В. Маслов
Деревенская песня

Иная народная, величальная или протяжная, вам в пяти куплетах столько всего поведает: подивишься – и руками разведешь! И слова-то все вроде неструганные, ненаряженные, взятые не где-то за тридевять земель, а прямо со своего двора. Ну, как будто бы нет ничего проще! А и пиршество жизни в ней, и таинство смерти, и удаль, и слезы, и любовь, и измена, и о тебе она, и о твоем отце, и о сыне твоем, и о всех нас вместе; она и о засевавших поле и водивших под узцы своих каурых и саврасых во время оно, и о тех, кому мы передадим наших горячих железных коней.

Отчего народной песне удается столь многое выразить? Во-первых, потому, наверное, что слово в ней, как наливное яблочко, с одного бока белее, с другого – румяное: хоть так, хоть эдак его поверни – вид разный, а плод один. То есть каждое песенное слово может блеснуть богатством природной огранки. Качество завидное, но все-таки, на мой взгляд, не главное. Имеет песенное слово достоинство и поважнее. Прежде чем попасть в наш обиход, оно, как, впрочем, и слово бытовое, разговорное, прошло через века. И – во сто крат более бытового слова - все, что в него вкладывалось поющей душой в течение странничества, оно каким-то непостижимым образом для нас сберегло. Поэтому, к примеру, песенная «дорога» включает в себя всю широту толкований: от языческих до современных, от сугубо утилитарных до мировоззренческих, философских. Это и две разъезженные лесные колеи, это и путь-судьба, путь-поступок, линия поведения. При всей простоте слов, песня приобретает глубину именно за счет традиционной символики, которая ясно просматривается в каждом существительном и глаголе. Если просматривается. Если исполнитель не утратил первородной связи с народной культурой.

К сожалению, последние оговорки не ради красного словца. Ныне стало обычным явлением, так называемое, сувенирное исполнение народных песен, когда поющий или поющие, преподносят их как некую этнографическую диковинку, не имеющую никакого отношения к духовной культуре современности (т. е. по сути дела не имеющую будущего). Мол, вот так когда-то люди проводили досуг: не правда ли, любопытно...

Может быть, несколько странно начинаю я разговор о киноленте «Глубинка» Ленинградской студии документальных фильмов, снятой В. Наумовым и В. Михальченко по сценарию лауреата премии вологодского комсомола Татьяны Куштевской. Ведь лента отнюдь не о народном песенном творчестве. Да, после просмотра фильма, занимающего всего 10-15 минут экранного времени, меня уже не «кидает ощущение, что я познакомился с доселе мне о известной прекрасной народной песней. На часто документальное кино дарит нам такие очищающие потрясения.

История как будто обыкновенная. В Харовском районе Вологодской области на речке Сить стоит село Никулинское, в котором живут в мире, согласии и заботе друг о друге Павел Иванович и Анастасия Павловна Калинины. У них пятеро взрослых сыновей. Ни один никуда не уехал, все трудятся на родной земле. Собственно, фильм о крепкой крестьянской семье. А поскольку Калинины не на острове каком-нибудь живут, то и односельчане в киноленте постоянно действующие лица. Строятся новые избы. Играются свадьбы. Ребятишки учатся в школе (и постигают иностранный язык, который, по совести, преподают далеко не везде – нет учителей). На полях ежегодно перед пахотой собирают сорный камень. Трактора, идущие на сев, замирают, пропуская похоронную процессию... Словом, вроде бы перед нами хроника одной семьи одного села: точные, характерные картинки с натуры, выполненные с большим вкусом.

Пожалуй, такое определение было бы справедливо, остановись создатели документального фильма на достигнутом. А они преподнесли нам сюрприз.

Фильм – черно-белый. С цветными вкраплениями. Прием, конечно, не нов. Но создатели «Глубинки» и не ставили перед собой задачи щегольнуть каким-то небывалым приемом. Прием всего лишь подручное средство добиться определенного результата. И вот в этом-то как раз и сердцевина вопроса: чего можно достичь с помощью того или иного приема? В данном случае внесением небольших порций цвета в черно-белую ленту?

Переход в фильме от черно-белого изображения к многокрасочному на режет глаз, потому что эти вроде бы полярные способы выразительности не противопоставляются. Краски, пожалуй, несколько приглушены. Для авторов важна не яркость цвета, а его чистота.

В фильме таких цветных высверков – пять.

Плывет по тихой воде реки Сить плот. На плоту стол стоит, на столе самовар кипит. У самовара он и она – молодые, нарядные, важно тянут из блюдец обжигающий напиток. И друг от дружки взгляда отвести не в силах.

Сценка, разумеется, с лукавинкой. Но невозможно и не позавидовать молодым...

По весеннему полю торжественно шагает мальчик лет шести-семи, одетый в новехонькую кремовую рубаху. Идти ему тяжело, в руках сорные камни, собранные на пахотной земле. Столько камней, что он едва-едва их тащит. Лицо у него серьезное и спокойное...

На берегу Сити после купания тихо блаженствует красный «конь» – колхозный «Беларусь». Русоволосый пахарь бережно обтирает его влажные бока ветошью. И «конь» как будто бы жмурится от удовольствия. Или, я уже это сам додумываю, что, дескать, жмурится, потому как относится к нему пахарь, точно к живому существу, точно к «брату своему меньшему». Таково благотворное влияние и творческое продолжение народной традиции, подмеченное, кстати, и поэтами. (Любопытно это. Трактор – само железо – встает в речь как существо живое, сильное и даже добродушное... Трактор уже стал таким обычным «товарищем» в деревенском кругу, что, случись ему затихнуть, не подать «голоса» день или два, в домах беспокойно зашевелятся: не случилось ли чего? А когда этот рыжий «товарищ» с медвежьей ухваткой и походкой бродит туда-сюда, потряхивает стекла в окнах – значит, все ладно, все идет своим чередом, и на него опять внимания не обращают. Привыкли. Раньше... точно так же относились к лошадям. «Александр Романов, очерк «Золотое дно»).

Рассказал я о трех срединных цветных высверках фильма. Еще два – оба вид на село Никулинское с высоты птичьего полета – документальную ленту закольцовывают.

Цветные вкрапления, как уже, наверняка, почувствовал читатель, напитаны традиционной народной символикой. Конечно же, это река вечности, река жизни несет плот. «Плот» (а не его месте могли появиться «лодка», «челн») обозначает землю, на которой человеку дано временное пристанище. Кроме того, здесь «плот» выступает и как символ прочности дома, семьи в треволнениях житейского «моря»... Едва человек в разум и силу войдет, для него наступает время «собирать камни», честно, потом и трудом, добывать хлеб свой, такова его доля, нелегкая и почетная, – вот смысл появления на экране мальчика в яркой рубахе, очищающего пашню... Одухотворенность взаимоотношений человека с окружающим его миром – суть третьего цветного вкрапления. Тут удачно совмещены день, отгоревший с днем нынешним, вековое народное отношение к миру живому (лошадь) и неживому (железо): сразу же оговорюсь, крестьянскому мировоззрению чуждо подобное деление. Глубокое заблуждение разводить хлебопашество и железоделание по разным углам. Во-первых, крестьяне Вологодчины чуть ли не до двадцатого века сами в домашних домницах выплавляли из болотной руды чугун и сталь для личных хозяйственных нужд. Во-вторых, как хлебопашец, так и металлурги имеют дело с землей. «Земля от камня только тем разнится, что ее в воде размочить можно», – писал М. В. Ломоносов. И еще: «...всякая глина, а особливо красная или желтая, в себе несколько железа содержит, и весь наш шар земной почти из железной руды состоит». Местные крестьяне называли болотную руду «грязью» или «железной землей». Отношение у них к железу было сходным с отношением к земле, из которой оно выплавлено, а традиционно» отношение крестьянина к земле, надеюсь, всем хорошо известно.

То, что фильм начинается и заканчивается цветными видами села Никулинского, также не случайно. Это подвигает зрителя к мысли: вся символика картины обращена к бытию харовского селения. Фильм как бы приоткрывает нам – на каких «китах» стоит наша северная деревня.

Всю жизнь проработал в колхозе Павел Иванович Калинин. И никогда в последних не значился, орден «Знак Почета» имеет. И солдатское дело ему знакомо – на фронте приходилось справлять.

– Калининых у нас – полсела! – говорит Павел Иванович. – Еще дедко рассказывал, что жил в давние времена мужик по прозвищу Калина, вот так и пошла фамилия. И отец мой был хлеборобом, и дедко, и сыновья мои хлеборобы. Можно сказать династия, словно у королей! Только наша династия на труде создавалась, на поте да на мозолях... Нет... что вы! И мыслей не было никогда отсюда уехать! Не годится бросать родину. Я и сам от отцовского места далеко не уехал, во-о-о-н моя деревня, где стояла родительская изба, «старина» по-нашему, а чего ж сыновьям отсюда уезжать?..

Жена его, Анастасия Павловна, также всю жизнь в колхозе – и конюхом, и в поле. И никогда не увидишь ее сердитой, недовольной – всегда «на улыбке». А ведь с пятью сыновьями и трудно поди бывало?

Сейчас Саша, Валентин и Павел – трактористы. Старший, Игорь, – водитель бензовоза. А Коля – плотник. Как в деревне без плотника?

Ныне вся семья Калининых, с невестками, состоит из пятнадцати человек. Все – никулинские жители.

И светится огнями в ночи старинное русское село.

...Многое ли можно рассказать в трех, пяти или даже семи куплетах песни? Верно! Это, пожалуй, смотря что петь.