В Устюжне Афоню любили. Мало любили – благоговели перед ним. За святость жизни, за дар предсказаний. Юродивый – маленький, сухонький, бедно одетый, вечно босой, как воробушек скакал по городским улицам, радуя сердца суровых устюжан. Жив-здоров Афоня, не ушел из Устюжны, значит будет все хорошо – и земля родит обильно, и мор обойдет стороной, и работа у рудознатцев и кузнецов пойдет ладно.
Иногда Афоня вдруг исчезал из города. По одному ему ведомым делам божий человек уходил в другие места. В любое время года шел в Вологду, в Воскресенский Череповский монастырь, не боясь весенней распутицы, осенней слякоти и зимней стужи. За это в народе его прозвали Железным посохом.
В Устюжне Афоня жил в маленькой келейке возле Петропавловской церкви и часто ходил на окраину города, где в сосновом бору стояла древняя часовня. Место было тихое, уединенное и блаженный, помолясь, сидел на берегу Мологи под раскидистыми деревьями, слушал пение птиц, вдыхал аромат напоенной солнцем сосновой коры. В один из таких летних дней он ушел от реки вглубь леса и утомленный зноем прикорнул под коряжистой старой сосной. Вдруг сквозь сон Афоне послышался мягкий женский голос, звавший его по имени. Голос шел ни справа и ни слева, а откуда-то сверху, будто с небес. Юродивый поднял усталые веки, и глаза его обратились на звуки. В тот же миг он вскочил и упал на колени. На сосне, под которой Афоня преклонил голову, висела икона древнего письма с ликом Богоматери. От нее, как подумалось блаженному, и исходил чудесный голос: “Божий человек, ступай на Устюжну, собирай жертвования на храм Господень”.
Афоня пришел в городской собор, разыскал священника, а тот собрал прихожан. Устюжане решили – пусть на месте чудесного явления Казанской иконы Божьей Матери встанет новый храм. Местные церкви в то время были все деревянные. Вот и первый Казанский храм строили из толстых сосновых бревен. Юродивый суетился больше всех, везде успевая и всем помогая. Постройку воздвигли быстро. Все было готово для освящения. Недоставало только колокола на новенькой колокольне. Колокола в Устюжне лить не умели. Заказ нужно было делать в Москву или Новгород, и стоил он недешево. Но тут строителей выручил Афоня.
В то время в городе на одном из посадских дворов гостил какой-то проезжий московский боярин с женой. К нему и направился блаженный, прося подаяние на построение церкви. Увидев странного видом человека, боярин и боярыня приняли его за помешанного и приказали слугам выгнать его со двора. Вслед Афоне неслись ругань и насмешки. Только жена посадского – хозяйка дома пожалела его, и сама проводила до ворот, но блаженный сердито развернулся к ней: “Осу! Не ходи за мной!” Услышав странное выражение “Осу”, с которого Афоня всегда начинал свою речь и которое устюжане считали чем-то вроде заклинания, женщина поспешно отошла прочь.
Прошел день. Наступила ночь. Когда на посадском дворе все уже давно спали, боярыню разбудили стоны и причитания мужа. Несчастный, не в силах преодолеть жестокую боль, метался на постели, кричал и просил себе смерти. Будто страшный огонь пожирал его изнутри, но призванный в дом лекарь не находил никакой болезни. Перепуганные хозяева и боярские слуги не знали, что делать и чем помочь. Боярыня была в отчаянии – уж не отравили ли устюжане ее мужа? Наконец, жена посадского вспомнила об Афоне, кинулась на колени перед боярами.
– Матушка, не виновны мы. То, верно, наказание Божие. Блаженный тот, что муж твой давеча со двора велел прогнать – человек святой. Знать, гневается Господь за обиду ему, Афоне, учиненную.
Боярин, услыша такие речи, обратился к жене: “Поди к блаженному, и спроси у него прощения и явленной иконе помолись..”
И тут же откинулся на постели, задышал тяжело, заскрежетал зубами от нестерпимой боли.
Если бы не жена посадского, то боярыне ни за что было бы не отыскать маленькую келейку Афони в узких и кривых устюженских улочках. Ночь стояла светлая и тихая. Когда женщины начали барабанить в старенькую покосившуюся дверь крошечной каморки, то звуки раздавались по всей округе. Залаяли собаки в соседних дворах, где-то вспыхнул огонь зажженной свечи. А Афоня все не открывал, хотя женщины слышали, как он подошел к дверям и будто прислушивался. “Афоня, открой”, – просила жена посадского.
И вдруг боярыня оттолкнула ее резко, прильнув всем телом к старым, почерневшим доскам плохонькой бедной постройки: “Смилуйся, Божий человек. Виноваты мы перед Господом за обиду твою. Прости мужа моего и спаси”. А юродивый вздохнул тяжело и ответил ей не открывая: “Осу! Я знал, что ты придешь. Поди скажи, чтобы купил колокол к Казанской. К утру здоров будет”. Боярыня замерла, а жена посадского бесцеремонно оттащила ее от запертой двери Афониной келейки и уставшую, перепуганную, но полную робкой надежды повела назад к знакомому двору, к метавшемуся в жару боярину.
Едва женщины ступили на порог, больному неожиданно полегчало. Он словно провалился в глубокий сон, а наутро встал свежим, здоровым и будто обновленным. Московские гости вместе с женой посадского отправились к блаженному. На сей раз двери Афониной келейки были распахнуты настежь. Юродивый ждал их стоя в тесном проеме. Гордый боярин поклонился ему в пояс. Афоня ответил тем же. А потом устюжане видели, как приезжие вместе с юродивым молились явленной Казанской иконе Богоматери, поставленной в новом храме.
Рассказывают, что боярин вместе с Афоней ездил в Москву и привез оттуда новенький колокол для Казанской церкви. Тот колокол благовестил малиновым звоном не один десяток лет, напоминая горожанам о юродивом Афоне, московском боярине и старинной легенде о появлении первого Казанского храма в Устюжне.
