на главную | назад

А. Брагин
Василий Белов:
«Беречь надо память. Для памяти и пишу»

РЯДОМ С МАСТЕРОМ

Известному русскому писателю лауреату Государственной премии СССР Василию Ивановичу Белову - 23 октября исполняется пятьдесят лет.
Без его имени сегодня невозможно представить современную советскую литературу. Каждое новое произведение писателя, как правило, оказывается в центра общественной и литературной жизни.
За два десятилетия литературной работы В. И. Беловым написано несколько повестей, среди которых «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы», первая книга романа-хроники «Кануны», комедийная киноповесть, очерки о народной эстетике «Лад», несколько десятков рассказов. Его пьесы идут более чем в двадцати театрах страны. В канун юбилея В. И. Белова специальный корреспондент «Литературной России» Александр Брагин делится впечатлениями о своих встречах и беседах с писателем.

ВАСИЛИЙ Иванович Белов однажды признался:
— Не знаю, кем бы я стал, не потянись к литературе и не почувствуй к сроку, к тому рубежу, когда не иметь ремесла уже и стыдно, что любовь моя вроде не без взаимности... Профессий, которые мне не заказаны, много. Но какую бы для себя ни выбрал, все равно, наверное,, кипел бы и смиренником не был...
Когда впервые потянулся он к литературе? Потребность довериться слову проявилась у него в отрочестве. Тринадцать-четырнадцать лёт — время первых его литературных опытов Он попробовал писать. Конечно, стихи. В рассказах и романах слово, казалось обычным, неказистым. Все деревенские хотя и не сочиняли романов, а говорили тем же или почти тем же языком, а иной раз и попестрей, понарядней. Стихами же в Тимонихе не грешил почти никто. Одного только настоящего поэта и имела Тимониха — крестьянина Акиндина Суденкова. Тот по любому смешному поводу разражался частушками. Односельчане его способностям завидовали. И Вася Белов завидовал, но в учителя не взял. 
«…Сочинения мои были, в основном, подражательными (по форме подражал Маяковскому, по содержанию — Некрасову)», — отметит он потом в автобиографии. .
Но из того, что Белов уже в отрочестве изъяснялся стихами, конечно, никаких выводов о предопределенности его судьбы не следует. Мало ли людей в отрочестве служат ритму и рифме! Писателем он мог и не, стать. Не с этого начинается писатель.
Далеко не к литературной деятельности он готовит себя. Учеба в школе ФЗО № 5 города Сокола. Работа столяром, а затем мотористом на железнодорожной станции Вохтога. Переезд в Ярославль. Служба в армии.
И все эти годы стихи не покидают его. 
«...К началу и середине пятидесятых годов слабо, но прорезывается и собственный голос, который был услышан: А. Решетовым, участвовавшим тогда в работе литобъединения Ленинградского военного округа. К этому же времени относятся, и первые публикации стихов-(газета «На страже Родины» в Ленинграде, журнал «Звезда» и газета, в Вологде), а также неудачные, опыты в прозе и критическом жанре (после чтения статей Белинского и Добролюбова)».
И литобъединение, и первые публикации не намного приблизили Белова к литературному труду. Сочинение являлось своего рода способом. самоутверждения. Не с этого начинается писатель.
— Был я молод, скромен, не боек и оттого страдал. Имей я разбитной характер, вряд ли взялся бы за перо. Выдумкой восполнялась, неполнота жизни. 
Не обошел Белов стороной и журналистику. В 1956 году он становится сотрудником грязовецкой газеты «Коммунар». Мотается по району, пишет корреспонденции, репортажи, очерки; Строчки, начертанные его рукой и набранные типографским способом, кажутся ему, по крайней мере в их районном масштабе, историческими. Он дивится складу собственных выражений и формулировок. И ежедневно опасается, что дар подгонять строчки одна к другой вдруг, иссякнет.
А чуть стемнеет, «летописец» садится за парту в вечерней школе.
Стихи не только пишутся, но и печатаются. Их автор прилежно посещает Вологодское литобъединение.
Как-то в Ярославле проходило совещание начинающих литераторов, куда был приглашен и Белов. Там он попал в семинар Ярослава Смелякова и Николая Старшинова.
— В своих стихотворениях Белов в основном возвещал миру о бесспорных истинах: летом — жарко, а зимой — снежно, лгать - дурно, а резать в глаза правду - матку — хорошо. Но были в них и живые, выношенные, выстраданные строки, - вспоминает Николай Старшинов. — И даже, небольшие поэтические откровения. Они и позволили нам с Ярославом Смеляковым рекомендовать Василия в Литературной институт. 
В 1958 году Белов поступает в институт. Через три года в Вологде «вышла первая (и последняя) книжка стихов, а вскоре я был принят в Союз писателей». 
В союз-то Белова приняли, а вот так писатель он тогда еще не состоялся. И неизвестно было пока, состоится ли.
...Здесь я позволю себе небольшое - отступление. Давно, году в семидесятом, в последний день областного семинара Николай Михайлович Рубцов пригласил меня и двух моих товарищей - череповчан посидеть где-нибудь и без вина поговорить.«Я теперь не пью», — объяснил он. Дорогой — а мы направлялись к улице Яшина, где Рубцов жил, — он пытал меня: почему я пишу? Я ответил вопросом на вопрос: а почему сам он пишет? Рубцов посмотрел на меня своими спокойными, пронзительными глазами: 
— А что мне остается?...
Ни я, ни мои товарищи не придали этим словам никакого значения.
Жуткий груз тех слов открылся лишь через девять лет, после одного рассказа Анфисы Ивановны, матери Василия Белова
— Зайдет, бывало, Коля ко мне на кухонку. Я ему щец плесну. Кормлю его, и мы беседуем. Коля, говорю, чего ты один-то живешь? Он как-то и исповедался...
Жил, мол, он в одной крестьянской семье. И не выдержал — ушел. Старуха его целыми днями доводила. Лежит на печи и дочери советует: «Гони ты его! Если других нет, так это тоже не мужик. Сидит целыми днями, ничего не делает. Да и делать-то, верно, ничего не умеет».
А на него в то лето накатило: стихи писались. Он так напряженно работал! Только поди докажи старухе, что ты не тунеядец! И совестно, и зло берет, и куда денешься, если Слово — твой крест.
Полагаю, что Рубцов как писатель состоялся тогда, когда почувствовал ответственность за русское слово. Никто вроде бы ее на тебя не возлагал, а вот она, ноша-то, на плечах, и снять ее с себя тебе совесть не позволит. На мой взгляд, с этого начинается любой настоящий писатель.
Василий Иванович Белов принял ношу из рук Александра! Яковлевича Яшина. С этого момента и началась его литературная биография. 
Стой вехи и отметили критики появление на литературном небосклоне нового выдающегося писателя.
Несколько слов о драматургии Василия Иванович Белова. Автор четырех пьес, три, из которых с успехом идут в профессиональных театрах, — таков, на сегодняшний день «послужной список» Белова – драматурга. Он входит в театральный мир, вероятно, менее решительно, чем входил в литературный, но не считаться с ним уже невозможно: не видеть его освежающего влияния на наш театр - близоруко; не чувствовать, что он с каждой новой пьесой набирается сил, значит, судить о его драматическом творчестве предвзято. Белов несет в театр свое полновесное, выверенное сердцем, редкое по красоте и образности слово.
— Русская драматургия XIX века была частью национальной литературы,— говорит Белов. – Пьеса предназначалась не только театру, но и литературно-художественному журналу. Ее можно было читать так же, как повесть или роман. И при чтении не возникало мысли, будто перед вами произведение в чем-то ущербное, полухудожественное. Оно не являлось таковым. Драматурги, как все русские писатели, помнили заповедь Николая Васильевича Гоголя: «Опасно шутить писателю со словом». Вот для нас образец. Вот традиция, — убежден Василий Иванович.
Может быть, я несколько преувеличиваю, но, на мой взгляд, рождению Белова-драматурга, мы во многом обязаны Василию Макаровичу Шукшину. Известна их дружбу-соперничество Они ревностно следили за творческими работами друг друга. После того как Василий Иванович познакомился с Шукшиным, он решил попробовать себя в кинодраматургии — засел за комедийную киноповесть «Целуются зори»
«Он задумал сценарий кинокомедии, — отмечает Шукшин в 1967 году. — Почти уж написал. Прочитал мне. Он — писатель, он не мог, чтобы «камера выхватывала лица», но он достаточно опытен, чтобы почувствовать. Разницу между сценарием и повестью и не написать повесть, что он прекрасно умеет. Это — сценарий. И какой! У нас такой комедии еще не было, смело могу это заявить. И смешно, и грустно, и думать охота».
Киноповесть появилась в ноябрьском номере журнала «Аврора» за 1973 год.
В 1977 году на XI Национальном фестивале. Юмора и сатиры в Болгарском городе Габрово впервые проводился Международный конкурс на премию «Хитрый Петр» - за лучшее юмористическое произведение. В конкурсе приняли ли участие сорок девять писателей из семнадцати стран. Победителями были названы четыре писателя, среди них и Василий Белов. Василий Иванович премию и медаль «Хитрый Петр» получил за киноповесть «Целуются зори».
Шукшина потянуло к театру: «Сейчас наш театр интереснее, чем кино. Театр вышел вперед и решает вопросы от решения которых кино еще далеко». У Василия Макаровича на рабочем столе — «Точка зрения», он пишет «Энергичных людей»...
А Белов тогда «болел» одной темой — судьбой малых, окрещенных «бесперспективными», деревень. Возможности театра, его общественный голос, сила непосредственного общения со зрителем — все склоняло к одному, а не попробовать ли?... 
И Белов садится за пьесу «Над светлой водою». Покушение на - окружающую человека природную среду становиться символом покушения на другую природу - внутренний мир человека. 
- Видимо, начинать восстанавливать ныне нарушенное экологическое равновесие нужно с того, что человек - часть природы — должен осознать себя таковым? - спросил я Василия Ивановича.
- Такое осознание уже происходит. Вспомним сами себя несколько десятилетий тому назад. Лозунг «Мы не можем ждать милости от природы» звучит сегодня уже не безоговорочно. Только и радоваться пока еще рановато. Сколько лет взывает к нашей совести вихровская лекция из знаменитой книги Леонида Леонова? Но лесозаготовители все еще не осмеливаются оглянуться вокруг, одуматься... Ведь зона тайги в европейской части страны практически исчезла. Тундра сближается с лесостепь».
«Трудно представить архитектуру селения, — пишет Белов ,в «Ладе», — без колодезных журавлей, без погребов, рассадников, изгородей с отводами и заборами, мостов и лав всех размеров» И делает сноску: «Так как «английский пейзаж средней части острова невозможно представить без каменных изгородей». 
Надобно сказать, что в примечании Белов ни на йоту не отступает от принципа, заявленного во вступлении к очеркам: «При этом я старался рассказывать лишь о том, что знаю, пережил или видел сам… (разрядка моя - А.Б..), либо знали и пережили близкие мне люди», помню, в Тимонихе Василий Иванович делился впечатлениями о поездке в Англию: 
- Взять гвозди или, к примеру, шурупы. Сколько видов шурупов у нас в скобяной лавке? Районные не в счет. В самой лучшей? Хоть и в Москве? Один, много — два. Бедно. И надумаешь выбрать, а не из чего! Однообразие нас угнетает. А т а м — не по слухам, сам убедился - Видов - сорок. На любой вкус, на любой фасон. Такую щедрость не худо бы перенять.
Шла речь и о знаменитой английской шерсти, о чесучевых костюмах ручной работы: 
— И в Англии! В стране машин! Где для того чтобы не ходить голым и босым, прилично одеваться и обуваться, нет надобности в ручном труде. Зачем же тогда? Конечно, есть тут и коммерческая выгода. Костюм ручной работы стоит дорого не всякому под силу им владеть. Но я полагаю, имеется причина поглубже этой. Во всякой насыщенной машинами стране со временем все более и более будут цениться изделия ручной работы. И ценится и не столько за качество, сколько за их…человечность, что ли. Потребность тут скорее психологическая. Затем, чтобы человек чувствовал превосходство ручного творческого труда перед механическим, машинным. Я — за превосходство творчества перед стандартом. Иначе стандарт нас раздавит. Со временем в насыщенной машинами стране в каждом доме появится хотя бы одна вещь ручной работы. Непременно. И перед гостем хозяева похвалятся имен ею. Даже если она несовершенна. 
Вспоминал Василий Иванович и о некоем Джеффри - преподавателе университета, в доме которого он ночевал. Восхищался обширными познаниями Джеффри в области истории и литературы. И этим как бы укорял и себя, и меня: а мы-то с тобой, исконные русаки всегда на высоте? Соглашаясь с ним - действительно не всегда—- мне все-таки почему-то хотелось протестовать, возражать., Но что я мог возразить, ведь я-то не знал Джеффри. И вряд ли судьбе угодно свести нас... 
Но судьбе на сей раз было угодно. Мы встретились в прошлом году в Москве, в редакции журнала «Наш современник». Худощавый черноволосый мужчина в коричневом вельветовом костюме — по возрасту, где-то под пятьдесят, лицо оправлено в аккуратную бороду, усы коротко, в меру, подстрижены, темно-карие лукавые глаза — представился:
- Джеффри Хоскинг. Старший преподаватель русской истории Эссекского университета.
Я естественно, не сразу догадался, что он тот самый Джеффри. По-русски Хоскинг говорил почти без акцента. Лишь построение предложений выдавало в нем иностранца. 
Он объяснил, что интересуется творчеством Василия Ивановича Белова и Василия Макаровича Шукшина. Был составителем сборника рассказов Шукшина, который в вышел в 1979 году в американском издательстве"Ардис". И даже перевел для того сборника пять рассказов замечательного русского писателя, среди них — «Верую», «Жена мужа в Париж провожала», «Залетный» Самая полная на Западе библиография публикаций Шукшина и о Шукшине – eгo «трудов дело». Он автор статей о традиционной русской прозе, («которую у вас называют деревенской»), о произведениях Белова. Пробовал переводить «Привычное дело». Теперь страницу за страницей неторопливо и обстоятельно читает «Лад» Вынужден часто обращаться к словарю, но «книга стоит такой скрупулезности»
Для него появление очерков Белова о народной эстетике не было неожиданностью 
— Он должен был написать такой труд .Такую работу. Достойную крупного ученого философскую книгу. Я ждал подобной дерзости. Я лично мало знаю в современной, мировой литературе философских книг, как эта. Философия не только сухой язык, сухая абстракция. Это способ жизни. Почему нельзя писать о сути, как- Белов? Образно. Глубоко. И, главное, доступно. Можно так писать. Мелкому человеку — нельзя, крупному — можно. Крупный человек нужен. Конечно, зашифрованный философский манускрипт испечь, легче. Прикрыв непонятными словами наготу мысли. Но такие книги кто - читает? Кто испек, тот и читает. Он и его приятели. Более никого они не обогреют. И ваш Василий Иванович подает пример, как надо писать философские книги. 
Есть и другой аспект. Василий Иванович ухватил в этой вещи движение культуры и в Европе, и отчасти в Америке. Нагнетание модернизма и процесс безумного бунта, Европе по крайней мере, отошли в прошлое. Остались какие-то островки прежних увлечений.», Бывают отдельные курьезные факты. Но они не, в счет, Европа сейчас обратилась к традициям, к прошлому, чтобы одухотворить современность, найти наилучший вариант modus vivendi, перестать враждовать с природой, в том числе и с внутренней природой самого человека. У нас в Англии у молодежи, в особенности у студенческой, сейчас повальное увлечение записями бесед со старшим поколением, со стариками. И с деревенскими, и с городскими. 
Прежде всего, конечно, записывают бабушек, дедушек и своих родителей. Записывают документально, с их слов. Для этого миллион причин! Первая — желание иметь идеалы, критерии истинности. Чтобы ответить на вопрос, правильно ли мы строим жизнь, надо соотнести свое бытие с бытием тех, кого мы сменили в этом мире. Вторая — никому не хочется быть жертвой серийности, массовой культуры.
Своими воспоминаниями дедушка или бабушка помогают нащупать, где серийность, массовость не во вред, а где она для человека губительна. Помогают обрести чувство меры. И веру в себя.
Да, я запамятовал о втором дыхании у нас народного » искусства, народных промыслов. Например, чесучовые костюмы
И я не выдержал, объявил восторженно Хоскингу:
- Знаю, знаю! 
- От кого?
- От Белова.
-Вот как! Он у меня гостил…
- И это известно.
- Смотрите мир тесен!
- Вы тот самый…
-Что значит «тот самый»?
- Джеффри…
- Я же представился?!
- Как я сразу не догадался! Василий Иванович о вас упоминал.

Мы оба ни с того ни с сего рассмеялись. Серьезные вроде люди посреди серьезного разговора!
— А ведь это я рассказал Василию Ивановичу о ручной, обработке шерсти, — пояснил Хоскинг — Особенно развит традиционный шерстяной промысел на Шотландских островах в городах Керзи и Лавенхэм Превосходные чесучовые костюмы! Хотя в моем гардеробе нет ни одного — я не могу себе, этого позволить. Мой бюджет довольно скромен, а цены на них высокие — У Джеффри Хоскингэ появилась лукавинка в глазах — У меня свой промысел.
- Собственный?
- Конечно. Теперь я вам скажу, на чем мы поближе сошлись с Беловым — на хлебе. 
— На хлебе?..
— Я сам пeку хлеб для своей семьи. Чем не промысел? Хлеб из пекарен у нас неважный на мой вкус! — кислый. Поэтому, отчитав лекции в университете, я засучиваю рукава и спешу затворить тесто. А утром, пока дети еще спят, выпекаю хлебы. Считаю это делом мужским и жен не доверяю.
Василий Иванович провел в Колчестере, городе, где я живу, два дня. Ночевал в моем доме. Видел мои хлебные хлопоты. И мы вдоволь наговорились с ним о хлебе Представьте себе, глубокий вечер, почти ночь, двое мужчин увлеченно беседуют, и предмет их беседы объединяет их чувством родства земляков, землян, людей, живущих землей. Белов, входя во все подробности, описывал, какой путь проводит у вас хлеб от поля до знаменитой русской печи. Мы сравнивали, делились рецептами выпечки. Ему, как я понял, тоже случалось вставать у квашни, превращаясь в хлебопека.
Спрашиваю Хоскинга о Колчестере.
— Типичный средний английский городок, где можно быть лично, знакомым с большинством жителей. Мне это по душе. Такой городок не дает человеку возможности замыкаться в себе. Здесь неуместно отчуждение.
Мы брели с Беловым по нешумным улочкам вдоль каменных изгородей Василий Иванович постоянно задавал мне вопросы: а вот это как? а это почему? Я как умел пояснял. Его уважение к нашей, культуре рождало во мне ответное чувство. Я ощущал его действительный интерес к нашему народу.
Авторитет Белова рос в наших глазах, час от часу. Во время выступления советской делегации в Эссекском университете наши студенты буквально замучили его вопросами. Василий Иванович отвечал кратко, но основательно, толково. Студентам он полюбился. После встречи они подходили ко мне и говорили, что это — настоящий писатель, сразу видно. И я в этот момент гордился своими студентами. И, если честно, чуть-чуть, собой, ведь я открыл для себя Белова намного раньше их. Понятно?
— О да!
— Я так волновался, когда узнал, что Белов едет Англию. Боялся разочарований.
— В нем?
— В нем. Мне известно: писатель и человек не всегда одно и то же. Бывают люди, в которых писательское выше обычного человеческого. С такими лучше избегать личного общения… Проза Белова — одна из вершин современной мировой литературы. Я ждал...
— И... 
— И нашел, что Белов такой же в жизни, как и в литературе. Как живет, так и пишет...
Писатель, «закрывшийся» от современности в своем кабинете, вряд ли нужен обществу. Он не является органом самосознания народа на сегодняшний день, поэтому и его отсутствия в литературе, если он вдруг решится на такое; никто не заметит.
Литература нуждалась и нуждается в художниках, могущих углядеть в своих современниках и современницах золотой запас непреходящих социально-нравственных ценностей, благодаря которым человек твердо стоит на земле, то постоянство в неизбывной любви к Родине, которое составляет суть жизни. 
К таким художникам принадлежит и Василий Иванович Белов. 
«Память формирует духовную крепость, человека, — сказал он когда-то. — ...Беречь надо память. Для памяти, и пишу».

Источник: Брагин А. Василий Белов: «...Беречь надо память. Для памяти и пишу» : [о встречах и беседах с писателем] / А. Брагин ; [предисл. ред.] // Литературная Россия. – 1982. – 22 окт. – С. 8–9 : фот. – (Рядом с мастером).