|
Василий Белов С Василием Беловым мы встретились на башкирской земле. Там широко отмечался VI Международный Аксаковский праздник, приуроченный ко дню рождения замечательного русского писателя. Василий Белов был не просто гостем праздника, но и одновременно виновником торжества. Ибо он стал первым лауреатом Всероссийской литературной премии имени С. Т. Аксакова, учрежденной в августе нынешнего года указом президента Республики Башкортостан Муртазы Рахимова. Учрежденной, как сказано в преамбуле указа, «в целях сохранения и развития культурного наследия народов России и Башкортостана, поддержания благородных традиций гуманизма, патриотизма и высотой духовности, заложенных нашими великими земляками — семьей Аксаковых, а также в связи с предложениями Международного фонда славянской письменности и культуры, Союза писателей России и Союза писателей Республики Башкортостан». — Я испытываю двойственное ощущение — сказал Белов сразу после вручения ему Аксаковской премии. — С одной стороны, мне, конечно, приятно, но с другой…Как всегда бывает, «но». Вот, говорят, пройти огонь, воду и медные трубы. Огни и воды я, можно сказать, прошел, а смогу ли пройти медные трубы? Я в этом не уверен. Потому что очень многие именно на них спотыкаются. Когда человека сильно хвалят - это самое страшное испытание для него. …На разговор Василий Иванович пошел без особого энтузиазма. В обиде он на средства массовой информации, преуспевшие, по его мнению, в пропаганде бездуховности, насилия, вседозволенности. Полемический пыл публициста чувствуется в собеседнике сразу, да и политик в нем не угас: Белов, как известно, был народным депутатом СССР последнего созыва. — Куда тянет, туда и идешь, — говорит писатель. — У меня две ручки: одна — для статей, другая — для рассказов. Сейчас больше тянет публицистика, Из-за нее все откладываю работу над новой книгой. А душа болит! Время идет! Но публицистикой занимался много еще и по той причине, что нет денег. Спасибо Башкирии и за моральную, и за материальную поддержку. Я не стал отказываться от премии из каких-то снобистских соображений. Благодаря ей теперь обязательно займусь книгой настоящей, а не статейками в газетах. Поеду в деревню, засяду. Не все сделано, что хотелось бы успеть. А ведь еще в Библии сказано: отпущено человеку где-то лет семьдесят. Мне уже 64. Многие друзья-ровесники давно в земле лежат, например Коля Рубцов. А он был меня моложе... О нынешних молодых у Белова особая печаль. В Аксаковской гимназии №11, что в старой части Уфы, Василий Иванович даже своеобразный урок дал. Не лекцию ребятам читал — мудростью старшего делился, предостерегал от ошибок, напоминал об азах, с которых настоящий человек и начинается, о том, с чего Родина начинается, что и кто ее скрепляет, какие идеалы. — Все, что связано с физическим трудом, почетно и благородно, — говорил он гимназистам. — А вот подобострастное отношение к деньгам — вещь для нашего народа неприемлемая. Без денег, конечно, нельзя, но не их любить надо, а человека, иначе все теряет смысл и становится безнравственным. — Давно это было, — вспомнил Василий Иванович. — Я тогда только начинал литературную деятельность, не думая, впрочем, о большом писательстве, мои мечты были намного скромнее. Пришел как-то в Союз писателей в Москве, а когда вышел оттуда, то обнаружил в пустом до того кармане десять рублей. Сумасшедшие деньги по тем .временам, почти полстипендии — ведь она была всего 27 рублей. Как мне червонец подсунул Мустафа Сафич, я и не видал — просто в приемной вместе в очереди сидел... Вот тогда я впервые за счет Башкирии досыта и пообедал. Оказалось, у легенды о дарованном голодному студенту червонце было неожиданное продолжение, которое запомнилось другому народному поэту Башкирии — Мусе Гали. Вот что он рассказал: — Скверно, когда все подчинено только денежному мешку, его диктату, — продолжает наш разговор Василий Иванович. — Ведь доходит до того, что русских народных песен даже по радио почти не услышишь. Заявки на них посылать приходится. Зато модным делается цинизм — хорошо, видно, оплачен. Или внедряемая в сознание народа распущенность. И за всем этим стоит не свобода слова, как пытаются нас убедить, а деньги, и нечего здесь мудрить. Я об этой опасности еще лет пятнадцать назад писал, да не услышали. В Башкирии обстановка лучше, чем, скажем, у меня на родине. Тут, гляжу, и сеют, и пашут, и детей путем растят, и песни родные не забывают — хоть русские, хоть башкирские. Но ведь это, к сожалению, исключение из правила. А правило, увы, становится таковым, что в моей деревне зарплату трактористам выдавали... водкой. Больше нечем было. Тут уж не до песен — до ножей дойти могут. — Василий Иванович, вас в свое время не слышали. А как, по-вашему, писатель — пастырь для народа или это все же доля священника? — Я считаю, что вообще нет такой профессии или специальности — "писатель". ? — Да, мне это, не сочтите за кокетство, непонятно. У Чехова какая бирка на дверях висела? "Доктор Чехов". Лермонтов был офицером в армии. Граф Толстой в земстве служил. А когда кто-то сегодня вывешивает на воротах бирку: "Писатель такой-то", это у меня вызывает улыбку. Особенно если он в деревне живет... — А себя в таком случае вы кем считаете? — Многостаночником, наверное. У меня было немало всяких профессий. Начал обычным плотником, столяром. Еще в детстве с отцом и дядюшкой табуретки делал. Потом технику очень любил., Был и электромонтером, и киномехаником, в армии служил долго. После того как отслужил, пошел в Вологде на завод, плотничал, ремонтировал двери, окна. Надо же было чем-то кормиться — в семье еще трое младше меня оставались. Потом влюбился в одну вологодскую девушку. Надула она меня, и рванул я с горя к себе на родину. А уже был членом партии, человеком, так сказать, идейным. Потому и направили, видно, воспитателем, в общежитие. Никакой я, конечно, не воспитатель, гонял там кино в основном (смеется). — Как же не воспитатель, если даже книжку потом написали — "Воспитание по доктору Споку"? — Ну это название ироническое. Я ведь там полемизировал с русскими женщинами по поводу воспитания детей на чужой манер. Дополемизировался — прослыл женоненавистником. Какой я женоненавистник? У меня лучшие образы — мать, бабка, многие другие мои героини. Уж они-то знали, как детей растить на свой, исконно крестьянский лад. Вот куда смотреть надо, а не на Запад, который многие сегодня пытаются бездумно копировать, другим навязывать. Я против европоцентризма — большое это зло для души нашего народа, который испокон веку хранил свою неповторимую самобытность. — А вам не кажется, что иногда разговоры о возвращении к истокам не столько ведут к ним, сколько напоминают поминки по прошлому? Повспоминают, поплачут, попоют, но тем дело и кончится. Взять те же воскресные церковные школы. Не очень дело там пока идет. Может, оттого, что много в них чего-то искусственного? — У нас своя жизнь сейчас искусственная. Но я думаю, таким попыткам мешать не надо. Я сам еще в Верховном Совете СССР выступал за воскресную школу. Не получается же по разным причинам. У нас в деревне, к примеру, храм совсем без батюшки. В нашей епархии более 60 приходов, а священников не хватает, дефицит. — А сами никогда не хотели стать священнослужителем? Таких случаев в наше, время немало. В Никольском храме под Нефтекамском, например, в батюшках бывший тракторист... — Нет, я слишком грешен, я не могу. Была у меня, правда, мысль удалиться в монастырь, как удалялся в свое время Леонтьев, да мирское, видно, не отпускает. Но молюсь ежедневно. Утром и вечером читаю "Отче наш", "Троицу"... — Помогает? — Я думаю, да, хотя это не сразу в сердце приходит. Придет! Хоть и жили мы долгое время в тумане, но все равно были нравственны. У нас не было разгула проституции, мы не романтизировали бандитизм, не поливали грязью армию, не презирали собственное государство... Сегодня, кажется, тоже начинают понимать, что без нравственной цензуры дальше жить никуда не годится. — Цензуры? В таком случае старый вопрос: а судьи кто? — А судия один — Бог! У каждого человека должна быть совесть. Бог-то — это и есть совесть. Я считаю, всякий чувствует; когда делает что-то плохое. Другое дело, что кто-то на свои бессовестные действия закрывает глаза, становится сам бессовестным человеком, но и у него на душе временами все одно кошки скребут. — Сегодня много споров об общенациональной идет. Наша газета объявила конкурс на лучшее предложение, что может объединить Россию, дать ей возможность достойно войти в XXI век. А вы чем бы объединили Россию? — А что, разве она разъединена? Да, у нас отняли, скажем, Крым, и не только его. Однако, несмотря ни на что, разговоры о разногласиях в нашем народе сильно преувеличены. Мы обижены, но не разъединены. Двадцать миллионов соотечественников поневоле оказались за пределами наших границ. Разве это справедливо! Эти суверенитеты придуманы не народом. В Башкирии хоть честно говорят, что без России не могут, никуда от нее уходить не собирались и не собираются. Потому, наверное, в этой российской республике и лад, и клад. Вот о чем думать надо. У нашей великой России недостатка в идеях нет. Они в душе народа, в его корнях. Таких, как Сергей Тимофеевич Аксаков, которого еще полтораста лет назад называли "министерством чести". Источник: Василий Белов: Разговоры о разногласиях в нашем народе сильно преувеличены / [беседу записала] Н. Бачурина // Российская газета. – 1996. – 12 окт. – С. 2. |
| ВЕСЬ БЕЛОВ |