Наложив на голову венок, сплетённый из колючей проволоки, меня стали «кровить». Густая краска плотно ложилась на лицо и тут же застывала.
– Так, начинаем работать, – сказал режиссёр фильма Евгений Генрихович Хохлов. – Кто первый?
– Можно? – робея, спросил я... Это был тот самый момент, когда распределяют роли.
– Вам басню прочитать, или стихи желаете услышать? – спрашиваю...
– У нас не экзамен, молодой человек, мы отбираем артистов в массовку. Монах из вас выйдет? Вам надо будет тащить крест, а он килограммов сорок. Потащите?
– Потащу метров пятьдесят...
– Всего лишь двадцать... У вас фактура хорошая. Идите в костюмерную, а потом на грим.
Костюмерная и гримёрка. На высоких вешалках – гимнастёрки, драповые пальто, револьверы, шинели с нашивками «ГПУ». Пахнет кирзой, монашеские подрясники перемешались с бушлатами и красноармейскими будёновками. В гримёрке пахнет клеем, на стендах – бороды, усы, парики, жужжит машинка для стрижки волос. Гримёры вертят моей головой, как Андрей Аршавин – мячом.
– Так, у него лысина, это хорошо, – рассуждает вслух гримёр Инна. – Борода хорошо сидит, мы её ещё немножко подгадим.
– Это как подгадим? – интересуюсь...
– Ну, подгадим, и подгадим, хуже не будет, – отправляя меня к режиссёру, говорит Инна. – Идите, показывайтесь... Когда вся съёмочная группа собралась на площадке, Евгений Хохлов торжественно показал всем тарелочку, на которой было написано название фильма «Город счастья», и по традиции разбил её о штатив. Все ринулись собирать на память осколки. Больше всего повезло сотруднику службы безопасности Александру Ивановичу Романову. Соединив два осколка, он составил слово «счастья».
– Ну вот, ещё одна реликвия для музея есть, да ещё какая! – многозначительно произнёс он. ...Начался рабочий процесс. Тут следует заметить, что в Кириллове будут сняты эпизоды с видами монастыря, и ещё получено разрешение на съёмки эпизодов в стенах некоторых помещений, закрытых для посетителей. Основные съёмки будут проходить в Питере и его предместьях. В фильме очень много исторических персонажей, вплоть до «легендарных» героев питерской шпаны из банды Лёньки Пантелеева. Артист Игорь Головин играет чекиста Бокия. Мой же черёд сниматься наступил ближе к выходным, когда мы приехали в братские кельи. По сценарию я должен был идти по снегу босиком. Наложив на голову венок, сплетённый из колючей проволоки, меня стали «кровить». Густая краска плотно ложилась на лицо и тут же застывала. Руки «чернили» специальной пудрой, делая на них кровоподтёки. Когда я вышел на съёмочную площадку, режиссёр, посмотрев меня, остался доволен.
– Поехали дальше, – командует он, и реквизиторы снимают с меня обувь, раскидывают мои руки на кресте и очень крепко привязывают. Я ступаю на холодный снег, который обжигает мои голые пятки. Все мои мысли – представить себя монахом, над которым глумятся новые революционные власти, которые хотят создать мифический город счастья, где всё будет по-новому. Я нёс свой крест, железный венец больно давил на виски, но я терпел. Ноги застыли, слезились глаза. Тяжело же всё ж умирать за веру.
Я нес свой крест. Ноги застыли, слезились глаза. Тяжело всё ж умирать за веру
Дошёл до костра, где с пулемётом сидели красноармейцы. Меня кидают лицом в снег...
– Всё снято, быстро утепляем актёра и в помещение! Браво, Сергей, – слышу аплодисменты и голоса участников съёмочной группы.
– Вы – настоящий артист, – пожимает мне руку режиссёр Головин. – Вам причитается повышенный гонорар!..
Был поздний вечер, когда я вновь оказался на площадке у ворот древнего Кирилловского монастыря. С озера дул пронизывающий ветер, холодная волна плескалась о берег Сиверского озера. Снималась сцена казни князя Романова. В роли комиссара расстрельной команды я вдруг узнал Михаила Сурова. Оказывается, отложив свои депутатские обязанности, он приехал сниматься по личному приглашению режиссёра. Весь его киношный вид показывал, что роль красного палача ему очень идёт: в короткой шинельке, перетянутой кобурой, с наганом в руках...
«Расстрел» князя прошёл быстро, следующая съёмка – на тюремном дворе, где «расстреливали» уже монахов.
– Это уже не первая моя картина, – рассказывает мне между дублями Михаил Суров, ёжится от холода, подставив красные руки к костру. – Ведь культуре надо помогать, – добавляет он, перепрыгивая с ноги на ногу...