Дженти А. де.
Россия непобедима, потому что связана со своей землей

Итальянец в России. Профессор Анджело де Дженти, продюсер, давний друг и единомышленник великого режиссера Микеланджело Антониони, появился в «КС» стремительно! Не ожидая вопросов, гость начал по-южному страстный монолог.

– Василию Белову надо ставить памятник при жизни! Я в этом твердо убежден.

– Православным разве ставят памятник при жизни?

– У Православия есть свои догмы, но от них возможны отклонения. Это очень большой человек, крупная личность. Настоящий русский художник, философ, мыслитель, без которого в России был бы большой вакуум.

– У вас давняя привязанность к нашей стране. Когда и как открыли её для себя?

– Вы и не представляете себе сейчас, какое место занимал Советский Союз в мире после II мировой войны, какой авторитет был у Красной Армии, дошедшей до Берлина! СССР был новым миром, к которому все мы рвались. В 1951 году на кинофестивале в Карловых Варах я познакомился с Сергеем Бондарчуком, который представлял фильм «Тарас Шевченко». Наша дружба длилась до его смерти. У моей привязанности к вашей стране две причины: Победа СССР над фашизмом и то, что я – православный.

– Как? Италия традиционно католическая страна; у католицизма большая история, свои святые. Почему вы выбрали Православие?

– У нас есть постоянная связь Балканами, с Грецией. У себя в Риме я иногда иду в русский, иногда в греческий храм.

– Что поражало вас в победившем Советском Союзе?

– Вы спрашиваете о трудностях? Они были очень большие. Другой климат, другие люди. Женщины более свободные, чем у нас, работают наравне мужчинами. Это было ново. Но в голове не укладывалось: как они могут работать на железной дороге, на путях иногда вместо мужчин? И какой был энтузиазм! Хороший или плохой, не мне судить.

– Кто самые дорогие для вас люди в советско-русской культуре?

– У меня здесь много друзей. О Василии Белове и Сергее Бондарчуке уже говори. Мне  очень много помогал тогда директор «Мосфильма» Иван Пырьев и министр культуры Екатерина Фурцева. Иностранцу было очень трудно устроиться жить в вашей стране. Среди самых близких – молодой Кеша Смоктуновский, начинающий, никому не известный актер, который жил в Ленинграде, у которого еще не было московской прописки.

Большая дружба связывала меня с Николаем Рубцовым, о котором я снял документальный фильм.

Анджело, каким остался Рубцов в ваших воспоминаниях?

– Мы познакомились, когда он учился в Литинституте, где учился и Вася Белов. О том, что он пишет хорошие стихи, я не знал. Он замечательно играл на гармошке и был немножко неугомонным. Вернувшись как-то поздно вечером в общежитие, Николай заиграл на гармошке и рассердил ребят. Они выбросили гармошку в окно. Шел первый снег. Я выбежал и подобрал её. Так наша дружба и завязалась. Помню, как-то вместе мы вились в издательство «Советский писатель», где ему была назначена встреча. Забрели на Савеловский вокзал, выпили пивка, но на встречу ни на минуту не опоздали. Час прождали, хотя время было но к нам никто не вышел. Потом какая-то женщина предложила прийти через 10 дней. Это его обидело. Он уже тогда был крупной личностью, и такое суровое отношение бюрократической сломило его.

– А каким был в те годы Василий Белов?

– Ребята говорили про него – деревенский писатель. Понимаете, у нас в Италии самые великие люди из деревни.

– И у нас в России тоже.

– Видите! Какое-то абсурдное деление. Создалась категория городских писателей. Это для меня ни в какие ворота не лезло абсолютно. Он мне очень понравился. Сильный характер; книги, не переводимые ни на один язык.

– А вы тогда уже читали по-русски?

– Да. Его  язык, его мысли касались всей России. Ведь Россия – это бесконечная земля. Город или не город, роли в ней не играет. Я так его понял, и хотя характер был у него крутой, мы подружились. Представляете, при советской власти, перед которой тогда все заискивали, он был сам по себе. У него было своё видение. А это великое дело для писателя. У нас все писатели, все великие люди власти не угождают.

– Вы приехали в Вологду, чтобы увидеться с ним?

– Конечно. Мы не виделись девять лет. Я читал всё, что он написал. Он прислал мне и этот большой том, который в Вологде издали к его юбилею. Здесь я должен похвалить одного человека, Губернатора Вологодской области. Объясню почему. Он мог бы и не делать этого. Всё, что происходит в России сейчас, имеет мало отношения к истинным культуре и искусству. И если Губернатор, хорошо это понимая, издает настоящие книги, я снимаю перед ним шляпу. Он настоящий русский правитель и большой ему поклон.

Гость открывает том Белова и читает вслух дарственную надпись: «Дорогой Анджело! Теперь ты знаешь, как началось создание этой книги...»

– Вас интересует, в чем дело? Я открою вам секрет. Никто этого знать не может. Эту книгу он начал у меня в Риме.

– Да что вы! Почти как Гоголь.

– Да. К нам приехала делегация советских писателей, в которой был Белов. Мой дом – напротив Сикстинской капеллы. Делегация поехала в музеи Ватикана. Наш дорогой Белов увидел «Страшный суд» Микеланджело, и это так сильно на него повлияло, что он отошел от делегации, пришел ко мне домой и говорит: «Я хочу еще раз посмотреть «Страшный суд». Я говорю: «Нельзя. Во второй половине дня Сикстинская капелла закрыта. Надо идти на следующий день».

Так он и сделал. А потом сказал мне, что, видя «Страшный суд», он придумал идею романа, который потом стал называться «Кануны». Так что «Кануны» пришли к нему в Риме во время созерцания «Страшного суда». Для меня это большая честь. Вы упомянули, что Гоголь писал «Мертвые души» в Риме. То, что получилось с Гоголем, произошло и с Беловым.

У Гоголя были друзья-итальянцы. Один его друг, великий поэт, жил в Затибречье, на той стороне Тибра.

– Как хорошо вы это сказали, очень по-русски: «Затибречье».

– По-итальянски это Трастевере, а там клоуны, итальянские скоморохи, типы, как у Гоголя. Конечно, он исходил из русской действительности, но итальянская не могла не повлиять на него. Я настаиваю на этом. Не знаю, пишут у вас об этом или нет, но я нашел множество документов, подтверждающих это: Италия значительно повлияла на него. По-моему, Гоголь и Белов очень близки.

– Они близки в восприятии. России?

– Да, именно в восприятии. Их объединяет то, что любя Россию, философски описывая её, народный быт, они – универсальные, не как те писатели, что не принимали других культур. Белов принял сразу Микеланджело, Гоголь сразу принимал всё. Это великое дело – не жить с закрытыми ушами. Они открыли свою культуру другим и восприняли другие культуры. Неверно, что Белов принадлежит только Вологде, нет.

– Гоголь нашел для России, образ птицы-тройки. А какой образ для России нашел Белов?

– Очень сложный вопрос. Слог, глагол, слово Белова присущи только ему. Ни у кого другого я таких не нашел. Даже в русской классике нет такого языка. Получается, он Владимир Даль в своем творчестве. А это чудо. Один пример. Мы читаем Данте Алигьери или великого поэта времен Пушкина Джакомо Леопарди со словарем. По-другому невозможно – итальянский язык поменялся. У вас пока не так. Но я вижу, что сейчас и у вас пишут, употребляя половину русских и половину нерусских слов. И даже фразы кажутся странными. Даже только за это можно снять шляпу перед Беловым.

А что до образа России – Белов смотрит на русскую землю как на протагониста, как на главного героя. Для него сама земля русская – главный герой. Таких писателей мало. Он дает понять, что Россия непобедима, потому что она связана со своей землей. Есть другие страны, которые так на землю уже не смотрят.

– Анджело, смотрите, на каких словах открылась книга Белова: «Ясно и остро обозначилось для меня сиротство России, моей большой Родины. Обворованная и оскорбленная, с недоумением глядит она вокруг себя и не видит ни друзей, ни соратников».

– Когда я встречаю его, вижу, что он больше страдает, чем радуется. Он слишком много страдает. Каждое его слово написано со страданием. Он болеет за Россию как никто другой. Не вижу никого другого, кто так болеет за свою землю. И за это Россия и русские люди много ему должны. Он пишет романы, сказки, удивительно находит форму. Я знал его мать. Удивительная женщина была. Он хотел дойти до сути вещей и иногда с ней цапался. От неё многое в его книгах.

– Желание дойти до сути опасно для человека?

– Он всегда идет по опасной тропе. У него всегда так. И сейчас, и при советской власти. Его не изменишь, как русскую землю.

– Анджело, откуда это ощущение неизменности русской земли? Она что, неживая?

– Не имел права говорить на эту тему, но русские еще не осознали в каком историческом котловане они находятся. Рано ещё, нужны годы, чтобы русские поняли, как много они потеряли.

– Рискнете назвать, что мы потеряли?

– В Советском Союзе у людей было свое лицо, убеждения, достоинство. Сейчас они растеряны и не отдают себе отчет, в какой ситуации находятся. Думаю, это временно. Хочется в это верить.

– И как вы видите нашу ситуацию?

– Россия при Советском Союзе была мировой державой, и американцы не могли делать такие глупости, как нападение на Ирак. Мы видели в России мощный новый мир. Тогдашний баланс потерян. Если Россия станет снова мировой державой, она от многого убережет мир. Я верю в ваших молодых, потому что так продолжаться не может.

– Потерянный баланс, двуполярный мир – это внешние утраты, а что русские растеряли из своих внутренних качеств?

– Ваша страна поделилась на имеющих всё и не имеющих ничего. Это, естественно, катастрофа. Если не имеющие ничего встанут, встанет и вся Россия. Но я не вправе рассуждать об этом. Русские сделали ошибки, им самим их и исправлять.

Наш длинный разговор заканчивается. Обмениваемся телефонами. Видавшая виды записная книжка Анджело де Дженти, хранимая уже как талисман, вызывает головокружение. Каллиграфически выведенные ряды цифр рядом с именами Феллини, Челентано, Висконти, Лорен. Живые и ушедшие – все рядом. Как в культуре всё близко. И как незаметно она удерживает жизнь в нашей старушке Европе.

Наталия СЕРОВА.

Источник: Дженти А. де. Россия непобедима, потому что связана со своей землей : [беседа с проф. из Италии Анджело де Дженти / вела] Н. Серова // Красный Север. – Вологда, 2005. – 9 февр. – С. 1, 3. – (Званый гость).