Издавна белостенные храмы, искусно вписанные в городской или сельский пейзаж, были не только украшением их, но и неким символическим образом, в котором русский человек охотнее всего узнавал свою Родину. Последние десятилетия пустой полуразрушенный храм на горе символизировал Русь уходящую. Но, как оказалось, и нынешняя Россия строит свои новые православные храмы. Строит подчас неумело, неграмотно соединяя элементы гражданской и храмовой архитектуры, ведь искусство храмоздательства практически почти утрачено. Идет храмовое строительство и в Вологодской епархии. Построен храм в Вожеге, строятся в Череповце и Грязовце. Для возрождения на нашей земле лучших традиций храмоздательства, идущих от древних образцов, в Вологду были приглашены уникальные специалисты, знающие секреты старого зодчества. С одним из них, выпускником Московского архитектурного института Андреем Борисовичем Барабановым, реставратором, архитектором, автором проекта храма-часовни во имя иконы Божией Матери «Державная» храма Христа Спасителя и руководителем бригады плотников, срубивших ее из вологодского леса, беседуем в епархии сразу после их совместной с епископом Максимилианом поездки по области.
Еп. Максимилиан: все началось с того, что Андрей приехал и очень интересно рассказал, как дерево уживается с человеком, как живет оно в храме, в здании. Это произвело на меня очень сильное впечатление, и мне бы хотелось, чтоб он рассказал об этом вам и вашим читателям.
– Андрей, вам задана тема: жизнь дерева...
Андрей Барабанов: Дерево живет, как человек, своей жизнью. И она зависит от очень многих факторов: от места, где оно произрастало; от того, как и когда его заготавливали; как оно обработано, какой была технология обработки; как потом оно использовалось. Только приняв все это во внимание, и можно сказать, как дерево жило. Считаю, что мне очень повезло, я начал профессионально заниматься строительством храмов из дерева и нашел в этом себя.
– Андрей, первое ощущение человека непосвященного: дерево – очень недолговечный, хрупкий и неблагодатный материал. Любой, самый по архитектуре примитивный, каменный храм простоит дольше, чем деревянные шедевры, будь то у нас в Вытегре или рядом, в Кижах.
Андрей Барабанов: Что касается долговечности, всему свой срок на земле. И человек, будь он из камня, жил бы, наверное, дольше. А в Норвегии до сих пор сохранились деревянные сооружения, построенные в 12 веке! А у нас не сохранились каменные храмы, построенные в 19-м! Все дело в том, умеем ли мы хранить, умеем ли относиться к своему наследию правильно – чтобы оно жило долго. Ведь и человек, если к нему плохо относиться, долго не протянет.
Еп. Максимилиан: Почему сейчас сложнее строить деревянные храмы? Изменились ли материалы, из которых строили в древности и сейчас?
Андрей Барабанов: Мои теперешние знания не могут сравниться со знаниями мастеров, работавших в 17-18 веках и вплоть до начала 19-го. Их знания основывались на жизненном опыте дедов и прадедов. А мы живем сейчас в такое время, когда все возрождается с нуля. Заново открываем Америку, заново изобретаем велосипед. У меня в роду, может, и были строители, плотники, но архитектор я первый. Так Господь распорядился, что я попал на эту стезю.
А что касается материалов, самым распространенным на Руси всегда была сосна. Она практически произрастает на всей территории России, ее чаще всего и использовали русские мастера деревянного зодчества. Реже прибегали к ели, лиственнице. Лиственница – более долговечный материал: лиственничный пол в избе три избы перестаивал. Из ели делали стоки для крыш и такой конструктивный элемент, как «куРица» – такие крючья, что поддерживали кровлю.
– Как мне кажется, сейчас древесину заготавливают круглогодично, а было ли определенное время для ее заготовки в старину?
Андрей барабанов: Обязательно. Время для заготовки древесины выбиралось зимой; как правило, это был февраль-март. На севере только к этому времени вставали болота. Они замерзают долго и при условии, что хорошая зима, лишь к этому времени покрывались толстым слоем льда. После этого можно было спокойно вывозить лес. Древесину вывозили волоком, она хорошо транспортировалась по снегу и льду, не пачкаясь, и в хорошем состоянии доставлялась на место строительства. В зимний период смолы находятся в корневой системе и в стволе, и древесина поэтому обладает необходимыми прочностными характеристиками.
– Рубили все подряд стоящие деревья или и между ними выбирали?
Андрей Барабанов: Выбор древесины – это целая наука. В древние века выборкой древесины занимались самые опытные, знающие и, как правило, пожилые люди, построившие не один храм, срубившие не одну избу. И хоть лишних хлопот себе никто не устраивал, но для заготовки древесины хорошего качества ни с расстояниями, ни с трудностями вывозки – ни с чем не считались. И если на избу или на амбарчик брали и менее прочную древесину, то на храмы отбиралась всегда самая лучшая, прямослойная, смолистая, плотная. Как сказал мне один мужичок, произрастала она всегда на болотных жировнях.
– А что такое эти болотные жировни?
Андрей Барабанов: Среди болот встречаются песчаные возвышенности, бугорки, холмы, сгорки, на них и растет самая прочная древесина. Мужички, что заготавливают лес, знают, что растет она, как правило, в брусничниках. Выбирая, смотрели всегда на болонь – это наружный слой, наружные кольца. Считалось, что чем меньше слой болони, тем прочнее древесина.
– Знаете, Андрей, для меня в том, о чем вы рассказываете так подробно, главное то, что работали в старину с пониманием, тщанием, огромным знанием предмета, с профессионализмом, напрочь утраченным сейчас, когда не могут двери навесить так, чтобы они в косяки вписывались. А чем руководствовались тогда, когда решали строить деревянный храм, а не каменный? Деньгами, эстетикой, ландшафтами? Был ли какой-то регулятор или все происходило стихийно?
Андрей Барабанов: Деревянное зодчество издревле считалось народным способом строительства, каменное пришло в Россию позже. Для того, чтобы строить храм из камня, надо было знать технологию изготовления хорошего кирпича. Не везде была хорошая глина, не везде люди могли позволить себе заиметь кирпичный заводик, хотя на печку кирпича наготовить себе мог каждый. Но любопытно, что традиционные русские печи были глинобитные – когда печь не выкладывалась из кирпича, а делался деревянный каркас, в него вдалбливалась молоточками размокшая, размоченная глина, и печь по прочности была крепче современного железобетона. В северных районах Архангельской области такие печи еще сохранились.
В Грузии храмы IX, X и XI веков строили из природного камня, глупо было строить из дерева, если его было мало. На Севере, наоборот, дерево окружало крестьянина.
– А строить из дерева дешевле, чем из камня?
Андрей Барабанов: Конечно, дешевле, примерно в два – два с половиной раза. Но когда строились храмы, этот вопрос вряд ли возникал.
Еп. Максимилиан: А когда у людей были необходимые средства, почему они предпочитали строить все же из дерева?
Андрей Барабанов: Наверное, оттого, что дерево живет – как человек. Камень – холодный, дерево – теплое, оно человеку ближе. Даже каменные здания в стиле модерн строились внутри из дерева: перекрытия, полы, потолки, стены. Дерево – удивительный материал. Оно помогает человеку жить лучше, быть здоровее, оно регулирует влажностный режим в интерьере. Камень может промерзнуть, дерево никогда не промерзает. Оно может отсыреть, но оно никогда не намокает и быстро просыхает. Вот в псковской архитектуре строились роскошные палаты в два этажа: нижний хозяйственный – каменный, верхний жилой – деревянный.
– Много таких особнячков было и в старой Вологде.
Еп. Максимилиан: Андрей сказал, что сейчас, все восстанавливая, мы пытаемся изобрести велосипед. А в чем разница между плотником, рубящим избу, и плотником, создающим храм?
Андрей Барабанов: Рубить храмы мы не умеем, мы стараемся копировать старые храмы. Храмы рубят сейчас в основном бывшие реставраторы. Реставратор и плотник – это немного разные специальности. Если обычный плотник использует только то, что знает, то реставратор пользуется не только личным опытом, накопленным за свою жизнь, но и опытом, знаниями, накопленными за столетия.
Еп. Максимилиан: Я знаю, что у вас особые технологии, увеличивающие производительность труда, особые топоры...
Андрей Барабанов: Эти способы и эти инструменты были восстановлены во время работы на Ухтюгской церкви Архангельской области архитектором Александром Владимировичем Поповым. По окончании института мне повезло попасть к нему в бригаду и многому научиться у человека, постигшего эти премудрости благодаря огромному труду, большой, кропотливой работе. Работая на храмах, он восстановил технологии инструмент, которым работали, быть может, 200-300 лет назад, и обучил меня и многих других людей. Объяснить на словах, как мы работаем, невозможно, лучше один раз увидеть, чем сто услышать. Но обычным плотникам чудно смотреть на нас: все другое – инструменты, способы, подходы, отношение.
Еп. Максимилиан: А что дают вам в работе ваши особые инструменты?
Андрей Барабанов: Нашими топорами удобно работать по сырой древесине. Раньше храмы строились быстро, обыденные часовни возводились в течение дня. Были случаи, когда крупные храмы воздвигались за одно-два лета: в первое возводился сруб, во второе проводились отделочные работы. Человек, когда-либо работавший топором, знает, что сырую древесину обрабатывать труднее, обычный топор в ней просто вязнет. Наш топор похож больше на колун, у него длиннее топорище, и это облегчает работу в два-три раза.
– Знаете, Андрей, для невоцерковленной интеллигенции 60-х, 70-х, 80-х годов Кижи, заповедник северного деревянного зодчества, были культовым местом. Туда стремились попасть все. Шедевры, что там гибнут, недосягаемые по искусству исполнения, как-то влияют на ваше воображение?
Андрей Барабанов: Конечно, я уже говорил, как много мы утратили в искусстве храмоздательства. Не умеем то, что умел раньше любой мальчишка. И дай Бог, учась и работая, приблизиться к тому высочайшему профессиональному уровню, который был тогда. А что касается воцерковленных и невоцерковленных, разница в восприятии между ними есть, но она невелика. Верующий человек чувствует больше, чем неверущий, даже если он чего-то и не знает. Верующий воспринимает все не только умом, но и сердцем. Если ум и знания и могут подвести, то сердце не подведет никогда.
Что касается Кижей, то именно интеллигенцией создан их идеализированный образ, а на Руси было очень много крупных и интересных храмов, не уступавших кижским ни по красоте, ни по технологии, ни по строительным приемам.
– Какие деревянные храмы понравились вам у нас?
Андрей Барабанов: Очень красива Пятницкая церковь в Тотемском районе. Мы облетели ее на вертолете. Храм удивительный, его можно датировать концом 18 – началом 19 века, и обидно, что он, никому не нужный, находится в тяжелом состоянии. Храм погибает с каждым днем, каждым месяцем; место-то там нежилое. Красив деревянный храм в Спасо-Прилуцком монастыре, он тоже гибнет.
– Странно, а почему он-то гибнет? Условия, кажется, самые благоприятные: мощные монастырские стены защищают и от ветров, и от морозов – от всего.
Андрей Барабанов: Он поставлен, как музейный экспонат, не живет, оттого и гибнет. Храм живет, когда служит по своему прямому назначению. Монастырю его не поднять, нет средств, его бы вернуть в родные его места, где был он построен. Ведь каждый храм задумывался и строился для конкретного места, потому так красиво и вписывался в рельеф, срастался с местностью. Стены монастыря этому храму чужие, вот и игумен сказал: чужеродное тело.
– Андрей, а как возникла идея спроектировать и построить новые храмы у нас? Вы получили заказ от Вологодской епархии?
Андрей Барабанов: Владыка Максимилиан обратился в Москве к православным людям с просьбой найти специалиста, способного построить деревянный храм во имя святителя Игнатия Брянчанинова в Грязовце в соответствии с канонами древнерусского храмоздательства, так и вышли на меня.
– Расскажите о новом Грязовецком храме.
Андрей Барабанов: Это будет шатровый храм со звонницей, где будут подвешены колокола. Строить его будут местные строители из сосны с частичным добавлением ели.
– При работе над проектом вы учитывали его будущую вместимость?
Андрей Барабанов: Конечно. Это одно из обязательных условий строительства храма. Заказчик, как правило, дает определенные габариты. Этот храм будет рассчитан примерно на сто пятьдесят – двести человек из расчетной нормы по три человека на один квадратный метр.
– Храм, посвященный святителю Игнатию обретет какие-то черты, связанные с его вку сами и привязанностями?
Андрей Барабанов: Увы, нет. Название храму было дано уже после того, как он был спроектирован. Мы постараемся, чтобы храм был достоин имени, которое он будет носить.
– Как вы предполагаете, учитывая наши тяжкие финансовые времена, когда он может быть освящен?
Андрей Барабанов: Нa все воля Божья. Мы только планируем.
– А как вы планируете параллельно воле Божией?
Андрей Барабанов: Лучше бы он бы построен вчера.
– Отличный, просто философский ответ. А когда он будет построен завтра – через год два?
Андрей Барабанов: Планируем, что он будет построен в течение года или, с отделочными работами, – двух лет. Сейчас идет подготовительный этап заготовки материала, заготовлен лес. Сегодня мы завершили разбивку оси храма под фундамент.
– А что это значит?
Андрей Барабанов: Мы разбили основные габариты фундамента. Храм размечен и привязан к местности.
– Андрей, люди так тяжело сейчас живут не имея средств подчас на самое необходимое; прочтут наш разговор и скажут: зачем сейчас храмы строить? Не лучше ли обратить деньги на более насущное – больницы, дома престарелых?
Андрей Барабанов: На мой взгляд здесь пересекаются две совершенно разные области, духовная и физическая. Сейчас все пытаются мерить деньгой...
– К счастью, не все и не всегда. Нам актив но навязывают этот подход, но не прививается он пока...
Андрей Барабанов: Согласен с вами время сейчас сложное. Были времена, когда мы жили лучше намного, но храмы не строили, а разрушали. Если сейчас храмы строят, значит, в жизни появились какие-то другие измерения, помимо рубля или доллара.
– Вы напрямую сопричастны возведению храма Христа Спасителя в Москве, что непомерно быстрыми темпами воздвигается сейчас, всему миру на удивление. Храм и его строительство стали уже народным фольклором, очередной гигантской ударной стройкой, фигурирующей в телепрограмме «Куклы» и т.д. Есть ли смысл строить храм, как некогда строили, скажем, ту же Братскую ГЭС? Там гибли огромные прекрасные реки, не погибнет ли здесь хрупкая еще, по сути, заново нарождающаяся в народе православная вера? Ведь храм-предшественник строился десятилетиями всем народом.
Андрей Барабанов: Храм и сейчас строится всем народом на народные средства, и если он строится, значит, он нужен. Это не копия старого храма Христа Спасителя, не его реставрация. Это новое строительство по современной технологии из современных материалов, и в данном случае восстанавливается не материальная культура, а духовная, – как символ Православия, как символ русского народа. Мне кажется, каждый храм – лицо, определенный портрет русского народа. Я давно сделал для себя вывод, что духовное состояние нашего общества впрямую зависит от состояния наших храмов.
Еп. Максимилиан: В нынешней Москве очень много храмов, сотни три-четыре, но вы их практически не увидите. Все они зажаты домами, новыми постройками. Возводимый храм Христа Спасителя – один из немногих, что будет виден издалека. И мне кажется, что для Москвы, православной столицы православной страны, естественно и важно обрести соответствующий образ. Не образ города огромных гостиниц типа «Ленинградской», «Космоса», «России», «Украины», определяющих ее архитектурное лицо, а города прежде всего христианского.
– Андрей, кроме работы над грязовецким храмом, чем сейчас вы еще заняты?
Андрей Барабанов: Моя бригада работает сейчас в Сергиевом Посаде, восстанавливаем деревянные покрытия Пятницкого колодца. Это лемеховые покрытия, изготовлявшиеся всегда из осины и определенным образом, по определенной технологии, настилавшиеся в несколько слоев; сначала – береста, потом – березовый слой, потом – уже лемех. Я этому научился...
Наш долгий разговор закончился именно этой фразой. Учился, учусь, научился – эти слова наиболее часто употреблялись Андреем. Слушая его, пытаясь вникнуть в неведомые тонкости зодчества, успокаивалась уже просто потому, что такие молодые, знающие и умелые мастера спокойно и неспешно работают, «проектируя» новое лицо новой православной России. И еще вдруг подумалось, как могуче и живительно сознание собственного несовершенства, что не дает успокаиваться, пребывать в унынии и лени, что побуждает двигаться вперед. К совершенству, пусть недосягаемому, но желанному.
