на главную | назад

В. Белов
Красна изба углами

Однажды я услышал два совершенно противоположных суждения по поводу того, что в нашей Вологодской области деревенское население постепенно убывает. Один из моих знакомых говорил об этом с горечью. Другой считал, что явление вполне прогрессивное, и тужить тут не о чем. Первый с тревогой говорил, что молодежь уходит из деревни, и этим объяснял отставание колхозного производства. Другой же не видел в этом ничего плохого и все надежды на рост колхозного производства связывал с механизацией, интенсификацией хозяйств.
Когда я услышал первого, мне казалось, что прав он. Когда говорил второй, казалось, что прав и второй. Может быть, они и были каждый по-своему правы. Но разве можно противопоставлять две эти точки зрения?
Будем, однако, откровенными. Надо признать, что сейчас в наших местах большинство молодых людей стремится жить в городах. Плохо ли это само по себе? Вовсе нет! Тяга людей в город понятна. Интерес к городу, который требует большого разнообразия трудовых наклонностей и стимулирует общее развитие и образование, вполне закономерен. Влечение людей (подчас подсознательное) к городам, вызванное территориальной концентрацией культуры, также понятно. И разве можно искусственным образом привить любовь молодежи к деревенской жизни? В этом смысле весьма наивными кажутся мне воздыхания многих людей, сетующих на нелюбовь молодежи к земле, к деревне... Но, оставляя за молодежью право выбора между деревней и городом, нельзя отмахиваться от сложной социальной проблемы, возникающей в связи с желанием молодежи жить в городе. Ведь как бы успешно ни продвигалась работа ученых по синтезу белка, все мы до сих пор кормимся злаками.
Но как получилось, что понятия «деревня», «крестьянин», «колхозник» для многих даже, казалось бы, интеллигентных людей ассоциируются с понятиями отсталости и как бы подразумевают некую общественную неполноценность? «Что ты нарядил ее, как колхозницу?» — услышал я однажды на одной из городских улиц от молодой мамаши. Реплика была адресована мужу, который с маленькой дочкой пошел гулять в скверик. Разумеется, дело вовсе не в горожанах как таковых. Но, помимо обстоятельств чисто экономических, были и есть еще обстоятельства морального, духовного плана, породившие пренебрежительность, иногда даже презрение ко всему деревенскому, крестьянскому.
Зачастую многие из нас думают, что если крестьянин, то уж обязательно собственник. Если деревня, то обязательно тут же и бескультурье и темнота. В оценке моральных, духовных качеств современных крестьян мы зачастую руководствуемся критериями времен Подьячева и Глеба Успенского. Вспомним выведенного во многих кинофильмах эдакого то наивно-хитренького, то яростного и дремучего мужичка, которого ничто больше не интересует, как собственная ржаная коврига, и которому ничего не стоит из-за копны сена убить родного брата. Что же говорить о колхозной молодежи, если взгляд на деревню как на нечто ущербное так живуч?
Причин охлаждения молодежи к земле много. Ограничусь только одной и, как мне кажется, немаловажной. Речь идет о жилье и о быте.
Человеку — и городскому и сельскому — всегда было необходимо иметь жилище, крышу над головой. Кто незнаком с Великой радостью новоселья и кто будет утверждать, что у нас мало делается в этом смысле? Но как-то так незаметно получилось, что мы пишем больше о городских новосельях, чем о сельских. Как будто в деревнях дома растут сами, словно лесные грибы. Между тем сами собой образовались некие «ножницы» между улучшением быта (за счет радиофикации, электрификации деревни) и жилищным, коммунальным строительством. В доме играет радио и горит электричество, а окна этого дома ушли в землю.
Трудно спорить с пословицами. Но спорить иногда необходимо. Нет, изба красна прежде всего углами. Никакие, даже самые «красные» пироги и лампочки не скрасят дыроватой избы. Я знаю председателей колхозов, которые хвастаются (заслуженно, впрочем) ростом доходов, гордятся великолепными механизированными фермами и колхозными клубами, но которые палец о палец не ударили в деле жилищного строительства.
Раздумья о сельском крове заставили меня вспомнить моего прадеда по материнской линии. Он был мужичонка сухой, работящий, с жидкой опрятной бороденкой и суетливыми сильными руками. По словам моей матери, спал он совсем мало, пил и того меньше, а больше работал. Зимой он вставал в три часа утра. Сердито, чтобы разбудить «лежней», то есть лентяев, двигал табуретками. Зажигал самодельный фонарь и шел в сарай пилить дрова либо что-нибудь мастерить. При свете фонаря, висевшего на штыре, работал и ворчал: «Лежни! Все подряд лежни, хозяйство ведут, как телегу вверх колесами катят. Только бы и надо телегу-то перевернуть, на колеса поставить!» Ехидный был старик! Он еще задолго до коллективизации перекатал дом, всю жизнь подрубал, подтесывал, доделывал его, как и другие крестьянские постройки. Дом еще и по сей день стоит ядреный, ему исполнилось, по моим подсчетам, сто двадцать лет. Я знаю, что такие же дома имелись раньше у большинства крестьян здешних деревень; они, эти дома, исчезали уже на моих глазах. Мужики строили их постепенно, рубили на всю жизнь. Была в этом некая присущая русскому человеку благородная естественность: как же так, не думать о своих наследниках!
И в том, что, умирая, крестьянин оставлял для внука и правнука бескорыстное дело своих рук, вполне естественно подразумевало такое же отношение к будущему и внуков, и правнуков. К сожалению, теперь приходится частенько слышать другие рассуждения. «Зачем я буду возиться, строить хороший дом? — говорил мне один знакомый колхозник. — Детки все равно разъедутся, а самому дожить хватит и старого терема». От такого, впрочем, вполне понятного практицизма ничуть не выигрывает и духовная сторона жизни крестьянина, потому что он навсегда теряет древнюю, полную красоты профессию.
В нашей деревне было двадцать три дома, примерно столько же громадных, с овинами гумен, больше десятка амбаров и около тридцати лесных и полевых сараев. В начале 30-х годов все эти постройки перешли в коллективное хозяйство. Разумеется, кроме жилых помещений, то есть домов. Тогда уставы многих сельхозартелей очень недвусмысленно оговаривали необходимость ремонта и строительства за счет колхоза.
В каком-то смысле все эти годы мои односельчане жили за счет наших прадедов, которые не поленились когда-то поставить добротные дома. Из нового леса за последние десятилетия домов в наших деревнях почти не рубили. Строить, конечно, строили, но строили мало и за счет старых домов, проданных теми колхозниками, которые ушли в промышленность. В то же время очень интенсивным было строительство артельных, производственных построек. Но разумно ли было совсем позабыть о строительстве жилья для колхозников?
В то время люди уезжали на север, в Архангельск, в Мурманск — кто куда. Само собой разумеется, что, поступив на завод, ты рано или поздно получишь квартиру. Строительство же домов в деревне слабо поощрялось экономически. Дедовские дома старели, новых строилось мало, люди уезжали. Лишь позднее, когда с колхозников были сняты налоги, и теперь, когда благодаря мерам, предпринятым партией и правительством, экономика артелей окрепла, вновь застучали на деревне топоры. А там, где стучит плотницкий топор, туда возвращаются и звуки свадебных песен и крики младенцев, а где кричат младенцы, там и жизнь — это так все просто...
В нашей Вологодской области да и в других областях Северо-Запада раскиданы тысячи маленьких деревушек. И вот у нас сам собой возник и развивается процесс концентрации селений. В нашей печати уже не раз говорилось об усилении этого процесса, говоря просто, о сселении маленьких деревень в большие поселки. Разговоры эти вызваны самой жизнью. При теперешней разбросанности наших северных деревень даже с ростом материального богатства артелей очень трудно решать вопросы культурного и бытового строительства. Не будешь же в каждой деревушке воздвигать современный клуб, магазин и т. п. На это не хватило бы ни средств, ни энтузиазма. Значит, сам по себе вопрос о сселении маленьких деревень-хуторов прогрессивен. Однако, как и во всем, есть тут множество своих «но».
Во-первых, очень важно подумать о том, как отразится такая концентрация деревень на колхозном производстве. С одной стороны, она отразится хорошо, поскольку можно будет строить большие механизированные животноводческие и другие сооружения. Строительство будет дешевле, как и само производство продукта. Но, с другой стороны, в наших, к примеру, условиях есть и отрицательные стороны подобной концентрации. Ведь сейчас покосы, пастбища и пахотные земли разбросаны на десятки километров от центральных усадеб. Если согнать все поголовье скота на центральную усадьбу, его негде будет пасти. Заготовки кормов также не выиграют, если все население колхоза будет жить в одном - двух поселках. То же и с пахотой.
Во-вторых, кто должен взять на себя расходы, связанные с переездом колхозников на новое место? Ясно, что перевезти дом или поставить новый на новом месте — дело не шуточное. Осмелиться на это без внешней помощи может далеко не каждый колхозник.
Словом, сселение наших северных деревень — дело не столько частное, местное, сколько государственное. Решить эту проблему сами одни колхозы не могут, но и без решения оставить ее тоже нельзя.
Надо строить. Строить не только производственные сооружения и культурно-бытовые помещения, но и жилые дома.
Правда, уже теперь жизнь вынуждает многих руководителей колхозов создавать общественный жилой фонд. Но и этот эпизодичный фонд создается пока не столько для коренных жителей, сколько для приезжих специалистов и т. д. Нужно же создавать этот фонд уже по большому счету, с расчетом на всех колхозников.
После мартовского Пленума ЦК КПСС экономические условия во многих вологодских артелях созрели для этого. Конечно, еще не все колхозы настолько окрепли, чтобы строить жилье на колхозные средства. Но ведь и с руководителей таких колхозов не снимается обязанность оказывать колхозникам максимально посильную помощь в строительстве и ремонте жилья. Объективно помощь эта существует, но ее нужно только как-то узаконить, усилить и систематизировать. В северных наших деревнях лес для строительства отпускает колхоз, и вывозят его колхозными тракторами. Но как это все подчас неорганизованно, стихийно происходит! Хорошо, если строит дом сам тракторист или его родственник, уж они-то найдут время нарубить и вывезти материал. А попробуй заняться строительством одинокая вдова или чета стариков. Нужно нанять людей на заготовку, поставить магарыч трактористу, найти плотников и заплатить им. Все это не под силу подчас даже экономически крепким семьям. Вот и доживают старики свой век в покосившемся доме либо уезжают к детям в город.
Слов нет, чтобы строить дома для колхозников, нужны деньги. Но экономить деньги на этом деле все равно что рубить сук, на котором сидишь. В нашей области есть несколько колхозов, где руководство не пожалело средств на строительство жилья для колхозников. Надо ли говорить о великом значении этого дела не только в смысле хозяйственном, но и в смысле моральном? Ведь с появлением нового дома появляется и своеобразная житейская основательность, устойчивость, люди начинают жить не одним днем, а с прищуром на будущее. Еще веселей становится на душе, когда рядом с твоим домом вырос другой, третий, а там, глядишь, и целый деревенский посад. И вот тут-то и рождается вопрос: как строить?
Прошлым летом я был в Тотемском районе нашей области, в одном из крепких, основательных колхозов. Было отрадно и радостно увидеть большие, многолюдные деревни с клубами и детскими садиками, с новыми, прочно выстроенными домами. Но до чего же убого выглядели некоторые из них! Ни веселого крылечка, ни резного наличника. Скажут: как же так? Ведь народ всегда обладал высоким оригинальным художественным чутьем. И это действительно так. Архитектура старинных северных изб с коньками на крышах, с резными «полотенцами» и наличниками, с двойными крылечками вызывает наше запоздалое восхищение. В том-то и дело, что запоздалое.
Я вовсе не против современных городских элементов в доме нынешнего крестьянина. Ведь современный транзистор может великолепно ужиться с кружевным полотенцем на тесаном сосновом простенке. Я просто за возрождение и сохранение хороших народных эстетических традиций. Они не только не противоречат современности, но и могли бы обогатить духовно жизнь сельской молодежи.
Сельский кров... Что и как будет он укрывать, каким он должен быть? Я брожу по дому своего прадеда и мучительно думаю об этом. Времена изменились. Дом северного крестьянина в прежнее время как бы сам участвовал в производстве. В доме содержали скот, тягло, инвентарь, здесь же хранились и все продукты крестьянского производства. Конечно, теперь уже не нужны такие громадные дома, и люди мечтают о городских удобствах. Однако, как ни благоустраивай сельский быт за счет атрибутов цивилизации, специфика деревенского жилья все равно останется. Да и надо ли уж очень активно расправляться с ней?
Каменные двух- и трехэтажные дома в нашей северной деревне... Нужны ли они в нашем лесном краю? Но тогда как же внедрить в быт наших крестьян и водоснабжение и канализацию? Как удешевить и ускорить строительство? Об этом сейчас много говорят и спорят, в том числе и на страницах печати. Факт сам по себе знаменательный и радующий, равно как и создание специального министерства по вопросам сельского строительства. Значит, пришла пора, когда мы имеем возможность думать не только о том, сколько построить в деревне, но и о том, какой будет деревенская улица.
А решение проблем сельского жилья намного приблизит то время, когда окончательно исчезнет разница между деревней и городом, оставленная для нас прошлыми временами.

Источник: Красна изба углами : [вопр. благоустройства на селе] / В. Белов // Зарницы : [лит.-публ. сб.]. – М., 1969. – С. 97–100.