Рассказ юной Софьи Мокиевской (она победительница Вологодского областного конкурса «Свет глубины веков» в номинации «литературная работа») – о вечности и о возвращении домой. Русский человек всегда жил для вечности, и вечному посвящал свои способности и таланты. Подспудное стремление к абсолютному выразилось и в таланте C. М.Прокудина-Горского (одного из главных героев рассказа) – основоположника цветной фотографии. Он желал запечатлеть истинную Россию и показать ее потомкам. Глядя на его снимки, теряешь ощущение времени и думаешь о том Снимке, который сделал для каждого из нас Господь, чтобы показать в конце времен, когда все мы возвратимся к Нему, домой. Какой это сияющий Снимок, и пахнет он, наверно, небесной земляникой!
Маша сидела за столом и рассматривала изображение царя Николая II.
Ее отец, Григорий Иванович, ученый-филолог, подошел сзади и посмотрел дочери через плечо.
– Так-так, – улыбнулся он, – что делает моя Машутка?
– Папа, это фотография?
– Нет, литография–изображение, которое раскрашивают после печати. А что?
– Да так, просто я думала, когда появились цветные фотографии? Ведь недавно же...
– Да, честь изобретения цветной фотографии принадлежит нашему соотечественнику, Сергею Михайловичу Прокудину-Горскому. Он изобрел новое красочное вещество, которое позволяло делать моментальные цветные снимки. Это случилось в 1905 году. Кстати, ты видела в «Огоньке» одну из фотографий.
– Ты имеешь в виду фотографию Льва Толстого? – спросила Маша.
– Ага... Эврика! – воскликнул Григорий Иванович, – тебе удивительно повезло! Сейчас я работаю над письмом Прокудина-Горского ко Льву Николаевичу и могу дать тебе почитать. Тебе надо?
– Давай, а потом можно будет в Интернете посмотреть?
– Можно, только недолго. Потом расскажешь, что нашла.
Григорий Иванович ушел и скоро вернулся с письмом. Маша взяла его и умчалась в свою комнату. Там она уселась поудобнее и осторожно развернула ветхий листок. Вот что она прочитала: «Глубокоуважаемый Лев Николаевич, недавно мне пришлось проявлять цветную фотографическую пластину, на которой кто-то Вас снял (фамилию я забыл). Результат получился весьма плохой, ибо, видимо, снимавший плохо знаком с делом. Фотография в натуральных цветах – моя специальность, и возможно, что Вам случайно попадалась моя фамилия в печати. В настоящее время мне удалось после многих лет работы достичь превосходной передачи изображений в истинных цветах. Мои цветные проекции известны как в Европе, так и в России...
...Мне думается, что, воспроизведя Вас в истинных цветах в окружающей обстановке, я окажу услугу всему миру. Эти изображения вечны– не изменяются. Достичь таких результатов никакая передача красками не может».
А внизу карандашом было написано, что приглашение было получено в мае 1908 года, и Прокудин-Горский отправился в Ясную Поляну.
– Это становится интересным, – сказала Маша, усаживаясь за компьютер и набирая в поисковой системе http//www.prokudin-gorsky.ru, – давайте-ка перенесемся в начало XX века...
На экране монитора появилась фотография. На Машу смотрели три девчонки-крестьянки. Очень симпатичные. В руках у каждой были плошки с разными ягодами. Маша увеличила изображение, разглядывая их. Она наклонилась поближе и вдруг ясно ощутила запах земляники.
– ?!
Запах усилился, экран замерцал, у Маши закружилась голова, она на секунду закрыла глаза и почувствовала, что куда-то летит...
Маша очнулась на берегу реки. Она оглянулась кругом и вскочила на ноги. Но тут же шлепнулась на траву, запутавшись в невесть откуда взявшейся длинной юбке. «Мамочка, гдеэто я?» – не то подумала, не то закричала она, глядя на поднимающиеся из- за деревянного дома купола церквей. Несмотря на всю необъяснимость ситуации, место показалось ей смутно знакомым. За домом послышались голоса, и Маша отправилась на разведку. Девочка еще не успела обойти дом, когда навстречу ей выбежали... три крестьянки с фотографии Прокудина-Горского!!!
«Это уже не сон, а бред!» – успела подумать Марья перед тем, как опять запутаться в юбке и очутиться в канаве. – «Надеюсь, что меня вылечат». Смирившись со своим положением, она не торопилась вылезать. Но спокойно полежать ей не дали: подбежавшие крестьянки подхватили упавшую девочку под белы рученьки и куда-то повели.
– Эй! Куда вы меня тащите? Отпустите! – закричала Маша, – что вам от меня нужно?
Крестьянки недоуменно переглянулись. «Барышня, мы вам помочь старались, мы увидели, что вы шли да упали. Тут мы и побежали вам на подмогу». Маше стало немного стыдно.
Хотелось закричать: «Я хочу обратно! Верните меня домой». И тут, будто в ответ на ее мысли, одна из крестьянок тихо сказала: «Барышня, мы ведем вас домой».
Тогда, чуть-чуть подумав, Маша сказала: «Ну что, пошли, что ли...» Старшая крестьянка кивнула, и все четверо завернули за угол большого деревянного дома. Но, не пройдя и десяти шагов, Маша снова запуталась в юбке и чуть было снова не покатилась по траве. Только сейчас она обратила внимание на свою одежду. Точнее, это была не совсем ее одежда. На Маше была длинная суконная юбка черного цвета, изящный жилет поверх белой блузы и маленькая шляпка.
Чувствуя себя Алисой в Зазеркалье, она пыталась определить свое местонахождение. Ее вели вдоль высокой кирпичной стены вниз к широкой реке. Стена кончилась, и перед Машей предстала строящаяся на берегу часовня, за которой была видна пузатая деревянная баржа. Дальше вдоль берега росла небольшая кедровая роща. Еще дальше на горушке стоял каменный храм. Маша повернулась спиной к реке и охнула – она узнала! Это был Горицкий Воскресенский женский монастырь, что на реке Шексне. Маша была прошлым летом здесь с папой. Но как здесь все изменилось!
Как и всякий человек двадцать первого века, привыкший к живописным развалинам церквей, она была приятно поражена неожиданно открывшимся видом. Монастырь сверкалсвоей белизной! Стены были выбелены, крыши покрашены. А Введенский храм пронзал небо высоким тонким шпилем. Больше всего Машу поразило то, что часовня на берегу еще только строится, а у самой воды стоят дома.
– Вот это да-а, – протянула девочка, заметив, что русло Шексны стало заметно уже. Она стала понимать, что произошел какой-то сдвиг во времени. Осталось выяснить подробности. Где она находится, уже стало понятно. Непонятно, в каком времени она очутилась. Испуга почему-то не было. Путешественница во времени задумчиво оглядела хлопочущих возле нее крестьянок и вспомнила дату под фотографией! Итак, это был 1909 год. Пока Маша переваривала эту информацию, крестьянки подвели ее к стоящему рядом с баржей небольшому судну. На его боку красовалась надпись «Шексна» М. п. с.» На берег были спущены деревянные сходни.
– Ну, вот и пришли, барышня, Вас, небось, ужо обыскалися!
– Спасибо...– рассеянно ответила Маша.
– Спаси Господи и Вас! – поклонились девчонки и со смехом убежали. Маша осталась одна и совсем не знала, что делать дальше. Вечерело и на свежем воздухе хотелось есть.
– Марья Григорьевна, Маша, – вдруг услышала она незнакомый мужской голос. – Мы беспокоились о вас. Куда вы пропали? Не хотелось бы садиться без вас за ужин.
Перегнувшись через перила верхней палубы, к ней обращался мужчина лет тридцати пяти, очень похожий на Антона Павловича Чехова со школьного портрета.
– Я., э-э-э немного заплутала, – Маша призадумалась. Раньше она не говорила такими «старыми» словами.
– Ничего, – ответил «Чехов», – пойдемте ужинать. И удалился.
«Идти или не идти? – подумала Маша. – Кто же это такой? Меня откуда-то знает... A-а, ладно, не умирать же с голоду!» Она неуверенно стала подниматься на корабль.
Маша тихонько прошла в каюту. Там ее ожидали тот мужчина и несколько юношей, одетых в морскую форму.
– Проходите, Марья Григорьевна, проходите, садитесь вон туда. – мужчина указал на лавку ближе к середине стола. – Осталось подождать двух матросов. Через две минуты вошел молодой человек, лет двадцати, а с ним еще один – помладше.
– Доброго здравия, Сергей Михайлович, – поздоровался старший, – я нам помощника привел. Знакомьтесь, Иван – юнгой будет.
– Сергей Михайлович Прокудин- Горский. Очень приятно.
Машу как обухом по голове ударило. Так вот кто этот человек! Это тот самый Прокудин-Горский, о котором она читала! Он изобрелцветную фотографию! Маша была так увлечена своим открытием, что не заметила, как Иван подсел к столу.
– Помолимся! – сказал капитан, – больше никто не придет.
Все встали. Маша частенько бывала с мамой в храме и даже пела на клиросе, поэтому ей не составило труда пропеть «Отче наш...».
Капитан благословил столы. Подали первое блюдо. За столом капитан возобновил разговор, прерванный обеденными приготовлениями.
– Сергей Михайлович, Вы обещали рассказать о Вашем представлении царской семье.
– Конечно, я с удовольствием расскажу Вам об этом. Ведь это был самый ответственный момент, ибо я был уверен, что от успеха этого вечера зависела судьба моего дела. Для первой демонстрации мною были выбраны снимки с натуры этюдного характера: закаты, снимки крестьянских детей, цветы и т.п.
Ровно в половину девятого дежурный арап возвестил: «Их Императорские Величества», и в залу вошли Государь, Государыня со старшими дочерьми и приближенные лица свиты...
После первой же картины, когда я услышал одобрительный шепот Государя, я уже был уверен в успехе, так как программа была подобрана мною очень эффектно.
Во время перерыва, когда был подан чай с прохладительными напитками, Государь, подойдя ко мне, спросил, что я собираюсь делать дальше с этой работой. Я сказал: «Вашему Величеству было бы, быть может, интересно видеть время от времени истинную Россию, ее древние памятники, а равно и красоты нашей великой Родины».
– Слава Богу, что у вас все получилось! – воскликнул капитан, – иначе бы я никогда не познакомился с вами, Сергей Михайлович.
– Благодарствую, – улыбнулся фотограф, отодвигая тарелку. – Государь отнесся с большим одобрением к моим словам и сказал: «Поговорите с С.В. Рухловым, сообщите ему, что именно вам для этого нужно, и пусть он сделает об этом доклад».
Действительно, пока Сергей Михайлович рассказывал, Маша вспомнила, что она читала в дневниках Николая II, которого в ее семье почитали как Царя-мученика, что это событие произошло в 1909 году. Кажется, в начале мая...
– Марья Григорьевна, – окликнул ее фотограф, – я сегодня видел матушку Асенефу, благочинную монастыря, и договорился с ней о завтрашней съемке некоторых монастырских достопримечательностей. Представьте, у них в ризнице хранится фелонь, подаренная в монастырь еще Иоанном Васильевичем Грозным! Есть и другие дары царственных особ разных времен. А как матушки расшивали жемчугом! Какие иконы! Вы уж, Машенька, встретьтесь завтра поутру с матушкой благочинной и составьте подробную опись всего, что они нам предоставят для фотографирования.
Маша кивнула, привыкая к новой роли. Все поднялись из-за стола. Новый юнга стал звонко читать благодарственную молитву.
Все стали расходиться по каютам.
– Асенефа... Асенефа... – крутилось в голове у Маши. Где же она слышала это имя? Ага, вспомнила! Когда они бывали на службе в Горицах. Проходя мимо Воскресенского собора, нельзя не заметить необычное надгробие из грубо отесанного куска мрамора. Конечно же, Маша заметила. Она спросила у отца, чья это могила. Оказалось, что под этим камнем была могила блаженной Асенефы (Клементьевой). Она приняла на себя подвиг юродства, и в конце жизни Господь дал ей дар прозрения и утешения. За шестнадцать лет до своей смерти блаженная лишилась зрения и сильно заболела ногами. И все эти годы она не выходила из кельи, лежала на полу, над холодным подвалом.
Ее навещал даже св. Иоанн Кронштадтский. Известны многие случаи ее прозорливости...
– Сергей Михайлович! – окликнула Маша уходящего Прокудина- Горского, – а матушка Асенефа обладает даром прозорливости?
– ???
– Я слышала, что матушка Асенефа – блаженная.
– Машенька, вы путаете нынешнюю благочинную монастыря Асенефу Корчагину с покойной ныне Асенефой Клементьевой, юродивой, скончавшейся в 1892 году. Хотя между ними действительно есть связь. Дело в том, что нынешняя Асенефа, кстати, родная сестра предыдущей игуменьи Арсении Корчагиной, с четырех лет жила на попечении блаженной Асенефы. Интересно, что вы спросили. А вот и ваша каюта. Покойной ночи.
– Покойной ночи, Сергей Михайлович.
Войдя в каюту, Маша поразилась ее аккуратности. Эта обстановка напомнила ей кукольный домик, который папа подарил ей на день рождения.
– Наверное, мама за меня волнуется, ищет... И папа, – грустно подумала Маша. Она разделась и легла на кровать, которая была очень мягкой и теплой. С трудом найдя силы для вечерней молитвы, Маша уснула.
Утро готовило новые неожиданности.
Солнце, которое, кажется, вообще не садилось и уже высоко светило над горизонтом, когда в дверь Машиной каюты кто-то постучал. Маша сквозь сон услышала стук, поднялась на постели и спросила: «Кто там?»
– Марья Григорьевна, – ответили из-за двери, – Сергей Михайлович просит вас к себе.
– Хорошо, – сказала Маша, – сейчас буду.
Нехотя встав с постели, она подошла к стулу, на котором вчера оставила одежду, и увидела, что она вся грязная. Конечно, ведь после всего того,что случилось вчера с Машей, ее одежда не могла не испачкаться.
– Вот дурочка, – с досадой подумала Марья, – не могла раньше заметить, что все испачкала! Как я сейчас к Прокудину-Горскому явлюсь в таком виде? Срочно надо что-то делать.
Маша оглядела каюту. И тут она увидела шкафчик, который не заметила вчера. Девочка подошла к нему и открыла дверцы. В шкафу на плечиках висели платья. Маша вытащила одно черно-белое платье и надела.
Из чемодана она достала легкий белый шарфик и, взглянув на себя в зеркало, осталась довольна. Настроение улучшилось, и Маша отправилась в кают-компанию. Там ее ожидали Сергей Михайлович и высокая девушка с румяным веснушчатым лицом. Одета была в черную одежду и платочек. Прокудин-Горский встал, здороваясь с Машей, и представил ей незнакомую девушку.
– Марья Григорьевна, знакомьтесь. Это послушница здешнего монастыря – Анна.
– Очень приятно – ответила Маша, улыбнувшись.
Послушница улыбнулась.
– Сегодня матушка поможет вам составить опись вещей, которые нам предоставят для фотографирования. Но сначала надо получить благословление матушки игуменьи... Я надеюсь, что матушка Адриана в добром здравии и сможет нас принять.
– Я и пришла для того, чтобы проводить вас к ней. Матушка Адриана ждет вас к завтраку.
Все направились к выходу.
Уже на берегу, проходя мимо строящейся часовни, Сергей Михайлович поинтересовался, когда началось строительство пароходной пристани и часовни.
– Матушку Адриану возвели в сан игумейии в 1905 году, а на следующий год она благословила начать это строительство, – пояснила Анна. – Матушка много потрудилась для обители и до избрания ее в настоятельницы. Она двадцать лет заведовала больницей при Покровской церкви. А в 1897 году даже провела на собственные средства ее капитальный ремонт.
– А матушка из дворян? – спросил Прокудин-Горский.
– Нет, матушка из купеческого звания. Ее фамилия Свешникова. Она поступила в монастырь девяти лет от роду и жила здесь под руководством мудрой старицы Виталии, ученицы княжны Параскевы Хованской...
Так, разговаривая, они дошли до игуменского корпуса.
Матушка встретила гостей радостно. От нее веяло добротой и спокойствием. Она пригласила Машу и Сергея Михайловича к столу. За мирным чаепитием матушка расспросила гостей об их работе, а после, одобрив, дала свое благословение.
Теперь Маша отправилась вместе с Анной составлять опись вещей, предоставленных монастырем для съемки. Ризница находилась в Воскресенском соборе. По дороге туда они разговорились. Оказалось, что Анна пришла в монастырь по обету. Ее мать тяжело заболела, и она дала обет Богу, что если мама выздоровеет, то она уйдет в монастырь. Теперь несет послушание в ризнице. Маша задумалась, а могла бы она дать такой обет и уйти в монастырь? Затруднившись для себя с ответом, хотя очень любила маму и папу, она решила сменить тему.
– Аня, а откуда ты родом?
– Из деревни Красново. Недалеко от Ферапонтова. Это место еще называют четвертым шлюзом. Наверное, вы не знаете наших мест...
Но Маша знала четвертый шлюз. Она частенько бывала там с родителями в гостях у смотрительницы шлюза Елены Аркадьевны. Вспомнились могучие сосны на берегу канала.
– А, наверное, все не так сильно изменилось с этих пор до моего времени, ведь канал и шлюз объявлены памятником инженерного искусства и поэтому ничего там не меняли на железо и бетон. Все деревянное...
– Марья Григорьевна, – вывел из задумчивости голос Ани, – на какое время назначено фотографирование?
– На завтра. Сегодня Сергей Михайлович снимает пейзажи и общие виды монастыря и округи. Здесь так красиво! – вздохнула Маша, – а мы с тобой будем составлять опись. С чего начнем?
Маша достала толстую тетрадь, похожую на классный журнал, которой ее снабдил Прокудин-Горский.
Аня расстелила на столе большой цветастый платок и бережно, с благоговением выложила на него книгу в золотом окладе и начала диктовать:
– Евангелие. Обложено малиновым бархатом, в серебряном позолоченном окладе, с такими же застежками чеканной работы. На верхней доске изображения Воскресения Господня и четырех Евангелистов на финифти. Печатано в Москве в 1809 году декабря 13 числа. Это Евангелие пожертвовано Императрицею Мариею Феодоровною в 1823 году, как гласит надпись на первом листе.
– А можно, я посмотрю эту надпись? – попросила Маша, а про себя подумала: нечасто увидишь такой автограф.
Аня открыла Евангелие, и Маша прочла: «1823 года марта в четырнадцатый день сие Евангелие пожаловано Императрицею Мариею Феодоровной из собственных Ея Августейших рук лично в Ея кабинете, что в Зимнем Дворце. Воскресенского Горицкого Девичьего монастыря госпоже игумение Маврикии Ходневой для обители в знак Ея благоволения».
– Пожалуй, я запишу это в опись... – сказала Маша. – И принялась за дело.
– В ризнице обители имеются дары царских и других высоких особ, – сказала Анна, выставляя большую чашу на высокой ножке, – потир серебряный, на нижней части коего имеется надпись вязью. Маша наклонилась ближе, но прочитать не смогла, надпись напоминала орнамент. В голове мелькнуло:« Грааль...»
Она вопросительно посмотрела на Аню. Аня улыбнулась и прочла: «Лето 7168 (1668) марта 12. Сии сосуды дала вкладу в девичь монастырь, в церковь святаго праведнаго Лазаря Княгиня Анна Лобанова по муже своем Князе Никите Ивановиче Лобанове».
– Но ведь здесь нет церкви праведного Лазаря?
– Так точно,– отрапортовала Аня, – кем и как пожертвован потир в монастырь, неизвестно... Все-таки прошло 250 лет.
– Ага, так что там дальше?
– Дальше будет большое кадило. Сделано из серебра, местами позолоченное, с такими же цепочками. Подарено в 1660 году княгиней Татьяной Михайловной – царевной, дочерью царя Михаила Феодоровича. Весу имеет 2 фунта 31 золотник. Теперь сосуды.... Так же, как и кадило, они серебряные, пожертвованы Императрицею Александрою Феодоровною, супругою Николая первого...
Аня и Маша еще долго сидели в ризнице, описывая вещи.
– Сейчас мы пойдем на обед. Вы обедаете с нами, Марья Григорьевна? – спросила Аня.
– Нет. Мы с Сергеем Михайловичем будем обедать у себя. Аня, не могла бы ты показать, где лежат мощи Евфросиньи Старицкой, после обеда?
– Хорошо, Марья Григорьевна, думаю, что смогу показать вам это место.
Через час Маша ждала Аню около ризницы. Было около пяти часов дня, но солнце было еще очень высоко над горизонтом. Девочке захотелось стать
птицей, чтобы взлететь и почувствовать, как могучее светило ласкает ее своими лучами, и увидеть, как внизу течет голубая река...
Пришла Аня, и они вдвоем отправились в Троицкий храм.
– Вот то, что вы хотели увидеть, Марья Григорьевна, – сказала Аня и приложилась к раке с мощами Евфросиньи и Иулиании. Маша сделала то же.
– Расскажи мне про нее, пожалуйста, – сказала Маша, ей очень хотелось узнать о жизни основательницы монастыря.
– Что бы вы хотели узнать?
– Все, что ты можешь мне рассказать.
– Происходила она из Царской семьи. В миру матушку звали Евдокией. А в монашестве Евфросиньей. Она и ее келейница Великая Княгиня Иули- ания (в монашестве Александра), были оклеветаны и утоплены по приказу царя Иоанна Грозного. Тела их плыли против течения, были подобраны и погребены по-царски. Вот, Марья Григорьевна, на раке прочитайте.
«Здесь покоются Великия Княгини Евфросиния, во иночестве Евдокия. Иулиания, во иночестве Александра. В 1569 году, октября 15 сии инокини, по воле царя, Иоанна Васильевича Грозного, утоплены были в реке Шексне, которая протекает близ Горицкого монастыря, именитыя утопленницы плыли против воды и были взяты и погребены с подобающей честию, как царские особы».
Помолчав, Аня добавила: «Здесь же, вероятно, погребены и удельная Княгиня инокиня Мария и игумения Анна, утопленные вместе с означенными инокинями».
– А как это случилось? – поинтересовалась Маша, ее всегда интересовали подробности.
– Устное предание повествует, будто страдалицы были посажены в богато украшенное судно, которое,будучи нагружено камнями, быстро пошло ко дну.
– Какая грустная история....
– При гробах нередко служатся панихиды и по вере молящихся милостию Божией были явлены чудесные исцеления.
– Надо сказать Сергею Михайловичу, чтобы он обязательно это сфотографировал! – воскликнула Маша. Перекрестившись, она с поклоном приложилась к раке, и в тот момент, когда губы ее коснулись поверхности надгробия, Маша тихонько попросила: « Святые Княгини – мученицы, я хочу домой, к маме и папе». Поклонившись, она повернулась к Ане, и они молча вышли из храма. Над головой снова раздался звон колокола.
– Это звонят ко Всенощной – завтра у нас большой праздник – день Тихвинской иконы Божией Матери. Завтра у нас крестный ход на источник, – промолвила Аня.
– Анечка, задержись, пожалуйста, еще чуть-чуть, расскажи мне про источник, – попросила Маша. Ее совсем не радовала перспектива остаться в одиночестве.
– Он находится недалеко от монастыря в поле. Одна благочестивая старица, проходя полем, случайно, но, конечно, не без промысла Божия, отвалила один камень, и из-под него обильным потоком пошла вода по направлению к монастырю. Дело в том, Марья Григорьевна, что прежде монастырь имел большую нужду в ключевой воде. Воду приходилось брать в реке и носить на себе в обитель. Копали колодцы, но воды не находили. И вот это чудесное открытие сего источника случилось при игумении Маврикии 26 июня. В день празднования иконы Тихвинской Божий Матери. В этот день на источнике служится водосвятный молебен. Ну, мне пора, вон уже и сестры собираются.
– Я, наверное, тоже постою на службе...– неуверенно проговорила Маша, – только я пойду к источнику, выпью водички, а то что-то я устала сегодня...
– До свидания, Марья Григорьевна.
– Спасибо, Анечка. До свидания.
Маша развернулась и пошла по направлению к источнику. Она открыла кран и набрала полные ладони ледяной воды. Выпив ее, Маша почувствовала себя несколько бодрее, но только на миг. Через мгновенье Маша снова почувствовала себя такой уставшей, как будто она только что грузила кирпичи. Теперь ей хотелось спать, но она, как и обещала, пошла в храм. В Троицком соборе уже началась служба. Было сумрачно и прохладно. Читали кафизмы. Маша присела в уголке, слушая монотонный и распевный голос чтицы. Он укачивал, как незнакомая ей колыбельная. Охваченная удивительным покоем Маша поплыла на волнах этого голоса, глаза слипались...
Разбудил ее чей-то шепот.
– Маняша, а что, пальцы-то устали, уже носом клавиши жмешь? Заработалась, дочка.
Открыв глаза, Маша пыталась сообразить, кто она и где находится.
В голове еще звучал голос чтицы. Наконец Маша сообразила, что она дома. Да еще и лежит, уткнувшись носом в клавиатуру папиного компьютера! Она огляделась: в дверях кабинета стояли папа с мамой и уже в голос смеялись.
Маша украдкой взглянула на монитор – три горицкие крестьянки, улыбаясь, махали ей рукой...
