Глава третья 
ДРЕВНЕРУССКАЯ ОДЕЖДА IX-XIII вв.

М. Г. Рабинович

Литература и источники. Изучение древнерусской одежды велось преимущественно археологами. Целых предметов одежды IX-XIII вв. до нашего времени не сохранилось, и основным источником служат остатки одежды и украшения, находимые при раскопках древнерусских поселений и погребений, а также изображения на древних фресках, иконах, книжных иллюстрациях – миниатюрах, предметах прикладного искусства. Материалы эти сопоставляются с упоминаниями одежды в письменных документальных и нарративных источниках – летописях, житиях – и разного рода актах. Много дает исследователю также сопоставление древних изображений и находок с более поздними предметами одежды и народного искусства, в частности с вышивкой, резьбой и росписью вплоть до XIX-XX вв.

Еще в конце прошлого столетия А. А. Спицын доказал, что локальные различия находимых преимущественно в курганах женских украшений не случайны, что набор украшений, надеваемых к праздничному женскому наряду, был свой у каждого племени (Спицын, 1899). С тех пор получено много новых данных об одежде сельского и городского населения Древней Руси. Первые итоги их изучения подведены в обобщающей работе А. В. Арциховского (Арциховский, 1948). Позже сделаны некоторые дополнения и уточнения. Появилась и обобщающая статья В. П. Левашовой об одежде сельского населения Древней Руси (Левашова, 1966). Многие монографии, посвященные истории одежды, содержат краткий экскурс о древнерусской одежде (Левинсон-Нечаева, 1971; Гиляровская, 1945; Киреева, 1976; Матейко, 1977). Весьма краткое описание одежды древнерусских крестьян, горожан и господствующих классов есть и в разделе «Образование древнерусской народности» этнографических очерков «Народы Европейской части СССР» многотомной серии «Народы мира» (Народы, 1964, с. 112-114).

Археологические исследования посвящены как изучению древних тканей (Нахлик, 1963; Левинсон-Нечаева, 1959), так и определению разного рода украшений (Седова, 1959; Журжалина, 1961; Левашова, 1967; Недошивина, 1968; Гринкова, 1955) и реконструкции древнерусского костюма в целом или его частей (преимущественно головного убора и обуви) (Левашова, 1968; Даркевич, Фролов, 1978; Сабурова, 1974, 1976, 1978; Фехнер, 1976; Изюмова, 1959; Оятева, 1965; Рикман, 1952; Рабинович, 1964). Этнографы работали в основном над этнографической атрибуцией археологических находок и древних изображений, сопоставляя их с народной одеждой XIX-XX вв. с целью выявить эволюцию русского костюма и отдельных его частей (Маслова, 1956, 1978; Лебедева, Маслова, 1967). Это помогло реконструировать особенности народной одежды в недавнем и в далеком прошлом. Серьезные достижения имеются и в изучении и картографировании терминов, связанных с прядением, ткачеством, изготовлением одежды (Рорре, 1965; Лебедева, Маслова, 1967, карты 43, 54, 55). Наконец, вопросы истории русского костюма затронуты в работах, посвященных проблемам более общим – происхождению восточнославянских народов, их взаимосвязям, древней религии (Городцов, 1926; Рыбаков, 1967; Толстов, 1930; Токарев, 1954; Куфтин, 1926).

Количество археологических материалов сейчас значительно увеличилось. Применение к старым и новым находкам современных методов исследования (в частности, исследование тканей, кожи и пр.) позволяет расширить наши представления о материалах, из которых делали одежду и обувь, о способах их изготовления. Увеличилось и число известных нам древних изображений одежды благодаря как совершенствованию реставрационных работ, так и новым открытиям. В частности, в научный оборот вошли находки особой группы украшений – браслетов, употреблявшихся, по-видимому, при русальских празднествах (Рыбаков, 1967; Монгайт, 1967). На них изображены мужчины и женщины в ритуальном танце. Эти браслеты дают представление о ритуальных функциях одежды.

Углубленный анализ письменных источников позволил серьезно пополнить сведения о древней одежде, ее частях и функциях, уточнить интерпретацию этих сведений.

Вновь открытая в последние десятилетия группа источников – берестяные грамоты, по сути дела примыкающая к актам, позволяет надеяться на получение новых сведений и об одежде крестьян и горожан (Арциховский, Янин, 1978; Янин, 1975; Черепнин, 1969).

Материал. Большинство населения Древней Руси носило одежду и обувь из материалов, производившихся в хозяйстве каждой семьи. Если это первоначально были шкуры и кожа, древесная кора, лыко, то к рассматриваемому нами периоду преобладали уже ткани из шерсти, льна и конопли. Прядением и ткачеством занимались женщины в каждой сельской, а на первых порах и в городской семье. Об этом говорят археологические находки на поселениях и в погребениях большого количества гребней для расчесывания волокна, разного рода пряслиц – грузиков для веретен, а также самих веретен, шпилек, гребней и донцев от прялок, юрков для снования ниток, частей кросен – ткацкого горизонтального стана и т. п. (Левашова, 1959, с. 74-77; Колчин, 1968, с. 64-72; Рабинович, 1964, с. 278-280; Седова, 1978, с. 95). Домотканые материи – грубое сукно, холст – были основным материалом, из которого шились одежда крестьян и рядовых горожан. На зимнюю одежду шли также шкуры домашних животных (больше всего овчина), реже – шкуры диких животных, поскольку охота на крупного зверя была привилегией феодалов.

Феодалы и городская верхушка одевались тоже в значительной мере в материалы домашние, производившиеся в их хозяйстве зависимыми людьми, но довольно широко пользовались и привозными тканями.

Уже в X-XIII вв. в деревне и в городе изготовлялись и употреблялись льняные, конопляные и шерстяные ткани различных сортов. Льняные ткани изготовлялись на горизонтальном стане. По способу плетения различались полотняные и саржевые. (Левинсон-Нечаева, 1959, с. 10-11). Грубое полотно называлось толстила, частина, узчина, еще более толстая ткань из льняного или посконного волокна – вотола или волота (Рорре, 1965, s. 152), более тонкое беленое полотно – белъ, понява (Левашова, 1966, с. ИЗ; Рорре, 1965, s. 31). Грубое полотно называлось «сермяга», «опона», более тонкое – «волосень». Как и для льняного, для изготовления шерстяных материй применялось сложное узорное тканье и бранье. Изучение найденных в погребениях крестьянок одежд показало, что уже в XII-XIII вв. широко применялась клетчатая разноцветная полушерстяная ткань, позднее называвшаяся поневой (Левинсон-Нечаева, 1959, с. 22-27; Рорре, 1965, s. 31).

Льняные ткани были в основном белого цвета, шерстяные – цвета натуральной шерсти (овечьей, козьей) или окрашивались в яркие цвета (наиболее распространены красный, зеленый, желтый и черный цвет). Тканье из пряжи, окрашенной в разные цвета, давало пеструю (пестрина, пестрядь) или клетчатую материю.
Привозные (в основном византийские или восточные) материи представляли собой главным образом шелковые или золотные ткани – аксамиты, паволоки и др. Они были очень дороги и доступны только богатым людям. Недаром «Слово о полку Игореве» упоминает среди самой ценной добычи, наряду с рабынями, «злато и паволоки и драгыя оксамиты» (СПИ, с. 10-11). Но и у горожан и у крестьян, как увидим ниже, можно было встретить в качестве украшений одежды небольшие куски этих тканей, зачастую с местной вышивкой (Фехнер, 1976, с. 222-225).

Наиболее распространенным материалом для обуви были древесная кора и лыко, из которого плели лапти. Но уже в X в. обувь горожан и крестьян побогаче изготовлялась по большей части из кожи – сыромятной или дубленой. Кожевенное производство было развито преимущественно в городах и в рассматриваемый нами период не отделилось еще от сапожного. В деревнях выделка кож оставалась домашним производством (Левашова, 1959а; Рабинович, 1964, с. 100-102). Древняя Русь знала как толстую кожу – юфть, так и более тонкую – опойку. На выделку кож шла шкура крупного рогатого скота (на опойку – телячья), лошадей (Левашова, 1959а, с. 49), коз (хоз-сафьян).

Предметы одежды. Как уже отмечалось исследователями (Левинсон-Нечаева, 1971, с. 351), характерной особенностью древнерусской одежды было то, что костюм у различных слоев населения отличался преимущественно количеством и разнообразием предметов и материалов, в то время как покрой отдельных составлявших его частей был одинаков. Крестьянин, горожанин и феодал носили одинаковые по покрою рубахи, но у последнего рубаха была из тончайшей, зачастую привозной, ткани.

Общее название одежды – порты – встречается уже в древнейших письменных источниках. В этом значении оно употреблено еще в договоре Олега с Византией (911) (ПВЛ, I, с. 27) и применялось по крайней мере до XVII в. Портищем назывался также кусок ткани. Другое общее название одежды – ризы – употреблялось, по всей вероятности, только со времени принятия христианства и обозначало преимущественно одежду ритуальную – церковное облачение или парадную одежду господствующих классов; в церковной литературе оно могло означать и вообще всякую одежду (например, в евангелии: «Имея дъве ризе, да подасть неимущомоу»): «Облачаяся в красоту риз своих, помяни мя в незпраннем вретищи лежаща; на мягкой постели помяни мя, под единым рубом лежащего, зимою умирающего, каплями дождевыми яко стрелами пронзаема» – писал в XIII в. Даниил Заточник своему отцу – князю Ярославу Всеволодовичу (СДЗ, с. 65-66; Рабинович, 1966, с. 199).

Слово «вретище» обозначало собственно грубую ткань, мешковину, рогожу; «руб» – кусок ткани (Срезневский, I, стб. 321-322; III, стб. 184). Оба слова употреблялись также в значении «бедная, грубая, плохая одежда».

Нательная одежда. «Руб», по мнению А. В. Арциховского, было также общеславянским названием комплекта простонародной одежды – рубахи и узких портов (Арциховский, 1948, с. 234-235). Само это слово обозначало кусок, обрывок ткани (ср. «рубить» – «рвать») (Срезневский, III, стб. 184). Нужно думать, что того же корня древнейшее русское название нательной мужской и женской одежды «рубаха», бытующее до наших дней.

Рубаха, сорочица была главным, иногда единственным предметом одежды. Шили ее из полотна, тонкой шерсти (цатры – козьего пуха, аскеты-монахи носили и грубую власяницу из конского волоса), у богатых – и из шелковых материй. По покрою древнерусские рубахи были туникообразными, т. е. кроились из одного перегнутого пополам полотнища. Клинообразные вставки расширяли рубаху у подола, ромбические ластовицы – под мышками. Рукава делались узкими, длинными. Вырез ворота – круглым или четырехугольным, разрез – «прямой» – посередине груди или, реже «косой» – на левой или на правой стороне груди. Рубахи с косым разрезом изображены на рисунке из псковской рукописи XII в. (на левой стороне груди) (Рабинович, 1964, с. 114) и на иконе того же времени (на правой стороне груди) (Левашова, 1966, с. 116-117). В кургане близ г. Суздаля в XIII в. была погребена женщина в рубашке с вышитым воротником-стоечкой, состоявшим из двух неравных частей (длиной 8 и 20 см), смыкавшихся слева, и застегивавшимся на три пуговицы (Сабурова, 1976, с. 226-230). Здесь, таким образом, можно констатировать разрез ворота на левой стороне. Ворот рубахи застегивался на одну или несколько пуговиц – литых бронзовых, костяных, вероятно, и деревянных.

Мужская рубаха была длиной до колен (иногда и ниже). Носили ее навыпуск, поверх штанов, подпоясывая узким ремнем (с металлической пряжкой и бляшками или тканым шнурком (возможно, с кистями). Ворот, подол, края рукавов украшались вышивкой (Маслова, 1978, с. 16).

Женская рубаха делалась обычно очень длинной, до ступней («до полу» – отсюда слово подол – край одежды), но могла быть и значительно короче – до икр. Весьма длинными были и рукава, собиравшиеся в складки у запястья и сдерживавшиеся обручами (браслетами). Спущенные, они намного превосходили длину руки. Видимо, обычно в домашнем быту рукава носили собранными. Бронзовые обручи-браслеты, находимые на запястьях рук в женских погребениях, нередко имеют с внутренней стороны оттиск истлевшей ткани рукава. Распускать рукава полагалось в торжественных случаях. Например, при ритуальных русальских танцах. Изображения пляшущих женщин со спущенными, свисающими почти до земли рукавами имеются на ритуальных русальских браслетах XII в. (Рыбаков, 1967). Об обычае плясать «спустя рукава» говорит и русская народная сказка о царевне-лягушке (Андреев, № 402), откуда мы узнаем и о том, что длинный рукав мог служить и своеобразным женским карманом, и орудием колдовства.

А. В. Арциховский считает, что женская рубаха не подпоясывалась. (Арциховский, 1948, с. 239-241), но на изображениях женщин видны и подпоясанные рубахи (см. Радзивилловская летопись, л. 3-6 об.). Отсутствие в женских погребениях металлических пряжек и блях может указывать на то, что женский пояс представлял собой шнур без каких-либо дополнительных украшений, кроме кистей, и просто завязывался,, ременных же поясов женщины не носили. В. П. Левашова отмечает у женщины шерстяной вязаный пояс (Левашова, 1966, с. 115-117). Такие пояса могли в погребениях не сохраниться.

Женская рубаха украшалась вышивкой или аппликацией из другой ткани у ворота, подола, концов рукавов, вероятно, обильнее, чем мужская.

Штаны (собственно порты, гачи) дополняли нательную одежду мужчин. Судя по изображениям, они были неширокими, довольно ясно обрисовывали ногу. В. П. Левашова считает, что штаны кроили из прямых полотнищ, в шагу вшивали ластовицу, пояс делали широкий, без разреза, на вздержке – гашнике, завязывавшейся вокруг талии (Левашова, 1966, с. 117). О длине штанов трудно судить, поскольку носили их только заправленными в голенища сапог или онучи, но ясно, что они всегда были ниже колен и, вероятно, не достигали щиколоток.

Возможно, что на нижнюю часть ног уже в X-XIII вв. надевали наголенники – ноговицы (Срезневский, II, стб. 462). Во всяком случае, арабский путешественник Ибн-Фадлан отметил какие-то гетры в одежде знатного славянина, погребенного в Булгаре в X в. (Ибн-Фадлан, с. 81). Но, по-видимому, как и позже, ноговицы были принадлежностью одежды богатого человека. Крестьяне же и бедные горожане накручивали на голень и стопу поверх штанов онучи – длинные узкие полосы материи вроде позднейших обмоток. Онучи и копытца – шерстяные носки (Патерик, с. 26) – носили на голую ногу также женщины.

Рубаха, штаны, ноговицы, онучи и копытца составляли нательную одежду, которая у бедных слоев населения была зачастую и единственной: в ней не только бывали дома, но в теплую погоду работали, выходили и на улицу.
Набедренная одежда. У женщин рубаха дополнялась набедренной одеждой – несшитым куском клетчатой полушерстяной ткани, который носили на вздержке, завязанной вокруг пояса так, что края ее немного расходились спереди, оставляя открытым подол рубахи. Как называлась эта одежда в Древней Руси – неизвестно. Исследователи думают, что название поневы она получила но раньше XVI в. До того, как уже сказано, поневой или понявой назывались полотняная ткань или нижняя тонкая рубашка, хотя могли существовать под этим названием и шерстяные или полушерстяные ткани (Рорре, 1965, s. 31). Археологические находки XI-XIII вв. позволяют предположить, что цвета клетки поневы (будем называть ее условно так) были свои у разных этнических групп (Левинсон-Нечаева, 1971, с. 357-361).

Верхняя одежда. О верхней одежде в Древней Руси у нас довольно мало сведений. В XI в. источники упоминают в качестве верхней одежды свиту. Феодосий Печерский надевал «на власяницу свиту вотоляну» (ПВЛ, I, с. 129). В. И. Даль производит само это название от глагола «свивать» в значении «одевать», «кутать» (Даль, IV, с. 154). Свиту как одежду, надеваемую, по-видимому, поверх сорочки, упоминает новгородская берестяная грамота XIII в., к которой мы еще будем обращаться (Арциховский, Борковский, 1958, грамота 141, с. 17-18). Хотя свита и упомянута только в связи с мужским костюмом, нет оснований считать ее исключительно мужской одеждой. Во всяком случае, в позднейшие времена свиты носили и мужчины, и женщины. О покрое свиты точных данных нет. Судя по изображениям, верхняя одежда этого типа была длинной – примерно до икр, плотно облегала стан (ср. славянское «облекло») и имела иногда отложной воротник и обшлага. Полы ее могли быть украшены вышивкой (Арциховский, 1948, с. 247). Позднее свита представляла собой длинную распашную верхнюю одежду.

Лучше изучена верхняя плащевидная одежда. Наиболее распространенная ее форма – вотола, как указывает само название, делалась первоначально из толстой льняной или посконной ткани. Это был безрукавный плащ, накидывавшийся на плечи поверх одежды типа свиты. Он застегивался у шеи и свисал примерно до колен или до икр. Возможно, вотола имела еще и капюшон (Поппэ, 1965; СРЯ, вып. 3, с. 73). Вотолы носили в Древней Руси все – от смерда до князя. Но княжескую парадную вотолу шили из дорогих материй. Отсутствие в крестьянских погребениях фибул – застежек от плащей заставляет думать, что вотола смерда, по всей вероятности, не застегивалась на пряжку или пуговицу, а завязывалась каким-либо шнуром. А драгоценные, иногда украшенные камнями вотолы знати могли иметь и красивые застежки.

Вотола была, по-видимому, наиболее распространенной формой плаща, употребляемого беднотой. Другой формой был мятлъ, упоминаемый в источниках XII-XIII вв. Это была не исключительно восточнославянская форма плаща: мятль носили, например, и поляки. Мятль упоминается преимущественно у княжеских слуг, но, видимо, не был специально военной одеждой. Довольно высокий штраф (три гривны), полагавшийся в том случае, если в драке будет разорван мятль, позволяет думать, что это не был особенно грубый дешевый плащ. Покрой его неясен, цвет упомянут только один раз – черный. Другие формы плаща – киса и в особенности коцъ – употреблялись преимущественно в княжеско-боярской среде (Срезневский, I, стб. 1305; Рорре, 1975, s. 16-17). Покрой их также неизвестен. А. В. Арциховский считает, что именно коць распространился в Западной Европе под названием славоника – «славянский плащ» (Арциховский, 1948, с. 252). Длинный, почти до пят, застегивавшийся на правом плече плащ – корзно (кързно, коръзно) – носили, кажется, только князья. Во всяком случае, все упоминания корзна в письменных источниках связаны с князьями. Даже плащ «короля» Атилы летописец назвал корзном (Срезневский, I, стб. 1404). Корзно, как самая роскошная одежда, противополагается в церковной литературе бедной власянице (Патерик, с. 52). Многочисленны изображения корзна на иконах, фресках, миниатюрах. Это всегда драгоценные плащи из ярких византийских материй, иногда с меховой опушкой. Они надевались поверх одежды типа свиты, которая обычно видна между разошедшимися на правом боку полами. У человека, одетого в корзно, была свободна правая рука, а левая покрыта полой.

Из других видов плащей летопись знает луду – златотканый плащ варяжского конунга Якуна, или Гакона (ПВЛ, I, с. 100). Возможно, богатыми плащами были и упомянутые в летописи в 1216 г. вышитые золотом оплечья, но нам кажется правильным объяснение этого названия как «отложной воротник» (Срезневский, II, стб. 624), возможно пристегивавшийся к какой-то одежде или надевавшийся отдельно, как позднейшие бармы.

Наиболее распространенной зимней верхней одеждой был кожух. Само название говорит, что он был сделан из шкуры животного мехом внутрь. Простонародье одевалось в нагольные овчинные кожухи, как их позже стали называть – тулупы или (более короткие) полушубки, сделанные также преимущественно из овчины. Богатые и знатные шили дорогие кожухи, покрытые золотой византийской материей, обшитые кружевами, украшенные каменьями. В 1252 г. Даниил Галицкий нарядился для встречи с иноземцами «кожюх же оловира грецкого и круживы златыми плоскими ошит, и сапози зеленого хза шиты золотом» (ПСРЛ, II, стб. 814). Дорогой кожух был желанной военной добычей (СПИ, с. 11). Если крестьяне и рядовые горожане носили кожухи, защищаясь от зимнего холода, то феодалы щеголяли в богато украшенной меховой одежде для престижа, возможно, и не в холодное время.

Головные уборы. При изучении головных уборов надо учитывать, что древние изображения не могут дать сколько-нибудь исчерпывающих сведений, так как иерархические представления того времени заставляли художников изображать мужчин по большей части без головных уборов, в особенности если на рисунке был и князь, которого обязательно рисовали в шапке (Арциховский, 1944, с. 28). Исключение делалось для некоторых церковных иерархов, которые изображены в клобуках. Важно изображение скоморохов на фресках лестницы Софийского собора в Киеве. На головах двух музыкантов островерхие, с несколько свисающими назад концами колпаки. Подобный же колпак – на голове гусляра, изображенного на одном из браслетов XII в. Среди археологических находок есть валяная темно-серая шапка из г. Орешка и плетенная из сосновых корней летняя круглая шляпа с плоской тульей и довольно-большими полями из г. Новгорода, напоминающая более поздний украинский бриль или модную в начале нашего столетия шляпу – канотье. Но эти находки относятся к более позднему периоду – XIV-XV вв. (Арциховский, б. г., с. 286). Можно лишь предположить, что крестьяне и рядовые горожане носили шапки меховые, валяные и плетеные и что фасоны головных уборов были разнообразны.

Хорошо известны по многочисленным изображениям древнерусские княжеские шапки – этот важнейший признак феодала-сюзерена. Форма их – полусферическая тулья из яркой материи с меховой (по всей вероятности – собольей) опушкой – оказалась чрезвычайно устойчивой (см. цв. вклейку). Первые изображения русских князей в таких шапках относятся к XI в. В XIV в., получив в подарок золотую восьмиклинную тюбетейку бухарской работы, московский князь велел приделать к ней соболью опушку для сходства с традиционной княжеской шапкой, и только тогда она стада великокняжеским, а потом и царским венцом. Это и есть знаменитая «шапка Мономаха» (Спицын, 1906, 1909; Рабинович, 1957). Цари венчались ей до конца XVII в.

Древнерусский женский головной убор изучен лучше, чем мужской, благодаря обилию археологических находок. Обычай, согласно которому замужняя женщина должна была тщательно закрывать свои волосы («простоволосая баба» могла якобы как-то вредить окружающим, «светя, волосом»), очевидно, уходит своими корнями далеко в глубь веков, в дохристианские времена.

Девушки в древней Руси, как и позднее, могли ходить без такого головного убора, который закрывал) бы все волосы. Распущенные по плечам или заплетенные в одну или две косы волосы зачастую придерживались венчиком – узкой полосой металла или яркой материи, охватывавшей голову и скреплявшейся или завязывавшейся на затылке (Сабурова, 1978, с. 410). Более сложный, богато украшенный венчик назывался коруной. Известны остатки таких корун, сделанных на проволочном каркасе, в киевских кладах домонгольского времени. Видимо, украшенная коруна была атрибутом богатой городской девушки и ценилась высоко. Несколько более скромные, но тоже снабженные металлическими украшениями венчики носили, по-видимому, и крестьянские девушки в северных русских землях (Сабурова, 1974, с. 90-94). Венчик и коруна не закрывали ни темени, ни спускавшихся на плечи волос девушек.

Женский головной убор – повой, судя по изображениям, был полотенчатым, о чем говорит и встречающееся в летописи упоминание в связи с головным убором слова «убрус» – полотенце. Он обвивался вокруг головы, закрывая целиком волосы женщины, спускался иногда и на плечи, оба конца могли свисать на грудь. Человек, который сорвет с женщины повой и она окажется простоволосой, наказывался в Новгороде в XII в. высоким штрафом, вдвое выше, чем за повреждение плаща (ГВНиП, с. 55-56; НПЛ, с. 15), поскольку в этом случае женщина считалась опозоренной.

Археологические находки позволяют реконструировать и более сложные формы древнерусских женских головных уборов. Еще А. В. Арциховский отмечал в вятичских погребениях Московской губ. XII-XIII вв. остатки головного убора в виде расположенных по сторонам лица рядов шерстяных лент с бахромой (вроде распространенной позднее в Рязанской губ. увивки, ширинки, кистей или тамбовской мохры) (Арциховский, 1930, с. 101) (рис. 10е). В крестьянских погребениях X-XI вв., раскопанных в Вологодской обл., найдены остатки, принадлежавшие, по мнению М. А. Сабуровой, как к полотенчатым головным уборам – покрывалам с оттянутым книзу специальными грузиками концами, так и к расшитым бляшками кокошникам (Сабурова, 1974, с. 89, 91, 94). Расшитый мелкими стеклянными бусами край матерчатого головного убора, закрывавший лоб женщины, прослежен нами в крестьянском погребении XII в. к северу от Москвы, у современной станции Поворовка (Рабинович, 1939,

Рис. 10. Головные уборы: а – головной убор с колтами. Чернигов. Реконструкция Б. А. Рыбакова; б – то же. Рязанская земля. Реконструкция В. П. Даркевича и В. П. Фролова; в – часть головного убора с бахромой, найденная в кургане

с. 90-91; Векслер и др., 1973, с. 20-22). Более определенно восстанавливают головной убор горожанки по материалам клада, найденного в старой Рязани, В. П. Даркевич и В. П. Фролов. По их мнению, зажиточная горожанка носила в XIII в. «рогатую» кику с вышитыми золотом кринами на очелье (Даркевич, Фролов, 1978, с. 351, рис. 8). Головной убор горожанки из московской знати XII в. реконструировала Н. С. Шеляпина по данным археологических наблюдений в Московском Кремле. Это также кичкообразный головной убор с богато вышитым очельем (Шеляпина, 1973, с. 90). Не занимаясь специально реконструкцией головного убора в целом, Б. А. Рыбаков показал способ ношения черниговских колтов тоже на каком-то расширяющемся кверху кичкообразном головном уборе с орнаментированной передней частью (Рыбаков, 1949, с. 55, рис. 23).

Таким образом, в рассматриваемый нами период, по-видимому, можно проследить все три типа женских головных уборов, которые развились в более поздние времена: полотенчатый (повой), кичкообразный и твердый кокошник. Ареалы их не могут быть точно зафиксированы ввиду редкости находок, но интересно отметить, что кокошник встречен на Севере, кичкообразный убор – в древних Рязанской и Черниговской землях; повой, кажется, был наиболее распространен – он встречается и в северных и в южных русских землях.

Обувь. Обувь, как уже сказано, изготовлялась в рассматриваемый нами период из коры, кожи, может быть, и из меха (рис. 11). Ни деревянной вырезной, столь распространенной в Западной Европе, ни валяной обуви древняя Русь не знала.

Наиболее распространенной мужской и женской обувью были лапти, лыченицы, лычаки – туфли, плетенные, как указывает само название, из древесной коры или луба – лыка. Лыковые лапти были преимущественно крестьянской обувью. Уже первое упоминание их в летописи в конце X в. (под 985 г.) противопоставляет «лапотников» – крестьян более зажиточным горожанам, которые носили сапоги (ПВЛ, I, с. 59). «Лучше бы ми нога своя видети в лыченицы в дому твоем, нежели в чер-лене сапозе в боярстзм дворе», – писал своему отцу – князю Ярославу – в XII в. Даниил Заточник (СДЗ, с. 60). Итак, лапти – в основном крестьянская обувь. Но они значительно древнее, чем крестьянство. Кочедыки – инструменты для плетения лаптей – находят на поселениях раннего железного века лесной полосы Европейской России I тысячелетия н. э. (Качанова, 1954, с. 32; Смирнов К. А., 1974, с. 62). Лапти, как и другие плетеные вещи, делали не только крестьяне, но и горожане. Костяные и металлические кочедыки находят в домонгольских слоях небольших городов (Рабинович, 1957, с. 276; Вахрос, 1959, с. 121-123, 126-127). Лапти плели в каждой семье для своих надобностей, причем это была мужская работа, как прядение и ткачество было домашним занятием женщин. Недаром распространенная лубочная картинка XVIII в. показывала такую семейную идиллию: «Муж лапти плетет, жена нитки прядет» (Ровинский, 1900, с. 111).

В городах плетеная обувь была несколько усовершенствована: при раскопках находят лапти смешанного плетения: лыко с включением кожаных ремешков на подошве или даже лапти, целиком сплетенные из кожаных ремешков. Так старались улучшить качество этой обуви. Лапти из лыка носились очень мало: зимой – неделю – 10 дней, летом, в рабочую пору, – 3-4 дня (Вахрос, 1959, с. 32). Нужно думать, что в городах мостовые еще уменьшали срок носки лаптей, и «подковыривать» подошву лаптя кожей было весьма целесообразно. Возможно, что для богатых горожан делали и какие-то нарядные «лапотки» – плетеную обувь, «лапотцы семи шелков», которую склонная к гиперболе русская былина снабжает даже драгоценными украшениями (Вахрос, 1959, с. 122). Ведь лапти имели и известные преимущества перед другой обувью, плотной и тяжелой: в них, например, не задерживалась вода. Плетенные из липового лыка лапти были распространены у восточных славян и их соседей – западных славян, балтов, финно-угров и, по всей вероятности, как уже говорилось, перешли к этим народам от живших в лесной полосе племен раннего железного века. По способу плетения различаются западные области (позднейшие Белоруссия и часть Украины), где были распространены лапти прямого плетения (прямая клетка), и восточные (позднейшие великорусские), где господствовали лапти косого плетения (косая клетка) (Вахрос, 1959, с. 23). Видимо, эти различия восходят к древним славянским племенам. Лапти косого плетения справедливо приписывают, например, вятичам (московский или вятичский тип) (Маслова, 1956, с. 716-719). Новгородский словенский лапоть был также косого плетения, но не из липового лыка, а из бересты. А лапти радимичей, дреговичей, древлян, полян могли быть прямого плетения.

Простейшей кожаной обувью были поршни (порабошни, постолы, моршни). Они делались обычно из одного прямоугольного куска сыромятной кожи. Возможно, первоначально на эту обувь шла даже не кожа, а необработанная шкура зверей или мелких домашних животных (Zelenin, 1927, s. 239).

Поршни были распространены среди крестьян, хотя, по-видимому, несколько меньше, чем лапти. У горожан же они считались обувью бедных. Поношенные, протоптанные, залатанные поршни и их остатки – частая находка в культурном слое русских городов (Вахрос, 1959, с. 40- 41; Рабинович, 1964, с. 100-102). В Новгороде, Старой Ладоге, Москве наряду с простыми поршнями, представлявшими собой кусок со сшитыми попарно углами и продернутым по верхнему краю шнуром, находят также ажурные поршни, украшенные на носке прорезями. Были и поршни, сшитые из двух кусков кожи (Изюмова, 1959, с. 200; Оятева, 1965, с. 50). Поршни и лапти прикреплялись к голени длинными кожаными поворозами или пеньковыми оборами, перекрещивавшимися по нескольку раз на голени поверх онучей. Косые клетки на голени нередко рисовали в древности у людей, обутых в лапти или в поршни.

В древней Руси часто встречалась и более сложная кожаная обувь, сшитая из нескольких кусков, с пришивной мягкой подошвой (самое это название – от слова «подшивать») и краями, закрывавшими всю стопу несколько выше щиколотки. Спереди края расходились от подъема ноги. Видимо, к этой обуви можно отнести встречающееся в источниках с X в. название черевик, черевики. Происхождение же названия связано, по-видимому, с черевием – кожей с чрева – брюха животного (Вахрос, 1959, с. 192). Черевики встречаются при раскопках в городах, гораздо реже – в деревенских курганах. Это была, стало быть, обувь горожан, которую носили и зажиточные крестьяне близлежащих деревень. Черевики найдены, например, в кургане XIII в. в д. Матвеевская к югу от Москвы (Латышева, 1954, с. 52-54).

Довольно сложная выкройка и наличие подошвы позволяет предположить, что черевики изготовлялись уже специалистами-сапожниками. Черевиками называли у западных славян поршни, сшитые из двух кусков кожи (Вахрос, 1959, с. 40).

Все же наиболее распространенной обувью горожан были сапоги, которых крестьяне почти не носили. Недаром приведенная выше летописная притча X в. противопоставляет крестьян-лапотников горожанам, обувавшимся в сапоги. Остатки сапог встречаются при раскопках в городах гораздо чаще, чем остатки черевиков, поршней или тем более лаптей. В ремесленных районах, где были и кожевенно-сапожные мастерские, части сапог встречаются десятками и сотнями, а обрезки – тысячами. Само название этого вида обуви – сапог, встречающееся, как сказано, в древнерусских источниках уже в X в., исследователи, однако, не считают исконно русским, возводя его к древнетюркскому или прабулгарскому корню (Вахрос, 1959, с. 207). Древнерусские сапоги имели мягкую, сшитую из нескольких слоев тонкой кожи, подошву, несколько заостренный или тупой носок, довольно короткие, ниже колена, голенища. Верхний край голенища срезался косо, так что спереди был выше, чем сзади, швы располагались по обеим сторонам ноги (Рикман, 1952, с. 39; Изюмова, 1959, с. 212-214; Рабинович, 1964, с. 286-288). Нарядные сапоги украшались выпушкой материи по краю голенища, шитьем цветными нитками и даже жемчугом. Каблуков и жесткой подошвы у

Рис. 11. Обувь (по материалам раскопок): а – лапоть; 6, в – поршни; г, д, е – чоботы; ж, з – сапоги

найденных при раскопках сапог X-XIII вв. обычно не прослеживается. Шили сапоги на деревянной колодке, без различия между левой и правой ногой; их либо разнашивали по ноге, либо носили попеременно на правой и левой. Судя по археологическим находкам, в сапоги обувались горожане богатые и бедные, мужчины, женщины, дети. Но сапоги богатых горожан отличались лучшей выделкой кожи, яркими цветами (желтый, красный и др.), дорогим шитьем. Сапоги, как и черевики и лапти, надевали, по всей вероятности, поверх онучей, портянок или чулок.

Украшения. Древнерусский костюм дополнялся множеством украшений из металла, камня, стекла и других материалов. Голову женщины и девушки-невесты украшали металлические привески, которые нашива-

Рис. 12. Застежка одежды и детали пояса (по материалам раскопок): а – пуговица; б, в, г – пряжки; д – бляшка; е – наконечник

лись на головной убор, подвешивались, вплетались в волосы, продевались в мочки ушей. Привески эти первоначально были особой формы у каждого племени (о чем еще будет речь), позже, под влиянием городов, появились «надплеменные» формы привесок (в основном с разного рода напускными металлическими бусами) и специфически городское украшение – колты. Кроме привесок («височных колец», как называют их археологи), голову мог украшать металлический венчик, на самом головном уборе иногда бывала вышивка из мелких стеклянных бус – бисера. На шее носили металлический обруч – гривну или ожерелье из металлических, каменных и стеклянных бус, излюбленный набор которых также был первоначально свой у каждого племени. Гипотеза М. В. Фехнер о том, что различия в наборе бус носили не этнический, а хронологический характер, представляется нам неудачной (Фехнер, 1959; Рабинович, 1962). В составе ожерелий встречаются и бронзовые бубенчики, которые иногда нашивали на одежду также в качестве пуговиц. Украшением служил также вышитый воротник рубахи – стоечка – и застегивавшие ворот пуговицы. На кистях рук носили разного рода обручи – браслеты, на пальцах – перстни. Этим и ограничивался комплект украшений древнерусской женщины. В отличие от соседних финно-угорских и летто-литовских народов, славяне не знали ни обилия разного рода шумящих привесок, ни обручей, украшавших голени ног. Височные же привески были характерны для всех славян. Л. Нидерле отмечает, что по сравнению со своими соседками славянские женщины были не так богаты украшениями, но украшения их отличались изяществом и тонкостью работы (Нидерле, 1956, с. 242-247).

Костюм древнерусского мужчины был значительно беднее украшениями, чем женский. У бедного человека украшения ограничивались пряжкой и бляшками – «набором» пояса. Крестьянин побогаче носил также шапку с нашитыми на ней металлическими украшениями, в качестве которых в XII-XIII вв. зачастую использовали кресты; в таких случаях кресты отнюдь нельзя считать символами христианской религии, поскольку находят их и в языческих погребениях (Латышева, 1954, с. 52-53). Значительно богаче был набор мужских украшений в княжеско-боярской среде. Княжеский отрок-дружинник иногда носил на шее гривну. Золотая гривна была своего рода знаком отличия или благоволения князя (ПВЛ, I, с. 95). Длинная верхняя одежда богатого человека могла иметь по борту фигурные парные застежки (Рыбаков, 1949, с. 38-39), накинутый сверху плащ – красивую пряжку. Особо нужно отметить драгоценные регалии князей – бармы – в ту пору представлявшие собой цепь из серебряных позолоченных или золотых медальонов с эмалевыми украшениями (Монгайт, 1967, рис. 13-14).

Комплексы одежды

Попытаемся теперь представить себе комплексы одежды и украшений различных этнотерриториальных и социальных групп в древней Руси.

Крестьянский костюм. Костюм крестьянки состоял из длинной рубахи. Замужние женщины и девушки-невесты носили также набедренную клетчатую одежду, что позднее называлась поневой. На голове у девушки был венец или коруна, у замужней женщины – повой, кика или кокошник. На ногах – лапти с онучами или кожаные поршни, изредка – черевики.

Этнотерриториальные различия женского крестьянского костюма, восходящие, по-видимому, к древней племенной обособленности, выражались еще довольно отчетливо в наборе украшений, узоре поневы, способе плетения лаптей. Наиболее важными признаками этих различий были набор бронзовых или серебряных привесок, украшавших прическу и головной убор, комбинация бус в ожерелье, некоторые типы перстней (рис. 13). Так, у кривичей излюбленными были височные привески в виде довольно больших колец (археологи называют их браслетообразными) – по нескольку с каждой стороны лица (или, по некоторым данным, вплетаемые в волосы со стороны затылка от одного уха до другого) и ожерелья из золоченых и серебряных стеклянных бус. Новгородские словене носили височные привески, похожие на кривичские, но с ромбовидными орнаментированными расширениями (так называемые ромбо-щитковые). Бусы у них были многогранные, хрустальные и серебряные. Жившие в бассейне Оки вятичи носили подобным же образом семилопастные привески (полный набор их был семь штук – три и четыре по сторонам лица) и ожерелья из розоватых бипирамидальных сердоликовых и белых шарообразных хрустальных или стеклянных бус. Их западные соседи – радимичи – носили похожие семилучевые привески. Далее на запад северяне носили височные привески из проволоки, загнутой в виде спирали. У древлян на Волыни излюбленными были маленькие проволочные колечки (так называемые перстнеобразные). Одно – два таких колечка носили и женщины других племен, но у древлян их было помногу.

Жившие в Полесье дреговичи носили височные привески с напускными зернеными медными бусами (Арциховский, 1930, с. 7-88). Некоторые исследователи считают племенными признаками и отдельные виды привесок-амулетов (Журжалина, 1961). Наряду с этими, характерными

Рис. 13. Украшения: а-ж – височные кольца (1/2 н. в.); 3, и, н, о – перстни; к, л, с, т – браслеты; м – бубенчик; п, р – гривны; у, ф – части ожерелий; х, ц, ч, ш – привески (н. в.)

для конкретного племенного убора типами украшений, были и общеславянские. Древнейшими из них Л. Нидерле считает так называемые эсовидные привески, распространенные также у западных славян (Niederle, 1913а, Tab. XXIX, 10, 11). Но для нашей темы, пожалуй, больший интерес представляют привески, появившиеся в XII-XIII вв. и не имеющие уже особенностей, характерных для какого-либо древнего племени. Таковы трехбусинные височные кольца – привески с тремя гладкими или ажурными шаровидными бусинами, производившиеся, по-видимому, в Киеве и расходившиеся широко по всей территории древней Руси. Это – показатель влияния городской моды, вытесняющей постепенно традиционные племенные украшения. Недаром как раз на древней территории племени полян вокруг Киева характерные особенности традиционного костюма в рассматриваемый нами период вовсе отсутствуют. Подобные явления были и в других областях древней Руси. Так, традиционные семилопастные привески вятичей получили сначала новые элементы орнамента в виде стилизованного изображения букв на лопастях, а затем – и новые формы, превратившись в еще более нарядные крупные ажурные пластины с разным числом сросшихся лопастей и стилизованными фигурами животных (Арциховский, 1947, с. 80-81; Рабинович, 1962, с. 61-69; Левашова, 1967, с. 7-54; Недошивина, 1968, с. 118-121). Можно думать, что эти привески – тоже работа городских (вероятно, московских) мастеров.

Что касается бус, то многие из них были привозными еще во времена господства традиционного племенного убора (Фехнер, 1959, с. 162). Но одни были излюбленным украшением какого-либо племени, другие распространялись среди многих племен. К последним относятся так называемые рыбовидные бусы из синего стекла, производившиеся в Средней Азии.

В дальнейшем традиционные наборы бус были вытеснены бусами городского производства. Более долгую жизнь имели височные привески, которые, правда, в сильно измененном виде, утратив свою металлическую фактуру, прослеживаются в качестве деталей крестьянского женского головного убора – «пушков» и «перьев» (на юге), вышивки кокошников (на севере) (Гринкова, 1955, с. 40).

Устойчивыми оказались и традиционные способы тканья набедренной одежды и плетения лаптей. Еще в XIX – начале XX в. в южных русских губерниях по расцветке и размеру клетки узора поневы можно было узнать крестьянку из определенного района и даже из конкретного селения (Маслова, 1956, с. 621). Сохранившаяся в Рязанской, Тамбовской, Орловской и Калужской губерниях синяя клетчатая понева, на наш взгляд, обоснованно связывается исследователями с древним племенным нарядом вятичей; примыкающая к этому региону с запада территория, где сохранилась понева в красную клетку, лежит уже в древней земле радимичей (Лебедева Н. И., 1956, с. 535-536, рис. 35 – карта). Аналогичную картину можно увидеть и на карте распространения лаптей. С территорией вятичей примерно совпадает московский тип лаптя косого плетения, несколько шире территории радимичей – белорусский тип лаптя прямого плетения, в древней Новгородской земле господствует северный тип, также косого плетения, но с низкими бортами (Маслова, 1956, с. 716-719).

Рис. 14. Изображения крестьян XII-XIV вв.: а – крестьянин за работой ("Адам"); б-отдыхающий крестьянин; в – игрища

Костюм древнерусской крестьянки был самобытен и красочен. Можно представить себе, например, женщину из Рязанской или Московской земли – древней территории вятичей – в белой с красной вышивкой рубахе, синей клетчатой поневе, затейливом головном уборе, украшенном вышивкой и аппликацией из золотной византийской ткани с белыми серебряными или красноватыми бронзовыми привесками, в ожерелье из розовых сердоликовых и белых хрустальных бус, а иногда – и с гривной на шее. На пальцах рук – эмалевые и решетчатые перстни на запястьях – бронзовые обручи. В наряде крестьянки из более западных земель (например, Гомельшины) было еще больше красного цвета поскольку понева ее была в красную клетку. 

Нужно отметить, однако, что это был праздничный (точнее даже свадебный) убор, в котором женщину и хоронили. Будничная одежда, должно быть, не всегда сочеталась со столь богатыми украшениями. Вообще племенные украшения, как и поневу, носили замужние женщины и девушки-невесты. Погребения девочек, не достигших половой зрелости, обычно таких украшений не содержат. В них находят лишь небольшие проволочные колечки, вплетавшиеся в косы у всех славянских племен (Латышева, 1954, с. 54). Сохранившийся еще в XIX-XX вв. обряд надевания поневы девушкой (иногда перед самой свадьбой) позволяет предположить и в далеком прошлом какие-то обряды инициации, связанные с надеванием определенных частей одежды и украшений. Что же касается женского головного убора, надевание которого составляло основную часть свадебного обряда, то функции его общеизвестны.

Значительно скромнее был мужской крестьянский костюм. Он состоял из штанов и рубахи, доходившей до колен и подпоясанной ременным или вязаным поясом, на котором висели (иногда на специальных бронзовых кольцах) разные необходимые предметы, которые современный мужчина носит в карманах: огниво, гребень, иногда – небольшой нож и т. п. Признаком древнего племени в мужском костюме (если не считать лаптей) была только пряжка пояса (например, у вятичей характерной «лировидной» формы). На голове крестьянин носил валяную шапку, иногда с нашитыми украшениями, на ногах – лапти с онучами или ногавицами, реже – черевики. Такова была крестьянская нательная одежда, в которой в теплое время бывали и на улице (рис. 14). В холодное время мужчины и женщины надевали сермяги из грубой шерстяной ткани, мужчины – вотолу; в зимние морозы – кожухи и овчинные шапки.

Городской костюм. Городской костюм того времени формировался на основе деревенского. У рядовых горожанок это была все та же длинная рубаха, набедренная одежда типа поневы, головной убор – повой, кика или кокошник, на ногах – по большей части сапоги. Изображения пляшущих женщин на браслетах XII в. (рис. 15) позволяют увидеть, что поневу можно было подтыкать спереди, показывая богато вышитый подол рубахи (Монгайт, 1967, рис. 19; Рабинович, 1978, с. 158, рис. 9). И рубаха и понева забирались под пояс и достигали до щиколоток или до икр. А. В. Арциховский считал, что мужская рубаха в городе была короче, чем в деревне (Арциховский, 1948, с. 241), не достигала колен.

Украшения горожанок в рассматриваемый нами период были весьма близки к традиционным крестьянским. Однако появились и понемногу стали распространяться новые вещи, о которых мы уже говорили. Это были привески в виде колец с напускными бусами, которые могли украсить головной убор, но, кажется, чаще продевались в мочки ушей – серьги. В городе все больше распространялась мода украшать кисти рук. Кроме традиционных металлических обручей, в XII в. появились широкие пластинчатые литые серебряные браслеты с изображением русальских танцев (Рыбаков, 1967, с. 93) (рис. 16). Но, пожалуй, еще более специфически городскими были разноцветные стеклянные браслеты, которых носили по нескольку на каждой руке не только богатые, но и рядовые горожанки. Обломки стеклянных браслетов находят сотнями, а в крупных городах – тысячами. Нужно думать, что эти браслеты были недороги, раз их так бросали, сломавши. В крестьянских погребениях они встречаются очень редко и притом близ городов, да и то не более одной штуки в комплексе.

Интересно сопоставить украшения, находимые в больших и малых городах. В последних встречаются украшения традиционных форм, причем обычно только те, какие носило окрестное сельское население.

Рис. 16. Украшения горожан: а, б – височные кольца; в, г – колты; д – бусы; е, ж, з – браслеты

Например, в Екимауцах – височные кольца тиверцев, в Москве и Перемышле Московском – вятичей. В крупных же городах, достигших уже значительного развития к X в., встречаются украшения, принадлежащие к различным комплексам (например, в Полянском Киеве – украшения тиверцев, в Новгороде – украшения вятичей и радимичей и т. п.) (Федоров, 1953, с. 150-151; Рабинович, 1978, с. 67-68). Это может указывать как на то, что в крупных городах можно было встретить женщин разного происхождения, носивших каждая свои традиционные украшения, так и на то, что разные типы украшений могли входить в один комплекс, принадлежать одной женщине, т. е. на смешение древних этнотерриториальных типов украшений. Но стирание древней племенной обособленности в убранстве горожанки шло все же в основном за счет распространения новых, чисто городских форм, о которых говорилось выше. Мужской костюм в городах так же, как и женский, был тесно связан с крестьянским и состоял в основном из рубахи и портов, но выходя на улицу, горожанин, по-видимому, надевал еще свиту. Одежду дополняли шапка и сапоги. Интересен перечень носильных вещей в расписке, выданной в первой половине XIII в. новгородским ростовщиком неким Гришке и Косте: «А Гришки кожюхе, свита, сороцица, шяпка. А Костина свита, сороцица... А сапоги Костини. А дроугии Гришкини» (Арциховский, Борковский, 1958, грамота 141, с. 17). Здесь перечислен весь комплекс мужского костюма за исключением штанов: сорочка, свита, шапка, сапоги, кожух.

Вероятно рубаха, а может быть, и свита подпоясывались поясом. Находки поясных пряжек в городах нередки. Горожане, как и крестьяне, носили на улице безрукавный плащ – вотолу, зимой – кожух (мужчины и женщины).

Костюм знати. Одежда верхушки горожан – феодалов и богатых купцов дополнялась многими предметами, которых не носили ни крестьяне, ни городские низы. Это относилось по преимуществу к верхнему платью, надевавшемуся как в комнатах для торжественных приемов, так и в особенности на улице. Только князь Святослав Игоревич, простота образа жизни которого подчеркивалась и русской летописью, мог явиться на свидание с византийским императором в подчеркнуто небогатой одежде.

«Бороды у него не было, – писал византийский историк Лев Диакон, – но сверху над губой густые, излишне обильные волосы. Голова у него была совершенно голая; на одной ее стороне висел локон, означающий благородство происхождения; в одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином посередине. Одежда на нем была белая, ничем от других не отличающаяся, кроме чистоты» (Цит. по: Арциховский, 1948, с. 243-244). Князь и его свита были, по-видимому, в холщовых белых рубахах и портах. Усы и длинный чуб князя – известный позднее у запорожцев «оселедец». Единственный предмет роскоши – золотая, с драгоценными камнями, серьга.

Но в том же X в. арабский писатель Ибн-Фадлан отмечал, что погребальная одежда знатного славянина очень богата. На изготовление ее уходит примерно треть имущества. Он писал, что перед тем, как поместить тело умершего в корабль, «они надели на него шаровары, и гетры, и сапоги, и куртку, и хафтан парчовый с пуговицами из золота, и надели ему на голову шапку из парчи соболевую» (Ибн-Фадлан, с. 80-81). Если не обращать внимания на термины, естественные в устах восточного писателя (например, «хафтан», «шаровары» или «калансува» – шапка), то мы увидим здесь довольно полный комплект одежды древнерусской знати: штаны и рубаху (которая здесь, возможно, названа курткой), ноговицы и сапоги, верхнюю нарядную распашную одежду с драгоценными пуговицами и шапку с собольей опушкой. Не упомянут только верхний безрукавный плащ – корзно. Впрочем, в другом месте Ибн-Фадлан говорит, по-видимому, как раз о таком плаще, которым славянин «покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит из нее» (Ибн-Фадлан, с. 80-81). Покрывающий всю фигуру плащ, который Ибн-Фадлан называет «киса», и послужил, вероятно, причиной того, что не были тогда замечены другие предметы одежды («они не носят ни курток, ни хафтанов»), описанные им позже.

Древние изображения феодалов, о которых мы уже говорили, позволяют представить себе парадный костюм у мужчин – длинное, до икр, корзно, из-под которого видна обвивающая тело одежда типа свиты и цветные сапоги, полусферическая, опушенная мехом шапка. Корзно и свита – из дорогих византийских материй, обшиты галунами. Упоминания исподней сорочки князя позволяют заключить, что феодалы носили в качестве нательного платья те же рубаху и порты, что и простонародье, но, как справедливо предполагает А. В. Арциховский, из дорогих материй. Он отмечает также, что узоры и оттенки ткани различных частей княжеского костюма подбирались очень тщательно. Самыми нарядными считались одежды и обувь разных оттенков красного цвета – «червленые» (киноварные) и «багряные» (карминные), (Арциховский, 1948, с. 248, 252-255) и само слово «красный» означало «красивый».

Женский богатый костюм состоял из длинной (до щиколоток) рубахи или платья (под ним могла быть еще рубаха), поверх которого надевали иногда еще одно, подпоясанное золотым поясом, платье, более короткое, с более широкими рукавами, так что были видны богато украшенные подол и обшлага рукавов нижней одежды. Дополняли одежду длинные, застегивавшиеся на правом плече плащи, похожие на корзно, повои и цветные сапоги (рис. 1 цвет.).

В крупных русских городах, где было много богатых людей, находят в большом количестве серебряные и золотые женские украшения. Иногда их даже зарывали в землю в качестве кладов.

Головной убор богатой горожанки украшали драгоценные колты, в ушах были серьги, на шее – гривны и ожерелья из бус художественной ювелирной работы, на руках – широкие массивные браслеты. В костюме богатой древнерусской горожанки мы не находим ни поневы, ни племенных украшений.

О детской одежде в рассматриваемый нами период сведений очень мало. Судя по тому, что мы говорили выше о поневе и племенных украшениях, деревенские, а может быть и городские девочки ходили в одной рубашке. Некоторые позднейшие данные позволяют предположить, что и мальчики до наступления половой зрелости не носили штанов (Маслова, 1956, с. 555), следовательно, тоже ходили в одних рубашках. Но маленький княжич был одет так же, как и взрослые, только без корзна (по крайней мере, таким изображен он на миниатюре из «Изборника» Святослава) (см. с. 1 цветной вклейки).

Одежда в семье и обществе

Функции одежды в древнерусском быту были многообразны. Она не только защищала от зноя и холода, но являлась также важнейшим социальным и этническим признаком, отличала воинов в сражении, имела огромное престижное значение, выполняла важные функции в различных

Рис. 17. Фрагменты вышивки

ритуалах. Известная пословица о том, что встречают по платью, уходит своими корнями в седую древность. По одежде встречные могли узнать, откуда происходит женщина, замужем ли она, крестьянка или горожанка, богата или бедна и даже собирается ли принять участие в каком-нибудь обряде. Все эти признаки были особенно важны вне дома, так что домашняя, комнатная одежда была, по всей вероятности, много проще, чем выходная. Впрочем, многие функции одежды действовали и в узком семейном кругу. Волосы замужних женщин, например, не должны были «светить» и дома, так что в отличие от мужчин и девушек замужние женщины и дома не снимали своих головных уборов. Что же касается украшений, то полный их комплект надевали, по всей вероятности, только выходя из дому и то в праздники. Судя по изображениям на миниатюрах Радзивилловской летописи, работая вне дома женщины не надевали набедренной одежды – поневы. Вышивка на одежде, помимо чисто эстетических функций, имела также охранительные; она рассматривалась как оберег (рис. 17). Поэтому и дома ходили в рубахах, у которых были вышиты ворот, подол, обшлага рукавов. Особенно богатой была вышивка тех предметов одежды, которые употреблялись при разного рода ритуальных действиях. Исследователи отмечают, что еще в XIX в. богаче всего вышивали, например, рубахи в которых выходили на первый покос (Маслова, 1978, с. 16-17). Можно думать, что в древности подобных действ было гораздо больше. Анализ изображений на упомянутых выше браслетах, надевавшихся для русальских танцев, приводит к выводу, что и одежда танцоров была украшена вышивкой гораздо богаче, чем обычная: подолы женских рубах покрыты многими полосами орнамента, как и спущенные длинные обшлага рукавов (Рыбаков, 1967, с. 93). Нужно сказать, что сама эта манера освобождать во время танца рукава от браслетов, опуская их гораздо ниже кистей рук и, танцуя, размахивать ими, вероятно, идет от каких-то магических обрядовых действий. Судя по изображению на браслете из Старой Рязани, во время русалий, выпивая ритуальную чашу, женщина брала ее через спущенный рукав, в то время как мужчина брал чашу непосредственно рукой.

В обычное время на улице мужчины и женщины бывали в головных уборах. Но мужчина должен был «ломать шапку» в знак почтения перед встречными более высокого социального положения. Поэтому мужчины и изображены на большинстве миниатюр Радзивилловской летописи без шапок. Женщины же по причинам, изложенным выше, всегда оставались в головных уборах. Неприкосновенность повоя замужней женщины охранялась, как уже сказано, законом, нарушение этой неприкосновенности каралось высоким штрафом.

Мы не касаемся здесь одежды духовных лиц и ритуальной одежды православного духовенства, поскольку это была одежда византийская. Обратим внимание читателя лишь на то, что в комплексы одежды монахов и священников уже с самого начала проникали предметы народной одежды вроде упомянутой выше свиты, надетой на монашеский хитон, или вотолы поверх облачения епископа.

Мы уже говорили о торжественных одеждах и регалиях русских князей – княжеской шапке, бармах, корзне. Остается сказать несколько слов о военной одежде, о которой имеются лишь отрывочные сведения. Поверх брони носили, как это видно по изображениям на печатях и иконах, в общем обычную верхнюю одежду – корзно, вотолу, иногда свиту. Одежда богатых и знатных воинов отличалась дорогим шитьем. Известно, например, что в XIII в. старались взять воина в такой одежде («аще будет златом оплечье шито») живым, чтобы получить выкуп (Рабинович, 1947, с. 95). В военной одежде уже очень рано появились и признаки, позволявшие отличать в бою своих от чужих – элементы военной формы. Так, в 1016 г. новгородцы сражались против киевлян в полотенчатых головных уборах, напоминавших восточные чалмы: перед битвой «рече Ярослав дружине: знаменайтеся, повивайте себе главы своя убрусом» (НПЛ, с. 175). Летописец, как и автор «Слова о полку Игореве», отмечает золотой шлем как признак князя-военачальника. Возможно, уже в те времена сложились те атрибуты полководца – золотой шлем, золотой плащ и золотой пояс, которые ярче отражены в источниках более поздних, XIV-XVI вв.

* * *

Проследив развитие предметов древнерусской одежды и комплексов ее, присущих различным этническим, половозрастным и социальным группам восточных славян в IX-XIII вв., нужно отметить, что этот процесс шел как под влиянием внутренних причин, связанных с этническим и социально-экономическим развитием древнерусской народности, так и под влиянием взаимосвязей с соседями. Областные особенности одежды, пришедшие на смену древним племенным особенностям, складывались в процессе развития (консолидации, а потом – и расслоения) древнерусской народности, в тесном общении с соседними славянскими и неславянскими народами. Исследователи отмечают, в частности, общие черты в костюме русских и их балтских и финно-угорских соседей (Куфтин, 1926; Толстов, 1930; Левашова, 1968). Весьма важным было также влияние на развитие одежды растущих городов, городской моды.

Вместе с тем, весьма стойкими оказались древние восточнославянские элементы, такие, например, как набедренная женская одежда, поликовал женская рубаха, прямой и косой разрезы ворота мужской рубахи, браная техника тканья, лапти. Они остались характерными для всех трех восточнославянских народов – русских, украинцев и белорусов (Токарев, 1954; с. 21-31; Маслова, 1954, с. 52) в течение многих столетий.

 

Глава четвертая
ОДЕЖДА РУССКИХ XIII-XVII ВВ. *

М. Г. Рабинович

Литература и источники. Одежда русского населения европейской части нашей страны за четыре с лишним столетия, со второй половины XIII по начало XVIII в., изучена неравномерно. Лучше всего изучен XVII век, несколько хуже – XVI, довольно мало – XIII-XV века. Все же о каждом из этих трех периодов имеются не только частные исследования, касающиеся одежды тех или иных социально-сословных или территориальных групп, отдельных категорий тканей и платья, но и обобщающие работы, посвященные одежде рядовых крестьян, горожан и высших слоев населения за целый период (Забелин, 1862, 1869; Бартенев, 1916; Савваитов, 1896; Прохоров, 1881; Базилевич, 1926). Некоторые из них (Арциховский, б. г.; Гиляровская, 1945; Левинсон-Нечаева, 1954; Громов, 1977) появились в последние три-четыре десятилетия. Можно сказать, что в целом русская одежда XIII-XVII вв. изучена достаточно. И все же остается еще много так называемых белых пятен. Далеко не всегда удается точно атрибутировать те или иные термины, уяснить покрой или функции некоторых предметов одежды, «привязать» встречающиеся в источниках названия к конкретным сохранившимся частям костюма. Не всегда удается, как будет показано ниже, и точно выяснить происхождение как отдельных предметов одежды, так и целых ее комплексов.

Наиболее надежным источником является подлинная одежда, сохранившаяся до наших дней в различных древлехранилищах. Здесь на первом месте – собрания государственных музеев Московского Кремля (бывших Оружейной палаты и Патриаршей ризницы), Государственного Исторического музея в Москве, Государственного Эрмитажа и Государственного музея этнографии народов СССР в Ленинграде. Относительно небольшое число предметов древней русской одежды хранится в областных и районных краеведческих музеях. В подавляющем большинстве – это одежда, обувь и головные уборы XVII-XVIII вв. Очень редка (если не считать церковных облачений) одежда XVI в., хотя возможно, что и некоторые предметы гражданской одежды, сохранившиеся в комплексах XVII в., сделаны еще в XVI в. Точно датированы лишь несколько предметов, найденных в погребениях: монашеская схима Ивана Грозного, рубахи его сыновей – Ивана и Федора Ивановича и рубаха князя М. В. Скопина-Шуйского, а также рубаха, в которую была одета кукла, положенная в могилу разведенной жены Василия III – Соломонии Сабуровой (Котлякова, 1976; Векслер и др., 1973, с. 182; Видонова, 1951; Рабинович, 1964б, с. 284). Известны также волосники из погребений цариц в Вознесенском монастыре и некоторые другие археологические находки, о которых будет сказано в своем месте. Отметим здесь, что в целом археологический вещевой материал дает для рассматриваемого в этой главе периода довольно много, но все же относительно меньше, чем для времен более ранних, для которых он иногда является единственным источником.

Пожалуй, важнее указания разнообразных письменных источников, число которых увеличивается от века к веку. Не вдаваясь сейчас в оценку различных групп их (см.: Рабинович, 1982), отметим лишь, что особенно много материалов об одежде можно найти в завещаниях, росписях приданого, челобитных, в купчих и расходных книгах. Первые три вида документов перечисляют нередко множество комплектов разнообразных одежд и при этом содержат довольно точную дату. В завещаниях и челобитных упомянут иногда и весь гардероб. Много данных содержат описи царского имущества. Немалую ценность представляют записки путешественников-иностранцев, поскольку в них содержатся нередко специальные описания одежды и вообще внешности русских. Наблюдательность иноземца, удивленного непривычным костюмом чужой страны, компенсирует слабое его знакомство с местными терминами. При всем обилии сведений письменные источники все же далеки от полноты как в территориальном, так и в хронологическом отношении.

Особую группу источников составляют разного рода изображения – книжные миниатюры, картины современников, разнообразные листки, иконы, портреты. Исследователи давно доказали достоверность этих изображений (в особенности миниатюр) (Арциховский, 1944; Подобедова, 1965).

Хочется предупредить читателя о необходимости несколько более строгой критики иллюстраций к сочинениям посетивших Россию иностранцев, где наряду с очень точными воспроизведениями бывают и рисунки неточные или даже фантастические.

Наибольшие трудности возникают при попытке сопоставить письменные, вещественные и изобразительные источники, поскольку неясно, к какой именно одежде относится то или иное название. Здесь большую помощь исследователю оказывают, например, учебники типа иллюстрированных букварей, где иногда прямо соотнесены названия предметов одежды и их изображения. Это можно сопоставить и с сохранившимися реалиями.

Материал. Материалом для народной одежды служили в рассматриваемый период, как и прежде, в основном ткани домашнего производства – холст, полотно, грубая шерсть.

Холстом, холстиной, узчиной (узким холстом) назывались льняные, а также пеньковые и бумажные материи домашнего производства. Они могли быть белеными или окрашенными в различные цвета. Крашеный холст назывался крашениной, более плотная крашеная пеньковая ткань – кежей или кежью (Сав., с. 55, 65, 155, 160). Холст с набивным узором, наносившимся с помощью специальных резных досок, назывался выбойкой. Узорчатая материя сложного тканья называлась бранью (Сав., 16, 23). Шерстяная некрашеная ткань домашнего производства по-прежнему носила название сермяги, распространившееся также на изготовленную из этой ткани одежду (Сав., 125-126). В начале рассматриваемого пе-

Рис. 1. Княжеская семья. «Изборник Святослава», XI в.
Рис. 3. Реконструкция ливской женской одежды XI в. (Лаукскола, погребение 480)

риода по-прежнему была широко распространена шерстяная клетчатая ткань – понева (Александров, 1971, с. 119-121), но в XVI-XVII вв. употребление ее, кажется, несколько сократилось в связи с появлением «шубки» и сарафана. На зимнюю одежду, как и раньше, шел «курпечатый мех» – овчина, мерлушка; на обувь, пояса, ножны и пр. – разного рода кожи – козловые (хоз), бараньи (ирха, ровдуга) (Сав. 145, 160), коровьи и лошадиные. В конце периода появились и твердые толстые подошвы (Шестакова и др.).

Чрезвычайно расширился ассортимент дорогих тканей, из которых шили богатые одежды. Это были в основном привозные материи. Источники называют более двадцати видов шелковых (камка, тафта, китайка, атлас, паволока, объяръ, сатынъ, хамъян и др.) и бумажных (бязь, кумач, киндяк, миткаль, сарапат, сатынъ и др.) материй, привозившихся в основном с Востока – из Китая, Индии, Ирана, Турции, Крыма, Закавказья, Средней Азии. Шерстяные же материи привозились главным образом из Западной Европы – из Англии, Франции, Италии, Фландрии, Брабанта, германских княжеств. В источниках упоминается свыше 30 сортов одного только сукна (аглицкое, лундыш, французское, скорлат, фряжское, лимбарское, брабантское, импское, куфтеръ, брюкиш, амбургское, четское, шебединское, греческое и др.). Как видим из самих названий, лишь отдельные сорта шерстяных материй ввозились из стран Востока (например, зуфъ), основной поток их шел с Запада.

Вместе с тем производство льняных, бумажных, шелковых и шерстяных материй лучшего качества развивалось и на Руси. В XVI в. среди городских ремесленников названы не только холщовники, но и суконники и шелковники (Чечулин, 1889, с. 339), название Красильницкой улицы в Новгороде Великом говорит о развитии крашения тканей. Сами названия цветов материй: гвоздичный, дикий, лазоревый, мясной, червленый, багряный (оранжевый, серый, голубой, разные оттенки красного) и пр. – брались в ту пору из русского языка, а не из иностранных, как, например, позднейшие оранжевый, фиолетовый и т. п.

Анализ найденных при раскопках в Новгороде шерстяных тканей XIII-XV вв. показал, что они изготовлены из шерсти местных овец, а также из шерсти испанских мериносов, английских тонкорунных и толсторунных овец, т. е. что тут имеются как ткани местного производства, так и привозные (испанская шерсть попадала через Фландрию, английская, по всей вероятности, через Голландию). Излюбленный цвет одежд в то время был красный, на втором месте – черный, далее – желтый, зеленый, синий и белый (Арциховский, б. г., с. 281-282). Последний преобладал количественно (белье, сорочки и пр.).

Если ткани преимущественно ввозились, то меха, по-прежнему служившие для утепления и украшения богатой одежды, добывались в самой России и обильно вывозились. Ассортимент их, как и в древности, был очень богат, обработка разнообразна. Скорняки, которые также названы в списке ремесленников XVI в. (Чечулин, 1889, с. 339), подбирали зачастую меха для одежды от различных частей шкур животных («горлатные», «черевъи», «хребтовые» и т. п.).

Вообще, мастера, изготовлявшие одежду и обувь, составляли значительную часть городских ремесленников. В тех случаях, когда нам известно число ремесленников и их распределение по профессиям, эти мастера занимают по численности второе или даже первое место (Рабинович, 1978, с. 34-38).

Нательная одежда. Нательной одеждой мужчин и женщин служила, как и прежде, туникообразная рубашка – сорочка, сороцица, срачица. А. В. Арциховский считал главной формой мужской сорочки косоворотку, но о преобладании косоворотки или рубах с прямым разрезом ворота в XIII-XVII вв. сведений не имеется. Можно, скорее, думать, что разрез ворота у мужчин был по-прежнему то прямым, то косым (Арциховский, б. г., с. 277; Громов, 1977, с. 203). Женская рубаха делалась длиной до ступней, иногда такой же была и мужская (в особенности у крестьянских мальчиков рубаха «до пят» могла быть единственной одеждой), но у взрослых крестьян она бывала до колен, у горожан – еще короче. Новшеством в рассматриваемый период было ношение мужчинами и женщинами, кроме сорочки, еще и верхней рубахи кошули, верхницы или навершника (рис. 18-19). Сорочка при этом превратилась в собственно белье. В 1373 г., описывая разорение г. Торжка.

Рис. 19.

Летописец отметил: «А жен и девиц одираху и до последние наготы рекше и до срачицы» (ПСРЛ, VIII, с. 20). Ношение русскими женщинами двух сорочек – верхней и нижней – отмечал в конце XVI в. английский посол Джильс Флетчер (1906, с. 127). Отправляясь в дорогу, путник обычно брал с собой запасную сорочку, «Да пришли сороцицю, сороцице забыле», – писал в XIV в. новгородец Борис своей жене Настасье (Арциховский, 1954, № 43, с. 44). «5 рубах двоостанных женских... рубах мужских и детинных 16 пар, а в том числе 6 шити золотом и серебром» (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272), – читаем в описи украденного в 1680 г. из помещичьего дома имущества. Здесь, видимо, и расшитые верхние рубахи и более скромные нижние. В богатом приданом в г. Пензе в 1701 г. упомянуто 20 рубах (АЮБ, III, № 334 – IX, стб. 300-302).

В быту богатых и бедных русских людей рубахи играли большую роль. Делали их обычно дома, начиная от прядения и кончая вышивкой, что требовало от женской части семьи большой затраты труда. Недаром есть старая пословица: «У ленивой пряхи и на себя нет рубахи» (что уж говорить о семье) (Даль, 1957, с. 504). Но в городских торговых рядах можно было купить и готовую рубашку (Петрей, с. 5). Вот какое впечатление производила нарядная верхняя женская рубаха на иностранца в конце XVII в. «Они носят рубашки, со всех сторон затканные золотом, рукава их, сложенные в складки с удивительным искусством, часто превышают длиною 8 или 10 локтей; сборки рукавов, продолжающиеся сцепленными складками до конца руки, украшаются изящными и дорогими запястьями» (Корб, 1906, с. 243). А вот документальное свидетельство о мужском домашнем платье: «Из Богдановской рухляди Вельского 2 рубашки да двои портки тафта бела у всех по швом пояски золотные

Рис. 18. Мужская рубаха
Рис. 19. Сорочки: а – девушка в сорочке. Москва, XVII в.; б – дети в сорочках. Новгород, XV в.
Рис. 20. Женская одежда XVII в. (по Мейербергу): а – крестьянка в поневе. Подмосковье; б – девушка в сарафане. Москва

Рис. 18

и плетеные и петли золотные ж, у всех на вороту 373 зерна жемчужных» (Сав., с. 116). Найденные при раскопках погребений царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича в Кремле в Архангельском соборе рубашки несколько скромнее, но тоже вышиты (у Федора Ивановича – золотной, у Ивана Ивановича – шелковой) тесьмой по швам, вороту, плечам и подолу (см. приложение). Князь М. В. Скопин-Шуйский был похоронен в рубахе, более роскошно вышитой (растительным орнаментом – Векслер и др., с. 122). У мужчин нательной одеждой были еще и порты – неширокие штаны того же покроя, что и в предыдущий период.

Верхняя комнатная одежда. У женщин сорочку дополняла набедренная одежда, которую они носили дома, а в теплую погоду – и на улице (рис. 20,а). В XIV в. это была, по-видимому, та же понева, о которой говорилось в предыдущей главе. Но с этого времени ношение женщинами поневы постепенно идет на убыль. Понева вытесняется другой женской комнатной одеждой, которая начала распространяться с середины или конца XIV в. – сарафаном. Вопрос о происхождении и распространении сарафана в рассматриваемый нами период довольно сложен и в этнографической науке еще окончательно не решен. Дело в том, что не выяснено еще точно соотношение самой одежды и ее названия. Термин «сарафан», «сарафанец» письменные источники знают с конца XIV в., но до XVII в. этим термином обозначалась не женская, а мужская длинная распашная одежда (ПСРЛ, XII, с. 27). Вместе с тем известна женская накладная одежда того же времени, называвшаяся ферязь, сукман, саян, шубка (Куфтин, 1926, с. 110-120). Впоследствии эти и другие термины (шушун, костолан, носов) сосуществовали с термином «сарафан», служа названиями женской комнатной одежды, которую носили поверх рубашки. Термин «сарафан» для мужской одежды во второй половине XVII в. уже не употреблялся. Таким образом, очевидно, что сарафаном стали называть женскую одежду, существовавшую ранее, а вероятно, и какие-то новые виды ее, созданные в городах под влиянием одежды зажиточных классов и служилых людей и оттуда распространившиеся в деревню (Куфтин, 1926, с 110, 115; Маслова, 1956, с. 642-643). Предположения Б. А. Куфтина о том, что одежда, позже названная сарафаном, могла развиться из первоначального комплекса женской одежды с поневой (из набедренной одежды, получившей лиф и лямки, или из наплечной одежды, удлиннившейся, а иногда и утратившей рукава), что изменения эти могли начаться еще в период расселения славян в северных областях позднейшей России и протекать под влиянием одежды южно- и западнославянских, летто-литовских, финно-угорских, скандинавских и даже (опосредствованно) западноевропейских народов, например населения Франции (Куфтин, 1926, с. ИЗ, 117), нам представляются обоснованными, но, оставаясь в пределах источников, о которых мы говорили в начале главы, нельзя этих предположений ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку нет подлинных вещей XIII-XVI вв. или достоверных изображений их, на которых был бы ясно виден покрой.

Из наших источников видно, что сарафаном, или шубкой (оба термина, по мнению исследователей, восточного происхождения), называлась в рассматриваемый нами период женская комнатная одежда в виде цельного платья (с рукавами или чаще без рукавов) или высокой юбки на лямках, накладная (надеваемая через голову) или распашная (застегивавшаяся спереди на пуговицы).

Для того времени трудно установить границы распространения сарафана среди сельского населения, но горожане уже к XVI в. не знали поневы как одежды и употребляли только сарафан. В письменных источниках XV-XVII вв. понева в качестве городской одежды не упомянута ни разу. О путях проникновения сарафана в сельские местности дает представление, например, одежда однодворцев на юге России (Русские, карта 40) – результат расселения московских служилых людей в XVII в.

Сарафаны шили в большинстве случаев из красивых цветных материй (простейшие – из крашенины, богатые – из дорогих привозных тканей). Украшались они галуном, кружевом, драгоценными пуговицами (которых могло быть 13-15. – Сав., с. 179), реже – вышивкой (Маслова, 1978, с. 16). Источники упоминают, например, «шупку женскую холодную атлас красный круживо кованое золотное» (АЮБ, II, № 126 – XV, стб. 20). В завещании одной шуянки значится даже пять «шубок», из которых три тафтяных, одна киндячная и только одна крашенинная теплая, т. е. собственно шуба, а не сарафан (АШ, № 137, с. 246-247). Мы считаем сарафанами «холодные» (без меха) шубки. Для собственно шуб всегда бывает указан сорт меха, либо говорится, что шуба «теплая». «Кунтыш камчатный, кружево золото и серебряно, огонки бобровые» – так обозначает роспись приданого XVII в. богатый, отороченный мехом сарафан (АЮБ, III, № 028-IV, стб. 266-267). В другой подобной же росписи упомянуты два сарафана – дорогой «шушун сукна красного с нарядом» и гораздо более дешевый «крашенинник с нарядом» (Ровдогорье 1647 г.) (АГО, p. I, oп. 1, № 3, л. 21 об.). В первом случае цена 4 р., во втором – 8 гривен. В приданом волоцкой княжны конца XV в. находим шубы красного, багряного и светло-зеленого цвета из дорогого фландрского и английского сукна (ДДГ, № 87, с. 349-350). Суконный сарафан – «шубка женская зелена брюкишна» – встречается и в документах XVI в. (АЮ, № 248, с. 266). Вместе с тем в доме довольно зажиточного феодала в XVIII в. могли быть и относительно дешевые крашенинные сарафаны. В 1680 г. из усадьбы Андрея Аристова в Муромском уезде в числе прочего имущества разбойники похитили «четыре сарафанов крашенинных» (АЮБ, III, № 329, стб. 271). Наблюдаемая в источниках XV-XVII вв. неточность разграничения терминов «сарафан» и «шуба», как видно, существовала и в более позднее время. Еще в середине прошлого столетия в некоторых северных городах сарафаном называлась как комнатная одежда на проймах, с «золотым» поясом, так и аналогичная по покрою распашная (но, видимо, все же с рукавами) уличная одежда, которая зимой делалась на вате (Семевский, 1864, с. 82, 1870, с. 127).

Наконец, женской комнатной и отчасти уличной одеждой в конце рассматриваемого нами периода становится юбка, делавшаяся из красивых, богато орнаментированных материй. В росписи богатого приданого («на благословение дому») конца XVII в. значатся «юбка тафтяная зеленая, юбка стаметная новая зеленая, юбка с бустрогом (?) носильная выбойчатая» (АЮБ, III, № 328 – IV, стб. 266-267). Последняя, очевидно, служила повседневной одеждой и была сшита не из шелка, а из обыкновенной набивной ткани – выбойки. П. Савваитов считал, что упоминаемый в источниках саян мог быть не только распашным сарафаном, но и юбкой, которая придерживалась на плечах проймами или помочами (Сав., с. 125). В этом случае ясно проступает генетическая близость сарафана и юбки.

Сарафан и юбка дополнялись иногда душегреей – короткой (по большей части без рукавов) кофтой, распашной, собранной сзади во множество сборок, охватывающих талию пышным кольцом (Гиляровская, 1945, с. 43).

Мужское верхнее комнатное платье состояло из описанной выше верхней сорочки, штанов и зипуна. Штаны под этим названием (а не «порты») упоминаются только со второй половины XVII в. В большинстве случаев можно установить, что это была одежда верхняя, довольно нарядная, теплая, иногда кожаная или даже меховая – «штаны червчатые суконные» (Старый Быхов, 1663), «штаны сукно багрецовое, другие черные» (Ростов, конец XVII в.), «кафтан желтой козлиной, штаны козлиныя ж» (Воронежский уезд, 1678-1679 гг.), «пять штанов» (г. Романов, 1678 г.) (АМГ, III, № 627, с. 523-524; АЮБ, III, № 328 – V, стб. 267-269; Т. Вор. УАК, V, № 8182/1956, с. 527, № 8408/2182, с. 598). Из текста упоминаний явствует, что штаны носили и крестьяне, и горожане. О происхождении этой части мужского верхнего костюма существуют различные мнения. Дело в том, что иногда в значении «штаны» источники употребляют термин «ноговицы», обозначающий, как говорилось выше, нечто вроде гетр (Даль, II, с. 569). Но мы видим, что в этих случаях речь идет о нижних штанах («раздеты до ногавиц»). И. И. Срезневский считал, что, когда стали носить относительно короткие рубахи, ноговицы-гетры удлинились и были вверху соединены чем-то вроде гульфика и превратились в штаны (Срезневский, II, стб. 569). П. Савваитов отмечает наряду с нижними штанами также верхние (по большей части из шелковых материй), теплые стеганые и меховые штаны (Сав., с. 177). Выше мы привели упоминания о суконных и кожаных штанах. Каков бы ни был путь их происхождения, отличительная черта мужского костюма рассматриваемого периода состоит в том, что появились верхние (нарядные, теплые) штаны, а древние порты приобрели значение нижнего белья, как и сорочка. Покрой штанов, как уже сказано, в точности неизвестен. М. Н. Левинсон-Нечаева предполагает, что в рассматриваемый нами период были штаны как с узким, так и с широким шагом (КО, с. 356).

Мужской комнатной наплечной одеждой был зипун – облегающая довольно короткая куртка, надевавшаяся поверх рубахи, но под кафтан. Некоторые исследователи предполагают, что рукава зипуна могли быть из другой материи, чем основная его часть (Костомаров, 1860, с. 68; Гиляровская, 1945, с. 67). Однако единственное известное нам упоминание этой части одежды в письменных источниках (Воронеж, 1676 г.) – «зипун сермяжной белой» (Т. Вор. УАК, V, № 2286/1060, с. 25). М. Н. Левинсон-Нечаева описала зипун из собрания Оружейной палаты – стеганый, немного расклешенный книзу, с неширокими рукавами того же цвета. Он не имеет роскошной отделки, но полы и подол обшиты галуном (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 322). Можно думать, что зипун соответствовал

Рис. 21. Мужская одежда. Лубок, XVIII в.

в составе мужского костюма современному жилету. Для простого человека в XVII в. зипун мог служить, по-видимому, и верхней одеждой, наравне с кафтаном (рис. 21, 22). На эту мысль наводит перечисление предметов одежды в сатирической «Повести о Фоме и Ереме». Желая подчеркнуть, что братья одеты примерно одинаково, автор говорит: «На Ереме зипун, на Фоме кафтан; на Ереме шапка, на Фоме колпак; Ерема в лаптях, Фома в поршнях; у Еремы мошна, у Фомы калита; у Еремы пусто, у Фомы ничего...» (РДС, с. 43-45). А в богатом мужском костюме зипун надевался под кафтан. «На государе было платье, – читаем в описании царских «выходов» об Алексее Михайловиче, – зипун в обнизью... кафтан становой камка кызылбаская по золотой земле травы и листья серебрены, подкладка тафта светлозелена, подпушка атлас червчат, кружево кованое золотное с серебром, пуговицы обнизаны жемчугом» (Срезневский, I, стб. 1200). Зипун, как видим, украшен гораздо скромнее, чем верхнее платье, возможно, обнизь была в тех местах, которые виднелись из-под кафтана.

Заметим в заключение, что оба названия – и зипун, и кафтан – тюркские и в Россию могли попасть от турок и от татар.

Кафтан был верхней одеждой мужчин и (реже) женщин, комнатной и легкой уличной, а иногда и зимней (кафтан шубный). В зависимости от назначения и моды кафтан шили длиннее или короче (до колен или до лодыжек), свободный или в талию (но всегда из плотной, относительно хорошей материи, на подкладке), в подавляющем большинстве случаев –

Рис. 22. Мужская одежда XVII в. (по Мейербергу): а – боярин в кафтане и горлатной шапке, слуга в зипуне. Москва; б – купец в кафтане. Москва; в – мальчик в кафтане. Москва.

распашной, причем правая пола заходила на левую. По борту располагались обычно 8-12 пуговиц (или завязок). Трудно сказать, когда именно появился и как распространился на Руси кафтан. Само это название, как сказано, восточного происхождения. Арабский путешественник называет хафтаном роскошную парчовую верхнюю одежду, в которой погребли знатного славянина в Болгаре в X в. (Ибн-Фадлан, с. 81). Но это, по-видимому, термин, привычный автору, а не русский. Русские источники до XV в. не знают названия «кафтан». Тем более важно, что в XVI-XVII вв. оно распространяется на очень широкий круг одежд, так что понадобились дополнительные обозначения – русский, турский, польский, венгерский, становой, терлик (Сав., с. 52-54; Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-328; Гиляровская, 1945, с. 69-72) и т. п., указывающие на детали покроя и отделки, связанные с модой. Так, турский кафтан был длинным, свободного покроя, застегивался только у шеи, рукава имел длинные, иногда – откидные. Становой кафтан в конце XVII в. был тоже довольно длинный, с широкими рукавами, но скроен в талию (охватывал стан), а внизу – с косыми клиньями; русский кафтан был примерно того же покроя, но клинья имел прямые, так что образовывались фалды; польский и венгерский кафтаны отличались преимущественно покроем рукавов, богатством украшений и нашивок; терлик был довольно коротким, с перехватом в талии (или даже отрезной со сборами) и имел застежку в виде лифа с клапаном на груди (возможно, надевался через голову), емурлук – епанча, как и кебеняк (кибеняк, укр. кобеняк) (Сав., с. 54-55) был собственно суконным или войлочным плащом-дождевиком – длинным, с прямыми длинными рукавами и небольшими сборами на боках. Иногда емурлук даже пропитывался жиром – «ермулук олифленый» (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 324). Кафтаны шили обычно с таким расчетом, чтобы они приоткрывали сапоги и не мешали шагу: спереди несколько короче, чем сзади. Воротник был небольшой стоячий или вовсе отсутствовал (тогда было видно богато украшенное «ожерелье» – пристежной воротник рубахи или зипуна). Стоячий воротник – козырь – мог пристегиваться и к кафтану. Рукава, если они не были откидными, украшались запястьями – богато орнаментированными манжетами, борт – петлицами, кружевом. Источники называют кафтаны из дорогих материй – атласные, бархатные, байберековые, камчатые, объяринные, тафтяные, зуфные, суконные, мухояровые (Сав., с. 52), а также (по большей части у простонародья) крашенинные, сермяжные, бараньи, козлиные.

Кафтан был настолько распространенной одеждой, что уже в XVI в. в русских городах были специалисты-портные – кафтанники (Чечулин, 1889, с. 339). Нужно сказать, что кафтаном называлось и вообще всякое верхнее платье, и позднее, когда усилилось влияние западноевропейского костюма, соответствующая «немецкая» одежда – жюстокор – стала называться кафтаном (Моисеенко, 1974, с. 142-145), а надеваемая под нее аналогичная зипуну веста – камзолом. Короткий, в талию кафтан назывался иногда полукафтаньем (Гиляровская, 1945, с, 40-42). Эта разница между длиннополым долгорукавным кафтаном и короткополой нижней одеждой – зипуном или камзолом – отчетливо обозначалась еще и в XIX в., как явствует из известной басни И. А. Крылова «Тришкин кафтан» (Крылов, 1956, с. 105). (Над Тришкой смеются, видя рваные рукава кафтана, а короткие полы – не лучше.)

Кафтан был необходимой частью одежды бедного человека и богача и в зависимости от предполагаемого употребления мог делаться из роскошных материй, на драгоценных мехах или из простой сермяги, на овчине. В зажиточном хозяйстве было по многу кафтанов. Так, среди имущества князя Ю. А. Оболенского в середине XVI в. названы пять кафтанов: «Кафтан на пупках собольих, кушаки цветные с золотом, пуговиц 9, кафтан желт на бельих черевях... кафтан камка... косой ворот, подложен тафтою, кафтан турской 10 пуговиц серебреных... кафтан косой ворот...» (АФЗИХ, II, с. 207-211). В 1680 г. из дома помещика А. Аристова (с. Ширяево Муромского у.) было среди прочего имущества похищено восемь кафтанов: «Кавтан киндяшной, пуговицы серебряный вольяшные (очевидно, самого барина. – М. Р.), да два кавтанца дорогильных детиных, пуговицы серебряный... четыре кафтана овчинных» (возможно, дворовых людей) (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272). В конце XVIII в. в описи одного богатого приданого (г. Ростов) перечислены десять кафтанов – камчатый на лисицах, турский с золотой нашивкой, атласный зеленый холодный, байберековый шелковый, остальные попроще – два новых бараньих, два суконных, два кумачовых теплых «детинных» (АЮБ, III, № 328 – V, стб. 267-269). Интересно, что и в приданое давались детские кафтаны. Они, как и в предыдущем случае, были не особенно богатыми. В крестьянских же семьях бывало по «два каф-

Рис. 23. Женщина в летнике. Москва, XVII в.
Рис. 24. Женская одежда: а – женщина в телогрее; б – в накалдной шубке; в – опашне; г – девушка в короткой шубе танишка сукняных, шубка бордовая женская» (Т. Вор. УАК, V, № 8701/ 2478, с. 652).

Из предметов одежды, близких по назначению к кафтану, следует назвать кабат – длинную теплую одежду с длинными рукавами. Кабат носили только дома и шили поэтому из скромных материй (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309).

В XVI в. в придворной среде появилась специальная одежда для верховой езды – чуга, похожая на кафтан, но с перехватом в талии. Эту одежду можно сопоставить с кавказской чохой – городской одеждой, распространившейся, как думают исследователи, из городов Северного Кавказа и Закавказья (Студенецкая, 1974, с. 263). Проникновение ее на территорию Московского государства объясняется, по-видимому, оживлением политических и культурных связей с Северным Кавказом, когда царь Иван IV женился на княжне Марии Темрюковне.

Не вполне ясной по функциям представляется часто упоминаемая в источниках среди предметов одежды ферязь. Чаще всего это была длинная (почти до лодыжек) свободная верхняя одежда с длинными, суживающимися к запястьям рукавами, распашная, застегивавшаяся на три – десять пуговиц или завязок, украшенная длинными нашивными петлями. Ферязь могла быть холодной (на подкладке) или теплой (на меху). Иногда накидывалась поверх кафтана, чуги или полукафтанья как плащ (бывали ферязи и без рукавов), иногда же надевалась под кафтан как зипун (Сав., с. 157; Гиляровская, 1945, с. 41). Возможно, что арабское слово фараджийя (в турецком произношении ферадже, фередже), обозначавшее у турок мужское и женское длинное платье с широкими рукавами, служило названием («ферязь») для нескольких одежд, различавшихся по покрою и функциям. В. О. Ключевский считал, что если у зажиточных людей ферязь надевалась на кафтан, то у простонародья – на рубаху. Дворянин, выходя на улицу, надевал поверх ферязи еще охабень (Ключевский, 1867, с. 72).

Верхняя уличная одежда. Верхнее платье было в рассматриваемый период одинаковым для мужчин и женщин только у простонародья. Такова была, например, сукня, или сукман, – не очень теплая широкая одежда из сукна на подкладке. Были и довольно богатые сукни из привозных материалов на шелковой подкладке (Сав., с. 139). Бытовали и вотолы, сермяги, свитки, о которых говорилось в предыдущей главе. Но вотола в XIV в., кажется, уже не считалась приличной одеждой даже для крестьян и рядовых горожан. Вероятно, поэтому митрополит Киприан запрещал, например, ходить в вотолах на исповедь и к причастию (Поппз, 1965, с. 152).

Пожалуй, наиболее характерной женской верхней одеждой был летник – свободный, не слишком долгополый (так, что видны были стопы), с широкими рукавами, которые назывались накапками и украшались дополнительными специальными нашивками – вошвами – из другого материала: «Летник камчат червчат вошвы бархат с золотом зелен» (АЮ, № 248, с. 266) (рис. 23). Вошвы, по-видимому, хранились отдельно и могли нашиваться на разные летники. Так, в завещании волоцкой княгини Юлиании (1503 г.) названы 4 летника без вошв и отдельно 12 вошв. «Вошва на одну накапку шита золотом была жемчугом да жемчюг с нее снизан, а осталося его немного» (ДДГ, № 87, с. 349-350). Драгоценная вошва была, таким образом, «ограблена», но хранилась в сундуке княгини. По мнению И. Е. Забелина, летник был по большей части накладным, но делались и распашные летники, которые назывались «опашница» (Забелин, 1869, с. 634). В самом деле, при описании летников почти никогда не упоминаются пуговицы. Летник надевали поверх сорочки и сарафана. Это была наряду с головным убором специфическая женская одежда, которую никогда не надевали мужчины. Теплый летник с такими же накапками и вошвами, но подбитый мехом назывался кортелъ, кортли или торлоп (Сав., с. 63, 148).

Другая верхняя женская одежда называлась телогрея (рис. 24). Она также надевалась поверх сарафана и была похожа на него по покрою, но имела длинные, сужавшиеся к кисти рукава, иногда – откидные. Телогрея была распашной, со множеством пуговиц (от 14 до 24), которые обычно не все застегивались. Шили ее из шелковых материй, на шелковой же подкладке или на меху. Телогрея была распространена уже в середине XVI в. Во всяком случае, А. Курбский упрекал царя Ивана Грозного в том, что тот, вместо того чтобы отвечать по существу, смешивает важное и бытовые подробности, пишет «о постелях, о телогреях» (Переписка, с. 115). Телогрея бывала очень нарядной: «Телогрея куфтяная камчатная цветная, ал шолк да жолт, круживо кованое золотое, пуговицы серебряны позолочены», – читаем в описи приданого, перечисляющей и еще три столь же роскошные телогреи червчатого и алого (т. е. различных оттенков красного) цвета (АШ, № 103, с. 185-188). Но в целом телогрея встречается в документах XVII в. не часто, реже, чем другие-предметы женской одежды.

Излюбленной уличной одеждой, носимой мужчинами и женщинами, весной и осенью (как мы бы сейчас сказали – демисезонной), была однорядка (рис. 25). Однорядки шили из сукна или иных шерстяных тканей «в один ряд» (т. е., по-видимому, без подкладки), что, как думают, и обусловило само название. Это была распашная, длинная, широкая одежда с длинными откидными рукавами и прорехами для рук у пройм. Полы ее делались спереди короче, чем сзади. «Однорятка женская сукно кармазин малиновый цвет, у ней 12 пуговиц серебряные большие на сканое дело, да однорядка женская вишневая», – сказано в описи имущества посадского человека 1672 г. Встречаем в описях и упоминание отрезов: «сукно на однорядку синее». «Однорядка лазоревая брюкишна» упомянута в завещании начала XVI в. (АЮ, № 415, с. 445).

Летом зажиточные мужчины и женщины носили внакидку, «на опаш», легкие шелковые опашни свободного покроя, с длинными, суживающимися к запястью рукавами, на шелковой же или бумажной подкладке. Полы опашня, как и у однорядки, были длиннее сзади; надевая его в рукава, все же не подпоясывались (Сав., с. 93). Такой опашень найден при строительстве Московского метрополитена в трещине стены Китай-города (Киселев, 1936, с. 158; Рабинович, 1964, с. 281).

Специфически мужской одеждой был охабень (охобенъ, охобенек) – близкий по покрою к однорядке, но с большим отложным воротником, спускавшимся ниже лопаток. (Сав., с. 95) (рис. 26). Он имел также длинные (вровень с подолом, достигавшим щиколоток) откидные рукава и прорези для рук. Опашень украшали крупные пуговицы. «Опашен бархат зелен з золотом 11 пуговиц грушчатых... опашен зуфь светлозеленая амбурская 9 серебряных грановитых пуговиц...» – читаем в завещании князя Ю. А. Оболенского, составленном в середине XVI в. (АФЗИХ, И, № 207, с. 207-214).

Сарафанец – длинная, довольно узкая распашная мужская одежда, давшая, как уже сказано, название и женскому сарафану, видимо, не была распространена очень широко. Упомянутая впервые в конце XIV в., она держалась до середины XVII в. только среди знати. У князя Оболенского был желтый шелковый сарафанец, застегивавшийся на 23 золотые и серебряные пуговицы.

Армяк (иранск. урмак), который простые люди шили из толстого домо-

(Рис. 25. Однорядки XVII в. (по Мейербергу): а – священник в однорядке; б – дворянин в однорядке
Рис. 26. Всадники в охабнях, псари в рубашках. Миниатюра XVI в.
Рис. 27. Шуба митрополита Филиппа. XVI в. (Гос. музей Московского Кремля)

тканого сукна – армячины, был свободной халатообразной верхней уличной одеждой. Но знатные люди носили армяки только дома (Сав., с. 5) и шили из более дорогих тонких тканей. У князя Оболенского были «армяк мухояр лазорев» и «армяк тонкое полотенце».

Напротив, чрезвычайно парадной верхней одеждой московской знати в XVI-XVII вв. была ферезея – длинная, прямая, несколько расклешенная книзу, широкая, с откидными рукавами. Шили ее из дорогих сукон, украшали вышивкой и даже камнями, подбивали иногда дорогим мехом (например, соболями), надевали поверх ферязи или кафтана. Ферезея, как думают некоторые исследователи (Гиляровская, 1945, с. 72-74; Левинсон-Нечаева, 1954, с. 312-315), была в XVII в. даже чем-то вроде должностной парадной одежды стольников царского двора. Во всяком случае, русский посол во Франции стольник П. И. Потемкин изображен на портрете именно в ферезее.

Епанча, о которой мы говорили выше как о разновидности кафтана (япончица, ермулук, тур. япондже), могла представлять собой и безрукавный плащ типа бурки. Епанча теплая на меху называлась также ментеня (Сав., с. 76, 183-184) «ментеня камка на черевах лисьих... на пупках собольих») (АФЗИХ, II, № 407, с. 207).

Нам остается сказать немного о безрукавных плащах, которые в рассматриваемый период постепенно отступали в комплексе русской одежды на задний план. На смену длинному корзну, у знати, как уже сказано, пришел более широкий и короткий плащ – приволока. Его шили из дорогих золотных материй. Царскую приволоку Дмитрия Донского упоминает автор сказания о Мамаевом побоище (ПКБ, с. 66). Приволоки из камки и бархата «с горностаем» упомянуты в завещаниях князей Ростовского и Оболенского середины XVI в. (АЮ, № 420, с. 451-454, АФЗИХ, II,. № 207, с. 207-214). Возможно, эти приволоки также были частью воинского снаряжения. Вместе с тем богато украшенная обшивкой и даже вошвами приволока была и женской одеждой (Сав., с. 110-111). Безрукавными плащами были и упомянутые в XIV в. вотола, коцъ, мятлъ, наконец, епанча, о которой мы только что говорили. Несколько большее распространение безрукавные плащи получили позже, в связи с западноевропейской модой.

Зимняя верхняя одежда. Теплой зимней верхней одеждой мужчин и женщин были разного рода шубы (сам термин восточного происхождения – «джубба»). Разнясь весьма значительно по покрою и материалу, шубы имели, по сути дела, одну непременную общую черту – они были меховыми. Бедные люди – крестьяне и горожане – носили, как и в древности, шубы преимущественно из овчины – шкур овец, гораздо реже – из козьего меха. В течение всего рассматриваемого периода в простонародной среде бытовали кожухи, т. е. нагольные, не покрытые материей шубы. Но в городской среде и в особенности у зажиточных горожан и феодалов шубы делались из тщательно подобранных, иногда драгоценных мехов, крылись красивой материей, украшались вышивкой, кружевом и т. п. Даже кожух, если он принадлежал князю, мог быть расшит каменьями и бляхами. У Ивана Калиты, например, было четыре кожуха, шитых жемчугом, в том числе один малиновый (червленый) и два – украшенные, кроме жемчуга, еще металлическими бляхами – аламами (ДДГ, № 1, с. 8; Базилевич, 1926, с. 28-30). Но нужно сказать, что само понятие кожуха как нагольной шубы в ту пору, вероятно, начало уже утрачиваться; кожухом называли иногда и шубу, крытую материей. Один из кожухов Калиты был крыт желтой обьярью, а спустя полтораста лет верейский князь Михаил Андреевич завещал своему зятю, князю Дорогобужскому, «кожух крыт камкой, подбит соболем» (ДДГ, № 80, с. 312;. Базилевич, 1926, с. 28-30). С другой стороны, шубой называли иногда и нагольную одежду, собственно кожух, например, при описи крестьянского имущества – «шуба нагольная бараня» (Т. Вор. УАК, V, № 8162/ 1936, с. 522). Шубы, как и кафтаны (как мы видели, бытовал и термин «кафтан шубный»), бывали разных фасонов в зависимости от моды, в частности, уже в XV в. известна русская шуба, а позднее – шуба турская – термины, аналогичные названиям фасонов кафтана. Богатые люди имели по многу шуб. В середине XVI в. в гардеробе князя Оболенского было шесть шуб: «шуба на соболях бархатная, шуба на соболях камка 11 пуговиц серебряных резных грановитых, шуба пупки собольи наголо, шуба кунья наголо... две шубы горностайны» (АФЗИХ, II, № 207, с. 210). В 1668 г. в г. Шуе В. И. Бастанов давал в приданое за дочерью пять шуб: «Шуба атлас золотный с круживом... на горностаях, шуба куфтерная желтая камчатая на соболях, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены; шуба атласная цветная на куницах, круживо цепковое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба куфтерная алая камчатная на горностаях, круживо кованое золотое, пуговицы серебряны золочены; шуба тафта цветная на хребтах на бельих, круживо кованое серебряное, пуговицы серебряны позолочены» (АШ, № 103, с. 185-188). Это перечисление богатых шуб стало в XVII в. мишенью демократической сатиры: в «Росписи о приданом» упоминаются «шуба соболья, а другая – сомовья» (РДС, с. 125) (т. е. «на рыбьем меху», как любили острить и позднее). Шуба попроще, на овчине или на заячьем меху, крылась крашениной и называлась кошуля. Кошулю носили мужчины и женщины (Сав., с. 65).

О покрое шуб у нас сведений мало. Можно лишь сказать, что шуба делалась обычно распашной, рукава широкие суживались к кисти; бывали и откидные рукава (у турской шубы они сочетались с обычными) (Гиляровская, 1945, с. 75). Длина шубы менялась в зависимости от фасона – шуба могла быть лишь немного ниже колен и почти до пят. Воротник был меховой, различных фасонов (например, у русской шубы – отложной). Это была в общем свободная одежда, но шуба турская кроилась как халат, а русская – больше в талию. Украшения – те же, что и у другого верхнего платья: петлицы, пуговицы, кованое кружево, меховая опушка. Как мы увидим ниже, шуба была, пожалуй, самым парадным одеянием русских феодалов и зажиточных горожан. У богатых людей были специальные шубы разного назначения (например, столовая, санная или ездовая и пр.).

Бедный же человек довольствовался одной, совсем не роскошной шубой. Такую простую шубу носил, например, митрополит Филипп в период своей ссылки (1566-1569 гг.) (рис. 27). Она сохранилась как реликвия в патриаршей ризнице (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-310, рис. 1).Шуба – длинная, прямая, с небольшими расширяющими клиньями внизу.

Рукава, очень широкие сверху, к кисти суживаются; пуговицы (их всего 30) пришиты на правой поле, петли – на левой (следовательно, в XVI в. застежка была уже не только на левую сторону, но и «мужская» – на правую). Материалом для шубы служило домотканое черно-коричневое грубое сукно, покрывавшее обыкновенную коричневую овчину. Из овчины был и маленький отложной воротник. Но по покрою шуба была такой же, какие носили и феодалы. В частности, великий князь Василий Иванович, отец Ивана Грозного, изображен на портрете в шубе того же покроя.

Головные уборы. Головные уборы русских в XIII-XVII вв. были весьма разнообразны. Их состав и конструкция отражали как древние традиции, так и различные влияния. Наиболее традиционным был, пожалуй, женский головной убор. Его состав и конструкция были продиктованы тем, что (как уже сказано в предыдущей главе) издавна считалось, что замужняя женщина никому не должна показывать свои волосы, а если она будет «светить волосом», то от этого может произойти даже какой-либо вред для окружающих. «Спаси меня от колдуна и от девки гладковолосой и от бабы простоволосой», – гласил старый заговор (АГО, р. II, оп. 1, № 65, л. 8 об). Но девушкам, независимо от того, были ли их волосы кудрявыми или гладкими, полагалось дома, а в летнюю пору и на улице ходить с открытой головой (см. рис. 20, б) (точнее – с непокрытым теменем). «Девушки ходят с открытой головой, нося только укрепленную на лбу богатую повязку; волосы девушек спадают до плеч и с гордым изяществом заплетены в косы», – писал иностранец в 1698 г. (Корб, 1906, с. 243). В XVI-XVII вв. девушки нередко и завивали волосы (возможно, чтобы не быть «гладко-золосыми»), носили их распущенными или заплетали в косу(причем старались заплетать возможно слабее, чтобы коса казалась толще) и перевивали пряди нитками (Забелин, 1869, с. 577). Девичью косу украшал косник или накосник – вплетенная в нее золотная нить или чаще – треугольная привеска, обычно на жесткой основе, богато расшитая нитками и жемчугом, окаймленная кружевом или металлическими пластинками. Вокруг головы (заплетала ли девушка косу или носила волосы распущенными) была перевязка – шелковая лента, а у богатых – и из золотых нитей. Украшенная на лбу шитьем (иногда – жемчугом), она называлась также челом или челкой; если орнамент шел по всей окружности – венком или венцом. Венец с зубцами по верхнему краю (городками) назывался коруной (Забелин, 1869, с. 577-580; Гиляровская, 1945, с. 105). Мы видим, что девичий головной убор сохранил очень много общего с древним, о котором говорилось в предыдущей главе.

Женский головной убор отражен в источниках довольно подробно. Основные части его перечислены в свадебном чине, рекомендованном в XVI в. Домостроем. При приготовлениях к свадьбе предписывалось на блюдо возле «места» молодых в доме невесты «положити кика да положи-ти под кикой подзатыльник, да подубрусник, да волосник, да покрывало» (ДЗ, ст. 67, с. 166-167, 175-176).

Подубрусник или повойник представлял собой легкую мягкую шапочку из цветной материи; под него и убирались заплетенные в две косы волосы женщины. Сзади повязывался для той же цели одинаковой с повойником расцветки платок – подзатыльник. Поверх всего надевали убрус – полотенчатый, богато вышитый головной убор, закалывавшийся специальными булавками (другое его название – шлык), или волосник – сетку с околышем из золотных или вышитых золотом материй. Археологические находки волосников (в погребениях знатных женщин) датированы XVI и XVII вв. в Москве на ул. Фрунзе (на территории бывшего Знаменского монастыря) под надгробной плитой 1603 г. найден волосник, на околыше которого вышиты изображения единорогов (Григорьев, 1954, с. 328-329) – символ смерти. Возможно, этот волосник был заготовлен хозяйкой специально, как смертная одежда. По мнению И. Е. Забелина, волосник надевали иногда вместе с убрусом – под убрус или поверх него (Забелин, 1869, с. 600).

Наконец, главной частью головного убора была (очевидно, в тех случаях, когда поверх волосника не надевался убрус или шлык) кика или кичка – символ замужества. Кика имела мягкую тулью, окруженную жестким, расширяющимся кверху подзором. Она была крыта яркой шелковой тканью, спереди имела расшитое жемчугом чело, у ушей – рясы, сзади – задок из куска бархата или собольей шкурки, закрывавший затылок и шею с боков. Поверх кики надевался иногда еще платок, так что оставалось видно чело (Гиляровская, 1945, с. 103).

Кроме кики, источники XVII в. называют еще сороку и (чаще) кокошник (рис. 28), но исследований конструкции этих уборов нет. Сам же характер упоминаний не позволяет судить об этом. Исследователи отмечают связь упоминаемых в XVI-XVII вв. кики, сороки и кокошника с женскими головными уборами, бытовавшими у крестьян и даже у горожан еще в середине XIX в. «В некоторых захолустьях, – писал П. Савваитов, – еще и в настоящее время можно видеть не только у крестьянок, но даже у горожанок головной убор, похожий на бурак или кузовок, иногда с рогами, сделанными из лубка или подклеенного холста, обтянутый позументом или тканью яркого цвета и украшенный разными вышивками и бисером, а у богатых баб – даже жемчугом и дорогими камнями» (Сав., с 56). Но разницы между кикой, сорокой и кокошником Савваитов не видел. В. И. Даль в середине XIX в. писал о сороке: «Это некрасивый, но самый богатый убор, уже выходящий из обычая; но мне самому еще случалось видеть сороку в десять тысяч рублей» (Даль, IV, с. 281). Богато вышитую свадеб-

Рис. 28. Купчиха в сарафане и кокошнике. XVIII в.

ную сороку – золотоломку, которую молодуха носила по праздникам из в первые два – три года после свадьбы и в XIX – начале XX в., отмечает Г. С. Маслова (Маслова, 1978, с. 16).

Головные уборы и их части перечислены обычно в составе приданого. В 1668 г. в г. Шуе описано три волосника: «Волосник с ошивкою, ошивка низана зерны (жемчугом. – М. Р.) половинчатыми с каменьи и с изумруды и с яхонты и с зерны; волосник золотный с ошвкой, ошивка шита битным золотом обнизаная; волосник золотный, ошивка шитая волоченым золотом с зерны; ошивка цепковая двойная» (АШ, № 103, с. 188). В том же городе в 1684 г., по-видимому, в семье феодала было дано в приданое три кокошника: «кокошник низан по червчатому атласу; кокошник шитой золотом по тафте; кокошник тафтяной с галуном серебряным» (АШ, № 163, с. 298). В 1646 г. в составе имущества посадского человека – шуянина было, между прочим, «8 сорок шиты золотом... кичка дорогильна зелена, очелье шито золотом» (АШ, № 61, с. 110-112). В 1690 г. в одном московском завещании упомянут «кокошник низаной с яхонты с изумрудом» (АЮБ, I, № 86-III, с. 563). В 1694 г. в г. Муроме среди приданого девушки из рода Суворовых – «кокошник низаной, 5 кокошников шитых с галунами, 5 подбрусников атласных и камчатых, ошивка низаная, ошивка цепковая» (АЮБ, III, № 334-VI, с. 294-295). В 1695 г.. А. М. Квашнин давал за дочерью 11 кокошников – 3 парадных и 8 попроще. Кокошник получила в приданое и дочь А. Тверьковой из г. Кашина (АЮБ, III, № 336-V, с. 312). В 1696 г. гость И. Ф. Нестеров дал за дочерью «кокошник жемчюжен с каменьем» (АЮБ, III, № 336-VI, с 313). Различия здесь, скорее, социальные, чем территориальные: сорока и кика – у посадских людей, кокошник – у феодалов и высшего слоя купцов. Если вспомнить, что в середине XVII в. Мейерберг изобразил московскую крестьянку в кичкообразном (расширяющемся кверху) головном уборе (Мейерберг, 1903, л. 86), то можно предположить, что в центральных русских землях – бывших Московском и Владимирском княжествах – по крайней мере в XVII в. был женский кичкообразный головной, убор. Кокошники же были принадлежностью туалета знатных и богатых женщин повсеместно. В предыдущей главе мы говорили, что в северных русских землях какие-то уборы на жесткой основе существовали и до XIII в. Но кика и сопровождавшие ее части головного убора, о которых говорилось выше, вероятно, имели большее распространение и поэтому еще в XVI в. вошли в такое общерусское руководство к устройству семейной жизни, каким был Домострой.

Итак, традиционный, очень сложный по составу головной убор, который не снимали и дома, был характерен для всего рассматриваемого нами периода и удержался у некоторых социальных слоев также значительно-позднее, еще почти на два столетия. Выходя на улицу, женщина надевала, поверх этого убора платок или (у зажиточных слоев населения) шапку или шляпу. Источники знают, помимо общего названия шапка и шляпа, также специальные термины, обозначавшие женские уличные головные уборы различных фасонов: каптур, треух, столбунец и даже чепец. Женские шляпы были круглыми, с небольшими полями, богато украшались шнурами из жемчужных и золотных нитей, иногда – драгоценными камнями. Шапки были меховыми, по большей части – с матерчатым верхом.

Шапка столбунец была высокой и напоминала мужскую горлатную шапку, но суживалась кверху и имела дополнительную меховую опушку на затылке. Каптур был круглым, с лопастями, закрывавшими затылок и щеки, треух напоминал современные ушанки и имел верх из дорогих тканей (Забелин, 1869, с. 577-603; Сав., с. 149-150; Гиляровская, 1945, с. 105). Иногда платок – фата – повязывался поверх меховой шапки, так что угол его свешивался на спину. «Шапка польская с куницей, верх камчатной, треух куней верх изобравной»; «шапка женская шитая битым золотым с круживом низанным... шапка горлатная лисья» (всего перечислено пять шапок); «каптур соболей наголной»; «чепец косой камчатной красной, круживо золотое с серебром» (всего перечислено три чепца) (Пенза, 1701 г.: АЮБ, III, № 334-IX, стб. 300; Шуя, 1668 г.: АШ, № 103, с. 186-187; 1576 г., АЮ, № 248, с. 266; конец XVII в., АЮБ, III, № 328-IV, стб. 267). Таковы упоминания женских головных уборов в источниках XVI-XVII вв.

Мужские головные уборы также претерпели в XIII-XVII вв. существенные изменения. Изменилась и сама прическа. В XIII в. в моде были распущенные волосы, подстриженные чуть выше плеч. В XIV-XV вв. на севере Руси, по крайней мере в Новгородской земле, мужчины носили длинные волосы, заплетая их в косы (Арциховский, б. г., с. 29). В XV- XVII вв. волосы подстригали «в кружок», «в скобку» или стригли очень коротко (Гиляровская, 1945, с. 82-83). Последнее, видимо, было связано с ношением дома небольшой, закрывавшей только макушку круглой шапочки вроде восточной тюбетейки – тафъи или скуфьи. Привычка к такой шапочке уже в XVI в. была так сильна, что Иван Грозный, например, отказывался снимать тафью даже в церкви, несмотря на требования самого митрополита Филиппа (Костомаров, 1860, с. 71). Тафья или скуфья могли быть простыми темными (у монахов) или богато расшитыми шелками и жемчугом.

Пожалуй, наиболее распространенной формой собственно шапки был колпак или калпак – высокий, кверху суживавшийся (иногда так, что верх заламывался и отвисал). Внизу у колпака были узкие отвороты с одной-двумя прорехами, к которым прикреплялись украшения – пуговицы, запоны, меховая оторочка. Колпаки были распространены чрезвычайно широко. Они были вязаные и шитые из разных материй (от бели и бумаги до дорогих шерстяных тканей) – спальные, комнатные, уличные и парадные. В завещании начала XVI в. раскрывается любопытная история о том, как рузский князь Иван взял у своей матери – волоцкой княгини – «во временное пользование» разные фамильные драгоценности – в том числе серьги из сестриного приданого – и пришил себе на колпак, да так и не отдал (ДДГ, № 87, с. 349-350). Должно быть, этот колпак был очень нарядным головным убором щеголя. Столетием позже среди имущества Бориса Годунова упомянут «колпак саженой; на нем 8 запон да на прорехе 5 пуговиц» (Сав., с. 55). Мы уже говорили в предыдущей главе, что колпак или, как его тогда называли, клобук был распространен на Руси и в древности. Разновидностью колпака был в XVII в. науруз (само слово иранского происхождения), имевший, в отличие от колпака, небольшие поля и также украшенный пуговицами и кистями (Сав., с. 84). Поля науруза были иногда загнуты вверх, образуя острые уголки, которые любили изображать миниатюристы XVI в. Г. Г. Громов считает, что при этом татарский колпак имел также заостренный верх, тогда как русский головной убор был сверху закруглен (Громов, 1977, с. 206-208).

Мужские шляпы имели круглые поля («полки») и были иногда валяными, как позднейшие крестьянские шляпы. Такая шляпа со скругленной тульей и небольшими, загнутыми кверху полями, принадлежавшая, по-видимому, рядовому горожанину, найдена недавно в г. Орешке в слое XIV в. (Кирпичников, 1969, с. 24).

Среди зажиточных слоев населения в XVII в. были распространены мурмолки – высокие шапки с плоской, суживающейся кверху, наподобие усеченного конуса, тульей и с меховыми отворотами в виде лопастей, пристегивавшихся к тулье двумя пуговицами. Мурмолки шили из шелка, бархата, парчи и украшали дополнительно металлическими аграфами (Сав., с. 80).

Теплыми головными уборами мужчин были меховые шапки. Источники называют треух или малахай – шапку-ушанку, такую же, как и у женщин. Наиболее парадной была горлатная шапка, которая делалась из горловины меха редких зверей. Она была высокая, расширяющаяся кверху, с плоской тульей. Наряду с горлатными шапками упоминаются также черевъи, т. е. сделанные из меха, снятого с живота зверя.

Подобно тому как принято было надевать при парадных выходах одну одежду поверх другой (например, зипун – кафтан – однорядку или шубу), надевали и по нескольку шапок: тафью, на нее колпак, а поверх него еще горлатную шапку (Костомаров, 1860, с. 72).

Особые головные уборы (разного рода клобуки) были у духовых лиц различных рангов.

Важной регалией властителей оставалась княжеская шапка. Характерно, что появившаяся у московских великих князей в XIV в. «золотая шапка», позднее (в начале XVI в.) названная «шапкой Мономаха», была переделана с таким расчетом, чтобы походила на старинную княжескую шапку. Золотую тюбетейку бухарской работы снабдили традиционной русской собольей опушкой (Арциховский, б. г., с. 293; Рабинович, 1957, с. 48-49). Наверху поместили крест, хотя в древности княжеские шапки крестом не увенчивались. Так была создана традиционная форма венца московских царей: все последующие царские венцы XVI и XVII вв. подражали по своей форме «шапке Мономаха».

Пояса и украшения. Важную роль в русской одежде играли разного рода опояски – от простого плетеного пояса крестьянина и рядового горожанина до драгоценного золотого пояса с каменьями – регалии князя-военачальника, пояса, из-за которого однажды даже разгорелась феодальная война. Рассматривая предметы верхней и домашней одежды, мы говорили, какие из них подпоясывались. Но люди выходили на улицу, надевая один на другой несколько таких предметов, и как на мужчине, так и на женщине при этом могло оказаться несколько опоясок.

Простейшими были пояса тканые, плетеные и витые, какие сохранились в крестьянском быту и в XIX в. (Русские, карта 61). Один узорный шерстяной тканый пояс найден при раскопках в Москве, в слое XVI в. (Рабинович, 1964, с. 281; Громов, 1977, с. 214). Таким поясом, а также витым шнуром подпоясывали мужскую и женскую рубахи, сарафан. На новгородской иконе XIV в. дети изображены в рубахах, подпоясанных поясами-шнурами с кистями на концах.

Место, где полагалось быть поясу, уточнялось модой. В XVII в., например, модно было подпоясываться ниже талии, чтобы больше казался живот – так считалось «солиднее» (Олеарий, с. 172-173). Некоторые исследователи предполагают, что и в ту пору молодежь все же старалась выглядеть стройней и подпоясывалась по талии (Гиляровская, 1945, с. 81). Верхнюю одежду подпоясывали ременным поясом (находки пряжек нередки) или матерчатым кушаком. Кушаки, надеваемые поверх кафтана, бывали из тканей ярких цветов – кумачные, бумажные, а у богатых – из дорогих привозных материй, с особо украшенными концами, которые свисали книзу. Среди царского платья в музеях Московского Кремля сохранился дорогой, вытканный золотом и серебром кушак из числа 12 кушаков, подаренных в 1621 г. царю Михаилу Федоровичу персидским шахом Аббасом (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 345-346). У князя Ю. А. Оболенского были даже «кушаки бумажные пушены горностаем» (АФЗИХ, II, № 207, с. 211).

Высшие военачальники, крупные феодалы, князья носили и драгоценные золотые пояса. Недаром иноземцы называли членов новгородского Совета господ «золотыми поясами» (Никитский, 1869, с. 300). В духовных грамотах – завещаниях московских великих князей и царей – не раз названы эти фамильные драгоценности. У Ивана Калиты было девять драгоценных поясов, у Ивана Красного – четыре, у Дмитрия Донского – восемь (Базилевич, 1926, с. 8-12). Сыновья великих князей получали в наследство не только удел, но и драгоценности, среди которых обязательно был и золотой пояс.

К поясу, будь он ременный или золотой, привешивались, как и в предыдущий период, разные необходимые вещи, в том числе нож в ножнах и обязательно сумочки, заменявшие карман (в те времена карманов не было не только у женщин, но и у мужчин). Только к концу рассматриваемого периода – в XVI-XVII вв. – появились карманы, которые сначала пристегивались к одежде (кишенъ), а потом стали нашиваться (зепъ) (Сав., с. 56-57, 40). Такая сумочка (вернее, коробочка) из драгоценного металла называлась капторгой, кожаная сумка – калитой или мошной, впрочем, два последних названия уже очень рано приобрели общее значение кошелька; уже в XIV в. калитой был, как известно, прозван за свое скопидомство даже сам московский князь. В духовной грамоте Дмитрия Донского находим «пояс золот с калитою».

Кожаные калиты найдены при раскопках в Новгороде Великом и в Москве (Изюмова, 1959, с. 218-220; Рабинович, 1964, с. 112-115). Подобные сумочки носили мужчины и в Западной Европе, как на поясе, так и через плечо (TWW, t. I, tabb. 9, 19, 21, 25 u.a). У немцев они назывались в XIV-XV вв. Reisetaschen и комбинировались иногда с небольшим кинжалом. Эти сумочки обычно ничем не украшались, в то время как русские калиты зачастую богато орнаментировались (рис. 29).

Итак, пояс с калитой был не только необходимой частью туалета, но и украшением. То же можно сказать о воротниках и обшлагах одежды. Большинство предметов одежды, о которых мы говорили раньше, воротников не имело. Русская рубаха оставалась, как и в IX-XIII вв., «голошейкой». Но, богато вышитый воротник – ожерелье – пристегивался к рубахе, зипуну, кафтану и даже к однорядке и был важным украшением одежды. У богатых людей мужские и женские ожерелья вышивались жемчугом. «Ожерелья зожоно, а исподний ряд снизан»..., «ожерелья 3 жемчужных...» (ДДГ, № 87, с. 349; АЮБ, III, № 328-V, с. 268), – читаем нередко в грамотах. Украшением ожерелья служили и пуговицы: «ожерелье сажено жемчугом, 6 пуговиц жемчужных» (АФЗИХ, И, № 207, с. 210).

Шитое жемчугом ожерелье стоило очень дорого. Среди имущества московского гостя Григория Юдина находим ожерелье женское ценой 700 р., 2 ожерелья женских по 300 р., ожерелье мужское 400 р., 10 ожерелий мужских, стоячих и отложных с жемчугом, каменьями указаны без цены (АГР, I, № 110, с. 389). Косвенно эта опись указывает и на то, что женские ожерелья отделывались богаче, чем мужские. Ожерельем назывался также меховой стоячий воротник, пристегивавшийся к шубе. У князя Оболенского, например, было «ожерелье боброво» (АФЗИХ, II, № 207, с. 211).

Подобные ожерельям вышитые манжеты назывались зарукавьями или запястьями и были также распространены в мужской и женской одежде. Например, надевая верхнюю одежду с откидными рукавами, можно было просовывать руки в прорези у пройм и щеголять драгоценными зарукавьями, пристегнутыми к рубахе, зипуну или кафтану. «Запястье сажено жемчугом», – читаем в той же духовной XVI в. (АФЗИХ, II, № 207, с. 24).

Одежда украшалась также вышивкой у ворота, плеч, бортов, петель, обшлагов и подола, нашивными бляхами – аламами. При этом широко применялись обшивка галунами и нашивка петель из серебряного и золотого шнура с жемчугом и каменьями. Края одежды обшивались также металлическим кованым, плетеным или низаным жемчугом, кружевом.

Важным украшением одежды служили, как уже сказано, пуговицы, которые у богатых были серебряными, золотыми, жемчужными и т. п. Это явление – общее для всей Европы. На русских одеждах бывали и пу-

Рис. 29. Кожаная калита. Москва, XV в.

говицы литовского и немецкого дела (Сав., с. 113). П. Савваитов приводит интересные данные о числе пуговиц на разных предметах одежды. К кафтану полагалось 13-19 пуговиц, к опашню – 11-30, к однорядке 15-18, к ферязи 3-10, к чуге 3-22, к шубе 8-16, к зипуну 11-16, к кожуху 11, епанче – 5, армяку – 11, терлику – до 35, телогрее 14-24 (Сав., с. 114). Впрочем, какой-нибудь щеголь мог нашить на одежду и гораздо больше пуговиц: «Кафтан суконный... 42 пуговицы канительные... петли снурок золотной» (Сав., с. 101). Вместо пуговиц иногда пришивали особые костыльки – кляпыши, тоже красивые и дорогие.

Что же касается собственно украшений, к одежде непосредственно не прикреплявшихся, то в XIII-XVIII вв. произошли существенные изменения. Древний красочный племенной убор с характерными для него височными кольцами отмер, и простые женщины – крестьянки и горожанки – стали носить гораздо меньше украшений. Следы этой древней моды можно увидеть в вышивке головных уборов и украшениях неметаллических – «пушках», «кудрях». Но богатые женщины имели множество драгоценностей. Описи имущества, приданого, свадебные договоры, завещания пестрят упоминаниями перстней, обручей (браслетов), монист, серег. Кое-что из этого богатства сохранилось в наших музеях.

Серьги вдевались в мочки ушей и представляли собой золотое или серебряное кольцо или крючок с привесками из металлических бус или чаще из драгоценных камней. По числу привесок серьги назывались одинцы, двойни, тройни (Сав., с. 126; Базилевич, 1926, с. 6-8). Одну серьгу носили и мужчины. Этот древний обычай, прослеживающийся, как мы видели, еще с X в., существовал и в рассматриваемый нами период. Московский великий князь Иван Иванович в 1356 г. завещал своим малолетним детям – Дмитрию и Ивану – по серьге с жемчугом.

На шее женщины носили монисто – ожерелье в нашем современном смысле слова. Иногда и гривну. Мужских гривен в XIII-XVI вв. не упомянуто. Монисто состояло из бус, более или менее дорогих, в зависимости от состояния. На кистях рук носили обручи, на пальцах – перстни. Богатая женщина носила на каждой руке по нескольку обручей и перстней. Мужской золотой перстень назывался жиковина или напалок. Рясы – пряди жемчужных зерен – украшали женский головной убор, заноски – золотые цепочки для крестов и просто золотые цепки носили на шее (Базилевич, 1926, с. 28-29).

Вот примерный набор драгоценных украшений богатой русской женщины конца XV в.: «двои серги одни яхонты, а другие лалы... трои серги, двои яхонты, а третьи лалы... монисто большое золото да три обруча золоты... монисто на гайтане... два обруча золоты... да три обруча золоты... перстни золотые 17» (ДДГ, № 87, с. 349-350). «Серги жемчужные двойчатки – перстней восемь золоченых... две цепочки серебряны» были даны в конце XVII в. в богатом приданом в г. Ростове (АЮБ, III, № 328 – V, с. 267-269). «Круживо жемчужное на шапку цена рубль... золотник жем-чуга с четвертью цена 20 алтын... кошельки (серьги, сплетенные из жемчуга. – М. Р.) цена 2 р... серги серебряные под золотом с цепью серебряною да два креста цена 8 гривен» – все это было дано в приданое дворянской девушке из Ровдогорья на Северной Двине в 1647 г. Здесь интересно обилие жемчуга и относительно низкая его цена, что характерно для рус-

Рис. 30. Кожаная обувь:
а – сапог. Москва, XV-XVI вв. Реконструкция;
б – часть головки сапога из раскопок в Москве. XVI-XVII вв.;
в – головка сапога. Новгород;
г – сапог. Новгород, XVII в.

ского Севера (АГО, p. I, oп. 1, № 3, л. 21-21 об.). А в брачной записи рядовой крестьянки в XVI в. упомянуты единственные серебряные серьги.

Обувь. Наиболее распространенной мужской и женской обувью в XIII-XVII вв. оставались лапти. Их носили почти все крестьяне и изредка горожане. Развилось и производство лаптей на продажу.

Другим распространенным среди простонародья видом обуви были поршни примерно той же конфигурации, какую мы описали в предыдущей главе. Находки кожаных поршней и их частей встречаются при раскопках в городах, однако реже, чем находки другой кожаной обуви. Разновидностью поршней считают моршни или уледи, делавшиеся из бычьей сыромятной кожи и сочетавшие как будто бы кожаный низ с войлочным верхом (Сав., с. 155). Часть кожаной обуви, подложенной (кроме войлочной стельки) войлоком так, чтобы стопа была прикрыта и сверху, найдена однажды при раскопках в Москве, в Зарядье, в слое XVI в. (Рабинович, 1964, с. 228). Может быть, это и были уледи. Известна и какая-то обувь типа поршней, называвшаяся ступни. Один иноземный купец, живший во Пскове в начале XVII в., переводил это название немецким словом Schuhe (Хорошкевич, 1967, с. 208).

В городах больше распространены были чоботы, черевики и сапоги (рис. 30). Чоботы и черевики отличались от сапог примерно так, как позднейшие ботинки: они были короткими, без голенищ в собственном смысле этого слова, спереди могли иметь разрез или собирались вокруг ноги на шнуре-вздержке.

При археологических раскопках в Новгороде, Москве, Переяславле Рязанском и других городах части чобот и черевиков – находка не частая, встречающаяся преимущественно в XIII-XV вв. (Изюмова, 1959, с. 214; Рабинович, 1964, с. 288; Шеляпина, 1973, с. 152-153; Оятева, 1974). Среди них – и богато украшенные тиснением или с ажурным орнаментом.

В последнем случае, вероятно, в дырочки продергивались цветные нити, образуя разноцветный узор. Большинство предметов сделано из черной кожи, но были и более нарядные чоботы разных цветов я материалов – сафьянные, атласные, бархатные (матерчатые – с вышивкой) (Сав. с. 165-166).

Сапоги (наиболее распространенная обувь горожан), как и прежде, имели относительно короткие голенища. «Сапоги они носят по большей части красные и притом очень короткие, так, что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками», – писал в XVI в. о московитах С. Герберштейн (Герберштейн, 1906, с. 123). Сапоги, как и башмаки, делались из различных сортов кожи. Дорогие были не только черными или красными, но и желтыми и зелеными; особым разнообразием цветов отличалась сафьянная обувь. В качестве украшения широко применялось тиснение, причем более сложный узор оттискивался на голенищах, а на передках сапог тиснение чаще имитировало естественные складки кожи, но более правильные и мелкие. Кроме того, иногда край голенища украшался цветной материей, а то и весь сапог покрывался дорогим шитьем. Так, в 1252 г. князь Данил Галицкий носил «сапоги зеленого хъза шити золотом» (ПСРЛ, I, стб. 814). В XVII в. на Северной Двине, в Ровдогорье, зажиточной невесте в приданое дали две пары сапог: «сапоги телятинные красные с шелком да другие пришвы» (АГО, I, № 3, л. 21 об).

Фасоны сапог и башмаков менялись согласно моде и в зависимости от наличия разных сортов кожи. Так, мы уже говорили, что более древняя обувь делалась из тонкой кожи и была поэтому мягкой, шилась выворотным способом. Подошва составлялась из нескольких слоев кожи. Мягкие сапоги – ичеготы, чедыгчи (это название тюркского происхождения) – были ив XVI-XVII вв. (Сав., с. 43). Но, начиная с XIV в., появляется и толстая, жесткая подошва. Е. И. Оятева отметила, что из 110 фрагментов обуви, найденной в слоях XIV-XVII вв. в Переяславле Рязанском, 103 принадлежали обуви жесткой конструкции и только 7 – мягкой (Оятева, 1974, с. 189-192). При этом постепенно перестали шить и симметричную обувь «на обе ноги». В случае, описанном Е. И. Оятевой, даже мягкая обувь была в большинстве асимметричной: на правую или на левую ногу, и только один экземпляр – симметричный. Подошва пришивалась к переду и для крепости подбивалась гвоздями, а на пятке – и подковой, задник прокладывался берестой. К XVI-XVII вв. стала преобладать обувь на среднем или высоком каблуке. Каблук делался из многих слоев кожи, иногда скреплявшихся металлической скобкой, и подбивался также металлической подковкой. Носки сапог и башмаков в зависимости от моды были закругленными или несколько приподнятыми кверху (острый носок подошвы при этом вшивался в специальный вырез переда).

Наряду с модной городской обувью в источнике XVII в. отмечены также «сапоги мужские крестьянские» (Т. Вор. УАК, V, № 8108/1882, с 506-507), вероятно, какие-то рабочие сапоги типа бахил. В большинстве же случаев источники не делают разницы между парадной, повседневной и рабочей мужской и женской обувью.

Кроме чобот, черевиков и сапог, С. А. Изюмова выделяет еще полусапожки – с более коротким, чем у сапог, голенищем и мягким (без берестяной прокладки) задником (Изюмова, 1959, с. 205, 213). Однако письменные источники эпохи средневековья такого термина не знают, и мы вынуждены рассматривать полусапожки как разновидность сапог.

Обувь, лыковую и кожаную, по-прежнему надевали на онучи как мужчины, так и женщины. Онучи бывали холщовые, суконные, на меху – шкарпетки. Иногда они дополнялись ноговицами и наколенниками (Сав., с. 92, 176, 181).

Все большее распространение получали чулки – вязаные и шитые из шелковых материй. Теплые чулки подкладывали мехом. Длина чулок бывала, как видно, различной (в описи имущества Ивана Грозного значились чулки «полные» и «полуполные»). Носили чулки на подвязках (Сав., с. 168). В. О. Ключевский считал, что вязаные чулки распространились только с XV в. (Ключевский, 1867, с. 190). Савваитов также отличал «чулки вязаные немецкие дело». Однако, как уже было сказано, вязаные чулки были и местного производства.

На руках носили рукавицы – рукавки и перчатки – рукавки перечатые, т. е. со всеми пальцами. Делали их кожаными, сафьяновыми, вязаными, суконными, наконец, из шелковых и золотных материй. Богатые рукавицы украшались дорогим шитьем. Они имели краги – запястья, которые и были главным полем для украшения, как и тыльная сторона кисти. «Теплые» рукавицы и перчатки были на меху, «холодные» – просто на подкладке.

Важным дополнением костюма служили богато вышитые платочки – ширинки из полотна, бязи, кисеи, миткаля, разных шелковых материй. Особую роль они играли при трапезах, гостеваньях и различных обрядах, о чем речь будет ниже.

* * *

Теперь попытаемся представить себе костюм в целом – комплекты одежды различных половозрастных и социальных групп русских в XIII- XVII вв. Письменные, вещественные и изобразительные источники характеризуют женскую, мужскую и детскую одежду русских крестьян, бедных и богатых горожан и феодалов. Освещение это, разумеется, неравномерно; о мужском костюме больше данных, чем о женском, о детском – совсем немного; о крестьянском – меньше, чем о городском, и больше всего – о костюме феодалов. Есть и некоторые сведения о военном платье.

Крестьянская одежда. Прямые или косвенные описания крестьянского костюма в письменных источниках дошли до нас не ранее, чем от XVII в. В 1649 г. в г. Шуе «за посадом» было найдено мертвое тело, по-видимому тело крестьянина. «Платье на нем кафтанишко армячное смуро худенько, а рубашенко да порты да штанишки серые, онучишки серые худые ж, на трусченко поясненко жиченое (т е. из цветной шерстяной пряжи. – М. Р.), лаптей и креста на нем нет» (АШ, № 64, с. 115-116) – это, несомненно, платье бедного крестьянина, в котором он мог приехать в город. В Воронежском у. в 1679 г. в подобном же случае на «мертвом теле мужского полу» были «шуба наголная бараня, кафтан желтой козлиной, штаны козлиный же, в лаптях, без шапки» (Т. Вор. УАК, V, № 8186/1956, с. 527). Тут, видимо, описание неполное: не упомянуты белье, пояс и онучи.

В 1628 г. В. Я. Воронцов жаловался, что по дороге из г. Шуи были ограблены его крестьяне – староста Ондрюшка Ефремов, «человек» (вероятно, дворовый) Олешка Семенов и крестьянин Потапко Дементьев. Они везли на трех подводах платье своего господина и его жены, которое было положено «для береженья» в г. Шуе у одного посадского человека. При этом похищены не только барские вещи, но и раздеты сами возницы. На старосте был «кафтан сермяжный, кафтан бараний, теплый, шапка лазорева сукно настрафильно, рукавицы барановы», на крестьянине – «кафтан сермяжный, кафтан овчинный, шапка вишнево сукно лундыш на лисице, рукавицы», у него же отнято «сукно сермяжное», возможно служившее санной полстью. Лучше был одет боярский «человек». На нем были «однорядка лазорева сукно настрафильно, кафтан киндяшный червчат на зайцах, кушак бумажный, шапка сукно вишнево лундыш на лисицах» (АШ, № 28, с. 49-51). Здесь перечислена только верхняя одежда. Но важно отметить, что меховой теплый кафтан служил в качестве зимней дорожной одежды и что крестьянские шапки были по качеству лучше остального платья; они, видимо, ценились и имели, как мы бы сейчас сказали, престижное значение. Интересно сопоставить цвет: голубая однорядка, красный кафтан и вишневая шапка у дворового, нагольные, ло всей вероятности, кафтаны старосты и крестьянина и их шапки – лазоревая и вишневая.

В 1666 г. в с. Черная Заводь Ярославского у. был ограблен зажиточный крестьянин. Вот перечень отнятого: «кафтан серый, шапка вишневая, крест серебряный, пояс шелковый» (БС, А, № 69, с. 12). Южнее, в Воронежском у., в подобном же случае у помещичьего крестьянина взяли «зипун да шубу, штаны, рубаху, портки, крест» (Т. Вор. УАК, V, № 2947/1721, с. 598) т. е. раздели донага. Ограбление, по словам челобитчика, было совершено в мае. Нужно думать, что шубу крестьянин взял в дорогу на случай холодной ночи. В г. Романове Воронежского у. в 1678 г. были ограблены пять крестьян. У них отнято пять шуб бараньих, пять рукавиц (вероятно, пять пар рукавиц), пять шапок, пять штанов – только теплое верхнее платье (Т. Вор. УАК, V, № 2947/1721, с. 396, № 8408/2182, с. 598).

На изображениях крестьян можно различить довольно короткую (до колен) верхнюю одежду – зипун или кафтан, из-под которой иногда видны рукава рубахи. Зачастую крестьяне изображены и в одних рубахах, особенно за работой (пахота, сев, строительство (рис. 31-32). Рубахи относительно короткие (немного выше колен), подпоясаны; рукава узкие, у кистей застегнуты или завязаны (ЖС, л. 128, 150 об.).

Крестьянка нарисована всего один раз – в книге А. Мейерберга. На «московитской крестьянке» – кичкообразный головной убор, длинная рубаха, выглядывающая из-под поневы с бахромой (Мейерберг, 1903, л. 86). Комплекс женской одежды с поневой упомянут в 1678 г. в Воронежском у., опять-таки среди ограбленного имущества: «рубаха, лонева, покром (т. е. кромка какой-то ткани, возможно – полотенчатый головной убор. – М. Р.)» (Т. Вор. УАК, V, № 8169/1943, с. 524). Другое упоминание «женской поневы» относится к Тульскому у. (1608 г.). В памфлете на помещичий род Сухотиных говорится, что один из них, «собравшись с такими же ворами и советники своими, подняв прапоры и знамена и забив в бубны и навязав женские поневы, пошел с Тулы Колускою дорогою служить ему, вору Матюшки» (Александров, 1971 с. 120).

Интересны перечни крестьянского имущества, содержащие и различные предметы одежды. Например, в избе живущего в Воронеже крестьянина в коробе лежали «холсты посконные 4, остаток холстины аленой, платок кисейный, скатерть посконная, покром червчатая, кодман, понева, деланка, рубаха женская аленая, две рубахи женские конопные, моток пряжи суконной синей, полка браная женская, перстни серебряные женские 3, железа ножные, серпов 6, блюда деревянные 4». Если не считать конских пут, то все остальное – специфически женское имущество, среди которого и полный комплект небогатой одежды. В других перечнях крестьянского имущества находим: «шапка кунья, вершик красный доброго сукна, холстина 1000 локтей, рубашек 20» (Т. Вор. УАК, V, № 2750/1524, с. 332; № 1282/56, с. 16-17); «2 сукмана, 10 рубах» (АМГ, II, № 653, с. 404); кафтанов теплых 3, кафтанов сермяжных 3, однорядок 2, телогрей теплых 2, шапок женских 2, рубах мужских и женских 12, порток 6, новин 10 (БС, А, № 32, с. 5-6). Это – одежда крестьян ярославской помещицы.

Крестьянская одежда попадала и в брачные договоры. Так, в 1612 г. в с. Баранове Кубенской вол. вступили, вероятно, каждый во второй брак крестьяне Спасо-Прилуцкого монастыря. У жены было «сукно на однорядку синее настрафиль, да шушун студеной сукно зелено ношен, да однорядка держана, да шушун теплой ношен, да ожерелье жемчужное, а у него 6 пуговиц, да две шапки женские камчатных лазорева да

Рис. 31-32. Крестьяне за работой. Миниатюры XVI в.

красная, одна с круживом жемчюжным, да двои серьги серебряных с жем-чуги золочены, да у четырех дочерей по двоим серьгам...» У жениха «однорядка настрафиль синей, да серьги двоичны да одинцы красное каменье серебряны позолочены» (АЮ, № 395, с. 419-420). Мужские поношенные вещи у жены, серьги у мужа – вероятно, еще от первого брака. Крестьяне это были не бедные, но одежду тогда все берегли и тщательно учитывали.

В росписи приданого довольно богатой невесты из Ровдогорья на Северной Двине (1647 г.) находим: «шушун сукна красного с нарядом цена 4 рубли... крашенник с нарядом цена 20 алтын... полторы рубли денег на шапку да круживо на шапку жемчужное цена 1 рубль и другая шапка киндячная голубая цена 10 алтын... сапоги телятинные красные с шелком да другие пришвы цена обеим полтина... кошельки (т. е. серьги, сплетенные из жемчуга. – М. Р.) цена 2 рубли, серьги серебряные под золотом с цепью серебряною с двема кресты цена 8 гривен... коробью с бельем цена 5 рублей» (АГО, I, № 3, л. 21-21 об.). Мы не пропустили указаний цены вещей, чтобы показать, что здесь описано два комплекта женской одежды – парадный и простой. Первый – красный шушун, шапка с жемчужным кружевом, красные сапоги – дополнялся жемчужными серьгами и стоил почти 9 р. – в ту пору деньги немалые. Возможно, что в этом «червчатом» наряде предполагалось и венчаться. Второй – крашенинник, голубая шапка, пришвы, позолоченные серебряные серьги – стоил менее двух рублей. Должно быть, это была одежда повседневная. Отметим, что оба костюма представляют комплекс с сарафаном.

В далекой Сибири, в Турье, в 1637 г. крестьянское приданое было таково: «свитка настрафильная с нарядом, свитка летчинная, кортель косчатой, поволока крашенинная с пухом, сапоги красные, шапка девья хвостовая о трех соболях, серги да одинцы серебряны, три перстня серебряных – теремчатой да два печатных, ширинка шелком шита с нитми да перевязки, шушун крашенинный, 4 рубашки с бором да верхница, коробья, зголовье да подушки с наволочками шелком шиты, постеля оленья» (АЮБ, III, № 334, стб. 287). Специфически сибирская здесь только эта оленья постель, все остальное образует тот же комплекс одежды с шушуном-сарафаном, как и предыдущий, с русского Севера. Прямо сарафан под этим термином назван в завещании зажиточного крестьянина д. Луская Пермица Лоемской вол. в 1691 г. Прокофий Бородин завещал выдать своих дочерей и племянниц замуж и дать каждой из них в приданое «свитку доброго сукна, сарафан, кумач, шапку, сапоги, башмаки и коты»(АЮБ, I, № 86-IV, стб. 565-568). Комплект одежды, как видим, тот же, но отличается разнообразием обуви.

Приведенные материалы, к сожалению, отрывочны и не дают сплошной картины в географическом отношении. Но, кажется, можно говорить о том, что к XVII в. сложились уже два комплекса женского костюма, характерные и для более поздних времен. На сорочку и верхницу на юге надевали поневу (она прослеживается от Москвы на юг); на севере – сарафан. Верхней одеждой служили свита, кортель, шуба. У женщин чаще, чем у мужчин, отмечена кожаная обувь – сапоги, башмаки, коты. Мужской крестьянский костюм был однообразнее. На сорочку и порты надевали еще штаны и (видимо, не всегда) еще одну рубаху. Поверх этой рубахи – зипун или кафтан, а зимой – еще один кафтан (на меху) или шубу.

Обувь обычно составляли лапти с онучами, сапоги были редки. Наиболее нарядной была шапка, которую, по-видимому, обычно не делали дома, по крайней мере, не изготовляли из домотканых материй, как остальную одежду; стоила шапка, как мы видим, дорого. В берестяной грамоте второй половины XIII в. упомянута шапка ценой 13 гривен, т. е. почти в полтора фунта серебра (Арциховский, б. г., с. 292). Предметы городской моды, даже такие широко распространенные, как однорядки, встречались почти исключительно у помещичьих слуг. У нас нет сведений о покрое крестьянских кафтанов, но не исключено, что здесь мы так же, как и в случае с сарафаном, имеем дело с распространением восточного термина «кафтан» на старинную одежду, именовавшуюся когда-то свитой.

Мы видели, что источники отмечают иногда как парадную, более дорогую одежду крестьянина (в особенности – крестьянок), так и более простую, повседневную.

Одежда горожан. О городской одежде, в частности об одежде рядовых горожан в XIII-XV вв., мы можем судить в основном по изображениям. На первом месте здесь – орнамент и инициалы новгородских рукописей XIV в., где встречаются чрезвычайно реалистические изображения горожан, преимущественно без головных уборов, в довольно коротких – до колен – верхних одеждах, скроенных в талию, подпоясанных кушаками; рукава одежд в некоторых случаях короткие (может быть, засучены?), из-под них видны узкие, облегающие руку рукава рубах. Художник показал и вышивку (или пристяжные запястья?) (Стасов, 1877, табл. 69, 7, 12; табл. 65, 13, 17, 24 и др.). Все горожане обуты в сапоги разных цветов. Иногда люди изображены в рубахах, при этом обычно другого цвета, чем штаны (например, белая рубаха с желтым поясом и синие штаны, есть и темно-синяя рубаха (Арциховский, б. г., с. 228). На одном изображении – человек в овчинном тулупе. К XIV в. относится и знаменитый скульптурный автопортрет новгородского мастера-литейщика Аврама (рис. 33). Ремесленник изобразил себя в сапогах и верхней распашной одежде типа свиты, зипуна или кафтана, подпоясанной поясом (в три оборота с кистями) и достигающей колен. (Арциховский, 1948, с. 282-283). А. В. Арциховский (с. 282-283) считал, что на Авраме рубаха, а не верхняя одежда. Но борт виден ясно.

Источники XVII в. содержат перечни предметов одежды. Так, в кабальной записи нижегородского посадского человека, данной в 1684 г., говорится, что по отбытии срока кабалы хозяин должен «дать в наделок мне, Алексею, и жене моей и детям нашим платья: кафтан шубной, кафтан сермяжной, шапку, рукавицы, сапоги», для жены – «телогрею, растегай (сарафан?– М. Р.) кумашный, треух, башмаки, чюлки и детям нашим по тому ж» (АЮБ, III, № 360-I, стб. 429). Обычай этот – отпуская работника, «обуть, одеть, как в людях ведется», – был, видимо, очень стойким и распространенным. Мастер-ремесленник по окончании срока ученичества должен был снабдить ученика не только необходимыми инструментами, но и одеждой. В некоторых записях оговаривается более подробно: «шуба новая, кафтан серый новый...», «шуба, кафтан сермяжной, шапка, сапоги». Иногда упоминается и нижнее платье – «рубаха, порты» (Талъман, 1948, с. 70). В других же случаях, например в одной редкой записи из Новгорода 1684 г., говорилось, что ученик получит от

Рис. 33. Мастер Аврам. Новгород, XIV в. 
Рис. 34. Мужская и женская уличная одежда.

мастера только верхнее платье, а «рубашки и портки отцовские» (АЮ, № 205, с. 216-217). В 1823 г. шуйский иконник жаловался, что сбежавший ученик «снес» у него «кафтан шубный, зипун сермяжный, шапку синюю сукно настрафилно с пухом, сапоги, штаны сермяжные» (АШ, № 22, с. 40-41), т. е. весь комплект верхней одежды. Поручная грамота о явке в суд г. Углича в 1675 г. перечисляет все те же вещи: шапку с пухом, кафтан сермяжный, кафтан шубный, рукавицы, опояску (АЮ, № 307-IV, с. 40-41). И хотя в данном случае не сказано, что вещи эти (ценой три рубля с полтиной) принадлежат кабальному холопу или ремесленному ученику, все же ясно, что это комплект верхней одежды рядового горожанина. Примерно в то же время в г. Воронеже в домах посадских людей среди описаного в коробах имущества встречаем: «рубахи мужские 2, портки 1, рубахи женские посконные 2... кодман... тулуп бараний... шапка мужская с соболем... 6 сарафанов (3 красных, желтый, вишневый, и лазоревый), рубаха женская аленая... две золотных сороки (из них 1 новая), серьги, монисто с крестами, 5 серебряных крестов, 4 женских перстня, серебряная цепь, плат кисейный, 2 аленых платка, шитая шелком ширинка... 4 шитых шелком ширинки, 2 аленых белых шапочных платка и 6 заготовок сапог» («сапоги говяжьи скроеные, нешитые») (Т. Вор. УАК, V, № 2750/1524, с. 331-333), а также в каждом доме – материю (холст, крашенину и пр.) в кусках, мотки пряжи – посконной, суконной, шелковой и др. В хозяйстве горожанина было все для тканья, шитья и вышивания одежды и даже заготовки для сапог.

Из изложенного видно, что костюм рядового горожанина состоял из портов и сорочки, рубахи и штанов, зипуна или кафтана (рис. 34). Кафтан подпоясывался кушаком. Уличное верхнее платье составляли в холодное время шубный (меховой) кафтан или овчинная шуба, на голове – шапка (довольно дорогая), на руках – рукавицы. Кафтан и зипун нередко были сермяжными, т. е. из домотканого грубого сукна. Словом, бедный горожанин был одет так же, как и крестьянин, но существенное отличие его костюма составляли сапоги, почти совсем вытеснившие в городах лапти. При этом мы не находим больших территориальных различий: в Воронеже, Москве, Шуе, Угличе, Нижнем Новгороде, Новгороде Великом встречен все тот же перечень предметов мужского костюма. Сильнее отличался от деревенского женский костюм. Надо сказать, что материалы о нем более скудны, чем о мужском костюме, но даже у бедных женщин (включая семью кабального холопа) ни в одном из упомянутых городов ни разу не названа понева, хотя, как мы видели раньше, в сельских местностях южнее Москвы она еще широко бытовала. В городе в рассматриваемый нами период прочно утвердился комплекс женской одежды с сарафаном (в различных вариантах).

Еще одним важным отличием городской одежды было четкое выявление в ней одежды специально детской. Мнение исследователей о том, что единственной одеждой детей обоего пола была длинная рубаха (Гиляровская, 1945, с. 11), основано, вероятно, на материалах о крестьянской одежде более поздних времен и на одном высказывании А. Олеария. В Ладоге в 1634 г. этот путешественник был поражен тем, что «все – и девочки и мальчики – были со стрижеными волосами, с локонами, свешивающимися с обеих сторон, и в длинных рубахах, так что нельзя было отличить мальчиков от девочек» (Олеарий, с. 18). О том же говорят и некоторые изображения, о которых речь впереди. Но в письменных источниках XVII в. мы находим не только «рубашки ребячьи» или «детинные», но и «два кавтанца дорогильные детинные». И «шуба баранья децкая новая» и даже «тафейка ребячья сукно красное» (АЮБ, III, № 329, стб. 270-272; АШ, № 61, с. 42). Правда, эти упоминания редки и обычно относятся к семьям зажиточным, но все же нужно думать, что если дети крестьян и городской бедноты и бегали в одних рубашках, то для детей феодалов и вообще зажиточных людей шили одежду в общем такую же, как и для взрослых. Относительно обуви это можно сказать еще более определенно, потому что находки детской обуви при археологических раскопках часты. Детям шили такие же сапоги, как и взрослым, но, разумеется, меньшего размера. При раскопках поэтому можно найти, например, перед большого мужского сапога, из которого вырезана маленькая детская подошва.

Одежда богатых горожан и феодалов. Мы уже говорили, что одежду старались изготовить и хранили дома. В доме зажиточного горожанина, а тем более крупного феодала это вырастало иногда в немаловажную хозяйственную проблему. Потребности в одежде (и по количеству, и по качеству, и в ассортименте) далеко перерастали возможности семьи, пусть даже и с холопами. Поэтому Домострой не отказывается от рукоделья служанок: «а которая женщина рукоделечна и той указати рубашка делати или убрус брати или ткати, или золотное или шелковое пяличное дело» (т. е. вышивание ) (Д, ст. 29, с. 28). Но вместе с том рекомендует иметь «мастера свои портные и сапожники» (Д, ст. 41, с. 40) и всякий необходимый для них инструмент – «снасть... портного мастера и сапожная» и для женского рукоделия ино что себе изделал никто не слыхал, в чюжой двор не идешь». Простейший материал – овчины, полотна, холсты – готовится и красится дома: «полотен и оусчин и холстов наделано да на что пригоже ино окрашено на летники и на кафтаны и на сарафаны и то... на домашний обиход перекроено и перешито, а будет слишком за обиходом наделано полотен или оусчин или холстов или скатертей или ширинок или иного чего ино и продаст... а рубашки красные мужские и женские и порты... при себе кроити». При этом, как всегда, Домострой призывает к строжайшей экономии: нужно собирать и тщательно хранить все обрезки (перечислено для примера девять видов материй) «остаток и обрезок как выручит, а в торгу устанешь прибираючи в то лицо в три дорога купити, а иногда и не приберешь». Детскую одежду рекомендуется шить на рост: «кроячи да загибати вершка по два и по три на подоле и по краям и по швам и по рукавам, и как вырастет годы два или три или четыре и, распоров, то платно и загнуть, оправив, опять станет хорошо» (Д, ст. 30-32, с. 29-31). Дочерям с самого рождения следует готовить приданое: «А оу полотен и од оу вусчин и оу ширинок и од вубрусов и рубашек и вся годы ей в пришенной сундук кладут и платье, и саженье и монисто и святость и суды... прибавливати не по множку не вдруг, себе не в досаду». Рационалистически настроенный составитель Домостроя тут же пишет, что если дочь умрет девушкой, то все это пригодится «на помин души» (Д, ст. 16, с. 14). Дорогие привозные материи и меха Домострой рекомендует покупать сразу в больших количествах (разумеется, учтя рыночную ситуацию) (Д, ст. 41, с. 39-40). Он перечисляет и предметы одежды, которые шьются в домашних условиях. Кроме упомянутых уже нижних и верхних («красных») рубах, портов, сарафанов, кафтанов и летников, названы шуба, терлик, однорядка, кортель, каптур, шапка, ноговицы (Д, ст. 31, с. 29). Не упущено и указание, когда лучше стирать: «коли хлебы пекут, тогда и платье моют». «Красные» рубашки и лучшее платье моют мылом и золой, полощут, сушат, катают (утюги тогда не были известны). Выгода двойная: экономия дров и зола под рукой. Есть, конечно, и рекомендации, как хранить одежду и украшения: «а постеля и платья по гряткам (полкам. – М. Р.) и в сундуках и в коробьях и оубраны, и рубашки, и ширинки все было бы хорошенько и чистенько и беленько суверчено и сукладено и не перемято... а саженье, и мониста, и лутшее платья всегда бы было в сундуках и в коробьях за замком, а ключи бы (хозяйка. – М. Р.) держала в малом ларце». А платье похуже – «ветчаное, и дорожни, и служни» (упомянуты епанчи, шляпы, рукавицы) – полагалось держать в клети (Д, ст. 29, 33, 55, с. 28, 31, 53).

Посмотрим теперь, как отражены комплекты богатой одежды в разного рода источниках.

Иногда имущество феодала могло по каким-либо причинам храниться в клети его крестьянина. В 1638 г. ярославская помещица М. А. Тулова подала челобитную о краже из крестьянской клети. Среди украденного оказались: «летник киндяшный, да летник дорогильный с вошвами, телогрея киндяшная на зайцах, телогрея дорогильная червчатая на белках, ожерелье жемчужное, пуговицы серебряны позолочены, ожерелье черная тесьма с пуговицами ж, монисто на нем 15 крестов, 15 перстней серебряных, шапка женская шита по атласу червчатому, трои серги, полотен тканых 30, рубашек женских 20 да станных рубахи 2, рубашек мужских 3 – две шиты в петли, а третья – в пришивку – два пояса шити с кистями, два убрусы шитые» (БС, А, № 32, с. 76). Среди всего этого имущества выделяются как будто бы два женских костюма – киндячный (летник и телогрея) и суконный (дорогильный – тоже летник и красная телогрея). К каждому – свое ожерелье. А вот что могло храниться в доме довольно богатого феодала. Разбойники похитили у Андрея Аристова в числе прочего имущества одежду мужскую, женскую, детскую и «людскую», т.е. в данном случае, видимо, одежду дворовых. Наверное, барину принадлежали 16 рубах, из которых 6 были шиты золотом, кафтан, 2 шубы, шапка, 2 треуха. Барыне – 5 рубах, 4 сарафана, 10 кокошников, телогрея, охабень, шуба и украшения – кресты, перстни, серги.

Детям – 2 из упомянутых выше рубах, 2 кафтанца, шуба. Слугам – сарафаны, 3 сермяжных и 4 овчинных кафтана (АЮБ, III, № 529, стб. 270-272). Если такой запас одежды должен был держать, видимо, не очень богатый феодал, то можно себе представить, каковы были хранилища одежды при великокняжеском и царском дворах, откуда выдавалось роскошное платье дворянам и детям боярским для участия в различных церемониях.

В середине XVI в. один новгородец заложил за 6 р. «однорядку багрову аспидну пояс на ней золот, пуговицы тафтяны, телогрею кунью под камкою, камка на червчатой земле узорчата шелк рудожелт, торлоп белей черевей а на нем камка куфтерь голуба, вошвы оксамитны золоты, ожерелье женское на черной тясме делано серебром волочоным, запястья серебром шиты да золоты, птур (каптур? – М. Р.) соболий» (ДАИ, I, № 51-VIII, с. 76) – все новое. Если не считать однорядки, которая могла быть и женской и мужской, перед нами – комплект верхней женской одежды. В 1576 г. стрелецкий сотник заложил Спасо-Прилуцкому монастырю (Кубенская вол. к западу от Москвы) за 16 р. шубку «женскую зелену брюкшину, летник камчат червчат вошвы бархат с золотом зелен, торлоп куней, а на нем поволоки дороги лазоревы вошвы бархат цветной каптур соболей наголной да две скатерти, одна шита, а другая браная» (АЮ, № 248, с. 266). Здесь – полный комплект богатой женской одежды. Обращает на себя внимание сочетание цветов: зеленый сарафан, красный летник с зелеными с золотом вошвами, торлоп темного меха с голубыми вошвами, капор темного меха. Пожалуй, не менее рискованное сочетание цветов можно было увидеть и в мужском костюме. Поздней осенью 1644 г. в посаде Большие Соли (бывший Костромской уезд) ограбили некоего А. К. Дерябина. Кроме пояса, взяли вишневую однорядку с серебряными позолоченными пуговицами, желтую дорогильную ферязь с шелковыми червчатыми завязками и кистями, лазоревую епанчу, червчатую с соболем шапку (БС, А, № 36, с. 6), т. е. все, что на нем было надето, кроме нижнего платья и сапог. Здесь ясно видно, как был одет горожанин в холодный осенний день: поверх рубахи – вишневая однорядка, на ней желтая с красным ферязь, сверху – лазоревый дождевик и красная с соболем шапка.

Н. И. Костомаров приводит гардероб подьячего Красулина, сосланного в XVII в. в г. Колу: 2 пары штанов, 3 кафтана, 3 однорядки, 1 ферязь, 2 стоячих ожерелья и 4 шубы, из них – одна особенно нарядная, крыта камкой с серебряным кружевом и пуговицами (Костомаров, 1860, с. 81). В данном случае это, по-видимому, была своеобразная служебная одежда приказного.

Мы уже говорили об изобилии гардероба знатного и богатого человека. Но в перечнях вещей – в завещаниях, описях приданого и т. п. – можно найти и описания комплектов костюма, как женского, так и мужского. Например, в описи очень богатого приданого дочери В. И. Баста-нова, которую выдавали в 1668 г. в г. Шуе за стольника князя Ф. Ф. Щербатова, выделен специальный раздел, где перечислены вещи, предназначенные в качестве традиционных «мыленных даров» новобрачному. «Да к мыльне платья: сорочки с порты и ожерельем, ожерелья низаны на шести концах, с пуговицы 2 яхонта лазоревые да изумруд, закрепки зерны бурмицкими, охабень объяринный бруснишной с круживом серебряным, обрасцы низаные, ферези атлас цветной на соболях, нашивка кизилбашская, кафтан атлас желтой холодной, пуговицы обнизные, ожерелье стоячее обнизное, шапка зеленая бархатная с обшивкой и с петли жемчужными, штаны камчатные червчатые, чулки толковые, башмаки червчатые» (АШ, № 103, с. 188). Это полный (за исключением шубы) комплект богатейшей мужской одежды, которую не стыдно было надеть и князю Щербатову. Нижнее белье – сорочки и порты, вероятно, еще верхняя богато расшитая сорочка (употреблено множественное число), к ней, видимо, то роскошное с драгоценными камнями ожерелье, которое описано так подробно, и красные шелковые штаны, шелковые чулки и красные башмаки. Верхняя одежда – желтый атласный кафтан с другим жемчужным ожерельем. Так князь мог ходить дома, а выходя на улицу, надевал еще соболиную атласную ферязь или охабень брусничного цвета (а может быть, и ферязь и охабень) и зеленую бархатную шапку. Впрочем, в парадной обстановке князь и в доме мог быть одет во все упомянутые предметы сразу.

В богатом приданом зачастую не значатся сарафаны. Но обычай перечислять телогреи и шубы через одну (АЮБ, III, № 334-VIII, стб. 298-300), причем телогрея иногда «холодная», позволяет все же думать, что здесь описан какой-то вариант и сарафанного комплекса – женского костюма, что телогрея и шуба составляли один костюм. Например, в Пензе в 1701 г. девушка из рода Юматовых получила в приданое киндячную шубу на заячьем меху, киндячную же телогрею, камчатную новую шубу на белках, шапку польскую с куницей, куний же треух (АЮБ, III, № 334 – IX, стб. 300-302).

А вот какое впечатление производила русская одежда на иностранных путешественников. Большинство известий касается богатой одежды горожан (чаще всего – феодалов), которая, естественно, бросалась в глаза иноземцам в первую очередь. В конце XVI в. Д. Флетчер описал довольно подробно мужской и женский костюмы. Мужскую рубаху, «изукрашенную шитьем потому, что летом они дома носят ее одну», распашной шелковый зипун, длиной до колен, узкий, длиной до лодыжек кафтан «с персидским кушаком, на котором вешают ножи и ложку»; подбитую мехом ферязь или охабень, очень длинный, с рукавами и воротником, украшенным каменьями. Поверх всего, как пишет Флетчер, надевается однорядка из тонкого сукна без воротника. На ногах – сафьяновые сапоги с онучками. Иностранец заметил также манеру носить на голове богато вышитую тафью, которую он называет «ночной шапочкой». «На шею, всегда голую, – пишет он также, – надевается ожерелье из драгоценных камней шириною в три и четыре пальца». От англичанина не ускользнули и социальные различия: «у бояр платье все золотное, у дворян иногда только кафтан парчовый, а все остальное суконное. «Мужики» (вероятно, все же горожане, а не крестьяне, как следует из дальнейшего описания) одеты очень бедно; под однорядкой у них – кожух «из грубого белого или синего сукна», на голове – меховая шапка, на ногах – сапоги. «Женщина, когда она хочет принарядиться, надевает красное или синее платье и под ним теплую меховую шубу зимою, а летом – только по две рубахи одна на другую и дома и выходя со двора. На голове носят шапки из какой-нибудь цветной материи, многие также из бархата или золотой парчи, но большею частью повязки. Без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее вы не увидите женщины ни замужней, ни девицы». На голове женщины, пишет Флетчер, повязка из тафты, чаще – красной, поверх ее – белый убрус, затем – шапка «в виде головного убора из золотой парчи» с меховой опушкой, жемчугом и каменьями. Недавно знатные женщины перестали унизывать шапки жемчугом, так как жены дьяков и купцов им подражают. В ушах женщин серьги «в два дюйма и более». Летом носят полотняное белое покрывало, «завязываемое у подбородка с двумя висящими кистями», унизанное жемчугом. В дождь женщины носят шляпы с цветными завязками. На шее – ожерелье, на руках – запястья «шириной пальца в два». Из верхней женской одежды Флетчер описывает ферязь, поверх которой надевают летник с широкими рукавами и парчевыми вошвами, на него – еще опашень с рукавами «до земли». Золотые и серебряные пуговицы были, по словам Флетчера, «с грецкий орех». Наряд дополняли сапожки из белой, желтой, голубой «или иной цветной кожи, вышитые жемчугом» (Флетчер, с. 125-127). Мы видим, что иностранец не всегда мог разобраться в названиях, покрое и порядке разнообразных верхних мужских и женских одежд, в сложном устройстве женского головного убора, но в целом наблюдательность позволила ему составить верное представление о костюме и манере его носить. Флетчер видел, наверное, и полотенчатый головной убор, и кокошники. Он прекрасно уловил и манеру надевать для представительности возможно больше платьев, одно на другое, и богатство разнообразных жемчужных украшений и вышивки – от сапог до шапок.

Более чем через сто лет, в 1689 г., Б. Таннер также описывал мужскую и женскую одежду с очень длинными, собираемыми в складки рукавами (у мужчин он называет ее «свитка»), высокие мужские шапки, шляпы и поверх них – покрывало у женщин, цветные сапоги (желтые, голубые,

Рис. 35. Молящиеся новгородцы. Часть иконы XV в.

зеленые, подешевле – черные), «плотно охватывающие ногу». Отметил он и возрастные отличия (в частности, более короткие – выше колен – кафтаны молодых парней). Богатство и разнообразие русских мехов его особенно поразило. Таннер говорит не только о горностаях, но и о мехах «лесных кошек» (наверное, рысьих), лисьих, заячих, собачьих и, конечно же, о черных и белых астраханских овчинах (Таннер, с. 101-108).

Изображения лиц, принадлежащих к высшим слоям общества, встречаются часто. Упомянем лишь некоторые. На новгородских инициалах XIV в. мы видим городских должностных лиц: бирича с жезлом и трубой, каких-то других магистратов с жезлами. Все они одеты в длинные – до голени – кафтаны, по-видимому, с меховой опушкой, с широким поясом. На бириче – нарядный высокий колпак, на других – круглые шапки с меховой опушкой. Обуты все в сапоги (без каблуков).

К середине XV в. (1467 г.) относится новгородская икона, на которой (по распространенному в средние века обычаю) изображены и заказчики – донаторы – в данном случае – целая семья знатных новгородцев (рис. 35). Мужчины одеты в длинные плащевидные одежды с отложными воротниками и декоративными петлями вдоль бортов. Под этими плащами (как справедливо отмечает А. В. Арциховский, сильно отличающимися от древнерусского корзна) (Арциховский, б.г., с. 289) видны распашные одежды из дорогих тканей (типа свиты или кафтана), длиной до колен, с явно намеченными художником полами, подпоясанные широкими поясами, и узкие штаны, заправленные в сапоги. Из-под верхней одежды выглядывает белый ворот сорочки. Головы мужчин обнажены, волосы каждого заплетены в одну косу. Женщина тоже в длинной плащевидной одежде, сапогах или башмаках и светлом полотенчатом головном уборе. Дети (их двое) – в белых ниже колен рубашках, подпоясанных шнуром с висящими спереди кистями. На другой новгородской иконе на плечи мужчин накинуты тоже распашные одежды, но не плащевидные, а с длинными, свободно висящими рукавами. А. В. Арциховский прав, называя эти одежды охабнями (Арциховский, б.г., с. 297). Он замечает также, что на книжных миниатюрах платье купцов, бояр, дружинников и князей, как правило, длинное, ниже колен (Арциховский, б.г., с. 277), в то время как рядовые горожане и крестьяне изображены в более коротких одеждах. Мы уже говорили, что крестьяне и рядовые горожане по большей части изображены без верхней одежды. Вероятно, это условность, принятая иллюстраторами, чтобы подчеркнуть социальные различия (мы уже приводили описания комплектов даже крестьянского костюма, обязательно включавшие какие-то предметы верхней одежды). На изображениях массовых сцен и на индивидуальных портретах XVI-XVII вв. лица, принадлежавшие к высшим слоям тогдашнего общества, изображены в нарядных шапках и во множестве верхних одежд так, чтобы из-под верхней была видна надетая снизу. Типичен портрет русского посла во Франции, стольника П. И. Потемкина (рис. 36). Потемкин изображен в мурмолке с бриллиантовым аграфом, в опушенной мехом ферезее, из-под которой виден еще другой кафтан, подпоясанный широким матерчатым кушаком.

Из всего изложенного видно, что комплект одежды господствующих классов отличался прежде всего обилием и качеством вещей (рис. 37). Если белье (порты, рубаха) отличалось от простонародного только качеством материала, то уже верхние мужские и женские сорочки, штаны, тафьи, убрусы, кички, сороки и кокошники отличались богатством вышивки и драгоценных украшений, так же как женская шубка-сарафан, мужской зипун и кафтан. Остальные разнообразные верхние одежды, которые мы уже описывали, как правило, простонародьем вовсе не употреблялись (за исключением однорядок и простых шуб). У знати же и богатых

Рис. 36. Портрет стольника П. И. Потемкина. XVII в.
Рис. 37. Знатное семейство. Москва, XVII в. (по Олеарию)

купцов таких одежд надевалось по нескольку одновременно. Нужно еще подчеркнуть, что женщины высших сословий в рассматриваемый нами период, как и горожане вообще, никогда не носили поневы. Прическа за рассматриваемый период была более стабильна у девушек и женщин (распущенные или даже завитые волосы или косы девушек; «бабья» прическа – две заплетенные косы). Впрочем, одно время в Новгороде женщины даже брили головы, но против этого боролась церковь (Ключевский, 1867, с. 192).

У мужчин были разные моды – как по времени, так и по территории. Мы уже говорили, что в XV в. в Великом Новгороде и Пскове (возможно, и во всей Новгородской земле) мужчины также заплетали волосы в одну косу. В Московском же государстве в XVI в., как отмечает Флетчер, волосы на голове стригли очень коротко и только опальные отпускали длинные волосы. Ношение бороды, по-видимому, было принято у людей солидных, на возрасте. Люди помоложе могли и не носить бороды. Заметим, что на новгородских инициалах часты изображения безбородых людей, причем бород не носят не только рыбаки, но и биричь – должностное лицо. Интересно описание примет одновременно 26 разбойников (г. Шуя, 1641 г.). Более двух третей из них (18 человек) носили бороду (указан цвет – например, «чермна искрасна», т. е., как бы сейчас сказали, рыжая; «полова» – и размер – «велика», «мала»). О двоих сказано, что «бреют», об одном – «сечет», о четверых: «молоды, бороды нет, ус не режется», наконец, об одном просто – «бороды нет» (АШ, № 51, с. 95-96). До XV- XVI вв. борода и длинные волосы и темный цвет одежды не были обязательны даже для духовенства (Гиляровская, 1945, с. 103-105). В XVI в. Флетчер отмечал, что священники закладывали длинные свои волосы за уши.

Одежда военных и духовных лиц. Мы уже говорили, что элементы военной формы существовали еще в IX-XIII вв., поскольку это вызывалось необходимостью различать в бою сражающиеся стороны. И в XIV в. такие различия, по-видимому, существовали. Во всяком случае, повесть о Мамаевом побоище говорит, что перед Куликовской битвой, выстроив полки, воеводы «облачишася во одежды... местные» (ПКБ, с. 34). Речь идет, несомненно, о какой-то одежде, надеваемой поверх и отличавшейся у разных территориальных ополчений местными особенностями, что облегчало для командиров управление боем. Роскошные одежды русских бояр, надеваемые поверх брони, отмечали Ченслер и Флетчер. Такая одежда – налатник – короткая куртка с короткими широкими рукавами, косыми полами и незашитыми боками (так, что образовывались прорехи) – сохранилась в собраниях музеев Московского Кремля (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 309-312). Отмеченная иноземцами роскошь налатников (парча и бархат), видимо, относится к отличительным признакам военачальников. Нам уже случалось писать, что признаком командующего издавна были золотой шлем, золотой плащ и золотой пояс (Рабинович, 1947, с. 96). В XIV-XVII вв. эти признаки могли разнообразиться. Корзно сменилось приволокой. Позднее, по-видимому, поверх кольчуги (а потом и без нее) недавались налатники с рукавами.

С введением регулярного войска – стрельцов – яснее обрисовывается и военная форма. Для стрельцов это – шапка-колпак с узкой меховой опушкой, длинный (до лодыжек) кафтан и сапоги, т. е. одежда в целом народная. Документы о снабжении стрелецких полков говорят обычно о кафтанах «шубных», т. е. на меху; встречающееся иногда в этой связи название «кафтан бараний» (АМГ, I, № 266, с. 299) говорит о том, что тут использовалась овчина. Вот перечень одежды, отправленной в 1677 г. из Воронежа на Дон для снабжения стрелецких полков: «шапки овчинные под разными цветными плохими сукнами 100... вареги с галицами (рукавицы. – М. Р.) 100, кафтаны шубные новые... 859 (в том числе поличеных и худых 100), добрых шубных кафтанов... 100, кафтанов сермяжных серых и черных 315... сукна сермяжного серого и черного и белого 1500 аршин из них трачено молью 72 аршина» (Т. Вор. УАК, V, № 3040/1814, с. 433). Мы видим, что здесь перечислено отнюдь не первоклассное обмундирование, зачастую уже бывшее в употреблении. Оно заготовлено для стрельцов в Тамбове и испытало невзгоды дальней перевозки и плохого хранения. Но в принципе форма стрельцов была практичной, удобной и живописной (в ту пору принцип защитности еще не применяли) (рис. 38) Живописным было сочетание цветов кафтана, шапки и сапог. Э. Пальмквист приводит сведения о 14 стрелецких полках, каждому из которых был присвоен особый цвет кафтана (и петлиц), шапки и сапог (например, кафтан красный с малиновыми петлицами, шапка темно-серая, сапоги желтые; кафтан

Рис. 38. Стрелец. Москва, XVII в. (по Мейербергу)

светло-синий, с черными петлицами и коричневым подбоем, шапка малиновая, сапоги желтые; кафтан рудо-желтый с зелеными петлицами и подбоем, шапка малиновая, сапоги зеленые и т. п. (Гиляровская, 1945, с. 92-94).

Для своих потешных (прежде, чем одеть их в «немецкие» мундиры) Петр заказывал какие-то особые «потешные кафтаны», по мнению некоторых исследователей более короткие, чем стрелецкие (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 326). Кроме стрельцов, форменную одежду имели царские телохранители – рынды, в торжественных случаях одевавшиеся в белые кафтаны и высокие, белые же, шапки, жильцы – конная гвардия, разного рода возницы. Последние назывались «терлишниками», так как носили особого рода терлики с изображением двуглавого орла на груди и на спине (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 314-318).

Духовные лица в быту одевались так же, как и их прихожане, но поверх обычного платья священники носили сначала однорядку, а потом рясу с широким воротом и рукавами, а епископы – также особую мантию из белого шелка «со многими расшитыми полосками белого атласа шириной пальца два» (Флетчер, с. 95-97) и клобук, который в разных епархиях традиционно не был одинаков (например, в Новгороде Великом – известный «белый клобук», о происхождении которого сочиняли легенды). Об одежде монахов Флетчер говорит кратко, что она состоит из белой фланелевой рубахи, мантии с кожаным поясом и рясы. Подрясник с узкими длинными рукавами носили под рясой, но дьячки и вообще низший причт – и как повседневное платье.

Одежда в семье и обществе. Как мы видим, в семье, в домашней обстановке мужчина мог носить неполный комплект одежды; расшитая верхняя рубаха считалась довольно приличной домашней одеждой даже для знати. Но в высших слоях общества было принято (хоть и не обязательно) и дома носить шапочку – тафью. Обычай всюду быть в тафье настолько укоренился, что потребовалось специальное постановление церковного собора 1551 г., запрещавшее входить в церковь в шапках и тафьях даже князьям и вельможам (Ключевский, 1867, с. 188).

Что же касается женщин, то они по-прежнему должны были и дома тщательно закрывать свои волосы. В. О. Ключевский предполагал, что все же дома женщины носили не все части своего сложного головного убора: достаточно было, например, волосника, а кичку или кокошник можно было снять (Ключевский, 1867, с. 192).

С какими-то обязательными требованиями к женской одежде связана, по-видимому, и семейная драма Ивана Грозного. По некоторым данным, ссора, окончившаяся убийством сына царя – царевича Ивана Ивановича – началась из-за того, что жена царевича оказалась недостаточно одетой, когда неожиданно вошел свекор. Известие это исходит не от очевидцев, а от бывшего в Москве три месяца спустя после этого убийства иностранца, который записал, что она была «в одной простой рубашке» (Соловьев, б. г., с. 323). Следует ли это понимать так, что на царской снохе не было только «вершницы» и сарафана или буквально – что рубашка была ее единственной одеждой, т. е. что не было и головного убора, сказать трудно. Так или иначе, здесь отразилось представление о необходимом минимуме домашней одежды. Если же мы вспомним, что, по тогдашним представлениям, простоволосая женщина могла даже чем-то повредить постороннему мужчине, можно догадаться, что вызвало первоначальное раздражение мнительного царя (Рабинович, 1981, с. 137-140).

Выходя на улицу, надевали верхнее платье соответственно погоде, своему социальному положению и цели, для которой выходили. В целом количество и качество платья обусловливало, как мы бы сейчас сказали, престиж человека. Недаром издавна существовала поговорка, что встречают по платью. Это обстоятельство и определило большую изменчивость верхней уличной одежды по сравнению с нижней и верхней комнатной. Крестьянин и рядовой горожанин могли в теплую погоду быть в рубахах даже на улице, женщины и девушки – в сарафанах или поневах. Древний обычай, согласно которому мужчины снимали шапки в знак уважения, сохранился в течение всего рассматриваемого периода. В конце XVII в. Б. Таннер отмечал, что при появлении царя – все без шапок, даже на улице (Таннер, с. 108). С другой стороны, торжественная обстановка требовала возможно более полного (по социальному положению данного лица) костюма. Поэтому придворные должны были быть во дворце в нарядной верхней одежде, даже в помещениях – в шубах и горлатных шапках (под которыми, как мы знаем, была надета еще тафья). Так бояре, например, заседали в Думе.

Иван Грозный на всю жизнь запомнил, что один из князей Шуйских в период его малолетства появлялся во дворе в недостаточно роскошной шубе (ПИГ, с. 134). Если бояре одевались в свою собственную одежду, то дворянам и детям боярским роскошная верхняя одежда для приемов, торжественных встреч и иных церемоний выдавалась во временное пользование из царской казны. «Около двух часов явился пристав, одетый в соболью шубу, крытую зеленым шелком, – писал в конце XVII в. И. Корб, – эту шубу получают они при исполнении особых поручений, под условием возвращения, из царской казны, как бы из сокровенной кладовой» (Корб, с. 84). В делах Оружейной палаты сохранилось много сведений об изготовлении большого количества единообразных одежд для различных групп свиты при торжественных выходах царя. В 1680 г. был издан и специальный указ «О различии одежд, в которых разные чины должны являться в праздничные и торжественные дни при государевых выходах». Котошихин писал, что иногда должностным лицам и церковному причту – попам, дьяконам, дьячкам, стремянным, сокольникам, истопникам, стрельцам, певчим дьякам – даются из казны отрезы материй на платье. Боярам же, окольничим, думным людям, стольникам, дворянам и дьякам – бархатные золотные шубы на соболях (Котошихин, с. 58).

Представительству придавалось огромное значение. Например, при встрече почетного гостя обязательно должна была присутствовать нарядная толпа. Московские дворяне обязывались для этого надевать «цветное» платье. Известен случай (XV в.), когда московский митрополит унизил при всех галицкого князя Юрия Дмитриевича, увидя встречающий его «народ» в сермягах. Также выдавались из царской казны одежды для разного рода общественных церемоний, например для известного шествия в вербное воскресенье, когда на центральной площади имитировали въезд Христа в Иерусалим, причем в роли Христа выступал патриарх. Специально назначенные отроки кидали под ноги его лошади красные одежды и куски материи – все, выданное из казны (Рабинович, 1978, с. 95, 119-120).

Вообще платье, даже у рядовых горожан, подразделялось обычно на три категории: рабочая одежда (это в большинстве случаев было старое, «ветшаное» платье), одежда будничная, как бы мы сейчас сказали, повседневная, и праздничный, парадный костюм. Впервые четко об этом говорит в XVI в. Домострой, рекомендующий слугам богатого городского дома иметь даже три (не менее) перемены платья: «ветшаное» (старое) – для работы, чистое вседневное – надевать перед хозяином и лучшее – «в праздник и при добрых людях или с государем где быти» (Д, ст. 22, с. 19-21). Еще в середине XIX в. в Торопце это называлось платье доброе, под-доброе, третье (Семевский, 1864, с. 127). Довольно часты указания на то, что церковь предписывает надевать лучшую одежду, например, на исповедь (думается, что и вообще для посещения церкви).

В целом ряде случаев полагалась определенная одежда. Исследователи, на наш взгляд, справедливо полагают, что, например, обычай надевать лучшую одежду на определенные сельскохозяйственные работы (первый покос и др.) весьма древний (Маслова, 1978, с. 16-29). То же можно сказать о семейных обрядах. Домострой предписывал разнообразную праздничную одежду для свадьбы. В первый день свадьбы, когда совершались народный и церковный обряды бракосочетания, невеста, свахи, а возможно, и вообще женщины – участницы свадебной церемонии должны были быть в красных сарафанах и желтых летниках; жених и другие мужчины – в цветном (по возможности – золотном) платье, обязательно в кафтанах (кажется, предпочтительно – в терликах). На второй день при определенных обстоятельствах за столом можно было верхнее платье снять. Цветному праздничному платью противополагалось платье «смирное» – того же покроя и качества, но более темных цветов – черного, гвоздичного, вишневого, коричневого, багрового, надеваемое в печальных случаях – в знак траура или (у придворных) царской опалы (Сав., с. 128). Смирное платье бывало, по-видимому, у людей зажиточных, в другое время одевавшихся нарядно. Но, судя по позднейшим данным, вдовы должны были всегда одеваться в темное; старухи носили головные уборы и сарафаны темных цветов. В домашнем быту сам великий князь или царь одевался иногда очень посредственно, что заметил, например, Ченслер в XVI в. (Гиляровская, 1945, с. 17).

Можно сказать, что всегда были особые эстетические взгляды на одежду, представления о том, что именно и как следует носить, как должен выглядеть нарядный человек – щеголь. Представления эти, разумеется, менялись. Так, в конце XVI в. были модны у мужчин шитые в талию, ясно обрисовывавшие фигуру верхние одежды. В начале XVII в. голландский резидент Исаак Масса писал, что тон московским щеголям задавали братья Романовы. «Старшим из братьев был Федор Никитич, красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: «второй Федор Никитич». Он так ловко сидел на коне, что всяк видевший его приходил в удивление. Остальные братья походили на него». (Масса, 1937,. с. 42). Таков был в молодости будущий патриарх и правитель государства Филарет. Примерно через полвека в моде были полные мужские фигуры (что отметил, как уже сказано, Олеарий) и щеголи специально подпоясывались не по талии, а ниже, чтобы обрисовывался живот. Бернгард Таннер писал, что в конце XVII в. в моде были сапоги, «плотно, ловко охватывающие ногу». (Таннер, с. 102).

Очень стойкой оказалась манера женщин злоупотреблять косметикой – белилами, сурьмой и пр. Ее отмечал еще в XVI в. Флетчер, объясняя по-своему – дурным естественным цветом лица русских женщин. Он писал, что белила покрывают лица женщин сплошь, а сурьмой наведены глаза, брови. «Из страшных женщин они превращаются в красивые куклы» (Флетчер, с. 125). «Белила, румяна и сурьма, – писал на два с половиной столетия позже о московских мещанах В. Г. Белинский, – составляют неотъемлемую часть их самих, точно так же, как стеклянные глаза, безжизненное лицо и черные зубы. Это мещанство есть везде, где только есть русский город, даже большое торговое село» (Белинский, 1845, с. 69). Подобные сведения (без такой эмоциональной окраски) поступали в Географическое общество из некоторых северных русских городов в середине XIX в.

В XVII в. чрезвычайно важным считалось в торжественных случаях быть обязательно в русском традиционном платье, даже иноземцам. Так, в 1606 г. Марина Мнишек венчалась в Москве в Успенском соборе с Лжедмитрием I по настоянию бояр в русском платье. Позднее парадная русская одежда выдавалась некоторым иноземным послам специально для торжественного представления государю. Г. Котошихин упоминал: «на послов шубы атласные золотые на куницах и на белках, да однорядки суконные красные с кружевы, кафтаны камчатные исподние, шапки, сапоги». Мы видим здесь полный комплект мужской верхней одежды. По улицам послы ехали при этом в однорядках (которые, как только что сказано, были достаточно нарядны). «У царя» с них снимали однорядки и надевали шубы (Котошихин, с. 52, 54).

* * *

Переходя к проблеме взаимовлияний одежды русских и их соседей,. мы должны выделить в ней два вопроса.

Традиционная древняя народная одежда изменялась в рассматриваемый период прежде всего в результате процессов, начавшихся еще в более древние времена, в IX-XIII вв. Из общеславянских черт долгое время сохранялись лишь немногие (туникообразная рубаха, некоторые виды обуви). Стирались старые племенные особенности восточнославянского костюма, и в XIV-XV вв. эти особенности (преимущественно в женском праздничном наряде) исчезли вовсе. В XV в. не встречается уже ни височных колец, ни ожерелий из характерных для древнего племени бус, ни соответствующих перстней. Примерно в XV – начале XVI в. сложился новый тип женского костюма, связанный с распространением сарафана, происхождение которого, как уже говорилось, весьма сложно. По всей вероятности, правы те исследователи, которые считают, что наряду с развитием элементов традиционного женского костюма здесь можно увидеть и влияния народов Восточной и Западной Европы, в особенности же Поволжья и Прибалтики. Однако нельзя не обратить внимания на то, что комплекс одежды с сарафаном в особенности сильно распространился в городах (даже в южной половине Европейской России, где сельское население стойко держалось комплекса одежды с поневой), тогда как крестьяне восприняли сарафан преимущественно в северных областях расселения русских. Аналогичные влияния одежды с плечевыми пряжками видят в поликовой рубахе. Влияния в области традиционного женского костюма были взаимными, на что указывают, например, русские названия многих частей костюма у народов Поволжья и Прибалтики (см. главы VII-X).

В целом же древняя одежда удержалась повсюду в качестве нижнего белья – туникообразная женская сорочка, туникообразная мужская рубаха и узкие порты. Также народными по покрою были и верхние рубахи (мужские и женские), сложные женские головные уборы.

Гораздо больше новшеств в верхней комнатной и уличной одежде. Появилось множество новых разнообразных предметов одежды и мужских головных уборов. Но это касалось, главным образом, людей зажиточных господствующих классов и близких к ним (включая, как мы видели, слуг).

Сами названия дорогих материй, из которых шили эти туалеты, – то западного, то восточного происхождения. Названия же подавляющего большинства предметов верхней одежды – восточные: тюркские (турецкие, татарские), иранские, арабские. Например, такое, кажется, исконно русское платье, как шуба, носит арабское название (джубба – верхняя одежда с длинными рукавами). Можно думать, что и некоторые другие восточные названия распространились на древнерусскую одежду (мы уже говорили, например, о возможности распространения названия «кафтан» на древнерусскую простонародную «свиту»). Но несомненно, что имело место значительное восточное влияние на одежду господствующих классов, распространившееся после татаро-монгольского завоевания и особенно усилившееся к XV в. Оно сказалось, пожалуй, ярче всего в манере носить тафью – тюбетейку, в обычае женщин на улице закрывать лицо платком (но это отнюдь не была восточная чадра). Неудивительно поэтому, что подобного рода изменения даже и у господствующих классов касались только верхней одежды. Сам царь носил рубаху того же покроя, что и крестьянин, хотя рубаха эта была из дорогой материи и расшита золотом. В конце XVI-XVII в. среди господствующих классов все больше распространяется стремление подражать одежде западноевропейской. Сначала, при Борисе Годунове, это были польские, потом венгерские моды. Во второй половине XVII в. стала распространяться и общезападноевропейская (называемая в России «немецкой») мода. И сам наследник престола Алексей Михайлович еще при жизни отца завел себе «немецкие» кафтаны. Ему охотно подражали придворные молодые люди. Эта мода (теперь уже можно сказать – как почти всякая) встречала сопротивление ревнителей старых обычаев (Богоявленский, с. 14). Видимо, решающую роль сыграло неодобрение духовенства: став царем, Алексей Михайлович показывался только в русском платье. Однако сын его Федор в свое недолгое правление выражал желание, чтобы дворяне и приказные носили короткую одежду. Таким образом, реформа одежды, предпринятая Петром I, была не так уж неожиданна. Указ 4 января 1700 г. (а возможно, существовали и более-ранние распоряжения) предписывал всем, кроме крестьян и духовенства, носить венгерское, а потом и «немецкое» платье).

В дальнейшем вытеснение традиционной одежды шло более быстрыми темпами в городах и гораздо медленнее в сельских местностях. При этом господствующие классы опережали основную массу горожан и тем более – крестьян. Неравномерно шло проникновение западноевропейского костюма, мужского и женского.

В конце XVIII в. И. Георги писал, что в Петербурге все служащие-(кроме военных и почтовых, имевших особые мундиры) и «знатные мещане»-носят мундир Санктпетербургской губернии – синий кафтан с блестящими пуговицами, а исподнее платье – белое, но «кто про себя живет и от других не зависит, может... без всякого поношения и поругательства одеваться по древнему обычаю и столь странно, как ему угодно». Женщины же следуют английской или другой западноевропейской моде, причем молдаванки и грузинки носят свое национальное платье. «Собственная российская одежда обоего пола сохранилась в древнем своем виде не токмо у простого народа, но и у большей части людей среднего состояния... видны в столице, невзирая на иностранные моды, купцы и другие совершенно так же одетые, как в областях внутри государства, с бородою или без бороды и пр. Многие однако же последуют в их одежде разным чужестранным обычаям. Но простой народ ничего чужого в своей одежде не имеет». Далее Георги делает несколько парадоксальное замечание, что женщины среднего состояния менее привержены к старине «и часто видно, что муж да сыновья носят российское, а женщины в доме – чужестранное и самое модное платье» (Георги, 1794, с. 604-605). Замечание на первый взгляд тем более странное, что и столетием позже в других русских городах (в особенности малых, например в Галиче, Торжке, Торопце и др.) можно было наблюдать обратное соотношение: женщины продолжали еще носить сарафаны и кокошники, в то время как мужчины были одеты в сюртуки и сибирки. Видимо, Георги со свойственной ему наблюдательностью отметил специфику столичного города, где женщины-мещанки оказались ближе к новым веяниям, следуя общей с высшими сословиями моде.

Бывали в области одежды и своеобразные контрреформы, к которым средние слои населения относились отрицательно. Так, когда Павел I, едва вступив на престол, запретил в столицах – Петербурге и Москве – носить фраки, жилеты и круглые шляпы по тогдашней французской моде, вместо которых повелел «одевать немецкие кафтаны и длинноватыя камзолы», всем «кроме ходящих в русском платье» (т. е. мещан и отчасти купцов), «сей переворот великую молву и поговорку сделал, но повиновались» (Толченов, с. 316), однако сразу же после дворцового переворота и убийства Павла демонстративно вернулись к прежней моде.

В целом манере одеваться, избирательности в отношении к костюму еще долго придавали большое значение как характеристике не только имущественного и социального положения того или иного лица, но и его образа мыслей. Вот что писал по этому поводу в середине XIX в. В. Г. Белинский. «Положим, что надеть фрак или сюртук вместо овчинного тулупа, синего армяка или смурого кафтана еще не значит сделаться европейцем; но отчего же у нас в России и учатся чему-нибудь, и занимаются чтением, и обнаруживают любовь и вкус к изящным искусствам только люди, одевающиеся по-европейски? Что ни говори, а даже фрак с сюртуком – предметы, кажется, совершенно внешние, немало действуют на внутреннее благообразие человека. Петр Великий это понимал, и отсюда его гонение на бороды, охабни, терлики, шапки-мурмолки и все другие заветные принадлежности «московского туалета» (Белинский, 1845, с. 55).

О том, как изменилось позднее представление о престиже традиционного русского костюма, мы можем заключить, если вспомним хотя бы, что в «русский» костюм нарочито одевались в начале XX в. как раз представители передовой интеллигенции, как, например, В. В. Стасов, Л. А. Андреев, М. Горький, Ф. И. Шаляпин. С другой стороны, при царском дворе бывали в XIX-XX вв. приемы, для которых фрейлины обязательно надевали «русский», по тогдашним понятиям, костюм. Но Горький, Стасов и другие одевались в русское простонародное платье, а придворные – в «боярское».