С. 290–331

ГЛАВА 12
СВОИ» И «ЧУЖИЕ» В ДОМОСТРОЕ
 

Внутрисемейные отношения в Москве XVI века

Среди явлений древнерусской культуры по степени известности Домострою, пожалуй, нет равных. Всякий, закончивший среднюю школу, знает, что он был. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что известен не столько сам Домострой, сколько его название, давно ставшее нарицательным и обозначающее самодурство, жестокость, ограниченность и ханжество в семейных отношениях. Подобное отношение в общественном сознании к Домострою сложилось еще в XIX в. Достаточно выразительно продемонстрировал его Н.В. Шелгунов, который писал о современной ему России: «Домострой царил у нас повсюду, во всех понятиях, во всех слоях общества, начиная с деревенской избы и кончая помещичьим домом. Везде ходил домостроевский жезл, везде в том или другом виде сокрушались ребра или вежливенько стегали жен и детей плеткой (советы Домостроя) – везде, с первых же шагов жизни, человек чувствовал, как его во всем нагнетали и принуждали, как его личному чувству не давали ни простора, ни выхода...» [1] [Шелгунов Н.В. Очерки русской жизни. СПб., 1895. С. 497-498.]. Таким символом российского дореволюционного «темного царства» Домострой оставался для публицистики до середины 80-х годов XX в., когда начали появляться прямо противоположные оценки его, прежде всего в православной периодике (начал выходить даже еженедельник под таким названием), но и не только в ней.

В научных исторических и литературоведческих исследованиях оценки были более сдержанными, но на отсутствие внимания и недооценку своей масштабности Домострою жаловаться тоже не приходилось. Один из самых ярких исследователей средневековой Руси, И.Е. Забелин, характеризовал его так: «Это памятник неоценимого значения для нашей истории, это цвет и плод, с одной стороны, писанаго учения.., с другой стороны, это цвет и плод исконивечных нравственных и хозяйственных уставов нашего быта. Домострой есть зеркало, в котором мы наглядно можем изучать и раскрывать все, так сказать, подземные силы нашей исторической жизни» [2] [Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII ст. М., 1868. С. 39.]. Свои рассуждения о русском национальном характере и особенностях исторического развития России Забелин строит на анализе материалов Домостроя. Масштабную попытку изучения этого памятника предпринял А.С. Орлов в начале нашего века. Побудительным мотивом послужила горячая дискуссия о Домострое и путях исторического развития Древней Руси в толстых журналах. А.С. Орлов полагал, что споры могут быть поставлены на более твердую почву, если провести тщательное источниковедческое исследование Домостроя, его списков и редакций. В результате скрупулезного текстологического анализа (на уровне буквы), которому предшествовало выявление всех списков, появилось два тома: «Домострой. Исследования» и научная публикация текста «Домострой по Коншинскому списку и подобным» [3] [Орлов А.С. Домострой. Исследование. Ч. 2 // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. М.. 1911. Кн. I. (Далее: Чтения ОИДР); Орлов А.С. Домострой по Коншинскому списку и подобным. М., 1908. Публиковал текст Домостроя, но первой редакции, и И.Е. Забелин в Чтениях ОИДР, 1881 г. Кн. I.], однако работа не была завершена, а после революции А.С. Орлов к этому исследованию уже не возвращался.

Большой вклад в изучение самого Домостроя внес И.С. Некрасов [4] [Некрасов И.С. Опыт историко-литературного исследования о происхождении древнерусского Домостроя // Чтения ОИДР. М., 1872. Кн. 3.], проанализировавший несколько списков разных редакций и сделавший актуальные до сих пор наблюдения об источниках Домостроя и истории возникновения текста. Текст Домостроя до революции издавался пять раз, его материалы использовались во многих исторических исследованиях. В советской историографии специального источниковедческого исследования этого памятника не производилось, но его материалы использовались целым рядом крупных историков (в частности А.А. Зиминым, Р.Г. Скрынниковым) для анализа социально-политической и идейной борьбы в России времен Ивана Грозного [5] [Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. М., 1958; Скрынников Р.Г. Начало опричнины // Уч. зап. ЛГПИ им. Герцена. 1966. Т. 294.].

В последние десятилетия изучением Домостроя активно занимается В.В. Колесов, трижды публиковавший текст памятника с комментариями и статьями к нему [6] [Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI в. М., 1985; Домострой. М., 1990; Домострой // Литературные памятники. М., 1994.]. В конце 80-х годов появляются и популярные публикации Домостроя.

Интересное исследование осуществил И.В. Курукин [7] [Курукин И. В. Сильвестр. Политическая и культурная деятельность. Автореф. канд. дисс. М., 1983.], издавший ряд статей и защитивший диссертацию, посвященные редактору Домостроя, деятелю Избранной рады, благовещенскому попу Сильвестру.

Проявила интерес к Домострою и западная историография (Р. Ягодич, X. Поукка, К. Поунси) [8] [Jagoditsch R. Zu den Quellen des altrussischen «Domostroi» // Osterreichische Beitrage zum V. Internationalen Slavisten Kongress. Graz; Koln, 1963. S. 40-48; Поукка Х. О возможном польском источнике Домостроя // Scando-Slavica. Copenhagen. 1966. Т. 12. S. 119-122; Pouncy K.J. The Origins of the Domostroi: A Study in Manuscript History // The Russian Review. 1987. Vol. 46. P. 357-373.]. Но если отечественная публицистика по отношению к Домострою «сменила гнев на милость», то в англоязычной можно встретить вполне негативные характеристики этого памятника. (Не далее как в 1994 г. «Moscow Times» в статье, посвященной проблемам современных русских женщин, сочла нужным объяснить своим читателям, что «Домострой... дает детальные инструкции, как следует бить жену (легонько, вежливо), а жене рекомендует никому об этом не рассказывать»).

В мою задачу не входит ни «реабилитация» Домостроя, ни его апологетика. При всей разноголосице мнений и оценок он остается ценным историческим источником по истории Древней Руси. Домострой – устав домашней жизни, а потому обращение к нему при изучении статуса семьи и внутрисемейных отношений представляется оправданным.

Основная задача статьи – проанализировать сферу «приватного», по Домострою, – что воспринимается им как относительно самостоятельное, личное (или семейное) пространство и как оно соотносится с «публичным»?

Кроме того, в современном сознании сфера «приватного», «частного» является пространством наибольшей свободы, позволяющей человеку осуществлять свободу выбора, хотя при ближайшем рассмотрении выясняется, что свобода относительна, поскольку прежде, чем выбирать, человек научается это делать, и таким обучением занимаются более всего его близкие и составляющие «приватный круг».

Домострой

Вероятное время создания Домостроя – середина 50-х годов XVI в., поскольку в 1560 г. редактор Домостроя, священник Сильвестр, подвергся опале и постригся в монастырь, а его «Послание к сыну» (64-я гл. Домостроя) написано до пострижения человеком вполне благополучным. К концу XVI в. Домострой существует уже в нескольких редакциях. А наличие переделок в списках XVIII в. свидетельствует о том, что и в это время его текст воспринимался как актуальный.

Текст Домостроя разбит на главы и может быть разделен на три части: первая – «о духовном строении» – гл. 1-15, вторая – о «мирском строении» (о семейных отношениях) – гл. 16-29, третья – «о домовном строении» (о ведении хозяйства) – гл. 30-63. Вторая редакция Домостроя, так называемая Коншинская, или Сильвестровская, заключается посланием знаменитого благовещенского попа Сильвестра своему сыну Анфиму и может рассматриваться как отдельное произведение, трактующее те же вопросы, что и основной текст, и как некоторое обобщение основного текста. Отметим лишь, что Сильвестр в «Послании к сыну» развивает идеи первой, «духовной» части Домостроя. Если в ней христианские представления излагаются близко к Символу Веры, то Сильвестр гораздо больше внимания уделяет евангельской трактовке. В начале он напоминает сыну о любви к ближнему, причем любви деятельной: «Имей, чада, истинную правду и любовь нелицемерную ко всем» (С. 162), а термин «правда» в древнерусском понимании нагружен большим социальным смыслом. Затем говорит: «...не осуждай никого ни в чем», а далее приводит евангельский текст, но уже не из Нагорной проповеди: «...чево сам не любишь, того и другу не твори» (С. 162).

Таким образом, в своем личном кредо Сильвестр делает акцент на отношении к «другому» и, отказываясь от точного цитирования Священного Писания, подчеркивает свою личную позицию в отношении к этому «другому».

Деление Домостроя на части достаточно условно, порядок глав в списках и редакциях Домостроя разный, да и сама информация о семейных отношениях содержится в различных частях Домостроя. Так, в «духовной» части, в главе о том, «как мужу с женою и с домочадцами в дому своем молитися Богу», есть упоминание, что «непраздным женам» не следует класть земные поклоны, но только поясные, что свидетельствует о заботе о беременных женщинах. А глава о наказаниях содержится в хозяйственной части, где указывается, что при жестоком избиении «у беременных жен и детям во утробе повреждение бывает» (С. 120) [Текст Домостроя цитируется по тексту, опубликованному В.В. Колесовым в «Памятниках литературы Древней Руси. Середина XVI в.» (М., 1985 г.)]

К «Духовному строению» относятся главы «Как христианам веровать в Святую Троицу и Пречистую Богородицу и Кресту Христову... и покланяться им» (гл. 1 и 2 в разных списках), «Как тайнам Божьим причащаться и веровать в воскресение мертвых... и как касаться всякой святыни» (гл. 3), т. е. являются изложением основ православной веры в трактовке, близкой к «Стослову архиепископа константинопольского Геннадия» и известной со времен Изборника 1076 г. [9] [Подробнее о древнерусских источниках Домостроя см.: Некрасов И.С. Указ. соч.], куда он входит. Но есть среди этих духовных наставлений и более «земные»: «Как чтить отцов своих духовных», «Как почитать священников и монахов», «Как врачеваться от всяких скорбей и болезней», «Как мужу с женой в доме молиться». Вторая часть, «о мирском строении», включает в себя главы «Похвала женам», «Как детей учить и страхом спасать», «О праведном житии», «О неправедном житии», «Как слуг посылать в люди и наказывать не переговариваться ни с кем» и т. д.

«Домовное строение» трактует вопросы: «О запасной прибыли вперед», «О том же, если что купить, у кого нет сел, и о всяком домашнем обиходе... и как дома скотину всякую держать а также еду и питье», «Поваренный наказ: как пиво варить и мед сытить и вино курить», «Указ о всяких овощах... как их приготовить и сберечь». Следует отметить, что представление о скрупулезности указаний Домостроя сложилось во многом благодаря особенности его текста, где тщательно перечисляются все предметы обихода, известные автору. Так, говоря о том, что каждый день необходимо мыть посуду и обязательно делать это на ночь, он не ограничивается названием посуды – «суды столовые», а перечисляет: «оловянники и братины, и ковши и судки столовые... и уксусницы и перечницы, россольники, солоницы, ложки, блюда..,» – и это далеко не самый длинный перечень предметов обихода, встречающийся в Домострое. Столь же скрупулезен автор в отношении одежды, хозяйственной утвари, инвентаря и т. п. В Домострое есть лишь два-три отрывка, которые с некоторой натяжкой можно считать кулинарными рецептами, но зато есть длинные перечни блюд, которые готовятся в «мясоед и в пост».

Эта особенность языка распространяется не только на предметный мир. В начале, например, отец, поучая сына, пишет, что он его «поучает, наказует, вразумляет» – все эти определения относятся к одному действию – написанию поучения для сына. Такие стилистические особенности дают благодатный материал для историков быта, но оставляют мало места для характеристики отношений в семье и доме, заставляя исследователя быть особенно внимательным к оттенкам смысла близких по значению слов.

В Домострое нашли отражение многие реалии жизни средневековой Руси – идеологические, социальные, политические, бытовые, но при всей своей многогранности этот источник может быть использован с известной долей осторожности.

В частности, он не может дать сколь-нибудь однозначный ответ на вопрос о правах женщины на Руси XVI в. в связи с тем, что его автор (или авторы) не знают современного разделения на «права» и «обязанности». У членов семьи, по Домострою, нет прав, что относится не только к женщине, но и к мужчине – главе дома, так что если бы исследователь задался целью изучить права мужчины того времени, он вынужден был бы сделать вывод о закабалении мужчины семьей. И если Домострой, по выражению его исследователя И.С. Некрасова, «не оставляет невинного удовольствия для женщины», то он точно так же не оставляет его и для мужчины, последовательно изгоняя из быта любые игровые проявления, будь то языческие игрища или игры типа шахмат, относя все это к сфере бесовского. Единственный признаваемый вид праздника – пир, и тот рассматривается не с точки зрения удовольствия или отдыха, а с точки зрения забот хозяина дома по его устроению и заботы о его «благолепии».

Главная добродетель, по Домострою, – труд, физический и нравственный.

Термин «труды праведные» имеет в нашем памятнике очень широкое поле обозначаемых явлений. Кроме общего положения, что «никто же без труда не увенчан будет» (С. 92), к «трудам праведным» отнесены честное несение государевой службы (С. 103 – 104), забота жены о доме (С. 108), забота слуги о хозяйском интересе, воспитание детей (С. 88).

Труд в Домострое – не цель, но средство – средство молиться Богу и служить ему в земной жизни. Долг человека – молиться Богу в церкви и дома, но его долг и в том, чтобы «строить» свою жизнь и свой дом в соответствии с божественными установлениями. Рассмотрение семейной жизни и домашнего обихода в контексте высших христианских ценностей – служения Богу и любви к нему – характериологическая черта нашего памятника. Эта идея выражена иногда, с нашей точки зрения, наивно. Так, говоря о почитании икон и мощей как необходимом условии православной веры, автор пишет и о том, что целовать святыни или христосоваться следует, «воздух в себе задержав и губами не чмокая, сам рассуди: человеческой немощи, слабого запаха чесночного, хмельного, больного и всякого запаха гнушаемся, сколь же мерзок Господу наш смрад» (С. 72).

Начало главы о почитании икон взято из Стослова Геннадия, но о том, «как касаться всякой святыни», рассуждает уже автор Домостроя. Неожиданным здесь является то, что он не божественное «опускает» до земного, а наоборот, на примере человеческого объясняет отношение к небесному. И полагает само собой разумеющимся, что с ощущениями другого человека, когда кто-то чмокает и «плюскает», да хмельным и чесночным пахнет, следует считаться. Есть в Домострое и случаи более прямого соотнесения человеческих поступков с божественными установлениями – в частности, с помощью широкого использования термина «праведный». Слово «праведный» в Древней Руси, как известно, имело два оттенка: «праведный» – «святой», угодный Богу, и «праведный» – «ведающий правду», социальную справедливость. Именно сочетания этих двух черт требует от человеческой деятельности автор Домостроя и в семейной жизни [10] [Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М, 1994. С. 75-76.].

Соотнесение земного и божественного присутствует уже в самом названии – «Домострой», которое было присвоено тексту, вероятно, в конце XVI в. [11] [Орлов А.С. Домострой. Исследование. М., 1917. Ч. I. С. 3-4.] Во всяком случае, термин «домостроительство» встречается в русских богословских текстах примерно с этого времени и, являясь калькой с греческого (эйкономия), обозначает и нормы семейной жизни, и сложное богословское понятие Божественного Домостроительства, о чем свидетельствуют, в частности, переводы Андреем Курбским текстов Иоанна Дамаскина [12] [ГИМ. Чудовское. 236. Л. 149-150.].

При всем своем стремлении дать христианскую норму семейной жизни, Домострой не является нормативным документом в буквальном смысле этого слова, он устанавливает норму не юридическую, а нравственную (часто обосновывая ее соображениями практическими, доказывая, что жить правильно – и богоугодно, и выгодно), и в этом смысле стоит ближе к жанру поучений. Факт для Руси немаловажный, поскольку ранее существовали поучения либо «духовных отцов», подобных Иоанну Златоусту, из чьих произведений составлен один из источников Домостроя – Измарагд, либо светских властителей (Владимира Мономаха например). Домострой же вышел из городской среды, т. е. значительно более низкого социального и культурного слоя. И то, что редактором Домостроя является Сильвестр – священник и политический деятель, этого положения не меняет, поскольку статус священника не был очень высоким.

Владельческие записи на рукописях Домостроя (в основном XVII в.) говорят о среде его реального бытования. Среди владельцев рукописи есть стольник, есть «порутчик», сельский священник, «посадский человек», т. е. читатели книги – дворяне, купцы, зажиточные горожане, священники. Но интересно, кому адресовал свой текст сам автор.

Прежде всего его адресатом является «государь», т. е. глава дома, хотя обращается он и к жене, и к детям, и к слугам. Социальный статус этого «государя» в тексте очерчен достаточно широко, но все это – люди более или менее состоятельные, те, кто имеет возможность нажиться «ростовщичеством, вином, переездом через твой мост» (С. 82), а также получить взятку, находясь на государевой службе (С. 102), кто имеет своих крестьян, село или пашенку (С. 102), поместье или вотчинку (С. 105), а также амбар, лавку или «домы каменные», мельницу или варницу (С. 154). Однако социальное и имущественное положение адресата не является предметом особого внимания автора Домостроя, во-первых, потому, что его интересует то, что происходит внутри Дома, а, во-вторых, потому, что принципы, которыми должен руководствоваться человек, одинаковы и для того, кто «у государевых дел», и у владельца «лавочки в торгу»: каждый должен бояться и любить Бога и жить по своему достатку («сметя свой живот»).

Приватное по Домострою

В современной исторической науке представление о том, что индивидуалистическая личность является продуктом развития в новое время, в средневековье же личность «растворена» в коллективном, является господствующим. Тем не менее конкретно-историческое изучение этого явления остается актуальным. И в этом смысле использование материалов Домостроя представляется оправданным. Отделено ли семейное «мы» от общего «они»? На вопрос о том, существовала для русского зажиточного горожанина XVI в. сфера жизни, отличная от публичной, закрытая, Домострой, с моей точки зрения, отвечает утвердительно. Более того, она имеет зримую границу – высокий забор вокруг усадьбы, состоящей из жилых и хозяйственных построек, сада и огорода. Конечно, в такой усадьбе жила не малая семья, а сообщество, включавшее «домочадцев» и слуг, что создавало особую, малую публичность уже за границей забора. О том, кто такие «домочадцы» и каков их вероятный статус, Сильвестр пишет в Домострое так: «А ныне домочадцы наши все свободны, живут у нас по своей воле, видел сам, чадо мое, многих ничтожных, сирот и рабов и убогих, мужского пола и женского, и в Новгороде, и здесь, в Москве, которых вскормил и вспоил до совершеннолетия, обучил тому, кто чего достоин. А мать твоя многих девиц и вдов, нищих и убогих, воспитала... и, наделив приданым, замуж выдала, а мужской пол поженили у добрых людей, и все те, дал Бог, свободны, своими добрыми домами живут, многие в священническом и дьяконском чине, и в дьяках и подьячих и во всех чинах: кто к чему склонен и в чем Бог благоволил» (С. 166).

Называет он домочадцев еще «скормленики и послуживцы». (Отметим, что Сильвестр считает необходимым напомнить сыну не только о своих хлопотах по обустройству домочадцев, но и о стараниях и заботах своей жены, которая самостоятельно опекала «пустошных» девиц и вдов.)

«Домочадцы» – это «чада (дети) дома» – люди, зависимые от хозяина дома либо по причине несовершеннолетия, либо по своей неспособности к самостоятельной жизни в силу физического недуга, бедности или оказавшиеся в кабале как должники. И хотя пути поступления в эту категорию были различны, всех «домочадцев» объединяет свойство, на которое обратил внимание еще И.Е. Забелин, писавший о том, что «целостной личностью» в Домострое оказывается лишь хозяин, «государь» дома, «все остальное имело значение неполноты, неоконченности, вообще значение детства» [13] [Забелин И.Е. Указ. соч. С. 31.]. Слуги, «челядь», судя по тексту нашего источника, входят в понятие «домочадцы», но не покрывают его. Именно по отношению к челяди в Домострое употребляется термин «семья». В главе «Наказ от государя ключнику, как еду постную и мясную варить и кормить семью в мясоед и в пост» (С. 140) сказано, «какое питье носить для государя и государыни, и для семьи и для гостя» (С. 140) и далее в этой же главе: «Наказ государя или государыни, как варить для семей челяди и для нищих скоромную и постную еду» (С. 142). Как видно из приведенного выше отрывка из послания Сильвестра к сыну, статус домочадца не обязательно был пожизненным. Из «домочадцев» можно было перейти и в священники, и в дьяки, и в торговцы. Человек мог жениться (выйти замуж), обзавестись своим домом и стать для своего дома «государем», и, если верить Сильвестру, своим свободным положением его домочадцы были обязаны ему. Что же до челяди, то она оставалась челядью и в случае женитьбы (замужества).

Статус женатого человека в Домострое выше, чем статус холостого, который назван «молодым человеком», которого легко обидеть, и «одиноким человеком», к которому предъявляются менее высокие требования по организации домашнего быта и «представительства». Более того: «А коли одинокий человек, а не богатый, но запасливый...» (С. 134).

О доме, по Домострою, судят не только по хозяину, главе, но и по слугам, и «вежливый» слуга – «похвала» государю и государыне (С. 114).

Дом стремится оградить себя от вмешательства извне тем, что представляет себя окружающим наиболее благополучной своей стороной. Это находит выражение и в заботе об одежде хозяина и «домочадцев»; одежда подразделяется на «ходильную», «страдную» и «лучшее», и даются прямые указания в ее употреблении: «А всем дворовым людем наказ: всегда что делают в ветшаном платье, а как пред государем и при людех – в чистом во вседневном платтейцы, а в праздники и при добрыхъ людех или с государем или с государынею где быти, ино в лучшем платьи» (С. 94). Также и «государыне» надлежит переодеваться в лучшее платье для приема гостей или похода в гости.

Домашнее сообщество стремилось оградить себя от вмешательства сплетен и пересудов в свою внутреннюю жизнь. В сплетнях того времени существовала своя иерархия. Слуги чаще говорили о жизни хозяев, а потому Домострой специально останавливается на том, что посланный с поручением слуга или сын не должны говорить о делах дома, а для того, чтобы легче было избежать расспросов, сами не должны ни расспрашивать, ни слушать: «А слугам своим приказать с людьми не сплетничать, и где в людях были и видели что нехорошее – о том дома не говорить, а чего дома делается, того в людях не рассказывать, а о чем начнуть спрашивать – не отвечать, не знать и не ведать. Поскорее развяжешься, да и домой, да говори о деле, а иных вестей не приноси, тогда между государями никакой ссоры не будет» (С. 114).

Отметим, что в данном случае речь идет не о клевете или лжи, а о любой передаче слухов, в том числе и точной. Указана и причина неодобрительного к ним отношения – слухи могут быть причиной ссоры с соседями или внутри семьи, а, кроме того, и способом челяди манипулировать своими хозяевами, приобретая, таким образом, влияние на внутрисемейные отношения. Отсюда и советы «государыне» не слушать «робу или холопа».

Предметом пересудов у хозяек чаще всего бывали семейные обстоятельства более высокопоставленных семей, а потому добронравная хозяйка должна была сказать любознательной собеседнице: «Не ведаю аз ничего того и не слыхал, и сама о ненадобном не спрашиваю, ни о княгинех, ни о боярынях, ни о суседах не пересужаю» (С. 114).

Интерес русских горожан к пересудам и сплетням подметил еще В. Жмакин («Митрополит Даниил и его сочинения...»). Существование же их подогревалось интересом к внутренней жизни семьи, закрытой, а потому еще более интересной. Само наличие сплетен свидетельствует о существовании приватного и интересе к нему. Тот же Жмакин показал, что пересуды не только удовлетворяют праздное любопытство (или сенсорный голод), но и используются для компрометации неугодных [14] [Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения // Чтения ОИДР. М., 1881. Кн. 2. С. 595-597.].

Самое страшное наказание (вслед за Божьим судом, разумеется), известное автору Домостроя, – «от людей смех и осуждение», что свидетельствует о зависимости семьи от равного, социального окружения, с одной стороны, и стремлении сохранить семейные отношения в тайне, точнее, продемонстрировав «обществу» самые благополучные семейные обстоятельства, выделить тем самым сферу «приватного» – с другой.

Наказанием оказывается «позор» – буквальный перевод этого слова звучит как «всеобщее обозрение». С одной стороны, это свидетельство зависимости от коллектива, с другой, безусловно, признание наличия «сокровенного» в человеке. И особая роль в публичности наказания принадлежит смеху. Смех, как известно, многофункционален, и одна из его функций – снижение уровня восприятия. Тот, кто оказался предметом публичного осмеяния, может считать (по всей видимости, и считал), что его личный статус публично снижен, пусть только временно.

Закрытая целостность дома и его благополучие подвергаются и более серьезным испытаниям. В одной из редакций нашего памятника (в переложении на современный русский) они описаны так: «Много слышно о бабах потворенных (знахарках, сводницах. – Л.Н.), что обокрав государя с государыней, а также многие женки и девки с чужими мужиками убегают, а когда принесут ему, что украли, он ее или убьет или утопит. Или жонка или девка по воду пойдут или белье полоскать, а там с мужиком и сговорятся, но это заметно, посколь не со своим мужем разговаривает, а бабе проще. Назовется она торговкою и предлагает товар для государыни, когда же слуги попросят у нее товар, чтобы показать хозяйке, она скажет, что товар есть, но не при себе, и исчезнет дня на два, а потом как бы случайно покажется тем слугам на глаза... и назовет несколько имен почтенных государынь, у которых она якобы в чести, слуги же зазовут ее к своей хозяйке». Так действуют сводницы и ворожеи. Чтобы избежать подобной опасности, «государыне» не следует слишком часто беседовать со слугами, а слуги бы, в свою очередь, «з дурными речми к государыне не приходили и волхвов с корениями и с зелием, кто тем промышляет, с теми бы отнюд не зналися и государем своим про тех не сказывали» (Домострой. М., 1990. С. 55-56).

Таким образом, по мысли автора, лучший способ избежать соблазна – не знать о нем.

Эта бытовая зарисовка – единственная в дошедшей до нас редакции Домостроя. Можно предположить, что в первоначальном варианте их было больше и они последовательно убирались из текста по мере того, как его стиль приближался к нормативно-нравоучительному. Возможно также, что этот фрагмент из основного текста принадлежит перу самого Сильвестра, во всяком случае, в его «Послании к сыну» его заключительная часть очевидно с ним перекликается: «...и волхвов и кудесников и всякого чарования не знаЛа бы (жена. – Л.Н.) и в домы не пущали ни мужиков, ни женок» (С. 164).

Из приведенной зарисовки видно, как тесно, по представлениям Домостроя, связаны между собой все члены домашнего сообщества: доверчивость и уступчивость слуг ведет к их гибели, нанося в то же самое время имущественный ущерб всему дому. А желание слуги угодить хозяйке и развлечь ее может быть опасно и для чести хозяина дома. От опасностей подобного рода можно защититься с помощью сужения контактов с «чужими», за чем надлежит также следить «государю», хотя умный слуга и сам способен охранить хозяев от опасностей такого рода.

Вторжение извне Домострой воспринимает не только как опасность, но и как преступление, на которое может отважиться только безнравственный человек, вор и убийца. Сужать круг общения для того, чтобы оберечь Дом от чужих – врагов, не значит, по Домострою, прекратить контакты вообще. Общение с людьми, как бы мы сказали «своего круга», может быть и полезным, в том числе и для хозяйки дома, если она использует это общение для того, чтобы перенимать у своей гостьи доброе и полезное (как лучше вести хозяйство, разбираться со слугами, рукодельничать и т. п.). Во время подобных визитов «государыня» и демонстрирует свои добродетели, как бы предъявляя их миру соседей и «добрых» или «знаемых» людей. К таким же демонстрациям своего благополучия и благопристойности относятся, по мысли автора Домостроя, праздники и семейные пиры, в которых принимали участие и домочадцы. «Пир с благодарением», т. е. приглашением на семейное торжество священников и монахов, устраивался довольно часто и был и богоугодным делом, и формой «предъявления» себя обществу, и удовольствием. Поводом к празднованию были «именины, свадба, или родины или крестины, или о родителех память» (С. 134). (Не являясь предметом особого рассмотрения, удовольствия в Домострое все же присутствуют. К ним отнесены удовольствие от вкусной разнообразной еды, от хорошо сделанной вещи, от «устроя в доме», куда «как в рай войти», наконец, от почета и уважения со стороны соседей и «людей знаемых».)

Внутрисемейные отношения в Домострое выражаются прежде всего через организацию семейного домашнего обихода с разграничением функций между членами семьи.

Обязанность главы семьи («государя») – забота о благосостоянии дома и воспитании, в том числе и духовном, его членов. Жена обязана сама заниматься рукоделием и знать всю домашнюю работу с тем, чтобы учить и контролировать слуг. Кроме того, она занимается воспитанием и обучением дочерей (обучение сыновей – обязанность отца). Все решения, связанные с «домовным строением», муж и жена принимают совместно. Они должны обсуждать семейные проблемы ежедневно и наедине.

Жена, так же как и муж, имеет право отдавать приказания ключнику и слугам, однако, отправляясь в гости или принимая гостей, она должна спрашивать у мужа совета, как и о чем с ними говорить. Кроме того, она не должна «слушать холопа или робу», которые, как мы видели, по мнению автора Домостроя, часто оказываются сводниками.

Женоненавистнические мотивы, имевшие достаточно широкое хождение, в Домострое практически отсутствуют. Создавая идеал домашней жизни, составитель заботится и о создании образа идеальной жены. Правда, в данном случае он совершенно не оригинален, поскольку использует текст, включенный еще в «Повесть временных лет», со ссылкой на притчи Соломоновы: «Обретши волну и лен, творит благопотребна руками своима, бысть яко корабль куплю деющ: издалече збирающ все богатство. И восстает из нощи, даст брашно дому и дело рабыням. От плода рукою своею насадит стяжания много. Препоясавши крепко чресла своя, утвердит мышца своя на дело. И чад своих поучает, також и рабынь и не угасает светильник ея во всю нощь: руце свои простирает на полезая, локти же свои утверждат на вретено. Милость же простирает убогу, плод же даст нищим – не печется о дому своем муж ея... Жены ради доброй блажен есть муж и число дней его сугубо... жена бо мужа своего честнее творяще» (С. 92).

Источником высокой оценки роли жены и матери в Домострое является представление о браке как о христианском таинстве. Девственное состояние в том же Домострое оценивается как более высокое, но и брак остается божественным установлением, которому надлежит следовать, «телесную чистоту» храня.

И хотя в Домострое неоднократно декларируется полное послушание жены воле мужа, в описании жизненных реалий роль жены выглядит иначе. «Добрая жена благоразумным своим промыслом и мужним наказанием и добрым подвигом своих трудов» со слугами, если что сделает лишнего, «ино и продаст, ино што надобе купить, ино того у мужа не просить» (С. 108). Работу мастериц также контролировала сама государыня, она же могла их поощрить и приглашением к господской трапезе.

Жена в Домострое является регулятором эмоциональных отношений в семье. Именно ей отводится роль «заступницы» за детей и слуг перед строгим «государем», она же отвечает и за семейную благотворительность (нищелюбие и странноприимство) – важный фактор духовной жизни, проявления которой одобрялись церковью и обществом.

Воспитанию детей в Домострое посвящены четыре главы. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что вопросы регулирования рождаемости и детской смертности совершенно выпадают из поля зрения автора, точнее, относятся им к ведению сил небесных. Но смерть ребенка – горе, и он стремится утешить родителей, потерявших ребенка: «Аще которое чадо Бог возьмет в покаянии и с причастием, то от родитель бескверная жертва Богу приносится... и премилости просити и оставление грехов о родителех своих» (С. 98). Любовь к детям в Домострое рассматривается как чувство вполне естественное, так же как и забота об их телесном благополучии, менее распространенной считается забота о духовном развитии чад. В памятнике говорится о «воспитании», «наказании» и «поучении» детей, где «воспитанием» называется забота об их физическом развитии, «наказанием» – забота о нравственном воспитании, а «поучение» чаще обозначает заботу о развитии религиозном.

Автор предлагает при воспитании детей учитывать их возрастные и психологические особенности, а также имущественные возможности «дома»: «И по времени и по детем смотря и по возрасту учити их рукоделию... кто чему достоит, каков кому просуг даст Бог» (С. 84).

Конечно же, дети играли. Свидетельство тому сохранилось и в Домострое, который советует следить за тем, чтобы «робята» не заигрывались с лошадьми, когда гонят их на водопой. В данном случае запрет на игру мотивируется соображениями не воспитательными, а вполне меркантильными – заботой о сохранности лошадей. Отметим, что это единственный в нашем памятнике случай употребления слова «робята», что представляется неслучайным, поскольку Домострой очень точен в своей лексике, и слово «работа» употребляет только для обозначения тяжелого, унизительного или прямо подневольного труда. И то, что дети, или «чада» названы здесь «робятами», свидетельствует о том, что речь идет о детях челяди.

Забота родителей в отношении дочерей – обучение их «вежеству», сохранение их целомудрия («девства») и сбор приданого, которое «разсудной отец» начинает копить сразу же после рождения дочери и в случае ее смерти отдает на помин души. При выборе мужа рекомендуется особое внимание обращать на то, чтобы муж был «в версту», т. е. имел примерно равное социальное и имущественное положение. Следует отметить, что в этом совете содержится забота не только о жене, но и о муже, так как в случае социального или имущественного превосходства жена имела значительно больше шансов превратиться в ту «злую жену», которую с таким энтузиазмом описывал еще Даниил Заточник.

Главная обязанность детей – любовь к родителям, полное послушание в детстве и юности и забота о них в старости. Исток этой обязанности и духовный, и практический, и эмоциональный, ибо «отче благословение дом утвердит, а материя молитва от напастей избавит», что же касается матери, то «не можеши бо ее родити и тако ею болети, яко она о тебе» (С. 88). Избивающий родителей подлежит церковному отлучению и смертной казни.

Если жена в семейной иерархии занимает место, близкое к главе дома (например, она вместе с мужем принимает гостей), то хозяйские дети по своему положению ближе к слугам, они, в частности, могут использоваться в роли посыльных наравне со слугами.

Обязанности духовного и нравственного наставничества не снимались с отца и после достижения сыном совершеннолетия. Напомним, что Сильвестр пишет наставление своему сыну Анфиму не только женатому, но и состоявшему на царской службе. Воспитанию детей отводилось в «книжной» среде важное место, о чем свидетельствует, например, такой текст: «Если ты хорошо воспитаешь своих детей, а те своих, то до пришествия Христа пройдет твое воспитание, и ты за все это получишь награду, как положивший начало и корень доброму плоду». Да и сам Домострой написан с целью наставить сына на путь праведный, выполнив тем самым долг перед Господом (С. 70).

«Домашняя порядня» и «домовный обиход» обозначают в Домострое совокупность занятий по обеспечению домашнего мира, быта. Человеческие отношения же подразумеваются под словосочетанием «дела, нравы и обычаи», что включает в себя поведенческие стереотипы, привычные реакции и представления о них.

Слово «нрав», как известно, в русском языке имеет минимум два, сильно отличающихся друг от друга значения: «нравы» («нравственность») – представления о границах допустимого и хорошего в отношениях между людьми и «норов» – способность выразить свои потребности и желания в активной форме. (Иван Грозный, выбирая невесту, боялся, что у них будут «норовы розные», т. е. не совпадут представления о границах возможного в проявлении своих желаний и внутренние установки.) В Домострое это слово имеет и еще одно значение – «уноровить» – поступить сообразно с желаниями и представлениями другого человека (так, жене рекомендуется «мужу уноровить»). Под «нравами и обычаями» Домостроя можно, вероятно, подразумевать современные «быт и нравы», в то время как «делами» называется не только поступок, но и эмоции, и черты характера: «...Кто чародейством и зелием и корением и травами на смерть или на потворство окормляет, или бесовскими словами и мечтаньями и кудесом чарует на всякое зло и на прелюбодейство или кто клянется именем Божиим ложно или клевещет на друга... в тех во всех делах и в обычеех и нравех встает в человецех гордость, ненависть, злопамячение, гнев, вражда, обида, лжа, татьба, клятва, срамословие и сквернословие, и чарование и волхование, смех, кощуны, объядение, пияньство... без и всякая злая дела, и всякий блуд и всякая нечистота. И благий человеколюбец Бог, не терпя в человецех таких злых нравов и обычаев и всяких неподобных дел...» (С. 98). Или: «...Всякие неподобные дела: блуд, нечистота, сквернословие и срамословие, и клятва, и ярость, и гнев, и злопамятство...» (С. 102).

Все человеческие поступки, по Домострою, делятся на «доброе дело» и «злое дело». Среди добрых дел особенно чтутся «труды праведные», под которыми подразумевается деятельность «правою силою» на собственное благо (точнее, благо дома), соотнесенная с христианскими представлениями. В отличие от автора более поздней поговорки «От трудов праведных не жди палат каменных» автор Домостроя, хотя и знает уже о существовании «домов каменных», уверен, что праведные труды могут принести и праведное «стяжание» или «имение», но не «богатство». По Домострою, нормой оказывается умеренная достаточность как в имущественном, так и в эмоциональном планах, избыток имущественный ликвидируется через благотворительность и нищелюбие, которым следует заниматься «по силе», хотя дань христианской жертвенности (сам займи, а страждущему дай) отдается, но у Сильвестра – это скорее риторическая фигура, нежели практическая установка. Нищелюбие же полезно и по основаниям нравственным (среди людей «славен будешь») и духовным – Богу угодишь, во-первых, и «будет кому молить за тебя пред Господом», во-вторых.

Интересный материал о характере межличностных отношений дает пресловутая глава о наказаниях. Отметим, что в тексте памятника она названа «Как избная парядня устроити хорошо и чисто» (Как порядок в избе навести хорошо и чисто.) И говорится в ней, в частности, о том, что «в устрой как в рай войти» (С. 120). В этой главе, во-первых, бить рекомендуется только за вину и ослушание «великое и страшное» и при отсутствии раскаяния, а, во-вторых, осуждаются те, кто «с сердца и с кручины бьет», т. е. те, кто вымещает на близких свое раздражение или досаду. Это – любопытный материал к характеристике желательных эмоциональных отношений в семье. Наказывать следует наедине (что относит наказание к сфере не только личного, но и тайного), «с любовью», а наказав, «примолвить» и «пожаловать», главное же, чтобы после наказания «гнева не было». Это высказывание представляется особенно интересным в связи с тем, что гнев и его проявления имеют обычно прямое, непосредственное выражение, что отразилось в Ветхозаветном «око за око», в то время как существует и «отложенный гнев» – обида, которая редко выражается сразу и адекватно. Обиженный, как правило, ждет случая выместить свой гнев на обидчике, накапливая раздражение по мере ожидания, и выражает его косвенным путем, скорее, «око за зуб». Домострой призывает строить отношения так, чтобы не было не только обиды, но и гнева.

Автор этих рекомендаций (возможно и Сильвестр, во всяком случае в «Послании к сыну» он их повторяет именно в этих моментах – бить за большую вину, наедине и потом «примолвить» – С. 164) явно считается с чувствами «другого», пусть и виновного. При этом Сильвестр призывает сына к «чистосердечию» в отношениях с близкими, имея в виду именно открытое, но находящееся под контролем рассудка, проявление эмоций как положительных, так и отрицательных.

Подводя некоторые итоги, хотелось бы отметить, что термина «семья» Домострой в современном его значении не знает. Он оперирует понятием «дом» как обозначением некоего единого хозяйственного, социального и психологического целого, члены которого находятся в отношениях господства-подчинения, но равно необходимы для нормальной жизни домашнего организма.

Глава дома занимает господствующее положение, которое трактуется не как его право, а как обязанность (социальная и духовная). Жена также имеет обязанности по содержанию дома и воспитанию детей и слуг и в реализации их обладает известной долей самостоятельности и правом на уважение. Соотношение «права-обязанности» в Домострое не знает противопоставления, характерного для современного сознания и лежит в иной плоскости.

Материалы Домостроя дают основания предполагать, что внутрисемейные отношения ощущаются и переживаются его автором как «внутренние», «приватные», которые следует оберегать от вторжения извне, которое может быть осуществлено как имущественная агрессия («от соседей... разорение», «от суда продажа») или в виде суждения о жизни дома («от людей посмех») и часто рассматривается как преступление или, во всяком случае, заслуживает морального осуждения.

Домашний мир имеет свою строгую иерархию, закрепленную кругом обязанностей его сочленов, что не исключает возможности поиска ими удобных психологических ролей и ниш в рамках этой иерархии не только для жены (Трудолюбивая, Добрая, Строгая, Набожная), но и для слуг (Преданный, Смышленый, Вежливый, Мастеровитый).

Отношение к слугам Домострой сближает с отношением к детям: и те, и другие нуждаются в защите, опеке и воспитании, где постоянный надзор и отеческие наставления играют ведущую роль. Телесные наказания, декларируемые теоретически, в «практической» части предлагаются как мера крайняя (более строгое наказание для слуги – изгнание из Дома).