|
ЗАРОЖДЕНИЕ первых представлений о воинской чести в отечественной военно-педагогической мысли связано со становлением русской государственности и относится к периоду раннего феодализма, когда на Руси возник один из ее основных атрибутов – военная организация в виде княжеской дружины, что вызвало потребность в регулировании особого вида деятельности, которую выполняла дружина. Анализ специальных источников свидетельствует, что в этот период различные формы регуляции поведения воинов, в том числе и нравственные, получили соответствующее закрепление в жизни и отразились в летописях, сказаниях, былинах. Важнейшим регулятором поведения была воинская честь.
Исследование древнерусских источников показало, что в рассматриваемый период слово «честь» носило конкретный смысл (т.е. было недостаточно абстрагировано) и связывалось лишь с материальными (чаще всего с воинскими) знаками престижа человека. Честь подразумевала наличие награды, которая считалась ее материальным символом и признанием воинских заслуг и доблести. Это могла быть доля в добыче, которую обязательно надо было получить во избежание бесчестия. Вот с какой речью обращается Изяслав к войску перед битвой под Ярославлем (1151 г.): «Братья и дружина! Бог никогда Русской земли и русских сынов в бесчестье не оставлял, везде они свою честь брали... дай нам Бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять» [1] [Зыков А. Как и чем управляются люди. Опыт военной психологии. СПб., 1898. С. 139.]. Данный факт свидетельствует о заметном стремлении показать символическую природу этой добычи. Такое стремление часто приводило к тому, что сразу после получения захваченные ценности могли быть уничтожены. Показательно, что великий русский писатель Н.В. Гоголь подчеркнул именно эту черту – стремление к богатой добыче, которая ценна не сама по себе, а как символ доблести и чести: ее надо захватить, чтобы затем, разрушив ее вещную ценность (раздарив, пропив, любым способом уничтожив), подчеркнуть ценность символическую. Характерным приемом в этом случае было использование дорогой (по вещной ценности) добычи в качестве дешевых предметов. Пересказывая цитату из «Слова о полку Игореве», Гоголь подчеркнул, что запорожцы «не раз драли на онучи дорогие поволоки и оксамиты» [2] [ГогольН.В. Тарас Бульба // Полн. собр. соч. Изд. АН СССР, 1937. Т. 2. С. 127.]. Литературные источники свидетельствуют, что к понятию чести близко примыкало по смыслу представление о славе, которое применялось прежде всего к высшим военачальникам, князьям и подразумевало отсутствие материальной ценности. Слава, не будучи вещественной, а потому более ценная, являлась атрибутом того, кто уже не нуждался в материальных знаках престижа, так как стоял на высшей ступени иерархической лестницы. Видимо, поэтому в «Слове о полку Игореве» постоянно противопоставляется слава и честь: «...сами скачють, акы серый вльци в поле, ищучи себе чти, а князю славе» [3] [Слово о полку Игореве. М.: Воениздат, 1986. С. 27.]. Князь Игорь из захваченной добычи берет себе лишь предметы, являющиеся символами победы и самостоятельной материальной ценности почти не имеющие: «чрьлен стяг, бела хорюгов, чрьлена чолка, сребрено стружие», а дружина получает более ценную добычу: «Красныя девки половецкыя, а с ним злато, и поволоки, и другыя оксамиты» [4] [Слово о полку Игореве. М.: Воениздат, 1986. С. 13.]. Здесь добыча для дружины имеет уже и другой смысл – она символ чести. И это специально подчеркивается тем, что дружине важно получить добычу, а получив, показать презрение к материальной ценности полученного: «Орьтъмами и япончицами и кожухы начаша мосты мостити по болотам и грязивымъ местомъ...» [5] [Слово о полку Игореве. М.: Воениздат, 1986. С. 27.]. В дальнейшем в результате длительного исторического развития такое понятие чести постепенно абстрагируется и приобретает собственно моральный и конкретно воспитательный смысл.
Князья, в силу ряда причин заинтересованные в создании сильных дружин, используют для этого и мораль. В данных целях, как показывают результаты исследования, создавались «ратные правила» боевых дружин русских князей, в которых большое место занимают нормы, способствующие развитию воинской чести.
Во-первых, определялись морально-боевые качества, необходимые воину. Дружинниками становились после специального обряда посвящения, при этом давалась клятва на верность своему князю, что развивало у воинов представление о воинской чести. Во-вторых, понятие чести связывалось с прославлением побед над иноземными врагами и отражалось в былинах и сказаниях народной педагогики. В-третьих, воспитанию чувства чести способствовало захоронение с воинскими почестями погибших в бою дружинников. В-четвертых, серьезное внимание уделялось внешней символике. Украшение оружия, форма одежды, воинские ритуалы были призваны подчеркнуть особое, престижное положение ратных людей.
В то же время становление воинской чести в этот период еще не приобрело «статуса» самостоятельного социального явления и требовало своего развития. Связано это было с отсутствием регулярной армии, а вместе с ней и системы подготовки ратников, а также с расслоением общества на классы, при котором господствующим понятием оказалась родовая и сословная честь. При этом класс феодалов стремился приписать такую добродетель, как честь, только своему сословию, связывая ее с обязанностью охраны «благородного происхождения» и отвергая наличие чести у «подлого» простонародья. Понятие чести служило для феодала моральным ориентиром, ценностным критерием осознания своего места в иерархической пирамиде, способом утверждения и охраны личного статуса.
В связи с ранее сказанным принцип сословной (родовой) чести породил явление, господствовавшее на Руси веками и названное местничеством [6] [Местничество – от слова «место». Местом в старину называли всякий город, всякую службу, любое место за столом.]. Уже в Древней Руси право считаться по старшинству родов, которым определялось общественное положение, получило особую окраску, когда столкнулось с правом князей набирать себе воинов в дружину, раздавать им служебные места и поручения. Сами князья строго соблюдали отношения старшинства и меньшинства между дружинниками и не нарушали их даже после утверждения единой власти великого московского князя, т.е. с созданием единого государства. Служилые люди при этом давали обет «не искать себе чести не отечеству» [7] [Отечество – унаследованное от предков отношение по службе служилого лица и целой фамилии к другим служилым лицам и фамилиям (см.: Ключевский В. Курс русской истории. СПб., 1907. Ч. 2. С. 155).], «выше своего отечества», что, в сущности, означало, что им предоставлялось право «искать себе чести по отечеству», по достоинству своих предков. Когда с конца XV столетия военная практика выдвинула потребность в материальном вознаграждении за государеву службу, понятие о родовой чести до такой степени укоренилось, что распределение важнейших должностей в приказах, командование полками в военное время определялись не заслугами или личными достоинствами, а старшинством родов в Отечестве. Сама церковь напоминала при венчании на царство государю о его обязанности «жаловать и беречь своих бояр и вельмож по их отечеству» [8] [См., например: Шпилевский С.М. Союз родственной защиты древних германцев и славян. Казань, 1886.]. Такой взгляд господствовал в Российском государстве и войске в XIV–XVII в. вплоть до создания регулярной армии.
ПО ПОНЯТИЯМ родовой чести честь человека состояла не во внутреннем достоинстве, не в доблести, благородстве души и чистой совести, не в службе Отечеству, а исключительно во внешней форме, в принадлежности лица к известному роду, предки которого когда-то занимали известное положение в княжеской дружине и царской службе. В этом случае честь понималась как высшее доказательство отличия, признания превосходства, права на особенное почтение, почет.
Таким образом, как свидетельствуют исторические документы, понятие родовой чести почти полностью поглощало личную честь. Из постановлений «Судебника» Ивана Грозного (1550) видно, что в данный период не отличали личных оскорблений от обид по службе, личность как таковая не отделялась от звания, которое носила. Поучителен пример с судьбой одного из легендарных спасителей Отечества князем Пожарским. Произведенный за заслуги царем Михаилом Федоровичем из стольников сразу в бояре, минуя чин окольничего, он подвергался гонениям знатных родов, которые считали себя выше его и постоянно били челом на него или на его родню. В конце концов даже царская милость не смогла защитить «защитника Руси», возведенного в высшую «против его отечества» честь, перед Салтыковым, который являлся одним из самых родовитых бояр и которому Пожарский был выдан «головою». Подобное случилось и с соратником князя – Кузьмой Мининым. Как свидетельствуют исследователи, в несколько десятков лет было забыто, где покоится прах Пожарского*[* Могила князя Д.М. Пожарского находится на территории Спасо-Евфимиева монастыря в г. Суздале Владимирской области] и Минина. Петр Первый не смог даже отыскать места их погребения [9] [Валуев Д.А. Исследование о местничестве. М., 1845. С. 108, 120.].
Особенно широко местнические счеты применялись и по ряду причин наносили наибольший вред в военной среде. Данное обстоятельство объяснялось тем, что, во-первых, система назначения командных кадров в войске определялась по родовым фамильным счетам. Должностное положение каждого начальствующего лица было предопределено, оно не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось. Такая система назначения, во-первых, вступала в противоречия с потребностями войска, когда нужны были заслуженные, опытные военачальники, на практике показавшие свою способность управлять; в действительности же воеводами становились «породистые», но зачастую бестолковые в военном деле люди. Во-вторых, господство родовой чести привело к юридическому закреплению мнения о том, что честь (в том числе и воинская) присуща только представителям высших слоев общества. У простых воинов таковой быть не могло в силу «холопского» происхождения, а следовательно, и воспитанием воинской чести в войсках целенаправленно не занимались. В-третьих, многочисленные факты свидетельствуют, что споры и раздоры, вызывавшие челобитья и иски за бесчестье, происходили на всех ступенях военной иерархии и нередко вели к неповиновению, грубым нарушениям воинской дисциплины, а во время войны – и к проигрышу сражения. Спорившие дворяне охотнее переносили наказания батогами, нежели бесчестье служить под командой воеводы по «невместности» (т.е. воеводой менее «честного» рода, чем они сами).
Особенно частыми бывали счеты между воеводами при назначении их по два, а иногда и по три в один из пяти полков, на которые делилось тогда русское войско. Эти полки были не равнозначны и имели определенный порядок старшинства (чести): большой полк, правая рука, передовой и сторожевой (в одной степени) и левая рука. Такое деление порождало сведение счетов в каждом полку между различными воеводами. Высчитывая родословную своего начальника, дворяне, подчиненные какого-либо воеводы, по местническим понятиям не исполняли его приказаний.
МЕСТНИЧЕСКИЕ споры усложнились в XVII веке, когда приходилось снаряжать две особые армии, или разряды. Украйный разряд, к примеру, значился выше Рязанского, и это давало воеводам предлог к спором и искам. Когда приходилось собирать полки в «сход», т.е. сосредоточивать войска, воевода, считавший себя старшим по родовым счетам, отказывался идти в подчинение к тому, кого считал меньшим себя. Нередко от службы с воеводой по соображениям родовой чести отказывались целые семейства и роды, целые отряды. «Московские дворяне и жильцы не хотят служить со вторым воеводою в Стародубе Алябьевым, – можно прочитать в одном из исследований, – потому что и последний дворянин ему в версту». Царь вынужден был разрешить им подчиняться только первому воеводе, а Алябьеву приказал командовать дворовыми людьми: подключниками, сытниками, конюхами [10] [Бобровский П.O. Местничество и преступления против родовой чести в русском войске до Петра I. СПб., 1888. С. 12.].
Ряд исследователей отмечают, что господство родовой чести, местничество в русском войске часто приводили к жестоким поражениям в войнах. «Из-за этого печального обстоятельства... – сетовал один из них, – была проиграна битва при Орше 1514 года, не удалась осада Казани в 1530 году, были затруднения во время московской осады 1612 года. Особенно вредным оказалось местничество из-за схода во время войн за Малороссию во второй половине XVI века; из-за него были проиграны битвы под Конотопом, Чудновым, во время борьбы за Чигирин и т.д. Ставя свою фамильную (родовую) честь и находящуюся от нее в зависимости пользу выше интересов государства, наши бояре и воеводы местничались между собой, как бы считая делом второстепенным и для себя, и для государства могущий произойти от такого местничества вред» [11] [Маркевич А. И. История местничества в Московском государстве в XV—XVII вв. Одесса, 1888. С. 495.].
Передовые люди того времени, в том числе и государи, понимали гибельность местничества для войска и пытались если не устранить его, то хотя бы свести вред от него к минимуму. Так, Иван Грозный требует во время войны «в полках быть княжатам и детям боярским с воеводами без мест ходити на всякие дела со всеми воеводы, для вмещения людем, и в том отечеству их нет унижения...» [12] [Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича. М., 1768. С. 101.]. Это означало, что служба знатных дворян под командой менее знатного воеводы не ставилась им в счет при дальнейших назначениях, когда они сами становились воеводами.
Важное значение, ограничивавшее местничество, имел указ царя Алексея Михайловича (1645–1676) о том, чтобы на службе в полках стольникам и полковникам московских стрелецких полков подчиняться лишь первым боярам и воеводам, в связи с чем соответствующими грамотами предписывалось определять этих стрелецких начальников только «к большим боярам и воеводам».
Официально местничество было уничтожено на Соборе 1682 года, причем по инициативе выборных служилых людей, которые были собраны под председательством князя Василия Голицына для обсуждения нового ратного устава. Они в своем представлении о необходимых реформах в ратной службе отмечали, что «для совершенной в его государевых ратных... делах прибыли и лучшего устроения, указал бы государь всем боярам, окольничим и всем чинам быть у всяких дел меж себя без мест» [13] [Полное собрание законов Российской Империи с 1649 г. (ПСЗРИ). СПб., 1830. Т. 2. П. 905. С. 370.]. Но и после официального упразднения местничества и сожжения разрядных книг, замененных родословными, не прекращались столкновения на почве родовой чести. С этим злом приходилось бороться Петру I, который вынужден был неоднократно напоминать об «отставке тех прежде бывших мест и разрядных споров отеческих», грозя ослушникам истязаниями и казнями «по настоящему суду» [14] [Полное собрание законов Российской Империи с 1649 г. (ПСЗРИ). СПб., 1830. Т. 5. П. 3384. С. 714.].
Несмотря на господство родовой чести в русском войске до XVIII века, нельзя согласиться с мнением ряда дореволюционных и советских исследователей, утверждавших, что воинская честь зародилась в эпоху создания регулярной армии [15] [См.: Бобровский П.О. Военное право в России при Петре Великом. СПб., 1886; Мышлаевский A.З. Петр Великий. Военные законы и постановления. СПб., 1894; Швейковский П.А. Суд чести и дуэль в войсках Российской армии. СПб., 1912; Гаркуша Е.П. Воспитание чести советского офицера у курсантов военных училищ: Дис. ... канд. пед. наук. М., 1988.]. В документальных и литературных источниках отчетливо просматривается и то, что в предыдущую эпоху в народе зрело совершенно иное представление о чести, в том числе и воинской, которое явилось основой для оформления юридических и нравственных норм этого понятия в последующие столетия. Так, героями русских сказаний и былин, летописей и стихов являются, как правило, не князья и бояре, а богатыри и витязи, показавшие чудеса храбрости и геройства в ратном труде, жертвующие собой ради Отчизны, за веру, за вдов и бедных людей, т.е. воины, заслуживающие почета и уважения народа своими благородными поступками, а не принадлежностью к высокому родству. Военно-историческое наследие накапливало, а отечественная литература исподволь подготавливала другие критерии чести, нежели сословность.
Несмотря на отсутствие специальных педагогических теорий, уже тогда эмпирическим путем складывалось представление о важной роли воинской чести как регулятора поведения, выраженной в общественном мнении. Об этом можно судить по пословице: «На миру и смерть красна». Полем чести называли в старину поле брани. О важной роли воинской чести в представлениях наших предков говорит тот факт, что она охранялась уже в первом древнерусском законе. В Варварской правде было предусмотрено наказание за оскорбление воинской чести: «Кто упрекнет другого в том, что он бросил свой щит (разумеется, в сражении), и не будет в состоянии подкрепить упрек доказательством, пусть уплатит три солида» [16] [Богословский М. Варварские правды // Книга для чтения по истории средних веков. М., 1898. С. 203.].
Анализ источников этого периода позволяет выделить существенные качества воинов, которые, по мнению народной педагогики, определяют содержание воинской чести. Прежде всего это такое характерное для русских воинов качество, как предпочтение смерти сдаче в плен. Об этом свидетельствуют и иностранцы, которым приходилось встречаться в бою с древнерусскими воинами [17] [История Льва Диакона и другие сочинения византийских писателей. СПб., 1820. С. 96; Гаркави А.Я. Сказание мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870. С. 267, 268, 283.]. Эта же мысль, вложенная в уста народных героев, красной нитью проходит в большинстве летописей. Вот как об этом говорит Святослав: «У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями, или, совершивши знаменитые подвиги, умереть со славою» [18] [История Льва Диакона... С. 96.]. Дмитрий Донской указывал, что «честная смерть лучше плохого живота» [19] [Шамбинаго С. К. Сказание о Мамаевом побоище. СПб., 1907. С. 96.]. Не случайно уже в первом русском воинском уставе выдвигается требование: «...лучше есть честно умереть, нежели с безчестием жити» [20] [Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки. СПб., 1777. Т. 4. С. 106.].
Готовность жертвовать жизнью за свое Отечество, за веру также являлась характерной чертой русского воина и выражала содержание воинской чести. О необходимости быть верным своему воинскому долгу говорит то презрение, с которым в народе относились к изменникам, и то, как остро чувствовали свою вину их родственники, стремясь кровью смыть павший на них позор. Как рассказывает Аврамий Палицын в сказании об осаде Троице-Сергиевой лавры (в начале XVII в.), монастырский слуга Оска Селевин перебежал к полякам. Его брат Данила пожелал собственной смертью искупить это преступление. Во главе отряда он бросился на врагов, в жестокой схватке убил многих и наконец упал, обессиленный множеством ран [21] [Коробов Н.М. Из боевого прошлого русской армии. М., 1947. С. 37.]. Такие качества, как верность Отечеству, готовность жертвовать жизнью, в XVII веке законодательно переводятся в верность лично государю, чего, к примеру, требовала присяга 1651 года [22] [ПСЗРИ. Т. I. П. 69. С. 61.]. И все же значимее то, что к военному человеку в народе всегда предъявлялись повышенные требования, он служил символом высокой нравственности, чести и долга.
|