Игоистичная почта

В прежние времена все нововведения в русской жизни было принято приписывать Петру Великому, а их источником неизменно считался Запад. Однако почта стояла особняком в ряду позаимствованных за рубежом полезных начинаний. Как считали историки, первая регулярная пересылка писем появилась в Древнем Риме благодаря моде на зарубежное образование. Дети патрициев отправлялись на учебу в Афины, а их заботливые родители не жалели средств, чтобы быть постоянно в курсе дел своих чад. Позднее в средневековой Европе банкиры, купцы и ремесленные цеха организовывали обмен информацией между крупными торговыми городами. Особой активностью в переписке, к примеру, отличался цех мясников, скупавший скот для городов. А после появления университетов ученые мужи наладили не менее активный эпистолярный обмен мнениями и идеями.

Однако все эти иноземные новшества обходили Русь стороной, и многие века едва ли не единственным средством связи между городами и весями были проезжие купцы, с которыми оказией передавались письма, да княжеские гонцы, развозившие повеления господина его рабам и подданным. Возможно, причиной тому были вечно смутные времена и лихие люди, шалившие на русских дорогах, из-за которых гонцы выезжали в путь лишь в сопровождении крепкой охраны. Не исключено также, что в регулярной перевозке посланий попросту не было особой необходимости, поскольку широкие массы традиционно не отличались тягой к знаниям и не знали грамоты. А склонные к обману торговые люди исстари не верили никому и использовали в качестве средства доставки своих депеш партнерам только и исключительно собственных проверенных слуг. Ситуация изменилась лишь во времена татаро-монгольского ига, когда на Руси появились первые более или менее регулярные пути сообщения, использовавшиеся завоевателями для сбора выходов – налогов и пошлин. Известный русский историк почты И. П. Хрущов писал:

«Для собирания ордынских выходов, их распределения и указания способов их добывания татарам необходимо было установить уроки, т. е. с точностью определенные повинности. Земля, движимость, пути сообщения, промыслы, торговля – все подпало урочной дани. К этому-то периоду усложнения урочной дани и относится учреждение ямов, необходимых для передвижения сборщиков и для возки сборов. Татарское владычество было господством издали. Только наездом давали татары чувствовать свою власть, и эти-то наезды должны были быть обеспечены лошадьми, людьми и удобством остановки в известных пунктах. Монголы во всех покоренных землях заводили для сношений своего рода почты. Еще Чингисхан, утвердив свое владычество над огромными пространствами Азии и Восточной Европы, установил по примеру Китая для разъездов своих чиновников, послов и гонцов по большим дорогам станции, на которые окрестные жители должны были поставлять лошадей и доставлять продовольствие по повелению хана».

Ямская повинность считалась одной из самых тяжелых, и потому с момента организации почты все подпадавшие под этот натуральный налог стремились всеми силами добиться особой милости – его отмены для себя. В 1270 году отбиться от ямской повинности и прочих сборов и податей удалось русскому митрополиту, получившему от царя Менгу-Темира особый ярлык, гласивший:

«Пожаловали есмя жаловальные грамоты русским митрополитом и церковным людем тако молвячи: да правым сердцем молят за нас Бога и за наше племя без печали и благословляют нас – и не надобе им дань и тамга, и поплужное, ни ям, ни подводы, ни воина, ни корм».

Тем же, кто не мог молиться за здравие монгольского племени, оставалось лишь поставлять на ямы лошадей, возчиков и продукты для прокорма проезжающих. Впрочем, почтовое наследие татаро-монгольского нашествия прижилось на Руси и оставалось в неизменном виде и после исчезновения ига. К XV веку, как писал Хрущов, в русских землях существовала следующая почтовая система:

«Все пограничные и важнейшие по своей промышленности места были соединены посредством ямов с Москвою, таковы были: Архангельск, Смоленск, Нижний Новгород, города тверские, поздние украинские, преимущественно же Великий Новгород и Псков, через которые часто проезжали в столицу послы иноземные».

В местах, где не было ямов, по выданным царем подорожным грамотам путешественники и гонцы брали лошадей, возчиков и подводы в придорожных селах. Причем для каждого проезжающего в зависимости от его уровня устанавливалось количество положенных подводи уровень сервиса на ямских станциях. К примеру, в 1493 году приставу Зезеведову, сопровождавшему посланника австрийского кесаря «немчина Шнупса», была выдана следующая подорожная от Ивана III:

«От великого князя Ивана Васильевича всея Руси. От Москвы по дороге, по нашим землям по Московской и по Тверской, по ямом ямщиком до Торжку, а в Торжке старосте, а от Торжку по Новгородской земле, по ямщиком до Новагорода. Послал есми Сеньку Зезеведова с немчиным, а вы бы давали Сеньке по две подводы по ямом, а немчину по две же от яму и до яму. А корма для немчина на яму, где случится стати: курья да две части говядины, да две части свинины, да соли и заспы, и сметаны и масла да два калача полуденежны по сей моей грамоте».

К XVI веку русская почта стала более или менее отлаженным, хотя и весьма дорогостоящим механизмом, поскольку ни людей, ни лоЩадей при гоньбе по государевым делам не жалели. Посол Священной Римской империи в Москве барон Сигизмунд Герберштейн писал в своих «Записках о Московии»:

«Великий князь московский имеет по разным местам своего княжества ямщиков с достаточным количеством лошадей, так что куда бы ни послал князь своего гонца, везде для него найдутся лошади. Гонец имеет право выбирать коня, который ему покажется лучшим. На каждом яму лошадей меняли; в свежих лошадях не было недостатка. Кто требовал их 10 или 12, тому приводили 40 и 50. Усталых кидали на дороге и заменяли другими, которых брали в первом селе или у проезжающих».

Герберштейн с удивлением отмечал, что русские ямщики развивали огромную для того времени скорость. Один из его помощников приехал из Новгорода в Москву за 52 часа. Однако отдельные рекорды и быстрая езда великокняжеских гонцов были скорее курьерской службой, чем настоящей почтой. Полноценная же доставка корреспонденции началась лишь полтора века спустя, в 1660-е годы.

Немецко-почтовое засилье

Регулярное почтовое сообщение с зарубежьем появилось в 1665 году по инициативе отечественных спецслужб – приказа тайных дел. Это ведомство нуждалось в регулярной доставке информации из открытых и конфиденциальных закордонных источников и потому для своих целей наняло голландца, именовавшегося в русских документах Иваном фон Сведеном, который подрядился еженедельно доставлять требуемые сведения из-за границы через Ригу. За свои услуги фон Сведен запросил довольно высокую плату, но Русь с 1654 года вела войну с Польшей, и в приказе тайных дел сочли, что своевременное получение разведданных стоит запрошенных голландцем сумм. Однако после заключения в начале 1667 года Андрусовского перемирия с поляками расходы на почту фон Сведена стали тяготить казну. К тому же в дело вмешались ведомственные склоки. Тайный приказ по традиции соперничал с Посольским, который в ходе переговоров приобрел серьезный вес при дворе и настаивал на передаче всех сношений с заграницей в свое ведение. Дипломаты включили в польско-русский договор положение об организации регулярной почтовой связи на время проведения мирных переговоров, которые оказались весьма затяжными, а посольской почтой сам бог велел ведать Посольскому приказу.

В итоге почтовые дела взял в свои руки боярин Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин, отправлявшийся в июне 1668 года в Курляндию для продолжения переговоров с поляками и шведами, и он решил доверить доставку почты сыну давно находившегося на русской службе датчанина Петра Марселиса – Леонтию. Ордын-Нащокин перед отъездом объявил указ царя Алексея Михайловича:

«Почту, которую на Москве держит иноземец Иван фон Сведен, держать иноземцу Леонтью Петрову сыну Марселису, гонять его почтарям на ямских подводах, а не на своих наемных. А быть той почте с Москвы до Курляндии, покамест посольство будет. А как посольство совершится, тогда его почте быть через Смоленск на Вильну. И для того ехать ему, Марселису, с Москвы в Курляндию, а из Курляндии для постановления той же почты в Вильну».

Новый почтмейстер обязывался доставлять корреспонденцию на государственном транспорте, что значительно снижало расходы. Не остался внакладе и приказ тайных дел: Марселис взял на себя все обязанности по доставке информации, которой прежде занимался фон Сведен. Однако как человек, живший в Московии не первый год и знавший русские порядки, Марселис поставил ряд условий, которые описал Хрущов:

«Чтоб великий государь указал выдать на полгода жалованье на раздачи в иных государствах – в Риге, Курляндии, в Вильне, в Гданьске и Гамбурге и в иных местах тем людям, которые станут к нам всякие вести писать и грамоты присылать, и преж сего давано было за такое дело жалованье на год, и то ведомо в приказе тайных дел», Таким образом, почта становилась еще и агентством, имеющим своих корреспондентов. Эти сведения важны были для торговых прибытков и вы годны для государства...

Второй пункт просьбы Марселиса касается тех средств, которые были в распоряжении государства, а именно ямского учреждения. Марселис просил, чтобы ему дали из Ямского приказа грамоту с прочетом, чтобы по всем ямам до рубежа выбрали по человеку на яму с поруками за крестным целованием, которые станут чемоданы и сумки возить со всякими письмами за печатями с Москвы до рубежа и с рубежа к Москве; чтоб возили со всяким бережением и с поспешением день и ночь, не распечатывая и не смотря ничего, и друг другу отдавали в целости при старостах для всякого спору, а мы тем людям станем платить прогоны по указу».

Обеспечив предприятие надежностью ямщиков, выбранных и целовавших крест, Марселис желал и внешнему их виду придать официальность и представительность: «Те выборные люди, которые гонять станут, одеты будут в наших зеленых суконных кафтанах, и на правой стороне кафтана будет пришит красного сукна орел, а на левой – рожок, чтоб они дорогою были знатны». Образец орла и рожка был представлен боярином Афанасием Лаврентьевичем великому государю и хранился в приказе тайных дел.

Заручившись такой поддержкой, Леонтий Марселис приступил к делу. И на первых порах все получалось у него довольно неплохо. Кроме почты и информации из-за границы его организация доставляла газеты.

«Через рижскую почту, – писал Хрущов, – доставляемы были еженедельно в Россию иностранные печатные газеты, по-русски называемые курантами, то были: 1) Кенигсбергские, 2) Гданские, 3) Еженедельные ординарные, 4) Еженедельный Меркурий, 5) Северный Меркурий – все на немецком языке, 6) Амстердамские и 7) Гарлемские на голландском языке, а сверх того – 8) письменные немецкие. По получении газет переводчики Посольского приказа переводили их на российский язык и затем представляли государю и боярам для прочтения».

Однако вскоре у Марселиса начались неприятности. Главной причиной оказалось конфиденциальное поручение, которое в довесок к почтовым обязанностям дал ему Ордын-Нащокин. Боярин обязал своего приближенного прекратить перевозку конфиденциальных сообщений от живущих в России иноземных купцов за границу. А также пресечь пересылку в письмах ценностей – золота, жемчуга и драгоценных камней, которая приносила неплохой доход и русским, и иноземным купцам, поскольку при этом никакие пошлины, естественно, не платились. Но ни купцы, ни организатор перевозки частных отправлений за границу – племянник фон Сведена Еремей Левкен – не собирались так просто расставаться с выгодным делом. В Посольский приказ посыпались доносы на Марселиса, в которых отличить правду от вымысла было непросто. Его обвиняли в завышении платы за письма и прочих прегрешениях. Но, имея мощного покровителя, почтмейстер мог особенно не волноваться, если бы не проявлял на службе излишнее любопытство. Дьяки Посольского приказа стали замечать, что Марселис нередко доставляет почту вскрытой. Читал ли он только газеты или интересовался конфиденциальной перепиской, установить не удалось. В 1670 году Марселис неожиданно скончался.

Почтовое дело Ордын-Нащокин передал его отцу Петру Марселису, однако дело у него не пошло. Качество доставки падало день ото дня. И в 1672 году пришло время для наказания нерадивых работников.

«Была послана из Посольского приказа, – писал Хрущов, – великого государя грамота за приписью дьяка Григория Богданова в Смоленск к воеводам о том, что великому государю ведомо учинилось, что смоленские ямщики, которые гоняют с почтою до Смоленска, ездят мешкотно, на переменах переменяются оплошно, и гоньбою сами ямщики не ездят, а посылают вместо себя наемщиков и малых робят. Грамота приказывала бить тех ямщиков батоги вместо кнута нещадно. Сохранился подлинный ответ воеводы князя Ивана Хованского с товарищи о получении им и исполнении указа: ямщики биты, и приказали мы накрепко старосте, чтобы надпочтарями смотреть, и т. д.».

Вот только меры эти не возымели решительно никакого действия. В 1675 году Петр Марселис за упущения лишился почтмейстерского поста, и на его место был назначен дьяк Андрей Виниус, сын обрусевшего голландского купца. Но исправлению дел это не помогло.

Чисто русская почта

Виниусу неоднократно приходилось каяться и оправдываться за непорядки в собственном ведомстве. В мае 1684 года он подал в Посольский приказ следующую бумагу, где переваливал вину на ямщиков и смежников:

«Рижская почта перед прежним учала гонять гораздо медленно, и пригоняют к Москве из Пскова в девятый день, а из Новагорода в седьмой день, и от того на уреченный день не поспевают, а становятся после срока в третий, и в четвертый, и в пятый день; а велено им гонять летом в час по семи верст, а в осень и зимою – по пяти верст, и в том почтари чинятся, непослушны, по ночам не гоняют».

Досталось от дьяка и местным властям, которые не организовывают нормальные броды и мосты на реках, а также чинят иные препятствия на пути почты. Однако время от времени случались ситуации, когда свалить вину ни на кого не удавалось. К примеру, когда случалась пропажа почтовых сумок:

«От 1691 года, – повествовал Хрущов, – дошло до нас дело о пропаже почтовых сум. В Посольский приказ к дьяку Украинцеву пришел дьяка Андрея Виниуса человек Семка Петров и привел с собою Дорогомиловской слободы ямщика; Тимошку Елизарьевского и сказал: «Вчерашнего дня; Виниус послал того ямщика по Смоленской дороге до Можайска с почтовыми сумами, а в тех сумах положены были письма польского резидента двадцать пять связок да грамота в Смоленск, ямщик приехал назад и сказал, что вчерашнего дня по дороге, ехав от Москвы в Малюновских горах, у сонного у него сумы с лошади пропали».

На подробные расспросы Тимошка ответил: «Поехал я от Москвы по Можайской дороге, 12 верст в Малюновских горах, не доехав до вотчины окольничего Андрея Артамоновича Матвеева, село Одинцово версты за две, стал на поле и хотел покормить лошадей и сам отдохнуть, и слез с лошади, повод затянул за пояс, а сам лег спать. А почтовые сумы и почтовый гонебный кафтан с орлом на той лошади связаны были в тороках. У сонного та лошадь оторвалась, и, как он, Тимошка, проснулся, и та лошадь ходит от него саженях в пяти, а сум и кафтана в тороках не стало, а кто их вывязал, того не знает».

История имела благополучный исход: почтовые сумки нашлись в поле. Однако так было далеко не всегда. Причем беспорядок на почтовых станциях стал правилом, исключения из которого встречались все реже. Историк почты К. В. Базилевич писал о порядках XVII века:

«Ямщики вызывали постоянные жалобы на небрежную и неаккуратную доставку писем и пакетов. Известен случай, когда посланный из Киева рапорт «о самых нужных делах» дошел до Москвы в 36 дней. Общую картину, как ямщики перевозили почту, дает официальный указ 1769 года: почтари, довезя почту до станции, бросают ее в избах, никому не сдавая; почтарь другой станции, найдя почту в мешке или в незапечатанном кульке, если ему покажется число пакетов слишком великим, берет только часть ее, оставляя вторую часть до другого случая; курьеры часто находили письма брошенными в крестьянских избах, «без всякого о той почте сведения валяющиеся»; оставленные письма «легко забвению предаются, а иногда и вовсе утеряны бывают»; почтари, вместо того чтобы самим отвозить почту, бросали кульки с письмами на возы проезжавших и т. д. Это картинное описание осталось во многом справедливым и для следующих десятилетий».