<<<  | СОДЕРЖАНИЕ |  >>>

4. Врачи

 
Кто же были они, эти первые на Руси профессионалы-медики?

Обычно, ссылаясь на труды средневековых историков, пишут, что у князя Владиии-ра Святого был врач Иоанн Смер (Смера), родом половчанин: в 987–990 гг. он, по повелению Владимира, побывал в Панонии, Сербии, Булгарии, Мизии, Греческой (Византийской) империи, Египте. «Ежели справедливы и имя его, и должность при Дворе Российском, – считал историк медицины В. М. Рихтер, – то нет сомнения, что Иоанн Смер был самый древний из всех медиков в нашем отечестве» [61] [Рихтер В.М. История медицины в России. Ч. 1. М., 1814. С. 164.].

Может быть, это и так, хотя сомнения все-таки есть. Ведь Смер мог быть и волхвом (знахарем, «народным врачом»), т.е. представителем народной медицины, и, конечно же, незаурядным специалистом – иначе бы не стать ему лекарем князя Владимира. Известно также, что, будучи половчанином (половцем), он был язычником, а христианство принял лишь во время поездки в Египет: следовательно, до этого обучение медицине у врачей (например, в Византии) и знакомство с достижениями древней медицины были ему вряд ли доступны. Не работал он и в монастырских больницах – их тогда не было.

Все это, конечно, формальные моменты, но их тоже следовало бы принимать во внимание.

В отличие от Смера, о медицинской деятельности которого никаких сведений не осталось, другие киевские врачи (жившие, правда, немного позднее) прославились, согласно древнерусским летописям, своим врачебным искусством.

Древнерусский историк оставил нам красочные описания высокогуманных деяний первых врачей – монахов Киево-Печерского монастыря: под монашескими клобуками у них были солидные знания медицины.

В Киеве известен был как врач Антоний Печерский, один из основателей и первый настоятель Киево-Печерского монастыря.

Антоний Печерский, преподобный (983–1073) – русский святой, основатель Киево-Печерской лавры, один из родоначальников русского монашества. Принял пострижение на Афоне, а в 1028 г. вернулся в Киев, где предавался отшельническому подвигу в пещере на Берестовой горе, увлекая своим примером будущих иноков Киево-Печерской лавры [62] [Гладышева Е.В., Нерсесян Л. В. Словарь-указатель... С. 9.].

В летописи о нем говорится: «Яко же бо он, великий, покрываа свою святость, больныа исцеляше от своеа яди, мияся тем врачевное зелие подаваа, и тако здрави бываху молитвою его» [63] [Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 93.]. Хотя о методах лечения Антония больше не сказано ничего, ясно, что он применял, выражаясь современным языком, только терапевтические и психотерапевтические способы.

Гораздо больше летописец рассказывает «о святом и блаженнем Агапите, безмездном враче».

Агапит, преподобный печерский (7–1095), поступил в Киево-Печерскую лавру при Антонии, а после смерти Антония поселился в его пещере, подвизался на посте и молитвах, лечил больных.

Агапит был преданным учеником Антония – в летописи о нем говорится, что «сий блаженный Агапит, ревнуа святому тому старцу (т. е. Антонию. – М.М.), помогаше больным». Агапит лечил всех, кто находился в Печерском монастыре, прежде всего, конечно, иноков: они часто приходили к нему в келью, либо Агапит сам шел к ним. «И егда кто от братиа разболяшеся, – свидетельствовал летописец, – и тако остави келию свою, приходяще ко болящему брату и служаще ему». Больным он сам готовил лекарства («еже сваряше зелие»), оставаясь с ними в продолжение всего заболевания («Аще ли продолъжаше недуг... сий же блаженный Агапит пре-бываше неотступно»).

Результаты проводившегося им лечения (тоже, вероятно, терапевтического и психотерапевтического) были совсем неплохими: недаром же Агапит «прозван бысть «лечець», сему бо дарова Господь дар исцеления». Во всяком случае, в Киеве он пользовался репутацией отличного врача, к нему в монастырь приходило много пациентов, которых он успешно лечил: в летописи говорится, что «слышанно бысть о нем в граде (т.е. в Киеве. – М.М.), яко некто в монастыре лечець, и мнози болящий прихождаху к нему, и здрава бываху» [64] [Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 93-95.].

Агапит, «безмездный врач», исцелил князя Владимира Мономаха, заболевшего в Чернигове. Он, однако, не захотел нарушить своего обета («безвыходного» пребывания в монастыре) и потому ответил отказом посланным князя на просьбу посетить их больного господина в Чернигове; не принял он от него и богатых даров (после того, как дал ему исцеление посланным зелием). «О, чадо мое! – сказал посланнику князя инок Агапит. – Я никогда и ни от кого не брал даров за лечение». Он, однако, потребовал, чтобы исцеленный князь раздал свое имение, что Владимир и исполнил. Уже одно это отношение Владимира к Агапиту (в сочетании с фактом потери князем своего сына), отмечал П.В.Владимиров (1900), могло вызвать знаменитое поучение Мономаха [65] [Владимиров П. В. Еще о происхождении и содержании Патерика Печерского. Киев, 1900. С. 203.].

В ту пору в Древнерусском государстве медицинской практикой занимались и иноземные врачи: они приезжали главным образом из восточных стран (Армения, Сирия и др.) и, конечно же, наряду с византийской, были знакомы и с арабской медициной. Например, почти такой же известностью, как Агапит, пользовался в Киеве еще один врач, о котором летопись сообщала, что был он «арменин родом и верою, хитр бе врачеванию, яко таков не бе прежде его». Этот врач якобы по одному взгляду на больного ставил диагноз и прогноз болезни («еже только видев болящего, познаваше и поведа ему смерть, нарек ему день и час»).

Летописец писал о споре, разгоревшимся между врачом-армянином и Ага-питом, превзошедшим его во врачебном искусстве. Пришедшего к заболевшему Агапиту армянина, предсказавшего ему, по пульсу («и емь его за руку, рече»), смерть на 3-й день, тот обличает в отсутствии у него врачебного мастерства. Вот как говорится об этом в летописи: «Блаженный же (т.е. Агапит. – М.М.) с яростию глагола тому (т.е. армянину. – М.М.): «сицева ли суть твоего врачевания отрази: смерть ми поведаа, а помощи ми не можеши? Аще есм худог, то дай же ми живот; сице ли сим не владееши, то почто укоряеши мя, осуждаа в 3-й день умрети ми?»

В это время к Агапиту пришел больной из Киева и, превозмогая себя, тот встал и дал ему лекарство, которое сам принимал: при этом он показал лекарство армянину, сказав: «се есть зелие, разумей и виждь», т.е. предложив определить, что это такое. Армянин ошибся, посчитав лекарство иноземным, привезенным из Александрии (факт, сам по себе весьма знаменательный, подтверждающий тесные связи Древнерусского государства с Византией, плодотворные контакты русских медиков со своими зарубежными коллегами). Это вызвало негативную реакцию у Агапита: «Посмеав же ся блаженный невежеству его, дасть зелие болящему, и тогда здрава сотвори».

В общем, спор Агапита с врачом-армянином (а по сути – медицинский диспут) закончился ссорой и он выгнал его из своей кельи. Но когда Агапит умер, армянин пришел в Печерский монастырь и, в память о нем, постригся в монахи [66] [Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 93-95.].

Интересно, что после пострижения игумен сказал армянину «пусть он перестанет быть врачом тела чужого, а будет искусен во врачевании своей души, следуя блаж. Агапиту», т.е. оставь лечение и думай о душе. Ставший монахом армянин до конца своих дней жил и скончался в Киево-Печерском монастыре.

Добавлю, что медицинский диспут Агапита и армянина можно рассматривать и как отражение своеобразной конкуренции между монастырскими и мирскими врачами: эта конкуренция возникала еще и потому, что монастырские были, скорее всего, безмездными, а мирские (гражданские) врачи – возмездными.

Кстати, практика иноземных врачей не представляла тогда ничего необычного. Как считает историк В. П. Даркевич, в Древней Руси XI–XIII вв. «верили, что врачество предполагает сокровенные знания, предпочитая иноземных лекарей» [67] [Даркевич В. П. Культура славян и Русь. М., 1998. С. 139.].

В Киеве славился в это же примерно время (XI в.) еще один врач – Петр Сириянин: он служил князю Святоше Черниговскому (князю Святославу Давыдовичу Черниговскому) и вместе с ним пришел в Печерский монастырь. Вот что рассказывается о нем в летописи: «Имяше же сий блаженный князь Святоша, еще в княжении сый, лечьца хытра вельми, именем Петра, родом Сурянина, иже прииде с ним в монастырь. Видев же сего Петр вольную нищету, в поварьници жеиу врат приседяша, лишився его и живяше в Киеве, врачюа многих». Петр часто навещал Святошу в монастыре, советовал ему заботиться о своем здоровье; он говорил ему: «Блюди, да некогда недуг, отовсюду собрався, и не имушо ти крепости, скоро живота гоньзнеши, – мне же не могушу ти помощи». Святоша же отвечал ему: «И ты убо, егда уврачюеши, не гнушати ли ся велиши брашен?»

Когда Святоша все же серьезно заболел, Петр хотел начать лечить его. «И егда убо разболяшеся сий блаженный, и видев же его, лечець приготовляет зелиа на потребу врачеваниа, на кыйждо недуг, когда беаше или огненое жжение, или теплота кручиннаа». Но Святоша быстро выздоровел: «И прежде пришествиа его (т.е. Петра. – М.М.), здрав бываше князь: никако же не дадый себе врачевати». Так повторялось много раз.

Когда же заболел сам Петр, Святоша посоветовал ему не пользоваться лекарствами: «Петрови разболевчшуся, посла к нему Святоша, рече: «аще не пиеши зелиа, скоро исцелееши; аще ли мене преслушаеишся, много имаши пострадати». Но Петр сначала не послушал его: «Он же, хитр ся творя и болезни гонзнути хотя, мало живота не погреши, растворениа вкусив». Однако состояние Петра не улучшилось: «Пакы же сему разболевыпуся, наречие посылает к тому святый, глаголя, яко в 3-й день исцелееши, аще не врачюешися».

В этот раз все кончилось благополучно: «Послушавьше его Сирианин, в 3-й день исцеле, по словеси блаженного». Когда же Святоша сообщил, что через три месяца покинет этот мир, Петр сильно опечалился и, желая спасти князя, попросил его: «Повеждь мне, рабу своему, язву смертную, да ще аз тя не изоврачюю, да будет глава моа за главу твою и душа моа за душу твою». Однако Святоша отказался от помощи врача: «Врачевания же в животе не требовах, мертвии бо живота не имут видети, не врачеви могут въскресити». И тогда Петр решил умереть и лечь в гроб, который приготовил себе Святоша; он сказал князю: «Ты живи еще, а мене здесь положи». Врач Петр Сирианин умер на 3-й день, а Святоша прожил в монастыре еще 30 лет [68] [Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 83-85.].

А вот что говорится об этом же в Степенной Книге: «Еще же во княжении сый (т.е. князь, Святоша. – М.М.), имеа у себя лечьца вельми хитра именем Петра, родом Сириянина, с ним же и в монастырь прииде. Видев же вольную нищету господина своего, в поварни и у врат приседяша, отлучися от него же и живяше в Киеве, врачюя многих». Далее рассказывается, как Петр укорял Святошу в пренебрежении к своему здравию, на что князь отвечал ему, в частности: «И ты убо егда кого врачюеши, не велиши ли гнушатися брашен?» Описывается и предпринятая Петром попытка лечения заболевшего князя: «Егда же ли разболяшеся блаженный Светоша и, видев его, лечець приготовляет зелие на потребу врачевания; и прежде пришествия его здрав бываше князь, и никоко же дабы себе врачевати. И се многажды сотвори». Когда же заболел сам Петр, Святоша вылечил его святой молитвой. А в конце говорится о том, как Петр умер вместо Святоши, а тот жил еще 30 лет [69] [ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908. С. 180-181.].

Когда игуменом Киево-Печерского монастыря был Феодосии, в монастыре жил Дамиан (Демьян), которого летописец называл «целебником Печерским» [70] [Киево-Печерский Патерик. М., 1911. С. 215.]. Так, «если кто приносил дитя, одержимое каким-либо недугом, или взрослый человек, страдавший какой-нибудь болезнью, – приходил или бывал привозим в монастырь» [71] [Киево-Печерский Патерик. М., 1911. С. 216.], всех их Феодосии направлял к Дамиану.

О Демьяне летопись сообщает следующее: «Яко се первый Демьян презвутер бяше тако постник и въздержник, яко разве хлебати воды ясти ему до смерти своея. Аще кто коли принесяше детищ болен, кацем любо недугом одержим, принесяху в манастырь, ли свершен человек, кацем любо недугом одержим, приходяше в манастырь к блаженному Феодосью, повелеваше сему Демьяну молитву створити болящему; и абье створяше молитву, и маслом помазаше, и приимаху ицеленье приходящий к нему» [72] [Повесть временных лет. М. – Л., 1950. С. 126.].

В эти же примерно времена врачебной деятельностью в монастыре занимался и Алимпий (Алипий) преподобный (?–1114). Алимпий был незаурядным художником-иконописцем – этому ремеслу он научился у прибывших в Киев греческих мастеров. Кроме того, Алимпий с помощью известных ему иконописных красок успешно лечил проказу и кожные болезни. Вот что сообщает об этом Патерик Печерский: «Некто от Киева богатых прокажен и много от волъхвов и от врачев лечим бываше и от поганых человек искааше помощи и не полоучи, но и горшее себе приобрете поноуди некто сего от дроуг итти в печерьский манастырь и молити от отец ономоу же приведеноу бывшю в манастырь игоумен же повеле напоити (его) гоубою от кладязя святого Феодосия главоу же и лице емоу помазаша (емоу) и тако (абие) воскип весь гноен за неверование его яко сего всем бегати смрада ради бывающего и се (он же) возвратися в дом свой плачася и сетоуя не исходя оттудоу во многи дни смрада ради...»

Позднее этот больной, рассказывается в Патерике Печерском, пришел к преподобному Алимпию, известному иконописцу, и тот «взем вапницю и шаровными вапы ими же иконы писааше и (сим) лице емоу оукраси (и) строупы гнойныя замазав сего на первое подобие благообразное (зие) претворив». Затем Алимпий привел больного в церковь, где после причастия святых тайн «повеле ему оумытися от воды (водою) ею же поповы (священницы) оумываются (и) тоу абие спадоша емоу строупие и исцеле». В рукописи подчеркивается, что «скорому исцелению вси оудивишася» [73] [Владимиров П. В. Еще о происхождении и содержании Патерика Печерского. Киев, 1900. С. 7-8.]. Что касается оказавшейся целебною «вапы», то историк медицины Л. Ф. Змеев (1896) полагал, что это была смесь извести с маслом.

Секрет успехов медицинской деятельности монахов Печерского монастыря заключался, скорее всего, в использовании того, что мы называем сейчас комплексным лечением, с обязательным применением психотерапевтических методов. «Все эти иноки, обладая даром исцеления, если и давали что-либо больным, то лишь из смирения – как говорит Патерик – не желая обнаружить присущую им способность исцелять, – считал историк медицины А.П.Левицкий. – Было ли то съедобное зелие или елей – не в них дело; сила крылась в молитве, по которой наступало исцеление». Из этого, правда, ученый делал неожиданный вывод, что «этот дар исцеления монахи противопоставляли врачеванию, основанному на человеческом знании: везде, где последнее оказывалось бессильным, получался благоприятный результат, лишь только больные прибегали к чудесной силе исцеления по монашеской молитве»; он даже считал, что «монахи не врачевали, т.е. не прибегали к человеческим знаниям, а исцеляли, т.е. прибегали к сверхестественному вмешательству, путем молитвы» [74] [Левицкий А. П. Медицинское обозрение Спримона. 1909. Т. 71. № 1. С. 76.].

С таким толкованием согласиться, конечно, нельзя. Те печерские монахи, кто занимался врачебной практикой, были образованными, знающими людьми, профессионалами, искушенными в медицинских делах. Помощь ближним, которую они оказывали, руководствуясь христианским милосердием, основывалась, без сомнения, на знаниях, почерпнутых из различных источников, прежде всего из рукописей медицинского и естественно-научного содержания, переведенных с греческого, болгарского, латинского и других языков и содержавших опыт многих врачей.

Дошедшие до нас исторические свидетельства – гражданские и церковные рукописи, Устав монастырский Федора Студийского, Печерский Патерик, памятник монастырской жизни того времени, другие летописи – подтверждают существование врачей (лечцов) – монахов Печерского монастыря, да и иных киевских врачей как исторических личностей, свидетельствуют об их медицинской деятельности, об их человеколюбии и сердечности, об их, выражаясь современным языком, врачебной этике. Такие же врачи-монахи действовали в других древнерусских монастырях, в Новгороде, например, в Чернигове, Суздале, Переяславле и других городах. Многих из них Православная Церковь впоследствии канонизировала (причислила к лику святых).

А о содержании деятельности врачей-монахов, об их искусстве врачевания в какой-то мере позволяет судить описание чудес святых Козьмы и Дамиана (использование настоев из трав или «пекла» – кедрового масла; наложение сырого мяса на больное место; растирание больного и т.п.), приведенное в своде древнерусских памятников «Великие Минеи Четий» [75] [Великие Минеи Четьи. Ноябрь 1 – 2. СПб., 1897. С. 6 – 43; Великие Минеи Четьи., Октябрь 4-18. СПб., 1874. С. 1060-1061,1107.].

Существенно, однако, и то, что уже в XI–XIII вв. в Древнерусском государстве врачевание не стало монополией православной церкви. Помимо монастырских врачей-монахов медицинской практикой занимались и другие профессионалы – мирские, или городские, врачи – лечцы. Они, в отличие от монахов, не покидавших свои обители, лечили больных в их домах; при этом занимались они своим ремеслом, опять-таки в отличие от монастырских врачей, отнюдь не «безмездно», а за определенную плату. Например, о таких врачах говорится в летописи XI в. «Посмертные чудеса святителя Николая архиепископа Мирликийского чудотворца» – эти врачи неоднократно приходили к юноше Николе, получали вознаграждение, хотя так и не смогли ничем ему помочь: «Уноша бе некто именем Никола... лежаще месяць 6 огнем великим жгом... врачеве же прихожаху ему и не можаху никоея же ползы створити» [76] [Посмертные чудеса святителя Николая архиепископа Мирликийского чудотворца. Памятник древнерусской письменности XI в. Чудо 3. СПб., 1888.].

Разумеется, не исключено, что среди этих врачей, имевших своих учеников, были как постоянные жители городов, в том числе придворные княжеские врачи, так и бродячие лекари. Это, впрочем, неудивительно. «Бродячие греки, персияне не переводились на Руси и долго после охотно брали на выучку желающих, – считал Л. Ф. Змеев и добавлял: – Не забудем, что в Средние века во всей Европе учителя и ученики были сплошь бродячие, как и врачи практики» [77] [Змеев Л. Ф. Чтения по врачебной истории России. СПб., 1896. С. 127.].

Плата, которую брали мирские (городские) врачи, была, вероятно, немалой: во всяком случае, в летописях нередки жалобы на высокую стоимость лечения и, несмотря на это, отсутствие эффекта от действий врачей. Так, в «Посмертных чудесах святителя Николая...» говорится, что юноша Никола «пришед в велику беду, яко ни врачем не имяше что вдати, ни сам виде о чемь пребываше...» [78] [Посмертные чудеса святителя Николая... СПб., 1888. Чудо 3.]. В летописи «Житие Варлаама Хутынского» слепой в Новгороде «много же и врачем разда и никое же пользы обрете»; попадья, чтобы помочь своему сыну Ивану, «много истощивши врачем, но ничто не успела» [79] [Житие Варлаама Хутынского. СПб., 1881. С. 30, 70.].

Важно отметить главное: как свидетельствуют памятники церковного и монастырского происхождения XII–XIII вв., врачи – и монастырские, и мирские – были хорошо известны в городах и весях Древнерусского государства, так же как и в других крупных странах Европы.

<<<  | СОДЕРЖАНИЕ |  >>>