Динь-дон... Летом и зимой звучат куранты на звоннице Софийского собора. Кружатся вспугнутые звоном голуби и опускаются во дворе старинного ансамбля Вологодского кремля.
Как звучали колокола, никто сейчас не знает, – они давно молчат. Но если прикоснуться к ним и прислушаться, можно услышать тихие голоса, низкие или высокие, «густые» или «серебряные». И тогда можно представить себе, что за музыка таится в древних умолкнувших колоколах. И посожалеть о том, что редко выпадает нам в жизни возможность слышать – неслышимое, видеть – давно исчезнувшее. Еще реже мы встречаемся с людьми, которые дарят нам эту радость – своей работой, жизнью, судьбой.
Во дворике за старинными стенами у входа в древнерусский отдел краеведческого музея висит афиша: «Новые открытия. Персональная выставка реставратора Н.И. Федышина». Когда бы вы ни пришли сюда, даже в самый сумрачный день, вам покажется, что залы музея залиты солнечным светом. Такое ощущение рождают праздничные краски, смелые чистые цвета древнерусской живописи.
Но вы не узнаете ее, эту живопись, в мастерской реставратора. В сумрачном коридоре на стеллажах стоят темные, тусклые доски с едва заметными порой очертаниями, в которых трудно угадать сюжет и образ. Только «окошечки» пробных расчисток светятся, напоминая нам о том, сколько солнечной силы скрыто за тонким слоем потемневшей олифы. Она проявится только после того, как реставратор снимет поздние записи, раскроет первоначальную живопись. Но для этого нужно время. Очень много времени.
Выставка Николая Ивановича Федышина удивительна хотя бы потому, что такое число отреставрированных памятников кажется невероятным для одного человека. В ней труд огромный, кропотливый, ежедневный. И, конечно, мастерство. О том, каково оно, можно рассказать немало. Вот, например, «Никола Зарайский с житием». Икона эта поражает красотой, глубиной образного воплощения народного представления о своем заступнике, «скором на помощь». Посмотрели на нее специалисты, и к Николаю Ивановичу. Вы, дескать, открыли какой-то способ новый или состав химический, с помощью которого чистите иконы. Обиделся Николай Иванович: разве он держал бы такие открытия в тайне. Его секрет – мастерство, интуиция и золотые руки.
Случалось, что Николаю Ивановичу достаточно было взглянуть на пробную расчистку, чтобы назвать мастера, создавшего икону. Ведь он собрал огромный материал о вологодских изографах, изучил манеру их письма. Он установил авторство нескольких икон, что само по себе уникально, так как в большинстве своем древнерусская живопись анонимна, и долгое время на Руси не принято было заботиться о сохранении своего имени для потомков.
Свой выходной день Николай Иванович Федышин обычно проводит в архиве, углубившись в чтение. Он ищет все, что может рассказать о жизни, творчестве художников, живших на вологодской земле столетия назад. Это нелегко. Потому что многое в древнерусской культуре – словно древний список «Слова о погибели Земли Русской», в котором сохранились только вот эти начальные строки:
«О, светло светлая и красно украшенная, земля русская! Многими красотами дивишь ты: озерами многими, дивишь ты реками и источниками местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими, селами дивными – всего ты исполнена, земля русская...».
От мастерской Николая Ивановича до музея – рукой подать. Нужно открыть тяжелую деревянную дверь в одном из приделов Вологодского кремля, миновать маленький дворик, зарастающий летом травой, пройти мимо Софии вдоль высокой стены с узкими бойницами. Эти стены, купола Софии, крутые колокола в вышине Николай Иванович знает с тех пор, как помнит себя. Долгое время три поколения Федышиных жили здесь, в комнатах над мастерской.
Отец – Иван Васильевич Федышин – в двадцатых годах возглавлял художественный отдел музея. Он был страстным пропагандистом, собирателем и исследователем древнего искусства, особенно живописи. Мать, Екатерина Николаевна Федышина, была такой же, как и отец, энтузиасткой, помощницей во всех делах.
В заброшенных домах, в закрывающихся церквах и монастырях отыскивал Иван Васильевич потемневшие от времени бесценные древние иконы.
Они часто писали друг другу – Иван Васильевич и Екатерина Николаевна, – когда был Иван Васильевич в Москве на курсах или в многочисленных своих экспедициях по Вологодской области. Письма эти – уникальный документ высокой духовности этих людей, свидетельство их огромной преданности русскому искусству, русской земле, ее людям. В шкатулке со старыми фотографиями у Николая Ивановича есть два снимка отца и матери: он – с серьезным взглядом из-под низких бровей, она – прелестная курсистка с пышными волосами, живым красивым лицом.
Вглядываясь в эти фотографии, перечитывая старые письма, словно слышишь удивительный диалог, в котором житейские заботы неотделимы от высоких общих целей, освещены внутренним благородством родных по духу людей:
«...Еще скажу, Катя, что мы с Вами должны благодарить небо за то, что живем в Вологде. Вологда питается здесь вторым городом после Новгорода по обилию и качеству памятников древнерусской живописи».
«...Какой Вы милый, Иван Васильевич, что послали мне рублевскую «Троицу». Я не выпускаю ее из рук. Даже на фотографии она завораживает, что же говорить об оригинале. В ее простоте есть что-то сверхчеловеческое».
«...Крепко же Вы привязаны к своим сокровищам. Я думаю, Вам добровольно из Вологды было бы не уехать. Вообразите, что Вас вздумали бы пригласить в какой-нибудь московский или другой из лучших музеев. Поехали бы Вы туда или нет? Какие силы могут Вас оторвать от сказочки «Предтечи», «Семигородней», «Пятницы», «Георгия», «Снятия со креста», «Дмитрия Прилуцкого» и многих других милых вашему сердцу икон?»
«...Милый Ваня, хоть ты и пишешь, что я последнее письмо могу посылать 8-го, но я что-то этому плохо верю. Думается, что ты досидишь в Каргополе до последней возможности и приплывешь сюда, как святой, на каких-нибудъ царских вратах...».
«...Работы здесь много, Катюша. В той же Саунинской церкви имеется замечательная икона – забавная по переводу, экспрессивная, с юмором по рисунку и праздничная по краскам. Дивная народная фантазия – сказка, прекрасно расцвеченный лубок, какой только можно встретить. О всех своих впечатлениях я мог бы написать тебе целую книгу...».
Словно о близких, дорогих существах говорят Иван Васильевич и Екатерина Николаевна о работах русских живописцев, о находках в Вологодских экспедициях. А найдены, спасены были действительно великолепные вещи: удивительная по простоте и силе выражения идеи «Богоматерь Подкубенская», знаменитый теперь «Дмитрий Прилуцкий», «Богоматерь Владимирская», украшающая сейчас коллекцию Русского музея в Ленинграде, «Николай чудотворец с житием», хранящийся теперь в Третьяковской галерее, и многие-многие другие прекрасные образцы русского искусства. Некоторые иконы, такие, как «Богоматерь Владимирская», экспонировались на выставках в Германии, Австрии, Англии, США.
И во всех делах, на протяжении всей жизни Федышины не изменяли родному краю, Вологде, ее музею. Сомнений в выборе пути в трудное время 20-х годов у Федышина не было. Иван Васильевич писал тогда:
«В последние годы началась усиленная тяга на север различных собирателей старины, которые всякими хитрыми подходами обманывали простоватых батюшек и поставляли иконный товар на Московский рынок. Революция приостановила эту своеобразную спекуляцию. Теперь, после Октябрьской революции, все памятники древнерусского искусства объявлены народным достоянием. О купле и продаже не может быть и речи...».
Шли годы. У Ивана Васильевича и Екатерины Николаевны подрастал мальчик Коля. Свое первое научное открытие он сделал, когда ему было семь лет. На берегу реки он нашел черепки древней глиняной посуды, орудия из кости. Эта находка подтвердила предположение ученых о существовании стоянки древнего человека на месте нынешней Вологды. Тогда в журнале «Наши достижения» появилась фотография Коли и заметка о нем: «Археолог Коля Федышин».
От первого самостоятельного открытия протянулась незримая нить к новым. В год, когда Николай Иванович отмечал свое пятидесятилетие, многолетний труд сложился в персональную выставку. В афише выставки значилось «Древнерусская живопись. Новые открытия». Какие? Вот хотя бы некоторые из них. Федышину удалось установить, что три иконы, происходящие из разных церквей Вологды: «Воскресение – сошествие во ад», «Похвала Богоматери» и «София – Премудрость божия» – созданы одним и тем же прекрасным мастером XVI века. Обнаружена работа вологодского живописца Ивана Григорьевича Маркова, причем о принадлежности этой иконы именно Маркову Федышин догадался еще до раскрытия. А в процессе реставрации Николай Иванович нашел авторскую подпись, подтвердившую догадку. По многим признакам был определен автор иконы «Живоносный источник» – Василий Куфтин. Уточнено время создания ряда произведений, открыты новые неизвестные ранее страницы древней живописной культуры.
Общепризнанное мнение о датировке знаменитых фресок в Ферапонтове Федышин подверг сомнению. Своими исследованиями известной подписи Дионисия, стенной росписи он показал, что вся эта работа была выполнена не за две года, как считалось раньше, а за одно лето 1502 года.
В скромной обстановке мастерской он сам сродни тем безвестным художникам, которые работали много лет назад в иконописных мастерских Руси. У Николая Ивановича и отношение к иконам особое: за каждой из них ему видится живой человек, создавший ее, древний вологодский изограф, как называли в старину живописцев.
Есть на выставке одна икона. На ней можно заметить небольшое пятно – Николай Иванович не убрал его при реставрации. Когда его спросили, почему он так поступил, он ответил: «Это художник, когда работал, случайно положил сюда кисть, вот след и остался. Зачем же его снимать. Пусть останется». И сохранил для нас след от кисти вологодского мастера, жившего четыре столетия назад.
Из реставрируемых памятников Федышин не выбирает те, что поцелее да посохраннее, что выгоднее покажутся знатокам и специалистам. А это дает возможность создать более целостное представление о вологодской живописи, подтвердить несомненную значительность этого явления, самобытность вологодских изографов.
Сейчас работа продолжается. И, как прежде, Николай Иванович не замечает течения времени. Для него оно спрессовано, отлито в особую форму, имеет особое измерение. Выросли у Николая Ивановича сыновья. Росли они тоже здесь, вблизи музея, мастерской. Реставратором, помощником отца стал пока один – Ваня. Верно, не случайно его зовут так же, как и деда, Иваном. Бесценную живопись нашел, спас от небытия Иван Васильевич Федышин. Сын его возвращает нам ее чистые краски. Внуку – продолжать дело Федышиных, ведь еще около трех тысяч темных досок хранится в фондах музея.
В мастерской они работают теперь вместе – сын Ивана Федышина и сын сына – Ваня. Когда наступает лето и начинается работа над фресками, целая бригада реставраторов подолгу трудится на лесах. Гулкая соборная тишина окружает их, и кажется, что такими они и были, эти артели безвестных русских мастеров, где всегда рядом – товарищи, учитель и ученик, отец и сын... Да так и заведено было на Руси: от отца к сыну передавалось мастерство, и дело не умирало, продолжалось, тянулась живая цепочка, жизнью поколений крепко-накрепко соединяющая годы и столетия, прошлое и будущее.
Трудно быть Федышиными. И не только потому, что судьба, выпавшая им, ко многому обязывает. Трудно было многое: обстоятельства времени, быт, забота о семье, невозможность в музейных условиях оборудовать мастерскую по последнему слову техники и многое другое. Но кажется, что и сейчас для ныне живущих Федышиных звучат строки, написанные когда-то Иваном Васильевичем:
«...Найти прекрасное произведение искусства среди мусора, попираемое ногами, и это заброшенное и медленно умирающее произведение заставить снова жить и сиять первоначальной красотой, разве это не награда исследователю за 999 неудач из тысячи случаев?».
