Обозревая три тысячи иноческих обителей России, патриарх Никон выделил среди них монастыри – великие царские крепости: «Первый монастырь святой Троицы (Сергиев), он больше и богаче остальных; второй... известный под именем Кирилло-Белозерского, он больше и крепче Троицкого...» Тогда Никон не предполагал, что Кирилло-Белозерский монастырь станет крепостью для него самого...

Сани мчались стрелой. Ямщик погонял, здоровые, сытые кони из царских конюшен неслись во весь опор. Лошади были хороши, дороги, как всегда на Руси, – плохи. Летевшие стремглав сани подпрыгивали на ухабах, не раз переворачивались, и тогда опальный патриарх летел головой в сугроб. Это если в поле, а в лесу старик со всего размаха ударялся о дерево. Из-за тряски и многочисленных падений Никон был едва жив. Напоследок сани наскочили на торчавший из дороги кол. От удара кол сломался, острие пронзило дно и прикрывавший его войлок, вошло в тело. Ссыльный патриарх оказался тяжело ранен...

Так зимой 1666-1667 годов – по велению царя и церковного Собора духовный пастырь всея Руси доставлен был в дальний и небогатый Ферапонтов монастырь. Отлежавшись и придя в себя, Никон обнаружил, что находится под крепким надзором и – выражаясь современным языком – за чертой бедности. Ему пришлось самому носить воду и рубить дрова. Его келейные старцы и служки, не выдержав трудностей, попросили разрешения на выезд из монастыря. «А ныне священник, дьякон и простой старец просятся от меня прочь скудости ради пищныя, потому что мне их кормить стало нечем, и келейного ради беспокойства, потому что печей нет», – пишет Никон царю.

Добрый Алексей Михайлович, отправивший своего друга в изгнание скрепя сердце и со слезами на глазах, повелевает, чтобы в содержании Никона, его свиты и конвоя принял участие соседний богатый Кирилло-Белозерский монастырь. Патриарх уже просил привезти ему из Кириллова церковную утварь и книги, еду, ткани, обувь для себя и своей свиты: всё не какое-нибудь, а «доброе». Да не тут-то было: кирилловские монахи оставляют просьбу бывшего начальника без внимания. Саботаж частично прекращается только после специального царского указа. Однако власти монастыря, недовольные запросами Никона, шлют в Москву челобитную: монастырь будто бы разоряется из-за того, что вынужден содержать свергнутого патриарха и его обслугу. Никон пишет опровержение: «…Но мне разорять его нечем. Слышится нам, что они сами Кириллов монастырь пустошат и с крестьян денежные поборы частые сбирают... Сотвори милость, пожалуй рыбки и икорки, да умилостивись надо мной грешным и над приставом Самойлом, вели переменить его: он со всякия нужды помирает, да и меня уморил, потому что никто ни в чем его не слушает».

Следует жалоба на кирилловцев, «бунтующих» против царского указа о содержании Никона:

«...В том, государь, монастыре настоящей братии только два старца – Корнилий Затворник и Иосиф Собакин, они-то и бунтуют; а остальная братия все схожая (со стороны) и почесть некого; и не пристойно им, кирилловским властям, предпочитать братские приговоры государеву указу».

Нельзя сказать, что Никон ждет манны небесной: живя в Ферапонтовом монастыре, он сам занимается рыбной ловлей. Увы, рыбка ловится скорее маленькая, чем большая.

«А рыбешка когда и уловится на братию, и то самая худая – ершишка да сорожка», – пишет он царю. Жалостливый Алексей Михайлович приказывает впредь собирать на Никона содержание с девяти северных монастырей. От себя и царевича посылает двести рублей, да пять белуг, да десять осетров, да десять лососей, да по пуду зернистой и паюсной икры.

Но всему на свете приходит конец, в том числе царским благодеяниям: в январе 1676 года добрый царь отходит в лучший мир. И тут- то в жизни опального патриарха на ступает самый тяжелый период. По велению ярого врага Никона – нового патриарха Иоакима – его переводят в Кирилло-Белозерский монастырь – под строжайший надзор, фактически в заточение.

«Жалует царь, да не жалует псарь», – говорили в России. Если же перестает покровительствовать монарх, тут уж холопы вовсе распоясываются. Тем не менее участь Никона в Кирилло-Белозерском монастыре не шла ни в какое сравнение с уделом неименитых узников, томившихся в остроге знаменитой обители.

Пять лет прожил Никон во враждебном окружении, пока наконец, уступив его просьбам, царь Федор Алексеевич не перевел несчастного в его любимое детище – Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь. Но до него Никон не доехал, скончался в дороге...