Михаил Гурьев
Жила девочка на Обноре…

У нашего поэта-земляка Александра Яшина есть такие строки:

И, волненья не тая,

Нина попросила:

– Не спешите!

Здесь моя

Юность проходила.

Не знаю, кто был для поэта прототипом героини стихотворения, так трогательно переживавшей вновь встречу с родными полями. Но эти стихи пришли мне на память, когда я во время недавней встречи с народной артисткой РСФСР Л. П. Сухаревской слушал ее взволнованный рассказ о поездке в край своей юности, на Обнору. Мы оказались с Лидией Павловной земляками в самом близком, самом конкретном смысле этого слова, из одной деревни.

В июле в Минске шли гастроли Московского драматического театра на Малой Бронной. Лидия Павловна была занята во многих спектаклях, участвовала в телевизионных передачах, выезжала на предприятия и, несмотря на всю ее занятость, стоило мне только сказать, что я тоже из вологодской деревни Поповкино, и хотел бы с ней поговорить, как артистка тотчас согласилась встретиться. Слово «Поповкино» послужило как бы паролем, оно сближало, располагало к откровенности.

– Отчего же в мыслях своих я так часто возвращаюсь Поповкино и к Обноре? – сказала с раздумьем в начале нашей беседы Лидия. Павловна. – Думаю, потому, что в человеке «закладываются» духовные и нравственные свойства в период детства. И таким периодом в моей жизни было мое пребывание в Вологодской (она не добавляла при этом слова «области»), т. е, от семи лет до двенадцати. И не только в мыслях я возвращаюсь туда, но и вполне реально езжу, хотя и нечасты такие побывки. При этом радостно и грустно. Радостно потому, что воочию убедилась, как меняется в сторону благополучия наша северная, нелегкая жизнь в деревне. Но как же не взгрустнуть, вспоминая далекое детство. Прошлогодней осенью, при очередной побывке в Поповкино, я нашла уже почти разрушенной избушку на краю деревни, на прогоне, в которой жили мои бабушки Паля и Параня, сестры деда. У них-то, в этой избушке, я и гостила каждое лето, приезжая из города, а также провела в деревне свою, первую школьную зиму. Дедушка с семьей давно жил в Петрограде, там с юности жила и моя мама, где и вышла за П. И. Сухаревского. Во время войны отец был контужен, переехал с нами в Вологодскую, работал в Грязовце. В деревне мое любимое место – Камешник, это поблизости от избушки бабушек, через поле...

Слушая Лидию Павловну, я представлял себе, как полевой тропинкой, что вилась среди ржи, загорелая босоногая, девчонка сбегала поутру под песчаный угор к реке. В этом месте Обнора делает крутой поворот и к нижнему тихому плесу пробивается по отмели среди камней. Потому и место то называется Камешник. Вместе с соседскими мальчишками, и девчонками, Лида с интересом наблюдала, как мужики вытряхивают из бредня щук и голавлей, а то и сама приучалась ловить рыбу удочкой.

Стоило ей назвать ручей Уку, где она собирала землянику и смородину, как я уже мысленно видел перед собой этот глухой, заросший ольхой и черемухой, ручей. Кусты черной и красной смородины гнездятся там над бочагами с ключевой, холодной водой. И, как запомнилось Лидии Павловне, на маленьких густых елочках, росших по угору, в начале лета краснели тоже подобные земляничкам, мягкие цветики-шишечки. И до нынешних лет кажется артистке, что нигде больше на земле она не видела такого елового цветения, как в родном сельском перелеске.

Словно ласточки, птичьей стайкой, бывало, слетали девчонки-подростки вдоль ручья к горе Золотухе, где в те годы стояла мельница. Живая, общительная, Лида дружила со многими, особенно с сестрами Вавиловыми, смуглыми дочерями соседа, Юлей и Лизой.

Золотуха имеет песчаный крутой склон, взобраться по этому склону, по «живому», сыпучему песку, для ребятишек было нелегко, еще трудней оказывалось спускаться вниз, где поблизости, у подошвы угора, темнел глубокий мельничный омут. Нелегко, но подзадоривали мальчишки:

– Что, слабо, девчонки?

– Ничегошеньки не слабо, – бойко отвечала им Лида, и первою, подогнув под себя ситцевое цветистое платьице, садилась на песок, и летела вместе со всеми под гору.

Зимой вместе со сверстниками каталась с горки на долбленке-ледянке. В долгие вьюжные вечера с бабушками сидела поближе к большой русской печи.

Подрастая, приобщалась понемногу к крестьянским работам.

– Как и все деревенские ребята, ездила на сенокос. У нас хорошие заливные луга. Косили также по глухим лесным речкам. Помнится, в тех лесах много росло грибов.

Грузди возили корзинами. В сенокос ворошила, сгребала сено, даже до косьбы добиралась. До сих пор умею: косу наточу, и на московской даче траву кошу, – улыбнувшись, похвастала моя собеседница.

И хотя по малолетству ей ещё не приходилось участвовать в летних сельских гуляньях, зимних вечерках-посиделках, танцевать кадриль, но все это наблюдала. Помнит, как девушка, забросив за плечо связанные шнурками полусапожки, босиком по тропинке спешила на праздник в соседнюю деревню. Помнит частушки и припевки «почетников-ухажеров» и «девушек-славен».

Детство артистки на Обноре проходило в трудные годы становления Советской власти в деревне. Возвращались с гражданской войны израненные фронтовики, создавались комбеды, шла борьба за хлеб. «Продразверстка», «продналог», «смычка» – эти слова усваивались вместе с первыми школьными науками. Почти каждую неделю до глубокой ночи прямо на улице шумела деревенская сходка, светились огоньки многочисленных мужицких цигарок-самокруток. И около сходки, уже всерьез прислушиваясь к острым спорам односельчан вокруг наболевших вопросов крестьянской жизни, толкались взрослевшие мальчишки и девчонки.

Учиться Лида начала в, местной Ельниковской школе, что в трех километрах от деревни. Потом семья Сухаревских переехала в Грязовец. Но и после этого, вплоть до окончательного отъезда в Ленинград «насовсем» и поступления там в среднюю школу, Лида любила приезжать по летам в деревню к родным, вновь ощутить непередаваемую свежесть и прелесть раннего летнего утра над рекой.

В Грязовецкой школе Лида была очень общительной, старостой класса, заводилой среди ребят.

И когда в прошлом году Лидия Павловна, теперь уже широко известная артистка, приезжала в родные края, Мария Михайловна Смехотина, вологодская журналистка, в первую очередь ее затащила в свою школу. Затем была поездка в Поповкино. И, во время поездки в деревню, Лидия Павловна действительно не раз просила своих спутников не спешить, ей хотелось вволю насмотреться на все, что пробуждало воспоминания юности.

– Не знаю, как правильнее, точнее, выразить свою мысль. Но я бы сказала, что все мои нравственные начала как человека там, в Поповкино. Конечно, были годы учебы, большая школа жизни, особенно во время блокады Ленинграда, но, повторяю, задатки всего хорошего во мне там, на Обноре, – снова подчеркивает Лидия Павловна, возвращаясь к началу нашей беседы. Да, река начинается с ручейка, впитывающего в себя все новые и новые источники и набирающего силу.

Может быть, и трудно сопоставлять опасности военной блокады и то, что подчас в детстве заставляло преодолевать боязнь, но коль к слову артистка вспомнила и об этом, значит, оно имело значение для воспитания мужества. Она жила в Ленинграде, когда фронт проходил уже за Нарвской заставой, выезжала с театром с концертами на передовую. И, конечно, не случайно, что она сыграла ряд ролей в фильмах на военную тему.

Ныне Поповкино – небольшая частица крупного животноводческого совхоза – «Ростиловский». На окраине деревни, у ручья Уки, расположена ферма молодняка крупного рогатого скота. На ферме работают Юля и Лиза Вавиловы, подруги юности. У них и гостила народная артистка. Забегали-захлопотали было подруги, не зная, как принять и чем угощать знатную гостью. Конечно, не то, чтобы было нечем, теперь и в деревне живут по-другому. Но все же получилось, как говорится, нежданно-негаданно.

Но тотчас все вместе вышли на огород, взялись за лопаты. И вскоре на столе уже весело шумел до блеска начищенный самовар, клубился пар над сваренной картошкой, аппетитно пахло свежим луком, нашлись и острые по вкусу рыжички. А подруги юности наперебой делились воспоминаниями. Затем прошли по деревне, побывали на ферме, на родной реке! Низко поклонилась московская артистка знакомым с детства черемухам над ручьем...

Отдавая дань высокому искусству перевоплощения, таланту своей землячки, я все же хотел понять, как и в чем прожитое в деревне, приобретенные здесь знания народной жизни и быта, помогают ей как актрисе, особенно при исполнении ролей лиц из простого народа. Лидия Павловна понимала, чего я хочу, улыбнулась и сказала:

– Не зря говорят, что впечатления юности неизгладимы, что привычки – вторая натура. Когда я впервые пришла в Ленинграде в среднюю школу, то опасалась даже говорить: настолько «окала» по-вологодски. Но зато хорошо помню народные обычаи и теперь представляю, как говорила, например, бабушка Таня (мать моей мамы), помню ее характерные жесты, мимику, ее задушевность. Вы донимаете, что речь идет не о простом их «копировании» исполнении, путь к образу другой, но все это ко времени и к месту оказывается очень нужным.

Да, я тоже понимаю, что речь идет не о копировании, о типизации, большом художественном таланте обобщения, реалистического изображения жизни на сцене. Созданные Лидией Павловной образы цельны, жизненно правдивы. Даже в нашей частной беседе, когда она возвращалась к ним, я уже несколько терялся, не понимая, говорит ли со мной моя землячка или бывшая фронтовичка Антонина Ивановна из кинофильма «Жизнь сначала», сценарий которого создан лично Л. П. Сухаревской.

Это во время простого разговора, я не говорю уже про сцену. Спектакль «На балу удачи» – вещь, тоже лично написанная Лидией Павловной, рассказывает о судьбе известной французской певицы Эдит Пиаф. Сложный ее образ глубоко раскрывается актрисой. И, разумеется, не случайно, Л. П. Сухаревская как автор и исполнительница этой роли акцент делает на том, чтобы показать, что самые сильные стороны таланта. Эдит, его источники – это любовь к народной песне, к самому народу.

Мы расставались с Лидией Павловной перед окончанием гастролей. Приятно было сознавать, что наши беседы она отнюдь не понимала, как неизбежное интервью, какие ей приходится немало давать журналистам. В нашем разговоре она жила дорогими ей воспоминаниями юности о Вологодчине, и во всем чувствовалось, что в подлинной народности истоки и сила ее таланта. И пусть в шутку, но с «искренней любовью к родному Северу, резко откинув светловолосую голову и взмахнув вперед руками, она вдруг на прощанье мечтательно сказала:

– Эх, махнуть бы сейчас за грибками куда-нибудь в обнорскиеберезняки!