|
Светлана Шубина
По Вологде ходят классики. Привычное дело?
«Ради объективности вашего почтенного издания сообщаю, что являюсь членом Петровской академии, академии «Евразия» и Академии российской словесности... Вынужден сказать, что издания моих книг на иных языках надо дополнить Швецией, Финляндией, Германией, Венгрией, Францией и так далее. Книги на русском языке тоже продолжают появляться. Кроме того, сообщаю, что мои пьесы поставлены в Малом академическом театре, МХАТе, в двух или трех ленинградских и тридцати провинциальных театрах. По моим сценариям и произведениям поставлены кинофильмы «Целуются зори», «По 206-й», «Плотницкие рассказы».
Василий БЕЛОВ»
Такое письмо пришло в нашу редакцию от Василия Ивановича, а внизу приписка заместителю главного редактора «Красного Севера» Александру Торопову: «Саша, вот поручи своим девицам по этому письму сделать информацию. Не все им себя прославлять...»
– Про поэта Мишенева писала в «Зеркале», а обо мне не вспомнила... Я его еще когда открыл...
Так началось мое телефонное знакомство с Василием Беловым.
По зиме я видела писателя в центре Вологды. Горел зеленый цвет светофора, и он шел навстречу. В валенках, с бородой, русский весь до сосания под «ложечкой». Несколько раз встречала его в редакционных коридорах, и был он такой недосягаемый. А тут, на тебе, сидит в нашем кабинете, и запросто с ним общаюсь. И даже «топорщусь», свое «я» толкаю. Потом с диктофона прослушала – «страм» чистый. Действительно, «девица».
– Диктофон – дело хорошее, – говорит Белов. – Особенно маленький, как у вас. Я на таком старух записываю, а они даже не подозревают. Иногда. А в общем, старухи все видят и все соображают. Не уйдешь от этого никуда.
Василий Иванович пьет чай. Без сахара. Мне показалось, не хочет, а пьет. Так, ради беседы. А глаза совсем молодые.
– Старею, Светлана, старею. Живу благодаря тому, что гимнастику делаю ежедневно да окунаюсь в ванной, в воде. Вот и вы, начните с теплой воды. А потом постепенно охлаждайте, охлаждайте. А если торопишься, то контрастный душ прими. Не курю, давно бросил. И не пью, только изредка пива. Больше – шабаш.
– А может, стоит и выпить иногда?
– Не знаю, не знаю. Я принципиально, я же боролся с этим делом. Публично выступал. Вот и недавно в журнале «Русский дом» статья была.
– Василий Иванович, вы себя чувствуете забытым?
– Читателями? Нет. Властью? Нет, не совсем. Губернатор вот дал прибавку к пенсии, она небольшая, но на еду хватает. Позгалев меня боится. Но я с ним не скандалю, потому что он ко мне благожелателен. И вообще, Светлана, с начальством спорить очень опасно.
– Вы только сейчас это поняли?
– Нет, не сейчас. Еще при Дрыгине. Скандалил, уж когда допекут сильно. С Ельциным скандалил. Когда был депутатом, много выступал в Верховном Совете. Но никому не нравится критика. Бывало, стою у микрофона, зал кричит: «Дать слово!», а Горбачев не дает. Да еще приговаривает: «Васи-илий Иванович», дескать, о чем там говорить-то будешь? Наконец, зал закричал, и он включил кнопку... Столько писем мне в те времена приходило... И сейчас идут, но тогда чемоданы тяжеленные сдавал в архив.
– Василий Иванович, вы гордитесь тем, что были депутатом?
– Нет, что вы. Стыдно мне. Думал что-то для людей сделать. Для мужиков. Их ведь всю жизнь эксплуатируют: и сейчас, и при Сталине, и раньше. Раскулачивают, унижают, грабят... Что я смог сделать? Может быть, повлиял как-то на политиков. Но кардинально, конечно, ничего не смог изменить.
А я вспоминаю, как хохотала над беловскими «бухтинами» и «привычными делами» в юности. А старший брат: «Нашей Светке в Кувшиново пора. Сама с собой сидит, заливается». Позже было «Воспитание по доктору Споку», хотя мне там уже не все нравилось. А на школьном факультативе «литераторша», закусив дужку дешевых очков, часто моргая, читала скрипучим голосом «Над светлой водой», и было действительно светло, хотя на факультатив нас и загоняли силой.
Вспоминаю поистине интеллигентную учительницу немецкого языка Нонну Михайловну Герасимову из деревни Мегрино Чагодощенского района, которая в свои восемьдесят читает Белова со сцены местного дома культуры и может зарыдать от его «Колыбельной».
– Василий Иванович, вы сейчас пишете воспоминания. А чего еще, кроме? – продолжаю я разговор.
– Начал рассказ писать. Недавно в журнале «Москва» опубликовал рассказ о войне. В журнале «Современник» вышло два новых рассказа. В «Роман-газете» – воспоминания о Шукшине. В Вологодском отделении Союза писателей Александр Цыганов готовит сборник, где буду представлен и я... Последние годы я увлекался публицистикой. Не увлекался – приходилось, душа болит. В таком неспокойном состоянии очень непросто писать. Да и немолод я уже, скоро семьдесят. Но пытаюсь.
– Василий Иванович, на сегодняшний день вы кто больше – публицист или писатель?
– Больше публицист, но нельзя делить меня на две части. Хотя когда я закончил Литературный институт, то занимался журналистикой. Именно журналистикой. Я тогда утверждал и сейчас утверждаю – человеку, который занимается и тем, и другим, нужно иметь две ручки. Одна – для журналистики, другая – совсем не такая. В прямом смысле я тоже имел две ручки.
– И это не испортило в вас писателя?
– Это меня спасло. Я выжил, книжки стали появляться. Столько их вышло теперь, что стыдно. Тиражи были жуткие. На русском языке вышло книг, может, около пятидесяти. Примерно столько же за границей. Но там тиражи были меньше. Я как-то подсчитывал на компьютере общий тираж, и мне стало страшно. Впору исповедоваться идти...
– А сам процесс писательства? – задала я донельзя банальный вопрос. – С муками пишется или легко?
– Все пишется легко и красиво, что по вдохновению. Все лучшее. Все талантливые вещи делаются быстро. Даже очень быстро. Бездарный же человек никогда не дождется вдохновения. Хотя бывает и по-другому. С муками. Все очень... Говорить стыдно об этом. Это все равно что рассказывать, как...
И мне стыдно, что я спросила «про стыдно». Я знаю, талантливые люди страдают особой стыдливостью, которой нам не понять.
– Совесть. Вслушайтесь: совесть. – Василий Иванович резко встал, собрался уходить, взявшись за шапку. Потом опять сел. – Дело в том, что она сегодня потеряна. Да чего говорить, читайте сами, противно пересказывать самого себя. Все, о чем я говорю, у меня опубликовано. Все мои эстетические взгляды – в «Ладе».
Мне неловко, я не знаю, о чем еще спрашивать и говорю о том, что когда будет готово интервью, дам на прочтение.
– Зачем? – ошарашивает меня Василий Иванович еще раз. – Перечитайте в моем «Ладе» главу «Рожденный неповторимым». Надо уметь быть смелым и дерзким. Главное, надо знать меру, где можно самоуничижаться, а где уже нет.
И мне становится не по себе от того, что я не всегда могу соблюсти это равновесие.
– Будет тебе, мама, врать, – не поверил мне сын, когда я сказала, что имела беседу с самим Беловым. Он знает его в рамках школьной программы, и эта реальность кажется ему совсем неправдоподобной. Мы с ним вместе как-то читали «Лад». Красочное столичное издание, красочный беловский язык. Читали целую зиму. Вечерами. И были оба без ума от этого общения.
И так приятно, что по улицам Вологды ходит-бродит классик и с ним можно встретиться запросто. Давайте не забывать об этом и ловить момент. Лады?
Источник:
По Вологде ходят классики. Привычное дело? / [беседовала] С. Шубина ; фот. А. Торопова // Красный Север. Зеркало. – Вологда, 2001. – 11 апр. – С. 1, 2, 12 : фот. |