В последнее время стало хорошим тоном рассуждать о возрожденных шедеврах древнерусской живописи, различных школах письма. восхищаться стенописью Дионисия, умиляться иконами Андрея Рублева, демонстрировать гостям частные коллекции.
И совсем немногие знают, в каких муках обретают новую жизнь огромные неподъемные «доски».
– Я всегда радуюсь, – рассказывает художник-реставратор древнерусской живописи Сергей Белов, – что люди не видят нашего труда. Работа тогда удачнее, когда незаметен пот. Это характерно для любого произведения. Слушаешь, допустим, Свиридова и думаешь: как все легко, изящно, красиво...
Иконы обычно в руки реставраторов попадают в очень тяжелом состоянии. Иногда годы уходят, порой десятилетия... Любая операция требует терпения, терпения и терпения. Каждый из нас руководствуется тремя основными правилами: лучше недоделать, чем переделать; быть предельно острожным и в тех случаях, когда что-то непонятно, советоваться с коллегами.
– С какими иконами вам интересней работать?
– С трудными. Они благодатнее. Сначала стремился работать со старыми иконами. XVI век! Это же так престижно. Да и «открывать» их легче. Полностью выдержана технология, хороший левкас. Все выполнено добротно. А потом пришло осознание того, что иконы XIX века интересны по живописи и очень сложны, хотя на них и учат молодежь.
– Как вы относитесь к тому, что священнослужители предпочитают заказывать иконы, стилизованные под XVI – XVII века?
– Нельзя развивать живопись, делая копии с произведений прошлых веков. Если бы не существовавший запрет, российская иконопись была значительно богаче. Тем более что в этом направлении работали такие известные русские художники, как Врубель, Васнецов...
А наши священники считают, что писать иконы и расписывать храмы надо под XVI век. Но это невозможно. Современные художники не обладают той духовной силой и культурой, которой владели иконописцы прошлого. Поэтому писать они будут под кого-то, а не под себя. В результате современные иконы неинтересны. В них просто повторяется то, что когда-то было сделано предками на одном дыхании.
Я как-то раскрывал икону начала XVII века «Преображение Господне» из церкви Иоанна Предтечи. Работа продвигалась нормально.
Дошел до ножки Христа и глазам не поверил: красная. Думаю: неужели что-то не так сделал? Раскрываю дальше: ноги, руки, лицо – все красное. А одежды выписаны белым цветом с серебром. И лишь потом понял, что художник просто повторил слова из Евангелия: «Стало лицо его красное, как солнце, а одежды стали блистать, как снег». И никто в XVII веке его не поправил, не сказал, что так писать нельзя.
– А как поступать, когда на иконе отсутствуют какие- то детали? Дописываете?
– Художники-реставраторы при восстановлении темперной живописи создают лишь иллюзию сохранности. Спор по этой проблеме давно ведется. И если единая точка зрения по проблемам консервации, самой реставрации, раскрытия иконы найдена давно, то дискуссии по утратам авторской живописи, видимо, никогда не прекратятся.
На мой взгляд, к каждому произведению надо относиться индивидуально. А что- то дорисовывать мы не имеем права. Поэтому создаем иллюзию лица, глаза силуэта. Непосвященному зрителю она незаметна. Внимание может обратить только профессионал. И то – на расстоянии 30 - 50 сантиметров.
– Сергей Павлович, а что подтолкнуло вас к научной деятельности?
– Делал подписную икону Николы Великорецкого из Соль-Вычегодска XVI века. Существовала легенда, что через Казань везли ее на поновление в Москву, а обратно отправляли через Вологду. Материал был настолько интересным, что написал статью и попросил посмотреть ее Александра Александровича Рыбакова. А он отправил работу в издательство на рецензию Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. Академик познакомился и написал очень хорошее заключение. Для меня оно стало тем же, чем для Пушкина слова Державина.
В 1979 году с Дмитрием Сергеевичем я познакомился немного ближе. В Вологде проходила большая конференция, на которую пригласили и Лихачева. Он приходил к нам в реставрационную мастерскую. Вместе мы долго гуляли по городу. Это был интереснейший, ни на кого не похожий человек, уникальный ученый... Кстати, мне и Александру Александровичу Рыбакову посчастливилось побывать на 80- летии Лихачева...
Чем больше работал, тем больше понимал: каждая икона по-своему индивидуальна. О каждой можно писать не только статью, даже роман. Допустим, «Сретенье Владимирской Богоматери в Москве». К нам она поступила из Устюженского музея, поскольку ранее она находилась в селе Даниловском. А там жил в то время Константин Батюшков... Раскрыл нижнее поле, вижу слова: «Сия икона написана по просьбе местной жилицы Феодоры Фоминой в память отца своего Авксентия» иконографами Михаилом и Димитрием Белозерцами. И дата – 1690 год. А в это же время у коллеги Сергея Веселова на столе лежала икона из деревянной церкви Ильи Пророка из Белозерска. Тоже подписная. Он раскрывает и видит: авторы-братья Михаил и Димитрий. То есть две иконы через триста лет сошлись в одной мастерской. Чем не сюжет для рассказа?.. Божий промысел какой-то...
Вообще-то первое мое боевое крещение состоялось на конференции в Москве. Статья посвящалась Николе Зарайскому. На иконе было 84 клейма, подробно рассказывающих о житии святого. Никаких надписей не сохранилось. Пришлось заново изучать все жития Николы. Написал статью, разобрался во всех клеймах. Отпечатал. Но поскольку я человек дотошный, решил посмотреть еще и рукописные тексты Вологодского музея. На глаза попалось Тотемское житие. Стал читать и понял, что по композиции, последовательности событий и сюжетов, связанных чудесами, оно полностью совпадает с иконой... Статью пришлось переделывать заново.
Когда начал работать над этой иконой, поехал в Тотьму. В музее мне дали записные книжки местного краеведа Дмитрия Александровича Григорова. Я заинтересовался автором и четыре года занимался тем, что перечитывал текст. Захотелось как-то издать. Но в советское время это было практически невозможно. Постепенно восстановил и историю Тотемского отдела Общества изучения Северного края. Написал статью.
– А как возникла идея воссоздания в Вологде Общества изучения Северного края?
– Краеведением занимаются одни и те же люди. Вот они и решили объединиться. Правда, после 20-30-х годов краеведение было невероятно политизированным. Устав 20-го года обязывал сообщать в НКВД о каждом заседании ВОИСК, докладывать о поднимаемых вопросах. Постепенно краеведение стало составной частью существующей идеологической машины. А в 1937 году его успешно прихлопнули.
Мы решили захватить как можно больше сфер – от образования до сельского хозяйства – и попытались сконсолидировать усилия. В правлении общества - администраторы, директора учреждений культуры, преподаватели вузов, священнослужители, военные. Вопросы рассматриваются самые разные. В этом я и вижу смысл нашей работы. Продолжаем выпускать свой журнал «Известия ВОИСК». До революции было издано четыре номера. Сейчас их 12. Даже обложку сохранили дореволюционную, с ятями и ерями.
Работаем над альманахами, посвященными старинным городам Вологодской области. На юбилее в Устюжне была презентация уже 25-го тома альманаха. Устюжне посвятили 5-й...
Проводим конференции. Тематика – самая разнообразная. Например, «Вологда и война 1812 года». В город эвакуировали ценности Московского Кремля, вывезли коллекции Эрмитажа. Многие наши земляки принимали непосредственное участие в военных действиях. Или, допустим, «Гражданская война». Очень хотелось разобраться в природе этого страшного явления. Мы пригласили исследователей белого и красного движения. Три дня шел предметный, заинтересованный разговор, в результате которого все осознали: с той и другой стороны гибнет цвет нации. У каждой своя правда, которая приводит к кровавой бойне.
В феврале будущего года хотим провести конференцию по земле. А тут как раз и повод - 200 лет со времени выхода указа Александра I о вольных землепашцах. Люди устали от политических споров.
– Сергей Павлович, а зачем вам эта общественная работа?
– Вы меня озадачили. Даже и не знаю, что сказать. Общественная работа – просто часть моей жизни. Когда страна зависла в неразберихе, люди растерялись. Особенно молодежь. Нужна была моральная поддержка. Я мог ее оказать. Ждать у моря погоды - не в моем характере.
