Весь Башлачёв
Галина Брандт
Поэт и «люди»
П. Бородина, Я. Пулинович. «Башлачев. Свердловск-Ленинград и назад».
Центр современной драматургии (Екатеринбург).
Режиссер Семен Серзин, художник Александра Микляева
Погиб поэт. Честь? Клевета молвы? Нет, не в этом суть. Поэт вообще гибнет. И неважно в данном случае – на дуэли ли, в петле, в собственной постели… Не умирает, как все, не кончается – гибнет. Потому что никуда не деться, потому что обнажилась онтологическая трещина: поэт и «люди» – две вещи несовместные. И дело не в гении и злодействе. «Люди» – это всегда конвенции, договоры, пусть даже хорошие и правильные. А поэт (музыкант, артист, художник…), совсем не обязательно гений, по сути своей, по природе, по Дару, сверху отпущенному, не может по конвенции, дохнет, задыхается, гибнет: «Нарушены правила в нашей игре. И я повис на телефонном шнуре. Смотрите, сегодня петля на плечах палача. Скажи мне – прощай, помолись и скорее кончай». Но и без людей, без любви – «любовь – это мой заколдованный дом» – тоже никак.
Вот о каком вдруг обрушившемся на них открытии, захлебываясь, бормочут, кричат, поют, пляшут, рыдают-хохочут авторы спектакля «Башлачев. Свердловск– Ленинград и назад» – Центра современной драматургии, маленького, совсем молодого театра в Екатеринбурге. Они все молоды – авторы текста Ярослава Пулинович и Полина Бородина, режиссер Семен Серзин, художник Саша Микляева, музыканты группы «Курара», артисты, администраторы, свето-звукорежиссеры, все… – и это здесь принципиально. Возрастная позиция подчеркнута – и в декорации, неряшливой, беспорядочной, путаной, как размотавшаяся лента со старых магнитофонных бобин. И в языке – коротком, дерганом, с чуткой реакцией на пафосные подмены и совсем не скрывающем своих уральских корней. И если в документальных видеокадрах молодые Пантыкин, Белкин, Бутусов и другие свердловские рок-«классики» (региональная позиция подчеркнута тоже) говорят об окружающем их непонимании, – то сами авторы спектакля играют в своих сверстников 80-х, открыто прикалываясь, рассказывая об «ужасах» выездов на картошку и других реалиях жизни времени университетского журфака, когда там учился Башлачев.
На сцене трое актеров – Олег Ягодин – Поэт, Тамара Зимина – Женщина поэта и Константин Итунин– Друг поэта. Каждый из них, что касается произносимых текстов, документально привязан к неким жизненным реалиям, но при этом они существуют как бы на грани узнаваемого, повседневного, текучего и неизбывного, бытового и бытийного. Олег Ягодин, не только артист, но известный в городе музыкант, певец, автор текстов, в окружении своей «Курары» (которая звучит замечательно – мощно, задавая совсем иной объем и меру подлинности происходящего, и в то же время деликатно, с учетом маленького пространства зала ЦСД), – здесь и сам Ягодин, опять наш невероятный Ягодин, резкий, нежный, простой, сложный, счастливый, неуютный, одинокий, то со стертым, то с прекрасным лицом, то с вялым, то с упругим, танцующим телом, поющий свои и не свои песни, читающий-говорящий башлачевские тексты-стихи. Но он и Башлачев во всех его конкретных жизненных «несовпадениях » и потому – поэт, артист, художник вообще.
Какая счастливая мысль посетила авторов, когда они назначили на роль Женщины – мамы, бабушки, жены, подруги – Тамару Зимину, которая в театральном Екатеринбурге уже больше чем актриса. Бывают актеры, которые, как вино, с годами, с десятилетиями настаиваются и становятся все интересней. Появившись на сцене Свердловской драмы в 1965-м (!), она сегодня легенда «Коляда-театра», образец непреходящей (душевной и телесной, телесной тоже!) юности, радостной открытости всему, а главное – доброты, мудрости, сочувствия, сострадания. То, что делает здесь на сцене Зимина, легко, весело (как они – прямо здесь и сейчас – препираются с Ягодиным, когда она увлекается своими рассказами о прошлом!), невозможно просто изобразить – она транслирует что-то, что есть в каждой любящей женщине.
А третий персонаж – Друг – имеет и другое символическое наполнение. Недаром он и интервьюер, и ведущий какого-нибудь «музыкального ринга», и голос из зала, компании, толпы. Длинный, тонкий, как извивающийся червь, Константин Итунин предстает здесь в классическом амплуа трикстера, все серьезное как бы сдвигающего набекрень, он постоянно «мерцает» то пронзительной подлинностью (главный для спектакля поэтический текст Лермонтова «Смерть поэта» читает именно он), то кривлянием, дразнилками, непристойными плясками.
Все они – эти трое актеров – еще здесь «люди». Не хорошие и не плохие, не добрые и не злые, немного смешные и прочно упакованные в систему своих представлений, что такое поэт, стихи, искусство, любовь, жизнь, смерть. Вот они, в модных очках и стильных шарфиках, сидят нога на ногу и элегантно рассуждают о «странностях» поэтов. И вдруг вспыхивает экран и на нем крупным планом… что-то совсем неприличное. Голый по пояс урка– не знаю, как еще назвать, – с перебитым носом, сидя на бревне, пропитым голосом хрипит под гитару «Время колокольчиков» Башлачева, всю, от начала до конца. И это так жутко и стыдно и в то же время так искренно и страстно, что случается просто какой-то когнитивный коллапс…
Так заканчивался спектакль, короткий, как выстрел, жесткий, местами захлебывающийся, невнятный, но удивительно свежий, искренний, молодой… А потом случилась его, спектакля, встреча с «людьми», точнее даже не встреча – сам факт его существования оказался неуместным, неправильным, нарушающим конвенции (у кого-то из важных людей что-то не спросили, не согласовали, не так поняли). И теперь – так и не увиденный теми, от которых зависит его жизнь, – он, вероятно, погибнет. А ведь только начал по-настоящему расцветать – могу сравнить первый и последний (девятый) показ. Но все равно, слава Богу, что был, случился, состоялся. Да, именно состоялся.
Источник: Брандт Г. А. Поэт и «люди» / Г. Брандт // Петербургский театральный журнал. – 2014. – № 4 (78). – С. 102–103.