Титульный
лист |
|
||||||||||||||||||
|
К началу XIX века в России имелся только
один полный перевод поэмы Тассо,
сделанный М. Поповым в 1772 г. с
французского прозаического
переложения Ж.-Б. Мирабо (1724). Через два
года после опубликования перевода
Попова увидела свет лучшая
франкоязычная прозаическая версия
поэмы, принадлежащая Ш.-Ф. Лебрену. Из
последующих работ необходимо
упомянуть перевод en regard Ш. Панкука (1785) и
стихотворную версию Ж.-Ф. Лагарпа,
опубликованную посмертно в 1806 г. [13.28-29,
73-74, 105, 129-132, 145-147, 244-248; 9.23-24, 50, примеч. 55-56,
51, примеч. 63-64]. Сопоставление
батюшковского фрагмента с
предшествующими версиями обнаруживает
его зависимость от Лагарпа и от Попова. 2. У Попова, который безусловно предпочитал церковнославянские формы русским, Батюшков-переводчик унаследовал высокий слог с изобилием славянизмов [1.403]. Но это далеко не всё. Подчас Батюшков заимствует у предшественника обороты, не имеющие точных эквивалентов в итальянском оригинале. Вот несколько примеров. 2.1. Годфред провозглашен военачальником крестоносцев; он получает новые полномочия. В итальянском тексте сказано: L'approvar gli altri: esser sue parti denno... (Прочие это одобрили: должно стать его уделом...). У Батюшкова: И плески шумные избранье увенчали! // Ему единому, все ратники вещали... – в соответствии с версией Попова: "Все прочие восплескали единодушно сему избранию. Ему единому, вещали..."[1] [Ср. плески шумные в тексте Батюшкова и перевод параллельного эпизода у Попова (речь Готфреда): "Преставшу Годофреду вещати, ш у м п л е с к а н и й <...> дал знати, что каждый речь его одобряет" (разрядка моя. – И. П.).]. 2.2. Начинается смотр войск. Французы идут под традиционным знаменем золотых лилий (de' gigli d'oro <...> l'usata insegna). Попов перефразирует Мирабо: "...благородная Хоругвь Трех Лилий"; так же описывает французский флаг Батюшков: ...хоругвь трех лилий благородных [2] [У Мирабо: "...la noble Enseigne des Fleurs-de-lys". Из этого примера (а также из ряда других) видно, что Батюшков пользовался переводом Попова и не обращался к версии Мирабо.]. 2.3. Итальянский поэт рассказывает, что на параде всадники и пехотинцы передвигались раздельно (Passar distinti i cavalieri e i fanti). В русских переводах установлен строгий порядок шествия, а pluralia заменены именами собирательными: ...течет // Тяжела конница и ей пехота в след (Батюшков); "...во первых конница, и за оною пехота" (Попов)[3] [Ср.: "...la Cavalerie d'abord, et puis l'Infanterie" (Мирабо).]. 2.4. Тассо, желая польстить своему покровителю Альфонсу д'Эсте, говорит, что Гельф имел длинный ряд Эстских предков (...De gli avi Estensi un lungo ordine...). У Батюшкова другая формула: Из дома Эстского сей витязь родился. Ср.: "...знаменитый дом Естский" (Попов); "...l'illustre maison d'Este" (Мирабо). 2.5. В интерпретации Мирабо и Попова "святое рвение (un saint zèle) возбудило" епископов Вильгельма и Адемара "препоясати меч". Отсюда восклицание Святое рвение! в батюшковской версии "Иерусалима" – итальянского аналога этому выражению нет[4] [Ср. у Мирабо и Попова в переводе V октавы I песни: "...воспаленные святым рвением (d'un saint zèle)".]. 3. Часть отступлений от подлинника Батюшков допустил, ориентируясь на Лагарпа. Ко французскому переводу восходят некоторые парафразы и эпитеты: светило дня и l'astre du jour на месте итальянского il sol 'солнце'; счастливой [Иль-де-Франс] и heureux вместо ampio e bello (обширный и прекрасный). Ср. также синтаксические конструкции: Повеждь – да слава их утраченна веками... (Батюшков); Parle, et que désormais leur longue renommée... (Лагарп) vs Suoni e risplenda la lor fama antica (Тассо). Годфред в поэме Тассо принимает военные приветствия с видом спокойным и сосредоточенным (in volto placido e composto). В русском переложении иначе: <Он> вид величия спокойного являл. М. Ф. Варезе цитирует батюшковский стих как пример вольного обращения переводчика с оригиналом [16.22]. Но Батюшков следовал здесь не итальянскому тексту, а французскому, где сказано: <Godefroi,> calme et majestueux (<Годфред,> спокойный и величественный) [5] [Эта характеристика дословно повторена Батюшковым в "Умирающем Тассе": Готфред, Владыко, вождь Царей <...> спокойный, величавый; ср.: [9.25, 50, примеч. 59].]. Французские и русские поэты 1790-х – 1810-х годов переводили "Иерусалим" александреном со смежной рифмовкой – стихом французской и русской эпопеи [15.30; 14.126]. При этом у Батюшкова двустишия сгруппированы в 8-строчные строфы (в соответствии с количеством строк в Тассовой октаве)[6] [Несколько наивно звучит замечание Н. В. Фридмана, что Батюшков "отказывается от формы октавы, так как он вообще не любил этой формы" [11.270]. С другой стороны, несправедливы суждения Е. Г. Эткинда и С. А. Матяш о "нейтральности" и полной "жанровой свободе" батюшковского александрийца [12.145, 153; 5.104; ср.: 7.100, примеч. 18].]. Перераспределение словесного материала эндекасиллабических октав по александрийским двустишиям батюшковского фрагмента также не оставляет сомнений в том, что русский переводчик сверялся со стихотворной версией Лагарпа. Ср.: 3.1.
3.2.
3.3.
3.4. Рассмотрим ближе последний из приведенных примеров – перевод начальных строк знаменитой XXXVI строфы I песни (Память, врагиня годов и забвения, // Вещей хранительница и распространительница // Дай мне свой разум, дабы я мог пересказать, // Из какого лагеря был каждый вождь и каждый полк). И Лагарп, и Батюшков вольно передают первую строку целым двустишием, а в следующее двустишие умещают содержание остальных трех строк (Лагарп: Память! открой мне свои древние хранилища; // Перескажи мне все имена вождей и героев; Батюшков: О память! Мне свои хранилища открой! // Чьи ратники сии? Кто славной их герой?). Нетрудно заметить, что версии Лагарпа и Батюшкова настолько же близки друг к другу, насколько обе далеки от оригинала (у Тассо речь идет о Памяти-хранительнице, у Лагарпа и Батюшкова – о хранилищах Памяти; глагол открыть есть у обоих переводчиков, но отсутствует в итальянском оригинале; и т. д.). Для того, чтобы объяснить лексико-синтаксические отклонения обоих переводов от итальянского первоисточника, необходимо обратиться к истории французских версий этого фрагмента. Она подробно прослежена в моей работе "Из истории русско-итальянских литературных связей (Батюшков и Тассо)" [9.26-27] и вкратце может быть изложена так. Итальянское custode 'стражница; хранительница' переводчики XVI в. передавали словом gardienne 'стражница; та, которая охраняет'. В 1724 г. Мирабо заменил это слово семантически близким dépositaire 'хранительница; та, которая хранит'. В 1770-х годах Лебрен поменял одушевленное существительное dépositaire на неодушевленное dépôt 'хранилище' (независимо от Лебрена к такому же решению пришел Попов). Еще через десять лет Панкук, который комбинировал фрагменты лебреновской версии с элементами подстрочника, восстановил для custode старый эквивалент gardienne, а дублирующее его слово dépôt (взятое у Лебрена) поставил во множественное число и связал новоявленную пару через императив ouvre-moi 'открой мне'. Наконец, Лагарп, отбросив буквально переведенный сегмент, построил свой стих на амплификации Панкука, а Батюшков воспроизвел стих Лагарпа. 4. Говоря о батюшковском переводе в целом, необходимо указать, что поэт не просто заменяет отдельные сегменты подлинника выражениями, найденными у Лагарпа или у Попова: как уже отмечалось, Батюшков переводит не оригинал, а некоторый "макротекст", или комплексный текст, включающий в себя оригинал и переводы-посредники. Посмотрим, как "сделано" первое восьмистишие батюшковского фрагмента, соответствующее XXXII октаве I песни "Gerusalemme liberata". Начальное двустишие (обращение к Святому Духу):
Восклицание Небесно вдохновенье! восходит к переводу Попова: "Божественное вдохновение!". При этом соотношение метра и синтаксиса в 1-й строке – лагарповское:
Во 2-м стихе причастие скрыто соответствует итальянскому chuisi; ни у Попова, ни у Лагарпа его нет. Зато сердечное движенье – это отклик на перевод Лагарпа, где Святой Дух назван движителем человеческих сердец (O du coeur des humains moteur irrésistible). 3-й стих (Ты в старцовы уста глагол вложило сей) соотносится с итальянским (Inspiri tu de l'Eremita i detti), но через посредство версии Попова: "Т ы словеса с и и в л о ж и л о в о у с т а сего пустынножителя" (разрядка моя. – И. П.)[7] [Ср.: "...c'est toy qui mis ces paroles dans la bouche du Solitaire" (Мирабо).]. 4-й стих: И сладость оного влило в сердца Князей. В сердца Князей – точный перевод с итальянского: [E tu gl'imprimi] a i cavalier nel core; в версиях-посредниках это выражение отсутствует. А вот существительное сладость взято у Попова ("...ты заставило вкусити их сладость всех полководцев"). Оно появилось в переложении XXXII октавы по причине переводческой небрежности – Попов дополнил этим словом понятый буквально глагол goûter 'вкушать', который Мирабо употребил в переносном значении 'высоко ценить': "...c'est toy qui les fis goûter à tous les Chefs". Третье двустишие батюшковского фрагмента:
Посредничество Попова очевидно: "Ты угасило в них врожден-ную человекам любовь к неподвластности: ты укротило сию склонность <...> к повелеванию другими" (разрядка моя. – И.П.). Но у Попова нет слова страсти: Батюшков взял его из итальянского подлинника (innati affetti – врожденные страсти). В 7-й и 8-й строках Батюшков ближе к подлиннику, чем переводчики-предшественники, в 9-й и 10-й он перелагает стихами прозу Попова, через некоторое время снова возвращается к итальянскому тексту и т. д.[8] [Сводную таблицу, где переводы Попова, Лагарпа и Батюшкова сопоставлены с итальянским подлинником, см. в работе [9.72-76].] В одних случаях Батюшков воспроизводит фразеологию Лагарпа, в других – калькирует итальянский оригинал: principe nativo – кровный царь; triplicati – трижды толикое число; co' Bolognesi suoi – с Болонцами своими [9] [В связи с последним примером можно вспомнить батюшковскую апологию 47-го стиха из "Умирающего Тасса" (письмо Гнедичу, июль 1817): "Под небом Италии моей. Именно моей. У Монти, у Петрарка, я это живьем взял: quel benedetto моей! Вообще итальянцы, говоря об Италии, прибавляют моя <...> Если это ошибка против языка, то беру на совесть" [6.223].]. Продемонстрированный принцип "совмещения источников" выдержан на протяжении всего фрагмента. 5. Описание генезиса батюшковского отрывка из "Иерусалима" будет заведомо неполным, если в качестве посредников мы будем рассматривать только версии соответствующих мест Тассовой поэмы. В переводных текстах первой четверти XIX в. часто совмещались две противоположные тенденции: калькирование европейской поэтической фразеологии и заимствование "уже готовых" формул у русских современников и предшественников [10.79]. Перевод Попова был не единственным русскоязычным источником батюшковского переложения. Смотр войск в "Освобожденном Иерусалиме" является аналогом Перечня кораблей во II книге "Илиады". Перелагая отрывок из Тассо, Батюшков отчасти ориентировался на Гомера в переводе Кострова. 5.1. У Батюшкова есть строки, которые не имеют соответствий ни в оригинале, ни в переводах-посредниках. Вот одна из них: Умеет поражать | врагов из далека. У Кострова: Искусных поражать | врагов своих стрелой (II, 841). 5.2. Батюшков называет Годфреда вождь Царей. Прообразом Годфреда послужил Агамемнон; его титулы в "Илиаде" Кострова: Царь вождей и вождь вождей. 5.3. На стилистике батюшковского двустишия 69-70 (Корнутский граф по том, вождь мудрости избранной, // Четыреста мужей ведет на подвиг бранной) сказались две строки из костровской "Илиады": Но се тот чудный сон зрел Царь вождей избранный; // Зрим убо, как возжечь огонь в Аргивцах бранный (II, 89-90). 5.4. В двустишии 63-64 (Но равное число идет из Пуйских стен, // И Адемар вождем той рати наречен) образующие рифму лексемы введены в текст Батюшковым. Ту же рифму встречаем в Беотии Кострова: В приморском Киринфе, в твердынях гордых стен, // Что окружают град Диосом наречен (II, 611-612). 5.5. Второе полустишие 44-й строки (Гуг, царский брат, сперва был вождем в сих полках) также находит многочисленные лексико-ритмико-синтаксические параллели у Кострова:
5.6. Еще один русский источник батюшковского перевода – это "Россияда" Хераскова. У Хераскова во II песни:
У Батюшкова:
6. Итак, в тех случаях, когда Батюшков не следует в своем переводе итальянскому подлиннику, он принимает варианты версий-посредников – русской (Попова) или французской (Лагарпа). Кроме того, на батюшковский текст оказали воздействие традиции русских эпопей XVIII века (переводных и оригинальных). К сходным выводам подталкивают наблюдения над другими переводными стихотворениями Батюшкова. Например, в его послании "К Тассу", переведенном из того же Лагарпа в том же 1808 г., сочетаются элементы, восходящие к разным источникам, – не только ко французскому, но также к латинским (Вергилий), итальянским (Тассо) и русским (Державин) [9.7-23]. В 1809 г. Батюшков опубликовал стихотворную версию фрагмента из XVIII песни "Освобожденного Иерусалима". Различия в поэтике и стилистике двух батюшковских отрывков из Тассо во многом объясняются тем, что второй перевод отличается от первого с генетической точки зрения. В меньшей степени использована версия Попова. Кроме того, работая над XVIII песнью, Батюшков лишился помощи Лагарпа (который успел переложить французскими стихами только восемь песен "Освобожденного Иерусалима") и место второго посредника занял прозаический перевод Лебрена [9.29-32, 78-80]. Переводческий подход, о котором шла речь в настоящей статье, присущ не одному только Батюшкову. И. И. Дмитриев обращался к лагарповской версии Первой Тибулловой элегии, работая над собственным переводом латинского стихотворения [7.91-95]. (Отмечу, что для Батюшкова Дмитриев был самым авторитетным русским поэтом, а батюшковская тибуллиана находится в непосредственной зависимости от дмитриевской.) И наконец, нельзя не вспомнить о вершинном достижении русской переводной литературы первой трети XIX века – об "Илиаде" Гнедича (ближайшего друга Батюшкова). Конечно, к тому времени, когда вышла "Илиада" (1829), критерии точности перевода кардинально изменились [4.19-32]. Однако грандиозный труд Гнедича не может быть оценен объективно, если мы не учтем, что многими переводческими находками Гнедич был обязан русскому прозаическому переложению Екимова и немецкому гексаметрическому переводу Фосса [3.9; 2.57-62][12] [Нужно добавить, что всё вышеизложенное относится не только к переводным стихотворениям, но и к произведениям, носившим, так сказать, полупереводной характер. Тот же Гнедич ввел в свое стихотворение "Задумчивость" отрывки из послания Лагарпа Шувалову и из поэмы Делиля "Воображение", причем переводя Делиля, Гнедич учел карамзинскую версию французского фрагмента [9.43, примеч. 6]. В младшем поколении Баратынский, испытавший сильное влияние Батюшкова и Воейкова, составил свою первую поэму "Воспоминания" из отрывков одноименной поэмы Легуве и поэмы Делиля "Сады". При этом, переводя Делиля, Баратынский ориентировался на перевод "Садов", сделанный Воейковым, а перелагая Легуве, широко использовал поэтическую идиоматику, разработанную Батюшковым [8.365-369, 371-372, примеч. 12].]. Литература 1. Верховский Н. П. Батюшков // История русской литературы. Т. V. М.; Л., 1941. С. 392-417. 2. Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков. М.; Л., 1964. 3. Кукулевич А. "Илиада" в переводе Н. И. Гнедича // Учен. зап. Ленингр. ун-та. 1939. № 46 (Сер. филол. наук; Вып. 3). С. 1-39. 4. Левин Ю. Д. Об исторической эволюции принципов перевода: (К истории переводческой мысли в России) // Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963. С. 5-63. 5. Матяш С. А. Метрика и строфика К. Н. Батюшкова // Русское стихосложение XIX в.: Материалы по метрике и строфике русских поэтов. М., 1979. С. 97-114. 6. Пильщиков И. А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова: (Комментарий к академическому комментарию. 1-2) // Philologica. 1994. Т. 1, № 1/2. С. 205-239. 7. Пильщиков И. А. О роли версий-посредников при создании переводного текста: (Дмитриев – Лагарп – Скалигер – Тибулл) // Philologica. 1995. Т. 2, № 3/4. С. 87-111. 8. Пильщиков И. А. "Les Jardins" Делиля в переводе Воейкова и "Воспоминания" Баратынского // Лотмановский сборник. М., 1995. [Вып.] 1. С. 365-374. 9. Пильщиков И. А. Из истории русско-итальянских литературных связей: (Батюшков и Тассо) // Philologica. 1997. Т. 4, № 8/10. С. 7-80. 10. Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Источник: Пильщиков И. Батюшков – переводчик Тассо : (к вопросу о роли версий-посредников при создании переводного текста)/ И. Пильщиков // Славянский стих: лингвист.иприкл. поэтика: материалы международ. конф. 23–27 июня 1998 г. – М., 2001. – С. 345–353. |
|||||||||||||||||||
