчинский монастырь, его слуги и крестьяне в XVII в. М., 1888] берет на себя обязательство определить положение монастырских слуг. Но, отличая слуг от крестьян и с полным основанием противопоставляя друг другу эти группы вотчинного населения, Доброклонский смешивает слуг с остальной крестьянской частью зависимого от монастыря населения: он не отличает слуг ни от служебников, ни от детенышей и тем самым не определяет их особенностей. Во вступительной статье к изданию «Доклады, грамоты и другие акты о слугах Троице-Сергиева монастыря» (1868 год) также нет ни анализа экономического положения слуг, ни определения их взаимоотношений с другими категориями монастырского населения.

Советские историки выделили слуг как особую социальную группу, стоящую над крестьянами и занимающую по отношению к ним командное положение 1 [Савич А.А., Соловецкая вотчина 15-17 вв. Пермь, Облизд., 1927. Бочкарев В.Н., Население одной из Верхне-волжских монастырщин в исходе 17 в. Сборник «Ярославский край», т.II, Ярославль, 1930, изд. Яросл. ест.-ист. и краеведческого общества; Тихомиров М.Н. Монастырь-вотчинник 16 в. Исторические записки Академии наук. 1940, №10], но специально слугами не занимались и поэтому дали им лишь общую характеристику. Специальные же работы Любарского и Введенского 2 [Введенский А., Трудовая деятельность стряпчих в северно-русских монастырях 16 и 17 вв. Вологда, Облизд., 1923; Любарский. Некоторые черты из деловой поездки монахов Сийского монастыря в Москву в 17 в. Изв. Арх. об-ва изуч. русского Севера, 1919, №5-6] относятся лишь к особой категории слуг – к стряпчим. Между тем изучение вопроса о монастырских слугах важно, ибо дает возможность представить структуру управления монастырской вотчины – аппарата насилия феодалов над крестьянами.

Обширный и разнообразный материал о слугах содержится в фондах Спасо-Прилуцкого монастыря, изданных лишь частично3 [ЦГАДА, Собрания Пискарева, Мазурина (дальше: Собр. Пискар.). Рукописное отделение Библиотеки им. В.И. Ленина (дальше: РО6Л). Государственный исторический музей. Отдел письменных источников, фонд №61 (дальше: ГИМ, ф.61). Временник Московского императорского общества истории и древностей российских (дальше: Врем. МОИДР), т.XX, 1854; Савваитов. Описание Спасо-Прилуцкого монастыря. 1884. Отдельные документы помещены в «Актах исторических», «Актах юридических», «Актах археографической экспедиции», в «Русской исторической библиотеке», т.12].

Спасо-Прилуцкий монастырь, основанный в 70-х годах XIV века вблизи Вологды, к XVII веку стал крупным вотчинником: по описи 1701 года4 [ГИМ. Собрание Щукина, №245 (дальше: ГИМ, Собр. Щук. №245)] в селах, деревнях, на соляных варницах монастыря находилось 610 крестьянских и бобыльских дворов. Число слуг в Спасо-Прилуцком монастыре изменялось на протяжении XVI-XVII веков. Опись 1633 года перечисляет имена 24 слуг, имевших дворы в подмонастырном селе Выпрягове; опись 1654 года5 [РОБЛ. Собр. Пискар., №622] содержит сведения о 32 слугах. Но так как правительство, начиная с XVII века, стремилось установить количество слуг по монастырям, то штат слуг Спасо-Прилуцкого монастыря был в известной мере определенным. Опись 1701 года утверждает: «и всего вышеописанных служек, кроме взятых в солдаты, и за старостью отказных, 19 человек». В солдаты, судя по этой же описи, было взято 6 человек, следовательно, общее число слуг было 25. На это же количество указывает и недатированный отрывок копии одного из указов: «слугам быть 24 человекам, а служебникам 70, а больши того не держать» 1 [ГИМ, ф.61, д.301, л.78].
Так как слуги занимали особое командное положение в монастырской вотчине, имена их в течение ряда лет часто встречаются в монастырских документах. Поэтому можно собрать довольно подробные сведения о судьбе отдельных слуг.

Так, имеются данные о жизни слуги Фарука. В марте 1608 года Фарук начал свою многолетнюю службу в монастыре: 7 марта казначей «дал детенышу Фаруку годовой наем 5 алт.». После этого, в 1609 году, Фарук перешел на поденную работу: казначей «дал Фаруку поденново найму 7 денег». В апреле этого же года Фарук снова порядился в детеныши и получил на этот раз 15 алтын. В 1609 году и 1610 году Фарук оставался детенышем, получая уже по 20 алтын. Следующие сведения о Фаруке относятся уже к 1622 году. Очевидно, за эти 12 лет он прошел длинный путь от бездворового детеныша, жившего на «детине дворе», до слуги: в книге житного старца за 1622 год среди слуг, получивших «по брацкому и келарскому приказу рожь», записан, правда, на последнем месте, и Фарук. Последняя запись, относящаяся к Фаруку, датирована 1633 годом; из нее видно, что материального благополучия Фарук все же не достиг: после смерти за ним остался долг, правда, небольшой. Казначей, очевидно, ценя долгую службу Фарука, «заплатил за слугу за Фарука упокойного бескабально 16 алт. 4 д.»2 [Там же, д.222, 223, 224, 228].

Сведения о Стариле Яковлеве содержат материал, характеризующий его деятельность. Не меньше 25 лет Старила Яковлев был монастырским слугой: в 1623 году он вместе с тремя другими слугами «выручил по приказу игумена... крестьянина Силана Петрова»; в 1641 году был приказчиком в селе Коровничьем: перед ним ручались за Осифа Гаврилова монастырские служебники; в 1648 году Старила руководил изготовлением извести; об этом рассказывает «Книга слуги Старилы Яковлева, а в ней писано деньгам приход и расход извесной жженой»: «отпущен я Старила в Березовую слободу на Нижнюю Сухону для известковово зженья и на то извесное зженье взял из монастырской казны... 60 р.»3 [Там же, д.196, 233]. Источником существования для Старилы являлось, кроме службы, собственное хозяйство: он снимал в аренду у монастыря две пожни, Ростовку и Плетелиху, значительные по размеру, судя по взимаемой за них арендной плате. В описи 1654 года в селе Выпрягове указан двор Старилы Яковлева 4 [РОБЛ. Собр. Пискар., №622].
С именами слуг Моховиковых, Остафья и Еремея связано сложное судебное дело. Оно было начато сыном Остафия, Еремеем Моховиковым, уже после смерти Остафия, а закончилось, когда Еремея также не было в живых. Источники, заключающие сведения о Моховиковых, появились в связи с судебным делом (челобитные, явки, сказки и т.п.), их известия противоречивы, многое они оставляют неясным в положении Моховиковых.

Об Остафии точно сказать можно следующее. Отец его, служилый человек Григорий Моховиков, был убит на государевой службе, а мать, Мария Ермолина, вышла вторично замуж за вологжанина Воина Беседнова и имела от второго брака четырех сыновей. В 1643 году Мария Ермолина в духовной разделила свое приданое – половину сельца Погодаева и пустошь Чертовку; четвертую долю отдала Остафью, остальное своим детям от второго брака: «а что нашево пожитку скота, лошадей и коров... Остафью ни до чево дела нет, Остафей отделен совсем. А сыну моему Остафью нашим благословением половины села Погодаева четвертою долю владеть до смерти своей, опричь братьи своей не продать и не заложить никому, по душе в монастырь к церкве не отдать; после Остафьева живота жене ево до вотчины дела нет» 1 [Врем. МОИДР, 1854, кн.20, стр.2].

В 1648 году после смерти матери Остафий начал судебное дело против своих братьев, притязая на всю половину села Погодаева, ссылаясь на то, что эта земля принадлежала его отцу, а не матери. 11 мая 1648 года подьячий Козьма Смирнов, приехав в Вологодский уезд, в Лоскомскую волость, «отделил на ево Остафьев жеребей Моховикова в сельце Погодаеве двор ево Остафьев, а в том ево дворе крестьян и людей нет... да на ево ж Остафьеву долю в сельце Погодаеве и в пустоши Чертовке пашни паханые и перелегом и лесом поросло, средние земли 11 ч. в поле а в дву потому же» 2 [Там же, стр.40-41].

В это время, в 1648 году, Остафий был слугой Спасо-Прилуцкого монастыря, хотя и сам он, а впоследствии и сын его это отрицали. 2 апреля 1648 года на очной ставке с братьями Остафий утверждал: «в служках де монастырских он... не бывал и той вотчины не закладывал, а государству де службу служить он Остафий с тые вотчины станет». Это заявление в поместном приказе было сделано Остафьем без ведома монастырских властей и вызвало беспокойство монастырского стряпчего в Москве Матвея Беседова 3 [Описание свитков Вологодского древлехранилища. Вологда, 1899 (дальше: Оп. св. Вол. др.), вып. IV, стр.101, 95].

В монастырских записях, сделанных не для предъявления на суде и поэтому внушающих доверие, значится: «1648 г. мая 16 Остафей Моховиков поехал к Вологде, дано ему 2 алт.». Среди грамот, хранившихся у келаря Сергея Белоусова1 [ГИМ, ф.61. д.272, л.7; д.253. л.96], имелась «Отдельная грамота на сельцо Погодаево на Остафьеву половину Моховикова 152 г.» (1648). Наконец, в «Записной книге даточных конных людей пришлого 163 г.» (1655 г.) написано: «с Вологды Сп.-Прилуцкого монастыря служка Остафей Григорьев с товарищи 12 человек» 2 [Врем. МОИДР. кн.XX, 1854, стр.88].

В 1655 году Остафий Моховиков умер и опять-таки при неясных обстоятельствах: вдова его старица Евфросинья утверждала, что он убит под Вильно3 [Там же, стр.81]; монастырские власти заявили, что Остафий умер под Вильно, но не в бою, а «своею смертью»; сын же Остафия Еремей впоследствии обвинил монастырь в убийстве отца. В копии судного дела сохранился такой пересказ его челобитной: «бил челом рейтарин Еремка Моховиков, что в 151 и 152 годах (1643 и 1644) служка Марчко написал воровски на вотчину отца его Осташки на полсельца Погодаева да на пустошь Чертовку всяких крепостей на 600 руб. ...В 1654 г. Марчко с келарем хотя тое вотчиною завладеть, отца его погубили безвестно, а сказали, будто послан был на государеву службу и под Вильнею умер, а мать де ево постригли насильно, а он де Еремка в то время был мал и про убийство отца не ведал... служка Стенка Бахрожский, да Олешка Соловецкой его Остатку убили, а отрубя голову выкинули в воду в монастырском селе Выпрягове, а животов сестры ево приданова пограбили на 317 р.»4 [ГИМ, ф.61, д.286, л.20]. Об Еремке Моховикове известно немногое: после смерти отца он был в рейтарском полку, но монастырские власти, желая удержать Еремея у себя, предъявили к нему иск в «недоплатной отцовской кабале в 45 руб.» и в 1668 году «били челом воеводе на Вологде... и он воевода дружа им и норовя... велел ухватить Еремея на торгу» 5 [Врем. МОИДР. кн.XX. 1854, стр.75]. Еремей начал дело против монастыря: «лживил» закладную на отцовскую вотчину, какая была в монастыре, и обвинял монастырские власти в убийстве и подлоге. Несколько раз Еремей бил челом на монастырь, но «иска не учинялось». Дело тянулось до 1696 года: Еремей, с одной стороны, монастырские стряпчие – с другой, извлекали из архивов московских приказов и вологодских государственных учреждений десятки различных документов: духовные, купчие, выписи из писцовых книг и т.п. Бесспорно, что поведение монастырских властей было не безупречно. Недаром беспокоился келарь Сильвестр и давал указания стряпчему Марку Яковлеву в Москву: «Тебе б проведать в Поместном приказе про челобитье о погодаевском остафьевском повытье; поехал сын ево к Москве о том повытье бить челом за себя, а тебе б о том бить челом, есть на нево Остафия кабала в монастырской казне в 300 рублев». Недаром московские стряпчие очень часто сообщали в монастырь о ходе дела и старались всячески очернить Еремея: «отец ево Еремки был у нас в монастыре служка, не вкладчик, и он, Еремка, служин сын, а дело до него Еремки есть, потому что он Еремка с монастырским нашим беглым крестьянским сыном Василием Барзуниным согласие написал во Рейтарский строй».

Какова была судьба самого «рейтарина Еремея сына Остафьева Моховикова», неизвестно, но тяжбу о земле он проиграл: в последующих описях владений монастыря село Погодаево числится за монастырем 1 [ГИМ, ф.61, д.567, л.19; д.193, л.57; д.205].

Сложные перипетии дела Моховиковых содержат материал, характеризующий положение и быт монастырских слуг. В своих челобитных Еремей стремился доказать, что отец его не был монастырским слугой; монастырские же власти доказывали противное и добивались распространения служнего положения и на Еремея. И только позлее, видя необходимость пойти на уступки, чтобы сохранить за собой землю Моховиковых, власти отказались от притязаний на Еремея: стряпчий Якушка Воложский сообщил в монастырь, что из Рейтарского приказа прислан на Вологду указ взять сказку у Спасо-Прилуцкого монастыря об Еремке Моховикове и отце его Остафье; стряпчий показал, что «Остафей был служкой», «а до Еремея монастырю дела нет»2 [Там же, д.211, л.40].

Марк Яковлев, на которого бил челом Еремей Моховиков, был слугой при монастырском келаре Сильвестре (50–60-е годы XVII века). Неизвестно, совершал ли он все приписываемые ему преступления, но репутация у него была плохая. В монастырские слуги попал Марк не совсем законным образом: служебник Титко Евсеев в челобитной на келаря писал: «по его келарскому велению служка Стенька убил до смерти сторожа Тичину Сафина и за то убийство келарь зятю его, Марчке, велел ходить в стряпчих... двадцать лет его не считал и считать не смеет». Еремей Моховиков также сообщал о беззакониях Марка Яковлева: «Марчко с келарем, хотя вотчиною владеть отца его погубили... а мать де ево постригли насильно». Может быть, эти обвинения преувеличены, но, бесспорно. Марк Яковлев играл в деле Моховикова неблаговидную роль. На это намекает приведенное выше письмо келаря Сильвестра и взятки, даваемые Марком: «сентября 20 д. думному дьяку что пометил на челобитной с Еремкою Моховиковым перенести на патриарший двор – рыбы живые – 30 алт.» 3 [Там же, д. 286, л.26, 20; д.243, л.26]. До начала своей карьеры в качестве стряпчего Марк Яковлев даже не имел собственного двора; в описи 1654 года значится: «двор монастырской-служебник Тихонко Сафонов сапожный шваль, да у него же живет монастырской служка Марчко Яковлев» 1 [РОБЛ, Собр. Пискар., №622. л.180 об.].

После 1666 года имя М. Яковлева в монастырских документах не встречается; действует его сын Исак Марков, унаследовавший должность отца: от 1674 года сохранилась «Книга Спасо-Прилуцкого монастыря московские монастырские службы стряпчих Исака Маркова да Павла Порфирьева». В 1672 году Исачко Марков вместе с другими слугами бил челом об увеличении поборов с крестьян. В 1683 году имя Исака Маркова значится в списке слуг, сдавших ячмень для обмена на толокно, а в 1687 году Исак вместе с братией и другими слугами «ручался в занятых у вологодского архиепископа Гавриила 300 руб.» 2 [ГИМ, ф.61, д.241, д.301, д.220].

Одновременно с Марком Яковлевым действовал Алексей (Александр) Соловецкой, обвиняемый Еремеем Моховиковым в убийстве Остафея Моховикова. В описи 1654 года в селе Выпрягове указан «двор-служки Федька да Олешка Ивановы дети Соловецкого»3 [РОБЛ, Собр. Пискар., №622, л.181]. В 1675 году Алексей Соловецкой занимал видное положение: он возглавил челобитье слуг по поводу их оплаты.

В 70-х годах XVII века Алексей Соловецкой был представителем монастыря в деле о землях Ивана Варзугина. В «Росписи пожалованным слугам» 1679 года Алексей Соловецкой записан первым4 [ГИМ, ф.161, д.198, л.18, л.193; д.206 л.91]. Но затем с ним что-то случилось. В книге житного старца от 1683 года находится такая запись: «высеяно монастырского овса в селе Семенове на служне повытье Алексея Соловецкого 6 четвертей овса как он землю покинул... а в Серовке 5 четвертей овса, а то повытье благословили с насиянным хлебом слуге Осифу Титову сыну».

Может быть, это было следствием челобитной Еремея Моховикова и связанного с ней расследования всего дела, вероятно, скомпрометировавшего не в меру ретивого слугу. Например, к. захвату имущества Моховиковых Алексей Соловецкой явно был причастен; сохранился документ, подтверждающий, что сестра. Еремея находилась в доме Ал. Соловецкого: «взял я Елизарий, её Остафьину дочь, а свою племянницу, девицу Ирину Остафьеву, дочь Моховика Прилуцкого монастыря стряпчего у Алексея Иванова сына Соловецково и в том ему и отпись, а отпись писал я Елизарий своею рукою в 175 г. (1666 г.) декабря в первый день» 5 [Там же, д.206, л.91; д.284, л.38]. Примечательно отсутствие в этой грамоте какого-либо упоминания о передаче имущества Ирины.

Имя Ждан довольно часто встречалось среди слуг Спасо-Прилуцкого монастыря. Например, в списке слуг 1621 года перечислены Ждан Белкин, Ждан Сидоров, Ждан Лущигин 6 [Там же, д.202]. Поэтому невозможно определить, к кому именно относятся отдельные записи, если в них указано одно имя слуги. Но об одном Ждане можно собрать более определенные сведения. Это – Ждан Обросимов. В 1622 году Ждан Обросимов был слугой монастыря и вместе с другими слугами получал жалованье. В 1633 году казначей сделал две записи, относящиеся к Ждану Обросимову: одну в феврале – «дано жалованье слуге Ждану Обросимову за 141 г.» (1633 г.); вторую в октябре – «Жданко взял жалованье и збежал, взято с его брата Евстюшки рубль денег». От последующих лет сохранились черновики интересных челобитий монастыря. Из них видно, что Ждан убежал на службу к вологодскому архиепископу Варлааму и служил у него «в детских». Монастырские власти подавали челобитную о возвращении Ждана в монастырь, причем обосновывали свою просьбу тем, что Ждан причинил монастырю убыток: «крестьяне которые иво мученья разбеглись... нам ведомо, что те беглые крестьяне живут за Симоновым монастырем». Ждан подавал ответную челобитную о том, что «будто тех крестьян не мучивал». Выиграл дело монастырь: «по твоему государеву указу 1 [ГИМ, ф.161, д.228; д.196, лл.51, 52], отдан был Жданко в монастырь во крестьянство». Но Ждан не успокоился. В 1639 году стряпчий Мирон Никитин писал в монастырь: «а Ждан Обросим бил челом государю и подавал две челобитные об указе, и на челобитных ево подписано, что де тебе был (указ) на Вологде у воеводы в монастырь и о приеме бил челом и ему тоже подписано буде де ты годен и там де тебя примут» 2 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.37-38]. По монастырской челобитной Ждан был оставлен в монастыре слугой и здесь с ним произошла новая неприятность. В 1642 году крестьянин Завьял Стефанов подал келарю Левкию жалобу: «в генваре после Васильева дни... ехал есми с Москвы со Жданом Обросимовым вместе, приговорил меня тот Ждан везти себя с Москвы до Вологды на моей подводе... судом божим заскорбел я дорогою и тот Ждан Обросимов от моей же подводы мне больному человеку отказал, найми де себе собную подводу под меня, я де не хочу с тобою с больным водитись и яз неволею от ево изгоны мимо свою подводу нанял под себя подводу... а как будет от Ярославля к Вологде дорогою на Вошнотском яму пограбили нас... и взяли лошадь из под Ждана Обросимова... с саньми и хомутом... а тот Ждан Обросимов с Ярославля не дождався товарищев дорогою один поехал... пожалуй меня... как тебе государю моему на разум бог возложит»3 [Там же, стр.54]. Возможно, что именно в связи с этим «в нынешнем 151 г. (1643 г.) тот Жданко Обросимов из монастыря збежал... и по государеву указу отдан Жданко опять в монастырь». Но и после вторичного возвращения Ждан изыскивал средства уйти из монастыря: «в нынешнем же году по государеву указу прислан с Москвы твой государев дворянин Василей и тех монастырских, крестьян емлет в стрельцы... не вели наших старинных крестьян Жданка Обросимова в стрельцы имать и вели им у нас во крестьянстве попрежнему з женами и з детьми, вели сию грамоту дать» 1 [ГИМ, ф.61, д.196. л52]. В 1664 году Ждан ездил в Москву: «да здесь на Москве Жданко Обросимов на тебя государя келаря бьет челом, – сообщал слуга Ермолай Яковлев, – а тебя оглашает всякими непотребными речами» 2 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.72]. И на этот раз монастырь оказался сильнее: Ждан остался в монастыре, но не в крестьянстве, потому что в последующих записях он действует в качестве слуги и выполняет ответственные поручения: в 1650 году «отпустили слугу Ждана Обросимова для монастырского своево дела в Каргополь для спорных пожень»3 [ГИМ, ф.61, д.234, л.40]. В 1654 году Ждан Обросимов вместе с сыном Стенькою да с племянником Петрушкою жил в селе Выпрягове во дворе бобыля Гаврилы Иванова, который «сошел к Костроме» 4 [РОБЛ, Собр. Пискар., №622. л.281].

Подробные сведения имеются о двух поколениях Ащериных. В 70-х годах XVII века «приняли Васильева сына Семенова Унковского послуживца Ивашку Григорьева сына Ащерина з детьми с Ивашкою да з Гришкою да з девкою Апроской в монастырскую вотчину... он Ивашка в монастырских службах служебником многие годы жил». После смерти отца Иван и Григорий остались в монастыре «служебниками» (так назывались монастырские работники разных специальностей). Но затем братья быстро продвинулись вверх по служебной лестнице. Уже в 1682 году Иван Ащерин был слугой монастыря, а Григорий подьячим. Деятельность братьев была разнообразной: Иван собирал оброк с бобылей, заключал займы для монастыря. По роду службы Иван Ащерин нуждался в оружии: в 1687 году он получил пару пистолей. Григорий Ащерин был подьячим на монастырском соляном дворе в Вологде и руководил там денежными операциями монастыря. В 1697 году возникло какое-то недоразумение с братьями Ащериными: слуга Ждан писал архимандриту, что необходимо записать на Вологде отпускную, выданную Василием Унковским, иначе «придется ставить Ивана Ащерина к допросу в Холопий приказ на Москве». Интересно, что в этом письме есть указание, что «на нево (Ивана) били челом в бесчестьи дворяне Ащерины»5 [ГИМ, ф.61, д.265, л.4; д.297. л.187; д.244, д.245, л.68; д.268, л.22]. Возможно, «бесчестье» заключалось в том, что родственник или однофамилец дворян Ащериных оказался слугой Василия Унковского, а затем монастырским служкой. Неизвестно, каким путем, но дело Ивана Ащерина было улажено и в описи 1701 года записано: «служки в селе Семеновском: Иван Иванов Ащерин, послуживец Вас. Яковлевича Унковского, принят по отпускной и по челобитью» 1 [ГИМ, ф.61, д.218, л.45; д.245, д.220, л.9. Собр. Щук., №245].

Приведенные сведения об отдельных слугах и встречающиеся в источниках отдельные записи позволяют охарактеризовать положение слуг и определить их деятельность.

Происхождение монастырских слуг было разнообразным. Некоторые из них выслуживались из детенышей, как, например, Фарук, но следует отметить, что это было чрезвычайно редко; другие, подобно братьям Ащериным, были детьми служебников; третьи, как Остафий Моховиков, происходили из мелких вотчинников. В описи 1654 года указан «двор служка Осипко Васильев з детьми с Левкою да с Ивашкою да с пасынком с Ипатком Семеновым, а дети и пасынок слушки монастырские». Опись 1701 года дает такие сведения о происхождении слуг, живших в селе Коровничьем; девять – сыновья слуг, десятый – «Ивашко Степанов родился в Польше в городе Слонимске, к Москве вышел з быховскими сидельцы, принят по ссудной записи»; об остальных четырех нет сведений; из 12 слуг в селе Семенове – 7 служних детей; восьмой «Ивашко Федоров Шестоперов – служебничий сын, пожалован в слуги за службу великого государя... под Ругодевом... отпущен изо Пскова с отпуском». Таким образом, хотя группа слуг и пополнялась из разных групп населения вотчины, но наблюдалась тенденция к наследственному переходу этой должности от отца к сыну.

Вступление в ряды монастырских слуг сопровождалось определенными формальностями. В записях монастырских властей можно усмотреть некоторые правила приема слуг. Желающие поступить в слуги подавали о том челобитную: «Остафей (Моховиков) в прошлых лет бил челом, чтоб без вкладу в служках быть» 2 [Там же, д.211, л.40]. При этом челобитчики делали вклад в монастырь землями, деньгами или другим имуществом. В отписке монастыря тот факт, что Моховиков был слугой без вклада, оценивается как исключение из общего правила: «и он был без вкладу принят, сельское жалованье брал не один год» 3 [Там же]. Интересно, что в другом случае монастырские власти доказывали: «Остафей Моховиков в Сп. Прилуцкой монастырь вкладом дал за себя половину деревни Погодаево и за казенной печатью, а ему де было Остафею за тот жребий служить в Сп. Прилуцком монастыре с рядовыми служками вместе и во всяких монастырских службах ходить»4 [Врем. МОИДР, кн.20. 1854]. Оба эти показания, противоречивые в вопросе об Остафий Моховикове, одинаково свидетельствуют о необходимости для слуг земельного вклада.

Сохранились отрывочные сведения о вкладах отдельных слуг:

Федор Петров сын Спасителев, слуга Спасо-Прилуцкого монастыря, дал пожню на Верхней Сухоне архимандриту Ионе (1687-1693 гг.). «Бил челом сирота Васька Агафонов Квасоваров, вера мне сироте и раденье есть к вам, государи, потружатися в монастыре, а вкладу у меня 10 руб. ... пригожуся елико сила моя» 1 [ГИМ, ф.61, д.303, л.].

Приняв челобитчика в слуги, монастырские власти «жаловали» его, т. е. определяли ему вознаграждение. Сохранился заголовок «Роспись пожалованным слугам нынешнего 187 г.» (1679 г.) 2 [Там же, д.301, л.23]; в описи 1701 года о Ивашке Федорове Шестоперове написано: «служебничей сын пожалован в слуги за службу великого государя». Иногда термин «пожалованье» заменялся термином «ряд»: «казначей Варлаам в 1648 г. рядил слугу Василья Петрова» 3 [Там же, ф.61, д.232, л.61].

Бывали случаи, когда в ответ на челобитье лица, желающего стать слугой, следовал отказ. В 1688 году архимандрит Иона с братьею приговорил: «...против челобитья ему Демке Пестову отказать, что ему ныне и впредь отцовские земли со всеми угодьи, чем владел отец ево Тит не давать потому, что и кроме ево в монастырье слуг есть немалое число, а жить ему по-прежнему в монастырских служебниках» 4 [Там же, д.266, л.57].

Попадая в подчинение к монастырю, слуги сохраняли некоторую экономическую и юридическую независимость. Они имели свое хозяйство, продуктами которого свободно распоряжались: в 1664 году казначей купил у слуги Романа Михайлова солому, у Михаила Лыткина сено. Иногда слуги брали в аренду пожни, например Ипат Семенов и Старила Яковлев. Слуги имели свои дворы: в 1665 году казначей «продал монастырской купленный двор в селе Коровничьем на берегу монастырскому слуге Игнату Семенову, что был куплен у слуги ж у Пантелея Сендреева, а во дворе хором избенцо ветхие да сенник, а взял за нево 6 руб.» 5 [Там же, д.242, д.227, 239]. Обязанности слуг по отношению к монастырю определялись условием «ряда», и их добавочная работа оплачивалась особо: в 1655 году казначей «дал слуге Ивану Анфиногенову от дела окончины делать в соборную церковь и от того ему дано 10 алт.»6 [Там же, д.236].

Монастырь имел определенные обязанности по отношению к слугам и их семействам. В 1694 году монастырь взял на себя расходы по похоронам слуги: «говорили псалтирь над монастырским слугой над Васильем Бурковым сутки... дано 3 алт., от могилы копанья дано казаком 5 денег» 7 [Там же. д.222]. В 1666 году вдова Остафия Моховикова, старица Ефросинья, била челом, что «ее после ево (Остафея) в том Прилуцком монастыре за службу и за смерть побратима ее не поят и не кормят». Из монастырского приказа в ответ на челобитье было «указано... Прилуцкого монастыря властей... давать годовой отсыпной хлеб и с дочеришкою» 1 [Врем. МОИДР, кн.XX, 1854, стр.84]. В описи 1654 года в перечне служних и служебничьих дворов встречается целый ряд дворов, занимаемых вдовами слуг: «...вдова Иринка служки лукьяновская жена Кондратьева, с племянником с Софонкой Никитиным... вдова Онфиска служки Первово жена Коптунова, з детьми с Федькою да с Никифорком... вдова Фенка служки Петрова жена Усольцева, с сыном с Тимошкою... вдова Домница служки Федорова жена Петрова, з детьми с Сергушкой да с Кузькою... вдова Пелагеица служки Феодоровская жена Кочета, з детьми с Сенькою Яковлевым...» 2 [РОБЛ, Собр. Пискар., №622].

Иногда слуги получали земельные наделы; неизвестный слуга подал архимандриту Ионе (1687-1693) челобитную «без указу (владеть землею) не смею, потому что опосле ево Тита остались дети... пожалуйте меня служку велите дать мне на ту пахотную титовскую землю свой властелинский указ, чтобы мне владеть землею со всеми угодьи безотказно и хоромишки ставить, как и прочие в том селе слуги владеют».

Нет сомнения, что владение землей в данном случае было связано с должностью слуги. В порядной книге игумена Питирима имеются записи, свидетельствующие о разделе земельных наделов слугам: «деревня Сычево... двор пустой федоровской пашни за ним четверть плуга, и прикащик сказал, та де четь плуга дана мне., у меня де подписная челобитная»3 [ГИМ, ф.61, д.301, л.39; д.265, л.22; д.226, л.132]. В 1645 году московский стряпчий Кузьма Нефедов просил келаря: «вели государь мне посеять загонец ленку другой, или сколько ты государь пожалуешь велишь посеять»4 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.87]. В описи 1701 года указано, что «отказные за старостью служки живут безземельно... из одного отсыпного хлеба», но «служкам после взятия в солдаты сельского жалованья не даетца, а землею и сенными покосы паями владеют матери и братья и жены их».

Но права слуг и условия их существования в монастырской вотчине были неопределенными и неустойчивыми. Положение многих слуг Спасо-Прилуцкого монастыря было близким к положению холопа. Этому способствовала экономическая зависимость слуг от монастырских властей. Есть указания на задолженность слуг: например, слуга Матвей Беседин заложил казначею серебряные пуговицы. Иногда в течение всей жизни слуга не мог расплатиться с монастырем: в 1640 году казначей «продал у покоиново слуги Матфея Григорьева кафтан под сукном... взял 60 алт. и с тех денег взято в казну долгу рубль три алтына, достальные деньги отданы по нем сорокоуст поминать ево». В случае недоборов с крестьян монастырь взыскивал недоимки со слуг: в 1594 г. взято «на слуге на Василии Скорятине за недочёт прошлого 101 г. (1593 г.) 9 р. 15 алт.». Этим объясняется челобитная архимандриту Арсению служки Алексея Борожина, который «доправил с крестьян 12 рублев», а «о прочих в остатке по вашему указу деньгах велми печален, с подобающим, прилежанием поспешения, а за скудостию поспешить невозможно никоими делы, зело о сем скорблю и понеже опасен по оному указу за неотправление наказания» 1 [ГИМ, ф.61, д.212, л.122]

Но независимо от задолженности слуг, самый факт поступления в слуги создавал опасность потери свободы. Выход из слуг был возможен юридически, но практически он был чрезвычайно затруднен: примером этого являются дела Ждана Абросимова и Еремея Моховикова. Характерно, что Моховиков доказывал неправильность притязаний монастыря на него, Еремку, тем, что он – не служка: очевидно, в противном случае монастырю было бы «до нево Еремки дело». Монастырские власти стремились распространить свою власть и на «служных» детей. Например, в 1695 году монастырский стряпчий Ждан вел дело о возвращении в монастырь проживавшего в Москве Митьки Тимофеева, который был отдан матерью «учиться торговому и портному делу к садовнику Петру Петрову», но «за бражничанье и безделье» был последним прогнан. Свои притязания на Митьку Жданов подкреплял ссылками на переписные книги 1629 года (« в подмонастырной слободе... двор слуги Петрушки Усольцева»), и 1648 года («во дворе вдова служки Петрова жена Усольцева с сыном с Тимошкою»), и 1679 года («двор слуги Тимошки Петрова сына Усольцева з детьми»), из которых видно, что отец и дед Митьки были монастырскими слугами. Тот же стряпчий Жданов подавал челобитную о возвращении «беглых служних и служебничьих детей»: «в прошлых годах... бежали из монастырской нашей вотчины... служки и служебничьи дети, и крестьяне, и бобыли, и их дети же з женами и з детьми и своими животы... и объявляютца иные на Москве... вели из Приказа Большого Двора для поимки дать трудника» 2 [РОБЛ, №1609, лл.1054, 1071].

Если по отношению к монастырю слуги находились в положении, близком к холопству, то по отношению к крестьянам они выступают как представители эксплуататорского класса. Эта роль слуг точно определена в приводимом ранее отрывке челобитной: «братия да служки... монастырскою казною корыстуютца вместе»3 [ГИМ, ф.61, д.286, л.26]. Деятельность слуг была разносторонней: их можно встретить и на монастырском подворье в Москве и на лесном участке где-нибудь на Нижней Еденьге. Но где бы ни находился слуга, какое бы дело ни было ему поручено, – сбор ли денег с бобылей или изготовление окончин, везде слуга занимал по отношению к остальной массе вотчинного населения командное положение. Внутри монастырской вотчины слуги являлись административными агентами. Им поручались оформление вновь принятых крестьян, проверка их состояния, составление нужных документов (порядных, поручных я т.п.). В 1657 году архимандрит Иона поручил московскому стряпчему принять литовских выходцев «во крестьянство», «записать их в Поместном приказе, или где доведетца и распросить, из коих урочищ они вышли и не из-за помещика ли они ушли, и взять по них записи жилые». Составление кабал было также делом слуг: в 1681 году слуга Давыд Власов «с товарищи пошли кабалить татар» 1 [ГИМ, ф.61, д.267, л.45; д.200, л.80].

Вместе с посельскими старцами слуги жили по селам, принимая участие в управлении монастырским хозяйством, защищая монастырские интересы. Донесения, посылаемые архимандриту Ионе из села Яуртова, рисуют обстановку, в какой действовали слуги; между монастырем и крестьянами соседнего села шел спор о земле, и слуги со старцем пытались преодолеть сопротивление крестьян: «в селе монастырское поле и на пустоше Симахове подозимые сорали и назем возить начали, а что оторали земли государские крестьяне... той земле орать не смели... я чернец и з слугою был в селе Тешилове в Троицын день после обедни, нас держали... бить грозятца за то, не орите меж» 2 [Там же, д.217, л.24].

По отношению к крестьянам слуги были носителями административной и полицейской власти. Из грамоты 1676 года видно, что вмешательство слуг в жизнь крестьян было повседневным: нанимал крестьянин казака на страдное время – «и он явит ему прикащику и даст явки 2 д.»; справлял крестьянин свадьбу – «а не явит в первое воскресенье... пеня 2 алт.»; продавал крестьянин скот – «являть им ту продажную животину в первое воскресенье». Судебные дела крестьян разрешались при участии слуг. Предварительное расследование было обязанностью слуг: «кто побьет челом именно в земельном деле или протравном и «а огороде... в то итти мерить и дозирать... учинитца драка... и побьет челом о досмотре... и ему (слуге), имать смотренного». Приговоры монастырских властей приводились в исполнение слугами. По приказу архимандрита Ионы московский стряпчий прислал из Москвы в монастырь для ответа монастырского крестьянина Петрушку Иполитова: «по нем поручались крестьяне Анфил Масленников да Логин Дмитриев и теперь стоят на правеже из-за его долгов»; в 1610 году сбежал из монастыря старец Боголеп Зубатов, посылали за ним «с погоней слугу Стефана Тимофеева» 3 [Там же, д. 1978, лл.18, 26; д.267, л.44; д.224, л.39]. Все сборы с крестьян производились слугами: они полностью собирали и денежные платежи и натуральные. При архимандрите Арсении «служка Алексей Борожин... на старостах и на крестьянах доправил 12 р.», в 1691 году казначей принял у слуги, у Ивана Ащерина, «что он собрал с Сергиева ключа з бобылей по 6 а. 4 д. – один рубль». Сохранились «Книги всемилостивого Спаса-Прилуцкого монастыря приемные слуги Тита Дементьева а в них писан прием монастырским дровам со крестьян». Слуги распоряжались монастырскими детенышами, руководили полевыми работами: казначей в 1621 году «отпущал с сенокосцы слугу Осипа Васильева дал ему на харч 10 алтын»; слуги наряжали крестьян на барщину и следили за их работой: в 1680 году архимандрит Иона указал слуге Константину ехать в монастырскую варницу на Великую реку, «...взять крестьян с выти по 4 человека с лошадьми и с топорами и ехать на Лежу реку... приехав велеть высечь на монастырский обиход триста бревен... свозить меж рек на берег... вырубя писать нам в монастырь». Слуги, наряжавшие крестьян и детенышей на работу, носили особое название – «нарядников»: «Дано слуге Федору Николаеву 2 четв. овса как поехал в Яуртово в нарядники з детенышами», или: «а в нарядниках и для оберегания спорных земель... в селе Яуртове живет слуга Степанко Давыдов»1 [ГИМ. ф.61, д.212, л.121; д.245, 259, 226, 211, 206, 217].

Особое положение среди слуг занимали монастырские стряпчие 2 [Введенский А., Трудовая деятельность стряпчих в северо-русских монастырях 16 и 17 вв. Вологда, Облизд., 1923]. Московское правительство признавало их полномочия и считалось с ними как с представителями монастыря 3 [Соборное Уложение 1649 г., гл.X, статья 96]. Живя в монастырском подворье, стряпчие проводили нужные дела в московских приказах, добивались льгот, доставали нужные документы, а порою даже отсиживались в тюрьмах по монастырским делам или стояли на правеже. Интересно привести несколько записей из книги стряпчего Исаака Маркова за 1665 год: «Платил в Новгородской приказ Унскова промыслу с варнишних анбаров 10 р. 20 алт.; дал полтину дьяку Владимирскова приказу, подписывал отстрочную челобитную с Еремкою Моховиковым... июля в 30 день посадили в тюрьму во Владимирском приказе для Моховикова дела, дал влазнова 4 алт. 2 д.»4 [ГИМ, ф.61, д.241, л.55]. В 1640-году московский стряпчий Миронко Никитин подавал царю челобитную по поводу того, что «Соливычегоцкие старцы и слуги стоят на правежу по мирскому челобитью» 5 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.34].

Слуги были представителями монастыря перед важными людьми, которым они отвозили «в почесть» всевозможные подарки: в 1638 году казначей «купил два ведра рыжиков со слугою Жданом в почесть Тимофею Ивановичу Лихачеву... да Ждану, что вез, в почесть 3 алт.».

Торговые дела монастыря часто велись слугами («слуга Михаил Панкратов поехал по соль... слуга Сафон Леонтьев поехал в Галич по известь») 1 [ГИМ, ф.61, д.229; д.206, л.53-63], точно так же ими же заключались займы; от имени монастыря слуги выступали на суде. Например, в 1650 году слуга Ждан Абросимов ездил в Каргополь «для спорных пожень» 2 [Там же, д.234, л.40].

Особое место в деятельности слуг занимало участие их в государевой службе. Монастырь должен был поставлять определенное количество так называемых посошных людей на ратную службу; в 1670 году «великий государь изволил брать с монастырей на службу монастырских служек от 100 дворов по человеку» 3 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.39]. Иногда в число отправляемых ратных людей включались крестьяне и детеныши. Например, в 1687 году в Москву были отправлены слуги и детеныши, «которые пошли в посоху». Но большей частью документы говорят об отправке на государеву службу именно слуг. Отправляемых на военную службу монастырь снабжал оружием и денежным жалованьем; в 1648 году московский стряпчий сообщал: «приехали к Москве монастырские слуги на ево государеву службу Дружина Сергеев и Иван Яковлев с товарищи, в монастырском приказе записал их в смотренной список... дал 10 руб., карабин, пистоли»; «послал на государеву службу под Ярославль Федора Чернова с товарищи, дано на конский корм 6 руб. ... послан в Ярославль на государеву службу слуга Стефан Тимофеев с товарищи... дано 10 руб.» 4 [ГИМ, ф.61, д.245, д.223]. Между слугами существовала известная очередность отбывания военной службы: «116 г. (1607 г.) декабря в 7 день послано на государеву службу в перемену Ивана Телицу да Богдана Моховика». В 1678 году было отдано «одиннадцать пар пистолей по записной книге слугам, которых очередь быть на государевой службе будет». Монастырские власти не очень охотно отпускали своих слуг на государеву службу. Об этом свидетельствует не только челобитная Еремея Моховикова («келарь укрывает служек от стрелецкой службы, платит многие деньги за нетей в Рейтарский приказ»), но и большое количество в монастырском архиве дел о «служних нетях»; в перечне грамот, составленных в 1688 году, указаны: грамота Алексея Михайловича «о служних нетях» от 175 г. (1667 год); еще две грамоты о том же, без указания года; «выписки о служних же нетях, править денег не велено 190 г.» (1682 год) и «грамота за служних нетей, денег править не велено». Две последние грамоты, очевидно, даны были в изменение указа Алексея Михайловича от 1672 года: «доправить на Сп. Прилуцком монастыре за 7 чел. рейтар по 100 руб.» 5 [Там же, д.249, л.8; д.236, л.15; д.245. л.24-75; д.256, л.26].

Некоторые из слуг стремились на государеву службу (Моховиков, Ждан Обросимов), вероятно, потому, что эта служба, несмотря на ее тяготы, давала возможность продвижения. В 1670 году, когда проводился сбор слуг «на государеву службу», игумен и казначей поспешили поставить в слуги своих племянников 1 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.39].

Но другие слуги, причем характерно, что это были наиболее обеспеченные, вроде Ащерина, старались уклониться от военной службы и сетовали на монастырские власти, не помогающие им в этом отношении; в 1700 году «били челом служки наши Ивашко Ащерин... Оска Черниев с товарищи» о том, что были они приведены на смотр в Преображенский приказ, «принято из них 15 чел., а 11 отставлено, а имена им Афанасий Леонтьев не говорит и о них не заботится. Другие же монастыри за слуг засчитывают новоприбылых людей – двух за одного» 2 [ГИМ, ф.61, д.268, л.64].

На монастырских слуг часто возлагались поручения по государственной службе. В книге казначея старца Тихона Акишева сделана запись: «189 г. (1681 г.) июня 20 день поехали слуги по государеву указу татар проводить с Вологды к Москве Иван Русавин с товарищи» 3 [РОБЛ, №7539, л.66]. Внешний вид слуг соответствовал военно-полицейскому характеру их деятельности. Среди монастырских документов часты записи о вооружении слуг: в 1661 году «купил монастырским своим слугам 12 карабинов... да пистолей 4 пары... купил слугам же 12 сумок... купил карабинный крюк... купил саблю слуге Лазарку Петрову... купил слугам седла» и т.д.4 [ГИМ, ф.61, д.238, л.1-66]. Необходимость такого вооружения очевидна: господство над крестьянами нередко требовало применения вооруженной силы. Дела слуг вне вотчины тоже бывали сопряжены с опасностью: 14 августа 1701 года «послали со всякими книгами к Москве подьячего Григория Ащерина... 18 августа привезли его с товарищи битых: в Галицком уезде на них напали воровские люди» 5 [Там же, Собр. Щук., №245]. Условия вознаграждения слуг определялись особыми указными грамотами. Об этом говорится в описи 1701 года: «а слуги монастырские, которые у дел и в вотчинах на приказах... крестьяном разоренья и никаких убытков не чинили б и взятков с них никаких не имали б, а от постороннего бы оберегали и питались бы указным». «Указные грамоты» составлялись монастырскими властями. Существовали и правительственные распоряжения, по крайней мере для некоторых монастырей. Ссылка на это встречается в трех челобитных слуг Спасо-Прилуцкого монастыря, и в указной грамоте 1675 года написано: «по грамоте из Монастырского приказа указом... имать (сбор с крестьян) против Павлова и Корнилиева монастыря». Слуги зорко следили за соблюдением этих норм: когда в 1672 году архимандрит по челобитью крестьян «убавил хлебного збору», идущего в пользу слуг, последние подали царю челобитную о том, что «с того своего жалованья тебе великому государю всякие службы служим... дети наши по миру ходят». В результате этого челобитья в 1675 году прибыл указ из Монастырского приказа, и архимандрит с братьею в особой указной грамоте определили вознаграждение слуг. Интересен конец грамоты, указывающий на точное оформление этого документа: «одну грамоту положили в монастырской казне, а другую такову же слово в слово за руками и за казенной печатью дали старостам и всем крестьянам и велели держать у себя для утверждения»1 [ГИМ, Собр. Щук., №245. д.198, лл.18, 21; д.301, л.16].

Судя по челобитной 1672 года, доходы служек состояли главным образом из сборов с крестьянских вытей (с тягловых участков) : «жалуют нас служек сельским жалованьем теми вотчинными и крестьянскими пахотными вытными землями через год по девяти и по десяти вытей и больше и меньше на человека... и збирать нам, служкам с тех вотчинных крестьян жалованье для пропитания на платье и на всякие домовые обиходы». С каждой выти слуга получал деньгами 2 алтына и продуктами: «да по десятку льну по яретине да по 4 пудка овса»; платежи шерстью и льном могли быть заменены деньгами. Размер хлебного сбора установить трудно; в челобитной 1672 года говорится, что служки собирали по осьмине ржи и по четверти овса с выти. Затем этот сбор был уменьшен вдвое, а по указной грамоте 1675 года: «да по 4 пудка ржи, овса, а хлеб им имать в монастырскую печатную казенную меру». Наряду со сборами с крестьянских вытей слуги собирали пошлины с бобылей: «а с подмонастырные слободы з бобылей годовые пошлины против прежнево» 2 [Там же, д.301. л.16; д.198, лл.18-21].

Кроме постоянных пошлин, в пользу слуг шли неокладные сборы: всевозможные судебные пошлины («а кто подаст челобитную в каком деле или, не ходя на суд, помиритца, и приказщикам две деньги... а учинится драка... или до крови ножем поколет и побьет челом о досмотре... и ему имать смотренного 10 д.»), торговые пошлины и явки («а кто купит или продаст корову или лошадь в своей волости... явки по деньге... а продаст за волость две деньги, который крестьянин к себе на двор жить бобыля или наймет казака, и он явит ему приказщику и даст явки 2 д.»), свадебные пошлины («а у кого свадьба... за полотенце 2 д. ... кто женитца с жениха алтын а с невесты алтын же») 3 [ГИМ, ф.61, д.198, лл.18-21].

Так как слуги получали сборы с определенного числа вытей, то в своих челобитных они часто просили монастырь об увеличении количества подведомственных им земель: «архимандриту Сергию бьют челом служки Афонька Яковлев да Нифанко Агиев, пожалованы мы годовым жалованьем Глубоким, а преж сего было в придачу Оларевский ключ 6 вытей, а нынеча тот ключ пожалован Ивану Стефанову; пожалуйте вместо Оларевского ключа на Великой реке деревнею Сычевой» 1 [ГИМ, ф.61, д.269, л.69]. Сборы с крестьян в пользу слуг иногда собирались непосредственно самими же получавшими их слугами; иногда же сборы первоначально поступали в монастырскую казну и назывались служними деньгами или служними спусками: «взять с Глубоковского ключа... служних денег за 166 год (1658 г.) 8 р. 16 а. 4 д.»; «у домшинаскова старосты у Дружина Петрова в служни спуски 20 руб. с полтиною; у погодаевскова старосты у Гаврила Клементьева в служни спуски 11 р.»2 [Там же, д.237, л.69; д.239, лл.2-22]. Иногда власти вначале уплачивали слугам «жалованье», а потом собирали его с крестьян: в 1659 г. «казначей взял у нево (вотчинного, старосты Ждана Савельева) служних денег в уплату, что за них вотчиных крестьян платили из монастырской казны 34 руб.» 3 [Там же, д.237, лл.151-152]. О технике сборов в пользу слуг можно судить по челобитной слуги Козьмы Нефедова, присланной им из Москвы игумену: «Умилостивись, государь, пожалуй, что жалованья своего, моево доходу, собрать кому государь прикажешь, а роспись у дедушки оставлена, умилостивись государь, пожалуй прикажи собрать; опричь тово не единой денежки нет дома, дровишек купить не на что; на то, только и надежда» 4 [Оп. св. Вол. др., вып.IV, стр.79]. Сборы с крестьянства взимались самими слугами, при этом нередко была борьба между последними и крестьянами из-за способа взимания: «В нынешнем 187 (1679 г.) пожаловали вы, государи, власти нас служек своих жалованьем в селе на Глубоком, и в нынешнем во 187 того глубоковского ключа крестьяне прислали к вам бить челом на нас служек... чтобы указали вы нам служкам против челобитья свои приказщичьи брать против здешних сел повытно, а не полузно, как у них исстари повелось, а того не бывало исстари, чтобы они плачивали повытно, и нам служкам про то челобитье ведомо учинилось... смилуйтесь... пожалуйте... наши приказщичьи доходы брать против прежнего указа полузно» 5 [ГИМ, ф.61, д.301, л.26].

Выше указывалось, что слуги имели земельные наделы. Но следует сказать, что слуги добивались земли лишь в том случае, если она была добавлением к тем крестьянским вытям, с которых они собирали пошлины, если же земельные наделы заменяли повытные сборы, то это вызывало недовольство слуг: земля требовала труда на ее обработку. Поэтому в челобитной архимандриту Павлу (1678-1679 годы) слуги просили: «прежние монастырские власти отвели нам землю вместо ковриг, а овсяные десятины у нас отняли, а ссуды никакие не дали и сенных покосов для конского корму нам не отвели по государеву указу и по грамоте и против корнилиева монастыря указу нам не учинили... а мы сироты вашу землю пашучи замучились и покупаючи все себя иззакладывали... в конец погибаем а долгами не можем отплатица. Смилуйтеся, прикажите у нас землю снять... нам дать по-прежнему печеный хлеб и десятины али отсыпной хлеб против иных монастырей»1 [ГИМ, ф.61, д.228].

Размер денежного жалованья слуг был различен: в 1630 году двое слуг получили по 6 руб., один – 4 руб., трое – по 2 ½ руб., 14 человек – по 2 руб. и двое – по 1 руб.; в 1665 году жалованье слугам было выдано в размере от полтины до 3 рублей2 [Там же, д.227, д.239]. До 1686 года слуги получали каждую неделю печеный хлеб, потом замененный зерном: «приговор архимандрита Ионы... монастырским слугам и служебникам которым давался из монастыря неделин хлеб и всякий обиход давать им вместо всякого обихода на месяц всякому человеку месечины... ржи... овса... соли и денежного жалованья смотря по человеку по рассуждению». В книгах житного старца за 1692 год имеются ежемесячные записи: «дано слугам по 3 пуда ржи, по одному пуду овса и служебникам по 3 пуда ржи, по 3 пуда овса и всего 17 четвертей, осмина с пудком ржи и 16 четвертей овса».

В расходных книгах казначея встречаются записи о том, что слугам покупалось молоко, мясо. Очевидно, это делалось в случае разъездов слуг по монастырским делам: «дано слуге Давиду Власову с товарищи пудок толокна, как пошли кабалить татар». Иногда слугам выдавалась одежда: в 1673 году был «дан слуге Ждану кафтан дендиной» 3 [Там же, д. 301 и 40, д.207, 200, 290].

В архиве Спасо-Прилуцкого монастыря сохранился важный документ, косвенным образом подтверждающий, что основным источником дохода слуг был сбор с крестьянских вытей. На небольшом листе написан приговор архимандрита Ионы: «пожаловали монастырских своих слуг Павла Порфирьева и Федора Карпова монастырским своим годовым жалованьем в монастырской вотчине в подмонастырном селе Выпрягове из оврага три выти, а в подмонастырском ключе двадцать» 4 [Там же. д.215. л.82].

Нет сомнения, что это не настоящий приговор игумена: 1) написан текст мелким почерком, как-то в уголке; 2) в начале грамоты дата написана необычайно вычурно, с длинными завитушками, украшена орнаментом – это совершенно необычайно для делового монастырского документа; 3) текст не закончен; 4) записано невероятное количество пожалованных вытей – 23 выти. Очевидно, это или проба пера какого-нибудь монастырского переписчика, или пожелания размечтавшегося слуги. Содержание этих мечтаний очень характерно.

Условия вознаграждения слуг, (менявшиеся на протяжении XVII века, к концу века сложились, судя по описи 1701 года, следующим образом: у слуг были земельные наделы – у одной категории слуг несколько больше, у другой – меньше. В селе Семенове «разделена у них тое пашня и сенные покосы на 12 паев (по числу слуг) а сеетца на ней ржи в одно поле по 2 четверти а в два по 2 четверти без полосмины, сена около поль возят по возу, а на пожнях по 8 возов на человека». В селе Цыпоглазове «разделена пашня на 10 паев, сеетца ржи, во все три поля по четверти с год». Кроме того, «даетца им сельское жалование через год по рассмотрению первой статье по 15-14 вытей, другой статье по 13-11; третьей статье 9 и 8 вытей человеку, а с выти збирают они со крестьян отсыпного хлеба ржи по осмине, овса потому же, денег по 4 алтына, да им же бывают приказные неокладные доходы»1 [ГИМ, Собр. Щук., №245].

Монастырские власти выделяли слуг как особую категорию населения монастырской вотчины, проводили резкое различие между слугами и остальными зависимыми монастырскими людьми 2 [Тихомиров М.Н., Монастырь-вотчинник в 16 в. Истор. записки, АН, 1938, №3]. Но в то же время власти стремились подчинить слуг полностью, обратить их в холопов. В 1680 году московский стряпчий писал: «бьет челом послуживец стольника... Иван Стефанов в монастыре пожить и поработать, если позволите приказать... и мы ево запишем в приказе холопья суда и ссудную возьмем» 3 [ГИМ. ф.61, д.286].

Отстаивая свою независимость, слуги стремились придать своей службе в монастыре государственный характер и усиленно доказывали это в своих челобитных к правительству. Интересно, что монастырские власти, когда дело шло об освобождении слуг от государственных повинностей, поддерживали их заявления и в свою очередь писали: «живут в слугах... и вашим государским прародителям и деду и отцу и брату вашему и великим государем на ваших государских службах в польских и немецких землях и в малороссийских и в низовых городах служили многие годы, и на боях и на приступах многие из них побиты и в полон пойманы, а иные разменяны, да и с тех же, государи, монастырских слуг посылаем... к Москве и по городам в стряпчие и подьячие и в монастырские отказные службы» 4 [РОБЛ, д.1609, л.943].

Рассмотренный материал относится к Спасо-Прилуцкому монастырю. Общие выводы прямо относятся к слугам этого монастыря. Но, пользуясь приведенным материалом, можно сравнить его с известными давними о слугах других монастырей. Положение слуг можно сопоставить с положением боярских послуживцев периода феодальной раздробленности, когда крупные вотчинники имели при своих дворах собственных детей боярских (дворян). Так же, как и боярские послуживцы, слуги занимали подчиненное положение по отношению к крупным вотчинникам (вели хозяйство на земле феодала, уплачивали государственные повинности). Но по отношению к крестьянам эти же слуги выступали как представители вотчинной власти; существовали слуги в значительной мере за счет феодальной ренты.

Централизующая политика московского правительства XV – XVI веков уничтожила возможность существования боярских аррьер-вассалов, послуживцев. Перед ними возникла дилемма: или выйти в государевы служилые люди, или обратиться в холопов своего господина. Причем с течением времени первый путь становился все более и более недоступным. Если при Иване III широко проводилось наделение боярских послуживцев поместьями, то позже правительство ставит преграды притоку в ряды служилого дворянства неслужилых элементов. Наказ 1601 года запрещал «верстать поместными окладами, поповских и мужичьих детей, холопов боярских и слуг монастырских»1 [Павлов-Сильванский Н., Государевы служилые люди, СПБ, 1898, стр.96]. Правительство Бориса Годунова охраняло интересы служилого дворянства в борьбе за землю и крестьян не только от боярства, но и от конкуренции со стороны низших слоев населения. А в 1642 году было запрещено иметь вотчины и боярским людям и монастырским слугам2 [Сташевский Е., Служилое сословие, Киев, 1912, стр.2].

Но, уничтожая боярскую независимость, московское правительство по отношению к монастырям вело компромиссную политику (как в отношении к монастырскому землевладению, так и в отношении к монастырским «тарханам»). Поэтому понятно, что монастырские слуги больше чем боярские послуживцы сохранили и к XVIII веку черты, сближающие их с низшей группой служилого сословия. Но, несмотря на это, происходившее в XVII веке дальнейшее усиление крепостничества отразилось и на положении монастырских слуг. Обусловленные формально «рядом», отношения слуг к монастырю на практике определялись произволом монастырских властей, и вассалы становились холопами. Монастырские слуги пытались противодействовать этому, отстаивали свою принадлежность к служилому сословию. Эту борьбу слугам приходилось вести и против монастыря-вотчинника, и против правительства.

Политика московского правительства по отношению к слугам была определенной: не допускать выхода слуг из тягла и вместе с тем использовать их боевые качества. Прежде всего правительство ограничивает контингент слуг, определяя их количество для каждого монастыря3 [Доклады, грамоты и другие акты о служках Тр.-Сергиева монастыря, СПБ, 1868, стр.3]. Если в начале XVII века при Борисе Годунове издается специальный указ о явке патриарших, архиерейских и монастырских слуг в Калугу 4 [Собрание Государственных грамот и договоров, т.II, СПБ, 1819, стр.24], то в конце века эта чрезвычайная мера была уже обычным явлением: слуги регулярно являлись на государеву военную службу в числе даточных людей Одновременно с этим правительство облагает слуг государственными поборами, сближая их тем самым с тяглым населением: в 1678 году монастырские слуги были положены в оклад «против крестьянских и бобыльских дворов». И хотя в результате многолетних хлопот Спасо-Прилуцкому монастырю в 1697 году удалось добиться освобождения от уплаты ямских и полоняничных денег с дворов слуг и служебников, но это было частным случаем в финансовой практике правительства и вызывалось тем, что «дворы во Ямском приказе в Вологодский оклад не положены»1 [РОБЛ. д.1609, л.991].

Владение землей для слуг на протяжении XVII века ограничивалось, и в конце века было совсем уничтожено. Опись 1701 года, вернее, петровские указы, вызывавшие эту опись, покончили с неопределенностью положения слуг, сделав невозможным их пополнение, а в 1764 году монастырские слуги были обращены в государственных крестьян2 [Доклады, грамоты и другие акты о служках Тр.-Сергиева монастыря, СПБ, 1868. стр.44].

Таким образом, весь изученный материал о слугах Спасо-Прилуцкого монастыря позволяет сделать следующий вывод. Монастырские слуги были важным элементом в структуре монастырской феодальной вотчины. Монастырские слуги принадлежали в XVI-XVII веках к аппарату насилия монастыря-феодала над крестьянами. Однако постепенно, к концу XVII и особенно в первой половине XVIII века, определились существенные перемены в положении слуг. Эти перемены приблизили слуг к положению крестьян, подготовили включение бывших монастырских слуг в разряд государственных крестьян.

* Сокращения к данной статье:
ЦГАДА – Центральный государственный архив древних актов
РОБЛ – Рукописное отделение библиотеки им. В. И. Ленина
Врем. МОИДР – Временник Московского императорского общества истории и древностей российских
Оп. св. Вол. др. – Описание свитков Вологодского древлехранилища.