Первыми иностранными лекарями, появившимися на Руси в XII веке, были греческие монахи. Однако их методы отличались от способов, применявшихся русскими знахарями, лишь тем, что они не призывали себе на помощь языческих духов, а сочетали лечение травами и заговорами с христианскими молитвами. Врачи в том понимании, которое бытовало в Европе, появились в Москве в свите невесты великого князя Ивана III византийской принцессы Софьи Палеолог. Однако дебют научной медицины на русской земле оказался неудачным.

В 1485 году летописцы зафиксировали следующую историю неудачного лечения иноземным врачом сына татарского царевича:

«Того же лета врач некий немчин Онтон приехал к великому князю, его же в велицей чести держал великий князь; врачевал же князя Каракучю царевича Даньярова, да уморил его смертным зелием за посмех».

Была ли смерть пациента местью врача за тяжкое оскорбление – «посмех» или просто результатом неверного лечения, по прошествии веков не определишь: Но великий князь выдал врача потерпевшей стороне. После пыток за него хотели было потребовать от далеких родственников выкуп, но Иван III запретил выносить сор из избы. Онтона просто вывели на берег Москвы-реки и «зарезаша его ножом, яко овцу».

Не менее грустным оказался финал другого иноземного лекаря – Леона Жидовина. Он взялся лечить сына Ивана III – Ивана Ивановича, и, как говорится в летописи, «лекарь Жидовин видел его... похваляясь излечить его... а не излечу... вели казнить меня смертною казнью». Врач пережил пациента всего на полтора месяца – ему отрубили голову. Но эта смерть по сравнению с наказанием для других иноземных лекарей была просто актом милосердия. При том же Иване III польских врачей Ивана и Матвея Лукомских сожгли в железных клетках. А женщин-лекарок, состоявших в свите царицы Софьи, великий князь приказал утопить.

Но суровыми наказаниями за неудачное лечение проблемы лекарей-иностранцев не ограничивались. Русские знахари, как правило, брали деньги не за процесс лечения, а за его результат. А главное, они знали, что на Руси требовать плату с людей властных и знатных не всегда безопасно. Иноземные же врачи и здесь попытались влезть в русский монастырь со своим уставом. Убедившись, что после выздоровления московиты крайне неохотно развязывают мошну, они стали требовать с состоятельных пациентов письменных обязательств с точным указанием суммы, выплачиваемой после выздоровления.

Однако и здесь их ожидало столкновение с суровой русской реальностью. Знать так же легко не исполняла свои письменные обязательства, как и устные, а чиновный и судебный люд, как правило, в любом споре признавал правым того, кто имел больший вес при дворе. А иноземные лекари далеко не всегда обладали необходимым влиянием. Только в XVII веке они нашли выход из этой ситуации. В 1674 году лекарь Миколайко Грек подал царю Алексею Михайловичу челобитную с жалобой на Силу Семенова сына Потемкина за то, что тот не заплатил ему за лечение астрономическую по тем временам сумму – сорок рублей. Но Сила Потемкин подал, говоря современном языком, встречный иск:

«Государь, лечил меня, холопа твоего, Николай Грек, а скорбь у меня... от лошадиного убою в луне и тайной яд ядро было одно припухло, и договор у меня был с ним, Николаем, что ему меня было излечить и здорова доспеть, так как был я, холоп твой, здоров от матери рода... И против того договору он, Николай, меня, холопа твоего, не излечил – испортил, сделал с увечьем, и ядро, которое было припухло от лошадиного убою, и ему, Николаю, было по договору излечить, и он то ядро вон вырезал и жилы обрезал, и меня, холопа твоего, тем испортил и изувечил».

Процесс мог растянуться на многие годы, но тут коллеги Грека смогли добиться решения о передаче дела в ведавший медицинскими делами Аптекарский приказ, где врачи-иноземцы имели огромное влияние на все решения. Вслед за тем была создана медицинская комиссия для обследования Силы Потемкина, итогом работы которой стал следующий вердикт:

«Дохтуры Яган Розенбург, Стефан Фунгаданов, Лаврентий Блюментрост, осмотря Силу Семенова сына Потемкина, сказали: «Лекарь де Миколай Грек его, Силу, от болезни вылечил тому 3 годы и с тех мест и по сие время он, Сила, в добром здоровье».

А далее последовало решение: «На Силе Семенове сыне Потемкине недоплатных денег 40 рублев доправить, а доправя – отдать лекарю Миколаю Греку»,

Братская взаимопомощь лекарей в такой форме, конечно же, значительно облегчала извлечения наличных из страждущих. Но даже такой механизм давал сбои. Так что лекари-иноземцы практически поголовно стали требовать плату за визит, а не за результат. Что, естественно, не добавило им популярности.

«Жилось очень и очень недурно»

Вот только деваться от иностранных врачей знатному русскому люду было уже некуда. Со знахарями-чернокнижниками иностранные врачи успешно боролись рука об руку с церковью и чиновниками. А чем более востребованными и влиятельными становились иностранные доктора, тем жестче они отстаивали свои интересы.

Аптекарский приказ, к примеру, изводил из Москвы не только русских знахарей, но и некоторых иноземных лекарей. Чтобы практиковать на Руси, вновь прибывшие эскулапы должны были сдать экзамен уже зарекомендовавшим себя «дохтурам», которые не горели желанием делиться с новичками сверхдоходами, а потому нередко заваливали даже выпускников престижных европейских университетов. А на тех, кто даже после этого начинал ходить по богатым дворам и предлагать свои услуги, устраивалась настоящая охота.

Слухи об огромных заработках врачей на Руси широко распространялись и привлекали в страну не только настоящих специалистов, но и, как писал историк медицины Д. Петровский, авантюристов всех мастей:

«Врачебному персоналу в те времена на Руси жилось очень и очень недурно. Некоторые врачи ввиду этого на свой страх и риск безо всякого вызова стремились в Россию. Напр., в 1624 – 1627 г. прибыли сюда из Голландии Матиас Дамиус, Киврин фон Бремборг и Доминик Кауфман, а из Швеции фон Дален. Голландские выходцы, видимо, были невысоких научных и нравственных качеств и сомнительной профессиональной гордости. Так, Бремборг просил царя позволения исправлять обязанности доктора, хирурга и аптекаря, уверяя, что он лечит лекарствами собственного изобретения и такие болезни, о которых неизвестно со времен Гиппократа самым ученым и опытным медикам. Там же (т. е. в челобитной) он дурно отзывается и называет обманщиками лейденских профессоров, раздающих дипломы за деньги. Бремборг был принят на службу, но вскоре был выслан из России. Другой голландец, Доминик Кауфман, так был уверен в приеме, что захватил с собою, направляясь в Россию, жену и аптекаря Георга Кривея, но им велено было оставить пределы России, так как они «люди неведомые и свидетельствованных у них грамот и об них ни отколе Царскому Величеству письма нет». Напрасно Кауфман соглашался вместо врачебной на всякую иную службу, как то: «города ставити и острожки великими крепостьми укрепляти и воду под город и в город проводить», дело этого своеобразного врача-инженера не выгорело».

Плавное течение сытой жизни сложившейся в Москве лекарской корпорации нарушалось лишь тогда, когда самодержец решал, что докторов в России не хватает и нужно нанять за рубежами страны новых иноземных лекарей. В процессе вербовки предпочтение отдавалось врачам-протестантам, поскольку папистов-католиков и жидовинов-иудеев на Руси не любили испокон века. Однако при крайней нужде приглашали и поляков, и евреев. И если при последних Рюриковичах приглашали главным образом врачей для царского двора, то с воцарением Романовых вербовки медиков в Европе стали регулярными и массовыми. Петр I, освободившись от опеки старшей сестры – царевны Софьи, приказал привезти из Голландии в Россию сразу пятьдесят врачей.

При первом Романове – Михаиле Федоровиче – возникла мысль обзавестись и собственными, русскими врачами. Однако ни детей, достаточно подготовленных для поступления в зарубежные университеты, ни родителей, желающих отправить своих чад за знаниями на чужбину, в русских семьях не нашлось. Так что во исполнение царского указа были отобраны и отправлены на учебу дети прижившихся в России лекарей-иноземцев. На обучение одного из них, сына лейб-медика царя Валентина Бильса – Валентина Бильса-младшего, в Лейденском университете была потрачена тысяча рублей. Истинно царской щедрости и в России, и за границей не переставали удивляться и сто лет спустя. Но первый опыт оказался хотя и обнадеживающим, однако неудачным.

«В 1642 г., – писал Петровский, – Бильс явился в Россию и, представив диплом, был принят на службу, он даже был удостоен редкой по тогдашнему времени милости: царской аудиенции. По велению Государя ему было назначено жалованье в год 100 руб. и корму 330 руб., да кроме того всякой всячины натурой».

Однако уже в 1644 году за какую-то провинность царь Бильсу-младшему «в дохтурах ему быти не велел, а служить ему государеву службу». Куда именно отправили проштрафившегося врача, осталось неизвестным. Но его челобитная с просьбой оставить при врачебном деле осталась без ответа.

Следующую попытку обзавестись собственными врачами предпринял Петр I.

«Петр Великий, – писал историк медицины Н. Куприянов, – как ревностный распространитель всего, что только могло образовать Россию, отправил в Италию, в Падую, двух русских молодых дворян: Посникова в 1692 году и затем Волкова в 1698 году для изучения медицины. Император заботился облегчить им путь за границу, почему Посникову сопутствовал д-р Пелярино и на польской границе сопровождали их конные проводники... Петр Васильевич Посников, сын дьяка и царского посланника при иностранных дворах, получил при отце своем хорошее образование, а в 1696 г. Падуанским университетом признан доктором философии и медицины. По возвращении в Россию Посников представил докторский диплом, где с великою похвалою было упомянуто о природных его дарованиях и об учености. Правительство наше, нуждаясь в то время в ученых, назначило его переводчиком в свите дипломатического посольства при иностранных дворах, так как Посников знал основательно языки: латинский, французский и итальянский. В 1697 году Посников отправил в Россию из Амстердама медикаменты, а в 1701 г. возвратился в Россию, где занял медицинский пост с окладом жалованья 500 руб., но, к общему сожалению, преждевременная смерть похитила ученого мужа. Григорий Иванович Волков, сын дьяка, по просьбе родителя своего в 1698 г. отправлен был в университет Падую для изучения медицины, где по получении докторского диплома возвратился в свое отечество и поступил на службу, подобно Посникову, при посольстве. Когда Петр Великий поручил ему перевод с французского на русский сочинения, известного в то время под названием «Jardinage de Ouintmy», то, затрудняясь в переводе технических слов, он впал в меланхолию».

Так что и в этом случае силы и средства оказались потраченными попусту. Но царь-реформатор не сдавался и пригласил в Россию людей, способных обучать будущих врачей. Правда, до полноценной подготовки медицинских специалистов дело дошло много позже, после ухода Петра I из жизни. Да и качество обучения студентов-медиков на протяжении десятилетий продолжало оставлять желать лучшего.